сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 75 страниц)
— Ты позволишь мне помочь? — спросила она. — С яйцеклетками? У меня… у меня не может быть своих детей.. но если ты позволишь мне помочь... пожалуйста, Белла...
— Разумеется, — согласилась я. Вероятно, с ней мне будет удобнее, чем с Карлайлом — я не знаю точно, как проводится данная процедура, но было бы странно, будь это менее интимно, нежели стандартный гинекологический осмотр.
Розали обняла еще меня еще раз, немного крепче и быстрее. Она отпустила меня, улыбаясь настолько красиво, что я задумалась, как я могла подумать, что она красива, когда хмурится, если она может выглядеть так, как сейчас.
— Спасибо, — выдохнула она, поднялась и взлетела вверх по лестнице.
* * *
Спустя полминуты после ее ухода вернулся Эдвард. Он спустился медленно, словно прогуливаясь, и выглядел до нелепого смущенным. Когда он добрался до стола и сел за него, он все еще выглядел озадаченным.
— Как ты это сделала? — восхищенно спросил он.
— Сделала что?
— Ты для Розали сейчас лучший человек на свете. Я не слушал разговор — включил музыку и постарался отключиться от ваших голосов и мыслей — думал, что это личный разговор — а сейчас ее мысли забиты размышлениями о синтетических гормонах и детской одежде, я не знаю, что случилось, но она обожает тебя, и сейчас она счастливее, чем была когда-либо на протяжении последнего десятилетия — или двух. Что ты сделала?
— Я не ожидала, что она так сильно отреагирует, — ответила я. — Просто выслушала ее историю и решила, что ее проблему стоит обдумать, так что я поблагодарила ее и сказала, что попрошу Карлайла заморозить несколько моих яйцеклеток до моего обращения. Потом она попросила разрешить ей мне помочь, а получив мое согласие убежала вверх по лестнице, — рассказала я, а потом добавила, вспомнив: — Еще она меня обнимала.
У Эдварда на лице снова появилось такое выражение — мешанина из чувств, которые борются за право управлять изгибом его губ и бровей. Думаю, я могла различить там ошеломление и огорчение, но точно сказать не могу, поскольку там явно было больше эмоциональных составляющих.
— Ты не перестаешь меня удивлять, Белла, — сказал он мне.
— Благодарю, — ответила я. — Есть еще что-либо, что я должна знать?
Он замолчал и принял задумчивый и торжественный вид. Я терпеливо ждала, когда он представит свои аргументы.
— Ты знаешь, что потеряешь вкус к человеческой еде, а кровь животных в этом плане относительно ужасна, — начал он. — Ты знаешь, что будешь постоянно испытывать жажду — твое горло будет гореть, постоянно, вечно, ты будешь хотеть пить. Ты знаешь, что, возможно, несколько лет не сможешь лично видеться с родными. Ты знаешь, что это, возможно, нарушит твои планы относительно учебы, и что малейшее ослабление контроля рядом с человеком приведет к его убийству. Ты знаешь, что даже с использованием замораживания яйцеклеток ты не сможешь сама вынашивать свое дитя. Ты знаешь, что тебе придется переезжать каждые несколько лет, чтобы тебя не раскрыли. Ты знаешь, что тебе навсегда останется 17 лет — ты не узнаешь, какой могла бы стать, если бы выросла. Ты знаешь, что тебе придется следовать законам Вольтури, нравятся они тебе или нет, или они убьют тебя. Не знаю, говорил ли тебе кто-либо, но вампирам куда сложнее помнить то, как они были людьми. Ты знаешь, что я верю в то, что ставший вампиром навсегда теряет возможность получить истинную жизнь вечную, вместо этого он будет жить до тех пор, пока не попадет в огонь или не будет разорван на столь мелкие клочки, что не сможет восстановится. Ты знаешь, что обращение занимает три дня невероятной боли — в течение которых, могу добавить, очень часто обращаемый умоляет о смерти, — он перечислил все это монотонным, безэмоциональным голосом (убрать эмоции явно стоило ему немалого труда), словно бы он думал, что эмоции абсолютно бессмысленны для того, кто при принятии решений делает упор на логику.
— Ты знаешь, — ответила я, когда он закончил, — что если меня не обратят — я умру. Ты знаешь, что я могу заболеть гриппом. Упасть со скалы. Подвергнуться нападению пятерых отморозков. Попасть в лапы к медведю. Могу получить повреждение мозга и никогда больше не стать собой. Могу потерять свои конечности в аварии или ослепнуть из-за генетического дефекта, внезапно всплывшего, когда мне будет двадцать…
Эдвард выглядел так, словно каждая моя фраза была для него как удар ножа.
— Ты знаешь, что я уязвима, — подвела я итог, вместо того, чтобы продолжать перечислять более ужасные варианты судьбы, которые могут настигнуть человека. — И если Вольтури когда-либо обнаружат мое существование, они убьют меня — и, возможно, всю вашу семью — если я не буду вампиром или меня не получится быстро обратить в вампира. Я уже должна следовать их законам, хочу я того или нет. Я уже стою перед потерей всего, что люблю — будучи человеком — какой бы исход ни был реализован. И это может случиться в любой момент; я запросто могу не дожить до седых волос, — я перевела дыхание, — у меня есть записи о том, что со мной происходило. Я смогу перечитать их, будучи вампиром, и вспомнить все почти так же ясно, как делаю сейчас. Я жила достаточно далеко от одного из своих родителей, сколько я себя помню — если я буду жить далеко от обоих, это будет хуже, но ненамного. И мне известно, что твои представления о загробной жизни, насколько я могу судить по твоим объяснениям и по интерпретации Карлайла, не очень-то вразумительны.
Я остановилась на секунду, подумала и медленно проговорила:
— Карлайл никогда никого не убивал. Ты и Розали никогда не убивали спонтанно — и я совершенно искренне не считаю, что буду хладнокровно убивать людей. Сколько человек убили Эмметт, Элис, Эсме и Джаспер?
— У Джаспера счет может идти на тысячи, — жестко сказал Эдвард. — Он прожил восемь лет как обычный вампир. К нашей семье он присоединился позже, когда встретил Элис. Счет Элис похож на мой или чуть хуже; она не видела, как присоединяется к нашей семье, вплоть до сороковых, и до тех пор она инстинктивно как могла старалась прожить на крови животных. Эмметт убил двоих, о которых я рассказывал тебе раньше, и срывался еще с полдюжины раз. Эсме совершила только одну ошибку.
— А твои друзья из Денали? — я безжалостно продолжала допрос.
— Все они съели множество людей. Их семья пришла к вегетарианскому образу жизни независимо от нас, — ответил Эдвард. — И каждый из них значительно старше Джаспера, или даже Карлайла. Я не буду удивлен, если кто-то из них съел больше людей, чем все в нашей семье вместе взятые.
Я поджала губы.
— Но Карлайл никогда не допускал ошибок, и никогда не принимал решение убивать, как делали ты или Розали, за исключением приступа жажды.
Эдвард кивнул.
Я внезапно предположила:
— Знал ли Карлайл, что вампиры существуют, до того, как самому стать одним из них?
Эдвард выглядел потрясенным.
— Да — сказал он, моргнув. — Он жил в середине шестнадцатого века. Отец его был англиканским пастором, и принял его помощь при охоте на одаренных, которых называли ведьмами или колдунами, и оборотней — и вампиров. Карлайл был обращен вампиром, попавшим в его ловушку — тот убил двух других мужчин и убежал с третьим; Карлайл думает, что вампира слишком мучила жажда, чтобы он мог соображать ясно, и что он не хотел никого обращать, но в крови Карлайла было уже полно яда, так что он спрятался в погребе с гнилой картошкой, чтобы отец не нашел его. Когда обращение завершилось, он испытывал к себе такое отвращение, что пытался несколько раз убить себя — прыгал в океан и прочее в том же духе, но, конечно, для вампира это все была ерунда. Он избегал людей, и в конце концов обнаружил, что может жить кровью животных.
— Кто-либо из вас или из семьи Денали до обращения подозревали, что вампиры существуют, или нет? Исключая Элис — я знаю, что у вас нет информации по ней, — спросила я, потом схватила карандаш и бегло записала ведьм и оборотней как темы для будущих вопросов.
— Нет, — ответил Эдвард, немного подумав.
— Итак, — сделала вывод я, — все выглядит крайне плохо, если брать выборку из всех существовавших когда-либо вампиров. Единственным примером, у кого нет жертв, является Карлайл. Которого мы также знаем, как единственного человека, который имел представление о вампирах до того, как был укушен. Теперь отметим следующее. Я собираюсь сделать осознанный выбор, и не собираюсь спешить. Элис видела, как я необычно хорошо адаптируюсь — что соответствует гипотезе о том, что вампиры, которые знали, кем они собираются стать, ведут себя не так, как "обычные" вампиры. Они знают, чего ожидать, и могут противиться инстинктам, которые у "обычных" вампиров заставляют их относится к людям как к ходячей закуске.
Я продолжила, подходя к последнему, наиболее пугающему пункту. Если честно, я хотела бы полностью переработать свою модель вампиризма. Забыть о "тяжести" обращения. Попробовать притвориться, что эти три дня будут просто скучными — что я буду парализована, но не буду испытывать боль. Но при этом я не была бы честна сама с собой. Я не смогу принять наилучшее решение, если буду притворяться, что боли не существует, когда на самом деле она есть.
— Как тебе кажется, если судить по твоему опыту, — спросила я, — испытывают ли вампиры какие-то негативные последствия, обусловленные именно болью при обращении, а не другими факторами — наподобие психических травм, флешбэков, фобий, фантомных болей или еще чего-нибудь подобного?
Только то, что следует за обращением — вечная жизнь — имеет реальное значение. Если все проходили обращение без последствий...
— Нет, — почти прошептал Эдвард. Ему пришлось поразмыслить об этом, но он ничего не вспомнил.
— Есть ли хорошая причина — с медицинской точки зрения — по которой мне нужно быть в сознании, когда в моем теле будет яд? — спросила я. — Я понимаю, что большинство методов не смогут вырубить меня на три дня, но, возможно, я смогу пропустить хотя бы их часть. Возможно ли применить обезболивающие, например, дать мне большую дозу морфия?
— Не вижу никаких препятствий, — тихо ответил он.
— Если я буду умолять о смерти во время обращения, убьешь ли ты меня на самом деле? — задала я вопрос. — Или даже если не буду молить? Добьешь, чтобы я умерла и быстро отправилась в рай, до того, как будет слишком поздно...
— НЕТ! — резко вскричал Эдвард.
— Нет, — повторил он тише, словно надеясь стереть свою вспышку ярости и заменить ее отредактированной версией. — Белла, я не хочу, чтобы ты умерла. Я хочу, чтобы ты жила. Я просто хочу, чтобы ты жила так, как должно. Человеком.
— Я не смогу делать это вечно, — прошептала я. — И каждый день я буду ходить на хрупких ногах, глядя на мир слабыми человеческими глазами, пытаясь защитить себя при помощи хрупких рук с риском для жизни. Я восприимчива к атакам. Меня можно ранить. Можно убить. Поскольку нет уверенности, что ты прав насчет загробной жизни — а ты знаешь, что я в этом не уверена — есть шанс, что я умру. Навсегда. Безвозвратно. Если ты не хочешь, чтобы я умерла, твоим желанием должно быть обеспечение моей безопасности. Эдвард, я очень рискую.
Он уронил лицо в ладони.
— Я хочу, чтобы ты жила, — прошептал он.
— И я хочу жить, — ответила я, спокойно и решительно. — Мне нравится жить. Я люблю этот мир, и мне нравится пребывать в нем. Я хочу увидеть и изучить все.
Он поднял взгляд, опустив руки. Потом он поднял одну, и прикоснулся к моему лицу. Его ладонь на моей щеке была прохладной и гладкой.
— Я никогда не смог бы убить тебя, Белла, — сказал он. — Никогда.
Только одно чувство безраздельно владело им, когда он говорил это — ему было необходимо, чтобы я ему поверила, поверила его словам, почувствовала себя с ним в безопасности. Он вложил в эти слова всю свою искренность, до последней капли, своим нежным голосом умоляя меня им поверить.
Я ощутила минутный порыв сделать ему замечание насчет того, как он более чем рьяно стремился позволить мне умереть, пусть даже и от старости. Но я не была уверена, что его стремление осталось таким же пылким — не после того, как я вытащила на поверхность его эмоциональный конфликт из-за этой проблемы. Возможно, он как-то идеализировал смерть от старости по сравнению со смертью от увечий или болезни. Но пока я была человеком, я не была защищена от двух последних, менее идеальных путей в могилу. Они были реалиями человеческой жизни.
Поэтому я подняла руку и коснулась щеки Эдварда в симметричном жесте. Он закрыл глаза и глубоко вдохнул.
— Эдвард, — спросила я, — ты поможешь мне выжить?
Эдвард кивнул.
* * *
Джессика как ребенок радовалась возможности посплетничать, когда я ей сообщила, в перерыве между геометрией и испанским, что мы с Эдвардом "встречаемся" (я решила использовать именно это выражение). Я привнесла в свой голос достаточно радостно-визгливых нот, чтобы повысить правдоподобность "тошнотворно неразлучной парочки", демонстрировать которую мы с Эдвардом будем в течение следующих нескольких месяцев. Джессика хотела узнать каждую возможную мелочь о нашем свидании в субботу, выпытывала точную информацию о том, как мы провели вечер понедельника, а также довольно навязчиво выясняла, что я к нему чувствую. Я успокоила ее яркими подробностями — назвала ресторан, где мы были; сказала, что согласно моему мнению понравилась его родителям и сестрам — оставив ее додумывать, как это применимо к его братьям — а затем изобразила неподдельный интерес к испанским словам, связанным с погодой.
После испанского Эдвард подошел ко мне, когда мы с Джессикой шли на обед.
— Белла — произнес он своим самым чарующим тоном, и предложил мне руку. Я взяла его под локоть, и затем лишь слегка повернула голову, чтобы подмигнуть Джессике, которая, казалось, готова была взорваться от волнения. Она перешла на откровенный бег, и стремглав ворвалась в кафетерий.
— Майк! Лорен! Анжела! — я слышала ее выкрики до тех пор, пока за ней не захлопнулась дверь. Я все еще могла различить ее пронзительный голос, но не отдельные слова.
Эдвард и я продолжили идти в более спокойном темпе.
— Она рассказывает всем, у кого есть уши, как и планировалось? — спросила я.
— Ты хочешь, чтобы я проверил? — спросил Эдвард.
— Слушай, но не читай мысли, — ответила я. — Она кричит в общественном месте. Что бы она ни говорила, эта информация явно не предназначена быть приватной.
— Да, она всем рассказывает, — подтвердил он. — Ты сегодня сидишь с нами?
Я кивнула.
— Возможно, мне следует садиться с Джессикой и остальными, скажем, раз в неделю, — сказала я, — не хочу полностью выпадать из их круга.
— Думаю, я мог бы присоединиться к тебе за их столом, — предложил он, — представь себе, какой будет переполох.
— Джессика будет просто счастлива, — согласилась я. Мы подошли к двери и я продолжила: — Но сегодня, думаю, следует позволить ей сплетничать о том, что она уже знает, иначе у нее просто не хватит воздуха.
— Согласен. Еще Розали хочет поговорить с тобой наедине, чтобы обсудить с тобой схему приема лекарств, — сказал Эдвард, — придешь к нам опять сегодня вечером?
— Только если смогу сделать у вас часть домашней работы, — засмеялась я, — вчера мне пришлось засидеться допоздна, чтобы доделать все, что было задано на сегодня. Как-то так получается, что когда я прихожу в ваш дом, я все время только и делаю, что общаюсь с классными людьми, которые там живут.
Эдвард сделал вид, что покупает мне обед, что заставило Джессику восхищенно замереть через два стола от нас. Мы сели вместе за вампирский стол. Эдвард отпустил мою руку, и вместо этого небрежно обнял меня за плечи. При этом он выглядел весьма самодовольно. Я все еще… ну… работала на публику; Эдвард же не играл, он просто делал то, что ему действительно хотелось. И я хорошо понимала, что ему это нравится.
— Белла! — воскликнула Розали, как только я села. — Я заказала всё необходимое. В местном госпитале не нашлось всего, но достать то, что нужно, было нетрудно, и оно находится на пути сюда, так что ты можешь начинать в пятницу или субботу. Весь процесс займет несколько недель. Я заставила Элис посмотреть, и она сказала, что можно не опасаться каких-либо сложностей, но я в любом случае составила для тебя подробную инструкцию, вот, — она подтолкнула ее ко мне по столу. — Сможешь ли ты прятать лекарства от отца? Ты начнешь с таблеток, а затем тебе нужно будет делать себе уколы, и я не думаю, что ему действительно надо знать, что происходит. И нам необходимо будет сделать некоторые анализы крови — ну, — поморщилась Розали, — для максимальной безопасности анализы должен, вероятно, делать Карлайл, но все остальное по большему счету я смогу сделать сама. Например, ультразвуковые исследования. Их я могу провести.
Она была от всего этого в восторге.
