Текст книги "Реформация (ЛП)"

Автор книги: Уильям Дюрант

сообщить о нарушении

Текущая страница: 73 (всего у книги 104 страниц)

Клавихо был принят татарским императором 8 сентября. Он прошел через просторный парк, «где было разбито множество палаток из шелка» и павильонов, увешанных шелковыми вышивками. Шатер был обычным жилищем татарина; у самого Тимура в этом парке был шатер 300 футов в окружности. Но были здесь и дворцы с полами из мрамора или плитки и прочной мебелью, украшенной драгоценными камнями, а иногда и вовсе сделанной из серебра или золота. Клавихо нашел монарха сидящим со скрещенными ногами на шелковых подушках «под порталом прекраснейшего дворца», перед фонтаном, выбрасывающим столб воды, который падал в бассейн, где непрерывно покачивались яблоки. Тимур был одет в шелковый плащ и носил высокую широкополую шляпу, усыпанную рубинами и жемчугом. Когда-то он был высок, энергичен и бодр; теперь, в возрасте шестидесяти восьми лет, он согнулся, ослаб, исхудал, почти ослеп; он едва мог поднять веки, чтобы увидеть посла.

Он приобрел столько культуры, сколько мог вынести деятельный человек; он читал историю, собирал произведения искусства и художников, дружил с поэтами и учеными и при случае мог продемонстрировать элегантные манеры. Его тщеславие равнялось его способностям, которые никто не превзошел в то время. В отличие от Цезаря, он считал жестокость необходимой частью стратегии; однако, если верить его жертвам, он часто проявлял жестокость в качестве простой мести. Даже в гражданском управлении он щедро награждал смертью – например, мэра, притеснявшего город, или мясника, который брал слишком большую цену за мясо.27 Он оправдывал свою суровость необходимостью управлять народом, еще не примирившимся с законом, и оправдывал свои резни как средство принуждения беспорядочных племен к порядку и безопасности единого и могущественного государства. Но, как и все завоеватели, он любил власть ради нее самой, а добычу – ради величия, которое она могла обеспечить.

В 1405 году он отправился покорять Монголию и Китай, мечтая о полумировом государстве, которое соединит Средиземное и Китайское моря. Его армия насчитывала 200 000 человек, но в Отраре, на северной границе своего королевства, он умер. Последним его приказом было, чтобы войска шли дальше без него, и некоторое время его белый конь, оседланный и без седока, ехал рядом. Но его солдаты хорошо знали, что его ум и воля были наполовину их силой; вскоре они вернулись, оплаканные и успокоенные, в свои дома. Его дети построили для него в Самарканде величественный Гур-и-Мир, или Мавзолей эмира, – башню, увенчанную массивным куполом-луковицей и облицованную кирпичом с эмалью прекрасного бирюзово-голубого цвета.

Его империя рухнула вместе с его мозгом. Западные провинции почти сразу же отпали, и его потомкам пришлось довольствоваться Средним Востоком. Самым мудрым из этой линии Тимуридов был Шах-Рух, который позволил своему сыну Улугу управлять Трансоксианой из Самарканда, в то время как сам он управлял Хурасаном из Герата. При этих потомках Тимура две столицы стали соперничающими центрами татарского процветания и культуры, равной любой в Европе того времени (1405–49). Шах-Рух был грамотным полководцем, любил мир, благосклонно относился к литературе и искусству и основал в Герате знаменитую библиотеку. «Герат, – писал один тимуридский принц, – это сад мира».28 Улугбек лелеял ученых и основал в Самарканде величайшую обсерваторию эпохи. Он был, по словам витиеватого мусульманского биографа,

Ученый, справедливый, искусный и энергичный, он достиг высокого уровня в астрономии, а в риторике мог разделить волосы. В его царствование статус образованных людей достиг своего зенита….. В геометрии он излагал тонкости, а в вопросах космографии прояснил «Альмагест» Птолемея… До сих пор ни один монарх, подобный ему, не восседал на троне. Он записывал наблюдения за звездами, сотрудничая с самыми выдающимися учеными….. Он построил в Самарканде колледж, подобного которому по красоте, рангу и значению не найти в семи странах мира».29

Этот образец меценатства был убит в 1449 году своим внебрачным сыном, но высокая культура династии Тимуридов продолжалась при султанах Абу Саиде и Хусейне ибн-Баикайе в Герате до конца XV века. В 1501 году монголы-узбеки захватили Самарканд и Бохару; в 151 году шах Исмаил, представитель новой династии Сефевидов, взял Герат. Бабур, последний из правителей Тимуридов, бежал в Индию и основал там могольскую (монгольскую) династию, которая сделала мусульманский Дели такой же блестящей столицей, как и мединский Рим.

IV. МАМЛЮКИ: 1340–1517 ГГ

В то время как ислам в Азии страдал от постоянных вторжений и революций, в Египте мамлюкские султаны (1250–1517) сохраняли относительную стабильность. Черная смерть на время разрушила египетское процветание, но и в таких превратностях мамлюки продолжали примирять компетентное управление и художественные интересы с растратами и жестокостью. Однако в 1381 году султан Малик аль-Насир Баркук положил начало династии мамлюков Бурджи, которая отличалась роскошью, интригами, насилием и социальным упадком. Они обесценили монету даже по сравнению с обычаями правительств, обложили налогами предметы первой необходимости, злоупотребили государственной монополией на сахар и перец и обложили европейскую торговлю с Индией такими высокими пошлинами в Александрии, что окцидентальные купцы были вынуждены искать путь в Индию вокруг Африки. Уже через поколение после путешествия Васко да Гамы (1498) Египет потерял большую часть своей некогда богатой доли в торговле между Востоком и Западом; и эта экономическая катастрофа довела страну до такой нищеты, что она оказала лишь слабое сопротивление, когда Селим I положил конец мамлюкскому правлению и сделал Египет провинцией Османской империи.

С 1258 по 1453 год Каир оставался самым богатым, самым красивым и самым густонаселенным городом ислама. Ибн-Батута с восторгом описывал его в 1326 году, а Ибн-Халдун, посетивший его в 1383 году, назвал его «метрополией вселенной, садом мира, муравейником человеческого рода, троном королевской власти»; город, украшенный дворцами и замками, монастырями, монастырями и колледжами, освещенный звездами эрудиции; рай, столь щедро поливаемый Нилом, что кажется, что земля здесь предлагает свои плоды людям в качестве даров и приветствий». 30 – на что трудолюбивый феллах мог возразить.

Египетские мечети этой эпохи отражали скорее суровость правительства, чем цвета неба. Здесь не было «иванов» или порталов из глазурованного кирпича и тонированной плитки, как в исламской Азии, а были массивные каменные стены, которые превращали мечеть скорее в крепость, чем в молитвенный дом. Мечеть (1356–63 гг.) султана Хасана была чудом своей эпохи и до сих пор является самым величественным памятником мамлюкского искусства. Историк аль-Макризи считал, что «она превзошла все другие мечети, когда-либо построенные». 31 Но он был патриотом Кайрена. Неясная традиция рассказывает, как султан собрал знаменитых архитекторов из многих стран, попросил их назвать самое высокое здание на земле и велел возвести еще более высокое. Они назвали дворец Хосру I в Ктесифоне, чья сохранившаяся арка возвышается на 105 футов над землей. Воруя камни из разрушающихся пирамид, их рабочие возвели стены новой мечети до 100 футов, добавили карниз еще на тринадцать футов и подняли на одном углу минарет до 280 футов. Мрачная возвышающаяся масса впечатляет, но вряд ли радует западный глаз; кайроты, однако, так гордились ею, что придумали или позаимствовали легенду, в которой султан отрубил правую руку архитектору, чтобы тот никогда не создал такого же шедевра – как будто архитектор проектирует своей рукой. Более привлекательными, несмотря на свое назначение, были погребальные мечети, которые мамлюкские султаны строили за стенами Каира для бальзамирования своих костей. Султан Баркук аль-Захир, начавший жизнь черкесским рабом, закончил ее в немой славе в самой великолепной из этих гробниц.

Величайшим строителем среди мамлюков Бурджи был Каит-бей. Несмотря на то, что его преследовала война с турками, он сумел профинансировать дорогостоящие постройки в Мекке, Медине и Иерусалиме; восстановил в Каире цитадель Саладина и университетскую мечеть Эль-Азхар; построил гостиницу, знаменитую своими арабесками из камня; возвел в столице мечеть с богатым орнаментом; и увенчал свою кончину мемориальной мечетью из гранита и мрамора, чье великолепное убранство, высокий балконный минарет и геометрически вырезанный купол делают ее одной из наименьших побед мусульманского искусства.

При мамлюках процветали все мелкие искусства. Резчики по слоновой кости, кости и дереву изготовили тысячу красивых изделий, от шкатулок для ручек до кафедр, задуманных со вкусом и выполненных с неустанным мастерством и искусностью; например, кафедру из внехрамовой мечети Каит-бея, хранящуюся в Музее Виктории и Альберта. Инкрустация золотом и серебром достигла своего пика во времена этих кровавых династий. А египетская керамика, придумавшая тысячу новинок за свои незапамятные тысячелетия, теперь подарила миру эмалированное стекло: светильники для мечетей, мензурки, вазы., расписанные фигурами или формальным орнаментом из цветной эмали, иногда дополненным золотом. Этими и многими другими способами мусульманские художники, придавая красоте долговечную форму, искупали варварство своих королей.

V. ОСМАНЫ: 1288–1517 ГГ

История начинается после того, как исчезают истоки. Никто не знает, где возникли «турки»; некоторые предполагают, что они были финно-угорским племенем гуннов, и что их название означало шлем, который в одном из турецких диалектов называется дурко. Они сформировали свои языки на основе монгольского и китайского, а позже привнесли персидские или арабские слова; эти «турецкие» диалекты являются единственным средством классификации их носителей как турок. Один из таких кланов получил свое название от своего предводителя Сельджука; он рос от победы к победе, пока его многочисленные потомки в тринадцатом веке не стали править Персией, Ираком, Сирией и Малой Азией. Родственный клан под предводительством Ортогрула бежал в том же веке из Хурасана, чтобы не утонуть в монгольском наводнении. Он нашел военную службу у сельджукского эмира Коньи (Икония) в Малой Азии и получил участок земли для выпаса своих стад.

Когда Ортогрул умер (1288?), его сын Осман или Осман, которому тогда было тридцать лет, был избран его преемником; от него османы или османли получили свое имя. До девятнадцатого века они не называли себя турками; они применяли это название к полуварварским народам Туркестана и Хурасана. В 1290 году, видя, что сельджуки слишком слабы, чтобы помешать ему, Осман стал независимым эмиром небольшого государства на северо-западе Малой Азии; в 1299 году он перенес свою штаб-квартиру на запад, в Ени-Шейр. Он не был великим полководцем, но проявлял терпеливую настойчивость; его армия была невелика, но состояла из людей, которые больше чувствовали себя на коне, чем в пешем строю, и были готовы рисковать жизнью или конечностями ради земли, золота, женщин или власти. Между ними и Марморским морем лежали дремучие византийские города, плохо управляемые и плохо защищаемые. Осман осадил один из таких городов, Брусу; потерпев неудачу, он снова и снова возвращался к этой попытке; в конце концов она сдалась его сыну Орхану, а сам Осман лежал при смерти в Ени-Шейре (1326).

Орхан сделал Брусу, освященную костями его отца, новой столицей османов. «Манифестная судьба», то есть желание и власть, влекла Орхана к Средиземноморью, древнему кругу торговли, богатства и цивилизации. В год падения Бруса он захватил Никомидию, ставшую Измидом, в 1330 году – Никею, ставшую Изником, в 1336 году – Пергам, ставший Бергамой. Эти города, пропитанные историей, были центрами ремесел и торговли; они зависели в плане продовольствия и рынков от окружающих сельскохозяйственных общин, уже захваченных османами; они должны были жить с этим внутренним миром или умереть. Они недолго сопротивлялись; их притесняли византийские правители, и они слышали, что Орхан взимает небольшие налоги и допускает религиозную свободу; к тому же многие из этих ближневосточных христиан были еретиками-несторианами или монофизитами. Вскоре большая часть завоеванной территории приняла мусульманское вероисповедание; так война решает теологические проблемы, перед которыми разум стоит в нерешительном бессилии. Расширив таким образом свои владения, Орхан принял титул султана османов. Византийские императоры заключили с ним мир, наняли его солдат и позволили его сыну Сулейману основать османские крепости на европейской земле. Орхан умер в 1359 году в возрасте семидесяти одного года, прочно запечатлевшись в памяти своего народа.

Его преемники составили династию, которой вряд ли найдется равных в истории по слиянию воинской силы и мастерства, административных способностей, варварской жестокости и культурной преданности письму, науке и искусству. Мурад (Амурат) I был наименее привлекательным из этой линии. Неграмотный, он подписывал свое имя, прижимая чернильные пальцы к документам, по примеру менее выдающихся убийц. Когда его сын Саонджи поднял против него преступно неудачное восстание, Мурад вырвал юноше глаза, отрубил ему голову и заставил отцов мятежников обезглавить своих сыновей.32 Он подготовил почти непобедимую армию, завоевал большую часть Балкан и облегчил их покорность, дав им более эффективное правительство, чем то, которое они знали под христианским господством.

Баязет I унаследовал корону своего отца на Косовом поле (1389). Приведя армию к победе, он приказал казнить своего брата Якуба, который доблестно сражался в тот решающий день. Подобное братоубийство стало обычным последствием османского воцарения по принципу: мятеж против власти настолько разрушителен, что от всех потенциальных претендентов на трон следует избавиться при первой же возможности. Баязет заслужил титул Йылдерима – Громовержца – благодаря быстроте своей военной стратегии, но ему не хватало государственной мудрости своего отца, и он растратил часть своей дикой энергии на сексуальные предприятия. Стефан Лазаревич, вассальный правитель Сербии, предоставил сестру в гарем Баязета; эта леди Деспоина стала его любимой женой, приучила его к вину и роскошным банкетам и, возможно, невольно ослабила его как мужчину. Его гордыня процветала до самого его падения. Унизив европейское рыцарство в Никополе, он отпустил графа Неверского с характерным вызовом, о котором сообщает или улучшает Фруассар:

Джон, я хорошо знаю, что ты великий лорд в своей стране и сын великого лорда. Ты молод и, возможно, понесешь некоторую вину или стыд за то, что это приключение выпало на твою долю во время первого рыцарского поединка; и чтобы оправдать себя от этой вины и восстановить свою честь, ты, возможно, соберешь отряд людей и придешь воевать против меня. Если бы я сомневался или опасался этого, то перед твоим отъездом я заставил бы тебя поклясться твоим законом и верой, что никогда ни ты, ни кто-либо из твоей компании не будет носить оружие… против меня. Но я не заставлю ни тебя, ни кого-либо из твоей компании дать такую клятву или обещание, но я завещаю, чтобы, когда ты вернешься и будешь в твоем распоряжении, ты поднял все силы, какие пожелаешь, и не жалел, но шел против меня; ты найдешь меня всегда готовым принять тебя и твою компанию….. И это, что я говорю, покажи, кому перечислишь, ибо я способен на ратные подвиги и всякий готов завоевать дальше в Христианство».33

Когда Тимур захватил Баязета в Анкаре, он отнесся к нему со всем уважением, несмотря на год оскорбительной переписки, которая велась между ними. Он приказал снять с султана оковы, усадил его рядом с собой, заверил, что его жизнь будет пощажена, и распорядился оборудовать для его свиты три великолепных шатра. Но когда Баязет попытался бежать, его заточили в комнату с зарешеченными окнами, которую легенда превратила в железную клетку. Баязет заболел; Тимур созвал лучших лекарей для его лечения и послал госпожу Деспоину, чтобы она присматривала за ним и утешала. Эти заботы не смогли возродить жизненные силы сломленного султана, и Баязет умер в плену, через год после своего поражения.

Его сын Мухаммед I реорганизовал османское правительство и власть. Хотя он ослепил одного претендента и убил другого, он получил прозвище «Джентльмен» благодаря своим придворным манерам, справедливому правлению и десятилетнему миру, который он позволил христианству. Мурад II имел схожие вкусы и предпочитал поэзию войне; но когда Константинополь подговорил соперника свергнуть его, а Венгрия нарушила свое обещание мира, он показал себя при Варне (1444) таким же хорошим полководцем, как и все остальные. Затем он удалился в Магнезию в Малой Азии, где дважды в неделю устраивал собрания поэтов и пандитов, читал стихи, беседовал о науках и философии. Восстание в Адрианополе заставило его вернуться в Европу; он подавил его и одолел Хуньяди Яноша во второй битве на Косовом поле. Когда он умер (1451), после тридцати лет правления, христианские историки причислили его к величайшим монархам своего времени. Согласно его завещанию, он должен быть похоронен в Брусе в скромной часовне без крыши, «чтобы милость и благословение Божье могли прийти к нему вместе с сиянием солнца и луны и падением дождя и росы на его могилу». 34

Мухаммед II сравнялся со своим отцом в культуре и завоеваниях, политической хватке и продолжительности правления, но не в справедливости и благородстве. Превосходя христианские наставления, он нарушал торжественные договоры и омрачал свои победы излишней резней. Он был по-восточному тонок в переговорах и стратегии. На вопрос, каковы его планы, он отвечал: «Если бы хоть один волос в моей бороде знал, я бы его вырвал». 35 Он говорил на пяти языках, был хорошо начитан в нескольких литературах, преуспел в математике и инженерном деле, культивировал искусства, давал пенсии тридцати османским поэтам и посылал королевские подарки поэтам Персии и Индии. Его великий визирь, Махмуд-паша, поддерживал его как покровителя литературы и искусства; он и его господин поддерживали столько колледжей и благочестивых фондов, что султан получил имя «Отец добрых дел». Мухаммед был также «Сиром победы»; при нем и его пушках пал Константинополь; под пушками его флота Черное море стало турецким водоемом; перед его легионами и дипломатией Балканы рассыпались в рабстве. Но этот неодолимый завоеватель не смог победить самого себя. К пятидесяти годам он изнурял себя всевозможными сексуальными излишествами; афродизиаки не смогли удовлетворить его похоть; в конце концов гарем причислил его к евнухам. Он умер (1481) в возрасте пятидесяти одного года, как раз тогда, когда его армия, казалось, была на грани завоевания Италии для ислама.

В результате борьбы между его сыновьями трон перешел к Баязету II. Новый султан не был склонен к войне, но когда Венеция захватила Кипр и бросила вызов турецкому контролю над восточным Средиземноморьем, он воспрянул духом, обманул своих обманщиков обещанием мира, построил армаду из 270 судов и уничтожил венецианский флот у берегов Греции. Турецкая армия совершила набег на север Италии до Виченцы (1502); Венеция потребовала мира; Баязет дал ей мягкие условия и удалился в поэзию и философию. Его сын Селим сверг его с престола и взошел на него (1512); вскоре, по некоторым данным, от яда, Баязет умер.

История в некоторых аспектах представляет собой чередование контрастных тем: настроения и формы одной эпохи отвергаются следующей, которая устает от традиций и жаждет новизны; классицизм порождает романтизм, который порождает реализм, который порождает импрессионизм; период войны требует десятилетия мира, а затянувшийся мир приглашает к агрессивной войне. Селим I презирал мирную политику своего отца. Энергичный и волевой, равнодушный к удовольствиям и удобствам, любящий погоню и лагерь, он получил прозвище «Мрачный», задушив девять родственников, чтобы предотвратить восстание, и ведя завоевательную войну за войной. Ему не понравилось, что персидский шах Исмаил совершил набег на турецкую границу. Он дал обет, что если Аллах дарует ему победу над персами, то он построит три могущественные мечети – в Иерусалиме, Буде и Риме.36 Разогрев религиозные пристрастия своего народа до предела, он выступил в поход против Исмаила, захватил Тебриз и превратил Северную Месопотамию в османскую провинцию. В 1515 году он направил свою артиллерию и янычар против мамлюков и присоединил Сирию, Аравию и Египет к своим владениям (1517). Он перевез в Константинополь в качестве почетного пленника кайренского «халифа» – скорее, первосвященника ортодоксального магометанства; после этого османские султаны, подобно Генриху VIII, стали хозяевами как церкви, так и государства.

В полном блеске своих сил Селим готовился к завоеванию Родоса и христианства. Когда все приготовления были завершены, он подхватил чуму и умер (1520). Лев X, который дрожал от наступления Селима больше, чем от восстания Лютера, приказал всем христианским церквям петь благодарственную литанию Богу.