Текст книги "Пропавшие без вести"

Автор книги: Степан Злобин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 84 страниц)

Они ломились кустарниками, зарослями мелколесья, пригибаясь, еще слыша стрельбу в деревне. Только тогда, когда стрельба стала глохнуть за шумом ветра и шорохом под ногами опавших листьев, все они остановились, тяжко дыша.

– Вот так старик! Ну и прыток ты бегать! – сказал Дмитрий.

– Найдет прыть и на старого, коли смерть! – отозвался Николай Шорин. – В самый момент ты нас поднял, отец, как они танк спасать набежали. Потом бы уж нам не вылезть!

– Закурить, ребята, – тяжко дыша, прохрипел Логин. Иван подал ему кисет и заметил, что руки старого красноармейца, свертывая цигарку, дрожат.

Иван с удивлением присматривался к Логину.

– А ты, отец, в каком звании в первую мировую был? – спросил он.

– Рядовой Сто тридцать восьмого Болховского, Тридцать пятой пехотной дивизии, первой роты, первого взвода! – заученно отрапортовал Логин и усмехнулся.

– Небось в гренадерском и то бы в первую роту! – сказал Иван, смерив его взглядом. – А командовать тебе не случалось?

– Что же я, на командира похож? – усмехнулся Логин.

– Нет, ты, отец, не похож, конечно, а командовать ты небось смог бы, – уверенно сказал Шорин. – Да что тут дивного! Старый солдат и всегда командовать сможет! Присади ты, товарищ старший сержант, свои треугольники мне на петлицы – и я тоже буду старший сержант. Присади ты их Логину…

– Давай, ребята, пошли! – прервал рассуждения Николая Логин. – Видали, фашисты куда добрались? Как бы не обошли нас, а то и к своим не выйдем!

– Типун тебе на язык! – проворчал Дмитрий.

– А ты, Митя, ходу прибавь! – поощрил старик.

Так шли они по проселкам, по сторонам которых пылали пожары. Может быть, в деревнях уже были немцы, кто знает… Где-то в стороне гудела авиация, вздрагивал воздух, вздрагивала земля. Впереди разрывались гранаты, били винтовки и пулеметы.

Они неожиданно вышли к дороге, на которой стояли две встречные колонны машин, набитых бойцами. Много бойцов двигалось вдоль дороги. Впереди других навстречу Ивану быстро шагал старшина.

– Товарищ старшина, – обратился Иван, – чего машины стоят и туда и сюда? Куда же идти-то? Наши в какой стороне?

– Куда хочешь, товарищ старший сержант, в любую сторону выбирай! – спокойно сказал старшина, и вдруг что-то дрогнуло у него в горле, и он истерически закричал: – Выбирай! Что туда, что сюда – повсюду фашисты! Продали нас генералы! Окружили фашисты нас, понял?!

Эти слова хлестнули, как кнут по глазам, ослепили и затуманили мозг… Иван чуть не застонал, ошалело глядя вслед уходящему старшине.

– Стой, старшина! Стой! – скомандовал кто-то за спиной Балашова.

Иван оглянулся. Плотный, рябоватый майор со скуластым, восточным лицом снова настойчиво крикнул:

– Стой! Застрелю! – и решительно поднял на прицел пистолет.

Старшина, который так истерически выкрикнул слова о «продаже» и фашистах, растерянно остановился.

– Ты что панику тут разводишь?! В такой обстановке с паникерами разговор короткий. Слыхал? – туго сдвинув черные стрелки бровей, отчеканил майор.

– Виноват, товарищ майор! – пробормотал старшина. – Так точно, слыхал… Да ведь что же творится! Сердце-то человечье в груди! – глухо добавил он.

– Слышишь, что делают люди! – майор указал на восток пистолетом.

Гул орудий, взрывы, лающий стук пулеметов слышались оттуда. Там шел упорный, смертельный бой. Сюда, на глухую дорогу, доносились его отзвуки. Неподалеку в лесу рвались гранаты. Трещали пулеметные очереди, удары винтовок. И тут над дорогой с коротким свистом пролетали случайные пули.

– Там сражаются, кровь проливают, жизни свои отдают за тебя, чтобы вывести такую… такую… к своим! А ты среди бойцов панику сеять!

– Виноват, товарищ майор! Действительно, я растерялся, – оробев, повторил старшина.

Вокруг уже собралось не менее трех десятков бойцов и командиров, подбегали еще и еще…

– Пулю в башку ему, да и весь разговор! – злобно сказал Николай Шорин за спиною Ивана.

Многие об этой «пуле в башку» думали так же просто. Решительные, короткие расправы с паникерами в подобной обстановке были не редкостью. Все вокруг ждали, что майор сейчас выстрелит.

– A y вас, товарищ, есть пуля? – повернулся майор к Николаю.

– А как же, товарищ майор! У кого их тут нет!

– Так ты ей лучше фашиста убей, когда его встретишь! – сурово сказал майор – А встретить можно в любой стороне, куда ни пойди! Вон где, слышишь?

– Вот правильно! – весело поддержал в толпе собравшихся молодой, свежий голос. – На каждого из нас по фашисту – гут им и каюк!

«Как просто! – подумал Иван. – Как верно: на каждого по одному!.. На каждого по одному, а нас ведь тут, на дороге, тысячи, небось дивизия целая или больше!»

И ему показалось так просто исполнить это условие: убить свою долю – всего одного фашиста, а если двух, трех, то на этом может окончиться и война…

В лесу за деревьями явственно закричали «ура». Еще раздались разрывы гранат. Снова где-то «ура».

– Ребята! На выручку к нашим! – крикнул Иван и рванулся в лес.

– Куда же ты так полезешь? Там батальон пошел! Успеется, старший сержант, и твой черед будет, – сказал Ивану все тот же майор, который прикрикнул на старшину.

– По маши-на-ам! – пронесся вдруг крик по колонне. – Проби-и-лись!..

Застрекотали стартеры машин, заработали разом сотни моторов, и одна из колонн тронулась, ясно определив направление движения.

– Пошли, братва! Логин! Митя! Николка! Пошли! – звал Иван, возбужденный и радостный. Они снова сошлись вчетвером.

– Патроны все ли дослали? Проверь! – сказал Логин.

Все трое остановились и защелкали затворами.

– Пошла наша грозная армия на фашиста! – пошутил Николай.

Вдоль дороги тянулась тропинка, по ней шла вереница пеших бойцов, и они вчетвером зашагали по той же тропе, исподволь углубляясь в лес. Будто перед этим и не было никакой тревоги. За деревьями и кустами всего метрах в сотне от них с ровным урчанием шли по дороге машины.

В зарослях папоротника, между пнями и хвойными высотками больших муравейников, тот в землю лицом, тот навзничь, лежали убитые гитлеровцы. Должно быть, те самые, которые задержали и обстреляли автоколонну.

– Разведчики были, должно! – сказал Николай.

– Отрезать хотели! – глядя на мертвых, жестко усмехнулся Дмитрий. – Тут их и подрезали, а тот старшина растерялся – да в панику! Тюха!..

Иван и Логин шагали молча по влажной тропе, по сторонам которой под деревьями густо разросся папоротник.

– Закурим, что ли, ребята! – предложил Иван, переходя небольшую поляну, чуть приотстав от вереницы прошедших бойцов.

– Стой! – неожиданно раздалась команда.

Все четверо остановились.

– Часть свою ищете, что ли, товарищи? – спросил боец из окопа, расположенного в кустах по противоположную сторону поляны.

– Часть ищем, – ответил Иван.

– Чего же ваша часть в тылах оказалась? Может, она за вами бежит, догоняет?

– Может, и догоняет! – дерзко отозвался Николай. Они заметили прямо на них глядящий из-за кустов глазок пулемета.

– Ну ладно, ребята, не оставай от других! А ну, прямо бегом до овражка! Как раз угадали на сборный! – раздался второй голос, и из-за кустов вышел сержант с перевязанной головой. Сквозь марлю белой повязки сочилась свежая кровь.

– Задело тебя? – сочувственно спросил Дмитрий.

– Царапнуло. А ну, поживей, поживей в овражек! – сержант указал рукой направление. – Бего-ом! – скомандовал он.

И тут, пробегая мимо, они увидали у самой тропинки вдоль поляны окопы, наполненные бойцами, возле которых лежали бутылки и связки гранат.

Они пробежали еще метров двести по лесу и спустились в овраг. Под деревьями и кустами сидели бойцы, кучками человек по тридцать, видимо, как и они, только прибывшие.

Иван с товарищами присоединились к ним. На поляне была уже построена рота бойцов. Перед ротой прохаживался старший политрук.

– Вы поступаете в батальон пополнения, – говорил старший политрук насторожившимся бойцам. – Прежде всего направляетесь к кухням, получите горячую пищу. Когда вас будут сводить в батальон, через своих отделенных заявите, у кого не в порядке оружие. Вижу, никто из вас винтовку свою не бросил. Значит, сумеете употребить свое оружие против фашистских захватчиков еще не в одном бою и дойдете с ним до Берлина. – Политрук вдруг вытянулся и скомандовал: – Рота, смирно! Товарищ лейтенант, – обратился он, повернувшись к подошедшему командиру, – стрелковая рота сформирована, принимайте командование.

Лейтенант повел роту. Ровная поступь бойцов глухо ударяла по влажной земле.

В том овраге метров за сотню, видно, тоже проводилось формирование. Слышались возгласы командиров. И оттуда прошла мимо рота во главе с другим лейтенантом.

Старший политрук закурил, строго обвел глазами поляну и вновь пришедших бойцов, разместившихся под кустами.

К нему сошлась группа политруков, обмениваясь шутками. Две-три минуты они покурили.

«Не спешат! – с досадой думал Иван. – Там бой грохочет, люди нужны, а они зубоскалят!»

На поляну въехал боец-самокатчик с сумкой, спрыгнул возле старшего политрука и что-то ему доложил, порылся в сумке, подал какие-то бумаги, пакеты. Их окружили политруки. Один из них по-мальчишески закричал в сторону соседнего формировочного пункта:

– Политрук Поляков! Младший политрук Володя Русанов! Бегом ко мне! Почта из Вологды и из Саратова! Угадайте, кому, откуда!..

С соседней поляны уже бежали к нему через кусты не двое, а четверо.

– А мне письма нет? А мне? – спрашивали один, другой…

Вызванные счастливцы схватили свои конверты, побежали с ними обратно. Самокатчик вскочил в седло и умчался.

– А тот говорил – окружение! Тюха! – произнес Дмитрий. – Где это видано, чтобы в окружении почта!..

Наконец один из политруков, с повязкой дежурного по части, подошел ко вновь прибывшим красноармейцам, ожидавшим формирования.

– Ну, товарищи, ваша очередь! – обратился он к ним. И вдруг скомандовал резко: – Встать!

Все поднялись, где кто сидел, но еще продолжали держать себя «вольно». Иные курили.

– Вы, товарищ боец, где потеряли винтовку? – обратился к одному из них политрук.

– Как танк нас утюжил, товарищ политрук, то я затвор из нее потерял в окопе, – смущенно сказал красноармеец. – Край-то под гусеницей осыпался весь, и затвор уж я так и не нашел, а без затвора она к чему…

– Значит, под танком был? А где же тот танк? – спросил политрук.

– Кто его знает! Их много было… Дальше пошли…

– Ладно, иди к стороне. А ты, старик? Тоже под танком был? Где винтовка? – спросил политрук Логина.

Тот стоял, глядя на невысокого политрука со своего «гвардейского» роста.

– У меня, товарищ политрук, ее не было, – твердо, с достоинством сказал Логин.

Политрук вдруг заморгал в растерянности и удивлении.

– Виноват, товарищ генерал-майор! Я не узнал вас, – пробормотал он. – Значит, вы живы… Значит…

Политрук испуганно оглянулся по сторонам, вытянулся перед Логином что называется в струнку.

– Встать, смир-рно! – гаркнул он вдруг на весь овражек и, взявши под козырек, доложил: – Товарищ генерал, сборный пункт десятого заградительного отряда ведет формирование рот из подтягивающихся бойцов. Дежурный по сборному пункту политрук Ромашов.

Политруки и командиры, вытянувшись, любопытно разглядывали словно воскресшего из мертвых начоперода армии. Старший политрук подбежал к Логину и стал ему что-то докладывать, держа руку под козырек. Генерал отвечал односложно.

– Вольно! Садитесь, товарищи. Ожидать тут, на месте, – минуту спустя негромко приказал дежурный политрук вновь прибывшим.

Логин сбросил с плеч плащ-палатку, скинул куцую, смешную шинель и оказался в гимнастерке с генеральскими звездами. Он больше не горбился, а, прямой, высокий, пошел из овражка, окруженный командирами, на ходу задавая какие-то вопросы, выслушивая ответы.

– Вот так Ло-огин! – вполголоса задумчиво протянул Николай.

– Давай-ка, ребята, мотать отсюда! – шепнул Дмитрий и дернул Ивана за рукав.

Иван и сам был готов провалиться сквозь землю.

– Пошли! – поддержал Николай. – В другом овражке где-нигде сформируют… Ну его к бесу!

Они осторожно ретировались и неприметно, кустами, выбрались из овражка.

Должно быть, с той самой лесной дороги, от которой Иван с товарищами сошли на тропу, теперь навалилась автоколонна. Машины шли за машинами, загромождая шоссе, создавая сумятицу. Валом валили и массы пеших бойцов, хотя было еще светло и над дорогой могли появиться самолеты врага.

Иван с товарищами втроем брели вдоль обочины, вдоль нескончаемого обоза, шли километр, другой, третий…

Их никто не задерживал – не было больше ни заградительных отрядов, ни сборных пунктов. Толпы и вереницы пехоты рассеялись, свернув куда-то в кусты, в пролески. Обгоняя троих приятелей, в наступающих сумерках четко проходили роты бойцов с командирами, но не шли по шоссе, а тоже сворачивали куда-то на боковые дороги. Может быть, это двигалось пополнение на передовую, которая слышна была километрах в пяти-шести в обе стороны. На темнеющем небе уже появилось мерцание артиллерийского боя.

– Пожрать бы! – сказал Дмитрий.

– А вон бойцы там не с котелками ли, под деревцем? Давай подберемся! – предложил Николай.

В пятидесяти метрах от дороги кучка бойцов человек в десять управлялась с каким-то пахучим мясным варевом.

– Братцы, порции не найдется? – спросил Николай, ни к кому отдельно не обращаясь.

– А вон тебе порция – ящик целый! – кивнул боец. Под деревом оказался разбитый ящик с мясными консервами.

– Чей ящик? – громко спросил Иван.

– Ящик божий! Помолись да бери, коли жрать охота! – откликнулся один из бойцов. – Только смотри – костер заводить уже поздно. На огонек тебя трахнут патрульные ПВО.

Расковыряв по банке консервов, они присели под тем же деревом и закусили.

– Утро вечера мудренее, братцы! Где теперь, ночью, формирование сыщешь! Ужо поутру, – сказал Дмитрий. – Эка мы километров-то отломали!

Он отвалился на спину, обнял руками и ногами винтовку и сразу дал храпака.

– Здоров храпеть наш неженатый Митя! – завистливо заметил Николай. – Спали мало, шагали много. Покурим, что ли?

Иван молча подал ему табак. Они покурили, укрывшись под плащ-палаткой, чтобы не выдать огонь.

– Ну и Ло-огин! – удивленно выдохнул еще раз Николай Шорин. – Чур, я в середку! – зябко поежившись, по-мальчишески сказал он и придвинулся к Дмитрию.

Иван лег по другую сторону от Шорина. От земли сквозь брезент плащ-палатки и шинель холодило.

Глава десятая

Чалый только что доложил Балашову ход подготовки к ночной операции против парашютистов.

Балашов никогда не считал, что все на сто процентов можно предусмотреть в предстоящем бою. Но сейчас казалось, что сделано все возможное.

В штаб поступили доклады о подготовке стрелковых сил, артиллерии, о готовности к отвлекающим действиям со стороны ополченских частей – правых соседей дивизии Зубова. Были условлены сигналы для батареи «PC» и проверено действие ее радиосвязи с левофланговым КП дивизии Чебрецова.

Балашов не ждал, чтобы гитлеровцы сунулись в ночной бой по собственной инициативе. По сообщениям из дивизий активность противника к сумеркам начала угасать.

Все вышли из блиндажа, и Балашов остался один, чтобы час-другой отдохнуть до начала ночной операции.

Из бокового кармана кителя он вынул полученное сегодня письмо от Ксении Владимировны. Она успокоилась после первого волнения и теперь успокаивала его, рассказывая о полученном письме Зины, о своей повседневной жизни, высказывая надежду на то, что вскоре ей удастся приехать к нему. Она даже подсказывала, что для этого предпринять. Не скрывая тревоги, сообщала она о том, что Ваня не пишет.

В ее письме было столько дружелюбия, тепла, ласковой, нежной заботливости, что Балашов, перечитывая его вторично, задумался вдруг не о том, что он эти годы был оторван от армии, от ее подготовки к войне, а с простой человеческой болью и досадою на нелепость своей судьбы ощутил, что он потерял четыре года, которые могли бы стать для него годами радостной дружбы, любви, того, что люди зовут счастьем.

«И Ваня не оторвался бы от семьи, учился бы… Конечно, ему тяжело достались эти года. Хотя Ксения пишет, что Ваня, как и она сама и как Зина, ни на минуту не сомневался в отце…»

Балашов осторожно сложил письмо, убрал в конверт, но не спрятал его снова в карман, а прилег и закрыл глаза, от усталости даже не в силах думать о предстоящей боевой операции.

Вдруг дверь в блиндаж распахнулась. В помещение без доклада вошел огромного роста человек и молча остановился у входа. Лицо великана под тенью каски едва виднелось.

«Статуя командора какая-то, не то Дон-Кихот!» – подумал Балашов, вопросительно молча взглянув на странную эту фигуру, и вдруг вскочил.

– Логин Евграфович! Жив! Дорогой! – радостно воскликнул он, узнав Острогорова. – А мы и надежду уж стали терять… Здравствуй! Вывел части? Да что же ты так стоишь?!

– Здравствуй, Петр, – наконец сказал Острогоров. И тяжело, как будто он был чугунный, шагнул вперед.

– Главное – даже ведь из охраны из вашей нет никого – ни связных, ни разведки, ни по рации связи… А где командарм? И я тут, как жук на булавке… До чего же ты сейчас нужен! – возбужденно говорил Балашов.

– Да, все пропало… а я вот… – Острогоров молча развел руками. – Ермишин? Не знаю, не спрашивай… – прерывисто добавил он.

Он снял каску, положил ее на стол, бессильно опустился всей тяжестью на табурет и провел ладонью по лбу.

– Голова от нее устала. Все дни не снимал… Чтобы не узнали в лицо, – пояснил Острогоров. – Покойником легче быть: никому никаких объяснений… Шел я с бойцами таким неприметным солдатом, вроде какой-то Платон Каратаев, что ли… Один старший сержант по дороге пристал – все стыдил, что я потерял винтовку… А знал бы он в самом деле!..

Острогоров говорил просто, по-бытовому, как будто очень усталым вернулся в семью после долгой отлучки.

– Ну как? – спросил Острогоров, тяжело навалившись на стол локтями и грудью, так, что лицо его только теперь оказалось достаточно освещенным. На впалых висках кожа была точно приклеена, но под ней налились выпуклые темные жилы. Большой подбородок зарос седоватой щетиной, а кадык на тонкой, еще более исхудавшей шее выпирал, огромный и неприятный, и нервно двигался вверх и вниз.

Балашов посмотрел на его судорожно двигавшийся кадык и в первый раз за все время ощутил прилив какой-то невыносимой тоски и безнадежности. В эти дни он делал свое важное дело. Делал как мог, понимал, что ведется бой, из которого лично ему, вероятнее всего, не выйти живым, но это его не угнетало. Последний час был не близок, и оттянуть до мыслимого предела этот последний час, не свой лично, а последний час организованного сопротивления сохранившихся армейских частей, – выполнение этой задачи целиком занимало весь его ум, волю, энергию.

В ту минуту, когда Балашов принял командование, он ожидал, что катастрофа совершится стремительнее и страшнее. Живое вмешательство Ивакина, оказавшегося на западе, спасло положение в первый момент. Возвращение Чебрецова, удачный подход частей Зубова, энергичные комплектования пополнения из отходящих бойцов, стойкость московских ополченцев, подброшенных в пополнение частям Чебрецова, – все это привело к обстановке значительно лучшей, чем та, которую Балашов вообразил вначале. Потому у него были все основания радоваться каждому новому часу боевого сопротивления подчиненных ему частей, и он верил в успех готовящейся ночной операции. А во всей фигуре и в мертвых движениях Острогорова, в его скупых, отрывистых фразах, в глазах были пустота и угнетенная безжизненность шока, которая наполнила Балашова томящей тревогой.

– Устал ты, Логин Евграфович? – с братской заботливостью сказал Балашов. – Чаю крепкого тебе прежде всего или водки?

– Не надо мне чаю, ни водки…

– Спать? – спросил Балашов.

– Нет, спать я не буду. Хочу знать, что творится. Каким вы чудом стоите? Что на востоке? Москва как? – нетерпеливо хрипел Острогоров.

– Стоим, видишь сам. По радио будем слушать Москву. В нормальный час примем по радио сводку, – сказал Балашов.

– Значит… вы справились тут… А я вот все шел по этой длинной-длинной дороге, – заговорил Острогоров, тяжело ворочая языком и делая глотательные движения. – Да… по длинной-длинной… и думал: не справился я… провалился, пропал… Да, пропал… А как хотел тебе доказать… Вот так мне всю жизнь во всем не везло…

Острогоров тяжело положил голову на руки, отвернув от Балашова лицо.

Чувство мучительной тяжести еще больше навалилось на Балашова, но он сделал усилие, чтобы бодро и строго сказать:

– Слушай-ка, Логин! Генерал-майор! Опомнись! Мы же заранее понимали, что возможен фашистский прорыв, намечали меры. Расскажи-ка, что же случилось, как это вышло, что немцы нас смяли так сильно? Когда ты расстался с Ермишиным?.. Видишь, нам тут удалось кое-что подобрать, построить… Ведь деремся! Ночью выбьем парашютистов из Вязьмы и город займем, а с городом и укрепленный район…

– Разрешите, товарищ командующий? – внезапно громко у входа раздался голос капитана Малютина.

– Войдите, – разрешил Балашов, даже обрадованный его приходом. Ему было просто-таки нестерпимо оставаться наедине с Острогоровым.

– Здравия желаю, товарищ командующий! – входя, произнес капитан. Он взглянул и узнал Острогорова. – Здравия желаю, товарищ генерал! Поздравляю с прибытием! Так все за вас беспокоились! – сказал он приветливо.

– Здравствуй, товарищ Малютин, – безучастно ответил Острогоров, не взглянув в его сторону.

Малютин доложил, что разведка обнаружила на правом фланге дивизии Чебрецова новое сосредоточение вражеских танков и новую артиллерию, которая выпустила пока всего несколько осторожных, пристрелочных снарядов и мин. Бурнин, который остался при КП Чебрецова, доносил, что ожидает к утру серьезного натиска. Он опасался также, что это скопление может активизироваться во время ночного боя и сорвать наступление левого фланга на Вязьму.

– Майор Бурнин просит обеспечить усиленную артиллерийскую поддержку на правом фланге дивизии и по стыку с частями Волынского.

– Передайте полковнику Чалому – связаться с начартом, установить связь с разведкой и уточнить направление и потребную мощность поддержки, – приказал Балашов, перенеся на свою карту данные, которые доставил капитан.

Острогоров будто не слышал их разговора. Облокотившись на стол, голову на ладонь, он смотрел в темный угол.

– Разрешите идти? – спросил капитан.

– Идите. Полковнику Чалому передайте, как только сможет, сейчас же явиться ко мне, – приказал Балашов. – Видишь, Логин, – обратился он к Острогорову, когда вышел Малютин, – Чалый все же артиллерист, а он у нас исполняет должность начальника штаба. Я так тебе рад! Ты сядешь начальником штаба, а Чалый – начартом. Сейчас приедет Ивакин, и мы тут все сразу решим…

Балашов старался втянуть Острогорова в деятельность, расшевелить, отрезвить его, но тот не ответил, не шевельнулся.

– Да очнись же ты, Логин! – еще силился Балашов заставить его выйти из странного и гнетущего забытья. – Людям, бойцам, нужна твоя голова, возьми себя в руки, Логин!

– Да, вот тебе и победа и Золотая Звезда! – заключил Острогоров, будто и не слыхал того, что сказал Балашов, будто не приходил Малютин и он был один и говорил сам с собой. Он ударил ладонью по каске, которая лежала перед ним на столе.

– Разрешите войти, товарищ командующий? – спросил, возвратясь, Малютин.

– Подождите немного, – ответил ему Балашов.

– Нет, ты, Малютин, войди! Ты послушай! – решительно остановил капитана Острогоров. – Ты коммунист и воин… Пусть никогда с тобой не случится такого… последнего… срама, как вот со мной…

Малютин задержался, вопросительно взглянув на Балашова: он почувствовал здесь себя лишним. Но Балашов подал ему неприметный утвердительный знак. Острогоров был так внутренне возбужден, что спорить сейчас с ним не стоило. Балашов решил привести его в норму, дав ему высказаться.

– …последнего срама! – повторил Острогоров, как бы взвесив сказанное слово и утверждая еще раз его подлинное значение. – Я думал – вмешаюсь на фронте смелой, решительной рукой… Думал – я докажу… только бы мне силу в руки, я разобью скопление фашистских танков и создам им угрозу с фланга, задержу тем самым прорыв на стыке, куда подоспеет дивизия Чебрецова. Я хотел доказать, что дерзким и внезапным ударом мы успешнее будем действовать, чем покорным отходом, который все время готовил ты. Я ненавижу твой метод… В Ермишина как в командующего я вообще не верил: он слаб… Ивакин – тот не военный. А тебе разве мог я доверить мой замысел, который возник в ту минуту, как сообщили, что нам посылают «PC»?! Ты сейчас же сказал бы, что это авантюризм… Люди, люди мы с тобой разные, вот что! Я правильно все решал… – Острогоров коротко, со злостью и горечью усмехнулся и, словно выдавливая из горла каждое слово, вызывающе повторил: – Да, я… правильно… все решал!..

Он словно бы проглотил комок, который едва прошел в пищевод, и продолжал тяжело выкладывать:

– Разведка мне подтвердила, что скопление танков по-прежнему маскируется в том лесу. Я решил: значит, надо спешить, пока не сменили позиций. Тут порвалась связь со штабом, с тобой. Я был этому даже рад: боялся, что ты уже настоял, чтобы фронт приказал отвод на запасные рубежи…

В первый раз Острогоров поднял глаза и встретился взглядом с Балашовым. Он не прочел в его глазах ничего, кроме вдумчивого внимания, и продолжал:

– Не повезло мне с тобой: во всех твоих действиях робость, и это меня бесило. Я был убежден, что если удастся мне действовать самостоятельно, то я докажу свою правоту… А кроме того, мне в этот момент и выхода не осталось: ведь я настоял, чтобы выступил Чебрецов, и дивизия находилась уже на марше. Если я вовремя не разделаюсь с танками и они прорвутся, то Чебрецова раздавят… Тогда бы вышло, что ты во всем прав…

Острогоров вынул пачку папирос из кармана, хотел закурить, но сломал одну между пальцами, взял вторую, однако руки его тряслись, и спички ломались. Малютин зажег ему папиросу. Балашов молчал. Острогоров глубоко затянулся и, только выпустив дым, продолжал по-прежнему медленно:

– Я подчинил себе оба дивизиона «катюш». Мне было уже ничего не страшно. Только решительно действовать – и победа будет за мной. Попробуй суди тогда победителя! Я подавил своим замыслом комдива Дубраву и подчинил его. Он поверил в мой план. Нас обоих как лихорадка трепала… Тут бы еще разведку… Но как раз в это время узнал я… что ранен Ермишин, и заспешил – подумал, что ты можешь все испортить, как только примешь командование…

Острогоров жадно, затяжка за затяжкой, в молчании докурил папиросу и, достав дрожащей рукой вторую, прикурил от первой.

– Вот… отсюда и весь мой… провал… – сказал он и умолк.

Балашов смотрел на него в недоумении.

– Твой провал?! – непонимающе переспросил он. – Какой провал? В чем?

– Понимаешь же ты, что я рассчитывал на массированный удар «PC»! Это же был верный ход!..

Кадык Острогорова заходил, и он не мог говорить с минуту.

– Этот лес, где стояли танки, я знал точно. Подал команду «Огонь!» «Катюши» долбали и жгли дотла… этот лес… а танки в то время… успели сгруппироваться в селе, ближе к нам… Я дал подготовку «катюшами» и… поднял в атаку… стрелковый полк… а танки… вышли во фланг… из села…

Балашов вдруг как будто оглох, как от контузии. Он так ясно представил себе то, что делалось с этим полком, который шел в штыковой удар.

Лишь исподволь, откуда-то издалека, начал опять доходить до него голос Логина.

– …так под танками… Как они гибли!..

Голос Острогорова спазматически прервался, и он приложился лбом к каске, которая так и лежала перед ним на столе. Холод металла вернул ему дар слова.

– Как они гибли! – повторил он.

Картина гибели поднятого в наступление полка одинаково ярко стояла перед ними обоими…

– Это я им крикнул: «За родину!» Я приказал им именем партии, именем Сталина! – продолжал Острогоров. – Ночь была. Меня потеряла из виду моя охрана, и я ушел… куда глаза…

– И Ермишина бросил?! – гневно сказал Балашов. – Значит, отдал фашистам «PC», стрелковый полк погубил, командарма бросил в беде, бросил части во время боя… Всех покинул на произвол и сам убежал под видом простого бойца?!

– А кто виноват?! Все ты! Ты! – с ненавистью выкрикнул Острогоров. – Ты спихнул меня с места, которое я занимал по праву. Черт меня свел с тобой!.. И кому-то пришло в башку отпустить тебя из тех мест?! Если бы я был начальником штаба…

– Если бы? – с расстановкой спросил Балашов. – Что тогда?

Но Острогоров умолк и тупо глядел вперед, в бревенчатую стену блиндажа, не видя ни Балашова, ни капитана.

Наступило молчание. И Балашов и молодой капитан Малютин ощутили всю безысходность судьбы человека, чью злобную исповедь слушали. Капитан уставился в пол, а Балашов старался разглядеть затененное абажуром лицо неудачливого полководца, словно хотел прочесть, чего же сейчас-то в нем больше все-таки – раскаяния, злости или боязни за самого себя… «Отсюда и весь мой провал», – сказал он. – Значит, и после всего его заботит не катастрофа армии, не тысяч людей трагедия, гибель, а личный провал…»

– Какой же ты, оказалось, подлец! – глухо заговорил Балашов. – Ведь ты же был членом партии… Как же ты мог?.. Стой, стой! Погоди! Где ты бросил Ермишина?.. Стой! – закричал он, рванувшись к Острогорову.

Капитан не успел уловить мгновенного движения Острогорова, которым тот приложил пистолет к своей голове.

Когда грянул выстрел, Острогоров еще две-три секунды сидел у стола, и только, когда в помещение вбежал дежурный, длинное тело свалилось со стула и наземь скользнул пистолет.

Среди оперативников, вбежавших в блиндаж, появился и Чалый. Он первый все понял, увидав на виске Острогорова пулевую рану.

Все молчали, глядя на это длинное тело, распростертое на полу.

– Товарищи командиры, – отчетливо произнес Чалый, – никого сюда не впускать. Генерал Острогоров случайно ранил себя и будет направлен в санчасть. Нигде никаких разговоров о самоубийстве! Всем немедленно возвратиться к работе! Вызовите санитаров, – приказал он Малютину.

Балашов смотрел молча в темное лицо Острогорова с задранным вверх, поросшим седой щетиной подбородком.

– Приказали явиться, товарищ командующий? – обратился к Балашову Чалый, словно ничего не случилось

– Ну как с правым флангом у Чебрецова? – медленно спросил Балашов, силясь поддаться его тону, но продолжая глядеть на недвижную голову самоубийцы.

– Артиллерии дан приказ и ориентиры. Продолжаем разведку. Дополнительно ставят мины. Из пополнения вызвали сто пятьдесят охотников в отряд истребителей танков, – докладывал Чалый.

Вошли санитары и молча вынесли на носилках тело самоубийцы.

– Нехорошо кончил Логин, – произнес Балашов, садясь к столу, в свое топорной работы кресло. – Не-хо-ро-шо… – повторил он, явно не слыша слов, сказанных Чалым, и глядя на то место, где перед тем лежал мертвый Острогоров.