Текст книги "Пропавшие без вести"

Автор книги: Степан Злобин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 82 (всего у книги 84 страниц)

– Эсэсовцы собираются всех уничтожить на месте, сжечь лагерь, – сказал Баграмов. – Значит, надо водой запасаться.

Связной из лагеря каменных сообщил, что фельдфебель Стефани, «шеф» вещевого склада, палач, который вешал троих беглецов, явился на склад выбрать себе гражданское, – верно, хотел скрыться, – и только приискал костюм и разделся, как складские бросились, задушили его и спрятали труп под грудами барахла…

– Это называется: началось! – сказал Емельян.

– Да, вряд ли дождемся ночи, придется действовать… – задумчиво произнес Муравьев. – С захватом вышек прежде наступления темноты, конечно, будет труднее, и к трофейному складу прорваться не так легко, но если так дальше пойдет, то немцы начнут репрессии, прежде чем лагерь вооружится. Пойду проверить готовность Батыгина, да, должно быть, придется в сумерках начинать, – сказал он. – Емельян, ты держи наблюдение. Мало ли что может быть… Я – у Батыгина. При нужде высылай связных.

Он вышел. В аптеке остались Баграмов, Любавин, Яша и Юрка. Через незавешенное окно им было видно с десяток связных, которые расположились на крылечке аптеки и в бараке напротив. Проволока между блоками была прорезана для них во всех направлениях. Прислонившись к стенке барака, в нарочито ленивой позе стоял замухрышка пленяга, которого со стороны никто не принял бы за вооруженного часового, охраняющего штаб восстания. На крылечке командатуры сидел «Базиль», которого тоже никто не принял бы за разведчика, ведущего наблюдение вдоль шоссе.

То затихая, то нарастая, доносился до лагеря гул канонады. Красноватым отблеском в небе над Эльбой, за лагерным кладбищем, горела апрельская вечерняя заря. Между двумя бараками кучкой сошлись средние командиры.

«Эх, ребята, ребята! Ждет вас тяжелая драка перед самым освобождением. Не погибли бы!» – подумал Баграмов, глядя на них.

Да, все-таки вовремя начали они военную подготовку лагеря. Может быть, предстоит и неравный бой и придется погибнуть, но не покорными жертвами, как бараны на бойне. А может быть, и удастся все же дождаться прихода своих.

А если бы не подумали своевременно об обороне, то эсэсовцы ворвались бы внезапно в бараки, согнали бы на пустыри больных и здоровых – и Красная Армия тут нашла бы лишь горы трупов расстрелянных и раздавленных танками, прах и кровь… Да, прах и кровь…

Неужели не выстоим?!

Баграмов видел и чувствовал, с каким нетерпением все ожидают начала восстания, как все заранее счастливы сознанием, что им удастся взять в руки оружие, и даже тот, кого скосит фашистская пуля, умирая, не пожалеет о том, что лагерь восстал.

Просчитается фашистская сволочь, которая собралась уничтожить их лагерь без риска собственной жизнью…

«Да, просчитаются!» – подумал Баграмов, представляя себе, как огорошена будет банда эсэсовцев вооруженным отпором.

И Емельян почувствовал, как в нем самом поднялась до самого горла жажда мстительной и жестокой схватки за жизни тех неспокойных, неравнодушных и молодых, кто так хочет жить и достоин жизни…

Больше двух лет он звал их по именам – Юра, Яша, Володя, Костя, или тех, кто постарше по отчествам, как народ уважительно зовет близких: Семеныч, Кузьмич, Андреич. Он их любил, и они любили его и знали, за что они ценят и любят друг друга. Каждый час они были готовы разделить друг с другом последний кусок хлеба, отдать друг для друга кровь, положить свою жизнь. Они заменяли друг другу родину, от которой были оторваны.

Баграмов хотел бы с ними стоять всю жизнь рядом. В бою, в труде… Любая задача казалась бы им посильной и выполнимой именно потому, что среди них не было равнодушия и равнодушных. Как и сегодня, никто из них никогда не стал бы отсиживаться в сторонке и прятаться за чужую спину. Баграмов вслушался в канонаду. Нет, Красной Армии не успеть! Слишком далек еще гром орудий…

С шоссе, лежавшего в полукилометре, доносились крики, гудки машин, трескотня десятков и сотен моторов. Фашистская Германия убегала за Эльбу, увлекая с собой тысячи растерявшихся, напуганных обывателей…

Солнце спустилось на запад красное и большое, и заря пылала, как зарево.

– Отец! – окликнул вдруг Лешка. – Вон Мартенс опять у ворот. Если за мной, то скажите, что я ушел к поварам, или в каменных пусть меня ищет. Не хочу я с ним…

– Иди посиди в чуланчике, а я твоего «дружка», если сюда придет, погоню! – сказал Юрка.

Мартенс хотел переодеться в гражданское. Но для этого нужно было найти шефа вещевого склада Стефани. Куда он делся?

«Хитрый, чёрт, небось о себе заботится!» – думал Мартенс.

Часовой возле каменных так и сказал, что Стефани прошел на склад и пока не вышел. Но Мартенс боялся один войти в лагерь. Он подъехал на велосипеде к воротам ТБЦ.

Все было безлюдно. На крылечке комендатуры сидел только одинокий «Базиль».

«Как собака, привык тут болтаться. Так и сидит, и не знает, какая ждет его участь!» – с невольной жалостью подумал Мартенс.

– Базиль, сигаретку хочешь? – предложил он.

– Хочу! – обрадовался «Базиль».

Он подошел к воротам и принял протянутую сквозь проволоку сигарету. Он стал чиркать кремневую зажигалку. Мартенс протянул ему спички.

– Danke schon, [115]115
  Благодарю.


[Закрыть]– с шутовской галантностью сказал «Базиль», возвращая Мартенсу спички.

– О! Как ты научился говорить по-немецки! – усмехнулся Мартенс. – Позови-ка мне Лешку, Базиль, поищи его.

Неожиданно близкий удар тяжелого взрыва сотряс весь лагерь. В бараках повсюду с дребезгом сыпались стекла.

– Воздух! – крикнул кто-то из блока.

– Luftalarm! [116]116
  Воздушная тревога!


[Закрыть]– воскликнул Мартенс.

От второго такого же взрыва опять содрогнулась земля. Мартенс вобрал голову в плечи, будто ежась от холода.

«Базиль» рассмеялся.

– Schon gut! Das ist das Ende des «Grossen Reiches», Herr Sonderfuhrer, – сказал Базиль унтеру. – Ich meine, du musst davonlaufen. Du hast kerne Zeit! Auf Wieder-sehen! [117]117
  Отлично! Вот и конец «великого рейха», господин зондерфюрер. Я думаю, тебе пора удирать. Времени больше нет. До свидания!


[Закрыть]

– Auf Wiedersehen! [118]118
  До свидания!


[Закрыть]– взявшись за велосипед, растерянно пробормотал Мартенс, ошарашенный этой тирадой.

– А то, может, останешься, Мартенс? Мы ведь с тобой земляки! – развязно прибавил по-русски «Базиль».

– Ты?! С Поволжья?! – спросил, задержавшись, Мартенс.

– Такой же, как ты, mein Lieber! [119]119
  Любезный!


[Закрыть]– c насмешкой ответил Базиль…

Новый взрыв ударил где-то совсем рядом, казалось – в трех сотнях шагов от лагеря, и поднял смерч пламени, дыма, комья земли, кирпичи, какие-то балки…

Мартенс вскочил на велосипед и помчался от лагеря прочь.

Сотни пленных с криками бежали в щели укрытия, за бараки.

Четвертый взрыв, высоко взметнув пламя на том же месте, где раньше, опахнул горячей волной пыли и дыма стоявших между бараками возле воротной вышки Батыгина и Баркова. Муравьева шквальным порывом ветра ударило о барак.

– Ну и бомбежка! – сказал Муравьев.

– Пожалуй, что артиллерия, – высказался Баграмов.

– Нет, немцы взрывают что-то, – понял Барков. – Это не авиация и не артиллерия… Идем-ка под крышу, а то кирпичом по башке, – позвал он.

Повсюду и в самом деле падали кирпичи, куски металла, летели какие-то доски, осыпался песок, земля, все вокруг застилало дымом и пылью.

При пятом и шестом взрывах они уже догадались, что это взрывают соседний подземный завод, вход в который в течение всей войны прикрывался красным крестом немецкого лазарета.

– Взрывают, – значит, фронт прорван или отдан фашистами приказ на отход, – сказал Муравьев.

– Фриц удрал! – крикнул в этот миг из соседнего блока Васька-матрос.

– Немцы посыпали с вышек! – закричали с другой стороны.

– Хвашисты тикають! Ура-а! – неслись крики по лагерю, который, вопреки всякой логике, ожил, заполнился людом…

Уже давно между охраной и пленными ходили разговоры о том, что возле немецкого лазарета только вход в подземный завод, а самый завод расположен под ТБЦ. Часовые, услышав удары взрывов, должно быть, решили, что их сейчас тоже взорвет, и, самовольно покинув вышки, пустились спасаться бегством куда попало…

Солдат на воротной вышке заметался в испуге туда-сюда, увидал, как бегут его камрады, а с новым грохотом взрывов сам бросился вниз по лестнице и помчался от лагеря по дороге к деревне…

– На вышки! Снять пулеметы, доставить в лагерь! – приказал Батыгин бойцам. – По вышкам из пулеметов первыми не стрелять, может быть, их уже захватывают наши.

С троими ребятами Батыгин сам побежал к ближней вышке.

Немцы-часовые от ворот неприметно для всех тоже исчезли.

Все обернулось проще, чем ожидали: лагерь вдруг остался без охраны. Свобода свалилась в руки пленных сама, раньше прихода Красной Армии…

Когда стихли взрывы и туча едкого дыма и пыли начала оседать, опять стал слышен издали безумолчный гул артиллерии. Стемнело, а зарево в стороне фронта росло и росло, заливая все шире мутное небо.

Весть о бегстве охраны пролетела по всем баракам. Больные и здоровые люди празднично высыпали на магистраль, в сумерках теснились к воротам, возбужденно пересказывая друг другу, как убегали с вышек солдаты. Все жадно смотрели на мигание фронтового зарева…

– Идет, идет Красная Армия! Чуют! – слышались восклицания.

И вдруг возле самых ворот из толпы прорвались какие-то особенно торжествующие крики: четверо смельчаков в полосатых лазаретных куртках успели уже очутиться по ту сторону лагерной ограды и, обливаясь потом, тащили к воротам станковый пулемет.

Пулемет! Это он висел над их головами на вышках в течение многих месяцев; казалось, что это он отрывал их от воли, от родины. Столько времени он был самым страшным олицетворением врага, и вот он у них в руках! Беспорядочный хаос радостных криков поднялся у ворот.

Оказалось, что рыжий Антон и Волжак с двоими товарищами из «открытого» блока по своей инициативе подкарауливали эту добычу, вооруженные только веревкой да камнями, чтобы справиться с часовым. Когда же солдат неожиданно сам убежал, они сразу бросились к вышке, не ожидая никакого сигнала, все изодрались о проволоку, но вот они первые из всего лагеря захватили пулемет. Им кинулись помогать десятки людей. Всем хотелось хотя бы коснуться оружия.

– А ну, братва! С пулеметом идем на бурты за картошкой!

– За картошкой пошли! За карто-ошко-ой!..

– Братцы! На скла-ад! За продукто-ом! – надрываясь, кричали изголодавшиеся годами люди.

Картофельные бурты были отсюда в трехстах метрах, за ними еще сотня метров – и продуктовый склад, где ящики маргарина, консервы, хлеб… Часовые, конечно, бежали от склада. И многим голодным казалось, что главное дело этой минуты – захват продовольствия. Наесться, быть сытым!.. Первый зовущий крик смутил многих. Его подхватили, и не было силы его унять.

Голоса возражавших тонули в сплошном крике:

– На скла-ад, бра-атцы-и! За проду-укто-ом!

– Черт знает что творится! – возмущенно сказал Муравьев. – Так в самом деле всех к черту перестреляют! А ну, выступай, Емельян. Тебя знают все… Стол тащи, что ли, из канцелярии! – приказал он кому-то.

– Гранату швырну! Ей-богу, гранату брошу! – надсадно кричал в воротах Кострикин. – Никого не выпущу!

– Ты сбесился – в своих гранату?! Новый фашист нашелся! Полицейский начальник! – кричали ему из толпы. – Голодных не разумеешь?!

Ребята вынесли из канцелярии стол, подсадили Баграмова. Емельян теперь стоял над толпой, видел ее, разгоряченную, крикливую, непокорную в буйстве…

«Вот чего мы не учли! – подумал Баграмов. – Не подумал я сам, что надо будет сдерживать в лагере просто голодный бунт, что он встанет препятствием к дружным совместным действиям. Что я теперь скажу? Да и кто меня слушать станет?!»

– То-ва-ри-щи! – выкрикнул Емельян во всю силу легких.

И странно – голос его, как будто и не такой уж сильный, был услышан. Может быть, потому, что он прозвучал над головами, сверху. В ближних рядах толпы чуть приутихло.

– Фашисты готовятся всех расстрелять… Кто выйдет из лагеря, тот погиб! У нас меньше часа, чтобы занять оборону. Выход за ворота без приказа штаба восстания будем считать изменой, а за измену – расстрел. Приказ штаба: всем явиться по своим блокам для участия в вооруженной борьбе.

Барков взбежал на крыльцо канцелярии.

– Командирам приказываю быть неотступно в своих частях и подразделениях! – отчетливо отчеканил он.

Слова «штаб», «оборона», «подразделения», «приказываю» подействовали сильнее, чем угроза эсэсовским расстрелом. Сквозь толпу поспешно и озабоченно уже проталкивались командиры.

В ворота везли и несли оружие – ручные и станковые пулеметы, винтовки и автоматы, брошенные солдатами, покинувшими вышки, тащили патроны…

Саперная рота, сформированная из команды могильщиков, подошла рыть окопы вдоль лагерной проволоки, углублять противовоздушные ровики, превращая их в боевые траншеи, строить пулеметные гнезда.

– В последний раз уж, ребята, лопатами потрудитесь, – подбодрил Барков.

– Да что вы, Василь Михалыч! Окоп – не могила! Могилы рыть тяжело, а это для жизни! – воскликнул Федор, старшой команды.

– Пулеметные гнездышки выстроим первый сорт! – поддержали саперы.

Бойцы ударного отряда доставляли в лагерь оружие, собранное с вышек. Все оказалось в исправности и с щедрым запасом патронов.

Но магистраль все еще кишела народом, когда явились все из форлагеря и хирургии, как было условлено, в каменные бараки и в ТБЦ.

– Товарищи! Формирование будет только по блокам! Расходись! – уже хрипло молил Баграмов.

– Ну, голубчик, я в лес, Емельян Иваныч. Санитары слабых начали выносить. Уж пойду, – сказал Леонид Андреевич, протолкавшись через толпу к Баграмову. – Теперь у меня целый женский барак для ухода за слабыми.

– Оружие есть у вас, Леонид Андреич? – спросил его Муравьев.

– Лично мне для чего, Михаил Семеныч? А для ближнего боя гранаты у санитаров и два пулеметных расчета в лесу по флангам. От фашистов ведь красным крестом не спасешься! До свидания, голубчики! Себя берегите! – сказал на прощание Соколов и торопливо пошел вдоль магистрали к заразным блокам, откуда уже начиналась эвакуация.

Только тогда, когда к воротам подошли два слаженных взвода в только что полученном на складе советском обмундировании, новеньком с 1941 года, – все с магистрали кинулись по баракам, где младшие командиры по своим отделениям вели перекличку бойцов.

Иван Соленый уже размещал пулеметы для обороны и метров на сто пятьдесят в сторону железной дороги выдвинул из лагеря в кусты боевое охранение.

Вереницы людей от колодцев таскали воду на случай пожаров.

Пора уже было двинуться на трофейный склад за оружием, но автоотряд вышел из лагеря для вооруженного захвата машин на шоссе и еще не вернулся.

Прошло почти три часа после того, как Любавин сообщил, что эсэсовцы собираются уничтожить лагерь.

Бойцы Батыгина издергались нетерпением. Никита требовал направить ударный отряд к трофейному складу, не дожидаясь прибытия автомашин. Но Муравьев приказал ждать. Не вести же было туда, к складу, несколько сот безоружных людей, которых эсэсовцы расстреляли бы просто, как кроликов на открытом поле, без всякой защиты. Отряд должен был захватить и доставить оружие на машинах в лагерь.

Самохин, руководствуясь составленным Вайсом планом, на котором было помечено, где хранится оружие в гауптлагере, с отрядом в полсотни людей выбрался через узкий прорез в лагерной проволоке и направился в бараки охраны. Еремка показывал им дорогу, идя рядом с Павликом.

Они вошли в гауптлагерь, озаряемый только отблесками фронтового зарева, которое освещало наступавшую ночь. В бараках охраны было все взрыто, постели разбросаны, опрокинуты койки, столы, валялись два-три в поспешности брошенных чемодана. В таком же беспорядке оказался второй барак, третий… И вот наконец отмеченная Вайсом пирамида с винтовками. Оружие тут, на месте, патроны, гранаты, ручные и станковые пулеметы, даже один зенитный… Отряд нагружался жадно и торопливо. Люди несли по три-четыре винтовки, мешки гранат, патроны, обливаясь потом, катили пулеметы, насколько могли быстрее возвращаясь в лагерь…

По пути их уже встречали бойцы, высланные обороною правого фланга – Кострикиным, и разгружали от тяжести, помогая нести оружие.

– Не заначивать, братцы, оружия, все сдавать! – приказывал Павлик, чуя, что каждый хочет прибрать оружие для себя.

Помощник Батыгина, капитан Качка, хлопотал в это время в каменных бараках, располагая оборону.

Распределили все собранное оружие. Около сотни винтовок, с полсотни пулеметов, штук сто гранат было подготовлено к бою.

Беспорядок в лагере прекратился. Все поняли, что смерть им грозит не на шутку.

В дальних блоках еще продолжалось движение – женщины и санитары последних больных выводили в лес.

Вооруженные люди бесшумно размещались в окопах вдоль проволоки. Под прикрытием ночи пикеты боевого охранения с пулеметами и гранатами, выдвигаемые вперед, ползком пробирались к указанным рубежам.

С шоссе послышался шум приближающихся машин.

Все замерло. Неужто эсэсовцы?..

– Не стрелять без команды. Бить только прицельно, – шепотом передавался приказ.

– Хальт! Вер ист да? – послышалось восклицание часового.

И часовой навел пулемет на подъехавшие машины. Пулеметы из окопов безмолвно во тьме устремились тоже в направлении подошедших машин, молча тянулись туда же винтовочные стволы. Гранатометчики наготове держали гранаты.

– Свои! Разгружайте машины! Скорее получайте хлеб! – не сдерживая радости в голосе, крикнул Юрка и выскочил из кабины. – Разгружать помогайте!

На долгожданных машинах, оказалось, были Юрка, Сашка Беззубый, «парикмахер» Сергей. В километре от лагеря они на шоссе захватили две полные машины горячего хлеба. Двое связанных пленных немцев лежали в машине.

В десять пар рук кидали горячие буханки прямо через проволоку в лагерную толпу.

– Делитесь, ребята! Всем хватит! – возбужденно покрикивал Юрка.

– Живей, живей разгружай! – бодрил Батыгин.

– Хлебом не увлекайтесь, ребята! Скорее! – торопил Муравьев.

Они волновались, что эсэсовцы могут нагрянуть прежде захвата оружия пленными.

Запах теплого хлеба пропитал весенний ночной воздух лагеря. Все жевали. Носилки, полные хлебом, тащили к лежачим больным, через весь лагерь.

– Всё! – крикнул кто-то из кузова.

– Отряд, по машинам! – торжественно подал команду Батыгин.

Бойцы тяжело переваливались через борта грузовиков, в темноте бряцая оружием. Снизу передавали в кузова пулеметы.

На трофейный склад! Там ждут винтовки, пулеметы, минометы, запас гранат. Сколько недель их берегли и лелеяли, чистили, укладывали до заветного часа! И вот он настал!..

Как многим это напомнило давнюю фронтовую быль, когда вот так же с поспешностью, в темноте, по короткой команде лезли с колес в кузова, подтягивали друг друга, чувствуя запах кожаной обуви и солдатского пота, сжимая в руке оружие, зная, что вот-вот сейчас вступят в бой…

Скрежетнули стартеры. Но навстречу машинам по дороге в сумраке бежал человек.

– Хальт! Стой! Руки вверх! – остановили его.

– Я, ребята! «Базиль»! – отозвался тот на ходу. – Стой! Стойте, товарищи! – отчаянно выкрикнул он, подбежав к переднему грузовику. – Эсэсовцы с власовцами на машинах у трофейного склада, – задыхаясь, прохрипел «Базиль». – У капитана Сырцова власовцев оказалась тут целая рота, и «денщики»-то совсем не солдаты, а лейтенанты – взводами командуют. А Сырцов уж не власовец: он в эсэсовской форме. Склад взорвут – и сюда! У них приказ всех расстрелять и сжечь. Потом на карбидный завод – там тоже всех уничтожить, потом – офицерский лагерь при шпальном заводе… К пяти утра они должны все покончить и поспеть к переправе на Эльбу.

– Эх, связались мы с хлебом! – горько воскликнул Юрка.

В этом возгласе было отчаяние. Оружие, на которое была вся надежда, которое так лелеяли, которое было почти в руках, – все погибло.

Фашисты опередили!..

И тут же грохнуло близким взрывом. Задрожала земля, и один за другим повторились четыре тяжелых удара, озаряя небо огромными отсветами со стороны трофейного склада.

В полном молчании, близко встретились взглядами исподлобья Баграмов, Барков, Муравьев, Кострикин, Батыгин. Слышен был только рокот холостой работы автомобильных моторов.

Тяжко молчали бойцы в машинах. Взрывы на складе словно бы оглушили всех. В их отрывистых вспышках над лагерем встала близкая общая смерть.

«Что же теперь? Что теперь?! – думал Муравьев. – Если паника будет, если все кинутся врассыпную из лагеря, то погибнем! Взять себя в руки, не растеряться, подать пример! Ведь от этого же зависят тысячи жизней и тут, и на шпальном заводе, и на карбидном…»

– Моторы глуши! Ударный отряд, занять левый фланг обороны! – отчетливо приказал Муравьев.

– Командиры подразделений, ко мне! – так же четко отдал команду Батыгин.

– Становись! – раздалась команда спустя минуту. В сумраке плотно, плечом к плечу, становились бойцы, готовые на любой подвиг.