Текст книги "Все романы Роберта Шекли в одной книге"

Автор книги: Роберт Шекли

– Итак, вот что мы имеем, – сказал полковник Пэррис Стивену Дэйну несколько часов спустя. – Я лично не понимаю, при чем тут мы, но вы же знаете, как генерал Дойл относится к общественному мнению. Во всяком случае, французы и англичане совершенно не против того, чтобы мы разгрызли этот орешек.

Стивен Дэйн кивнул и отложил рапорт. Он прочел такую же копию еще месяц назад, в Триполи, и отчет его очень заинтересовал. Но этот документ вызвал у Дэйна некоторые дурные предчувствия. Ему вообще-то казалось, что это задача для политиков, а не для секретных агентов. Разумеется, можно арестовать и посадить Харита, но остальные две сотни работорговцев Северной Африки даже не почешутся. Покончить с работорговлей не удастся, пока существует сам институт рабства. Согласно рапорту, поступившему из Хартума, в Саудовской Аравии, Йемене, Омане и в некоторых эмиратах работорговля велась совершенно легально или хотя бы полулегально. До тех пор, пока сохраняется подобное положение вещей, устранение одного конкретного работорговца приведет лишь к тому, что вместо него появится другой.

Но до этого было еще далеко. Размах работорговли просто ошарашил Дэйна. Это происходило на огромных плохо управляемых пространствах второго по величине континента планеты. Страдали от этого уродливого явления бедные, беспомощные, наивные люди, живущие в глуши. Прибыль работорговцев составляла от трехсот до пяти тысяч процентов. Основная часть расходов приходилась на взятки полицейским, судьям и портовым властям. Рабов могли доставить из любого уголка и продать в любую из восьми стран, расположенных неподалеку от рынков, ведущих торговлю рабами в Аравии, а также в любое место 2500-мильного побережья, от Бир-Шалатейна в Египте до Дар-эс-Салама в Танганьике. Против нефтедобывающих стран, практикующих работорговлю, невозможно было предпринять ни одной политической акции, не обсудив предварительно этот вопрос в ООН. При таких обстоятельствах торговля людьми начинала просто бесить Дэйна.

А Харит бесил его особенно, конечно, этого человека необходимо остановить. Даже если его место и займет кто-нибудь другой, маловероятно, чтобы преемник унаследовал его размах и наглость. Согласно досье, Мустафа ибн-Харит был первоклассным мореходом и обладал редкой способностью к языкам. Он мог с одинаковым успехом читать проповеди чуть ли не в любом селении, расположенном на территории в два миллиона квадратных миль, поскольку знал более десятка местных языков и диалектов. Если устранить Харита, его место вполне может занять какой-нибудь откровенный охотник за рабами. Он примется устраивать набеги на селения, а за ним, в свою очередь, будет гоняться полиция. Но налетчику, тайком пробирающемуся по пустыне с тремя-пятью десятками рабов, трудно тягаться с Харитом, который не таится, действует в рамках закона и продает за год триста-четыреста рабов. Если нужно из двух зол выбрать меньшее, пусть уж лучше будет налетчик.

Дэйну хотелось взяться за это дело, но прежде, чем хотя бы начать к нему готовиться, следовало выполнить задание, полученное от военной разведки, – то самое, которое привело его в Эль-Джезиру, на базу бомбардировщиков, возглавляемую полковником Пэррисом.

Действительно, в штабе заметили возникшую на базе нехватку оборудования. В большинстве подобных случаев военные предпочитали наводить порядок собственными силами, но относительно данного инцидента ходили настойчивые слухи, что Пэррис продает не только старые винтовки. Согласно неподтвержденной информации, Пэррис намеревался продать все стратегически важные материалы, оказавшиеся в его распоряжении, включая сведения о том, где именно в Средиземноморье планируется разместить базы авиационного командования. Все те же слухи связывали с этим имя некоего советского агента и даже описывали, как это якобы должно произойти. Слухи были слишком настойчивыми, чтобы от них можно было просто отмахнуться, и Дэйна послали с ними разобраться, а для маскировки своих истинных намерений разгрести здешнюю бухгалтерскую отчетность.

Оказалось, что, несмотря на их настойчивость, слухи не соответствовали действительности. Дэйн не обнаружил никаких связей между Пэррисом, находящимся в Ливии, и предполагаемым советским агентом, которого якобы видели в Каире. Полковник был вором, но не предателем. Впрочем, точно таким же вором был и деловитый араб из Триполитании, от которого военная разведка получила эти сведения.

Похоже, его жадность намного превосходила количество ценной информации, которой этот араб располагал, и он просто принялся врать, чтобы вытянуть побольше денег. Так что с полковником Пэррисом все было ясно. Тем больше удивился Дэйн, когда обнаружил, что разнервничавшийся полковник сделал за него почти всю предварительную работу по делу Харита.

При таких обстоятельствах Дэйн решил не мешать полковнику действовать в том же духе. Тот явно с перепугу начинал быстрее соображать.

– Есть ли какой-нибудь способ узнать, где сейчас находится Харит? – спросил Дэйн.

– Я уже интересовался этим, – торопливо ответил Пэррис. – По предположениям французской и английской разведок, в этом году Харит отправился на промысел в Убанга-Шари и северный Камерун. Он использует в качестве сборного пункта Форт-Лами и уже оттуда продолжает путь через Судан.

– Вы быстро работаете, – сухо заметил Дэйн.

– Ну, найти Харита – не такая уж проблема. Вот собрать доказательства и притянуть его к суду действительно трудно.

Дэйн кивнул:

– Да, похоже, это и вправду самая сложная часть дела.

– Должно быть, Харит управляет чертовски хорошей организацией, – высказал предположение Пэррис. – И, конечно, он имеет возможность все это оплатить. Вряд ли он тратит больше пятидесяти долларов на дорогу и питание для одного человека. В Аравии за этого же самого человека он может получить долларов четыреста, а за красивую женщину – до полутора тысяч. Дьявольски высокая прибыль, даже если учитывать плату сообщникам и расходы на взятки. Однако опытный оперативник при достаточном финансировании операции и при поддержке других служб, пожалуй, мог бы с ним справиться – как вы считаете?

– Я считаю, что это было бы очень нелегко, – бесстрастно откликнулся Дэйн.

– Это правда, – признал Пэррис. – Конечно, вам нужно быть очень осторожным. У вас есть какой-нибудь план?

– Я прикинул несколько вариантов.

– Так вы беретесь за это дело?

– Да, – сказал Дэйн, выполняя решение, принятое им несколько месяцев назад. – Берусь. Но мне нужна дополнительная информация.

– Я уже обратился с запросом в лондонский Комитет по борьбе с рабством и попросил, чтобы они сообщили все, что им известно, – сказал Пэррис. – Если я могу еще чем-нибудь помочь, вы только скажите.

– Вы и в самом деле быстро работаете, – признал Дэйн. – По правде говоря, вы действительно могли бы еще кое-что сделать для меня.

– Скажите, что вам нужно, и я вам помогу.

– Хорошо, – утвердительно кивнул Дэйн. – Во-первых, мне нужен список работорговцев, осужденных за последние пять лет. Список должен быть максимально полным, насколько это вообще возможно. Кроме того, мне потребуется список всех лиц, которые за последние пять лет привлекались к суду по обвинению в работорговле, даже если их и оправдали. Третий список должен включать всех лиц, подозреваемых в работорговле. И мне необходимо подробное описание каждого человека из этих списков и все, что о нем можно узнать.

– Это довольно большая работа, – с сомнением произнес Пэррис. – Если исходить из хартумского рапорта, в Северной Африке насчитывается более пятидесяти работорговцев. За последние пять лет могло быть вынесено несколько десятков приговоров по этим делам и произведено бог весть сколько арестов. А если начать расспрашивать полицейских, кого они подозревают…

– И тем не менее мне нужна эта информация, – твердо произнес Дэйн. – Причем не только по Северной Африке. В список должны входить имена всех известных или подозреваемых работорговцев по всему континенту.

– Вы имеете в виду всю Африку?!

– Именно.

На мгновение полковник ошеломление застыл.

– Послушайте, Дэйн, – выдавил он наконец, – чтобы собрать подобную информацию, мне придется связаться с полицией всех стран континента. То есть нужно будет отправить около тридцати запросов.

– Скорее около сорока, – поправил его Дэйн. – Но, поскольку генерал Дойл проявил такси интерес к этому вопросу, я уверен, что вас это не смутит. Особенно после того, как вы уже оказали мне немалую помощь.

– Хорошо, я соберу сведения, которые вы просите, – согласился Пэррис. – Но на это потребуется время.

– Времени у меня полно, – сказал Дэйн. – А пока вы будете составлять эти списки, я продолжу проверку ваших бухгалтерских счетов.

– Ясно, – проронил Пэррис. – Ну что ж, Дэйн, поскольку это дело исключительной важности, я привлеку к нему всех клерков базы. Черт побери, я привлеку к нему всех людей, способных написать свое имя. Можете не сомневаться, они у меня заработают как миленькие.

– Я высоко ценю вашу помощь, – улыбнулся Дэйн. – Как вы полагаете, сколько времени это займет?

Полковник Пэррис быстро что-то подсчитал в уме:

– Думаю, мы справимся за три дня. Или я получу эти списки, или я тут всех понижу в чине. Но послушайте, а на кой черт вам это нужно? Вы думаете, что Харит может заниматься работорговлей под другим именем?

– Сомневаюсь, – ответил Дэйн.

– Тогда зачем вам эти списки?

– Они могут пригодиться.

– Ну ладно, – согласился Пэррис. – Пожалуй, вы правильно делаете, что предпочитаете держать свои планы при себе. В таких делах следует соблюдать особую осторожность. Вам еще что-нибудь нужно?

– Только одно, – сказал Дэйн. – Как только списки будут готовы, мне понадобится полететь на Тенерифе.

– Тенерифе? На Канарские острова?

Дэйн кивнул.

– Не понимаю, – озадачился полковник. – Конечно, Канары расположены совсем рядом с Африканским побережьем, но я никогда не слыхал, чтобы там занимались работоргов… Погодите, я понял! Вы не хотите прилететь в Форт-Лами на военном самолете. Не хотите лишний раз привлекать к себе внимание, так ведь?

– И это тоже, – согласился Дэйн. – Но, так или иначе, мне нужно на Тенерифе.

– Понял. Будет сделано. А как вы намерены выбираться оттуда? Может, заказать вам билет на коммерческий рейс?

– Спасибо, с этим я справлюсь сам, – сказал Дэйн. – Кроме того, я собираюсь немного задержаться на Тенерифе.

– Зачем?

– Я слыхал, что там очень приятно проводить отпуск.

– Вы меня разыгрываете, – сказал Пэррис.

– Ничуть. Я говорю серьезно. Я вспомнил, что у меня накопилось уже несколько месяцев отпуска, а я никак его не использую.

Некоторое время Пэррис смотрел на Дэйна, потом проронил:

– Ну ладно, это ваша игрушка, вы с ней и забавляйтесь. Я пошел заниматься списками.

Дэйн дружелюбно кивнул, и Пэррис отправился к себе в кабинет.

* * *

Через три дня полковник Пэррис проводил Дэйна до трапа «ДС-4», дружески пожал агенту руку и пожелал ему удачи.

– Спасибо, – поблагодарил Дэйн. Он уже шагнул было на трап, но вдруг остановился и обернулся: – Кстати, полковник, я не сумел закончить проверку вашей отчетности.

– Ну ничего, – сказал Пэррис, – думаю, они пришлют кого-нибудь другого.

– Думаю, да, – согласился Дэйн. – Или, возможно, они вызовут вас в Триполи. Я там случайно обнаружил недостачу нескольких грузовиков и тягачей, некоторого количества винтовок и нескольких тысяч комплектов обмундирования. Я уверен, что это объясняется уважительными причинами, но финансовый отдел, кажется, хочет поподробнее с этим разобраться.

– Разобраться? – переспросил Пэррис.

– Да, у меня осталось такое впечатление после вчерашнего разговора с ними, – сказал Дэйн. – До свидания, полковник. Спасибо за гостеприимство.

Пэррис ошеломление смотрел, как «ДС-4» покатился по взлетной полосе и оторвался от земли. Он продолжал следить за самолетом, пока тот не превратился в черную точку и не затерялся в раскаленном сахарском небе. «Чертов Дэйн! – подумал полковник. – Он что-то раскопал, и у меня теперь будут неприятности с Триполи».

Но если Дэйн поддолбил полковнику свинью, то и Пэррис в долгу не остался. Харит производит впечатление опасного человека, и он действует на своей территории. Принимая все это во внимание, можно предположить, что долгая жизнь Дэйну не суждена. И поделом ублюдку.

На какое-то время эти размышления утешили полковника, и он отправился к себе, ждать звонка из Триполи.

2 августа 1952 года, Форт-Лами

Мустафа ибн-Харит сидел в небольшой кофейне, расположенной под открытым небом. Кофейня находилась в Джембел-Бахр, одном из районов Форт-Лами. Перед Харитом раскинулся базар. Сейчас, посреди дня, он был заполнен людьми из племени котоко, пришедшими из окрестных деревень. За спиной у Харита раскинулась водная гладь реки Шари. На реке кишели рыбацкие лодочки, вьющиеся вокруг европейской концессии. Это местечко, расположенное между шумным базаром и широкой спокойной рекой, обычно вызывало у Харита ощущение благополучия. Обычно, но не сейчас. У Харита появились некоторые трудности, и он считал, что справиться с ними будет нелегко.

Мустафа ибн-Харит был высоким мужчиной – больше шести футов ростом. Цвет его кожи приближался к иссиня-черному – среди более светлокожих народностей юга такой цвет вызывал особое уважение. В Харите смешались арабская и негритянская кровь, но сам он считал себя арабом племени рифаа из Неджа. Он гордился этим, но и негритянской своей кровью он тоже гордился, поскольку без нее он никогда бы не смог так успешно вести дела. На Харите был зеленый тюрбан хаджи, белое одеяние бедуина и вышитый маракешский пояс. Пальцы торговца были унизаны перстнями. Безупречный изумруд и цейлонский рубин красноречивее любых слов свидетельствовали о богатстве их обладателя. Черты лица Харита были по-орлиному резкие, как это свойственно бедуинам – чеканные, суровые, с печатью достоинства и высокомерия. Но суровый взгляд Харита смягчался, когда к нему приближался нищий. Мустафа ибн-Харит любил хвастаться тем, что ни один человек, просящий милостыню ради Аллаха, не ушел от него обиженным. Своей щедростью Харит снискал немалое уважение. Ему это было на руку, поскольку помогало создать репутацию человека великодушного, преуспевающего, склонного к благодеяниям, набожного и известного своим рвением в вопросах веры.

Рассказы о его благочестии и любви к ближнему распространились так широко, что Харит и сам в них поверил. Несоответствие подобной репутации истинному роду его занятий не беспокоило Харита. Он мыслил как настоящий бедуин, и для него само собой подразумевалось, что все люди живут одновременно несколькими жизнями, зачастую очень противоречивыми. Дела домашние – это одно, дела торговые – другое. О делах веры или делах удовольствия и говорить нечего. Все эти дела устраивались в соответствии со строгой шкалой их ценности, и объединяло их лишь то, что все они существовали в этом мире. Харит полагал, что это единственно возможный порядок вещей.

Мустафа ибн-Харит торговал людьми. Он не видел особой разницы между своей профессией и профессией лекаря или, скажем, моряка. Харит знал, что европейцы не одобряют подобной деятельности, но они были всего лишь неверными. Они захватили эти земли, но их власть была преходящей, и потому в Африке и на Ближнем Востоке с их мнением не очень считались. Европейцы уйдут, не оставив и следа, а работорговля будет существовать. Работорговля была исконным, древним занятием арабов. А поскольку это занятие было традиционным, оно было уважаемым. Кроме одобрения общества, оно было утверждено и религией. Разве не сказал пророк, что освобождение раба – деяние величайшего милосердия? А если бы не труды работорговцев, то и освобождать было бы некого.

Правда, религия запрещала мусульманам обращать в рабство своих братьев по вере. Харит признавал, что такой запрет существует, но толковал его по-своему. Он считал, что его братьями по вере являются только ваххабиты, члены одной из сект Саудовской Аравии, истинные последователи пророка, ни в чем не исказившие его учение. Все остальные мусульмане, принадлежащие к другим направлениям ислама, впали в заблуждение. И этих остальных, составляющих большую часть мусульманского мира, обращать в рабство не только можно, но и нужно. Это настоящее благодеяние для них, хотя несчастные могут об этом и не догадываться, поскольку таким образом они получают возможность соприкоснуться с истинной верой, сохраненной ваххабитами. Следовательно, работорговля – такая же заслуга перед верой, как и проповедь.

Харит нажил немалое состояние и был уверен, что после смерти попадет в рай, казалось бы, чего еще желать? Но и у процветания есть свои трудности. Несмотря на то что Харит ни разу не нарушил европейских законов, неверные продолжали донимать его. Последнюю неприятность ему причинили французы. Они уже месяц тормозили выдачу выездной визы, задерживали тем самым отъезд паломников и добавляли трудностей долгому путешествию в Аравию. Хорошо, что здесь оказались торговцы из Мекки и Медины, которые купили его товар и заняли денег на новое предприятие. Кроме того, для поддержания того образа жизни, который соответствовал его положению в обществе, Хариту пришлось построить большой дом в Медине, и теперь он глубоко увяз в долгах. В прошлом году прибыли были невелики, а теперь ростовщики, эти разжиревшие стервятники, требовали, чтобы он с ними расплатился. Почти вся прибыль с этой поездки уйдет на уплату долгов.

Но и это еще не все. Хуже всего было то, что само его дело оказалось под угрозой. Все больше арабов начинали заниматься работорговлей. Большинство новичков предпочитали действовать на юге и на востоке, в районе Момбасы и Дар-эс-Салама, но некоторые начали пробираться севернее, в охотничьи угодья Харита, принялись конкурировать с ним и даже затевать свары с туарегами. Уже одно это было достаточно скверно. Но, кроме того, один рослый атейба, работорговец по имени Салех Мохаммед эль-Тикхейми, решил добиться господствующего положения в Чаде и Судане. Похоже, у этого рябого араба было много денег, много влиятельных друзей и совершенно непомерные запросы. Подобно Хариту, он не привык, чтобы у него имелись сколько-нибудь серьезные соперники. Судя по обстоятельствам, одному из них предстояло вскоре умереть – возможно, угодив в засаду. Вот какие трудности несет с собой преуспевание.

От размышлений о нелегкой доле работорговца Харита отвлек неслышно возникший у его столика худощавый грек, лицом напоминающий крысу. Харит невольно сделал знак от дурного глаза. Грек усмехнулся и присел напротив.

– Не ты ли будешь Мустафа ибн-Харит, добрый человек? – спросил грек. Он говорил на грубом арабском, распространенном на побережье.

Харит холодно кивнул.

– Я принес тебе привет от твоего двоюродного брата из Огилы, – сказал грек. – Доктор-француз вылечил ему глаза, и твой брат уже поправляется.

– Это хорошая новость, – степенно произнес Харит. – Ты проделал долгий путь, чтобы сообщить мне об этом.

– Пути торговцев неисповедимы, – сказал грек. – Так получилось, что я посетил Огилу по пути в Ливию, и Эль-Джезиру. – Он внимательно посмотрел на собеседника, но для Харита это название ничего не значило. Эль-Джезира была всего лишь маленьким захолустным городишком, затерянным в Сахаре. Американцы построили там базу для своих самолетов. В общем, ничего интересного.

– Из Эль-Джезиры, – продолжил грек, – я обычно возвращаюсь на автобусе в Бенгази. Но на этот раз я почувствовал, что для меня может найтись важное дело на юге. Я всегда отправляюсь туда, куда меня ведут дела.

Теперь Харит понял, что у грека к нему какое-то дело. Он заказал две чашечки кофе и мрачно произнес:

– Это долгая дорога.

Грек кивнул.

– Самый важный город на юге Сахары – это Форт-Лами, а самый важный человек в этом городе – это Мустафа ибн-Харит, чье имя известно во всех городах побережья. Бедный торговец будет счастлив провести несколько недель в этой ужасной пустыне, вдали от дома, лишь бы оказать услугу такому человеку. Любой торговец, который хоть раз слышал о щедрости Мустафы ибн-Харита эль-Хаджи, преодолел бы и вдесятеро большее расстояние, лишь бы сложить к его ногам важные сведения.

Харит воздел глаза к небесам.

– Ты слишком добр, о юноша! Я смиреннейший из слуг Аллаха, бедный торговец, желающий лишь одного – жить в соответствии с Кораном и творить благие дела, насколько мне позволяют мои скудные средства.

– О! – воскликнул грек. – Теперь я вижу, что твое великодушие уступает лишь твоей скромности. Такой человек благословен в глазах Аллаха великого, всеведущего.

– Ты – правоверный? – резко спросил Харит.

– Правоверный, хвала Аллаху, – ответил грек.

Харит кивнул. Знает он этих греков: в Африке они мусульмане, в Европе – христиане, а на самом деле единственный их бог – выгода.

– Я не имею чести знать твое имя, друг мой.

– Меня зовут Расим Николаи Прокопулос, – представился грек.

– Итак, дорогой Расим, ты говоришь, что у тебя есть какие-то сведения для меня?

– Да, господин, – сказал грек. – Только важность этих сведений и уважение к твоей репутации могли заставить меня пожертвовать многими неделями торговли и приехать сюда, чтобы рассказать тебе о том, что стало мне известно.

Теперь начался торг. Харит презрительно скривил губы:

– Обычно ценность сведений преувеличивают. Впрочем, если ты докажешь их полезность, ты получишь соответствующее вознаграждение. Если сведения действительно важные, я заплачу тебе восемь или даже девять тысяч франков.

Прокопулос привык иметь дело с самыми разнообразными валютами. Он легко мог перевести французские франки к египетские фунты, а фунты – в американские доллары. Восемь тысяч франков равнялись семнадцати египетским фунтам или пятидесяти вожделенным долларам США.

– Уж не ослышался ли я? – спросил Прокопулос. – И такую сумму ты предлагаешь мне, тому, кто принес новости, стоящие не меньше двухсот тысяч франков?

– Что за мечта скупца! – рассмеялся Харит. – Я могу заплатить двенадцать тысяч франков в том случае – но только в том, – если сведения действительно окажутся ценными. Но сперва я должен их услышать.

Грек встал из-за стола и холодно поклонился. Его худощавое лицо потемнело от гнева.

– Девять тысяч франков! – произнес он дрожащим голосом. – Двенадцать тысяч франков! Это во столько-то ты ценишь мои сведения и мое долгое путешествие? Так-то ты меня уважаешь? Это столько ты готов заплатить за дело, касающееся жизни или смерти? Ну что ж, пусть будет так! Я лучше уйду без единого гроша, чем соглашусь принять такую ничтожную сумму. Прощай, Мустафа Харит!

Прокопулос развернулся, чтобы уйти. Харит протянул сверкающую драгоценными перстнями руку и воскликнул:

– Успокойся, Расим! Ты слишком горячишься и неверно судишь обо мне. Прежде ты не говорил, что речь идет о жизни или смерти. Это часто бывает преувеличением, но если на этот раз твои слова окажутся правдой, я с радостью заплачу тебе… пятьдесят тысяч франков!

Прокопулос сел. Он заявил, что плата за сведения, за его долгое путешествие и за труды других людей, помогавших ему, никак не может быть меньше двухсот тысяч франков. Харит поклялся, что такая сумма разорит его, но если он продаст все свое имущество, включая одежду, то, возможно, сможет поднять цену до шестидесяти тысяч. Прокопулос возразил, что сумма меньше девяноста тысяч франков даже не покроет его дорожные расходы. После получаса вдохновенного торга договаривающиеся стороны сошлись на семидесяти тысячах франков, что по прикидке Прокопулоса соответствовало четырем сотням долларов.

– Ты торгуешься лучше меня, Расим, – вздохнул Харит. – Теперь сообщи мне свои новости.

– Конечно, сообщу, – сказал Прокопулос. – Сразу же, как только получу деньги.

Лицо Харита застыло, а рука потянулась к рукояти кинжала.

– Ты что, хочешь оскорбить мое достоинство? Ты предполагаешь, что я способен не оплатить сделку, заключенную с именем Аллаха?

– Я ничего не предполагаю, – сказал Прокопулос. – Но мое достоинство оскорбляет предположение, что моим новостям настолько мало можно доверять, что за них не стоит платить заранее.

Два оскорбленных достоинства уравновесили друг друга, и еще за полчаса собеседники договорились о способе произведения выплаты. Прокопулос сообщит о том, чего касаются его сведения, и позволит Хариту оценить их важность. Если Харит сочтет, что это действительно важно, он заплатит семнадцать тысяч франков и услышит первую половину сведений. Если после этого он все еще будет считать их важными, он заплатит тридцать пять тысяч и услышит вторую половину. Когда он выслушает все до конца, то сдержит свое слово и заплатит оставшиеся восемнадцать тысяч франков.

– Сказать, о чем мои новости, нетрудно, – начал Прокопулос. – На авиабазе в Эль-Джезире есть один американский полковник, который решил арестовать, а может, и убить Мустафу ибн-Харита, которого этот полковник считает главным работорговцем.

– По-твоему, это новость? – улыбнулся Харит. – Множество неверных – американцы, англичане, бельгийцы, французы – клялись сделать это. Они вели себя грубо, и некоторые из них умерли. Твои новости устарели.

Прокопулос покачал головой:

– Да и прочие неверные прознали об этом. На этот раз они ведут себя осторожнее. Они раскинули свою сеть в Чаде, в Судане, по берегам Красного моря. Эта сеть началась с телефонного звонка, а закончилась отправкой знаменитого полицейского агента.

– Продолжай, – сказал Харит.

Прокопулос пожал плечами:

– Зачем я буду понапрасну отнимать твое время, Мустафа ибн-Харит? Возможно, как ты и сказал, эти новости давно устарели.

Харит полез в кошелек и выложил на стол семнадцать тысячефранковых банкнот. Прокопулос почтительно поклонился, спрятал деньги и принялся рассказывать.