Текст книги "Все романы Роберта Шекли в одной книге"

Автор книги: Роберт Шекли

– Хоб, – сказала Берта на следующее утро за завтраком, когда Хоб завернул к ней, – будешь ли ты выдавать мне деньги на расходы?

– Зачем?

– Я уже успела потратиться.

– Упомяните об этом в своем отчете. Шучу, шучу. На что?

– Я дала взятку. Ведь помощникам детектива положено давать взятки, верно?

– Ну, это смотря что вам удалось узнать.

– Это обойдется тебе в две тысячи песет. Именно столько я выложила за напитки для Долорес.

– Кто такая Долорес?

– Официантка. Работает у Чумазого Доминго. У нее квартирка рядом с Аннабель.

– Без проблем, – сказал Хоб, доставая из кармана пару тысячных купюр. – И что же вы узнали?

Берта сунула деньги в свою сумку с надписью «Ибица». Старушка просто сияла.

– Ну вот, теперь я чувствую себя настоящим детективом! Самое потрясающее ощущение с тех пор, как я первый раз кололась ЛСД!

– Ужасно рад слышать, – сказал Хоб. – Ну, а теперь, если вы уже закончили похваляться, может, все-таки расскажете, что именно вы узнали?

– Да ничего особенного! – обиженно сказала Берта. – Всего лишь имя того человека, которого ты пытался выследить. Ну, того, которого видели со Стенли Бауэром в Париже.

Берта изложила Хобу то, что рассказала ей Долорес. Официантка была на своем балконе, развешивала белье после стирки, когда к Аннабель пришел посетитель. Это было на следующий день после того, как Стенли улетел в Париж. Незнакомец был не очень высокий, но коренастый, смуглый, загорелый, и у него был, как выразилась Долорес, «дурной глаз», хотя что это значит, она не объяснила. Аннабель его, похоже, не знала, однако впустила. Долорес вышла на другой балкон с остальным бельем и услышала, как они разговаривают. Слов она не разобрала, но тон был явно недружелюбный. Мужчина повысил голос. Он говорил по-испански. Аннабель отвечала по-английски, похоже, возражала. Долорес была уверена, что слышала звук пощечины и плач Аннабель. Потом они снова заговорили, на этот раз тихо, но напряженно. Долорес уже думала, не сходить ли позвать на помощь – в полумиле от их дома находятся казармы гражданской гвардии, – но тут мужчина ушел, хлопнув дверью. Он сел в машину, оставленную на углу, и уехал к Сан-Антонио, в противоположную сторону от Ибица-Сити.

– Она не говорила, было ли на нем кольцо с изумрудом? – спросил Хоб.

– О кольце она не упоминала. Но когда я спросила про кольцо, она сказала, что да, оно вроде бы было.

– А имя?

– Единственные слова, которые сумела разобрать Долорес, – это когда Аннабель произнесла «Арранке, пожалуйста, не надо!» Это после того, как он ее ударил.

– Арранке?

– Это то, что она слышала. По крайней мере, ей так показалось.

– Вы молодец! – сказал Хоб. – До окончательной идентификации, конечно, еще далеко, но, по крайней мере, тут есть за что ухватиться.

– Хотите что-нибудь выпить? – спросила Берта. – Мне буквально не сидится на месте!

– Кофе, если можно.

Хоб прошел вслед за ней на кухню, выложенную кафелем. Пока Берта наполняла кофейник, Хоб сказал:

– Аннабель мне говорила, что встречалась с Этьеном. Вам об этом что-нибудь известно?

– А то как же! – сказала Берта. – Тебе с молоком? Садись, я сейчас расскажу. Этьен – имя французское, но этот мальчик из Бразилии. Он живет на острове. Первое, что тебе скажет любой, кого ни спроси, – это что он красивый.

– А второе?

– Что он богат. Или, скорее, что ему светит большое наследство. Дай сигаретку, я все расскажу.

Когда Аннабель и Этьен встретились на вечеринке в новом доме Урсулы Оглторп близ Санта-Гертрудис, между ними вспыхнула похоть с первого взгляда. Эти двое красивых людей без предрассудков были созданы друг для друга – по крайней мере, на ближайший месяц точно. На Ибице была весна, время, когда все, устав от зимних холодов, ищут приключений на лето. Этьен только что прилетел из Рио-де-Жанейро. Они с Аннабель взглянули друг на друга поверх узких бокалов с шампанским – и игра началась.

Они прошли весь круг удовольствий – ходили на дискотеки, устраивали пикники на пляже и попойки в старинных погребках Старого Города, лазили в пещеру Танит, любовались закатами над Ведрой, гуляли вдоль древней римской стены, глядя сверху на игрушечные теплоходы, стоящие в гавани на фоне зеленого моря.

Когда наслаждения острова начали им приедаться, они воспользовались авиабилетом Этьена на неограниченное число рейсов и отправились путешествовать. Биарриц, Сантандер, Хуан-лес-Пинс, а потом за Атлантику – на Ямайку и даже в Гавану. Но когда они вернулись, что-то между ними изменилось. Такому опытному глазу, как у Берты, сразу было заметно, что в их отношения вкралось разочарование. Аннабель ей не говорила, что именно получилось не так. Но через неделю после возвращения она порвала с Этьеном и начала встречаться со Стенли Бауэром. Вскоре Стенли улетел в Париж. А Этьен уехал на отцовскую виллу в горах над Сан-Хуаном, и в последнее время его было почти не видно. Вот как обстояли дела.

Приняв душ и переодевшись в свободный белый костюм, какие было принято носить летними вечерами, Хоб покинул свою фазенду и поехал в Санта-Эюлалиа. Не без труда найдя место для парковки, он направился к Сэнди, любуясь по дороге лиловым закатом. У Сэнди, как всегда, яблоку негде было упасть. Магнитофон играл барочные мелодии эпохи Возрождения. В бокалах с «Кровавой Мэри» и джином с содовой позвякивал лед. Зал был освещен рассеянным светом, льющимся из-под соломенных корзин, наброшенных на слабые лампочки вместо абажуров.

Хоб протолкался сквозь толпу и проверил почту, сваленную на стойке рядом с баром. Писем он не ждал, но кто его знает! Он с удивлением обнаружил полупрозрачный голубой конверт, пришедший из Парижа. Распечатав его, Хоб удивился еще больше. Там был чек на десять тысяч франков и записка от Жан-Клода. В ней с обычной лаконичностью Жан-Клода говорилось следующее: «Это часть оплаты за последнюю сделку агентства. Найджел уже должен был тебе все рассказать. Он обещал также заняться другим делом».

Найджел в Париже? Какая еще сделка? Какое «другое дело»? У Хоба голова пошла кругом. Нет, деньги получить приятно, спору нет – это вообще одно из наивысших наслаждений, знакомых современному человеку, – но все удовольствие портило неприятное ощущение, что происходит нечто важное, а он не в курсе.

Хоб еще раз пересмотрел всю почту, надеясь найти письмо с объяснениями. Ничего! Он окликнул Сэнди и спросил, не звонили ли ему в последнее время.

– Дорогой мой, – ответил Сэнди, – если бы звонили, я бы тебе сказал, ты же знаешь! Погоди, спрошу у бармена.

Он обернулся.

– Филип, Хобу никто не звонил?

– Никто, – ответил Филип. – А то я бы сказал.

– А можно позвонить? – попросил Хоб. – Дело, понимаешь, довольно важное…

В то время Сэнди был одним из немногих обладателей телефона в Санта-Эюлалиа, и не очень любил разрешать пользоваться им клиентам. Однако Хоб – это особый случай. Местные жители немного гордились его детективным агентством.

– Конечно. Только постарайся не занимать его слишком надолго. И не забудь спросить у оператора, сколько ты проговорил и сколько это стоит, если будешь звонить за границу.

Хоб поднялся наверх, в маленькую, выложенную кафелем комнатку, где обычно ночевал Сэнди, когда бар бывал открыт допоздна и ему не хотелось ехать на свою виллу в Сиесте. Хоб позвонил оператору в Ибице и попросил набрать номер квартиры Эмили Шумахер, где ныне обитал Найджел. Номер не ответил. Хоб попытался найти Найджела в его собственном доме в Кью-Гарденс в Лондоне. Безрезультатно. Тогда Хоб позвонил в Париж, в бар «Кит-Кэт», где принимали звонки для Жан-Клода. Но владелец сказал, что Жан-Клод сейчас в отъезде и куда уехал – неизвестно. Может, что передать? Хоб назвал себя и сказал, что ему срочно надо найти Жан-Клода. Не знает ли владелец бара хотя бы приблизительно, где он сейчас может быть? Владелец ответил: «Может, вы и в самом деле его начальник, мсье, но для меня вы – только голос в телефонной трубке. Возможно, вы действительно знаете Жан-Клода. В таком случае вы должны знать, что, если я вам скажу, где он сейчас, он меня убьет. Тем более я все равно этого не знаю, клянусь.

Хоб не забыл записать время и стоимость переговоров. Спустившись вниз, он попросил Сэнди прибавить эту сумму к его счету. Потом заметил только что вошедшего Гарри Хэмма и показал ему письмо Жан-Клода.

– Ты мне не раз говорил, что Найджел – человек рассеянный, – сказал Гарри. – Вот тебе доказательство. Как ты думаешь, Аннабель может что-то знать?

– Может, – ответил Хоб. – Она – единственный известный мне человек, который знает и Найджела, и сеньора Арранке. Надо заехать к ней и узнать.

– Хочешь, я поеду с тобой? – предложил Гарри. – Мне все равно делать нечего.

Они отправились в Ибицу на машине Гарри, обогнули город, приехали в Фигуэреты и остановились около «Улья», дома Аннабель, примерно в десять вечера. В квартире Аннабель было темно, и на стук она не ответила. Но из соседней квартиры выглянула ее соседка, Долорес, в купальном халате, с головой, замотанной полотенцем.

– Вы не Хоб Дракониан? – спросила она.

Когда Хоб ответил утвердительно, Долорес сказала:

– Аннабель так и думала, что вы заедете. Она оставила вам записку.

Девушка сходила за запиской и вручила ее Хобу.

В записке говорилось: «Хоб, дорогой! Произошли важные события. Я еду в Лондон. Если мне повезет, я, возможно, разузнаю то, что тебя интересует. Если решишь приехать – а это было бы неплохо, – я остановлюсь у Арлен». И номер телефона в Южном Кенсингтоне.

Вернувшись в машину, Хоб сел и задумался. Гарри подождал, потом спросил:

– Ну, и куда теперь?

– В аэропорт! – сказал Хоб.

– Ты же без вещей!

– Ничего, паспорт, деньги и записная книжка при мне. А бритву и лишнюю пару джинсов можно купить и в Лондоне.

Часть III
ЛОНДОН

Самолет поднялся в воздух согласно расписанию, полет проходил без приключений. Погода была пасмурной, но самолет компании «Иберия» быстро набрал высоту и вырвался из-под облаков. Вскоре под крылом распростерлась зеленая Англия. Около полудня прибыли в Хитроу.

Пройдя таможню и иммиграционную службу, Хоб сел в автобус и доехал до вокзала Виктория. Нашел телефонную будку и попытался еще раз разыскать Найджела в Париже, у Эмили Шумахер. Номер не ответил. Позвонил в Кью-Гарденс – просто на всякий случай. И там никто не ответил.

Хоб перекусил в пиццерии рядом с вокзалом, потом позвонил еще в несколько мест – на этот раз искал, где бы остановиться. Никого из знакомых в городе, похоже, не было. Видимо, придется потратиться на гостиницу, чего Хоб обычно избегал, наполовину из экономии, наполовину из принципа. Он достал свою записную книжку в коричневом переплете из кожзама и нашел телефон Лорне Атены, музыканта из Вест-Индии, с которым познакомился на вечеринке в Париже. Позвонил. Лорне оказался дома и сказал, что переночевать у него можно, если Хоб не имеет ничего против ударных инструментов и согласится спать на диване. Хоб не одобрял ни того, ни другого, но дареному коню в зубы не смотрят, даже если ты частный детектив. Он решил сегодня заночевать у Лорне, а назавтра поискать что-нибудь получше.

Лорне жил на Вестборн-Гроув, в самом сердце района, населенного выходцами из Вест-Индии. Это была длинная, широкая, несколько запущенная улица, известная своими антикварными лавками и стычками на почве межнациональной вражды. Хоб позвонил по домофону, и Лорне впустил его в подъезд. Квартира Лорне была на пятом этаже без лифта. Когда сильно запыхавшийся Хоб вошел, Лорне приветствовал его, пожалуй, с излишней экспансивностью. Лорне был довольно светлокожим негром и отращивал буйные локоны, потому что считал, что ему это идет. Он был саксофонистом, и хорошим саксофонистом.

– О, привет! Как я рад тебя видеть! Заходи, стряхни со своих плеч бремя белых!

Лорне был маленьким и подвижным. Он в мгновение ока сунул Хобу бутылку пива, сэндвич с курицей и здоровенный косяк, из тех, которые сворачиваются из газеты и отрубают тебя на весь день до вечера. От косяка Хоб с сожалением отказался. Мозги ему сегодня еще понадобятся.

Лорне дал ему запасной ключ от квартиры. Хоб принял душ, побрился и переоделся в чистую одежду, одолженную у Лорне: джинсы, шерстяная рубашка и куртка на теплой подкладке. Потом уселся в викторианской гостиной Лорне, закурил «Дукадо», разыскал рабочий телефон Джорджа Уитона, записанный на клочке газеты, и позвонил.

Трубку взяла секретарша Джорджа, попросила подождать, пошепталась с кем-то и передала трубку Джорджу. Хоб начал было представляться, но Джордж, оказывается, помнил, как они встречались несколько лет тому назад. Хоб сказал, что ищет Найджела и что дело срочное.

– Я думал, он в Париже, – сказал Джордж.

– Я думал, он в Лондоне, но мне передали, что он в Париже. И теперь я вообще не знаю, где он, а мне очень надо его найти.

– Вообще-то я и сам его ищу, – сообщил Джордж. – Ничем помочь не могу. А вы не пробовали заехать в галерею Дерека Посонби в Вест-Энде? Загляните туда. Я им звоню, но никак не могу дозвониться. Знаете, что я вам скажу? Заезжайте-ка сегодня вечером ко мне, где-нибудь часов в семь, обсудим, как обстоит дело, и, может, вместе что-нибудь придумаем. Надеюсь, Найджел не пустился во все тяжкие, как бывало.

– Я тоже надеюсь, – сказал Хоб и записал адрес Джорджа.

Потом попытался найти Аннабель по лондонскому телефону Арлен. Арлен сняла трубку и сказала, что Аннабель ушла.

– По магазинам, – добавила она без всякой надобности, – но она ждала твоего звонка. Нельзя ли тебе перезвонить?

Хоб оставил телефон Лорне и сказал, что попробует сам перезвонить через несколько часов.

Затем он попытался разыскать Жан-Клода в Париже, но снова попал на вчерашнего мужика, и тот снова отказался сообщить, где сейчас может находиться Жан-Клод.

В конце концов Хоб позвонил Патрику. Трубку сняла его невеста Анна-Лаура, которая сообщила, что Патрик на несколько дней уехал к друзьям в Амстердам.

– Тебе пришло письмо, – сказала Анна-Лаура, – но на той неделе приходил Найджел и забрал его с собой. Письмо пришло с оказией.

– А как оно было надписано?

– Тебе, через агентство, по нашему адресу.

– Найджел его при тебе не распечатывал?

– Распечатал и прочел.

– Он тебе ничего не говорил, о чем шла речь в письме или от кого оно?

– Нет. Он быстро прочитал, поджал губы, сказал «Ага» – таким тоном, словно имел в виду: «Как интересно!» или «Ну надо же!» – вот такое «ага». Потом сунул письмо в конверт, положил в карман, поблагодарил меня и ушел.

– А письмо было длинное?

– На одной страничке. Это я точно помню.

– Обратного адреса на конверте не было?

– По-моему, нет. Впрочем, я не помню.

– А не было ли в этом письме чего-то необычного? Ну, в смысле с виду.

– Ну, бумага была такая, шуршащая. Я обратила внимание, когда Найджел его распечатал. Дорогая, наверно. Это ведь дорогая бумага, которая шуршит?

– Да, вроде бы. А еще?

– Да ничего. Разве что герб…

– Герб? Точно?

– Я не уверена. Я вот сейчас роюсь в памяти, пытаюсь вспомнить что-то полезное. Возможно, я это просто придумала. Но, по-моему, на письме все же было нечто вроде выпуклой печати или герба. Помнится, красно-желтая.

Хоб с трудом удержался от того, чтобы переспросить: «Ты уверена?» Вместо этого он спросил:

– А на конверте герба не было?

– По-моему, нет. Ни печати, ни обратного адреса.

– О'кей. Спасибо большое, ты мне очень помогла. Больше ничего припомнить не можешь?

– Да нет. Только вот Найджел спросил, нельзя ли от нас позвонить.

– И ты, конечно, сказала, что можно?

– Конечно.

– И кому он звонил?

– Понятия не имею. Он попросил сварить ему кофе, и я ушла на кухню, а когда вернулась, он уже повесил трубку, и вид у него был очень довольный.

– А потом?

– Он сказал, что ему надо позвонить Жан-Клоду.

– И что он ему сказал?

– До Жан-Клода Найджел не дозвонился, сказал, что, наверно, он торчит в одном из кафе на Форуме, и ушел.

– И все?

– Все. Все, что я помню. На самом деле, боюсь, я могла еще что-то присочинить.

Отправляясь на остров Сан-Исидро в Карибском море, Найджел был счастлив и полон надежд. Но когда Европа осталась позади и под крылом «Фламинго-737» распростерлась унылая гладь Атлантики, его хорошее настроение начало улетучиваться. Найджелу внезапно пришло в голову, что на самом деле ему вовсе не хотелось куда-то лететь. Больше всего ему хотелось как можно скорее вернуться в Лондон. Конец июня, на носу день рождения его матушки. Найджел и его брат, Джордж, на мамин день рождения всегда приезжали в ее усадьбу, Друз-Холл близ Эйршира в южной Шотландии. Найджел не любил пропускать мамин день рождения. А в этом году ей должно исполниться восемьдесят три. Для нее это важная дата. И, хотя старушка легко относилась к своим годам, Найджел знал, что она в душе все больше боится надвигающейся смерти. В последнее время она часто заговаривала об отце Найджела, Чарльзе Френсисе Уитоне, который погиб в Ливане восемь лет назад – подорвался в джипе вместе с двумя наблюдателями ООН, собирая материалы для статьи в «Гардиан». Чарльз и Хеста разошлись много лет назад и встречались только на больших семейных сборищах. Но когда Чарльза убили, Хеста, казалось, потеряла нечто важное. Старушка заговаривала о нем лишь тогда, когда чувствовала приближение собственной смерти – когда у нее разыгрывался артрит или начинало барахлить сердце. Найджел всегда был паршивой овцой в семье – и зеницей ока Хесты Уитон. Джордж был занудой, добросовестным чиновником, выполняющим какую-то унылую работу в отделе контрразведки, и вечно обжевывал вопрос, жениться ли ему на Эмили, с которой он был неофициально помолвлен вот уже три года.

Найджел хотел поехать туда ради Хесты. Не так уж много времени он уделяет своей семье. Четыре года назад Хеста перенесла чрезвычайно болезненную операцию на желчном пузыре в полном одиночестве, потому что Найджел торчал в Чаде, пытаясь встретиться с Санджем аль-Аттаром. Это был короткий период работы Найджела в комиссии по борьбе с рабством и не единственный случай, когда в семье что-то происходило, а его рядом не оказывалось. Уитоны были не особенно дружной семьей, но в них существовала эта мрачноватая шотландская преданность, угрюмая, суровая и надежная. И Найджел чувствовал, что вечно предает своих родичей. А ведь он был старшим. И полагал, что лучше их всех знает свет. У Найджела были золотые руки, и больше всего на свете он любил натянуть какие-нибудь старые джинсы и взяться за починку, которой Друз-Холл, усадьба его матери, требовал постоянно. Найджел особенно любил каменные изгороди. Изгороди были не очень древние, где-нибудь прошлого или позапрошлого века, но тем не менее представляли собой прекрасный образчик мастерства каменщика. Камни были тщательно подобраны – слава богу, чего-чего, а камней в Шотландии хватает – и выложены так искусно, что между ними и шила не просунешь. Найджел нигде в Европе не встречал такой хорошей кладки, даже на Ибице, где более древние каменные стены были выложены не хуже египетских пирамид или странных храмов на Мачу-Пикчу. И, как и они, каменные изгороди Чертога Друидов никогда не были повреждены пушечными снарядами.

Найджел любил хорошую старую кладку. Он сам был неплохим архитектором-любителем. Его фазенда на Ибице, близ Сан-Хосе, под Эскабеллами, была выстроена им самим, по собственному проекту. Да, конечно, он ее потерял по бракоразводному контракту. Но он имеет право выкупить ее за установленную цену. Если добудет денег – что с годами становилось все более и более сомнительным. Так что усадьба его матери в Шотландии – самое близкое к тому, что можно назвать домом. Дом в Кью-Гарденс Найджел домом не считал. Он приобрел его в короткий период своего процветания, больше как капиталовложение, а также затем, чтобы было где остановиться во время приезда в Лондон. Он сам переделал внутреннюю обстановку, что существенно увеличило стоимость здания. Дом стоял на Кинг-стрит, на полпути между станцией метро и главным входом в парк Кью-Гарденс. Хорошее место, хотя и немного запущенное, особенно после большого урагана, опустошившего Кью-Гарденс. И тем не менее выгодное капиталовложение – оно принесет кучу денег, если, конечно, Найджел решит его продать. А пока что он жил в единственной комнате в подвальном этаже, потому что остальную часть дома приходилось сдавать: две квартиры, которые он устроил на первом, и три комнаты на втором и третьем этажах. Славный домик; но особой любви к нему Найджел не испытывал. Его сердце принадлежало камню, живому камню Шотландии и Ибицы, древнему камню, помнящему старые времена и традиции. Быть может, именно любовь к древностям и заморским диковинкам и заставляла Найджела мотаться по свету. Это чертово шило в заднице, интерес к новым лицам и чужим странам гнал его все дальше и дальше, и из-за этого-то Найджел вечно пропускал важные события, вроде маминого дня рождения.

Чем больше Найджел думал об этом, тем больше он злился. Что за наглец этот Сантос! Он, должно быть, думает, что Найджел – что-то вроде бродячего коробейника! И на хрена Найджелу сдалась его чертова сделка и эти чертовы пять сотен баксов задатка! А ведь наверняка придется заночевать на этом чертовом острове. В Лондон он вернется в лучшем случае послезавтра. И снова пропустит мамин день рождения! Это ужасно.

А может, ну его к черту? Может, стоит вернуться домой, побыть с семьей? Вот и сестре, Элис, требуется его поддержка – хотя, если поразмыслить над тем, что она рассказывает, пожалеть стоит скорее ее мужа, Кайла. Но у Кайла своя семья есть, пусть они его жалеют – все эти Джо, Бобы и Мэри-Джи, с которыми Найджел виделся на свадьбе Элис в Далласе два с половиной года тому назад. Конечно, надо признать, Элис несколько сварлива, а единственное преступление ее мужа, похоже, состояло в том, что он надолго оставлял ее одну, уезжая по делам, – он занимался разными рискованными предприятиями, что позволяло Элис вести роскошную жизнь в большой деревенской усадьбе в ста восьмидесяти милях к югу от Амарильо. И теперь Элис чувствовала, что она этого больше не выдержит, – а ведь ей следовало бы знать, во что она ввязывается, когда выходила замуж за Кайла. К тому же они с Найджелом никогда особенно не уживались. И все-таки она его сестра, часть его семьи. И, опять же, мама…

– Не желаете ли освежиться, сэр?

Найджел вздрогнул и поднял глаза. Из-за своих размышлений он совершенно забыл, где находится. А теперь вспомнил, что он – в на три четверти пустом самолете, летящем через Атлантику. К нему обращалась стюардесса – стройная, подтянутая, с красивым бюстом, довольно хорошенькая, на вид – лет около тридцати. Золотистая кожа – похоже, евроазиатка, любимый тип Найджела.

– Освежиться? – переспросил Найджел. – А спиртные напитки у вас подают?

– Да, сэр. Что вам угодно?

– Шотландское виски. Неразбавленного, пожалуйста. «Гленливет», если есть. И еще, милочка, мне нужен совет.

– Совет, сэр? Какой?

– Что можно подарить на день рождения восьмидесятитрехлетней леди, у которой есть все?

– Дайте подумать, – сказала стюардесса.

Она сходила в буфет и принесла Найджелу виски. Они разговорились. Сама она с Барбадоса, сейчас живет в Лондоне. И ей, похоже, не меньше нравились крупные, яркие англичане средних лет с рыжей бородой и ярко-голубыми глазами, чем Найджелу – хорошенькие евроазиатки с золотистой кожей и ясным взглядом. Они обсудили, что подарить на день рождения матушке Найджела, потом поболтали о том о сем – самолет был почти пуст, и работы у девушки было не слишком много. Ко времени прибытия в Сан-Исидро они уже договорились, что встретятся на рынке сегодня вечером. Эстер видела очень приятные примитивистские акварели в хорошеньких рамочках, принадлежащие кисти художника с Сан-Исидро, довольно известного на острове. Должно быть, это подойдет в качестве подарка.

Самолет зашел на посадку в Сан-Исидро вскоре после полудня. Посмотрев вниз, Найджел увидел плоский, каменистый, заросший пальмами островок. Вдали виднелся берег Венесуэлы. Над горизонтом висели пухлые облачка, солнце сияло ярко, как и положено в тропиках. Найджел уже совершенно оправился от приступа угрызений совести и теперь предвкушал встречу с Эстер, а потом с Сантосом.