Текст книги "Все романы Роберта Шекли в одной книге"

Автор книги: Роберт Шекли

Вернувшись к себе, Герта обнаружила, что мужчина, которого она приютила, распростерся на полу в жестокой горячке. Она с трудом уложила его на кровать, а сама пристроилась рядом на стуле, вслушиваясь в его бессвязные речи.

Вскоре она уже различала три голоса, препиравшиеся между собой, причем у каждого было свое имя. Кромптон был тот, с кем она разговаривала в ресторане вначале. Казалось, он был главным, но двое остальных яростно оспаривали его лидерство. Он был педантичен, рационален, сдержан, говорил негромко и взвешенно. Лумис показался ей легкомысленным малым, рафинированным и опытным сердцеедом. Третий, Стэк, производил впечатление человека крутого и буйного, но было в нем и что-то мальчишеское, легко ранимое. В его голосе звучали сила, страсть и упрямство. Иногда они обращались к четвертому, Финчу. Он, по-видимому, был одним из них, но ни разу не произнес ни слова.

Герта решила, что она любит их всех, только каждого по-своему. Но фаворитом был Кромптон, его она жалела.

Казалось, их спор никогда не кончится. К рассвету, когда речной туман прокрался в комнату, Герта озябла. Три голоса все не умолкали. Она попыталась вмешаться в разговор, но они ее не заметили. Тогда, поразмыслив немного, она забралась к ним в кровать.

Это сразу прекратило ссору. Они переключили все свое внимание на нее, и весьма небезуспешно.

Позднее Герта никак не могла решить, было ли то, что произошло между ними, оргией. Но, как ни называй, это было хорошо: все эти мужчины давно не имели женщин. И все они были разными: Стэк был мужественным и любвеобильным, Лумис – искусным и забавным, а Кромптон, хотя и сопротивлялся поначалу, оказался неискушенным, ребячливым и бесконечно милым.

На следующий день Кромптон проснулся раньше других и поведал Герте обо всех своих мытарствах. Рыжеволосая женщина спокойно выслушала его рассказ.

– Что ж, – проговорила она, – пришлось вам хлебнуть, ничего не скажешь. Ну а теперь, когда все вы оказались в одной голове, что теперь будет?

– Мы должны слиться, – шепотом, чтобы не разбудить других, сказал Кромптон.

– Что это значит?

– Это значит, что мы должны стать одной цельной личностью. Но вот этого как раз и не получилось и, боюсь, не получится.

– А вы можете что-то сделать для этого?

Кромптон пожал плечами.

– Я сделал все, что только мог. Мой врач на Земле предупреждал, что шансы на успех реинтеграции невелики. Но я должен был попытаться.

– И что же теперь будет?

– Боюсь, я… мы сходим с ума. Ни один из нас не может взять верх. По идее, я самый устойчивый в этой команде, но я чувствую, что силы мои на исходе.

– А не могли бы вы, мальчики, как-нибудь договориться между собой? – спросила Герта.

– Мы пытались, – сказал Кромптон. – Но этого хватало ненадолго, даже в тех случаях, когда мы по очереди контролировали тело. Наши противоречия фактически неразрешимы. Герта, вы были добры к нам. А теперь я прошу вас – уйдите, пока остальные не проснулись. Они могут распалиться…

– Послушайте, у меня идея, – сказала Герта. – Почему бы вам не сходить к моему психиатру? Со мной он буквально сотворил чудеса.

– Это бесполезно, – сказал Кромптон. – Самые лучшие доктора на Земле занимались моим случаем и ничем не смогли мне помочь.

– Все равно, сходите к доктору Бейтсу! – сказала Герта. – А вдруг за это время что-то изменилось?

– Слишком поздно, – прошептал Кромптон. – Мои компоненты скоро проснутся, и это будет наше последнее представление. По совести говоря, я даже рад. Я так устал, что мне на все наплевать.

Кромптон уронил голову, глаза его закрылись, лицо погасло. Затем он внезапно сел и выпрямился. Широко открытые глаза смотрели в пространство со странным выражением, какого Герта у него еще не видела.

– Не пугайтесь, Герта, – произнес незнакомый голос, мягкий и глубокий.

– Кто вы?

– Герта, у вас должно быть такое лекарство – «Голубые сумерки».

– Это опасное средство. Откуда вы узнали, что оно у меня есть?

– Дайте им четыре капсулы.

– Черт возьми! Да это же огромная доза!

– Порошок не повредит им. Он подействует на них как снотворное.

– Я должна усыпить их? И что это даст?

– У Кромптона иммунитет к этой группе транквилизаторов. С помощью «Голубых сумерек» он продержится еще несколько дней и будет полностью контролировать тело,

– Я знаю, кто вы! – воскликнула Герта. – Вы Финч!

– Дайте им порошок, – настаивал глубокий, проникновенный голос. – Скажите Кромптону, что я советую ему навестить вашего доктора и последовать его рекомендациям.

Герта взяла снадобье и вложила Кромптону в рот четыре капсулы. Финч смотрел куда-то сквозь нее остановившимся бездумным взором.

– Почему вы раньше не помогали им? – спросила Герта. – Вы можете сделать для них еще что-нибудь? И что вы сами за личность?

– Я не личность, – сказал Финч. – Я даже не никто. Я ничего не сделал, а это уже кое-что. И вообще – может, все это просто приснилось вам.

И Финч исчез.

Когда Кромптон пришел в себя, Герта рассказала ему о Финче и «сумерках».

– Не нравится мне все это, – покачал головой Кромптон. – Финч вроде бы с нами, но он не вмешивается в наши разговоры. Я не знаю, чего он хочет.

– Думаю, он просто хочет жить, – сказала Герта.

– Сомневаюсь, что это его волнует… Но зато я действительно хочу жить!

Доктор Герты сразу согласился встретиться с Кромптоном.

– Четыре самостоятельные личности в одном теле! – воскликнул доктор Бейтс, откладывая в сторону когноскоп. – Явление редкое, но небеспрецедентное.

– Мы никак не можем соединиться, – объяснил ему Кромптон. – Мы даже не можем жить в согласии. Мы без конца деремся, и, кажется, конец наш близок. Вы можете помочь нам?

– Я бы с радостью, – ответил Бейте. – У нас на Йигге такие случаи – большая редкость. Но, честно говоря, у меня нет ни нужного оборудования, ни средств, чтобы помочь вам.

– Тогда что вы предлагаете? Вернуться на Землю и там заняться лечением?

Бейтс в задумчивости покачал головой.

– Здесь необходимо самое лучшее и передовое техническое оснащение. Оно есть только в одном месте. Это абсолютно новое и, по правде говоря, пока экспериментальное предприятие. Вы слыхали что-нибудь об Эйоне?

Добраться до Эйона оказалось легче, чем предполагал Кромптон: на местном корабле он перелетел из Бренх'а в Йиггавилль, в ближайшем трансагентстве взял билет на космолет, в тот же день доставивший его на Танг-Бредер, как раз вовремя, чтобы пересесть на «Стар Вэлли Коннекшн», следующий до Эйона.

Путешествие было для Кромптона приятным отдыхом. Он подружился с корабельным доктором-андроидом, шотландцем и выпивохой, таким же фанатиком кроссвордов, как и сам Кромптон. Доктор снабдил его пачкой «Блотта-44», одного из новейших психостероидов. Благодаря его уникальному эффекту периферийного насыщения (ЭПН) Лумис и Стэк по-прежнему пребывали в глубокой спячке. На Финча это средство не действовало. Но Финча можно было не брать в расчет, хотя Кромптон постоянно ощущал его зловещее присутствие-отсутствие.

Впервые за много дней Кромптон был единоличным и полновластным хозяином своего ума и тела. Это доставляло ему истинное удовольствие, несмотря на побочные явления, такие, как сыпь на левой ноздре, зеленая слюна и зуд в указательных пальцах.

О, благословенные космические дни! Как бы хотелось Кромптону, чтобы этот полет длился вечно, и он оставался бы хозяином самому себе, отложив на время все свои заботы. Однако Кромптона предупредили, что через несколько дней Лумис и Стэк снова оживут и громогласно заявят о себе.

Он внимательно изучал брошюру об Эйоне, которую ему дали в трансагентстве. Она называлась «Предварительные заметки к статье о некоторых проблемах Эйона».

«Эйон, расположенный под куполом на непригодной для обитания планете Деметра V, раскинулся на десяти тысячах квадратных миль, пейзаж которых создавался по образу и подобию Калифорнии. В результате получилась зеленая благодатная местность с горами, долинами, чарующими пляжами, прекрасными ресторанами, самыми разнообразными развлечениями и – конечно же! – со всеми видами психотерапии.

В Эйон за помощью прибывают существа самого разного происхождения, наклонностей, и прочая, и прочая. И мы со всеми стараемся обращаться как можно более деликатно. По нашему мнению, все виды лечения – только разные аспекты одного Универсального Лечения, так же как все виды разумных существ – это лишь различные аспекты Универсального Разума.

Соответствует эта концепция истине или нет, она настолько красива, что над нею стоит призадуматься.

Мы здесь, в Эйоне, не формалисты и не слепые почитатели академических знаний. Мы не пишем учебников, не проводим конференций по психологии и стараемся не злоупотреблять словечком «символ». Мы не претендуем на фундаментальные знания, на какое-то особое мастерство и категорически отвергаем роль гуру, которую нам иногда навязывают пациенты в своем бесплодном стремлении найти легкую дорожку к самосовершенствованию. И все-таки, пусть даже это прозвучит несколько парадоксально, все, что велено сделать для вас, мы сделаем, а невозможное вы с нашей помощью сделаете для себя сами. И все это, заметьте, по вполне доступным ценам!

Мы надеемся, таким образом, что нам удалось развеять одно из наиболее распространенных заблуждений, касающихся Эйона. А потому разрешите нам закончить словами: «Добро пожаловать!» Вы не ошиблись, выбрав такое благословенное место, как Эйон. Постарайтесь воспользоваться этой счастливой возможностью в полной мере, работайте прилежно, чтобы обрести спасение!»

Кромптон подумал, что все это звучит довольно туманно, но многообещающе. В любом случае, деваться ему было некуда. Корабль приземлился, и Лумис что-то забормотал во сне.

Кромптон прошел иммиграционные службы, таможню и карантин, а затем отправился в приемную, где хорошенькая блондинка в клетчатом трико помогла ему заполнить необходимые бумаги, получила с него плату (200 тысяч СВУ без сдачи) и вручила ему ключи от номера и карту с подробным описанием достопримечательностей Эйона, включая рестораны, модные лавки, кинотеатры, секс-шопы, кегельбаны, а также сотни разнообразных частных клиник, которые наперебой приглашали к себе на прием.

– Вы можете идти куда захотите, – сказала блондинка, – все оплачено вашим взносом. Центр свяжется с вами, как только вы устроитесь. Счастливо.

– А вы сами проходили лечение? – спросил Кромптон.

Она покачала головой.

– Они не приняли меня. Велели прийти тогда, когда возникнут настоящие проблемы. Негодяи! И смеют еще толковать о сострадании! Меня это просто взбесило: я-то знаю, какая глубокая драма скрывается за моим внешним спокойствием! Вы этого не заметили, совсем не заметили?

– Да нет, – признался Кромптон.

Она вздохнула.

– А, ладно. Вы, наверное, очень больны, да?

– Ну, – сказал Кромптон, – у меня параноидальная шизофрения, во мне обосновались три личности, не считая моей собственной. Думаю, мне придется несладко, когда они вырвутся на свободу.

– Четыре личности, и все разные! – воскликнула она, посмотрев на Кромптона с нескрываемым интересом.

– Должен сказать, что один из них не говорит ни слова, и с ним никаких проблем нет. А вот двое других – это сплошное наказание.

Глядя на него заблестевшими глазами, блондинка проворковала влажными губками:

– Вы и в самом деле тяжелый случай, не правда ли? Я это сразу поняла. Как только увидела вас. Вокруг тяжелых всегда особая аура… Между прочим, меня зовут Сью. Если хотите, приходите сегодня вечером ко мне. Я приготовлю ужин, мы повеселимся, и, может быть, вы поможете мне разобраться в моих болезнях. Я знаю, что в глубине души я сумасшедшая, но прямые симптомы у меня не проявляются.

При виде ее пылающего от страсти лица с приоткрытым ртом Кромптон подумал, что безумие тоже имеет свою иерархию, своих героев и поклонников. Неудивительно, что в Эйоне, где процветает единственный вид индустрии – индустрия болезней, звездами считаются настоящие сомнамбулы, а обыкновенный невротик чувствует себя аутсайдером. Короче говоря, Эйон – не место для страдающих возрастными или сексуальными расстройствами домохозяек. Нет, Эйон – для сильно сдвинутых, таких, как Кромптон с его тремя «сожителями», ведущими борьбу за власть над телом, со всеми вытекающими из этого последствиями. Вот настоящее дело для Эйона!

Ответ Кромптона был продиктован этой новой внутренней самооценкой.

– Спасибо, Сью, – сказал он, – но я воспользуюсь вашим предложением как-нибудь в другой раз. Сначала я должен разобраться, что к чему.

– Все тяжелые так говорят, – печально заметила Сью. – Ах да, вот идет ваш друг-на-два-часа.

К ним приближался высокий негр с веселой физиономией и густой вьющейся шевелюрой.

– Мой что? – переспросил Кромптон.

– Человеку с тяжелым психическим расстройством, – сказала Сью, – в первую очередь необходим друг, особенно когда он потрясен прибытием в незнакомое место.

– Не понимаю.

– «Эйон Фаундейшн» каждого вновь прибывшего гостя обеспечивает другом. На эту работу нанимают добровольцев, и только на два часа, потому что быть другом абсолютно чужого и неинтересного тебе человека – это тяжкий и изматывающий труд.

– Эй, – сказал негр, – я Кави с Фиджи.

– Не нужен мне никакой назначенный друг, – возмутился Кромптон. – Я отказываюсь…

– Не говорите это мне, – сказала Сью. – Скажите все это вашему другу. Затем он к вам и приставлен.

– Скажи мне, детка, все, что думаешь, – предложил Кави, и Кромптон послушно поплелся за фиджийцем к ожидавшему их на улице такси.

Кави помог Кромптону устроиться в современном однокомнатном номере на бульваре Поляни. В комнате была установлена автоматическая видеосистема, записывающая каждое произнесенное слово и каждое движение. Предназначалась она для того, чтобы пациент мог проследить за своим поведением и таким образом наблюдать за процессом выздоровления. Кромптон, как и многие до него, отключил систему. Он хотел знать, когда начнется настоящее лечение, в чем оно будет заключаться и сколько часов в день займет. Кави объяснил ему, что никаких строго определенных процедур не будет.

– Вы должны запомнить, – сказал добродушный фиджиец, достав из своей роскошной шевелюры сигарету, зажигалку и пепельницу, – что Эйон – самый передовой центр терапии во всей Галактике. Здесь не существует какого-то одного вида лечения или процедуры, здесь преобладает эклектизм. Как у нас принято говорить, «все зависит»…

– Но от чего зависит? – спросил Кромптон.

– Этого мне никогда не объясняли, – признался Кави.

– А как лечат вас?

– Ко мне каждую ночь прилетает черный ворон и просвещает меня. Вас будут лечить иначе, если вы не страдаете, как я, психосимволической ритуальной поллюцией.

– У меня параноидальная шизофрения, – сказал Кромптон.

– О, таких, как вы, здесь немного, – сказал Кави.

Два часа, отведенные им для дружбы, почти истекли. Новоиспеченные друзья договорились созвониться в ближайшие дни, вместе выпить и обсудить свои проблемы. Но это была чистая условность: друзья-на-два-часа редко поддерживали знакомство – может быть, отчасти по этой причине они и оказались в Эйоне.

Остаток дня Кромптон провел, осматривая центр города. Он ему очень понравился, особенно невысокие, окрашенные в пастельные тона дома, утопающие в зелени. Вокруг было много людей, и все они казались веселыми и дружелюбными. Большинство из них подвергалось групповым сеансам терапии прямо в пиццериях, кинотеатрах, парикмахерских и прочих заведениях. Это окутывало Эйон специфической атмосферой взаимопонимания и сочувствия, которая ощущалась даже в космосе, за сотни миль от планеты.

Тотальная приверженность Эйона к лечению и предельно искреннему общению приводила порой к мелким недоразумениям, как это случилось, например, с Кромптоном, когда он обратился в аптеку за лезвиями и кремом для бритья.

Продавец, бородатый коротышка в клетчатом костюме, отложил номер «Инслайта», журнала лилипутов-психологов, и спросил:

– Для чего вам эти предметы?

– Побриться, – ответил Кромптон.

– Но бриться вовсе не обязательно.

– Я знаю, – сказал Кромптон. – Но я люблю бриться.

– В самом деле? – понимающе улыбнулся продавец. – Не хочу заострять ваше внимание, но намного рациональнее обходиться без бритья.

– Не знаю, что вы считаете рациональным, – сказал Кромптон, – но я не понял, вы дадите мне крем и лезвия или нет?

– Не сердитесь, – сказал продавец. – Я просто пытался поставить себя на ваше место, используя те немногие данные, которыми располагаю. – Он выложил на прилавок набор лезвий и кремов. – Выбирайте, что вам нравится, и не обращайте на меня внимания, я всего лишь безликое ничтожество с единственным назначением в жизни – обслуживать вас.

– Я не хотел обидеть вас, – сказал Кромптон. – Мне только хотелось получить немного крема для бритья.

– Мне совершенно ясно, – сказал бородач, – что у вас куча важных дел, таких, например, как бритье вашего глупого лица, и что вам недосуг пообщаться с ближним, которому в этот быстролетный момент вдруг захотелось поделиться с вами соображением о том, что мы – это нечто большее, чем навязанная нам кем-то роль, чем наша телесная оболочка… что мы – это наше самосознание, встретившееся с самим собой в необычных условиях.

– Да что вы говорите? – удивился Кромптон и покинул аптеку.

Выходя, он услышал за спиной дружные аплодисменты, которыми наградила бородача его психотерапевтическая группа.

…Кромптон уже успел заметить, что люди в Эйоне общаются друг с другом по малейшему поводу, словно они всегда слегка под мухой и просто жаждут стычек. Немного позднее в этот же день ему повезло наблюдать этот эйонский стиль во всей красе.

Две машины слегка столкнулись на одном из перекрестков. Водители, абсолютно целехонькие, повыскакивали из своих машин. И хотя один из них был маленький и толстенький, а второй – выше среднего роста и худой, оба они походили на банковских служащих, переживающих острый средневозрастной кризис. И оба вежливо улыбались.

Высокий осмотрел повреждения и сказал томным и довольным тоном:

– Кажется, нас настигла длинная рука судьбы и привела к столкновению, так сказать. Надеюсь, вы согласитесь со мной, что вы, как говорится, заварили эту кашу и потому вся ответственность за последствия ложится на вас. Я не хочу, чтобы вы чувствовали себя виноватым, вы же понимаете; я просто пытаюсь все расставить по своим местам, разумно, беспристрастно и объективно – насколько это возможно.

Из быстро собравшейся толпы послышались возгласы одобрения. Теперь все взоры обратились к коротышке, который, заложив руки за спину, покачивался на пятках, как, говорят, любил делать Фрейд, размышляя над вопросом, существует ли инстинкт смерти. Потом он сказал:

– Не кажется ли вам, что аргументы, основанные на предположении о собственной объективности, мягко говоря, несколько некорректны?

В толпе согласно закивали. Высокий непринужденно продолжил:

– Допустим, что все частные суждения по своей природе не могут не быть предубеждением. Но суждение – это единственный инструмент познания действительности, которым мы располагаем, и мы, как существа живые и развивающиеся, естественно, сначала распознаем явление, а затем неизбежно даем ему оценку в виде суждения. И так и должно быть, несмотря на парадокс субъективности, который подразумевается в любом «объективном» утверждении. Вот почему я недвусмысленно заявляю: вы были не правы, и никакие ссылки на дихотомию наблюдателя-наблюдаемого ничего не изменят.

Толпа одобрительно загудела. Многие что-то записывали, а на обочине сформировался небольшой дискуссионный клуб.

Коротышка понял, что допустил тактическую ошибку, которая дала оппоненту возможность произнести длинную речь. Он сделал отчаянную попытку перехватить инициативу и перевел дискуссию в другую плоскость:

– А вам самому никогда не приходилось подвергать сомнению свои слова? – спросил он с ядовитой улыбкой Яго на устах. – Вы всегда прибегаете к таким вот сокрушающим атакам, чтобы доказать свою правоту? Как долго трудились вы над изобретением ситуаций, в которых всегда виноват кто-то другой, чтобы таким образом отдалить момент, когда вам придется волей-неволей признать свою изначальную и непоправимую вину?

Высокий, уже предвкушая победу, ответил:

– Друг мой, все это пустое психологизирование. Вы, очевидно, расстроены «демоническим» аспектом своего собственного поведения и намерены оправдать себя любой ценой.

– Ага, теперь вы уже читаете мои мысли? – парировал коротышка.

Зрители зашумели. Высокий нейтрализовал удар следующим заявлением:

– Нет, мой друг, я не читаю чужих мыслей, я просто использую широкие возможности своего подсознания для объяснения этиологии вашего поведения. Думаю, это ясно всем здесь присутствующим.

Толпа живо зааплодировала.

– Но, черт побери, – обратился к зрителям коротышка, – неужели вы не видите, что он просто играет словами? Факты свидетельствуют против него, не говоря уже о том, что эти подсознательные озарения – всего лишь плод его искренней веры в собственное всемогущество.

Послышался недовольный ропот, и один из зрителей шепнул на ухо Кромптону:

– Вечно они прибегают к аргументам ad hominem[229]229
  Применительно к человеку (лат.). Argumentum ad hominem – доказательства, основанные не на объективных данных, а рассчитанные на чувства убеждаемого.


[Закрыть] как к последнему средству!

…Высокий закончил дискуссию убийственным выступле-нием:

– Мой несчастный, друг, вы непременно хотите сделать из меня виноватого? Прекрасно, я восхищен, я рад быть виноватым, если это хоть в какой-то мере поможет вашей больной психике. Но ради вашего же блага я вынужден подчеркнуть, что такие символические победы вряд ли послужат вам утешением, когда придет судный день. Нет, добрый мой товарищ, лучше взгляните смело в лицо реальности, посмотрите на окружающий мир – в нем есть страдания и боль, но есть и радость, и невыразимое блаженство в нашей, увы, быстротечной жизни на этой зеленой планете!

Воцарилось молчание, слышно было только шуршание кассет в записывающих устройствах. Потом коротышка закричал:

– Иди ты к такой-то матери, словоблуд, ублюдок чертов!

Высокий поклонился иронически, толпа заволновалась. Коротышка попытался сделать вид, что эта вспышка раздражения была умышленной пародией на обычный поведенческий стереотип. Но никто не попался на эту удочку, кроме Кромптона, который нашел весь этот спор крайне странным и непонятным.

Вернувшись к себе в отель, Кромптон обнаружил на столе повестку: завтра к десяти часам утра его приглашали явиться на прием в Центр взаимочувствующей терапии.