Текст книги "Все романы Роберта Шекли в одной книге"

Автор книги: Роберт Шекли

Кармоди шел и смотрел по сторонам, смотрел и присматривался. Все было как будто таким, как это и должно было быть. В Мэйплвудском театре на экране шла «Сага Элефантины» – итало-французский приключенческий фильм Жака Мара, блестящего молодого режиссера, который уже дал миру душераздирающий фильм «Песнь моих язв» и лихую комедию «Париж – одиннадцать часов». На сцене выступала («Проездом, только один раз!») вокальная группа «Якконен и Фунги».

– Похоже, фильм смешной, – заметил Кармоди.

– Не на мой вкус, – сказал Приз.

Кармоди остановился у галантереи Марвина и заглянул в витрину. Увидел мокасины и полукеды, джинсы с бахромой «Собачья рвань», шейные платки с рискованными картинками и белые рубашки с отложным воротом. Рядом, в писчебумажном магазине, Кармоди увидел свежий номер «Кольерс», перелистал «Либерти», заметил еще «Манси», «Черного Кота» и «Шпиона». Только что пришло утреннее издание «Сан»[48]48
  Журналы и газеты, давно прекратившие существование. – Прим. пер.


[Закрыть].

– Ну? – спросил Приз. – Твой город?

– Рано говорить, – ответил Кармоди. – Но похоже, что да.

Он перешел через улицу и заглянул в закусочную Эдгара. Она не изменилась нисколько. У стойки сидела, прихлебывая содовую, хорошенькая девушка – Кармоди ее сразу узнал.

– Лэна Тэрнер! Как поживаешь, Лэна?

– Отлично, Том. Что это тебя не было видно?

– Я ухлестывал за ней в последнем классе, – объяснил Кармоди Призу, выйдя из закусочной. – Забавно, когда все это вспоминаешь.

– Забавно-забавно, – с сомнением сказал Приз.

На следующем углу, где Мэйплвуд-авеню пересекалась с Саутс-Маунтэйн-род, стоял полисмен. Он улыбнулся Кармоди меж двумя взмахами своей палочки.

– А это Берт Ланкастер, – сказал Кармоди. – Он был бессменным защитником в самой лучшей команде за всю историю школы «Колумбия». А вон, смотри! Вон человек, который помахал мне, входя в скобяную лавку. Это Клифтон Уэбб, директор нашей школы. А ту блондинку видишь под окнами? Джейн Харлоу, она была официанткой в ресторане. Она… – Кармоди понизил голос, – все говорили, что она погуливала.

– Ты знаешь массу народа, – сказал Приз.

– Ну конечно! Я же вырос здесь. Мисс Харлоу идет в салон красоты Пьера.

– Ты и Пьера знаешь?

– А как же! Сейчас он парикмахер, а во время войны он был во французском Сопротивлении. Погоди, как его фамилия… А, вспомнил! Жан-Пьер Омон, вот как его зовут. Он потом женился на Кэрол Ломбард, одной из здешних.

– Очень интересно, – скучным голосом сказал Приз.

– Да, мне это интересно. Вот еще знакомый!.. Добрый день, мистер мэр!

– Добрый день, Том, – ответил мужчина, приподнял шляпу и прошел мимо.

– Это Фредерик Марч, наш мэр, – объяснил Кармоди. – Грозная личность. Я еще помню его дебаты с местным радикалом Полом Муни. Мальчик мой, такого ты не слышал никогда!

– Н-да, что-то во всем этом не то, – сказал Приз. – Что-то таинственное, что-то неправильное. Не чувствуешь?

– Да нет же! Говорю тебе, что вырос со всеми этими людьми. Я знаю их лучше, чем себя самого. О, вот Поллет Годдар там наверху! Она помощник библиотекаря. Хей, Поллет!

– Хей, Том! – откликнулась женщина.

– Мне это не нравится, – настаивал Приз.

– С ней я не был знаком близко, – сказал Кармоди. – Она гуляла с парнем из Милборна по имени Хэмфри Богарт. У него был галстук бабочкой, можешь представить такое? А однажды он подрался с Лоном Чэни, школьным сторожем. Надавал ему, между прочим. Я это хорошо помню, потому что как раз в то время гулял с Джин Хэвок, а ее лучшей подругой была Мирна Лой, а Мирна знала Богарта и…

– Кармоди, – тревожно прервал Приз. – Остерегись! Ты слыхал когда-нибудь о псевдоакклиматизации?

– Болтовня курам на смех! Говорю тебе, что знаю весь этот народ. Я вырос здесь, чертовски приятно было жить тут. Люди не были пустым местом тогда, люди отстаивали что-то. Они были личностями, а не стадом!

– А ты уверен? Ведь твой хищник!..

– К черту! Не хочу больше слышать о нем! Посмотри, вот Дэвид Найвен. Его родители англичане…

– Все эти люди идут к тебе!

– Ну конечно. Они так давно меня не видели!

Он стоял на углу, и друзья устремились к нему со всех сторон: из переулка, со всей улицы, из магазинов и лавок. Их были сотни, буквально сотни, все улыбались, старые товарищи. Кармоди заметил Алана Лэдда, и Дороти Ламур, и Ларри Бестера Крэбба. А за ними – Спенсер Трэси, Лайонелл Барримор, Фредди Бартоломью, Джон Уэйн, Френсис Фармер…

– Что-то не то! – твердил Приз.

– Все то! – твердил Кармоди. Кругом были друзья. Друзья протягивали руки. Никогда еще он не был так счастлив с тех пор, как покинул родной дом. Как он мог забыть такое? Но сейчас все ожило.

– Кармоди! – крикнул Приз.

– Ну что еще?

– В этом мире всегда такая музыка?

– О чем ты?

– О музыке. Ты слышишь?

Только сейчас Кармоди обратил внимание на музыку. Играл симфонический оркестр, только нельзя было понять, откуда исходят звуки.

– И давно это?

– Как только мы здесь появились. Когда ты пошел по улице, послышался гул барабанов. Когда проходили мимо театра, в воздухе заиграли трубы. Как только заглянули в закусочную, вступили сотни скрипок – довольно-таки слащавая мелодия. Затем…

– Так это музыка к фильмам! – мрачно сказал Кармоди. – Все это дерьмо разыгрывается, как по нотам, а я не учуял!..

Франшо Тон коснулся его рукава. Гарри Купер положил на плечо свою ручищу. Лэйрд Грегор облапил, как медведь. Ширли Тэмпл вцепилась в правую ногу[49]49
  Все иллюзорные «друзья детства» Кармоди – известные киноартисты. Ширли Тэмпл, например, девочкой играла маленьких девочек. Названия фильмов иногда перепутаны: вместо «Рим – 11 часов» – «Париж – 11 часов». – Прим. пер.


[Закрыть]. Остальные обступали плотней и плотней, все еще улыбаясь…

– Сизрайт! – закричал Кармоди. – Сизрайт, бога ради!..

И все произошло быстрее, чем он что-нибудь сообразил.

Часть V
Возвращение на Землю

Кармоди снова оказался в Нью-Йорке, теперь на углу Риверсайд-драйв и 99-й улицы. Слева, на западе, солнце спускалось за «Горизонт-Хаус», а справа во всей своей красе воссияла вывеска: «Спрай». Легкие дуновения выхлопных газов задумчиво шевелили листву деревьев Риверсайд-парка, одетых в зелень и копоть. Дикие вопли истеричных детей перемежались криками столь же истеричных родителей.

– Это твой дом? – спросил Приз.

Кармоди глянул вниз и увидел, что Приз снова видоизменился. Он превратился в часы «Дик Трэси» со скрытым стереорепродуктором.

– Похоже, что мой, – сказал Кармоди.

– Интересное место, – заметил Приз. – Оживленное. Мне нравится.

– Угу, – неохотно сказал Кармоди, не совсем понимая, какие чувства испытывает, вдыхая дым отечества.

Он двинулся к центру. В Риверсайд-парке зажигали огни. Матери с детскими колясочками спешили освободить его для громил и полицейских патрулей. Смог наползал по-кошачьи бесшумно. Сквозь него дома казались заблудившимися великанами.

Сточные воды весело бежали в Гудзон, а Гудзон весело вливался в водопроводные трубы.

– Эй, Кармоди!

Кармоди обернулся. Его догонял мужчина в деловом костюме, тапочках, котелке и с белым полотенцем на шее. Кармоди узнал Джорджа Марунди, знакомого художника не из процветающих.

– Здорово, старик, – приветствовал его Марунди, протягивая руку.

– Здорово, – отозвался Кармоди, улыбаясь, как заговорщик.

– Как живешь, старик? – спросил Марунди.

– Сам знаешь, – сказал Кармоди.

– Откуда я знаю, – сказал Марунди, – когда твоя Элен не знает.

– Да ну!

– Факт! Слушай, у Дика Тэйта междусобойчик в субботу. Придешь?

– Факт. А как Тэйт?

– Сам знаешь.

– Ох, знаю! – горестно сказал Кармоди. – Он все еще того?.. Да?

– А ты как думал? – спросил Марунди.

Кармоди пожал плечами.

– А меня ты не собираешься представить? – вмешался Приз.

– Заткнись, – шепнул Кармоди.

– Эй, старик! Что это у тебя, а? – Марунди наклонился и уставился на запястье Кармоди. – Магнитофончик, да? Сила, старик! Силища! Ты сам его программировал? Да?

– Я не запрограммирован, – сказал Приз. – Я автономен.

– Во дает! – воскликнул Марунди. – Нет, на самом деле дает! Эй, ты, Микки Маус, а что ты еще можешь?

– Пошел ты, знаешь куда!.. – огрызнулся Приз.

– Прекрати! – угрожающе шепнул Кармоди.

– Ну и ну! – восхитился Марунди. – Силен малыш! Правда, Карми?

– Силен! – согласился Кармоди.

– Где достал?

– Достал? Там, где был.

– Ты что, уезжал? Так вот почему я не видел тебя чуть ли не полгода.

– Наверное, потому, – согласился Кармоди.

Кармоди уже собирался ответить, будто он все время провел в Майами, но его вдруг словно кто за язык дернул.

– Я странствовал по Вселенной, – брякнул он. – Я был в глубинах Космоса и познакомился накоротке с некоторыми его обитателями. Они – такая же реальность, как и мы, и пусть все знают об этом.

– Ах, вот что! – Марунди понимающе кивнул. – Значит, и ты тоже «пустился в странствие»!..[50]50
  «Пуститься в странствие» – принимать ЛСД (жарг.). – Прим. пер.


[Закрыть]

– Да, да, я странствовал…

– Сила! Как забалдеешь, сразу полетишь. И в полете том ты постиг молекулярное всеединство мира и услышал тайные голоса своего тела?

– Не совсем так, – сказал Кармоди. – Что касается моего конкретного Странствия, то я преимущественно слушал тайные голоса других существ и, выйдя за пределы лично-молекулярного, постиг внешне-атомное. Мое Странствие убедило меня в реальности существ, отличных от меня, хотя сущность их осталась скрытой.

– Слушай, старик, так ты, похоже, раздобыл настоящие «капельки», а не какую-то разбавленную дрянь? Где достал?

– Капли чистого опыта добывают из дряни бытия, – сказал Кармоди. – Суть вещей хочет познать каждый, а открывается она лишь избранным.

– Темнишь, да? – хихикнул Марунди. – Ладно, старина! Теперь все так. Ничего. Я и с тем, что попадается, неплохо залетаю.

– Сомневаюсь.

– Не сомневаюсь, что сомневаешься. И шут с ним. Ты куда, на открытие?

– Какое открытие?

Марунди вытаращил глаза:

– Старик, ты до того залетался, что, оказывается, уже совсем ничего не знаешь! Сегодня открытие самой значительной художественной выставки нашего времени, а может, и всех времен и народов.

– Что же это за перл творения?

– Я как раз иду туда, – сказал Марунди. – Пойдешь?

Приз принялся брюзжать, но Кармоди уже двинулся в путь.

Марунди сыпал свежими сплетнями: о том, как Комиссию по Антиамериканской деятельности уличили в антиамериканизме, но дело, конечно, ничем не кончилось, хотя Комиссию и оставили под подозрением; о новом сенсационном проекте замораживания людей; о том, что пять воздушно-десантных дивизий сумели вчера уничтожить целых пять партизан Вьетконга; о диком успехе многосерийного телефильма «Эн-би-си» – «Чудесные приключения в золотом веке капитализма». Кармоди узнал также и о беспрецедентном патриотизме «Дженерал Моторс», пославшей полк миссионеров на границу Камбоджи. И тут они дошли до 106-й улицы.

Пока Кармоди не было, здесь снесли несколько домов и на их месте выросло новое сооружение. Издали оно выглядело как замок, но таких замков Кармоди еще не доводилось видеть. И он обратился за справкой к своему спутнику, вдохновенному Марунди.

– Работа великого Дельваню, – сказал тот, – автора «Капкана Смерти-66», знаменитой нью-йоркской эстакады, по которой еще никто не проехал от начала до конца без аварии. Это тот Дельваню, что спроектировал Флэш-Пойнт-Тауэрс – новейшие чикагские трущобы. Это единственные трущобы в мире, форма которых вытекает из содержания, то есть первые трущобы, которые прямо и гордо были задуманы именно как наисовременнейшие трущобы и объявлены «необновляемыми» Президентской комиссией по художественным преступлениям в Урбан-Америке.

– Да, помню. Уникальное достижение, – согласился Кармоди. – Ну а это как называется?

– Шедевр Дельваню, его опус магнус. Это, друг мой, Дворец Мусора!

Дорога к Дворцу была искусно выложена яичной скорлупой, апельсиновыми корками, косточками авокадо и выеденными раковинами устриц. Она обрывалась у парадных ворот, створки которых были инкрустированы ржавыми матрацными пружинами. Над портиком глянцевитыми селедочными головами был выложен девиз: «Расточительность – не порок, умеренность – не добродетель».

Миновав портал из прессованных картонных коробок, Кармоди и художник пересекли открытый двор, где весело сверкал фонтан напалма. Прошли зал, отделанный обрезками алюминия, жести, полиэтилена, полиформальдегида, поливинила, осколками бакелита и бетона и обрывками обоев под орех. От зала разбегались галереи.

– Нравится? – спросил Марунди.

– Н-не знаю, – замялся Кармоди. – А что все это такое?

– Музей. Первый в мире музей человеческих отбросов.

– Вижу! И как восприняли эту идею?

– К удивлению, с величайшим энтузиазмом! Конечно, мы – художники и интеллектуалы – знали, что все это правильно, и все же не ожидали, что широкая публика поймет нас так быстро. Но у нее оказался хороший вкус, и на этот раз публика сразу ухватила суть. Она почувствовала, что именно это – подлинное искусство нашего времени.

– Почувствовала? А мне что-то не по себе…

Марунди взглянул на него с сожалением.

– Вот уж не думал, что ты реакционер в эстетике!.. А что тебе нравится? Может быть, греческие статуи или византийские иконы?

– Нет, конечно. Но почему же должно нравиться именно это?

– Потому что, Кармоди, в этом – лицо нашего времени, а правдивое искусство идет от реальности. Потребляю, следовательно, существую! Но люди не хотят смотреть в лицо фактам. Они отворачиваются от мусора – от этого неизбежного итога их наслаждений. И все же что такое отбросы? Это же памятник потреблению! «Не желай и не трать» – таким был извечный завет. Но он – не для нашей эры. Ты спрашиваешь: «А зачем говорить об отбросах?» Ну что ж! В самом деле! Но зачем говорить о сексе, о насилии и других столь же важных вещах?

– Если так ставить вопрос, то это выглядит закономерно, – сказал Кармоди. – И все же…

– Иди за мной, смотри и думай! – приказал Марунди. – И понимание вырастет в твоем мозгу, как гора мусора!

Они перешли в Зал Наружных Шумов. Здесь Кармоди услышал соло испорченного унитаза и уличную сюиту: аллегро автомобильных моторов, скерцо – скрежет аварии и утробный рев толпы. В анданте возникла тема воспоминаний: грохот винтового самолета, татаканье отбойного молотка и могучий зуд компрессора. Марунди открыл дверь – бум-рум – магнитофонной, но Кармоди поспешно выскочил оттуда.

– И правильно, – заметил Марунди. – Это опасно. Однако многие способны провести здесь по пять-шесть часов.

– Уфф! – только и мог ответить Кармоди.

– А это гвоздь программы, – не унимался Марунди, – влюбленное мычанье мусорного грузовика, пожирающего мусор. Прелестно, а? Дальше справа – выставка пустых винных бутылок. А наверху – звукообонятельная копия метро. Там трясет и качает, как в настоящем вагоне, а атмосфера воссоздается специальными дымовонекондиционерами «Вестингауз».

– А там кто орет? – спросил Кармоди.

– Это записи знаменитых голосов, – пояснил Марунди. – Первый голос – Эда Брена, полузащитника «Грин Бэй Пэккерс». А тот, писклявый, воющий – синтетический звуковой портрет последнего мэра Нью-Йорка. А после этого…

– Давай уйдем отсюда, – взмолился Кармоди.

– Обязательно. Только на минутку заглянем сюда. Здесь – галерея настенных рисунков и надписей. Левее – копии старомодной квартиры (на мой взгляд – образчик псевдоромантизма). Прямо перед нами – коллекция телевизионных антенн. Это британская модель 1960 года, если не ошибаюсь. Отметь ее суровую сдержанность и сравни с камбоджийским стилем 1959 года. Видишь роскошную плавность восточных линий? Вот это и есть народная архитектура в зримой форме.

Тут Марунди повернулся к Кармоди и назидательно сказал:

– Друг мой, смотри и уверуй! Это волна будущего. Некогда люди сопротивлялись изображению действительности. Те дни прошли. Теперь мы знаем, что искусство само по себе – это вещь, со всей ее тягой к излишествам. Не поп-арт, спешу заметить, не искусство преувеличения и издевательства. Наше искусство – популярное, оно просто существует. В нашем мире мы безоговорочно принимаем неприемлемое и тем утверждаем естественность искусственности.

– Именно это мне и не по душе, – сказал Кармоди. – Эй, Сизрайт!

– Что ты кричишь? – удивился Марунди.

– Сизрайт! Сизрайт! Заберите меня к чертям отсюда!

– Он спятил! – закричал Марунди. – Есть тут доктор?

Немедленно появился коротенький смуглый человек в халате. У него был маленький черный чемодан с серебряной наклейкой, на которой было написано: «Маленький черный чемодан».

– Я врач, – сказал врач. – Позвольте вас осмотреть.

– Сизрайт! Где вы, черт возьми?

– Хм-хм, м-да, – протянул доктор. – Симптомы острой галлюцинаторной недостаточности… М-да. Поверните голову. Пальпируется большая твердая шишка. Минуточку… М-да!.. Бедняга буквально создан для галлюцинаций!

– Док, вы можете помочь ему? – спросил Марунди.

– Вы позвали меня как раз вовремя, – сказал доктор. – Пока положение поправимое. У меня как раз с собой волшебное средство. Просто волшебное!

– Сизрайт!

Доктор вытащил из «Маленького черного чемодана» шприц.

– Стандартное укрепляющее, – сказал он Кармоди. – Не беспокойтесь. Не повредит и ребенку. Приятная смесь из ЛСД, барбитуратов, амфетаминов, транквилизаторов, психоэлеватров, стимуляторов и других хороших вещей. И самая чуточка мышьяка, чтобы волосы блестели. Спокойно!

– Проклятье! Сизрайт! Скорей отсюда!

– Не волнуйтесь, это совсем не больно, – мурлыкал доктор, нацеливая шприц.

И в это самый момент, или примерно в этот момент, Кармоди исчез.

Ужас и смятение охватили Дворец Мусора, но затем все пришли в себя, и снова воцарилось олимпийское спокойствие. Что до Кармоди, то священник сказал о нем: «О достойнейший, ныне твой дух вознесся в то царствие, где уготовано место для всех излишних в этой юдоли!»

А сам Кармоди, выхваченный верным Сизрайтом, погружался в пучины бесконечных миров. Он несся по направлению, которое лучше всего характеризуется словом «вниз», сквозь мириады вероятных земель к скоплениям маловероятных, а от них – к тучам невероятных и невозможных.

Приз брюзжал, упрекая его:

– Это же был твой собственный мир, ты убежал из своего дома, Кармоди! Ты понимаешь это?

– Да, понимаю.

– А теперь нет возврата.

– Понимаю и это.

– Вероятно, ты думаешь найти какой-нибудь пресный рай? – насмешливо предположил Приз.

– Нет, не то.

– А что?

Кармоди покачал головой и ничего не ответил.

– Словом, забудь про все, – сказал Приз с горечью. – Хищник уже рядом, твоя неизбежная смерть.

– Не сомневаюсь, – сказал Кармоди, на которого низошло странное спокойствие. – Но я и не планировал жить в этой Вселенной вечно.

– Все бессмысленно, – сказал Приз. – Ведь ты потерял все.

– Не согласен, – усмехнулся Кармоди. – Позволь тебе заметить, что в эту секунду я еще жив!

– Но только в данный момент!

– Я всегда был жив только в данный момент, – сказал Кармоди. – И не рассчитывал на большее. Это и была моя ошибка – ждать большего. Возможности – возможностями, а реальность – реальностью. Такова истина.

– И что тебе даст это мгновение?

– Ничего, – сказал Кармоди. – И все.

– Я перестал тебя понимать, – сказал Приз. – Что-то в тебе изменилось. Что?

– Самая малость, – сказал Кармоди. – Я просто махнул рукой на вечность; в сущности, у меня ее и не было никогда. Я вышел из этой игры, которой боги забавляются на своих небесных ярмарках. Меня не волнует больше, под какой скорлупой спрятана горошина бессмертия. Я не нуждаюсь в бессмертии. У меня есть мгновение, и мне достаточно.

– Блаженный Кармоди! – саркастически сказал Приз. – Только один вдох отделяет тебя от смерти. Что ты будешь делать со своим жалким мгновением?

– Я проживу его, – сказал Кармоди. – А для чего еще существуют мгновения?

Новое путешествие в координаты чудес

Глава 1

Однажды ночью, когда король бесконечного пространства мирно почивал, ему пригрезился странный сон. Увидел он человека – или, по крайней мере, живое существо – по имени Том Кармоди, который обитал на планете, столь удаленной и невероятной, что даже спящему королю было предельно ясно, что все это чистейший плод воображения. Во сне они с Томом Кармоди встретились и разговорились, и между ними внезапно расцвела такая задушевная дружба, о коей король давным-давно мечтал, но никогда не имел в реальности.

Пробудившись, он немного поразмыслил о странном сновидении и выбросил его из головы. В конце концов, он был король бесконечного пространства, о чем не забывал себе то и дело напоминать, чтобы не впасть в излишнюю самоуспокоенность. Он являлся также единственным правителем Галактического Центра, и Центр этот был достаточно велик, если вообще уместно говорить о величине применительно к практически бесконечной протяженности.

Да, он был король, без всяческих сомнений, но и у королей выдаются неудачные денечки, исполненные печальных раздумий о монаршем одиночестве. Нет у него никого, чтобы поговорить по душам, ни единого друга, кому можно излить свое сердце. Никто не разделит его персональных радостей, не взгрустнет над его печалями. Существует, конечно, принцесса Робин, нареченная невеста короля, но их отношения, скорее, формальны, чем эмоциональны. И, если не считать традиционного совместного посещения премьер в Королевском театре, где крутят завезенные с Земли киноленты всех тамошних времен и народов, они с Робин больше нигде и никогда не встречаются.

Пригорюнившись, король сообразил, что фактически живет под арестом, будучи привязан к своему королевскому дворцу. И что ни разу еще не выходил за его пределы, дабы поглазеть на таинственные уголки и закоулки Галактического Центра, которым он столько лет правил, но никогда не видел.

А ведь совсем неплохо бы повидать старину Тома Кармоди, подумал король наконец и сам тому изумился: как-никак этот человек пригрезился ему во сне! И вовсе даже неизвестно, существует ли такой на самом деле.

Но, если существует, с ним обязательно надо повидаться. Королю ужасно хотелось поболтать с Томом, узнать его поближе, ведь он чувствовал, что это персона невыразимо достойная и благожелательная, а благожелательность, всепонимание и самая чуточка доброго, незлобивого смеха как раз и были тем самым, чего особенно недоставало королю. Давным-давно он не ощущал столь бодрящего чувства и просто не мог ему не поддаться. Конечно! Надо срочно послать за Кармоди и пригласить его в Галактический Центр.

«И я знаю, что следует сделать, – подумал король. – Отправлю-ка Шиша гонцом! Пускай отыщет мне Тома и доставит сюда. Однако… есть ли у меня право называть его просто Томом, ведь мы еще не знакомы? Думаю, да, тут нет ничего обидного. Все-таки он простолюдин, хотя и совершенно особенный».

Король обдумал свое решение, разгуливая по кабинету, и твердо кивнул: «Да, именно так и следует поступить. Я попрошу, чтобы Том навестил меня, для него это будет приятным разнообразием. И разумеется, оплачу все расходы».

Король сел за свой небольшой, но удобный и элегантный рабочий стол, взял в руки огромное двуручное Имперское перо модели «МОНБЛАН» и начертал формальное приглашение. Сам он был довольно неформальной личностью, но весь Галактический Центр буквально помешался на формальностях, и король прекрасно об этом знал. Вот почему он потрудился написать приглашение и поставил под ним свою королевскую закорючку. Королевская закорючка, как ему было ведомо, окажет провинциалу с Земли неоценимую услугу, без нее бедняге Тому не продраться сквозь хитромудрости Центральногалактического региона.

Расписавшись, он послал за Шишем, Королевским Посланцем, дабы тот доставил написанное по назначению.

Услышав, что король призывает его к себе, Посланец Шиш, пребывающий в своих апартаментах в пасторальной части дворца, невероятно расстроился.

Шиш специально выбрал для своего жилища это уединенное место, предпочитая здоровый деревенский воздух и не желая подвергаться скученным условиям проживания в центральных кварталах Галактического Центра. К тому же сей тактический ход полностью соответствовал его генеральной стратегии: живи тише воды ниже травы, чужие глаза не мозоль, никогда не высовывайся, ничем не выделяйся.

И вот после бесчисленных лет приятнейшей анонимности вдруг эдакий афронт: его желает видеть король!

Но, может, все не так уж и страшно? Весьма вероятно, король просто попросит его что-нибудь сделать. Где это слыхано, чтобы монарх призвал к себе кого-то по какой-либо иной причине? И что же, в сущности, плохого в том, чтобы сделать Его Величеству малюсенькое одолженьице?

Однако королевский приказ можно расценить как намеренное оскорбление, если ты принадлежишь к числу первопоселенцев! Шиш и вся его родня обитали в Галактическом Центре задолго до того, как здесь объявился король, они обосновались тут гораздо раньше, чем сам Галактический Центр возник и разросся на месте бескрайних космических лугов и пастбищ. Да, недурной когда-то был уголок космоса, в самый раз, чтобы осесть и развить интеллект, хотя и ничего грандиозного, не то что теперь.

Когда-то, подумал Шиш, все жители этих мест были, безусловно, равны. И как же получилось, что Ральф вдруг заделался королем, не будучи даже в числе первопроходцев? Подробностей Шиш припомнить не мог, в то время они отчего-то казались неважными. А в результате ему сейчас приходится поспешать, и лишь по той причине, что король возжелал его увидеть.

В общем-то Шиш понимал, что раздувает из мухи слона и в действительности дела его вовсе не плохи. Если не считать короля, принцессы Робин и барона Корво, Королевский Посланец – важнейшая персона в Галактическом Центре и может делать все, что ему заблагорассудится. И какое имеет значение, если он разок услужит королю? В том нет никакого позора. Кто-то же должен быть королем? Так почему бы не Ральф, как он именовался прежде, чем взошел на трон.

Шиш подумал, что может запросто взять и не пойти. Вот так он и докажет королю: NON SERVIAM! Я ТЕБЕ НЕ СЛУГА. И что самое интересное, никакого наказания не последует. Можно даже просто отослать записку: НЕ СМЕЙ ДАВИТЬ НА МЕНЯ, КОРОЛЬ ТЫ ИЛИ НЕ КОРОЛЬ. Но все-таки Шишу не хотелось пускаться в открытый бунт, и он уже торопливо шагал через сад к Большому Дворцу, к западной его башне с узкой каменной лесенкой, ведущей прямо в королевский кабинет для размышлений.

– Ах ты, наш маленький великий мыслитель! – ядовито подумал Шиш, но тут же себя одернул. По пути у него постепенно сложилось впечатление, что происходит нечто очень важное, хотя совершенно неясно, что именно, поскольку ключевой факт, по-видимому, еще не произошел, в то время как он, Шиш, улавливает лишь эманацию из будущего.

Обдумывая эту стройную гипотезу, он быстро поднимался по лесенке к кабинету короля. На каждой лестничной площадке попарно торчали сламерианские гвардейцы в плоеных голубых юбчонках и кожаных сапогах до середины бедра. Никто его не остановил. Шиш был Посланец, он мог ходить где угодно.