Текст книги "Все романы Роберта Шекли в одной книге"

Автор книги: Роберт Шекли

Не знаю, как бы я вел себя под пытками. К счастью, мне так и не пришлось этого узнать. Дверной проем вдруг заполнила впечатляющая твидовая громада Уитона.

– Отпустите его, – насмешливо бросил Найджел. – Ему ничего не известно о виндсерферах.

– Откуда вы знаете, что ему неизвестно о виндсерферах? – спросил Пако.

– Потому что я сам их забрал.

Мексиканцы искали возможность сделать с Найджелом нечто ужасное, но он встал за шкаф с картотекой. К тому же они заметили, что он вооружен легкой быстрострельной «коброй би стинг», новым индонезийским оружием, которое в прошлом году израильтяне показали на Бейрутской выставке зверств. В другой руке Найджел держал гранату с нервно-паралитическим газом, предназначенную для того, чтобы сосредоточить ваше внимание на небольшой утрате, всего лишь на потере зрения. Правда, только в том случае, если вы не успели вовремя закрыть глаза, когда она начала действовать.

– Сержант, – распорядился Уитон, обернувшись к мужчине в униформе, чья кепи французского полицейского смутно виднелась за его спиной, – уведите этих людей.

Появление сержанта сопровождалось еще четырьмя французскими полицейскими в форме и с автоматами «узи». Двое других полицейских выбили окна и вошли, выставив вперед автоматические пистолеты. Мексиканцы были обезоружены. Пришла пора бросить автоматы и положиться на адвокатов. Они не сопротивлялись, когда на них надели наручники и увели.

Потом, стряхивая капли дождя со светло-голубого плаща, в комнату вошел Фошон.

– Привет, босс, – обратился к нему Уитон.

– Хорошая работа, Найджел, – похвалил Фошон.

Так я получил первый намек, что мой старый друг, Найджел Уитон, работает в полиции.

– Полицейский информатор! – воскликнул я, окидывая его соответствующим гневным взглядом.

– Да, старина, – подтвердил Найджел. – Я работаю в полиции уже несколько лет. С тех пор, как инспектор Фошон помог мне выбраться из беды, в которую ты втянул меня в Турции.

Я пропустил его слова мимо ушей.

– Как к тебе попали виндсерферы?

– Проще простого, – усмехнулся Найджел. – После нашей встречи в Гонфлере я не вернулся в Париж, а поехал в соседний город, Сен-Луп, и пропустил там в баре пару рюмок. Когда приземлился самолет Вико, я позвонил ему из бара отеля. Пока он выяснял, кто ему звонит, я нанял такси, чтобы забрать его сумки с виндсерферами. Для этого очень пригодились твои пять тысяч франков. Я оставил сумки в камере хранения Сен-Лупа, где они и ждут до сих пор, пока мы с удовольствием их заберем.

– Ты мог бы сказать мне об этом, – фыркнул я.

– И ты мог бы хоть словом намекнуть мне в Турции, – пожал плечами Найджел. – Хотя я понимаю, вполне естественно отказаться от друзей, когда другого выхода нет.

Память перенесла меня к боли и пыткам в Стамбуле. Маленькая звуконепроницаемая комната позади таможни. Яросик, расслабляющий галстук и закатывающий рукава: «Нет смысла, Хоб, продолжать игру. Мы знаем, что товар движется. Где он? Скажите нам, или все упадет на вас».

Жандарм ввел в комнату Ракель, крепко держа ее за локоть. Фошон отнюдь не дружественным тоном обратился к ней.

– Мадемуазель, – начал он, – по вашему собственному признанию, вы совершили нападение с намерением убить. Только тот факт, что вы пытались убить человека, которого мсье Дракониан, как он заявил под присягой, несколько дней назад видел мертвым, мешает мне предъявить вам обвинение в соответствии с французским уголовным законодательством. По-моему, вы не совсем уравновешенны, мисс Старр. Это нехорошо, и я прошу вас обратиться за советом к психиатру, когда вы вернетесь в вашу страну.

– Большое спасибо, – проговорила Ракель. Она выглядела маленькой и жалкой. Правая рука висела на перевязи. Ее ушибло отдачей. – Я просила бога, чтобы мне удалось прикончить его. Но я его только ранила. И маленькая латиноамериканская шоколадка посадила его как ни в чем ни бывало в самолет. Вам не следует разрешать растратчикам вроде него летать в вашем национальном воздушном пространстве.

– Мы очень часто не разрешаем, – возразил Фошон. – В любом случае, ко мне это не имеет отношения. Это забота другого департамента. Полагаю, министерства финансов.

– Пошли вы все к черту, – буркнула Ракель.

– Хорошо, – продолжал Фошон. – По-моему, мы здесь видим счастливое завершение дела. Как вы, наверно, догадываетесь, Об, нас главным образом интересовала афера с виндсерферами. Мы знали, что в ход пущена такая схема. Но было трудно обнаружить, кто за ней стоит. Благодаря вам, хотя и косвенно, мы получили информацию. – Он обратился к Ракель: – Вы решили финансовую сторону? Я спрашиваю только из любопытства.

– Как бы вы ни спрашивали, это не имеет значения, – вздохнула Ракель. – Я не получила ни пенни. Алекс как раз говорил, что полностью расплатится со мной, когда я выстрелила в него. Наверно, стоило бы подождать. Если бы только я направила дуло на несколько дюймов влево… Ну, если я вам больше не нужна, инспектор, я собираюсь в Рим.

– Вы вольны ехать, куда вам угодно.

– Хоб? – Ракель остановилась у двери. – Хотите поехать вместе? – спросила она.

Я посмотрел на ее твердый подбородок, сильную шею, праведные глаза. Симпатичная леди, но, как говорил Алекс, она само зло. И к тому же у меня были другие планы.

– Нет, спасибо, – ответил я. – Как-нибудь увидимся.

– Не нужно плохо думать о майоре Уитоне, – сказал мне позже Фошон. – Все случилось очень быстро, виндсерферы возникли совершенно внезапно. Нас не интересовал Алекс. Мы все время следили за этими досками. Когда Уитон наткнулся на них в Гонфлере, он понял – надо что-то делать, чтобы они снова не исчезли.

– Почему он не позвонил жандармам и не арестовал Вико?

Фошон покачал головой.

– Мы хотели добраться до людей, которые стоят за ним. У Найджела родилась гениальная идея – украсть виндсерферы и заставить мексиканцев думать, что это сделали вы.

– Они контрабандой вывозили наркотики в этих досках? Правильно? До меня это не доходит. Я думал, героин незаконно ввозят в США, а не вывозят оттуда. Кстати, мой племянник имеет какое-то отношение к этому делу?

– Некоторые детали этой истории еще нуждаются в подтверждениях. Мы ждем их от Фолкона. Но мы предполагаем, что замешан один из тех, кто работает вместе с ним на строительстве виндсерферов. Обычно люди считают, мол, контрабанду наркотиков проводят большие банды в Майами, это крупные операции, и в них участвуют быстроходные суда, самолеты. Нет, дело организовано гораздо сложнее. В нем намного больше граней. К примеру, распространение. Эта область заслуживает особого изучения. Вы представляете, насколько трудно доставить наркотик до конечного потребителя, до богатых людей? Особенно когда нужно обеспечить товаром множество мелких торговых точек, где просто продают прохладительные напитки во время крупных спортивных соревнований.

– Во время спортивных соревнований? Я слышал, что атлеты используют наркотики, неужели зрители тоже?

– Ох, Об, поверьте, зрители тоже. Теперь уже никто не едет на спортивное событие просто смотреть. Люди, когда приезжают туда, хотят получить все по высшему разряду. – Фошон принял дидактическую позу. А я устроился поудобнее, чтобы выслушать лекцию. – Наркотик стал частью всех спортивных событий. Знаете, его используют лучшие люди, не только какие-то оборванцы. Для многих величайшие соревнования года – это только повод собраться с друзьями и как следует нагрузиться наркотиком. Но откуда он попадает к ним? Никто, будучи в здравом уме, не отправится путешествовать, храня в кармане или в чемодане героин. Они покупают его там, куда приезжают. Но у кого они покупают? Позвольте рассказать, как это происходит. Допустим, заезд в Монте-Карло. Вы не имеете дело с уличными цыганами. Вы знаете, что они агенты полиции. Кто может за них поручиться? Нет, вы обращаетесь к тому, с кем уже имели дело раньше, кому доверяете. Вы покупаете наркотик у одного из участников соревнования. У такого, как Вико.

– Он хорошо известен, Вико?

– Да, определенно. Он разъезжает по всем соревнованиям, участвует во всех гонках. И уже многие годы ведет дело со своими друзьями. Когда Вико привозит свой груз, он может получить за него более десяти тысяч долларов. И это не только его интерес, но и денежных людей, стоящих за его спиной. В этом причина и его споров с братом. Энрике узнал, что Вико начал заниматься сомнительным бизнесом. И тогда он задержал плату за виндсерферы. Он хотел, чтобы у Вико начались неприятности, стараясь таким путем заставить его, пока не поздно, бросить опасный бизнес. Иначе или его поймает полиция, или убьет какой-нибудь преступник. Энрике решил, что самый лучший способ – пустить ваше агентство по следам Вико. Вселить в него страх. Он точно не знал, что вы собираетесь делать. Однако ваше участие должно было оказать на Вико влияние. По мнению Энрике, этого, вероятно, хватило бы, чтобы заставить Вико отказаться от сделки.

– Но этого не хватило?

– Энрике неправильно представлял положение. Он думал, Вико способен сам определять свои цели. Но он уже не был способен. Он глубоко увяз в отношениях с партнерами. Это два мексиканских бизнесмена с криминальными интересами, они проводили отпуск на Ибице и познакомились с Вико. Виндсерферы представлялись им идеальным средством не только для контрабанды, но и для распространения наркотиков по Европе. Доставить груз – это одно. Но включить его в товарооборот – огромные хлопоты.

Фошон собирался еще более углубиться в тему. Но я услышал уже достаточно. И постарался выбраться оттуда. Есть один человек, которого я должен был увидеть.

Я поехал на Пер-Лашез – последнее, что я сделал, пока было время до отправления самолета. Пер-Лашез – большое кладбище на востоке Парижа в районе, который называется Бельвиль. Я медленно прогуливался по аллеям среди прославленных мертвых.

Здесь очень много мертвых. Близко к миллиону, как говорят путеводители. И именно здесь мы видим некоторые из крупнейших в культуре имен. Мы видим Марселя Пруста и Эдит Пиаф. Здесь Модильяни и Оскар Уайльд. Мы видим Бальзака, и мы видим Бизе. Колетт и Коро. Мы даже видим здесь Абеляра и Элоизу и мысленно возвращаемся в прошлое.[146]146
  Марсель Пруст(1871–1922) – французский писатель, автор цикла романов «В поисках утраченного времени», его опыт раскрытия внутреннего мира через «поток сознания» оказал влияние на литературу ХХ века. Эдит Пиаф(настоящая фамилия Гасьон) (1915–1963) – эстрадная певица. Амедео Модильяни (1884–1920) – итальянский художник. Оскар Уайльд (1854–1900) – английский писатель, близкий по духу французской поэзии символизма. Жорж Бизе(1838–1875) – французский композитор, автор опер «Кармен», «Искатели жемчуга» и других. Сидони Габриель Клаудин Колетт (1873–1954) – французская писательница. Камиль Коро (1796–1875) – французский художник. Абеляр и Элоиза – Вероятно, имеются в виду герои автобиографии французского философа и теолога Пьера Абеляра (1079–1142). В автобиографии описывается трагическая любовь Абеляра к Элоизе. Или это герои романа в письмах «Юлия, или Новая Элоиза» Жан-Жака Руссо (1712–1778), французского писателя и философа.


[Закрыть] Это великое время. Виктор Гюго сказал: «Быть похороненным на Пер-Лашез – все равно что иметь мебель из красного дерева».

Разумеется, он тоже здесь вместе со всей семьей.

Пер-Лашез – прекрасный символ того, чего может достигнуть иностранец в Париже. Мы видим здесь Эжена Ионеско, Айседору Дункан, Гертруду Стайн и Алису Б. Токлас.[147]147
  Эжен Ионеско(род. 1912) – французский драматург, один из зачинателей драмы абсурда. Айседора Дункан(1877–1927) – американская танцовщица, одна из основательниц школы танца модерн. Гертруда Стайн(1874–1946) – американская писательница, теоретик литературы. «Автобиография Алисы Б. Токлас» – ее биографическое произведение.


[Закрыть]

Я кивнул им, мысленно, конечно. Но не их я пришел повидать. Тот, кто мне нужен, живет в блоке А, направо отсюда.

Привет, Джим. Леди и джентльмены, здесь лежит Джим Моррисон, поэт и певец определенной репутации, образец для подражания в дни моей молодости, который приехал в Париж с визитом и остался его постоянным обитателем.

Джим, говорю я, в первые минуты, вернувшись в Париж, я подумал, мне надо проведать тебя и сказать, какое прекрасное место ты выбрал, чтобы умереть, если тебе уж так надо умереть и ты сам не возражаешь против этого. Но потом что-то изменилось, и сейчас я пришел сказать, Джим, здесь и правда очень мило и, наверно, ты собираешься оставаться здесь столько, сколько возможно. Потому что теперь тебе никогда не позволят выбраться отсюда. Но это неправильно, Джим, ведь у тебя не было намерения оставаться здесь, ты просто проходил мимо. Джим, возвращайся в Америку, там еще есть молодость и красота, талант и любовь. Конечно, там много всяких пакостей, но бывает и много хорошего. Как я хотел бы перенести тебя туда. Америка хорошее место, хотя прежде всего мне надо бы признать, что бит – музыку нашего поколения – трудно продолжить.

Почему я чувствую себя таким неприкаянным? Дело благополучно закончилось. Мне заплатили.

Потом я вспомнил, что забыл задать Джиму вопрос.

«Джим, если бы ты был на моем месте, что бы ты сделал?»

Но теперь уже слишком поздно. Мне все придется решать самому.

Я вышел на площадь Гамбетта и взял такси до аэропорта де Голля. И не оглянулся. Потом вошел в аэропорт и направился прямо к конторке «Трансуорлд Эрлайнс». Конец моей европейской мечты. Нью-Джерси, я возвращаюсь.

Нас соблазняет Париж нашей мечты. Мы, американцы, приезжаем сюда в поисках нашего прошлого, а если и не нашего, то хотя бы такого прошлого, с которым мы можем ассоциировать себя. Такого, про которое можем сказать: это мое, этот город, эта женщина, эта культура, эта цивилизация. Париж – родина изгнанников.

Увы, ведь мы не выбираем наши собственные архетипы. Они действуют внутри нас. Я говорил себе: лучше иметь Париж в сознании, чем под ногами. Лучше жить в Америке с памятью о Париже, чем в Париже с памятью об Америке. Прежняя грязная промышленная родина призывает нас вернуться, потому что, если быть точным, она не красивая, не древняя, не благословенная. Наша родина бросает нам вызов: вложить наши ценности там, где нуждаются в них, а не тратить наше время там, где они уже есть.

Я никогда не задумывался над подобными вещами, но каким-то образом знал, что это значит. До того как я уехал из Америки, я даже не подозревал, что существует американская цивилизация. И теперь я возвращался к ней.

Я стоял в очереди на регистрацию к конторке «Трансуорлд Эрлайнс».

– Привет, старина, – обратился ко мне человек, стоявший впереди. – Вы похожи на американца. Откуда вы?

– Из Нью-Джерси, – услышал я свои слова.

– Шутите? Я тоже. А там откуда?

– Снаффс-Лендинг.

– Шутите! Я живу в Хобокене, можно сказать, соседняя дверь. Это делает нас почти что родственниками, разве нет?

Он был общительным, симпатичным человеком, мне не хотелось его обижать. Легкий костюм цвета электрик с темно-бордовым кантом на лацканах принадлежал к тому сорту одежды, которую в маленьких городах торговцы товарами для мужчин продают отпускникам, едущим в Европу, как якобы туристическую. Во мне что-то поднялось, и я буркнул:

– На самом деле мы вовсе не родственники. На самом деле я живу не в Нью-Джерси. Я живу в Париже.

– Тогда почему же вы летите в аэропорт «Кеннеди»? – Мои слова явно озадачили его.

– А я и не лечу, – пробормотал я, поворачиваясь к выходу. – Я пришел посмотреть, как улетаете вы. Всего хорошего.

Он окинул меня недоумевающим взглядом, но улыбнулся и помахал рукой. Потом он пошел к самолету. Минуту спустя я тоже ушел и вернулся к Русу и Розмари, чтобы переночевать у них, пока найду себе комнату.

Вы ведь знаете, в этой авиакомпании можно сдать билет и получить назад деньги в любое время.

Еще до того, как я покинул аэропорт, я услышал, как объявляют мою фамилию. В службе гостеприимства лежала для меня телеграмма. Она пришла от Гарри Хэма с Ибицы. Он сообщал: «ИНТЕРЕСНОЕ РАЗВИТИЕ. ПРИЕЗЖАЙ НЕМЕДЛЕННО».

Передо мной совершенно ясно встала картина, как это сделать. Через Луи я мог заключить сделку с Дядей Сэмми, и тогда меня снимет с крючка международная финансовая инспекция. Я мог передать дом в Нью-Джерси Милар и пожелать счастья ей и Шелдону. Мне надо послать немного денег Кейт и детям, и у меня останется еще достаточно, чтобы основать детективное агентство «Альтернатива» здесь, в Париже, в мировой столице печеночного паштета, и это тебе не цыплячья печенка. Хватит?

Между Сциллой и Харибдой

Моей жене Гейл с искренней любовью

Глава 1

Каша заварилась с traspaso, так что можно с него и начать – в один прекрасный день на Ибице под конец весны. Остров Ибица щедр на прекрасные дни, а уж этот был прекраснейшим из всех: бездонная синева небес, лишь подчеркнутая парой кудрявых облачков, сквозь ветви миндаля проглядывает яркое солнце. Толстые стены просторного деревенского дома сверкают побелкой. Сквозь небольшую арку, ведущую в мощеный дворик, виднеется виноградник. В такой день нельзя не радоваться жизни. И Хоб Дракониан наслаждался, лежа под пестрой сенью деревьев в перуанском гамаке, купленном на рынке хиппи в Пунта-Араби.

Он только-только чудесно расслабился, когда заметил вдали какое-то движение. Сев, увидел двух человек, шагавших среди миндаля. Выбрался из гамака и пригляделся. Кажущиеся издали крохотными фигурками незнакомцы в черных костюмах неспешно шагали вперед, беседуя между собой. Один из них нес сверкавшую на солнце алюминиевую планшетку, второй – большой портфель-»дипломат». Оба были в черных очках.

Хоб сунул ноги в сандалии и отправился выяснять, за какой надобностью они сюда заявились. Обычно в середине июня, в самом начале сезона, к нему никто не вторгался. Наверняка это парочка иностранцев, англичан или французов, пребывающих в счастливом неведении о том, что пересекают частные владения, не испросив предварительно разрешения у хозяина.

Заметив его приближение, мужчины остановились, поджидая. Обоим за тридцать, испанцы, судя по виду, peninsulares,[148]148
  Жители полуострова (исп.). (Здесь и далее примеч. пер.)


[Закрыть] а не островитяне, и нимало не смущены тем, что вторглись в чужие владения.

– По нашим сведениям, эта земля выставлена на продажу, – сообщил обладатель планшетки – высокий, тощий, с волнистыми черными волосами.

– Нет, вы заблуждаетесь, – любезно возразил Хоб. – Это моя земля, и у меня нет ни малейшего желания ее продавать.

Испанцы быстро переговорили между собой на родном языке. Затем первый сказал:

– У вас есть купчая на эту землю?

– У меня имеется traspaso. А вам-то какое дело?

– Я адвокат Молинес, – поведал высокий и тощий с планшеткой. – А это архитектор Фернандес, – он указал на более низкого и более полного спутника, кивнувшего в знак согласия. – Нас наняли для осмотра этой земли с целью выяснения, приемлема ли она для покупателя.

– Я же вам сказал, она не продается.

– Вы не владелец, – уточнил Молинес и постучал по планшетке. – Вы арендатор. У нас имеется разрешение владельца.

– Вы имеете в виду дона Эстебана?

– Семейство дона Эстебана.

– Должно быть, вы перепутали, – предположил Хоб. – Пришли не на тот участок.

Открыв атташе-кейс, архитектор Фернандес извлек геоде-зическую карту Ибицы. Оба заглянули в нее. Затем адвокат Молинес заявил:

– Нет, тот самый. Ориентиры полностью совпадают.

– Повторяю, у меня traspaso. Никто не может продать эту землю.

– Мы понимаем, что у вас traspaso, – не унимался Молинес. – Но его срок скоро истекает.

– У нас с доном Эстебаном полное взаимопонимание. У нас с ним собственное соглашение.

– По моим сведениям, это не так. Вы не уплатили основную сумму своего traspaso. Срок наступает менее чем через месяц. Как мы понимаем, эта земля может быть выставлена на продажу после… – он сверился с бумагами, – пятнадцатого июля.

– Тут какое-то недоразумение, – стоял на своем Хоб. – Я сам все улажу с доном Эстебаном. Но пока что у нас июнь, а не июль, поэтому немедленно покиньте мою землю.

– Мы не причиним ни малейшего ущерба. Мы просто осматриваем участок согласно пожеланиям людей, которые станут его новыми владельцами.

– Вы испытываете мое терпение. Убирайтесь отсюда, или я вызову Гвардию.

Переглянувшись, испанцы пожали плечами.

– Вам бы следовало вести себя более сговорчиво. Новые владельцы намерены предложить вам компенсацию за преждевременный выезд.

– Вон! – рявкнул Хоб. Испанцы удалились.

Вилла Хоба называлась К'ан Поэта. Он поселился в этом доме пять лет назад, чуть ли не в день приезда на остров, сняв его у дона Эстебана – владельца К'ан Поэта и еще ряда земельных угодий. Хоб поладил со стариком при первой же встрече. Дон Эстебан обожал играть в шахматы перед дверями кафе «Киоско» в Санта-Эюлалиа, под ветвями раскидистого дуба, за стаканчиком терпкого красного вина, производимого на острове. В шахматах он поднаторел за годы службы на иностранных судах вдали от Ибицы.

Они с Хобом частенько отправлялись в долгие пешие прогулки; старик порой прихватывал дробовик, однако охотился редко. Прогулки давали им возможность немного поболтать и – со стороны дона Эстебана – чуточку пофилософствовать о неувядающей прелести общения с природой. На Ибице природа особенно очаровательна, так что слагать оды в ее честь – дело нехитрое. Будь ваша фазенда посреди холодной пустыни гор Ахаггар в Марокко, вы бы вряд ли уподобили матушку-природу благоуханной всеблагой матери. Но на Ибице это излюбленное доном Эстебаном фигуральное выражение казалось вполне уместным и оправданным.

Хоб всегда питал слабость к выспреннему восхвалению природы. Потому-то он и увязывался за хиппи и представителями третьего мира. С ними, но не в качестве одного из них. Всякий раз ему рано или поздно прискучивала царящая среди хиппи атмосфера самодовольной экзальтации. Отчасти из-за этого ему так и не удалось стать одним из благополучных детей цветов, хотя он и пытался время от времени. В какой-то момент его здравый смысл непременно настаивал на возвращении, и тогда – не без сожаления – Хоб выпутывал из волос цветы и возвращался к прежней жизни.

Покупка и продажа земельной собственности на Ибице – дело непростое. Всякий раз тут разыгрывается целая драма. Дон Эстебан сказал, что с радостью продаст участок Хобу. Хотя испанский Хоб оставлял желать лучшего, а каталонский не намечался даже в зачатке, старик уже считал его сыном. Куда более близким сыном, чем два чурбана, живущие в его доме, интересующиеся не возделыванием земли, а иностранками и заключением сделок, занимающие у дона Эстебана деньги, чтобы потратить их на собачьих бегах, в барах, в охотничьем клубе, в ресторане и яхт-клубе – везде, где сыновья преуспевающих местных жителей проживают свою версию «дольче вита».

Traspaso – соглашение, по которому в Испании продается и покупается земля. Что-то вроде закладной, только с латинской спецификой. Островитяне не самого высокого мнения о системе traspaso и склонны к заключению собственных неофициальных договоров, таким образом избегая налогов и прочих официальных неприятностей. Когда Хоб проявил интерес к приобретению К'ан Поэта, здешние цены на землю были невысоки. Дон Эстебан согласился на песетный эквивалент шестидесяти тысяч долларов. За эту цену Хоб получил дом и четыре с половиной гектара земли на северном побережье острова с внесением небольшой ежемесячной аренды вплоть до погашения оговоренной суммы. Хоб даже не знал, сколько еще осталось платить. Но у них с доном Эстебаном имелся договор. И хотя по закону Хоб должен был вносить определенные суммы к определенным датам, приватно дон Эстебан заверил, что он может жить там до самой смерти, если захочет. А после оной, если traspaso не будет погашен, фазенда будет возвращена семейству Эстебана.

Слово старик сдержал – выправил документ. Торжественно назначили и записали даты. И все это за серебряными чашечками лучшего вина дона Эстебана – белой анисовки, настоянной на двадцати одной траве, собранной в строго определенное время по старинному рецепту, передающемуся в семье из поколения в поколение. Но подписали в конце концов – после того, как дело рассмотрели адвокаты – типовую для Испании купчую на дом, предоставленную поверенным дона Эстебана Эрнаном Матутесом, почти все свои дела проводящим из отдельного кабинета бара «Балеар».

Хоб со стариком знали, что письменный договор существует исключительно в качестве официального подтверждения на случай внезапной смерти дона Эстебана, каковой тот не ждал, но все же предпочел подстраховаться. Хоб и дон Эстебан руководствовались расплывчатыми законами чести, ощущая их в присутствии друг друга. Суть частного соглашения сводилась к тому, что Хоб должен был платить, сколько может и когда может, а если и задолжает – что ж, кому какое дело?

– В чем дело? – спросил Гарри Хэм у Хоба в тот же вечер, встретившись с ним в «Эль Кабальо Негро» – баре в Санта-Эюлалиа, где получала почту почти вся иностранная диаспора.

– Я тут напоролся на пару испанцев нынче днем, – сообщил Хоб и поведал об адвокате Молинесе и архитекторе Фернандесе.

Гарри Хэм – бывший полицейский из Джерси, штат Нью-Джерси – приехал на Ибицу в отпуск и женился на красавице Марии. Хоб подбил его на работу в детективном агентстве «Альтернатива», чтобы как-то скрасить жизнь пенсионера.

Детективное агентство «Альтернатива» Хоб открыл, желая получить работу, не привязанную к определенным часам и приносящую достаточный доход, чтобы можно было протянуть в Европе. Частная детективная практика казалась идеальным занятием для человека, не отличающегося особыми умениями, но весьма везучего и обладающего массой друзей. Это дало ему шанс дать работу друзьям – племени таких же, как и он, бездомных изгнанников, не способных назвать родиной ни одну страну мира и питающих преданность лишь к себе подобным. Друзей у Хоба было множество. С большинством из них он познакомился среди несметных тысяч, ежегодно накатывающих на Ибицу, как прилив и отлив, и, подобно ему, выискивающих Великий Благословенный Край и Налаженную Жизнь. Все они лишились корней и причастности к миру – этакие отбросы научно-технической революции, бессмысленные данные электронного века, лишние люди, и им вовсе не требовалось быть чернокожими или принадлежать к испанскому типу, чтобы вписаться в эту категорию.

Так что Хоб организовал детективное агентство «Альтернатива» в качестве своеобразной блуждающей общины, сосредоточенной вокруг Ибицы и Парижа, с вылазками в прочие места, когда дух гнал его с места или подворачивалась удобная возможность. Штат он укомплектовал людьми вроде себя – бродягами и неудачниками, художниками и богемой, прорицателями, чьи пророчества не обладали ни малейшей коммерческой ценностью, мошенниками, всякий раз попадающимися на горячем, и крутыми парнями, вечно получающими по физиономии. Опыта у Хоба не было почти никакого, но и цены приемлемые. Неустрашимостью и силой он не выделялся, зато был наделен упорством. При весьма среднем интеллекте он отличался изворотливостью ума. Детективное агентство «Альтернатива» не процветало, однако позволяло сводить концы с концами Хобу и еще нескольким людям, да вдобавок хоть чем-то занимало его в те долгие ночи, когда он гадал, что делает на этой чужой ему земле.

– Что-то мне все это не нравится, – проговорил Гарри, крупный, солидный и полный мужчина с коротко подстриженными седыми волосами. – По-твоему, дон Эстебан что-то затевает?

– Ни в коем случае. Старик – человек чести.

– После болезни люди меняются, – заметил Гарри.

– О какой болезни ты толкуешь?

– Когда ты отлучался в Париж, с Эстебаном случился удар. А ты не знал?

– Мне никто не сказал. – Хоб пробыл на Ибице всего неделю. Видно, придется многое наверстывать.

– Раньше я виделся с ним что ни день, – сообщил Гарри. – Но после удара он больше не выходит. Ты заглядывал к нему в последнее время?

– Нет. Я только-только приехал.

– Наверно, заглянуть бы не помешало.