Текст книги "Все романы Роберта Шекли в одной книге"

Автор книги: Роберт Шекли

Фазенда Кейт была в Санта-Гертрудис. Покинув Гарри, Хоб спустился с гор на шоссе, а потом через долину Морна – на главную магистраль. Проехав через Санта-Эюлалиа, он свернул к Ибице, затем повернул направо, на дорогу, ведущую к Сан-Антонио-Абад, а спустя милю, повернул к маленькой вилле в стороне от дороги.

Во дворе стояли две машины: одна – старенький голубой «Ситроен» Кейт, другая – довольно новый микроавтобус «Форд» американского производства. Хоб поставил свою машину рядом. У него уже начало сосать под ложечкой.

Не успел он захлопнуть дверцу, как Кейт уже выбежала из дома во двор.

– Хоб! Вот здорово!

Она выглядела по-прежнему хорошо. Точнее, она еще больше похорошела с тех пор, как Хоб видел ее в прошлый раз. Яркий сарафан, обнажающий плечи, белокурые волосы – темно-золотые, а ближе к концам почти белые, пушистые и развевающиеся на ветру…

Хоб затаил дыхание. Потом перевел дух. Спокойно, парень! Она ведь всегда сводила тебя с ума.

– Привет, Кейт. Я тут проезжал мимо и решил заскочить, посмотреть, как ты.

Кейт была женщиной среднего роста, лет тридцати с небольшим, с улыбкой, как солнечный луч. Теперь она чуточку располнела, но все равно была хороша. Ее странный аромат надолго задерживался в памяти – один из этих темных мускусных запахов, невероятных и неотразимых. Живое воплощение солнечного света – так он называл ее когда-то.

– Ну что ж ты стоишь, заходи!

Она повела его в дом – маленькое современное бунгало. На крылечко вышел мужчина – высокий, поджарый, мускулистый, с маленькими усиками, изящные небольшие ноги в кроссовках, шикарный белый костюм, на порочном смуглом лице – скучающее выражение.

– Хоб, это Антонио Морено. Не знаю, знакомы ли вы? Сеньор Морено – художник, приехал из Мадрида. Довольно известный. Я знаю, ты почти не следишь за событиями в мире искусства, но, может, ты все же слышал о его настенной росписи с убитыми лошадьми в галерее Монтьюич? Она наделала много шуму. Сеньор Морено согласился показать мне кое-какие свои произведения. Я сейчас работаю агентом галереи «Мадрас» в Ла-Пене. Мы надеемся, что сеньор Морено разрешит нам выставить некоторые из его работ. Сеньор Морено, это Хоб Дракониан, мой бывший муж.

– Здрасте, – зло буркнул Хоб.

– Encantado![185]185
  Я в восхищении! (исп.)


[Закрыть] – насмешливо пропел Морено.

– Мне на самом деле нужно поговорить с Хобом, сеньор Морено, – объяснила Кейт. – Может, вы пока съездите в отель за теми холстами, которые обещали мне показать, и вернетесь где-нибудь через полчасика?

– Да, конечно, – кисло ответил Морено. И уехал в своем американском «Форде».

Кейт провела Хоба на уютную заднюю веранду и налила ему и себе холодного чаю.

– Дети в Швейцарии с Дереком. Они ужасно огорчатся, когда узнают, что ты заезжал без них. Что-то у тебя вид такой усталый?

– Отсутствие преуспевания утомляет, – объяснил Хоб. Про Дерека он расспрашивать не стал. И мужественно удержался от вопросов о том, есть ли между ними с Морено что-то, кроме убитых лошадей. Все равно ведь не скажет…

– Что, агентство в застое?

– Да нет, дела идут, только денег нет.

– Ну, может, все еще наладится, – сказала Кейт.

Хоб кивнул, глядя в сторону. Этот Морено испоганил ему целый день, если не целый месяц. Хоб терпеть не мог видеть рядом с Кейт других мужчин, даже Дерека, с которым она жила уже почти пять лет. Глупо, конечно, надеяться, что у них с Кейт еще что-то может получиться. Пора делать свое дело да возвращаться в Париж. К Мариэль. Тьфу! «Пора менять свою жизнь», как сказал Рильке.

– Слушай, Кейт, мне надо спросить у тебя одну вещь. Помнишь те мои зеленые стеклянные бутылочки? Ну, которые я привез из Индии лет двадцать тому назад?

– А как же, конечно, помню, – сказала Кейт. – Ты в них еще гашиш продавал.

Хоб поморщился.

– Когда мы с тобой разошлись, я оставил уйму таких бутылочек, пустых, в заднем сарае…

– Ой, да ты там оставил кучу всякого барахла! И коровьи шкуры, и эти уродские вышитые кошелечки из Индии… И еще перья – у тебя были целые кипы этих перьев!

– Ничего удивительного. Я продавал это барахло хипповским торговцам для еженедельных ярмарок.

– В общем, полно всякого. И еще стеклянные четки – Господи, эти стеклянные четки! Что ж там еще-то было?

Кейт приняла задумчивую позу. Самая красивая женщина, какую он когда-либо встречал, и при этом никто лучше ее не умел выводить Хоба из себя. Каждый раз, как ему требовался ответ на прямо поставленный вопрос, она вместо этого уносилась за тридевять земель со своими воспоминаниями.

– Помнишь Филиппа? – спросила она. – Ну, которому ты еще подарил все свои трубки для курения гашиша?

– Помню. Он собирался написать нечто вроде исследования по курительным принадлежностям. Кейт, так насчет тех бутылочек…

– Я думаю, – сказала Кейт. И посмотрела ему прямо в глаза. – Я думаю – как хорошо нам было вместе в старые добрые времена! Правда, Хоб?

Сердце Хоба подпрыгнуло от радости – и снова взялось за монотонную повседневную работу. Ну да, им было хорошо – пару недель. А потом два года ада. Вот и вся горькая история их семейной жизни.

– Да, нам было очень хорошо, – согласился Хоб. – Жаль, этот Питер Соммерс подвернулся не ко времени.

– Питер? Так ты считаешь, что мы разошлись из-за Питера?

– Я же застал тебя с ним в постели!

– Да, но это было после того, как я узнала про твою интрижку с Зорайей.

– Послушай, так ведь про Зорайю ты знала еще до того, как все началось!

– Это ведь было в тот год, когда мы решили предоставить друг другу полную свободу, помнишь?

– Ну, это все было чисто теоретически. Мы так никогда и не договорились на этот счет.

Хоб был в одной футболке, но ему сделалось жарко. Все эти стародавние дела он позабыл и предпочел бы их не ворошить. Нет, в разрыве была виновата она – а даже если это и не так, Хоб этого знать не желает.

– Чисто теоретически? – переспросила Кейт с тем коротким лающим смешком, который Хоб совсем забыл – а теперь вспомнил. – И что, Аннабель – тоже чистая теория?

– Аннабель? Кейт, да ведь у нас с ней ничего не было!

– Да? А тогда ты говорил иначе!

– Я просто хотел заставить тебя ревновать.

– Ну что ж, этого у тебя не получилось. Кстати, с Аннабель можешь попробовать еще раз. Она вернулась на остров. Живет тут неподалеку.

– Да плевать мне, где она живет! Я никогда не имел с ней дела, да и не хотел.

– Врать ты всегда умел, – заметила Кейт. – Ну ничего, у вас с ней еще будет время повспоминать старые добрые времена.

– Да о чем ты? Я вообще не собираюсь встречаться с Аннабель!

– А зря. Те бутылочки я отдала ей.

Хоб развернулся, чтобы уйти, потом остановился.

– Ты не знакома с человеком по имени Этьен Варгас?

– Пару раз встречалась на пляже. Приятный мальчик.

– Ты случайно не знаешь, где он живет? Мне говорили, у его отца на острове своя вилла.

– Да, я тоже об этом слышала. Но не думаю, что Этьен живет у отца. Наверно, он живет у Питера Второго.

Питер Второй был вторым по значимости торговцем наркотиками на Ибице. Специалист по гашишу, помешанный на качестве. Говорили, что у него в Марокко – собственная ферма и что он самолично следит за переработкой листа марихуаны на гашиш.

Раз он был Питером Вторым, предполагалось, что должен существовать и Питер Первый. Мнения островитян по поводу того, кто такой этот Питер Первый и существует ли он вообще, расходились. Многие полагали, что Питер Второй назвался так нарочно, в расчете на то, что полиция станет искать Питера Первого, а Второго оставит в покое. И, надо сказать, это действовало. Так что Питер Второй спокойно процветал.

Далеко не все фазенды на Ибице строились в согласии с традициями. У дома Питера Второго была крыша с широкими, загибающимися кверху карнизами, как у японских домиков из фильмов Куросавы. Восточный колорит виллы подчеркивался длинными тибетскими флажками на высоких бамбуковых шестах, которые весело развевались на ветру, никогда не утихающем на вершине холма близ Сан-Хосе. Внутри дома японские мотивы подчеркивались натертыми до блеска деревянными полами, скудостью меблировки, создававшей простор, и раздвижными бамбуковыми перегородками между комнатами. Питер Второй мог позволить себе эту нарочитую простоту. Дзенский песчаный сад, который вы проходили по дороге от шоссе к главному зданию, был крайним воплощением этой изысканной бедности: три продуманно расставленных камня на засыпанной песком площадке в двадцать квадратных ярдов. Хобу этот садик очень нравился. Хотя себе он такого позволить не мог. Прежде всего у него не было ни времени, ни сил ежедневно разравнивать песок граблями и убирать каждый лист и прутик, упавший на него за ночь. Собственная фазенда Хоба была загромождена вещами. Тем более он ценил роскошную простоту жилища Питера.

В то утро, когда Хоб заехал к Питеру, вилла казалась пустой. Хоб покричал хозяев, как было принято на острове, когда заезжаешь в гости без предупреждения. Никто не ответил. Но машины Питера и Дэви стояли перед домом. Поэтому Хоб прошел за дом. Там он нашел Дэви. Она была в сиреневом сари, пышные темные волосы собраны на макушке. Дэви месила к обеду хлеб с цуккини.

– Привет, Хоб!

– Я покричал, а вы не отзываетесь…

– Отсюда ничего не слышно. Говорила я Питеру, что надо установить систему внутренней связи, а он и слышать не хочет. Он ведь у нас стремится к единению с природой.

– Хозяин тут?

– Владыка в амбаре, беседует с духами.

– Ну ладно, тогда не буду его беспокоить.

– Да ничего, проходи. Питеру и его духам совсем не помешает новая компания.

Дэви была невысокая и хорошенькая. Черные волосы отливали медью – видимо, она красилась хной. Она выглядела диковинно даже на этом экзотическом острове. Дэви была дочерью английского инженера, строившего плотину в Раджаспуре, и светлокожей раджаспурской принцессы. По крайней мере, так утверждала она сама. Узнать о ком-то правду здесь, на Ибице, было довольно трудно: все рассказывали о себе то, что им было по вкусу.

Хоб поднялся по каменным ступеням, ведущим через бамбуковую рощицу, обогнул прудик-лягушатник, и вышел к амбару, расположенному на задах усадьбы. В таких амбарах местные жители держали плоды рожкового дерева, а Питер – марихуану, свое несравненное, собственноручно выращенное зелье. Торговля наркотиками была его профессией, а изготовление и потребление – хобби.

Когда Хоб вошел, Питер поднял голову и посмотрел на него. Он обрезал один из больших кустов марихуаны, сидящих в горшках, изящными вышивальными ножничками. На чистом шелковом платке рядом с горшком красовалась кучка золотисто-зеленых листьев. С ним был еще один человек – очень высокий юноша с кожей цвета кофе с молоком. Хоб уже встречал его на какой-то вечеринке. Юноша был из Бразилии. Говорили, что он богат – или, по крайней мере, отец его очень богат – и встречается с Аннабель, которая живет сейчас где-то в Ибица-Сити.

Хоб заехал спросить, собирается ли Питер начинать занятия по буддистской медитации, которые он спонсировал. На Ибице, где в те времена телефоны были только в конторах и офисах, если ты хотел что-то у кого-то узнать, приходилось приезжать к этому человеку лично либо надеяться, что в один прекрасный день ты встретишься с ним в какой-нибудь кофейне, в ресторане или на пляже. Но последнее могло занять слишком много времени, так что, если ответ был тебе нужен в течение недели, приходилось ехать в гости.

– Да нет, надо еще обождать, – ответил Питер. – Солнечный Джим согласился вести занятия, но сейчас он уехал в Барселону, за мотоциклетными запчастями для своего магазина.

– О'кей, – сказал Хоб. – Тогда не будешь ли ты так любезен дать мне знать, когда они начнутся?

– Можешь на меня рассчитывать, – сказал Питер.

– Да, и еще хотел тебя спросить, – сказал Хоб. – Ты когда-нибудь слышал про такой наркотик – «сома»?

– А как же! Классический наркотик древней Индии. И еще бог такой. А что?

– Да вот, поговаривают, что его производят и в наше время.

– Сильно сомневаюсь, – сказал Питер. – Рецептов не сохранилось. Никто не имеет ни малейшего представления, из чего его делали. По-моему, тебе просто кто-то навешал лапши на уши, старик.

– Парижская полиция думает иначе, – возразил Хоб.

– Французы – все параноики, – сентенциозно заметил Питер. – Франция – родина теории заговора. Это началось еще с тамплиеров. Этьен, ты когда-нибудь слышал про такую штуку?

– Нет, – ответил Этьен. – Но если эта «сома» появилась в продаже, я хотел бы попробовать. Хоб, а при чем тут французская полиция?

– Ну, мне кажется, ни для кого не секрет, что на этой неделе в Париже грохнули Стенли Бауэра. Так вот, французы думают, что он распространял некий наркотик, именуемый «сома».

– Надеюсь, они ошибаются, – сказал Питер.

– Почему? – спросил Хоб.

– Эта новомодная штука может сильно навредить моему бизнесу.

– Пойду попрошу Дэви заварить мне чайку, – сказал Этьен. – Пока, ребята.

И вышел на залитый солнцем двор. Питер неторопливо свернул косячок из только что нарезанной марихуаны. Косячок он сворачивал так, как это принято в Вест-Индии – из пяти листков бумаги, так что в результате вышло нечто, похожее на сигару. Пока Питер возился с косяком, оба они молчали – забивание косяка было почти что священнодействием для Питера, одного из самых известных торговцев наркотиками на острове, не любившего распространяться о своем ремесле.

Завершив работу, Питер протянул косяк Хобу. Тот аккуратно прикурил его от деревянной спички, затянулся раз пять, одобрительно кашлянул и передал Питеру. Питер затянулся. Оба уселись в деревянные кресла, стоящие в амбаре, и некоторое время молчали. Первый косяк дня – это священный момент.

Наконец Питер спросил:

– Как твое агентство?

– Нормально, – ответил Хоб.

После этого они курили молча. В разговорах нужды не было. Через полчаса Хоб поехал к себе домой, в состоянии приятного кайфа, с унциевым «храмовым шариком» в кармане. Питер делал эти шарики из отборного пакистанского гашиша и заворачивал в голубой целлофан – это был его фирменный знак. Ценный подарок. В последнее время дела Питера шли так хорошо, что ему уже не было нужды торговать своими «храмовыми шариками». Теперь он приберегал их в качестве сувениров для близких друзей.

Сложность расследования на Ибице зависит только от вас. Если интересующий вас человек проживает в поселке Санта-Эюлалиа, первое, что надо сделать, – это отправиться в «Эль Киоско», кафе под открытым небом в центре городка. «Эль Киоско» расположено в верхней части вымощенного плиткой прямоугольника, спускающегося к морю, рядом с памятником Абелю Матутесу.

Хобу не потребовалось много времени, чтобы разузнать о Стенли Бауэре. Этот мужик вечно жил в гостях у кого-то из англичан, вечно без гроша в кармане, но одевался весьма прилично: хороший костюм для профессионального «сеньора из общества» – такая же необходимая вещь, как гаечный ключ для автомеханика. И хорошие ботинки тоже. Стенли Бауэр запомнился обществу своей коллекцией туфель от Балли. И еще у него были золотые часы от Одмара Пике – скорее всего, гонконгская подделка, но ведь не станешь же ты заглядывать под крышку чужих часов, чтобы выяснить, настоящие они, или нет.

Хоб удачно выбрал время для расспросов – послеобеденное, незадолго до открытия магазинов после полуденной сиесты. В кафе сидела толпа аборигенов, у ног которых, точно собаки, теснились соломенные сумки, ожидающие, когда их наполнят вечерними покупками.

Томас-датчанин сидел за средним столиком, высокий, белокурый, в своей обычной синей капитанской фуражке.

– Стенли? А как же. Я его видел на той неделе. Говорят, в Париж уехал. А что, он тебе должен?

– Да нет. Мне нужна его помощь в расследовании.

Томас и его приятели дружно расхохотались. В те времена никто не принимал Хоба с его агентством всерьез. Зауважали его позднее, когда на остров явился старый итальянец, за поимку которого была назначена награда.

– Попробуй узнать у его старухи, – сказал Томас.

– А кто она? – спросил Хоб.

– Аннабель. Не француженка, а другая Аннабель, из Лондона. Ты ведь ее знаешь, верно, Хоб?

– Да, конечно. Но я не знал, что она жила со Стенли. Как она?

– Говорят, все еще на высоте, – сказал Томас. – Хорошенькая, как картинка, и хитрая, как лиса.

– А где она теперь живет?

– Провалиться мне, если я знаю. Не в Санта-Эюлалиа, это точно. Большая Берта должна знать. Ты знаешь, где живет Большая Берта?

– Наверно, в Далт-Вилле, если не переехала, – сказал Хоб. – Слушай, Томас, сюда чуть попозже собирался завернуть Гарри, выпить пивка. Скажи ему, что наш сегодняшний обед отменяется. Постараюсь поймать его попозже у Сэнди.

И Хоб отправился на своей взятой напрокат машине в Ибице. Машину он оставил на окраине, на стоянке рядом с автомагазином, дальше пошел пешком к стоянке такси на Аламеде. Ехать туда на машине не имело смысла – в Далт-Вилле все равно нет стоянок. Большое черно-белое такси-»Мерседес» провезло его по Ла-Калле-де-лас-Фармасиас, свернуло направо, и они очутились у римской стены Далт-Виллы. Это была самая высокая и самая старая часть города. Они проехали по узким, крутым улочкам без тротуаров, мимо музея, потом еще раз свернули – и здесь такси остановилось. Хоб заплатил, выбрался наружу и пошел дальше по переулкам, таким узким, что там с трудом можно было разойтись даже двум пешеходам.

Большая Берта жила в безымянном переулке в Далт-Вилле, в двух шагах от самой высокой точки Старого Города. На Ибице полно иностранцев, гордящихся своим местожительством и убежденных, что именно они живут в самом престижном районе. Чем меньше остров, тем разборчивей на этот счет живущие тут иностранцы. На Ибице каждая часть острова имела своих приверженцев, кроме разве что свалки и прилегающих к ней районов – шумного и вонючего места, более всего напоминающего дантов ад.

В Далт-Вилле было полно шикарных старых квартир в элегантных старых домах. Между домами росли деревья, и воздух там был чистый. Единственная проблема заключалась в том, как туда добираться. Подъем крутой, автобусы не ходят, а в самый центр и такси не проедет. Но Берта решила для себя эту проблему – она попросту почти не выходила из дому, разве что затем, чтобы сходить в соседний ресторан или на выставку в галерею Симса, расположенную на той же улице. Или если Берту приглашали на какой-нибудь прием. Для нее выбраться из дома было немалой проблемой. Большая Берта весила немногим меньше трехсот фунтов. Это была веселая, жизнерадостная американка. Говорили, что она в родстве с Дюпонами из Делавера. Она жила на Ибице с незапамятных времен – и при республике, и при Франко, и потом, когда Франко свергли и снова установили республику. Она знавала Элиота Поля, была общительна, любила людей, обожала музыку. И деньги у нее водились. Доходы Дюпонов – или, вероятнее, какого-нибудь другого, менее известного, но не менее процветающего семейства – позволяли ей жить со вкусом и принимать гостей с шиком. Большая Берта чуть ли не каждый месяц устраивала приемы, водила дружбу с артистами, музыкантами и художниками всех стилей и направлений, как талантливыми, так и бесталанными, кое-кому из них давала взаймы, другим разрешала пользоваться своей маленькой виллой в приходе Сан-Хуан. Говорили, что она лично знакома со всеми жителями острова. Ну, это, конечно, маловероятно. За туристский сезон через аэропорт Сон-Сан-Хуан проходило не меньше миллиона народу. Но она действительно была знакома с кучей народа, а про тех, кого не знала лично, могла при необходимости все разузнать.

Она встретила Хоба в своем цветущем палисаднике и провела к себе в квартиру. Квартира была большая и просторная, заставленная диванчиками, кушеточками, креслами с плетеными спинками, местными сундуками, столиками – и двумя разбитыми и склеенными римскими амфорами с остроконечным дном, на железных подставках. Берта вывела Хоба на обдуваемую ветерком террасу. Пол из темно-красной терракотовой плитки был залит золотым солнечным светом. Внизу простирался весь Ибица-Сити, уступами белых квадратов и прямоугольников спускавшийся к гавани с несколькими туристскими лайнерами у причала и бесчисленными кафе.

– Ну так, – спросила Берта, поболтав минут пять о том о сем, – что же привело тебя в мое орлиное гнездо?

– Я ищу Аннабель, – сказал Хоб. – И надеялся, что вы мне подскажете, где ее искать.

– Могу разузнать, – сказала Берта. – Дай мне пару дней, я кое-кого порасспрашу. А что у тебя еще новенького? Ты здесь по делу или просто небо коптишь, как все мы?

– Я расследую убийство Стенли Бауэра. Вы про него слышали?

Берта кивнула.

– Лоран звонил из Парижа. Прочитал об этом в «Геральд Трибюн». Он был в полной прострации.

– Я слышал, Аннабель много встречалась со Стенли?

– Да, они часто бывали вместе на вечеринках. Но Стенли не интересовался девушками, ты ведь знаешь.

– Слышал. Однако они были друзьями.

– Ну, это ведь не преступление, верно?

Хоб решил испробовать другую тактику.

– Берта, хотите работать на меня?

– Я? Частным детективом?!

– Нет, помощником частного детектива.

Большая Берта улыбнулась, покачала головой, но не сказала «нет». Она встала, подошла к буфету и сделала два джина с содовой. Хоб знал, что в деньгах она не нуждается. Дела Берты шли превосходно. У нее даже были кое-какие вложения, она владела какой-то собственностью… Но Берта была из тех, про кого говорят «каждой бочке затычка» – лезла во все дырки, любила все про всех разузнавать, любила посплетничать. А это даст ей повод сплетничать на законных основаниях…

Она вернулась с двумя бокалами, протянула один Хобу.

– Что мне надо будет делать?

– Да все то же, что и теперь. Встречаться с людьми. Давать приемы. Ходить на открытия выставок. Обедать в хороших ресторанах. Конечно, оплачивать все это я не смогу. Но ведь вы и так это делаете. А потом рассказывать мне то, что узнаете.

– Да, конечно. Это не проблема.

Хоб давно знал, что люди, даже самые болтливые, охотнее говорят тогда, когда им за это платят, даже если плата чисто символическая. Оплачиваемая болтовня становится уже не болтовней, а работой, то есть делом приличным, уважаемым и полезным. А даже самые бесшабашные и независимые не имеют ничего против приличий, если эти приличия оплачены.

– Звучит забавно!

Вот и Большой Берте понравилась идея сделаться полезным членом общества – если, конечно, это будет интересно, и к тому же не за бесплатно. Но много платить не придется. Что очень кстати: у Хоба много и не было. Все знали, что его агентство – скорее радужная мечта, чем солидное действующее предприятие. А что может быть привлекательнее радужной мечты, даже если ты не какой-нибудь декадент? Тем более что труда особого это не потребует, а все-таки оплачиваться будет.

– Так что же мне делать, Хоб? Я ведь уже не так легка на подъем, как в былые времена!

– Берта, вам не понадобится делать абсолютно ничего, кроме того, что вы и так делаете. В этом-то вся суть!

– А что именно ты хочешь знать сейчас?

– Мне нужно раздобыть сведения об одном человеке. Узнать, кто он такой, и вообще все, что можно.

И Хоб рассказал ей про человека, которого видели в Париже вместе со Стенли Бауэром перед тем, как того убили. Все, что знал.

– Не густо, – заметила Берта.

– Если кто-то и сумеет выяснить, что это за человек, то только вы!

– Хоб, ты мне льстишь. Однако ты прав. Если ни я, ни мои знакомые не знают, что это за человек, значит, его вообще не существует.

Она поразмыслила. Потом спросила:

– Так тебе нужны сведения? Но я люблю делиться сведениями. Почему ты должен мне за них платить?

– Полезные услуги следует оплачивать, – сказал Хоб. – А я люблю пользоваться услугами своих друзей. Это девиз детективного агентства «Альтернатива».

– Благородный девиз.

– Я тоже так думаю.

– Но чуточку дурацкий, как и большинство благородных девизов.

Хоб пожал плечами.

– Ну так что, вы согласны или нет?

– Согласна, черт возьми! – сказала Берта. – С удовольствием поработаю одним из твоих детективов. А что еще тебе надо узнать сейчас?

Хоб был озадачен. К подобной прямоте он не привык. Ему надо было подумать. Наконец он сказал:

– Ну, помимо того, где найти Аннабель и личности того таинственного испаноговорящего господина, мне надо знать, что вообще нового на Ибице. В смысле, не происходило ли в последнее время чего-нибудь новенького?

– Да здесь все время происходит что-то новенькое, – сказала Берта. – Новые выставки и бутики тебя интересуют?

– Да нет, вряд ли. А что-нибудь еще?

– Ты бы уточнил… А новый отель?

– А что, открылся новый отель?

– А ты не слыхал? Странно.

– Я только что из Парижа.

– А-а, ну тогда понятно. Возле Сан-Матео строят новый роскошный отель. Он вот-вот откроется. Недели через две. Говорят, в японском стиле. В следующую среду будет большой прием.

– Вы идете?

– Конечно. Я – в списке «Б».

– А разве существует несколько списков приглашенных?

– Дорогой мой, ну конечно! Ты что, не знаешь, как это делается? Сперва состоится огромный прием – во второй половине дня, на территории отеля. Там будет половина острова. Попасть туда может любой, даже без приглашения. Это список «В». Потом, вечером, когда всякая мелюзга уберется, будет прием для избранных – с обедом и танцами. Человек на сто.

– И это список «А»?

– Нет, дорогой мой, это список «Б». Он все еще довольно большой.

– А кто будет в списке «А»?

– А вот когда те, кто из списка «Б», уберутся, где-нибудь после полуночи, останутся только самые-самые – человек восемь-десять. Владельцы и инвесторы и, разумеется, их дамы – или их кавалеры, это уж у кого как. И они до утра будут сидеть, пить и ловить кайф. Но список «А» – не так занятно, как список «Б». Разве что с точки зрения сноба. К тому же в него не попадешь, если ты не инвестор и не любовник или любовница инвестора.

– А кто инвесторы-то? – поинтересовался Хоб. – Кто его строит, этот отель?

– Я знаю только по слухам. Вроде бы как несколько богатых японцев и несколько богатых латиноамериканцев. Поговаривают, что основное финансирование идет от якудзы – знаешь, это японская мафия так называется? Ну конечно, знаешь. Денежки отмывают за границей. Интересно?

– Очень, – сказал Хоб. – А нельзя ли устроить, чтобы и нас с Гарри Хэммом включили в список «Б»?

– Устроим, – пообещала Берта. – Теперь я работаю на тебя. Мои связи – твои связи. Кстати, не то, чтобы это было очень важно, но все-таки – сколько ты мне собираешься платить?

– Не могу сказать, пока не узнаю, сколько сотрудников мне понадобится. Вы получите процент от доходов, зависящий от того, сколько времени вы на это потратите и какой степени риска будете подвергаться – если, конечно, такое случится.

– Ну, там видно будет, – сказала Берта. – Но я предпочла бы обойтись без риска. Я поговорю с одним латиноамериканцем, который дружил со Стенли. Да, кстати: Аннабель живет в Фигуэретах, в «Улье».

– Вы ведь вроде говорили, что вам надо еще порасспрашивать?

– Так ведь это было до того, как ты меня нанял, дорогуша! Я просто собиралась узнать у Аннабель, захочет ли она тебя видеть. Ну, а теперь это не играет роли.