Текст книги "Все романы Роберта Шекли в одной книге"

Автор книги: Роберт Шекли

Хушш! Крруш! Крроу! И вот мы попали куда-то, но кто знает, куда, когда и на какую Землю? Будьте уверены, только не Кармоди, который оказался в городе, очень похожем на Нью-Йорк. В очень похожем, но в том ли?

– Это тот Нью-Йорк? – спросил себя Кармоди.

– А черт его знает! – ответил кто-то.

– Это был риторический вопрос, – сказал Кармоди.

– Я знаю, – ответил голос. – Но поскольку я изучал риторику, я и отозвался.

Кармоди огляделся и сообразил, что голос исходит из большого черного зонтика, который он держит в левой руке. Он спросил:

– Это ты, Приз?

– Конечно, я. А ты что подумал? Разве я должен быть похож на шотландского пони?

– А где ты был раньше, когда меня пичкали в этом образцовом городе?

– В отпуске. В кратковременном, но заслуженном отпуске, – проговорил Приз. – И ты не имеешь права на это жаловаться. Отпуска оговорены в соглашении между Объединением Призов Галактики и Лигой Реципиентов.

– Я и не жалуюсь, – возразил Кармоди. – Я просто так… А, неважно… Вот что: это место – точь-в-точь моя Земля! Точь-в-точь Нью-Йорк!

Вокруг был город. Потоки машин и людей. Неоновые вспышки вывесок. Полно театров, полно киосков, полно народу. Полно магазинов с объявлениями о дешевой распродаже по случаю банкротства. Полно ресторанов – самые большие назывались «Северянин», «Южанин», «Восточник», «Западник», и во всех – фирменные бифштексы и картофельная соломка. Кроме того, еще «Северовосточник», «Югозападник», «Востокосеверовосточник» и «Западносеверозападник». Кинотеатр на той стороне улицы анонсировал «Апокриф» («Грандиозней, красочней и увлекательней, чем Библия!!! Сто тысяч статистов!»). Рядом была дискотека «Омфала», где выступала фольк-рок-группа по имени «Говнюки». И девчонки-подростки в платьицах мидллесс танцевали там под хриплую музыку.

– Вот это жизнь! – воскликнул Кармоди, облизывая губы.

– Я слышу только звон монет в кассе, – заметил Приз тоном моралиста.

– Не будь ханжой, – сказал Кармоди. – Кажется, я дома.

– Надеюсь, что нет, – возразил Приз. – Это место действует мне на нервы. Присмотрись как следует. Помни, что сходство – не тождество.

Но Кармоди же видел, что это – угол Бродвея и 50-й улицы! Вот и вход в метро – прямо перед ним! Да, он дома! И он поспешил вниз по лестнице. Все было знакомо, радовало и печалило одновременно. Мраморные стены гноились сыростью. Блестящий монорельс, выходя из одного тоннеля, исчезал в другом…

– Ох! – воскликнул Кармоди.

– В чем дело? – спросил Приз.

– Ни в чем… Я передумал. Пожалуй, лучше пройтись по улице.

Кармоди поспешно повернул назад – к светлому прямоугольнику неба. Но дорогу преградила откуда-то взявшаяся толпа. Кармоди стал проталкиваться сквозь нее к выходу, а толпа тащила его назад. Мокрые стены метро вздрогнули и начали судорожно пульсировать. Сверкающий монорельс соскочил со стоек и потянулся к нему, будто бронзовое змеиное жало. Кармоди побежал, опрокидывая встречных, но они тут же вставали на ноги, словно игрушки-неваляшки. Мраморный пол сделался мягким и липким. Ноги Кармоди увязли, люди сомкнулись вокруг него, а монорельс навис над головой.

– Сизрайт! – завопил Кармоди. – Заберите меня отсюда!

– И меня! – пискнул Приз.

– И меня! – завизжал хищник, ибо он искусно притворился подземкой, в пасть которой так неосторожно влез Кармоди.

– Сизрайт!

И ничего! Все осталось, как было, и Кармоди с ужасом подумал, что Сизрайт мог отлучиться: вышел пообедать или же в уборную или заговорился по телефону. Голубой прямоугольник неба становился все меньше, выход как бы запирался. Фигуры вокруг потеряли сходство с людьми. Стены сделались пурпурно-красными, вздулись, напряглись и начали сдвигаться. Гибкий монорельс жадно обвился вокруг ног Кармоди. Из утробы хищника послышалось урчание, обильно пошла слюна. (Давно известно, что все кармодиеды неопрятны, как свиньи, и совершенно не умеют вести себя за столом.)

– Помогите! – продолжал вопить Кармоди. Желудочный сок уже разъедал подметки.

– Сизрайт, помогите!

– Помогите, помогите ему! – зарыдал Приз. – Или же, если это слишком трудно, помогите хотя бы мне. Вытащите меня отсюда, и я дам объявления во все ведущие газеты, созову комитеты, организую группы действия, выйду на улицы с плакатами, все сделаю для того, чтобы убедить мир, что Кармоди не должен остаться неотмщенным! И в дальнейшем я посвящу себя…

– Кончай болтать! – сказал голос Сизрайта. – Стыдно! Что касается вас, Кармоди, вы должны думать, прежде чем лезть в пасть своего пожирателя. Моя контора создана не для того, чтобы вытаскивать вас всякий раз из петли в последний миг!

– Но сейчас-то вы меня спасете? Спасете, да? – умолял Кармоди. – Спасете? Спасете?

– Это уже сделано, – сказал Сизрайт.

И когда Кармоди огляделся, он понял, что это действительно уже сделано.

На этот раз Сизрайт, должно быть, неважно справился с перемещением. Только после длительной паузы Кармоди оказался в другом, очень похожем на Нью-Йорк городе, на заднем сиденье такси и на середине разговора с водителем.

– Чего сказал-та? – спросил тот.

– А ничего, – ответил Кармоди.

– А мне казалось, сказал-та. А я сказал: та. А я сказал, та новая махина – это Фламмарион.

– Знаю, – услышал свой голос Кармоди. – Я помогал его строить.

– Да ну? Ну и работенка! А сейчас уже кончили?

– Да, – ответил Кармоди. Он вынул сигарету изо рта и удивленно нахмурился. – С этими сигаретами я тоже покончил.

Он потряс головой и выбросил окурок за окно. Слова эти и действия были естественны для одной части его «я» (активного Кармоди), в то время как другая (рефлективное «я») наблюдала сама за собой с некоторым удивлением.

– Что ж не сказал-та? – спросил таксист. – На, попробуй мои.

Кармоди посмотрел на открытую коробку.

– Курите «Прохладные»?

– Только «Прохладные», – подтвердил таксист. – У них запах ментола и вкус что надо!

Кармоди поднял брови, изображая недоверие. Тем не менее он взял коробку, достал из нее очередной гвоздь для своего гроба и закурил. Водитель с улыбкой смотрел на него в зеркало. Кармоди затянулся, изобразив удивление, и медленно выдохнул, изобразив наслаждение.

– Хм! Тут что-то есть, – сказал он.

Таксист кивнул с умным видом.

– Все, кто курят «Прохладные», думают так же… Ну вот мы и на месте, сэр. Отель «Уолдорф-Астория».

Кармоди расплатился и собрался выходить.

– Эй, мистер, – окликнул его улыбающийся таксист. – А как же «Прохладные»?

– Ах да!

Кармоди вернул коробку. Они улыбнулись друг другу, и машина отъехала.

Кармоди стоял перед отелем «Уолдорф-Астория». На нем было добротное пальто фирмы «Барберри». Это сразу можно было узнать по ярлычку, пришитому не под воротничком, а снаружи, на правом рукаве. И все прочие ярлыки тоже оказались снаружи, так что каждый мог прочесть, что у Кармоди рубашка от Ван Хейзена, галстук от «Графини Мары», костюм от Харта и Шеффнера, носки Ван Кемпа, ботинки кордовской кожи от Ллойда и Хейга, шляпа «борсолино», сделанная Раиму из Милана, на руках у него были перчатки оленьей кожи от Л. Л. Бина, на запястье – самозаводящийся хронометр «Одемар Пикар» с таймером, счетчиком затраченного времени, календарем и будильником – гарантия точности плюс-минус шесть секунд в год.

И, кроме всего, Кармоди распространял слабый запах мужского одеколона «Дубовый мох» фирмы «Аберкромби и Фитч».

Все на нем было с иголочки, все казалось безупречным, и все-таки разве это настоящий шик? А ведь он честолюбив, ему хотелось продвигаться вперед и выше – выйти в люди того сорта, у которых икра на столе не только на Рождество, которые носят рубашки от братьев Брукс и блейзеры от Ф. Р. Триплера, употребляют после бритья лосьон «Оникс», покупают белье в «Кантри Уормер», а куртки – только у Пола Стюарта.

Но для таких штучек нужно пробиться в Категорию Потребителей А-АА-ААА вместо заурядной категории В-ВВ-АААА, на которую его обрекло скромное происхождение. Высший разряд ему просто необходим. Чем он хуже других? Черт возьми, ведь он был первым по технике потребления на своем курсе в колледже! И уже три года его Потребиндекс был не ниже девяноста процентов! Его лимузин «Додж-Хорек» был безупречно новехонький. Он мог привести тысячу других доказательств.

Так почему же ему не повысили категорию?

Забыли? Не замечали?!

Нет, пораженческой ереси в голове не место. У него заботы поважнее. Сегодня он сыграет ва-банк. Риск гигантский. Если дело сорвется, его могут в мгновение ока выставить со службы, и он навсегда вылетит в безликие ряды потребительских париев, в категорию НТС-2 (нестандартные товары, сорт второй).

Было еще рано. Активное «я» нуждалось в подкреплении перед испытанием огнем и водой. Кармоди прошел в бар «Астории», поймал взгляд бармена – тот еще и рта не успел открыть, а Кармоди уже крикнул: «Повтори, дружище!» (Неважно, что ему ничего еще не подавали и повторять было просто нечего.)

– Садись, Мак, – сказал бармен, улыбаясь. – Вот тебе «Баллантайн». Крепко, ароматно и на вкус приятно! Рекомендую!

Черт возьми, все это Кармоди должен был сказать сам – его застигли врасплох! Он уселся, задумчиво потягивая пиво.

– Эй, Том!

Кармоди обернулся. Это Нейт Стин окликнул его, старый друг и сосед. Тоже из Леонии, штат Нью-Джерси.

– А я пью колу, – сказал Стин. – После колы я веселый! Рекомендую!

Опять Кармоди попался! Он залпом выпил пиво и крикнул: «Эй, друг, повтори! Наповторяюсь до зари!» Убогая уловка, но лучше, чем ничего.

– Что нового? – спросил он у Стина.

– Блеск! Жена с утра уже в Майами, – сказал тот. – На неделю. Солнечный рейс «Америкен Эйруэйс». Два часа и меньше даже – вот и сразу вы на пляже!

– Отлично! А я свою заслал на острова, – подхватил Кармоди (на самом деле его Элен сидела дома). – Отправьте жену на Багамы, не будет семейной драмы!

– Точно! – прервал Стин. – Но если у вас недельный отпуск, неужели вы станете тратить драгоценные дни на дальний морской переезд, когда у вас под боком очаровательная деревня – Марлборо!..

– Верная мысль, – подхватил Кармоди. – А кроме того…

– Нетронутая природа, комфортабельные коттеджи, – перебил Стин. – Живу на даче – не тужу, не плачу!

Это было его право: он предложил тему.

Кармоди снова крикнул: «Эй, друг, повтори!» Но не мог же он повторять до бесконечности. Что-то не так в нем самом, во всем окружающем и в этой обязательной игре! Но что? Это он сейчас никак не мог ухватить.

А Стин, спокойный, собранный, откинулся, продемонстрировав свои небесно-голубые подмышники, пришитые, конечно, снаружи, и снова завел:

– Итак, когда жена в отлучке, кто будет заниматься стиркой? Конечно, мы сами!

Вот это удар! Но Кармоди попытался его опередить.

– Эй, – сказал он, хихикнув. – Помнишь песенку «Смотри, старик, мое белье куда белее, чем твое».

И оба неудержимо расхохотались. Но тотчас Стин наклонился и, приложив рукав своей рубашки к рукаву рубашки Кармоди, поднял брови, открыл рот, изобразил сомнение, недоверие, удивление.

– Ага! – воскликнул он. – А моя рубашка все же белее!

– Смотри-ка! – отозвался Кармоди. – Смех, и только! Стиральные машины у нас одной марки, и ты тоже стираешь «Невинностью», да?

– Нет, у меня «Снега Килиманджаро», – ехидно сказал Стин. – Рекомендую!

– Увы, – задумчиво вздохнул Кармоди. – Значит, «Невинность» меня подвела…

Он изобразил разочарование, а Стин сыграл на губах победный марш. Кармоди подумал, не заказать ли еще хваленого пива, но оно было пресным, да и Стин – слишком прыткий сейчас для него партнер.

Он оплатил пиво кредитной карточкой и отправился в свою контору на 51-й этаж (5-я авеню 666), приветствуя сослуживцев с демократическим дружелюбием. Некоторые пытались втянуть его в саморекламные гамбиты, но он решительно уклонялся. Сегодня он не мог позволить себе отвлекаться. Наступал решающий час.

Кармоди понимал, что положение у него отчаянное. Всю ночь перебирал варианты, встал с жестокой мигренью и коликами в животе. Но его жена Элен (которая никуда не уезжала) дала ему «Алька-зельцерскую». Вода исцелила его в единый миг, они поехали на конкурс, как и планировали, и он выиграл первый приз – благодаря зельцерской. Но проблема осталась проблемой, и когда Элен сказала ему в три часа утра, что в этом году Томми и малютка Тинкер простуживались на 32 процента реже, он сказал ей: «Знаешь ли, Элен, думаю, что это от Всевышнего». Но душа его была холодна, хотя он и ценил Элен за постоянную заботу и поддержку.

Он понимал, что поддержка жены ничего не изменит в его положении. Уж если вы отважились ввязаться в соревнование Потребителей, если хотите показать себя достойным не какого-нибудь барахла, а Вещей, Которые На Этом Свете Имеют Настоящую Цену, например швейцарское шале в девственных дебрях штата Мэн или лимузин «Порше 911-S», который предпочитают Люди, Считающие Себя Солью Земли, – ну так вот, если вы хотите иметь вещи такого класса, вы должны доказать, что вы их достойны! Деньги – деньгами, происхождение – происхождением, примитивная целеустремленность в деле, наконец, – это тоже не все. Вы должны доказать, что вы сами из Людей Особого Покроя, из Тех, Кто Может Преступить, кто готов поставить на карту все, чтобы выиграть все сразу.

– Вперед, к победе! – сказал сам себе Кармоди, трахнув кулаком о ладонь. – Сказано – сделано!

И он героически распахнул дверь мистера Юбермана[47]47
  Юберман (Übermann) – сверхчеловек (нем.). – Прим. пер.


[Закрыть], своего босса.

Кабинет был пуст. Мистер Юберман еще не прибыл.

Кармоди вошел внутрь. Он подождет (челюсти стиснуты, губы сжаты, три вертикальные морщины на переносице). Нужно держать себя в руках. Юберман может появиться в любую минуту. А когда он появится, Томас Кармоди скажет ему: «Мистер Юберман, вы, конечно, можете за это вышвырнуть меня на улицу, но я должен открыть вам правду: у вас изо рта скверно пахнет…» И после паузы еще раз вот так: «Скверно пахнет!» А затем: «Но я зашел…»

В мечтах все просто, а как обернется на деле? Но если ты Настоящий Мужчина, ничто не может остановить тебя, когда ты вышел бороться за внедрение новейших достижений гигиены и за собственное продвижение вперед и выше! Кармоди просто ощущал устремленные на него глаза этих полулегендарных личностей – их величеств Промышленников. И если он действительно открыл…

– Привет, Карми! – бросил Юберман, большими шагами входя в кабинет. (Красивый человек с орлиным профилем, с висками, тронутыми сединой, – благородный признак высокого положения. Роговая оправа очков на целых три сантиметра шире, чем у Кармоди!)

– Мистер Юберман, – дрожащим голосом начал Кармоди. – Вы, конечно, можете за это вышвырнуть меня на улицу, но я…

– Кармоди, – прервал босс. Его грудной баритон пресек слабенький фальцет подчиненного, как хирургический скальпель марки «Персона» рассекает слабую плоть. – Кармоди, сегодня я открыл восхитительнейшую зубную пасту! «Поцелуй менестреля»! Мое дыхание час от часу благоуханнее. Рекомендую!

Кармоди недоверчиво улыбнулся. Фантастическое невезение! Босс сам наткнулся именно на ту пасту, которую Кармоди собирался ему навязать, чтобы добиться своего! И она подействовала. Изо рта Юбермана уже не разило, как из помойной ямы после ливня. Теперь его ждали сладкие поцелуи. (Девочек, конечно. Не Кармоди же с ним целоваться.)

– Слыхали об этой пасте? – И Юберман вышел, не дожидаясь ответа.

Кармоди усмехнулся. Он опять потерпел поражение, но от этого ему лишь сделалось легче. Мир потребления оказался ужасен и фантастически утомителен. Может, он хорош для людей иного склада, но Кармоди не из того теста.

Ну и добился бы он своего, а что дальше? Он представил, как станет расставаться с аксессуарами пятидесятивосьмипроцентного уровня потребления, и испытал сожаление. Его купоны, шведская замшевая кепка, светящийся галстук, портфель «Все мое ношу с собой», стереофон KLH-24 и особенно наимоднейшая импортная мягкая новозеландская дубленка с шалевым воротником «Лэйкленд»… Неужели все это придется бросить?

«Э-э!.. И беда приносит добро иногда», – сказал сам себе Кармоди.

«Приносит добро? Так какого же черта? – спросил один Кармоди у другого Кармоди. – Смотри! Не слишком ли быстро ты здесь акклиматизировался?»

Оба Кармоди понимающе глянули друг на друга, сравнили наблюдения, приняли решение… и слились.

– Сизрайт! – крикнул единый Кармоди. – Заберите меня отсюда!

И верный Сизрайт забрал его.

Со своей обычной пунктуальностью Сизрайт тотчас же перебросил Кармоди на следующую из вероятных Земель. Перемещение получилось даже быстрее мгновенного, такое быстрое, что время скользнуло назад и чуточку отстало от себя самого: Кармоди охнул раньше, чем его толкнули. Из-за этого возникло противоречие, небольшое, но все же противозаконное. Однако Сизрайт все подчистил, и начальство не узнало. Обошлось без последствий, если не считать дырочки в пространстве-времени, которую Кармоди даже и не заметил.

Он оказался в маленьком городке. Узнать его вроде бы не составляло труда: Мэйплвуд, штат Нью-Джерси. Кармоди жил там с трех лет до восемнадцати. Да, это был его дом, если только у него вообще был где-нибудь дом.

Или, точнее, это был его дом, если он был тем, чем казался. Но это еще требовалось доказать.

Кармоди стоял на углу Дюранд-род и Мэйплвуд-авеню: прямо перед ним – торговый центр, позади – улицы пригорода с многочисленными кленами, дубами, орехами и вязами. Справа – читальня «Христианской науки», слева – железнодорожный вокзал.

– Ну и как, путешественник? – прозвучал голос у его правого бедра. Кармоди глянул вниз и увидел у себя в руке красивый транзистор. Конечно, это был Приз.

– Ты опять здесь, – констатировал Кармоди.

– Здесь? Я никуда не уходил.

– Но я не видел тебя на предыдущей Земле.

– Это потому, что ты не посмотрел как следует. Я был у тебя в кармане в образе поддельного динария.

– Как я мог догадаться?

– А ты бы спросил, – сказал Приз. – Я ведь метаморфичен по своей природе и изменяюсь непредсказуемо для себя самого. Неужели мне надо сообщать о своем присутствии всегда и всюду?

– Было бы сподручнее, – заметил Кармоди.

– А мне гордость не позволяет вести себя так навязчиво, – сказал Приз. – Я откликаюсь, когда меня зовут. А когда не зовут, я считаю, что мое присутствие необязательно. В последнем мире ты во мне не нуждался, поэтому я пошел закусить в ресторан «Стокпол», а затем заглянул в «Пропариум» выпить сухого, а после этого уж в «Солар Бикон паб» поболтать с дружком, который оказался по соседству, а потом уж…

– Как это ты успел? В том мире я был полчаса, не больше.

– Я же говорил тебе, что у нас время течет по-разному.

– Значит, успел… Ну а где все эти заведения?

– Это долго объяснять, – уклонился Приз. – Попасть туда легче, чем объяснить дорогу. И вообще, это неподходящее место для тебя.

– Почему?

– Ну… по многим причинам. Тебе, например, не понравилась бы еда в «Солар Бикон паб».

– Я уже видел, как ты ел орити, – напомнил Кармоди.

– Да, конечно. Но орити – редкостный деликатес. Его удается попробовать раз или два в жизни. А в «Бикон паб» наша обычная еда.

– Какая же?

– Вряд ли стоит тебе это узнавать, – предупредил Приз.

– Но я хочу знать.

– Я знаю, что ты хочешь, но когда узнаешь, захочешь, чтобы не знал.

– Ладно, кончай. Так какая же у вас пища?

– Ну, хорошо, мистер Нос Сующий, – сдался Приз. – Но заруби себе на длинном носу: ты настаивал. Так вот, мы едим сами себя.

– Что-что?

– Себя едим. Я же предупреждал, тебе не понравится.

– Себя? То есть свое собственное тело?

– Точно.

– Чертовщина какая-то. Мало того, что противно, это и невозможно. Нельзя жить за счет самого себя.

– Я могу и живу, – сказал Приз. – И горжусь этим. А с точки зрения морали это выдающийся пример. Полнейшая личная свобода.

– Но это же невозможно, – настаивал Кармоди. – Это противоречит законам сохранения энергии, или массы, или чего-то такого. В общем, противоречит законам природы.

– Верно, но только в узком смысле, – согласился Приз. – А если бы ты изучил данный вопрос поглубже, ты увидел бы, что невозможное в природе встречается чаще, чем возможное.

– Как это понимать, черт возьми?

– Не знаю, – признался Приз. – Но это написано во всех наших учебниках. И никто до сих пор не сомневался.

– Но я хочу получить прямой ответ, – не уступал Кармоди. – Ты действительно съедаешь кусочек собственной плоти?

– Да, именно так. Хотя это не только моя плоть. Моя печенка очень вкусна, особенно рубленная с крутым яйцом и куриным жиром. А ребрышки хороши, чтобы перекусить в пути. Окорока же надо выдерживать несколько недель, прежде чем…

– Довольно! – закричал Кармоди.

– Извини, но…

– Нет, ты все-таки объясни: за счет чего же твое тело всю жизнь снабжает пищей твое тело? Даже смешно.

– Ну, я не слишком много ем.

– Может быть, я спросил не очень ясно, – поправился Кармоди. – Но ты же не можешь питать свою плоть, если ты одновременно эту плоть уничтожаешь?

– Боюсь, я не совсем понял.

– Давай сначала. Если ты потребляешь свою плоть…

– Так я и делаю.

– Итак, если ты потребляешь свою плоть для пропитания плоти… Минутку. Давай с цифрами. Если ты весишь, скажем, 50 фунтов…

– Именно так. На родной планете я весил 50 фунтов.

– Прекрасно! Идем дальше. Если ты весил 50 фунтов и если, скажем, за год ты съел для поддержания жизни 40 фунтов, сколько же останется?

– Десять фунтов! Правильно?

– Черт возьми, ты что, не видишь к чему я веду? Ты просто не сможешь долго кормить себя.

– Почему не смогу?

– Закон Уменьшающихся Поступлений, – веско сказал Кармоди. – Совершенно очевидно, что ты съешь сам себя. Съешь, и ничего не останется. Тебе нечем будет кормить себя, и ты умрешь.

– Совершенно верно. Но смерть неизбежна и для себяядных, и для чужеядных. Умирают все, Кармоди, как бы они ни питались.

– Но если ты действительно ешь себя, ты умрешь через неделю.

– Есть насекомые, которые живут один день, – возразил Приз. – Но у нас, Призов, вполне разумная долговечность. Запомни правило: чем больше мы съедим, тем меньше надо кормить и тем больше получается срок жизни. Время – великий фактор в автопоедании. Многие Призы съедают свое будущее еще в ранней юности и таким образом сохраняют для себя большой кусок жизни.

– А как они съедают свое будущее? – спросил Кармоди.

– Не могу объяснить. Съедаем, и все. Я, например, слопал запас за двенадцать лет, от 92 до 80, старческие годы, когда от жизни нет удовольствия. А теперь, соблюдая рациональное самопотребление, я думаю дожить до семидесяти с лишком.

– У меня от тебя голова болит, – прервал Кармоди. – И тошнит заодно.

– В самом деле? – возмутился Приз. – Тошнит его по всякому поводу, понимаете ли! А ты сам, кровавый мясник, сколько несчастных животных разгрыз и сожрал в своей жизни? Сколько слопал беззащитных яблок, сколько головок лука вырвал из их земляных кроваток? Верно, я съел случайно попавшегося орити, но перед тобой в день Страшного суда встанут целые стада, которые ты сожрал: сотни волооких коров, тысячи беззащитных курочек, бесконечные ряды кротких овечек, не говоря уж об изнасилованных тобой садах, целых лесах яблонь и вишен. Да, я отвечу там за съеденного орити, но ты! Как ты искупишь стоны всех этих животных, сожранных тобой? Как искупишь, Кармоди, как?

– Ладно, заткнись! – рявкнул Кармоди.

– С большим удовольствием, – ответил Приз с иронией.

– Я ем, потому что я должен есть. Природа у меня такая. Вот и все.

– Ну, если ты так полагаешь…

– Да, так полагаю. А теперь заткнись. Дай мне сосредоточиться.

– Не скажу больше ни слова. Только можно спросить: а на чем ты хочешь сосредоточиться?

– Это место похоже на мой родной город, – сказал Кармоди. – Я хочу понять: он это или не он?

– Неужели это так трудно? – удивился Приз. – Кто знает, как выглядит его город, тот его и узнает.

– Нет. Когда я здесь жил, я его не разглядывал. А с тех пор как уехал, почти не вспоминал.

– Если ты не разберешься, где твой дом и где не твой, никто в этом не разберется. Надеюсь, ты это помнишь?

– Помню, – сказал Кармоди. И медленно побрел по Мэйплвуд-авеню, с внезапным ужасом подумав, что любой выбор может стать роковым.