Текст книги "Прогулки с бесом, или "Gott mit uns"!"

Автор книги: Лев Сокольников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 64 страниц)

– Город не виноват! Сдали его без особой борьбы. Не один твой город был оставлен тогда врагам.

– Но кто это сделал!? Ты!? Он!? Я!?

– Я не сдавал врагам город! – и я город не сдавал, и сосед не сдавал, и сосед соседа к злодейству сдачи города врагам непричастен. Полное сходство с выборами и до сего дня: нехорошие последствия от выборов происходят без нашего вмешательства:

– Голосовал за прохвоста и казнокрада!?

– Ты что!? нет!

– И я не ходил выбирать! – и остаётся громадная, неразрешимая загадка: – Как он во власть пробрался!?

Никогда не пойму, почему кандидаты в "благодетели народные", до избрания все "хорошие", "добрые", "внимательные и заботливые", "хозяйственные", "умные", "грамотные", "талантливые", "бескорыстные и честные", но только на "старте"?

– Нет их вины: в "предвыборной гонке" они полностью теряют "ценные качества"! "Выдыхаются". Не много эпитетов для "представителей в органы местной власти"?

– Такого добра "своим" не жалко!

Проходит совсем малое время, "бег к "щасливой" жизни заканчивается, победитель "марафона" плюхается в кресло и предаётся отдыху. Через совсем малое время поверившие "избраннику народному" граждане-избиратели видят, что их "избранник" бежит от них, а не к ним, как они ожидали по глупости своей в начале свистопляски с названием "выборы":

– Опять с правителем ошибка случилась: прохвостом оказался очередной "барин"! Новый "командир" не лучше прошлого! Не совсем таковой, каким представлялся вначале.

– Но как же так получилось, ну почему у нас очередной правитель в конце оказывается не "совсем того"? Кто его, козла, к власти допустил!? – и хотя кто-то один признался:

– Я допустил глупость и сдал город! Я плохо стрелял по врагам! Враг поливал меня свинцом из автоматического оружия, а я отвечал ему из винтовки образца, чёрт её знает, какого года рождения! 1862 года дробь тридцатый!? Это я голосовал за дурака и свинопаса… имя рек…"

Сданный в древности и практически без боя, ныне любимый город "отмечает день освобождения от немецко-гитлеровских-фашистских захватчиков". На каком звании захватчиков остановиться, как "честить" в каждом отдельном случае – определить ни бес, а тем более я – не можем.

– Бес, скотина эдакая, с момента, когда меня "оккупировал", понуждаешь каждый год праздновать "день сдачи города врагам" и за день до "юбилея" начинаешь шептать в ухо скверну!

О таком сооружении, как личная "колокольня", упоминал выше. Когда и как нужно начинать строительство "колокольни", чтобы потом никто не смог заявить:

– Ты со своей колокольни многое не видишь! – с какого возраста нужно закладывать "первый кирпич"? Каким должен быть "фундамент" колоколен, каких идеологов приглашать "прорабами" на стройку?

Самостоятельно возводить, или пользоваться "типовым проектом"? Одним для всех? Если в моей "колокольне" три четверти "кирпичей" "ошибочные", "враждебные", "неправильные", то, сколько в том моей личной вины?

– Утешься: "колокольни" у молодого поколения не выше и не лучше твоей. Многие вообще без них обходятся.

– Не утешай! Не учини когда-то "добрые люди" "благодать" с названием "война", тогда бы все "кирпичи" моей "колокольни" были только "советские"! Если бы не оккупация, то был бы я "чистым перед властью трудящихся" и ходил бы по главной площади столицы в "красные" дни смешить "нечистую" публику требованиями "к немедленному возврату в прошлое"!

Люблю лица "протестантов": если бы, в самом деле, имелось место, как ад, то лучших насельников, чем они, не найти.

– Почему спит ВЦИОМ? Хотя бы одну из этих пастей вопросили: "а кем ты был с сорок первого по сорок пятый в тылу? Чем занимался, как добывал пропитание? Сколько написал доносов, сколько душ загубил? И что так тянет в прошлое? Перед твоим рылом вечность вот-вот откроется, обмякни! Кому показалось, что в отечество пришла "эра всеобщего примирения"?

– Согласен. "Примирение" представляют не иначе, как "полную победу и торжество идей коммунизма" и как всегда – в "отдельно взятой стране". С пустячным добавлением: "всех несогласных – к стенке!" Ничего иного и быть не должно! Они примирятся, но после того, как изведут всех, кого не успели извести когда-то:

– Кто не с ними – выходи! – бывший вражеский гауптман осознал до конца ужас прошлых деяний и покаялся. Искренне. Но не они.

– Так это ж немец, враг! Он обязан каяться, он проиграл войну! А я всегда прав во всём, что бы ни делал! У немца лагеря уничтожения были, а у меня – исключительно "места перевоспитания". Разница! Мои деяния всегда были правыми: "уперёт, к пабеде камунизма"! – только так, а "несогласных" – опять к стенке!"

– Заморская держава открыла "эру бесконтактных войн", а вы всё только калякаете о "высоких технологиях". Может, хватит? Не пора ли "приказом сверху" и вам открыть "эру поголовного просветления"?

Когда слушаю впечатления популярного сатирика о могучей заморской державе, то прихожу в восторг:

– "Какие же они тупые, эти американцы!" – но через совсем малое время начинают шевелиться нехорошие мысли, явно бесовского изготовления:

– Может и так, тупые они, но те, кто к ним убегает – ещё тупее? И сколько "тупых", озолотившись трудами "умных", убегают в "тупизну"?

Не получаются подсчёты, смех не даёт подумать: "зачем бегут? Чтобы отупеть там? Да, каким бы райским не было житие в заморской стране, а на родину будет тянуть всегда. Жаль, что на родине твою гениальность оценят грошами и высосут таланты до полного отупения"!

– …и продадут в заокеанскую державу…

И почему бы ещё большему количеству иностранных граждан слёзно не попроситься к нам на "заострение"? Как всегда, "молчит Русь, и нет ответа". Воистину, велик писатель!

Моя колокольня особенная, и в какую сторону не посмотрю – вижу только себя! Себя, "родного, единственного и неповторимого"!

* * *

Стояли тихие осенние дни. По среднерусским календарям пора бы лить печальным и нудным осенним дождям, но дождей не было и небо продолжало оставаться насыщенного голубого колера. Синеву небу добавлял дым горевшего зерна элеватора.

Монастырские граждане бегали на пожарище в надежде что-либо унести из того, что ещё не сгорело. Ходил и отец. Принесённое зерно, "поджаренное", ни на что не годилось, но и погибший продукт отец уносил не без страха:

– А что нам будет за хищение "социмущества", когда вернутся "наши"!? Быстро, быстро набирай, некогда разглядывать взятое, дома разглядишь! Зима мимо кельи не пройдёт, заглянет и спросит:

– А что у вас, любезные, в мисках? – и главный, первый и страшный грех христианства "гордыня" – отходил в сторону…

– …не за что было ему ухватиться… "Инстинкт хомяка" сидел в каждом… Сидит и сейчас… И впредь покидать вас не собирается – "поддел" бес.

Сегодня смотрю с высоты "колокольни", кою получилось соорудить и думаю не без помощи "квартиранта" из потустороннего мира: "тактика выжженной земли" понятна и эффективна, но почему она так трудно принимается простым народом? Из-за его темноты?

– … потому, что он "простой"… с "низким уровнем компетенции" – влез напарник и продолжал:

– Тактика "выжженной земли" губительна для врагов, а местные даже и на выжженной земле умудрялись выживать: земля-то "родная"! Как она позволит "протянуть ноги"?

Землю выжигали ваши "большие" полководцы не спрашивая разрешения у выжигаемых… Об этом в Истории много сказано, а вашей – особенно.

Зачем нужно было поджигать элеватор с хлебом? Почему "просравшие" войну "полководцы" не обратились с речью к остающимся "под иго" гражданам:

– Товарищи и просто граждане! Соотечественники, мать вашу! Если вы не смогли, или не захотели, предательские ваши морды, отстоять город перед нашествием врагов, или убежать из него "перед лицом надвигающейся опасности", то для терпимого, сносного и временного, я подчёркиваю – временного! проживания "под игом", мы отдаём ваш хлеб с элеватора. Мы одного племени люди. Заберите хлеб! Прошлый опыт сокрытия продовольствия от советской власти у вас преогромный и редкий, учить прятать зерно не нужно, советская власть хорошо помнит ваши способности в сокрытиях! Так неужели не сможете провести и оккупантов!? Иного народа, мудрее и хитрее, чем вы, в таких делах не найти во всём видимом мире! В сокрытии доходов от налогов и до сего дня нет вам равных! Берите хлеб! "Советская власть и её мудрый центральный комитет ВКПб во главе с товарищем…." обделались по уши и не смогли уберечь вас от войны, или не хотели, суки! так хотя бы таким манером компенсируем нашу прошлую дурь…" и т. д.

– "Аверс" медали. "Реверс" мог быть иным: куда оставшиеся с врагами граждане пустили излишки зерна, допусти советская власть фантастику и не спалив основной продукт питания: зерно? – Я бы завёл кур и ещё какую-нибудь живность.

– Куры в монастыре? В оккупированном городе? У тебя бы вмиг всё "реквизировали для нужд германской армии".

– Нет, не всё! Немцы не дураки, они не стали бы "рубить голову курице, что несёт золотые яйца". Это у нас до сего дня прекрасно проживает "родной метод взаимного удушения", а немцы такое понять не могут. Налогом меня бы обложили – и всё! Абориген, занимающийся птицеводством, в партизаны не пойдёт! Мог бы из зерна и самогон гнать… – …и с потрохами был бы продан "своими" пьяницами? Те, которым отказывал в "пивном кредите"?

– Тогда остаётся смолоть зерно в муку и выпекать хлеб….

– …ожидая каждую минуту реквизиции… Без неё – никуда – как бы не фантазировал о подаренном советской властью зерне – фантазии непременно сходилось в угол, из которого не было иного выхода, как только жрать неаппетитное варево из подгоревшего зерна! Кто-то более мудрый, чем я, знал правильный выход: "сжечь зерно"!

Не претендую на правоту суждений потому, что "колоколенка" у меня низкая, ни хрена с неё не вижу! Ни того, что было позади, ни того, что будет впереди. Даже и то, что сейчас творится – не понимаю. А может и не нужно что-то понимать? Медицина говорит, что в мозгу среднего человека имеется некий регулятор не позволяющий думать над явно неразрешимой проблемой. У гениальных людей такой "регулятор" отсутствует.

Поэтому даже при очень большом желании понять что-то трудное, а затем выполнить – у меня ничего не получится.

Кто ставит "регуляторы" и барьеры в "компетенции"?

Хотя и обидно сознавать наличие такого барьера, но временами бывает и приятно: "как хорошо, что не дано понимать весь этот бордель! Если мой организм имеет какие-то охранительные барьеры, то ему лучше знать, где и как их расставлять для своей защиты от нападений"!

Глава 65.

Время тишины.

Война «свалила» на восток, и в монастырь пришла тишина. Делать такое заявление – «гневить бога»: на отсутствие тишины насельникам монастыря грех было жаловаться.

Не без следа убежала советская власть: брошенным гражданам она оставила лозунги и призывы:

– "Враг будет разбит – победа будет за нами!" – оно, может, всё так и будет в будущем, а пока что немцы город взяли, и когда разгром врагам учинят – убежавшие на восток оккупированных не известила. Хотя бы вот так:

– Бля буду, но через месяц – вернусь! Терпите и не вздумайте мне изменить!

Лозунг о будущем разгроме врагов затмевался заботами о прокорме на каждый приходящий день. Каков процент горожан меняли местами лозунг о разгроме врагов и заботу о пропитании – не знаю.

– Не прикидывайся идиотом! Всё прекрасно знаешь!

– Никто тогда не произвёл "опроса общественного мнения" в среде насельников монастыря по теме: "Вы верите в лозунг, что оставили вам "вышестоящие товарищи"? – сколько жителей монастыря верили в незыблемость лозунга о будущем разгроме врага – мой малый возраст и знания не позволяли знать.

– Ещё раз: не прибедняйся!

– Бесяра, был договор не употреблять словесные "выверты"? Почему нарушаешь?

– Ох, уж эти вечные ваши заботы о хлебе насущном! Не вам ли тысячу лет говорили, что "не хлебом единым жив человек", а лозунгами, спущенными "сверху"!? Вам бы только утробу набить, а что гинет государство "рабочих и крестьян" – наплевать!

С чего началась оккупация? С регистрации. Новое и непонятное слово. Её помянул отец после первой вылазки в город.

– Регистрацию проводят – неслыханное ранее слово означало простое намерение оккупационных властей: провести учёт всех, кто верный своим родным хижинам остался на месте и не ударился в побег на восток… Не медля враги предупредили: "уклоняющиеся от регистрации граждане автоматически перемещаются в разряд врагов Рейха"! – коротко и понятно.

Следом пошли другие разговоры, теперь уже о другой "директиве", с востока, но не менее приятной: "всякий, кто посмеет выполнить приказ оккупантов о регистрации – будет осуждён советским судом полным "букетом":

а) "изменник родины",

б) "предатель"

в) "враг народа"!

Оставшиеся в оккупации обитатели монастыря вспомнили о персонажах греческой мифологии Сцилле и Харибде. Но не все, ничтожный процент. В каких долях, и сколько жителей монастыря разделились в симпатиях к той, или другой из упомянутых особ – и этого не знаю. Не было тогда ВЦИОМа, да и основная масса насельников монастыря ничего не знала из греческой мифологии, мудрёные слова, "Сцилла и Харибда" ни о чём говорили. Им были ближе и понятнее свои, родные и вечные "хрен" и "редька". О любимых растения они знали, что:

– Хрен редьки не слаще! – не указывая конкретно, кто на то время был "хреном", а кто – "редькой". В сложившейся обстановке единицы применяли и другие отечественные поговорки о "жерновах". Поминали "огонь да полымя", "молот и наковальню". Последняя пословица не имела хождения в монастыре потому, что её написал Хенрик Гейне, а он был из Германии.

Ничего не знаю о том, что говорили жители других оккупированных городов, но монастырские обитатели рассуждали:

– Оно, конечно, может всё и так, может и не следует регистрироваться, но советская власть – во-о-он где, а немцы – рядом, с винтовками ходят и "аусвайсен" с прохожих требуют! – без возражений и страхов "что будет мне, когда наши вернутся" выполнили приказ оккупантов о регистрации.

Были тогда очереди на регистрацию, какие сегодня можно видеть в наших канцеляриях при получении нужных бумаг, не было их – и этого не знаю. Те, кто получал Ausweisen во вражеских комендатурах времён оккупации, сегодня, естественно, старые люди. Дисциплинированные и пуганые советской властью люди, но и они "обнаглели" до такой степени, что сравнивают процедуру получения документов у врагов с нынешними условиями получения "бумаг". Сравнения не в пользу "родных":

– Зря немцы не остались у нас! Они бы порядок навели! – это не слова беса, и не я за него говорю, такое в полный голос сказал старый человек в одном из "присутственных" мест города. Да, из тех, кто помнил оккупацию. Ужаснее предательства слышать не приходилось! Вот что значит хотя бы раз побывать в оккупации!

Имелись у советской власти основания гневаться против ослушников, что не пожелали покинуть родные норы и двинуться на восток? Верная себе, как всегда, "перегибала": разве ты не требовала "беспрекословного послушания" от подданных? Не она ли приучала жёсткой рукой граждан к дисциплине? Тысячи бумажек для моего проживания – не её ли старания? С чего это вдруг теперь требуешь к себе большего почтения, чем к пришельцам!? Как я мог, основательно тобой дрессированный в прошлом, совсем, как цирковой медведь, различать, чей подо мною велосипед? Советский, или чужой?

– А патриотизм!?

– А был ли он? Если и был, то к сорок первому крепко покачнулся… "выветрился"!

У советской власти ума не было, но хитрости – в избытке. Когда видела приближение момента заполучить по морде, то немедленно вспоминала о "родине" и о начинке: рядовых тружениках. Родины без народа не существует, но кто постоянно напоминал, что народ "всячески обязан любить и защищать родину" – и этого мне не дано было понимать. Перед "родиной" отступали закоренелые предатели: "как против родины идти"!?

Расчёт выл верный, но исполнение – не всегда: у меня и у секретаря обкома на тот момент была "одна родина", но с разницей: секретарь любил её "беззаветно", то есть без оговорок, а я вспоминал о родине тогда, когда забывал о секретаре. Любить родину и секретаря обкома в родине никак не получалось!

И ещё была разница между моей любовью к родине и любовью секретаря обкома: он мог "именем родины" от меня избавиться, а я от него – нет. Когда происходило "очищение" от меня – естественно, "очищалась" и родина.

Но бывало итак, что родина очищалась и от секретарей. Было, было такое. Если кто-то очищал отечество и от него, то такое могли совершить только "враги отечества".

Было и третье отличие, но не основное, не главное: секретарь обкома одну сиську у родины сосал, а за другую – держался, предлагая остальным гражданам любоваться "картиной величия родины":

– …как велика и прекрасна она! – закончил бес главу сиськами родины.

Глава 66.

Продолжение тишины.

С учётной бумажкой в кармане оккупанты позволяли перемещаться по городу в светлое время сколь угодно. До комендантского часа враги к оккупированным советским гражданам претензий не имели, враги страдали меньшей подозрительностью, чем нынешние "работники правоохранительных органов" стольного града. Bite, "шпацирен", гуляйте, то есть, по улицам родного города!

Нужда в хождениях по городу появилась с первых дней оккупации и называлась "волка ноги кормят". Древнее, никогда полностью не исчезавшее название. Оно, с перерывами различной длительности, всегда приводило нас на базар. Это в других местах и в иное время "все дороги вели в Рим", а у нас в оккупацию все дороги сходились на базаре. Во все смутные времена, будь то оккупация, или перемена строя, все наши дороги вели на базар.

– Базар – основа человеческого существования! Его Величество Рынок!

– Набрал "Его Величество Рынок" и первые буквы складываются в название современной валюты Европы. Как называется такое явление? – "Абвеатура".

– Это что же проглядывалось в оккупацию!? Если захватчики чтили и уважали рынок, то и захваченные не менее захватчиков ценили его!? Или больше? Потому, что изголодались по рынку? И те, и другие понимали, что рынок – "основа цивилизации" и пропитание военными действиями не заменишь! Пропитание не требуется мёртвым, а живые хотят выполнять "питательный" ритуал три раза в сутки, но поскольку время военное, то о каком трёхразовом питании речь вести"?! Хватит и двух! Но желательно – каждый день! И только "мудрая" советская власть не могла понять столь простой истины…

– Всё она понимала, сука, знала, что такое "рынок", но понимала и то, что если дозволить рынку "поднять голову", то ей немедленно придёт конец. Советская власть погибла от рынка, что и случилось в известные времена.

Выполнение чужого приказа о регистрации, убежавшая "советская власть" считала не менее тяжким преступлением, чем встреча врагов хлебом/солью. Хлеб и соль стояли на первом месте в длинном списке предательств, и были наиболее тяжким. Далее следовала "выдача советских патриотов" оккупантам, "служение врагам с отягчающими обстоятельствами". Пожалуй, никто более жестоко не отягчал личное будущее, как полицаи.

Каким, по тяжести, было преступление отца, когда принимал участие в перевозе "военной техники и живой силы противника по захваченным железным дорогам страны советов" – не берусь судить. Ясное дело, что мне хочется "реабилитировать" отца, но бес сказал:

– "Реабилитации" не будет, не требуется ему таковая! В других сферах пребывает родитель твой, а там на всякие здешние "реабилитации" помочиться хотел! Правда, нечем ему мочиться. Желание обелить прошлое отца у тебя по причине. Полное сходство со случаем, когда у начинающего что-то соображать молодого человека умирает близкий и любимый человек. Пребывая в горе, коему страдающий не может дать объяснения, юноша клянётся стать "светилом медицины" и "отныне и до скончания века" не допустить ни одной смерти близких ему людей! И с тобой такое творится, но с небольшой разницей: если молодой клянётся стать "светилом медицины", то ты почему-то взялся за "отмывание" отцовых грехов в конце своей жизни.

– Сегодня самому жесткому убийце дают адвоката, так почему прошлых предателей нельзя "реабилитировать"? Не дело! Надо уточнить и разобраться в поведении бывших предателей народа! С кого начать?

– Разумеется, не с тех, кто "просрал войну", как соизволил выразиться "вождь и учитель всего советского народа" в первые минуты после получения вестей о войне. "Вождям ваша адвокатура" ни к чему, они никогда в разряд "предателей" не войдут. Как "дураки и мерзавцы" – да, пожалуйста, сколь угодно, можно в эту категорию их занести, но как предатели – нет и нет! В число предателей не входят и "вращатели гузном". Их считают "честными исследователями Истории".

– Что это за категория?

– Самые нужные вам люди! Из тех, кто всегда и всё знает. Всё, что непонятно одним – известно только им. "Просвещать темных" они начинают так:

– А вы знаете!? А вы понимаете!? – и после такого вступления начинаются сказки, сочинённые не ими, но "вышестоящими товарищами". "Вращатели гузном" – самая отвратительная порода, худшая, чем любой предатель. И ещё раз запиши: "предать можно то, во что верил и чему поклонялся"…

Глава 67.

Размножение вражеских прислужников.

Любого умершего можно поминать каждый день… или два раза на день…

Самоубийц (суицид), и людей, взятых водой, огнём и петлёй, православная вера разрешает поминать один раз в году. На "фоминой неделе". Канон церковный такой, "правИло веры". Но в "каноне" нет ни единого слова о том, можно ли поминать повещенных и расстрелянных "по приговору советского суда".

В "казни через повешенье" без верёвки не обойтись. Справедливо я был повешен, или по ошибки меня лишили жизни? "Раба божьего" можно отпевать? Нет ясности: как быть сегодня с церковным отпеванием останков убитых шестьдесят лет назад воинов? Вынули кости, отпели и опять в землю под "символ победы", красную звезду закапывать? Или менять "опознавательный знак"? А вдруг кости были "комсомольские"!? Атеистические? Как жить далее, если и до сего дня кладбища, наши "места печали и скорби" делятся на "воинские" и "цивильные"? На воинском кладбище крестов не ставят, хоть десять панихид по убиенным отслужи:

– "Воинским уставом советской армии крест не положен"!

Где сегодня похоронены предатели – никто не знает, не уделяют могилам предателей внимание…

– Ни одни предатели лишены внимания, у вас и герои неизвестно где лежат…

Первыми в списке предателей помяну граждан города, кои удумали встречать вражеского коменданта "хлебом/солью". Не знаю имён и фамилий, но уверен: "их имена, проклятые всем советским народом" будут храниться вечно! Нет, не в "памяти народной", а в спецархивах. Нынешним гражданам города память о качестве поднесённой немецкому коменданту ковриги хлеба не нужна.

– Бесяра, хочу спросить: а хлеб, что обычно подносят именитым гостям, куда потом девают? Поедают на "торжественных обедах по случаю…"?

– Голубям крошат… Трудно сообразить?

Собрался проявить интерес к бывшим предателям в полной мере потому, что поверил в приход демократических времён в отечестве нашем. Вера моя до того дошла, что однажды удумал появиться в упомянутой выше конторе с желанием взглянуть на документы о "предателях и отщепенцах прошлого", но, посмотрев на точно такую публику нынешнего времени – передумал:

"Прав Екклесиаст: "… и нет ничего нового под солнцем". Чего поминать старых отщепенцев, когда свежих в избытке"?

Но древний страх сидел во мне! – оно, это древнее, сидит во многих из тех, кому сегодня за семьдесят. Древний страх и желание наконец-то стать храбрым боролись так: "зачем упоминать имена и фамилии граждан города, что надумали встретить коменданта-немца, врага-захватчика хлебом с солью? Если коменданта встречал Сидоров, то всех ли сидоровых сегодня следует подозревать в прошлом предательстве:

– А ты не потомок того Сидорова, который… – не следует "Сидоровых" вписывать в поминальник предателями, но хочется. Если первым впишу Сидорова в "предатели" – гарантия, что меня никто туда не впишет. Подводя кого-то под "статью о предательстве", всегда важно соблюдать принцип "держи вора!" Хочется защищать предателей, но хотелось бы добраться и до корней столь ужасного проявления человеческой натуры.

Могу говорить только об отце-коллаборационисте, а о других "вражеских приспешниках" скажут их потомки. Или застесняются и умолчат?

Говорить о предателях трудно, но есть единственное облегчение: они мертвы, и что-то добавить к нашим словам не могут.

– … или не хотят: прошлое предательство "не актуально". Можно упереться в изобретение: "говорить о мёртвых только хорошее, или ничего"..

Изменники входят "в зону молчания", их не следует поминать.

Но если нарушить договорённость, как "пакт о ненападении" между советским союзом и Германией и что-то рассказать о мёртвых предателях, то сказанное обязательно должно "покрыть их вечным позором". Каким слоем презрения покрыть предателей – решать специалистам по таким "покрытиям".

– Как, почему и отчего люди становятся предателями?

– Чего так раскудахтался о "хлебе-соли", что преподнесли коменданту именитые жители города? Что такое: "хлеб-соль"? Всего лишь "Декларация о намерениях". Присутствовал на том "мероприятии", знаю, о чём думали именитые граждане города, когда выражали покорность новой власти поднесением плохо пропеченной ковриги хлеба на фаянсовом блюде фабрики Кузнецова…

– И что?

– "Посмотрим, что ты за птица, герр комендант и о чём "петь" собираешься!

– Эх, ну почему не было меня на площади перед зданием бывшего "дворянского собрания"!? С моей-то памятью? Я бы видел, как низко, или не очень, склонились в поклоне русские "осколки прошлого" перед немецким комендантом, видел бы их глаза и сегодня написал о них…

– Не страдай: поклонов коменданту не было…

– Утешил… Может, знаешь, что думал и комендант, принимая покорность города?

– Разумеется! Комендант чистейшим немецким языком о подносителях "хлеба/соли" думал не лучше, чем именитые граждане о нём:

– По рожам вашим видно: шельмы вы! – разницы в "комендантах" не бывает, они одинаковые. Взять вашего нынешнего губернатора, а в прошлом – секретаря обкома. Семьдесят лет "выше и чище" секретарей обкомов никого не было, не считая политбюро, и вдруг – нате вам – секретари обкомов, эти "образцы верности коммунистическому учению" без взмаха волшебных палочек превращаются в не менее "верных и преданных сторонников "возрождающегося русского капитала"! Капитала, коего когда-то враги с Запада пытались у вас возродить. Что могло быть сегодня, не прогони врагов вчера? Кто на сегодня бывший секретарь обкома? Правильно, губернатор: только большая шельма в прошлом могла добраться до областного партийного секретарства. Вот как такую свою "переориентировку" объяснил "широким массам трудящихся губернии":

– Если раньше думал о "благе народа", то почему в "новых" условиях перестану думать о вас, мои дорогие" – если губернатор тульский – поминает "дорогих туляков", если курский – "курян". Потом идут "брянцы", "калужане", "орловчане", "тамбовцы", "воронежцы" и "липчане". "Красный пояс" в полном наборе.

– От строчки к строчке ужас усиливается! А как быть с памятью "тов. губернатора"? Почему он изменил учению "вождей"?

– Интересно рассуждаешь! Кто и когда во имя идей отказывался от чёрной икры и шампанского? Встречал таких ненормальных? Покажи пальцем? "не видно", говоришь? И не увидишь! Их нет, а если такой и отыщется, то вы его немедленно канонизируете. Ага, "святым" делаете. Набирай вставку о коменданте…

– О чём будет петь наша "пластинка"?

– Не о "чём", а о "ком"…О коменданте…

– Что-то важное?

– Нет. Быт господина коменданта. Набирай:

"…какое число граждан города было убито по приказу "герра коменданта" – неизвестно. Вроде бы комендант вообще не вмешивался в вопросы "кого казнить, кого – миловать". Комендант оккупационного прошлого – родня нынешнему "хозяину" города с небольшим отличием: немец-комендант не занимался "вопросами реформы жилищно-коммунального хозяйства". И цены на проезд в общественном транспорте города не волновали господина коменданта: городской транспорта отсутствовал.

Было так: приехала некая женщина в ваш город сестру проведать, а тут война началась! Гостье следовало бы домой убираться, в свой город, на востоке, да что-то замешкалась:

– Поди, не долго война-то будет, скоро красная армия врагов назад погонит! Сила-то какая! – время шло, красная армия врагам поворот не делала, а всё пятилась, да пятилась с большими потерями "в живой силе и технике"… Проохали и проахали сестрицы, а потом и уехать не было возможности… Так, приехав навестить родственницу, женщина оказалась в оккупации. Как потом оказалось, до её родного города врагам не дозволили дойти.

Пришли оккупанты, принесли зиму, а вместе с зимой – полный набор "бедствий военного времени", и главным среди них был, как всегда Его Величество Голод… Война без голода – не война!

За зимой обязательно приходит весна, а весной на Руси ещё никто не умер голодной смертью. Чему ещё не пропели гимн?

– Не знаю… Мы поём гимны без разбора, всем, кто на язык попадается.

– Вот чему не пели: клочкам землицы при домах, огородам… Кормильцам и спасителям от голодной смерти. Приезжая и говорит сестрице:

– "Салат нужно выращивать. На продажу. От немцев заказ поступил" – что заказ был не от рядовых, а от самого господина коменданта – и об этом поведала сестре деловая женщина. Как вышла на заказ выращивать салат для господина коменданта – "ланг гешихте", как говорят немцы, но только весенними днями работа закипела. Салат растёт быстро, и через положенное время ярко-зелёные листья радовали глаз огородниц.

Ах, какая это была картина! Враги снабдили огородниц большой плетёной корзиной:

– Только под салат! Ничего иного в корзину не класть!! – в оговоренные сроки к дому женщин подъезжала машина коменданта, водитель сигналил, огородница выходила из дома с корзиной овоща, садилась и её везли к дому, где проживал глава города… "мЭр", по– вашему…

"Салатницу" вели на кухню, её встречал повар, устраивал проверку продукта, и сказав:

– Gut! – рассчитывался.

– Ужаснейшая форма коллаборационизма! Враждебная и чужая культура: личный шофёр коменданта приезжал за русской огородницей! Всё не так, всё неправильно: никто не должен был приезжать за салатом! Ты сама а приди к дому, подожди не малое время, пока повар не соизволит выйти и взять зелень. И покочевряжиться русским обычаем:

– Хреновый салат! – чтобы цену сбить…

– Попробовал бы кто-то такое сказать тогда!

* * *

Немного об испорченной репутации города: после военного и большого пролития крови, вернувшаяся к прежнему правлению советская власть с подносителями хлеба/соли оккупантам обошлась, естественно, круто. Но только с теми, кто не смог убежать вместе с врагами в нужное время. Имена изменников и предателей навеки были прокляты, и по канонам православия их поминать нельзя до сих пор. Или к настоящему времени запреты сняты, и поминать предателей можно? Если хорошо заплатить служителю культа, то почему тот откажет в малости, как поминание «предателя и изменника родины» имя рек? Если служитель культа педерастов «благословляет на брак», то «вражеский прислужник» чем хуже? Да и как служитель узнает, кого поминаю? Предателя, или героя? Стану объяснять «работнику культа», что он будет править панихиду по бывшему предателю? Нет, разумеется… Бог сам разберётся…