Текст книги "Прогулки с бесом, или "Gott mit uns"!"

Автор книги: Лев Сокольников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 64 страниц)

"Всё течёт и всё меняется": на сегодня тропа к кинотеатрам заросла и кинотеатр погиб в поединке с телевиденьем, в нём не демонстрируют "шедевров", и в его теле, как черви, завелись Second Hand с двумястами килограммами зарубежной "вторичной продукции" и массой других мелких торговых точек… Любовь к "Секонд Хендам" появилась автоматически: тамошние вещи чем-то напоминают старые фильмы.

А тогда уплотнял тропу ногами потому, что спешил. И вдруг слышу:

– Молодой человек, сказать вам, почему немцы войну проиграли? – ничего себе "выстрел"! Останавливаю бег, оглядываюсь: на лавочке – женщина средних лет, ухоженная, а потому и приятная. Всякая женщина с юмором всегда красива и приятна, а в той много сходства с дедком из автобуса третьего маршрута, что однажды предлагал "свернуть шею" родному государству. И я сделал "стойку"!

Женщины была какая-то необъяснимо аккуратная в одежде, и ещё что-то такое было в ней, чего описать нашим богатым языком всё же не рискну. Коренной француз, настоящий галл, применил бы "шарм", но поскольку о французском "шарме" на тот момент ничего не знал, то пользовался родным, не уступавшем французскому шарму, "изяществом".

– Слушаю Вас!

– Немцы-то, дураки, отступали всё по дорогам, да по трассам, а наши шпарили напрямую! Вот первыми в пустом Берлине и оказались! – вот оно в чём дело! Так всё просто: мощь армии и вся сила оружия – пустяки! Оказывается, всякая победа заключается в правильных отступлениях! Если отступаешь неправильно – тебя поправит заградительный отряд НКВД. В сорок первом, оказывается, мы правильно отступали и первыми в собственной столице оказались! – вот оно что!

Женщина в скверике явно была из тех, кто побывал в оккупации, как и я. Не иначе. Была она и на работе в Рейхе, но что толкало на посев "не советских", ироничных мыслей в "неокрепшее сознание подрастающего поколения" – не знаю…

– Объяснение простое: её подсознание постоянно сравнивало вражеское прошлое с "советским и дружественным" настоящим.

– И кто проигрывал в сравнениях?

– Во избежание моего осуждения – ответа не будет. Как отвечают те, у кого "рыло в пуху" и кому не хочется отвечать во избежание неприятных объяснений?

– "Без комментариев".

– Вот-вот!

Много позже, минуя бесовское наущение, самостоятельно додумался до того, что всякая война состоит из двух основных частей, когда:

а) ЭТИ наступают – ТЕ отступают,

б) ТЕ наступают – ЭТИ отступают.

– И не забудь добавить, что не менее главное в каждой войне – это "линии".

– Что за "линии"?

– Ну, как же! Была "линия Маннергейма", "линия Мажино", линия "Зигфрида". Отступающий, если его опередил наступающий, должен, как можно выше поднимать руки и показывать наступающим, что они пустые.

– Твои наставления меня не касаются. Я – стар, мои "войны" окончены.

– В итоге всякая война – это всегда движение. Куда и к чему – неважно, главное – двигаться. А всякое движение – уже прогресс, поэтому все войны называются "двигателями прогресса". Ничего иного, помимо прогресса, от войны ждать не следует. В войне нет "худших" и "лучших", в войне таких категорий не бывает. Иначе это была бы не война, а что-то иное… вроде футбольного матча.

Какой очередной "шедевр правдивого советского кино" тогда проглотил – не помню, а вот как изящно и красиво милая умница дала по моей морде – запомнил "на всю оставшуюся жизнь".

Эх! Ну, почему бы тогда не плюнуть на "шедевр", и вместо вонючей парилки кинозала поговорить с женщиной на свежем воздухе!? Сколько всякого интересного она бы могла рассказать!? Что несло меня в тот душный и неароматный зал кинотеатра? Привычка? Глупость врождённая? Она, но приобретённая?

Позже пришло понимание: "да, она была за рубежом у "проклятых врагов", только они могли придать такой шарм "рабам с востока". Что же получается!? "Мы – не рабы, рабы – не мы", мы алмазы, коим нужна всего лишь огранка в иных землях!? Точнее быть не может! Как "дважды два"! Откуда было взять такому шарму? Почему она так отличалась от других соотечественниц, кто не побывал в раннем детстве, или и в поздней юности "в фашистской неволе"? Сейчас думаю, что она и немецкий язык знала.

Но это сейчас понимаю, а тогда был совершенным болваном. Куда на тот момент подевался мой личный опыт проживания за рубежом? Кем и чем он был "затёрт" на то время? Или я от него бежал в зал кинотеатра? "Приобщаться к великому"? Превращаться "в советского человека"?

Хотелось бы провести опрос "общественного мнения" на тему: "что вы можете сказать, как отрицательного, так и положительного о факте пребывания на вашей территории врагов? Изложите на всеобщее обсуждение все "минусы" и "плюсы" вашего пребывания у врагов в качестве "раба с востока"? Если будет хотя бы один маленький "плюс" – не забудьте и о нём? "Здание нашей истории", как и всякое иное здание, сложено не только из одних красивых кирпичей!

В каком году открыто было сказано, что "вождь мирового пролетариата" устроил переворот в России на денежки из Германии? Об этом, за много лет до публикации факта в биографии "вождя" в нашей "честной и объективной печати", знали лишь те, кто побывал на принудительном "обучении труду и шарму" в Европе. Лояльные советской власти граждане, кто не подвергся "вражескому разлагающему влиянию", много лет восторгались "шедевром советского кино" с названием "Человек с ружьём" и не меньше млели от фильма "Ленин в восемнадцатом году". Посещение склепа с куклой "вождя" приравнивалось по значимости с посещением Киево-Печерской лавры. Что толкало граждан на посещение склепа? "Святая любовь к вождю"? Или рядовое любопытство на тему: "как может обычный труп так долго храниться"? – что труп не совсем обычный – и это учитывалось. Или возможность сказать в компании при случае "и я был в мавзолее"? Кому было хуже в "стране победившего социализма": тем, кто умилялся от любви к трупу, или тем, кто знал правду о трупе? Знал, что "вождь" – совсем и не вождь, а "забубённая личность и несчастье земли русской"? Рядовой "сукин сын"? "Наёмник капитализма"?

И какими словами было описать муки граждан, кои знали подноготную о трупе и молчали? Ни в подпитии, ни во сне и даже самому большому другу своему, не имели возможности заорать:

– Да козёл он был вонючий, этот ваш "вождь"! Кому молитесь, дураки! – не может быть иной, большей муки, чем указанная! Она ужаснее, чем находиться рядом с женщиной и ничего не мочь! Ни один резидент, и ни одной разведки мира не испытывал такое: много знать и "держать знания при себе" многие годы из опасения лишиться головы!

Глава 46.

Монастырь. "Крайродной"

Когда кто-то говорит о себе, что он появился на свет в «стольном граде», то заявитель гордится сим фактом и ждёт невысказанной зависти от слушателей. Заявление всегда предусматривает некоторую зависть от тех, кто не имел счастье родиться рядом с ним:

– Ишь, в столице родился! Столица-то у нас одна на всю страну! И какая столица! На зависть всем!

Место моего рождения ни у кого не вызовет чувства зависти потому, что я родился в женском монастыре.

О монастыре могу говорить бесконечно потому, что он неиссякаем, как родник.

По каким канонам и правилам в стародавние времена на Руси строили "святые обители" – не знаю, но слабые фантазии мои привели к таким соображениям: святость может пребывать только в недоступном месте. Наверху. Святости в низах не бывает, поэтому обители всегда старались возвести, как можно выше к "горнему", высокому, то есть. На горах, на холмах и возвышенностях строили "святые обители", и такое делали с единственной мечтою: "если не праведностью, то хотя бы положением, быть ближе к небесам"! Чуть ближе к небу чем другие – уже свята! Всё, до чего мы не можем дотянуться руками – для нас свято! С правителями дело обстоит так же.

Всё, что скажу далее о монастыре, может оказаться неверным потому, что о подлинной жизни в обителях ничего не знаю. Догадки, кои выскажу по ходу писания, могут оказаться неверными, ошибочными, а стало быть – ложными. Но они и не претендуют на точность. Догадки – они и есть догадки, чего с них взять!?

Что такое монастырь? "Удаление от мира", полное отречение от "мирского". Тишина, труд, пост и молитвы. Великие подвижники монастырского жития удалялись от соблазнов в леса и "пУстыни". В глушь.

Но и там, не взирая на пустынность, обитель окружалась стеной. Для чего? Стена – символ отделения одних от других, хороших – от плохих. Одного "нельзя" мало, стены надёжнее, прочнее и лучше. Представьте воинскую часть в центре города и без забора высотою в четыре метра с "колючкой" поверху!? Но и стены были не всегда надёжным средством для изоляции.

О чём это я? Это о Стене на Западе, но она с монастырскими стенами никак не была связана. Стены монастырей имели назначение удерживать агрессию со стороны "мира", но они не служили средством изоляции обитателей монастыря от "мира": монашествующие могли выходить из пределов обители.

С началом "борьбы с религиозным дурманом" в отечестве нашем, монастыри прекратили повсеместное существование как "обители духа". Чтобы добру не пропадать, новая власть отдавала их в пользование "раскрепощённым" гражданам. "Раскрепощённые" у нас всегда были неимущими. "Голь перекатная" в переводе на понятный язык.

В одном из таких монастырей я появился в свет. Монастырь был женским, "экспроприированным", отнятым у законных владелиц.

Вот его размеры: с юга на север – триста пятьдесят саженей, с востока на запад – триста. Древнюю "сажень" можно перевести в метры, но такой перевод ничего монастырю не добавит.

Новые, "советские насельники", получив от "революционной" власти "подарок" первым делом огляделись и увидели неудобство для себя: главные ворота. Поскольку входить и выходить через них в "мир" новым обитателям было "не с руки" – они понаделали дополнительные проломы, не предусмотренные прежними строгими монастырскими уставами. В самом-то деле, если мне нужно двигаться на запад, то за каким хреном я должен тащиться до центральных ворот, что были расположены восточной стене!? Зачем и для чего идти через весь монастырь, выйти из него и снова двинуться на запад? Таких чудаков в отечестве никогда не было, да и впредь таковых не ожидается.

Ворота в сегодняшнем моём представлении – это то, что можно закрыть и открыть, а если ЭТО висит на не совсем оторванных петлях – это не ворота. Да и вообще проломы в стенах, сделанные руками не отягощённых святостью новых "советских насельников", были не в пример удобнее. В северной стене были ворота, но "воротами" их называть было нельзя потому, что створок на них не было. Они благополучно сгорели в топках печей и плит новых насельников в первый год после их заселения. Пустые ворота без створов в северной стене относительно воспитанными жителями назывались "Грязными", а все остальные, кто был проще, называли их "сраными". Неприличное название ворота приобрели из-за дощатого сортира, что был сооружён недалеко от ворот заботами новой власти. Сортир был разделён внутри дощатой перегородкой, и в каждой половине было по три "посадочных" места: три для "М" и столько же – для "Ж". Хотелось бы помянуть гениальность строителей "санитарного сооружения": оно было построено так, что крышки люков выгребных ям располагались за монастырской стеной. Рядом с дорогой. Это было воистину гениально!

С мужской стороны в перегородке были проковыряны отверстия для одного глаза с надписями и рисунками. Что гласили надписи – этого я не знал по причине полной безграмотности. Место на человеческом теле, что было изображено на карандашных рисунках в сортире, был понятным, но почему оно так волновало художника – этого не понимал.

Заполнение сортира происходило быстрее, чем его очистка, и часто "санузел" переполнялся сверх крышки. Содержимое кишок монастырских пролетариев растекалось за пределы бывшего святого места. "Агрессивным" до предела туалет бывал в июльскую жару, и тогда неподвижный воздух над обителью становился нестерпимым и опасным. Все газовые атаки и на всех фронтах "Первой Империалистической" бледнели перед "ароматами" санитарного сооружения на "шесть посадочных мест" Когда невыносимая вонь достигала дальних улиц монастыря – тогда и появлялся старый человек с бочкой на колёсах и черпаком на длинной ручке. "Ансамбль" передвигался лошадью преклонного возраста. "Ассенизаторами" назывались работники тогдашнего ЖКХ, но за глаза спасителей народа от их же дерьма называли другим, старинным, ироничным названием: "золотарь" Обитатели монастыря упрощали название "золотарь" до понятного простому люду "говночист". Когда борец с общественными нечистотами приступал к исполнению обязанностей, а они заключались в том, что черпаком, размером в половину стандартного ведра для воды, на длинной ручке он черпал туалетную "благодать", то такое его занятие можно было смело причислить к вредительству. Лучше бы он этого не делал потому, что после его работы вонь в окрестностях монастыря становилась нестерпимой и поражала всё и всех в радиусе пятисот метров! Держалась вонь в безветренную погоду не менее суток и обитатели монастыря убеждались в истинности собственных поговорок: "не тронь говно – вонять не будет". В то время, как "золотарь" зарабатывал столь тяжким трудом пропитание, лошадь "золотаря" стойко переносила испытания, сопряжённые с профессией хозяина, отдыхала и жевала сено. Жуткие количества выделяющегося сероводорода не портили лошадиный аппетит.

Сортир сыграл важную роль в последующей истории бывшего женского монастыря. Сооружением пользовались обитатели близлежащих келий, до остальных домов его ежедневный "аромат" не доставал. Думаю, что дощатое строение на шесть посадочных мест позволяло свободно проживать обитателям монастыря во времена оккупации: ни одного немца в кельях, лежавших в радиусе действия туалета на шесть посадочных мест, не обитало.

Ничего не знаю о том, как советская власть изгоняла законных владелиц монастыря, но в женском исполнении по монастырю ходили рассказы, что выселение было жёстким и крутым: святым девам было приказано в кратчайшие сроки оставить кельи "и убираться по добру, по здорову на все четыре стороны"! Дополнительно было предложено возблагодарить судьбу за то, что так легко отделались "за многолетнее отравление религиозным дурманом сознания трудящихся". Обитателям других монастырей на "Руси святой", как повествует новейшая История, было хуже. История говорит, что советской властью было убито и замучено около двухсот тысяч служителей культа, а это, пожалуй больше, чем извели всякие там нероны с калигулами. В истории ничего не сказано о том, кто убивал соплеменников: сами, или убийц приглашали со стороны?

Монахини в полемику по таким пустякам, как вера, с новой властью не вступали. Это были умные женщины, и они понимали, что возражать новой власти – себе дороже. Власть-то "наша"! Оно и понятно: женщины, да ещё монахини – это кротость и святость, какой от них мог исходить ропот? Не ими ли придумана формула: "всякая власть – от Бога?"

– Придерживайся святые девы формулы: "всякая власть – от дураков", так, глядишь, и не пострадали бы! Вы "горели", и ещё очень долго будете "гореть" от уверенности, что "всякая власть – от бога" – сделал вставку бес – появись в те годы лик господа в небе, и гром небесный возвести гражданам "страны советов":

– Не было у меня злого умысла на вас, дураков и самоедов! – чудо объяснили бы "успехами советского кинематографа".

Отнятый монастырь, повторяю, был отдан люмпенам. За распределение чужого добра таким манером новая власть приобрела славу "народной и справедливой", а люмпены – чужие и ветхие кельи. Лозунг "Мир – хижинам, война – дворцам" выполнялся неукоснительно! Кому пришло в голову столетние деревянные монастырские кельи приравнять к "дворцам" – не знаю.

Изгнание монахинь породило короткую и ужасную легенду: "последняя из монахинь, покидая келью, что была в восточном углу недалеко от одноименных ворот, изрекла проклятие на головы тех, кто радовался их изгнанию из обители"

Подлинного текста проклятья монахини у меня нет, поэтому привожу вольный пересказ:

"Да будет проклято место сие! Да не прозябнет, на земле сей ни единого путного человека! Да произведёт она отныне одних пьяниц, воров и убийц!"

О дураках, как гласит легенда, речь на обряде проклятья не велась.

Иногда, с помощью слабой фантазии своей, и, не обращаясь за помощью к другу-бесу, пытаюсь представить сцену проклятия: как оно всё же совершалось, если вообще "имело место быть"? Как одни люди проклинают других? Громко? Тихо, шёпотом? Что меняется от того, в какой обстановке совершается проклятие? Сколько, и какие слова произносятся? Любой из нас может захлебнуться криком слов проклятья, или такое "удовольствие" могут доставлять другим только "избранные"?

В последующие советские времена, недалеко от своего "заката", в тёплое время года, женщина пожилого возраста ходила по центральному рынку и приставала к продавцам:

– Отдай нож! Прокляну! – и любому было ясно, что женщина больна. Или она готовилась занять место в лечебном учреждении с названием "дом хи-хи", или была выпущена оттуда с заключением "вяло текущий маниакально-депрессивный психоз" – разницу женщина не понимала. Старые, "битые" работницы прилавка не обращали внимания на требования больного человека "вернуть нож" и продолжали заниматься привычным делом: отпускать товар покупателям в сопровождении лёгких обсчётов. Молодые продавщицы – да, те пугались обещанного проклятия за неведомый им нож и вступали в дебаты о невозможности возвращения режуще-колящего предмета кухни. Следует вопрос: больная рассудком женщина владела искусством проклинать? Как было заявлять больному человеку, что она владеет искусством проклинать? Ведь не просто так угрожала: "Прокляну"!? Её проклятья обладали силой?

Кого поминала изгнанная игуменья в момент произнесения проклятья? "Воров, убийц и пьяниц"! Ошибалась матушка: убийца, вор и пьяница – "квинтэссенция" дурака. "Ошибка природы". Много лишнего игуменья говорила: достаточно было произнести одно пожелание о "появлении на месте сим одних дураков" – вполне хватило бы новым жителям монастыря потому, что в дураке сидит и пьяница, и вор, и убийца.

В силу проклятья верю, но берут сомненья: было оно? Трудно поверить, что изгоняемые монахини, эти кроткие, ангельские души, могли изречь проклятье на "христолюбивый" народ! В молитвах поминали гонителей, ибо "вера Христова" говорит: "благословляйте проклинающих вас"!

– Не верю в гневливость монахинь, но сомнения остаются: а что, если единая из них совершила грех и прогневалась не устами, а мыслью:

– "Да взяли бы вас черти, ироды"!? – что тогда? Этого достаточно для того, чтобы последующая жизнь незваных поселенцев пошла вкривь и вкось? Могли святые и кроткие женщины в момент расставания с обителью придти в молчаливую ярость? Ведь есть такая, тебе, бесу, о ней известно?

Я мог их гнать, глумиться над ними и всячески позорить, "коммунистическое учение" позволяло переходить все границы, а вот им проклинать – нет и нет! и ещё много раз "нет"!

Изгнание монахинь из родного места стало началом "эры безбожия" в отечестве нашем. Насколько глубоко разочаровались новые насельники монастыря в боге – и это неизвестно: по причине малого возраста не мог произвести "опроса общественного мнения". Удивляет и пугает такое: в самом деле, из "городка рабочих", как потом стал называться отнятый монастырь, не вышло ни одного порядочного человека. Пьяни, воров, убийц, забулдыг всех мастей и расцветок с общим названием "без царя в голове" – хватало в избытке! Появилось их в монастыре за семь десятков лет "процветания советской власти" предостаточно, но поэтов, композиторов, писателей, учёных, да и просто хороших людей, проклятая обитель не порождала. По этой статье проклятье сбылось на все сто процентов и продолжает сбываться до сего дня. Возможно, что есть хорошие люди, "прозябшие" на монастырской территории, но я их не знаю. Что остаётся думать о проклятьях?

– В ритуале проклятья – две стороны: "проклинающая" и "получающая". Кому тяжелее приходится в ритуале – понятное дело, что "получающим": какой-никакой, а груз. "Груз ярости". Вот проклинающий и освобождается от него… Облегчается…

У каждого, кто вышел из монастыря, имеется отметина. Не избежал отметины и я, но таковой и я, но "отметина" моя особенная: она постоянно понуждает рассказывать о монастыре. Постоянно и неудержимо что-то толкает на рассказы о лишних подробностях монастырского детства. Думаю, что это особый вид проявления проклятья монахини, и сколько ещё проклятых выходцев из монастыря, таких как я, проживает сейчас – не знаю.

О проклятии старой монахини хочется говорить языком ядерной физики, о которой не имею и малого представления: "проклятье старой игуменьи имело ограниченную массу".

Но если бы проклятье игуменьи пало на одного безбожника, то оно бы тяжестью своей и без промедления, раздавило бы проклинаемого! Проклятье, пусть страшное и кратковременное, но на одного – это много, не в подъём одному, но если, пусть и самое страшное проклятье изречь на большую массу народа, разделить на всех "порцию" – отрицательные свойства проявятся не так ужасно, как на одиночке: каждому достанется по кусочку. Много сходства с определениями из "природоохранной науки" о "предельно-допустимой концентрации вредных веществ":

– Умерьте страхи и продолжайте без волнений существовать отпущенные вам Главным Статистическим управлением пятьдесят семь лет жизни! "Предельно допустимая концентрация вредных веществ в норме"! Спите спокойно!

– Правильно мыслишь! От малой "порции" проклятья в дальнейшей жизни у тебя не будет высоких взлётов, но и падений, от которых ты мог бы растечься лужей говна – тоже не случится. Жестоких ударов Судьбы получишь, сильно бить по голове она не будет. Получишь лишь тихое и серое "прозябание" с незаметным финалом. Что говорят современные данные о числе перебитых верующих граждан "в стране советов"?

– Не менее двухсот тысяч убитых. Это только одних служителей, сколько извели рядовых верующих – этого не знает никто.

– Теперь представь, что половина убиваемых прокляла своих убийц и гонителей? Представил? Какова "предельно допустимая концентрация проклятья по всей России получается?

– Да-а-а, многовато! Не кажется, что и до сего дня мы в проклятых пребываем? Когда вижу, как мы регулярно из "куля в рогожу" попадаем, то начинаю думать:

– Кто и когда снимал с нас проклятье? И возможно ли такое вообще? Что за слово "прозябание"?

– "Прозябание" – со старорусского – "прорастание". "Советское радио" помнишь? "Вспашку зяби"? Особо не волнуйся, всякие "прорастания" тебя не коснутся. Проклятье старой монахини, если она его всё же "выпустила в эфир", было "проклятьем местного значения" и далее территории монастыря не распространялось. Имело определённую "зону действия". Что-то похожее на сегодняшнюю сотовую связь: когда срочно нужно куда-то дозвониться, но получаешь ответ: "клиент временно вне зоны досягаемости".

Другое проклятье, основное и главное, кое устроили себе – это саркофаг на главной площади стольного града. Оно масштабнее.

Если верить монастырской легенде, то я попадал в зону действия проклятья изгнанной матери-игуменьи, и этого вполне хватало на жизнь с названием "наперекосяк". Есть у нас такой сорт жизни.

Действие "общесоюзного саркофага", того, что до сегодня находится в "сердце родины", меня не касалось потому, что свою порцию проклятья я получил, а дважды проклинать у нас не принято.

Как говорят семейные хроники, за мой первый извод из жизни взялась дама Скарлатина. Есть такая особа среди детских болезней. Ничего не знаю из того, что сказала тогдашняя медицина о моём предстоящем "прозябании" на земле, но родители решили:

– Не жилец! – и положили под образа, как было заведено на Руси после принятия чужой и далёкой веры с названием "христианство". Были и другие обращения к чужому богу:

– Ты дал – тебе и возвращаем! – это была явная попытка отмежеваться от происходящего. Но я выжил.

Затем за дело взялся "дядя Дифтерит" и опять из "славной плеяды" детских болезней. И опять медицина, кроме "естественного отбора", ничего иного не могла предложить родителям, и те повторно положили меня под образа… У кого-то из родителей было сомнение:

– Если бог не захотел принимать его в первый раз, от скарлатины, то почему бы ему не отказаться ещё раз!?

И вторично я никому не понадобился, и неведомая сила оставила для дальнейшего "копчения неба": так у нас говорят о тех, на кого в будущем возлагать надежды не стоит. Так и говорят:

– "Не живёт, только небо коптит" – и всякий догадывался, о какой "копоти" велась речь. Как и чем происходит "копчение" неба – пояснений мы не делаем. Имеется и аналог "копчению неба":

– Ни богу – свечка, ни чёрту – кочерга!

Для чего я был оставлен? Зачем? Неужели только для того, чтобы сейчас писать об этом? Если проклятье старой игуменьи только так коснулось меня – это благо! Да и вообще повезло: не спился, не был вором и не испытываю желания лишить кого-либо жизни. Как в прошлом не испытывал желания лишить кого-либо жизни, так оно отсутствует и до сего дня.

Дотяну ли до времени, когда буду думать не о том, чтобы кого-то убить, а чтобы самого не прихлопнули – не знаю… Будущее наше заканчивается в ту минуту, как только появляется опасение быть самому прибитому.

– Утешу: всякое проклятие, как и радиация, имеет период полураспада". Это значит, что через восемьдесят лет после предания анафеме территории монастыря с призывом всяческих бед на головы новых насельников, сила проклятья старой монахини убавилась на половину. Возможно, что и на большую величину, но, на сколько – можно вычислить "эмпирическим" путём. Так скажу об отце твоём: он служил врагам за крохи и был причислен советской властью к лику "коллаборационистов" без всяких последствий для себя. Большим чудом и редкостью было такое явление в те времена!

"Вождь" российского пролетариата" сдал немцам Россию за куда большие суммы – и до сего дня в почёте пребывает: "преданная" Россия во всех городах и весях бронзовые памятники его "полного профиля" на видных местах держит! Ergo: продай Россию за большие деньги – и "благодарные потомки увековечат имя твоё памятниками по всем городами и весям", продай за крохи "родину-мать" – "и позор на тебе останется в веках"! Всё дело в цене.

Монастырь ныне восстанавливается, но не в прежней, территории. На месте старых келий новое поколение атеистов построило дома, и никакая сила их оттуда не удалит. В силу проклятья матери игуменьи новые поселенцы не верят, или о нём не знают, но спят спокойно. Если и знают о проклятье и всё же строятся – такое делают потому, что вооружены нашим древним и надёжным "авось, пронесёт"!

– Гляди-ко, Ванька дом затеял строить, надо бы и мне… – задуматься "а стоит ли на проклятом месте гнездо вить?" – нет, на такое у меня ума не хватило. Не могу думать: "с чего бы Ванька, плюнув на все запреты мистического свойства, всё же решился строить на проклятом месте"?

– Место, пусть и проклятое, но в городе!

– Обрати внимание на прочность людей: сегодня заражённая радиацией зона вокруг саркофага будет, пожалуй, страшнее, чем твой проклятый монастырь, но там живут и ничего не боятся!

Как складываются жизни новых поселенцев на проклятом месте – не интересовался. Не покупаю губернскую газету с объявлениями о продаже недвижимости. Возможно, что у строителей потом открывались глаза, и они продавали дома без объяснения причин, возможно, но я, повторяю, такой информацией не интересуюсь. Связывать продажу новостроек со старым проклятьем не стану и потому, что факт продажи домов на проклятом месте ни о чём не говорит. Причины продажи недвижимости, помимо древнего проклятия, могут быть и другие. Не стану утверждать, что после окончания стройки на хозяина дома навалилась непонятная хворь, да такая, что никакие "официальные" лекарства в начале болезни, ни лечение у знахарей в конце, не приносили исцеления больному. Обладатель шикарных хором перестал радоваться жизни:

– Место менять надо! – выносила приговор какая-нибудь известная, и ещё больше сопливая бабка-знахарка, узнав, где живёт её пациент. Хотя наши бабки-знахарки, как правило, сопливые, но не выполнить их рекомендации ещё никто не отважился. Если всё же находились такие храбрецы, то ждать им "неблагоприятного исхода" оставалось совсем немного…

– Ваш советский, прошлый атеизм говорил вам, что все подобные проклятья – чепуха, мистика, суеверие!

– Во времена "торжества атеизма" – да, так и было, тогда на всякие проклятия можно было и не обращать внимания. Но сегодня пренебрегать этим – страшновато: "а вдруг!?" Сколько печатных и телевизионных ужасов на эту тему выпущено за последние годы? Моря и океаны! Истосковались мы по страхам!

– Записывай: "и получишь ты редкий дар предсказывать отдалённое будущее самих говорящих! Ибо информация о будущем заложена в словах их!"

– Чем-то "родным и знакомым повеяло"… Радует слово: "отдалённое". Надо понимать так: сегодня сам на себя "каркнул", но, не стоит особенно волноваться, "карканье" твоё сбудется не скоро? Так?

– Так.

Главный храм монастыря уцелел. Святые сестры более десяти лет трудятся над возрождением древней обители, но они всего лишь слабые женщины. Трудностей много, и главная из них: "как изгнать из монастыря потомков прежних гонителей монахинь? как выселить тех, кто семь десятков лет назад принял из рук новой власти отнятый у них монастырь"?

– Следует применить поговорку: "с чужого коня посреди грязи слезешь!" – вмешался "нечистый" – нужно жестко, как прежде обошлась советская власть с монахинями, поступить и с теми, кто влез на монастырскую землю.

– Оно так, но всё же…

– Можно и так воздействовать на психику тех, кто сдури, построился на проклятой земле: совершать ежедневные "крестные ходы" вкруг монастыря.

– Хороший вариант! Впечатляющий. Есть "но": если монахини начнут совершать частые крестные ходы, то, как такое объяснить "мирским", что проживают на монастырской земле?

– "Освещением обители".

– Но почему часто?

– Разве крестные ходы вредны для обители? Полезные и очистительные! И чтобы насельницы не засиделись.

– Можно думать, что "мирские", глядя на крестные ходы монахинь, признают легенду о проклятии, ужаснутся и уйдут из пределов монастыря?

Плохо знаешь нас!

Ещё немного о проклятиях: рассказывают, что когда государь Петр вооружившись топориком приступил к "рубки окна в Европу" в облюбованном месте, то ему в сем благородном и святом деле зело воспротивились тамошние чухонцы. Упирались и не хотели покидать заболоченные, но родные и любимые места.