Текст книги "Прогулки с бесом, или "Gott mit uns"!"

Автор книги: Лев Сокольников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 64 страниц)

– Немцы евреев и коммунистов расстреливают! – почему неизвестные немцы столь жестоко разделывались с этими двумя категориями граждан – объяснений никто не давал. Находились и такие, кто говорил:

– Им виднее…

– …мужиков кастрируют!!! – непонятная "кастрация" наполняла глаза женщин ужасом, но был ли тот ужас больше, чем ужас от расстрелов евреев и коммунистов – разницу уловить не мог.

Мужчин слухи о надвигающейся кастрации почему-то не волновали, и они как-то непонятно ухмылялись… "Кастрируют" по звучанию было похоже на "стригут", но для вхождения в глубокий сравнительный анализ двух слов у меня не было ни ума, ни знаний.

– Женщинам груди отрезают! Детей убивают! – это было понятно, но и такое не пугало: как пугаться, если ни разу не видел удаления грудей и убийство детей!? С чем сравнивать, если ничего, кроме редкого и лёгкого подзатыльника от сестры, не получал?

– Минск взяли!

Страхи о расстрелах "евреев и коммунистов" не пугали насельников монастыря так, как "отрезания грудей женщинам" и "убийство детей".

– За убиваемых евреев и коммунистов никто в обители не переживал… – каким-то ленивым тоном заметил бес.

Согласен с напарником: не было поводов у насельников "святой" обители волноваться за свою судьбу, если ни к еврейству, ни к коммунизму не были прислонены никакой частью своих тел:

– Да гори они все синим огнём!

И ещё одна уверенность утешала:

– Перебьют "товарищей" – на этом война и кончится – насельники никак не могли допустить, что враги, изведя указанные две позиции из евреев и коммунистов, займутся ими.

Откуда в бывшем монастыре, а ныне "люмпен городе", было взяться евреям? Что, евреи сидят и ждут, когда придут враги?

Страх с отрезанием грудей у женщин был ужасен, но понятен, но что такое "минск"? Кто и у кого "взял" его? Кто дозволил? разрешил!? Почему кто-то неизвестный отдал "минск" немцам? – и монастырцы продолжали мирно спать потому, что не были ни евреями, ни коммунистами, а Минск видели на большом удалении от подаренных им советской властью монашеских келий.

Как крепко, и какой процент жителей города верили, что прущих с запада врагов кто-то остановит и "даст укорот" – этого не знаю, но что они не сидели сложа руки – могу поручиться.

Страхи и ужасы подчиняются законам: они пугают до определённой нормы и достигнув пика – перестают быть страхами. Напуганные устают от собственных страхов и, набоявшись вволю, заполняются иными мыслями:

– А так ли всё на самом деле!? И с чего начнут враги, когда дойдёт очередь и до меня!? Ведь это так интересно!

Враги – врагами, но пропитание промышлять нужно и паника о зверствах наступающих врагов не сказывалась на аппетите паникёров. Паниковать – паникуйте, на здоровье, но только до обеда и не до такой степени, чтобы терять аппетит! Почему страхи не убивали аппетит – вопрос ждёт научного толкования. Короче: вопрос о пропитании не исчезал, оставался на месте и с каждым днём становился всё более "актуальным". Но тогда об "актуальности" ничего не знали, а просто хотели есть. Когда приходило время положить что-то в желудок, то недавние паникёры забывали о грядущих ужасах:

– Коммунистов и еврее видели, выдержали, выстояли, теперь посмотрим на тех – вот они рассуждения скрытых врагов "страны советов"!

Две заботы у простых людей во всякой войне: наполнить желудок и не потерять голову. Указанные заботы можно поменять местами, но от перемены ничего не изменится. Вольный допуск, или, что ещё хуже – "бесовские внушения", но вот это, великое: "война – войной, а обед – по расписанию", родилось в монастыре в "сорок первом грозном" и никак не позже! Если сегодня кто-то возразит нам – готов согласиться на условии: да, возможно, поговорка была в зачатии, ещё не оформилась, но идея "обеда по расписанию" уже витала в атмосфере монастыря!

У юристов есть понятие о "естественных законах", кои и писать не нужно. "Закон о поддержании плоти пищей" входит в группу "естественных законов".

Какие "картины" могут возникнуть сегодня, если новая военная паника "овладеет умами" граждан? Чем и как поведение сегодняшних граждан будет отличаться от метаний людей видящих неизбежность оккупации? С названием "ни сегодня – завтра"? И будет ли разница? Или "будут внуки потом – всё опять повторится сначала"? – это из нашей любимой песни…

Всякая паника имеет окрас. У военной – свой, у паники "дефолт" – свой. Что станут делать граждане, кому сегодня за семьдесят и кто хорошо помнит "огненные годы"? И не совсем "огненные", а так, чуть-чуть с запахом гари, как у меня? Правильно: граждане кинутся в торговые точки скупать всё, что будет в продаже на миг с названием "паника"!

"Приоритетными" товарами, как и прежде, будут следующие:

а) соль (хлористый натрий) любой степени чистоты и в любом количестве,

б) спички. Ящиками! Миллионами коробок!

в) – Керосину набрать! Любой степени очистки! Бочку! Если удастся – цистерну! Цистерна лучше… надёжнее… Надолго хватит!

г) свечи стеариновые в неограниченном количестве! Столько, сколько будет необходимо до конца дней моих! А так же

"крупывсякиеиразныемылосахарсольспичкиниткитканилюбыеивнеограниченомколичествеиглыкшвейныммашинкамиглкипростыеивсякие!!!

– Ничего не забыл!?

– Мыло, мыло не забудь! Тыщу кусков любого мыла и любого качества!!! Можно и жидкое! Можно и "дегтярное"… от вшей – сделав запасы из указанных позиций, я успокоюсь и буду готов смело встречать "лихую годину" и "огненные годы" любой длительности.

– Это сейчас ты такой грамотный, а тогда никто и ничего худого впереди не видел. Не представлял и в малой степени то, что ожидает.

Человеческие уверенности: "куда хуже!? Худшее вроде бы прошло, кончилось, будем ждать улучшений"!

Информация о "жизненно необходимых вещах", коли были упомянуты выше, и до сего дня хранится в "долгосрочной" памяти у граждан, побывавших в войне. Граждане тех лет сегодня старые, многое забывшие, но список необходимых товаров для успешного отражения возможной грядущей войны остался на "скрижалях" их памяти навсегда. Список "жизненно необходимых товаров" неуничтожим! Как надпись на видеокассетах в хранилищах ОРТ: "не стирать! Хранить вечно"!

Итак, на одни отцовы руки было четыре, требовавших пищевых калорий, рта. Каждый день! Если пользоваться старинным языком, то глава семьи мог сказать так:

– Сам-пят – означало бы, что семейство его состояло из пяти требующих пропитания тел.

Трамваи прекратили бега по улицам города, и отец лишился работы. Одна статья дохода исчезла, и на "сцену" в роли спасительницы семейства от голода вышла мать: она ходила на подённую работу в городское овощехранилище. Война приближалась, но городское хранилище овощей продолжало что-то солить и запасать. Была ли это наивность? Или те, кто организовывал подобные работы, не верили в возможность прихода врагов в город? Или верили, но не сдавались? Или работали по инерции? Или потому, что безделье в тревожное время тяжелее и хуже работы? Героические люди! И сегодня историки говорят, что когда первые немецкие мотоциклисты въехали в город, то в одной из пивнушек они застали граждан города мужского пола, мирно и с удовольствием распивающих интернациональный напиток. Рассказывают также, что уставшие от захватов чужой земли враги и себе потребовали пива. Вне очереди, разумеется. Последний эпизод считаю фантастикой. Лёгкой, из разряда "бреда сивой кобылы", но фантастикой. Но если его обыграть кинематографом – ничего, может получиться смешно.

Паниковал ли я? Если бы знал, что это такое, и как это делать – паниковал бы. Единственное, что тогда волновало – предстоящее и неизбежное отрезание грудей у матери. Пробовал представить процесс удаления материнских грудей, но ужасные картины долго в воображении не держались: как это у матери на груди вдруг может быть ровное место!? Точно так же, как у меня и отца!? Как будет происходить сам процесс удаления грудей? Страшно и отвратительно, а главное – для чего это? А где тогда брать молоко для младшей сестры?

Предстоящий и неизбежный процесс отрезания грудей у матери по страху был выше, чем самому быть убитым какими-то неизвестными немцами. В деталях представлял свою смерть так: кто-то с названием "немец" ухватит за мои тощие ноги, раскрутит над головой, и сделав не мене трёх оборотов, ударит думающим местом об угол кельи! А что будет потом? Но

перед собственной кончиной хотелось видеть, как такое действо враги произведут над кем-то другим…

Процесс отъёма от груди младшей сестрички начался в тревожные дни. Если война – так всем! Или это было связано с предстоящим лишением молочных желёз у родительницы, или пришло время лишать сестру природного продукта – установить сегодня невозможно. Неизвестно, существует ли единое, стандартное описание процесса отъёма малых детей от родительской груди, но как это делала мать – занятное было зрелище.

Когда сестра, напившись "до отвала", получала "личное время" для познавания окружающего мира, а проще – "гуляла", мать чем-то прибинтовывала на груди старую чёрную сапожную щётку щетиной наружу и ждала момента, когда маленькое, но прожорливое создание, в милых детских складочках жира, начинало требовать законного "обеда".

Требования сестрички сопровождались попытками руками открыть "столовую" на материнской груди, и когда такое дозволялось не без лёгкого сопротивления родительницы, сестричка видела на месте всегдашнего сладкого пропитания чёрный, колючий и отвратительный предмет с неприятным запахом! Тут же, не медля, без задержки, хотя бы на секунду, начинался вой, но волосатый ужас не реагировал на стенания и не собирался покидать место законного кормления! Отлучение продолжалось, а я злорадствовал!

Оставалось непонятным: как это "расстреливают евреев и коммунистов"? И как "мужиков кастрируют!" И кто кому всё же "сдал минск?" Что такое: "минск"?

Понимание того, что обещали встревоженные языки от надвигающихся немцев, медленно, но верно, приходило в сознание, и только одна "кастрация мужиков" не поддавалась осмыслению. Вроде бы всё оставалось прежним, но родители как-то притихли. Обстановка с пропитанием становилась всё хуже и хуже…

Глава 49.

Первые военные звуки.

Не могу назвать дату прекращения работы основного, самого демократичного на то время вида городского транспорта: трамвая.

Не знаю и такое: или вражеская авиация разнесла вдрызг подстанции, что питали электроэнергией любимый и почитаемый городской транспорт, или это сделали отступающие сапёры красной армии, но кто бы не сделал "доброе дело" – "поклон" им и "понимание текущей обстановки" от жителей города. Главное и основное – исчезло электричество. И тогда "советские" граждане, самые удивительные создания на всей планете в двадцатом веке, немедленно вспомнили о древних источниках света: керосиновых лампах.

Необъяснимое явление: ныне широко пользуюсь электроэнергией, и если случается неисправность в подаче, то наступает мрак: осветить жильё нечем, нет у меня "альтернативных источников" освещения, не держу их.

Зачем лишняя забота? Если остаюсь без электроэнергии, что очень редко случается, то заваливаюсь спать "вместе с курами" и с лёгкими огорчениями:

– Новости по "ящику" не посмотрел… Хотя, что в новостях? Разве они от меня зависят? Нет! Вот и спи… – оно, конечно, вроде бы рановато ложиться, бока отлежишь за тёмное время… Если свечи зажечь, или лампу керосиновую? Как в войну?

Безответный вопрос к прошлому: откуда и вмиг у монастырцев появились керосиновые лампы? "Революция" "лампочку Ильича" принесла, поэтому старые, вонючие керосиновые лампы можно было и выбросить, как напоминание о "ужасном прошлом"!? А они не выбросили! Если берегли старые керосиновые лампы, то разрешено думать, что они не верили "в прогресс, что несла им власть советов"?

Почему отца не призвали "на защиту союза советских социалистических республик" – не знаю. Не потому ли, что ему было сорок? Или потому, что у него было трое? "Мал мала"? Или в верхах надеялись, что война продлится пару недель и призывать "старьё", вроде отца, на защиту "самого гуманного и передового строя в мире" нет нужды?

Никогда не спрашивал отца о причинах, по которым ему было отказано "послужить родине". Не дано было знать маленькому водителю "городского электрического транспорта" (трамвая) всех тонкостей "высокой" политики. Другие подозрения на эту тему "не выдерживают критики": советская власть побаивалась призывать на защиту "классово неустойчивого и чуждого ей товарища" с помещичье-купеческой родословной. Обедневшей, но "помещичье-купеческой"… "герой – но дурак… дурак – но герой"! – из этого "водоворота" нам никогда не выплыть. Выбор не широкий, но останавливаться на чём-то одном нужно.

Никто в "трудные минуты отступления" не подгонял грузовиков к монастырским кельям и не предлагал обитателям бегством на восток спасться от вражеского нашествия. Хочешь спасаться – "бери ноги в руки" и убегай сам! Куда?

– Кто и где нас ждёт? – задавала резонный вопрос в пустоту большая часть монастырских насельников, и не думала покидать кельи, отнятые советской властью у монахинь.

– Этих мы видели – говорили "монастырские" граждане, кивая головой в сторону убежавших на восток соотечественников – посмотрим, каковы те – и указывали большим пальцем правой руки на запад.

– Враги идут, чтобы вас убить и захватить вашу землю!

– А нам без разницы, кто нас убьёт! Да и земля не наша – уже до прихода врагов монастырские обитатели были готовыми предателями.

– Предатели, как выяснилось через много лет, как и доходы, бывают "декларированные", то есть "заявленные", и тайные, "неучтённые". Обитатели любимого твоего монастыря были во второй группе – сделал уточнение бес. Я не возражал.

Глава 50.

Прогулка в Латвию.

На начало войны у отца было двое друзей. С одним общая работа в мирное время, и общая вера в бога, с другим – только работа. Другой не был махровым атеистом, его скорее стоило бы именовать «сильно сомневающимся».

Имя сомневающегося "в божьих промыслах" – Василий с отчеством "Васильевич". Отец звал его "Васькой", что позволительно делать только большим друзьям. Иногда пользовался прозвищем Василия Васильевича: КРАЙРОДНОЙ. На дачу прозвищ мы очень способный и талантливый народ. Наши прозвища, что мы "клеим" взаимно, могут быть любыми. Много за семь десятков лет слышал прозвищ, но прозвище отцова друга "Крайродной" было красивым и точным. Прозвание Василий Васильевич получил за великую любовь к родному городу. Это был большой патриот своего города, и никаких иных мест за чертой города не признавал. Пускал кого-то ещё Крайродной в свою большую любовь к городу – о таком расспросить Василия Васильевича я не мог.

На "большую советскую родину", коя к тому времени простиралась "от моря и до моря", у Василь Василича любви уже не оставалось. Да и сам отцов друг был маловат на "большую любовь" к "большой родине", не вмещалась она в него. По этой причине он не мог любить ни Казахстан, ни Туркмению, ни Бурятию с Якутией, а о калмыках знал только то, что у них "глаза узкие". Не знал о существовании калмыков по причине малых познаний, как в географии, так и в политике. Большое сходство с тем, как если бы сейчас в обязательном порядке, "свыше", мне бы настойчиво предложили любить и считать своими "друзьями" неизвестных обитателей планеты "Бета Проксима", или жителей Кавказа – сегодня… Газет Васильич не читал, о "советских социалистических республиках" знал понаслышке, а если что-то и знал, то всё едино прекраснее родного города для него ничего не было:

– Край родной! – вздыхал он, и никто ему не возражал. Сомневающихся в любви к родному краю рядом не находилось, и эти два слова в его исполнении стали второй фамилией, коя со временем с успехом заменила первую, настоящую. Под первой он проходил только в местах трудовой деятельности.

Наиболее частое упоминание "края родного" у него начиналось после "белой головки" У граждан, потреблявших тогда "белую головку", она вызывала разные эмоции: кто затевал пустые споры с дракой в финале, кто пел глупые песни, а иные – плакали. К прославлению "края родного" Василь Васильич приступал без единой музыкальной ноты, но со слезой.

"Белой головкой" называлась бутылка "Смирновской" водки потому, что была запечатана белым сургучом. Помню "посудину", видел её, но по малости лет вкусить содержимое, мне, разумеется, не дозволяли. Васильевичу и отцу хватало одной "посудины": первому – для впадения в экстаз с исполнением "гимнов" о "крае родном", отцу – чтобы окончательно "осоветь".

По малости лет своих и знаний, не мог задать вопрос Краюродному:

– Что такое для Вас "край родной"? И что сокрыто в двух ваших вечных словах? Мой монастырь – да, вот он, родимый край! Город в двух километрах от монастыря – и это родимый край, но город от меня дальше, поэтому и любовь к нему чуть меньше монастырской. А как далеко простирается для тебя "край родной", Василий Васильевич? И где он заканчивался? Ведь к тому времени, когда начали войну, и Прибалтику для тебя сделали "краем родным", но ты в этом крепко усомнился. Почему ты сомневался в своём родстве с Ригой, а твой соотечественник, Кузьма Петрович Лапердосов – нет? Лапердосовы с радостью приняли Прибалтику в "братский союз советских народов", для них она "нашей" стала вмиг и без раздумий! Почему только ты один отказался "родниться" с латышами!? Ну, не вражина ли ты, Василий Васильевич, после этого!? Отчего и почему "пёр супротив усего народу"? "Все, как один" приняли Прибалтику "в братский союз народов", а ты – нет! Нехорошо, Василий Васильевич, не патриотично, не по-советски! Разве не помнишь, как мы с восторгом и "блеском в глазах" заявляли "моя родина – союз советских…" и далее? И Западная Украина твоей "родиной" в одночасье стала, а ты об этом и не догадывался? О Полтавщине с Донбассом и Харькове умолчу, считай, они продолжение России, роднее этих мест ничего иного в целом мире не было. А сегодня? Гляди-ко, куда всё повернуло! На сегодня вокруг нас проживают в сплошь "националисты" и наваливается сомнение: "а не обладал ли ты, Василий, даром глубокого,

на десятки лет вперёд, предвиденья? Не хуже какого-нибудь НотрДама?

Нострадамуса, то есть? Было открыто тебе, какими соплями кончится "великое братство народов" с названием "советский союз"? Знал и молчал потому, что доверял своему дару? Или не сумел "документально оформить" предсказания?

Не во время ушёл из этого мира! Иначе бы увидел, как "устремлениями руководящей и направляющей силы страны" твой "край родной" чуть-чуть не разросся до границ с Большими Крокодиловыми островами! Это вполне могло произойти: "верхА" твёрдо верили, что "мировой пролетариат", в том числе и на Больших Крокодиловых островах, не захочет дальше терпеть "кровопийц-империалистов" и не сегодня, так завтра, непременно их свергнет! И свергнувши своих кровопийц-эксплуататоров с "распростёртыми объятиями" примет чужих… "Лучших" эксплуататоров! Как иначе? что им останется делать? Правильно! Не иначе, как "объединяться в братскую семью советских народов!" Вот так-то! А ты что? Один город признавал "краем родным" – и всё!? Так мало!? Какая узость и ограниченность!

Судьба отца удивительным образом была связана с этим человеком. В самые трудные годы они были вместе, и всегда Василь Василич помнил о Крае Родном. Плакал о нём и рвался на "историческую родину", в свой город. Это был единственный знакомый мне человек, воистину любивший свою "малую родину" какой бы она не была, любил её в любом виде. Его любовь была без расчётов и оглядок.

Сегодня директивой "сверху" нам разрешили испытывать в себе любовь "к большой родине" предварительно научившись любить "малую". Только "глубоко прочувствовав любовь к малой родине" можно начинать думать и о любви к большой: авось, зародится!

Попутно выясняли пустяковый вопрос: оказалось, что "большую родину" во все времена "любили" те, кто не любил "малую". Истину эту давно и хорошо знал малограмотный человек Василий Васильевич, но кто и когда у нас выслушивал малограмотных? Кто и когда дозволял малограмотным "товарищам" открывать рот? Лапать и хватать "большую родину" могли только "лучшие люди страны советов", но не такая мелочь, как ты, Василий Васильевич Крайродной! Об одном таком "товарище", что управлял нашей любовью к "большой родине", нашептал бес:

– Что за "товарищ"?

– Кузьма Петрович Лапердосов. Что, не помнишь показ памятного "телемоста" с соотечественниками в "ближнем зарубежье"?С теми, кто не захотел возвращаться на родину после грандиозного обрушения "страны советов".

– Вспомнил! Дошло! О Прибалтике?

– В основном о ней, "родной и горячо любимой". О бывшей частице "союза советских социалистических…"

– Имя и отчество "товарища", с кем первым начал беседу президент, понятны, а фамилия какая-то странная: "Лапердосов". Ай, не русский?

– "Русей" некуда. Он и сейчас проживает в Мемеле с этой фамилией.

– Что за "Мемель"?

– Старое прозвище Риги… Или Клайпеды? Забывать стал… "Что-то с памятью моей стало…". Ну, в общем, где-то там, "у моря"!

– Что Кузьма Петрович там делает?

– В основное время пребывания вытирается от плевков противных латышей. Раньше Кузя их "жить и родину любить" учил, как вами было заведено в чужих землях, но перестарался. От "уроков", что давал латышам в прошлом, у него самого приключилась изжога. Всегда у вас по вашей поговорке и происходит: "заставь дурака богу молиться – он и лоб расшибёт". Беда не в вас самих, а в ваших пословицах, поэтому Кузя и пострадал: вовремя не вспомнил слова о дураках и молитвах. К настоящему времени он так латышей "научил родину любить", что и сам не рад: прошлые старания Кузьмы Петровича не в категорию "подвигов" внесли, а совсем в другую…

– Как понимать?

– Просто: в войну он убивал "вражеских пособников" из латышей, а сегодня такое деяние латыши ему не в подвиг вменили, а в рядовое убийство.

– Как так? Он родину спасал от нашествия "коричневой чумы", а ему это в преступление засчитали!? Ну и ну! Вот времена! И что теперь?

– "что теперь"? Новые латыши судили Кузю и срок за прошлые деяния "впаяли"."Мировая общественность" считает расправы Кузи "с вражескими пособниками" как "борьбу с фашизмом", и только противные латыши "прут супротив всех"! Не хотят подчиняться мировым стандартам – и всё тут! "гнут своё":

– "Убийца!"

– И что с ними поделать? Как их образумить и чем вывести из заблуждений? Каким способом? Танками, как прежде? Самый надёжный и проверенный временем способ вывода из заблуждений несогласных – танки!

– Устаревший способ. Да и пригоден он не для всех, этим способом дозволено пользоваться только одной заокеанской державе. Все остальным – "чревато"

Не могу сказать, через какое время общения с бесом пришёл к выводу, что всякому пишущему нужна хорошая секретарша, или такой бес, как у меня. Он и "референт", и "модератор" и "редактор" в одном лице. Недостаток: его лица не вижу.

Но он необходим. Не будь беса, то из каких источников знал бы о Кузьме Петровиче Лапердосове? А бес дал подробную справку. Справка настолько подробная, что нахожусь в затруднении: что рассказывать о Кузьме Петровиче, а о чём из прошлой жизни Кузьмы умолчать? Как выстроить повествование о "доблестном борце за народное счастье" Кузьме Петровиче Лапердосове? Были долгие и глубокие сомнения: залезать нам в прошлое Кузьмы Петровича, или не делать этого? И если влезать, то как глубоко? Я настаивал на молчании, но бес очень хотел вякнуть о не совсем хороших деяниях в прошлой жизни героя. Мы бы и промолчали, но…

– …но Кузьма Петрович сам виноват: вылез на экран ОРТ с жалобами на неисправный третий шейный позвонок и на притеснения со стороны латышей:

– "Тюрьмой за прошлые подвиги по защите "союза советских" грозят!" – нет бы молча, геройски отсидеть присуждённый срок в тюрьме с европейскими стандартами содержания, так нет вам, плакаться стал:

– "Забижают, проклятые!"

Опять ОРТ, всё то же ОРТ! Кто надоумил президента "навести мост" с бывшими советскими гражданами из Прибалтики – не иначе, как тайный враг! Друг не стал бы давать совет президенту:

– Узнай, как живётся сегодня соотечественникам за рубежом? – и без "моста" ясно было: плохо. Оно, не то, чтобы совсем плохо, но без должного, когда-то заслуженного в прошлом, удовольствия.

– Президент – хороший малый, простой и понятный, но почему тогда позволил "оседлать" себя лапердосовым – непонятно! Жаль стало "первое лицо в государстве", когда на него навалились бывшие советские граждане числом двое с кучей старческих, неизлечимых болячек:

– "Всё бы ничего в нашем житие, да геморрой, проклятый, замучил! Не мог бы "товарищ" президент посодействовать в замене третьего природного шейного позвонка на бессрочный? Из титана? Отказывать стал, проклятый, шею не повернуть! Как бы заменить его за счёт "метрополии?" Подобная операция у противных латышей сегодня страшно дорого стоит, а пенсия жидковата, не хватит её на такой "ремонт" – просьбу Кузьма высказал без хитрости и прямо, как принято всегда в среде лапердосовых.

– Точный ход! Куда было деваться президенту от просьбы героя всех войн!? Грамотный "рыбак" Кузьма! Это ж надо так ловко "закинуть уду"!

Одного в толк не возьму: зачем ему третий шейный позвонок из титана? Прожито восемьдесят с лишком лет, того и гляди, что его персоне "прощание славянки" исполнят, а он о каком-то позвонке волнуется!

– Ничего ты не понимаешь! Герои должны до "последнего дыхания" получать почести, однажды ими заработанные, а все прочие, кто не герои, обязаны веки вечные помнить о шейных позвонках своих героев!

– А Кузьма – герой?

– Ещё какой! "Герой" из героев! Дальше некуда! Могу рассказать такое, чего и ОРТ не знает!

– Не рискуем? Не обвинят нас в "кощунстве"? Боюсь такого обвинения. Тебе что, до тебя никому не добраться, а вот мою плоть с говном смешать могут и "по стенке размазать". Добро, если бы по кремлёвской стене, а то ведь нет! Вот что важно! По кремлёвской стене – куда ни шло, вытерпеть можно, стоило бы гордиться!

– Могут размазать, вы "всё могущий" народ, не сомневаюсь. Но не бойся, я с тобой, а своих мы в обиду не даём.

И бес нашептал всё, что было в бесовском "досье" на Кузьму Петровича. Правду ли говорил бес, лгал по извечной бесовской привычке – это "выяснить не представляется возможным".

Моё дело – как можно точно, не утаивая и не добавляя лишнего, изложить рассказ беса о Лапердосове. Соответствует истине рассказ – это на совести беса и самого Кузьмы Петровича.

Глава 51,

посвящённая Кузьме Петровичу Лапердосову

"герою" всех войн, как явных, так и "тайных".

Глава написана нашёптываниями беса

без купюр и поправок.

Краткие анкетные данные главного героя «телемоста». «Краткие» потому, что у военных не принято много говорить. Не положено. У военных только «Есть!» и «Так точно»!

Ф.И.О – указаны выше.

Год рождения: 1913.

Место появления в свет указано.

Не следовало Кузе появляться в свет: через год началась "Первая империалистическая", а за нею – все последующие войны.

Описание сопливого, трудного и голодного Кузиного детства опущено. Наш герой был "ушлый" парень и быстро выбрал "правильное направление новой жизни". Настолько правильно, что к 1933 году стал "комсомольским вожаком" уезда. Как он двигался к столь высокому посту и не "сломал шею" на пути продвижения – об этом бес ничего не сказал. Можно было и самому догадаться: или ты убивал и "раскулачивал", или тебя такое могло постигнуть. Кузя сообразил, что первый вариант – наилучший. В двадцать лет призван "охранять завоевания трудящихся" в ВЧК. Становится "членом". Организация жила под законом: "не убьёшь ты сегодня – тебя убьют завтра".

Позорная война 1939 года не коснулась: занимался "чисткой рядов". Каких – об этом знал только "вождь", остальным знать было необязательно. "Принимал участие в ликвидации враждебных элементов": польских пленных офицеров в Катыни.

Следующая его, личная война, была трудной и опасной: "надзирающий политработник" при командире "заградительного отряда" при защите "твердыни на Волге". Кого и от чего заграждал отряд – известно.

– Только необходимость, жестокая необходимость вынудила "отцов-командиров" создать заградительные отряды! – с пафосом вопил бес. Оказывается, и такая необходимость когда-то была, но будет ли она в будущем – этого и бес не знает.

– Разумеется! Представь, что террористы захватили пассажирский лайнер и ведут его на "сердце столицы" – Кремль? Что нужно делать?

– Сбивать!

– Но погибнут люди!

– Если захваченный лайнер не сбить, то тогда в Кремле погибнут "большие" люди! Сортом выше. Сорт людей в захваченных лайнерах при любой ситуации будет ниже!

– Да-а-а!… Во всех позиция люди гибнут. И так, и так – плохо! Главное – сбить лайнер подальше от столицы.

– "Заградительные" всегда были "жестокой необходимостью". Семь десятков лет вас постоянно сопровождали различные "необходимости" Во всём! В какое время не загляни – одна сплошная "необходимость"! Была острая необходимость в спасении государства"! – что в государстве после таких "операции по спасению" ничего ценного не оставалось – это второстепенно. Жили твёрдым убеждением: "живая кость мясом обрастает", но после Большой войны уверенность о "нарастании мяса на костях" что-то не хочет подтверждаться…

– А нужно ли?

– Вопрос "провокационный", а посему не рассматривается. Продолжай углубляться в житие Кузьмы Петровича:

1940 год. Прибалтика. "Работал" в Латвии. Проведение многих успешных операций против "антисоветских элементов". Депортации. "Чистки".

1941. Всё летит к чёртовой матери и нужно без оглядки уносить ноги из Прибалтики!

– … и остальное, что было на ногах…

– … дорогим из уносимого была жопа?

– Она… Кузя дураком не был.

– Был "направлен партией" в знакомые места Латвии "для организации партизанского движения и на подъём населения на борьбу с врагом".

В организации "борьбы местного населения с захватчиками" не учитывался пустяк: на "товарища страны советов" латыши вдоволь насмотрелись, а какими могли быть пришельцы с Запада – предстояло увидеть. Была и разница: по этносу пришлые с Запада латыша всегда были ближе, и кто мог оказаться хуже – выяснение было впереди. Как ни грустно и обидно признавать, но захватчики с запада были терпимее восточных. Задача Кузи заключалась в "ведении разъяснительной работы в среде латышских трудящихся". Тех, а кто отказывался "разъясняться" и упорствовал в заблуждениях" – ликвидировать. Последнее занятие Кузя хорошо освоил…

Бес не дал пояснений об этническом составе отряда под руководством Кузьмы: сколько было латышей, и насколько им можно было доверять? Были это новые "красные латышские стрелки", вроде тех, кто после переворота 17 года утверждали в России "власть советов", или иного сорта? Спали они и видели Латвию свободную от лапердосовых? Сколько в отряде было латышей, каков процент? Кто держал "верхушку" в отряде? – на все эти вопросы Кузя мог ответить в любой время суток и без запинки: