Текст книги "Прогулки с бесом, или "Gott mit uns"!"
Автор книги: Лев Сокольников
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 42 (всего у книги 64 страниц)
– Сегодня прилетят обязательно!? – почему мать только однажды "дрогнула" и поддалась чьей-то уверенности? До веры кому-то ещё, помимо себе, она никогда не опускалась!
Подвал на соседней улице сами спасающиеся называли "убожеством", но такая оценка не мешала им набиваться в "убожество" до предела. Так было и в ту ночь.
Ошибки в прогнозе не было и всё, предсказанное сестрицей Нюрой, сбылось в начале ночи. Подлая вражеская авиация начала "работу" с наступлением полной темноты.
Враги прилетели и, не мешкая, приступили к основному занятию: долго и обильно "долбили" город и станцию. Основательно. Каждый из пребывавших в "убожестве" с минуты на минуту ожидал, что "долбание" малозначительных мест вот-вот закончится и вся мощь военно-воздушных сил врагов обрушится на их яму!
Сегодня, когда заканчиваю седьмой десяток лет "командировки" в этом мире, непонятная сила тянет задавать вопросы в пустоту. Вопросы сплошь низменные, призёмлённые и нет ничего удивительно в них: они родились в погребе для хранения припасов на зиму. Нужно представить ночь конца лета 1941 и тесный, закрытый изнутри, слабенькой крышкой, погреб. Плюс отсутствие какого-либо источника света, плюс "обработка" вражеской авиацией только ей одной известных объектов. Хватит?
В возрасте шести лет дети с горшком управляются сами, если от неизвестного продукта на них не наваливается диарея… то есть, понос… понос.
Но в возрасте шести лет, даже при умении в совершенствовании пользоваться горшком, я испытал неуправляемое, произвольное ослабление основного "запорного кольца" в заднем проходе. Не совсем полное с вываливанием содержимого прямой кишки, а так, всего лишь "ослабление его прочности"…
Первым местом моего "конфуза" был погреб.
Это потом, в "пылу самообразования", узнал, что Природа своим "детям" во многие места тела понаставила запорных "колец" из мышечных волокон с одной целью: удерживать всё ненужное организму до срока и момента, когда организм из "центра" не даст кольцу команду:
– Открыться и произвести сброс! – время между "подпёрло" и командой "открыться!" на языке монастырских пролетариев называлось "терпением".
Учёные-физиологи утверждают, что команды на открытие основных "запорных колец" наших тел мы подаём сознанием, с чем никак не могу согласиться: в памятную "погребную" ночь мой персональный сфинктер плохо слушался… Утешало: "запорные кольца" остальных обитателей земляной норы отказывались служить как и мои и подавали "звуковые" сигналы "без зазрения совести". Сигналили о том, что устали от страха и потеряли "сдерживающие способности"… В организмах спасающихся в погребе наступила "анархия", поэтому сфинктеры открывались без команд из "центра". Это было ново, но неинтересно потому, что скоро в погребе нечем стало дышать.
В позорных моментах жизни, что иногда приходят к нам, есть одно, но очень сильное и надёжное утешение: "не я один засранец"! Формула хороша, но тогда она не улучшала положение спасающихся от бомбёжки насельников монастыря. Совсем скоро встал выбор: или задохнуться от нестерпимой вони собственного приготовления, или отдаться на растерзание бомбардировщикам Luftwaffe!
"Решением проблемы" занялась мать:
– Давайте престанем срать?! – ничего иного от бывшей воспитанницы приюта выйти не могло.
– Тихо! Молчи! Лётчики услышат и на нас боНбу бросят! – приказ на соблюдение тишины исходил от владелицы норы. Иных слов на призыв матери не портить "среду обитания газами" не было.
На слова о "сбросе бомбы" на головы словоохотливых обитателей погреба мать захихикала. Что её рассмешило тогда – не знаю, но мой сфинктер от её смеха почему-то стал укрепляться. Сегодня пришла догадка: что такое "упрочнение" началось от врождённой любви к чужим скандалам. Надвигалась стычка между носителями мнений о способностях вражеской авиации обнаруживать прячущихся в подвале "мирных граждан страны советов". Зарождавшаяся свара обещала "повзрослеть" и стать интересной. Оно и понятно: самолёты вражеской авиации – они где-то в небе и далеко, а в погребе – вот она, своя "война", обещавшая "по накалу страстей" затмить настоящую, коя шла в это время на открытом воздухе. Я отключил слух от процесса бомбометания с самолётов Люфтваффе, и ушёл в начинающуюся ругань:
– Они всё сверху слышат! Мне говорили, что у них такие аппараты есть, которыми лётчики и под землёй слышат! – врала, но для чего?
– Услышат, как вы пердите? – поддала мать "жару".
Ответ на явно издевательский вопрос матери не помню потому, что где-то близко и внушительно грохнуло. Но не так, чтобы совсем близко, нет, не на территории родного монастыря, а где-то на станции. Участники скандала на секунды замерли. И опять только сейчас подумал:
– Поди, задумались: "чего ругаться!? Следующий "подарок небес" может оказаться нашим"! – в промежуток между сильным и близким разрывом бомбы, а затем "лёгким", далёким, скандал об "испорченном воздухе" продолжился с новой энергией.
Лукавили: воздуха в погребе не было, а стояла адская смесь из "индивидуальных газогенераторов" и затхлого воздуха погреба. Всеобщее счастье заключалось в том, что никому из спасающихся не пришла блажь зажечь спичку…
– Ваше счастье заключалось в отсутствии спичек.
Женский, истеричный и визгливый, полузадушенный страхом голос, требовавший соблюдения тишины в начале "конфликта", креп от слова к слову в разгорающейся битве в отстаивании "собственной точки зрения". Сила в диспуте – уверенность:
– А видят нас? – продолжала "нагнетать обстановку" мать.
– Видят! Ты нас всех разговорами погубить хочешь! Замолчи! – бомбёжка полностью отошла на второй план. Нагрев страстей продолжался.
– Беся, понятное дело, я абсолютно ничего не понимаю в медицине, а такой её области, как "психиатрия", даже дипломированные люди могут ошибаться. Но хотя бы пофантазировать дозволишь?
– Валяй.
– "Истерика" – это когда человек весьма активно буйствует… Ну, там орёт, рвёт, кидается на всё, что движется и что стоит. Так?
– Вроде бы…
– Неспециалисты в психиатрии утверждают, что такие припадки хорошо "лечатся" хорошей оплеухой. Говорят, что помогает… Как думаешь, если бы тогда кто-то влепил такую "таблетку" владелице ямы – она бы заорала?
– Да.
– Так ведь орать-то нельзя: "лётчики услышат"?
Кончилось тем, что мать обозвала спасающихся граждан "дураками", и, не дожидаясь конца "сеанса" налёта асов Люфтваффе, вытащила нас из вонючего "убожества". Или знала, что дальнейшее пребывание в "убожестве" может оказаться куда хуже, чем вся налетевшая вражеская авиация? Дальнейшее "спасение" грозило опасностью с неожиданной стороны: свободные высказывания матери, "порочившие честь и достоинства советских людей", могли для неё плохо кончиться. Как это у советских людей могут самопроизвольно открываться сфинктеры!? Только явный враг может такое говорить! Да и кто она!? Жена помещичьего сына!
Скандал, основой которого явилась слабость сфинктеров спасающихся граждан, мать вела с владелицей погреба-ямы. Это было ясно с самого начала: кто бы из посторонних, из "рядовых" граждан, посмел бы матери дать приказ: "замолчи"!? Ясное дело, повелевать могла только хозяйка "бункера".
Позволю вольность в рассуждениях: истеричка, "знавшая" о "приборах подслушивания разговоров прячущихся в земляных норах советских граждан", была владелицей вонючей ямы с названием "погреб"
Истеричность для женщины – вроде бы всегда было нормой, а в войну – особенно. Но её опасность содержалась не в истеричности, а в сочетании глупости и редкостного вида сволочизма.
Откуда могла знать о "приборах подслушивания" установленных на вражеских бомбардировщиках? Ничего, разумеется, не знала, придумала "на ходу". Врала от страха, от страха и не такое придумать можно!
Для чего пугала других? Тут ответ сложнее: или потому, что была безнадёжной дурой, или большой сволочью с понятной "философией":
– Если мне страшно – трясись и ты!
То, что пыталась заразить страхом взрослых – под вопросом, но что травила сознание детей – это наверняка!
Сколько тогда было таких "мелкомасштабных" дур? И что с них можно было взять, что предъявить:
– Она – женщина! – а женщине позволено быть любой! Скулила баба от страха – и всё. Она в спокойном состоянии соображать не могла, а чего от неё ожидать во время налёта? Не дано было соображать, в какой части города асы Люфтваффе разгружали бомбовые люки "летательных аппаратов тяжелее воздуха" и когда с единственной бомбой доберутся до её погреба!
Сколько тогда было владельцев погребов, кто звал соседей разделить с ними страхи – по причине малого возраста не мог подсчитать.
– Бес, а у владельцев "высоких", столичных подвалов, тогда сфинктеры, как у меня, открывались?
– Нет.
– Что, они у них были такие прочные? "Стальные?"
– Нет. Сфинктеры у всех одинаковые и в опасные моменты для тела открываются без команды из "центра". Но такое бывало вначале, а потом повторные налёты укрепляли "запорные кольца". Для удержания в "подчинении" основного, зловонного "запорного кольца" каждому из вас требовалось определённое количество налётов машин "Люфтваффе". И не каких-нибудь пустяшных, далёких налётов, а "местного значения", настоящих и серьёзных. Помнишь, когда твой основной, "срамной" сфинктер, перестал открываться по пустякам?
– Приблизительно к сентябрю уже не было стыдно за себя.
– Вот! А высоких "погребных" начальников не бомбили так, как тебя, у них не было повода для открытия личных "запорных" колец, их "запорные" кольца не получили такой тренировки, как у тебя.
Тогда, но в других, в немыслимых по комфортабельности подвалах, в немыслимой прочности бетонных и хорошо вентилируемых погребах, "царственные" дураки, предлагали всему народу разделить с ними свои страхи "за будущее страны".
– "Молчать, а то вражеские лётчики могут услышать!" – бес, они такое говорили людям?
– Говорили. Ничего нового, суть одна, но масштабы – разные. Честные историки говорят, что и у "больших" людей "запорные кольца" точно так давали "слабину", как и у маленьких граждан "страны советов", коих они позволили бомбить авиацией Люфтваффе.
У граждан, спасающих жизнь в земляных норах, было два пути:
а) бесконечно и до беспамятства, с непроизвольным открытием и без закрытия "запорных" колец, трястись от налётов вражеской авиации, и
б) всего только один раз страшно разозлиться на подлую вражескую авиацию и пребывая в "беспамятной ярости", есть такая, сказать только себе:
– Сволочи! "Бомбилы" проклятые, чтобы вам никогда до аэродрома не добраться! – и смею уверить любого труса, что после посыла проклятия в сторону гудящих авиационных моторов, сфинктеры тут же закрывались! Затягивались весьма прочно! Удивительно и так всё просто! Поверь, читатель: прочность затяжки природного запорного кольца зависела от степени собственного гнева! Если когда-либо доведётся на себе испытать обработку чужими бомбами и не испытывать непроизвольного открывания сфинктера – приходи в ярость! – никакие неприятные запахи исходить от тебя не будут!
Только сейчас "дошло" (как долго!), что владелица погреба, где мы так страшно воняли в памятную бомбовую ночь, приглашала спасаться соседей лишь только потому, что ей одной колотиться от страха со всеми "вытекающими" последствиями в собственном "убожестве" было невмоготу! "Человеколюбием и заботой о ближнем своём" в том погребе и не пахло, там царили совсем другие "ароматы". Она не знала русских пословиц и поговорок, но придерживалась их: "на миру – и смерть красна". Великое чувство: интуиция!
Вспоминаю плакат времён начала войны: женщина крепко прижимает ребёнка к груди, а вражеский штык-нож вот-вот проткнёт их! По-хорошему, по-правильному плакат должен был выглядеть так: женщина на нём собой закрывает ребёнка полностью так, чтобы того ребёнка можно было только угадывать, но не видеть его. А она его как бы выставляет под вражеский штык! Рождалось нехорошее впечатление, что она закрывается ребёнком. Обвиняю автора плаката в глупости, в бесчеловечности и ставлю ему диагноз: "заболевание "погребной" болезнью!"
Подвальную истеричку понял взрослым:
– Господь не допустит гибели невинных малюток! – а с малютками бог, авось! и нас помилует. И мы с малютками проскочим! – симбиоз "матери и малютки" имеет широкое хождение и до сего времени: прямые "потомки" владелицы древней ямы с именем "бомбоубожество", адаптировавшись к нынешним условиям, успешно используют детей с целью собственного спасения. Повсеместно. Дети всегда были товаром. Схема настолько проста, что проще и быть не может: "подайте на ребёнка"! Видимый и жестокий удар по чувствам окружающих. Какие-либо чувства у самих бьющих при этом отсутствуют напрочь!
– Плакатом призывали спасать женщину и её дитя, а за плакатом виделся "советский социалистический" строй. "Единственный" в мире. "Передовой". "Гуманный". "Гула…". Пардон, "занесло", это не из той оперы ноты. "Человечный". Какой ещё? Каждый может прибавить эпитеты в силу своих знаний и личных впечатлений о прелестях недавнего строя – это не моё, это всё бесовское.
Памятная и единственная "ароматическая", скандальная ночь закрыла доступ матери в спасительный погреб при налёте любой авиации, каким бы страшным и губительным не был налёт. При любом налёте в спасении нам было бы отказано с формулировкой "мест нет"!
Никто из нас тогда не знал, что такое клаустрофобия, но заболели мы ею в погребе вслед за родительницей. После памятного ночного скандала, когда у спасающихся произошло поголовное открытие всех запорных колец, мать приобрела массу врагов:
– Глядите-ка, все трусы, одна она храбрая! Все обделались от страха, а она чистой осталась! – а так у нас не должно быть: если паниковать – то всем и до потери сознания, желательно – обделавшись… У нас герои в земляных норах не прячутся! У нас "все, как один!" должны быть или "сЩасливыми", или обделавшимися. Любая "третья позиция" – "вражеская"!
Мать, призывая спасающихся граждан не портить зловонием "среду обитания", косвенно обвиняла их в трусости. Кому приятно? Как терпеть обвинение, пусть и по причине? Обделаться от страха – это одно, а выслушать обвинение в трусости – это совсем "из другой оперы"! Мать вообще подруг не имела, кроме одной единственной, "закадычной", а после ночи в погребе обзавелась и "врагами"… Обделавшимися врагами. Обделавшийся враг опаснее.
– У вас вражда между взрослыми автоматически переходит и на детей:
– Ты с ним не водись! – ещё не разу не было, чтобы такой приказ не последовал детям от враждующих родителей.
До сего дня не знаю правильного перевода "закадычная подруга", но думаю, что это как-то связано с горлом. "Кадыком". Перевод вольный, и звучит он так: то ли "порву за подругу кадык всякому", то ли своего кадыка за подругу не пожалею.
Родительница после той ночи сказала:
– Никуда не пойду! Что будет – то и будет! – мы согласились.
Вонючая ночь в земляной яме привела к осмыслению того, чего выразить словами у меня тогда не получалось: оказывается, природное "запорное" кольцо заднего прохода на открытом пространстве не даёт "слабины", как в абсолютном мраке подвала. Открытие было приятным, но поделиться им с кем-то ещё не решился.
Единственное, что мы делали, укладываясь спать – одевали из вещей на себя всё, что имелось. Имелось совсем мало:
– Если что и случится, то, одежонку впотьмах искать будет некогда! А так – в чём выскочим – то и наше! – говорила мать и заставляла закрывать уши подушками, когда звуки рвущихся бомб становились уж очень громкими! Неприличными, нахальными! Подушки на уши – обман, ширма, иллюзия! Вроде бы звук от разорвавшейся фугаски не так близок, фугаска рванула где-то далеко, не волнуйся, до тебя далёко! Авось, в этот раз и не доберутся! Укрывавшие слух подушками граждане были уверены, что подушки были прочней брони и лучшей защитой от осколков! Кто закрывал тогда головы подушками – в них верили больше, чем отступающей Подушка на голове во время налёта была примером полной отдаче Судьбе:
– Что буде – то и будет! Нам не выбирать… – если нас накроет бомба, то пусть это случится не так громко! Пусть хотя бы не слышать последнего воя бомбового стабилизатора!
В самом деле, зачем нужно было прятаться в каких-то позорных земляных норах!? Почему "могучий, сильный и героический советский человек" позорно должен прятаться в норе? Военной мощью советский народ сам был способен загнать кого угодно и в любой угол, а самому прятаться – нет, это не его путь! Прятаться от вражеской авиации – недостойное для советского человека дело, от бомбёжек могли прятаться только:
а) трусы,
б) паникёры,
в) и прочие, не "советские", люди.
Моё "открытие" после первой "обработки с воздуха", возможно, будет ошибочным, но от него не отрекусь "вплоть до костра": все ужасы бомбёжки на открытом пространстве на пятьдесят процентов слабее, чем в укрытиях. Наверно, такое происходит потому, что любая нора в земле – могила. Вот результат только моих арифметических вычислений:
а) ужас от бомбёжек на улице = 50 %
б) он же в подвале: плюс ещё сто!
Итог: сто пятьдесят процентов отборного страха = максимальному зловонию в результате! Зачем подвал нужен!?
О качестве и комфортабельности "нор укрытия" речь не идёт, единственное и ценное свойство "убожеств" было такое: они заглушали звуки разрывов. И только.
Если бы бомбометание было успешным, то хлопоты окружающих "по преданию тел погибших земле" упрощались до минимума: не нужно было копать могил, исчезали заботы о гробах и прочей "бижутерии", коей так много бывает в обрядах похорон мирного времени.
Наиболее ужасными минутами у прятавшихся в норах – это минуты между первым долетевшим звуком перегруженных моторов вражеской авиации, и воем первого бомбового стабилизатора. Они или давали шанс на дальнейшую "борьбу за жизнь", или лишали удовольствия от таковой борьбы. Взрывы бом сидящие в примитивных норах слышали, и в не ограниченном количестве, а вот воя стабилизаторов – нет.
Бомбовый стабилизатор – самое подлое и отвратительное устройство, на какое был способен только "человеческий гений". Убей меня, не возражаю, но убей молчком, не рви душу на части воем бомбового стабилизатора в последний момент жизни! Для чего тебе нужен мой ужас, поганая железка!? Что тебе в моём ужасе? Для чего вгоняешь душу в пятки перед уходом в мир иной!?
Много позже потребители мяса установили, что и животное нужно убивать так, чтобы оно этого не осознало. Если дать скотине понять, что дни её сочтены, то её мясо после забоя будет не совсем хорошим потому, что всё же какая-то дрянь, вредная для человека, успевает от ужаса перед смертью образоваться в плоти животного…
– Лукавый, так это что же получается? Начинка бомбы была гуманнее стабилизатора? Она убивала, но не загоняла душу в пятки? Так?
– Абсолютно верно! Не осознанная, неожиданная смерть – как бы и не совсем смерть, а благо!
Но стабилизаторы! Это опера, симфония, это всё, что пожелаете! Две перекрещенные в заднице бомбы пластины для её стабильного полёта носом к земле – и всё! Если бы авиационные бомбы тех лет могли взрываться при любом положении, в каком бы они ни встретились с землёй – стабилизатор был бы лишним, и бомбы падали на головы без предупреждений. Молчком. Бесшумно. Экономия металла на стабилизаторах явная! Но чем придать положение бомбе, чтобы она встретилась с Землёй носом? Где у неё взрыватель? Ни какой иной частью тела бомба должна встретиться с землёй, а только носом!
В носы бомб вворачивали конические взрыватели из алюминия, но что в взрыватели – этого не знал.
Нормальные взрыватели выполняли возложенную на них работу чётко и аккуратно, но и в "славной семье бомб" были "уроды и отщепенцы", кои от удара об землю не выполняли возложенных обязанностей и не давали бомбе "разгуляться". То есть, не взрывались!
С окончания войны прошло шесть десятков лет, но "дефективные" бомбы, "отказники" и до сего времени не все выявлены. Находят "неразорвавшиеся боеприпасы" к случаю, вызывают специалистов и те нейтрализуют "голос войны". До анекдота:
– одна такая "дефективная" немецкая бомба пробила хибару в "частном жилом секторе", ушла в подпол и там осталась.
Прошло лет двадцать, хозяин домовладения "вспомнил" о бомбе и "сообщил куда следует". На "заявление трудящегося" немедленно последовал отзыв и прибыли специалисты по "переговорам с неразорвавшимися бомбами": сапёрами.
И приступили сапёры к извлечению вражеской бомбы с того, что и нужно: с разбора пола в доме. Роют-копают – всё, хватит, на большую глубину бомбе не спрятаться, но для перестраховки миноискатель в дело пустили: нет ничего! Не сигналит миноискатель, не отзывается на металл!
– Как нужно понимать ваше заявление о бомбе!?
– Я думал…
… мечтал человек: "разберут прогнивший пол в доме, а потом новый сделают…" – наивный! За попытку "ввести в заблуждение" власти крепко его пуганули, да так, что за свои "кровные" пол и заменил!
Думается: чудак-человек, если бомба-уродина не взорвалась при встрече с землёй шесть десятков лет назад, то с чего бы ей сейчас взрываться? Была молода – "молчала", не взорвалась, так следует в старости "рот открывать"?
Известен только один случай общения сверстников с неразорвавшейся бомбой: зимой видел, как трое ребят везли бомбовое "сокровище" к себе в дом. Бомба тогда вроде бы не разорвалась от рук "юных сапёров":
взрослые успели им вогнать "ума в задние ворота".
Какая из бомбы была лучше? Та, что громыхнула при падении, или которая упала молча, но потом чуть сработала от стараний сверстников? Склонен уважать бомбу, коя, исполнив стабилизатором "сольную партию" "Фь-ю-ю-о-о-у-у"! заканчивала "выступление" взрывом, который только мне казался как:
– КВАМ!!! – разрывы бывали дальними и близкими, большого веса "в пересчёте на тротиловый эквивалент
пересчёте на "тротиловый эквивалент" и среднего, но они всегда был плотными, ощутимыми:
– КВАМ! – это когда далеко, но когда бомба рвалась поблизости, то к основному звуку взрыва добавлялся тяжелый, мощный и ощутимый звук-удар:
– Т-Т-Т! – произведенное взрывом давление воздуха и звуком-то нельзя было назвать, это было какое-то болезненное давление на перепонки ушей. "Симфония войны. Часть первая"
Совсем скоро по силе воя бомбовых стабилизаторов, многие научились определять район падения "гостинцев". Меньшая часть граждан, из наивысших специалистов, бралась определять расстояние в метрах от себя и до места падения "подарка с неба". Ошибку давали в метрах.
– Основное назначение бомбовых стабилизаторов было не держать бомбу носом со взрывателем к земле, а проверять прочность "запорных" колец у "мужественных советских" граждан.
Вопрос о произвольном открывании сфинктеров выглядел так: открывайся он, не делай этого, но если ему нечего удерживать в прямой кишке на самом выходе, то для чего тогда он вообще нужен!? Если бомбы одна за другой сыплются, тогда получалось, что суждено жить с постоянно отрытым "запорным" кольцом? И как долго? Не пора ли прикрыть "сдерживающую решетку"? И впрямь: довольно скоро мой сфинктер стал храбрым и прекратил выкидывать подлые штучки, сопровождавшиеся неприятным запахом. Вонью, то есть. Отчего такое произошло сравнительно быстро – не могу дать объяснения. Бес искушает:
– Не испытываешь желание и сегодня проверить на прочность своё состарившееся "запорное устройство"?
– А что, разве предстоит "повторение пройденного"? Кто-то собирается пустить на меня, как прежде, фугаску весом в двести пятьдесят килограммов и со стабилизатором? Желает проверить мой сфинктер на прочность? И если "кольцо" не приоткроется и на миллиметр, то признают прежнюю "школу выживания" лучшей?
– Хочу предложить "проект перевоспитания" карательным органам отечества: не нужно террористов держать в тюрьмах! Тюрьма – это, считай, тепличные условия! Тюрьма – это всё же, пусть и низкая, ограниченная, специфическая, но культура. А "зиндан" – совсем другое дело! Им зинданы нужны, они в соображениях дальше зинданов не идут. Посадить в любимое сооружение из расчёта "два квадратных метра на одного… Можно и плотнее… Затем устроить на эти зинданы налёт старой авиации с бомбометанием. Для них хватит и картонных бомб, но со стабилизаторами. Для воя. Непременно со стабилизатором: молчаливая бомба – не бомба!
В "редкую стёжку" можно бросать и настоящие бомбы времён "большой войны". Что-то вроде "десерта", и тогда сфинктеры сами, без удержу, откроются у любого "джигита". Обделавшимся "героям" не давать мыться, но кормить обильно и часто! Бомбёжек не отменять! Положительный эффект в "перевоспитании" наступит через месяц, а у более "стойких" и тупых – через шесть недель.
– Бес, скотина, кого хочешь проверить!? Меня!? Готов участвовать в "проекте", о котором говорил выше. Готов поселиться в любой зоне на любой срок! Если со своими семью десятками прожитых лет, проживая в зоне, не проявлю прежней прыти при налётах авиации и позволю накрыть себя устройством со стабилизатором в заднице – туда мне дорога! и никаких сожалений! Ведь когда-то и как-то нужно заканчивать пребывание в этом "самом прекрасном из миров"! Главное – не обделаться при расставании с миром…
– Рискуем получить звание "пропагандистов войны".
– Разве где-то призываем к войне? Явных и прямых призывов к войне не позволяем. Да и опоздали мы с призывами: война уже идёт. Нет желания воспевать военные действия, не хочу славить чьё-либо оружие. Оружие нельзя воспевать! Как можно петь о водородной бомбе? Каких гимнов заслуживает водородная бомба? Или простая ракета с разделяющимися боевыми головками? Как её восславлять?
Прелесть войны – ума люди набираются быстро. Смышлеными становятся без различия пола и возраста. Любой и всякий становился фаталистом, уповающим на "волю божью и судьбу". Мало, кто тогда знал, что такое "фатум" и с чем его едят, но и дети повторяли за взрослыми "от судьбы не уйдёшь". Говорить осознанно о каком-то непонятном "роке" в шесть лет – смешно, и всё же мы быстро превращались в "стариков".
Последующая жизнь была выходом из полученной в войну "детской старости", но кто и как выходил из неё – тема исследования будущих психиатров. Заметил одну особенность за теми, кто перенёс войну: они долго живут.
– Объяснение феномену простое: война тебя состарила, об этом сказал десятью строчками выше. Потом выходил из "детской старости" не менее трёх десятков лет, плюс среднестатистические пятьдесят семь – в итоге получается девяностолетнее долголетие! – закончил бес подсчёты.
– Похоже на то, как если бы на вечеринке все пьют одинаково, но поутру от перепоя каждый страдает по-своему и лечится на свой манер. Годится?
Закончу "физиологические" изыскания о "запорных кольцах" детских организмов: девочки ужасы налётов переносили труднее и просились справить "малую нужду" при далёких звуках моторов приближающейся авиации.
– Нечему удивляться! У девочек "настрой" выше и тоньше вашего, мужского. Сколько об этом можно говорить!? Они прекраснее и слабее – вступился бес за девочек военного времени – упомянутые "запорные кольца" Природа в необходимых местах тела сделала не одинаковыми по прочности. Ошиблась, матушка, напутала: женщинам поставила слабые "запорные кольца" на выходе, а вам, грубым оболочкам – "на входе"… Да, в глотках… Среди мужчин много экземпляров, у которых сфинктеры в горле или вообще отсутствуют, или владельцы "колец" способны их открывать в любой обстановке! В народе и диагноз есть:
– Горло у него широкое! – и ошибаются: горло-то стандартное, но сфинктер в горле особой конструкции. Если у обычных людей он открывается частично, то у таких – полностью!
Подобное удивительное запорное кольцо в горле было у того мастера, что когда-то порадовал анекдотом о кавказце. Как-то раз предложил глотнуть молока из стеклянной тары, была такая в древности в "социалистическом отечестве":
– Давай – запрокинул голову, вставил в ротовое отверстие горлышко бутылки, и не делая глотаний, вылил содержимое в желудок. По времени процедура продолжалась не дольше того времени, которое необходимо для того, чтобы молоко просто вылить на землю. Если все прочие люди при подобной процедуре не могут обойтись без глотательных спазмов, то для мастера такое было лишним.
– Впору шпаги глотать… был бы редкостный цирковой номер – было жаль вылитого молока.
– А шпага есть? – вытирая губы, спросил мастер.
Вернусь в погреб: благодарю ту ночи, когда образовались два неравных лагеря. Первый и основной состоял из сторонников полного молчания при нанесении бомбовых ударов по подвалам; другой лагерь, ничтожный и малый, "глубоко неправый в заблуждениях", но ироничный и злой, как всякое меньшинство, возглавлялся матерью и целиком состоял из её отпрысков. Как известно из истории, меньшинство всегда неправо!
И вторую благодарность оглашаю прошлому примитивному "убожеству": в ночь "не санкционированного открывания запорных колец в причинных местах" спасающихся граждан, после первого, далёкого разрыва бомбы со мной началось необъяснимое явление: тело стало сжиматься в комок.
Заодно сжималось и "запорное кольцо". Явление было новым и непонятным. Чего было сжиматься? Находился в подвале, был под его защитой, но почему хотел превратиться во что-то ещё более мелкое, стать таким маленьким, чтобы большая бомба промахнулась!
Возможно, что тогда в подвале кто-то ещё сжимался так, как и я, но этого так и не узнал. Стремление стать маленьким переходило в окаменение, и его я испугался больше, чем взрыва далёкой бомбы. Что могло твориться в организме, отчего и почему сжимался – сегодня это может объяснить любой школьник не ниже восьмого класса общеобразовательной школы с медицинским уклоном. Сегодня, что в прошлом было непонятным, находит объяснение: мои надпочечные железы впрыскивали в кровь адреналин! Собственный адреналин – в мои кровеносные сосуды! Возможно, что тогда надпочечники переборщили с выделением адреналина, поэтому я и превращался в "камень". Порция оказалась слишком большой. Непонятно одно: откуда было столько адреналину в теле взяться? Из чего, из каких продуктов получался адреналин? И кто знал, что это адреналин!?
Способность входить в состояние "окаменения" в минуты опасности пригодились в послевоенное время.
Кто в детстве не дрался? Когда видел, что по всем позициям драки не миновать, и "дипломатические" увёртки ни к чему не приводили, и главным доказательством собственной правоты оставался кулак – и приходило древнее "погребное" окаменение.
Первым никогда не бил "врага", это меня били первым. Противники первый удар почему-то предназначали моей голове. Почему туда? Только сегодня понял: они это делали от незнания и, насмотревшись трофейных фильмов, где положительные герои били отрицательных по голове. Но противники не знали, и не подозревали о том, что этого "шкета" природа одарила толстыми костями черепной коробки, по прочности не меньшей, чем у слона. Или почти, как у слона. Возможно, что и толще. Почему им казалось, что одного удара хилого кулака хватит для повержения на землю – осталось тайной до сего дня. Скользящий удар по голове от одного полуголодного шкета точно такому же шкету – что это за драка!