Текст книги ""Фантастика 2024 - 156". Компиляция. Книги 1-21 (СИ)"

Автор книги: Галина Гончарова

– Что, трудно положить в них закладки? – досадливо проронил Хиллари, когда возникла очередная заминка.

– В следующий раз обязательно так и сделаю, – отозвался Гаст, пытаясь прочитать заголовок и вспомнить, кто ему передал папку.

Чайка стояла рядом, молча и терпеливо ожидая своей очереди.

Балансовая ведомость на содержание здания, ведомость от менеджера на уборку территории и помещений, счет от него же на покупку травы и деревьев, счет фирмы по озеленению, ведомость из бухгалтерии на зарплату сотрудникам, ведомость от Адана по отработке времени операторами Сети (отметки о сверхурочных часах отдельно и поименно), график работы до конца месяца, счет на запчасти от Туссена, ведомость на обеспечение киборгов (захваченные отдельно), а кстати, где они? Кто этим занимается? Менеджер по хозчасти… Ищи, ищи… Что у тебя, Чайка? Протоколы исследований, протокол передачи материалов следственной бригаде А'Райхала и кибер-полиции. Мать честная! Неужели мы столько назондировали? Дело потянет томов на сто пятьдесят. Закопаемся по уши. Нашел?

Хиллари просматривал бумаги, схватывая суть на лету, ставил свой росчерк и складывал папки стопкой на краю стола. Куча материалов из аналитического отдела, график поэтапного тестирования баншеров с указанием сроков следствия, времени и даты тестирования.

– Кто составлял?

– Пальмер, – Гаст расправился с доброй половиной папок и глядел веселее, – кто бы еще смог свести воедино требования прокуратуры, Дерека и Нанджу? Я – нет! Здесь еще сборник медицинских предписаний от Нанджу, отчет о состоянии здоровья лиц, занятых на Сети и стендах – мы в том числе, – план отпусков на лето. Записка из отдела кадров – они предупреждают, что у некоторых сотрудников – вот список – в этом полугодии заканчивается срок контрактов и те подлецы, чьи фамилии выделены красным, хотят уйти. Я посмотрел – там больше половины, и неплохие специалисты. Страх берет – с кем мы останемся? Хил, ты бы собрание провел, объяснил людям, что незачем впадать в панику.

– Не торопись, Гаст, – Хиллари постучал торцом авторучки по столу, – все решит подкомиссия, ждать осталось недолго. Тогда и будем трубить общий сбор.

Хиллари собрал все отработанные документы и отдал их Чайке, велев разобраться и немедленно разнести главам отделов, с чем и отпустил ее. Оставшись наедине, они с Гастом вольготно расположились на стульях и принялись изливать друг другу наболевшее.

– Представляешь, – говорил Гаст, перебирая информационные бюллетени проекта, – Анталь работает в две смены, переехал к нам в общагу, в однокомнатный номер, – страсть, какие лишения терпит! Все свои комиксы забросил, сидит тексты сочиняет. Такой упертый оказался, кто бы мог подумать! Но подает он их, как пресс-секретарь Президента, аж завидно. А какие слова длинные произносит, я таких и не слышал сроду; где он их нахватался-то?.. А с каким умным видом! Откуда что взялось!..

– Вот что значит – энтузиазм и ответственность за порученное дело. Он наконец-то почувствовал, что реально трудится, что никто за него не станет делать его работу. Низкий IQ – это не главное, это всего лишь одна из составляющих личности; у нас когда-то Президент был с IQ 85, и ничего. Не проболтается Анталь, огрехов нет?

– Могила, – Гаст прижал ладонь к груди, словно собирался давать клятву. – Я поражен! В нем кладезь корпоративной этики открылся – честь, мораль и военная тайна. Я думал: простой, простой, а он хитрый, как сто крыс. Мне тут его папочка звонил – как я его голос услышал, так сразу возблагодарил бога, что у меня нет родителей. Один голосочек весит как вагон бетона; не знаю, сколько он сам. Хил, я все понял: никакой Анталь не дурак, это он прикидывается, чтобы от него все отскреблись, чтоб и родаки не донимали. Он, поди, хотел в огненных петухов играть и комиксы про киборгов день и ночь листать, а к нему приставили сорок лакеев и педагогов, и все они в один голос твердили: «Ты – сын корга, ты – сын корга, ты должен играть в игры „Капитал“ и „Олигархия“, а его, может, от них в блев кидало. Против такого папы в лобовую атаку не попрешь; я его раз послушал, так у меня глаза стали, как у мышки при запоре.

Хиллари вспомнил вытесанную из камня фигуру Т. К. Дарваша с неизменно властным взглядом и непоколебимым голосом и согласился с Гастом:

– Папаша у Анталя – подарок для подчиненных, редкой доброты человек.

– Ну и втянулся же Анталь в работу!.. Я его и не шпынял вовсе, он все сам делает – и на запросы отвечает, и сетевые интервью дает, и страницу каждые два часа обновляет, и успевает всю информацию согласовывать и с Сидом, и с Гортом, и тексты сам пишет. Я их не правил, я даже нарочно такую галиматью придумать не в состоянии, и все так прилизано, корректно, без раздражения, чтоб никаких идиотов не обидеть…

– Да, – Хиллари даже за голову взялся, – читал я его резюме по сетевым запросам. Нас атакуют хакеры, кракеры и журналисты. Посещение нашего региона растет изо дня в день. Сначала на нас ополчились куклофилы, потом поливали матом хлипоманы, а теперь вопят киборгофобы.

– Общественное мнение – как флюгер на ветру, – продолжал горестно жаловаться Хиллари. – Щелкни корову в нос – она махнет хвостом. После показа захвата Дымки меня объявили Принцем Мрака, мерзавцем и подонком, чуть ли не людоедом, и все гуманисты и светлые люди посчитали своим долгом публично плюнуть в мой адрес. Прошло три недели: Дымка таскается по проекту, о ней и не вспоминают. Меня полоскали из-за Фанка – я утаил от всех клад! А теперь – Фосфор. Не знаю, что бы он еще вытворял на «столбе»; я, рискуя жизнью, пресек его акцию – и я же опять виноват. Как меня только ни называют – покровителем террористов, врагом нации… Словно все забыли, как они плакали о куколке-лапочке и подвывали Эмбер: «Украли куклу!»…

– Так плакали-то одни, а Фосфора убить требуют другие, – резонно заметил Гаст.

– Людям невозможно угодить. Они сами не знают, чего хотят, у них семь пятниц на неделе и полный спектр мнений – от всеобъемлющей любви до тотальной ненависти. Еще неделя, и гражданская война начнется; зря, что ли, полны улицы сэйсидов? А задуматься – из-за чего? Из-за игрушек, из-за кукол. А что пишут! У меня волосы дыбом. Требуют публично раздавить Фосфора катком на площади! Что за дремучее варварство?!! Общественные организации собирают подписи за его уничтожение – и меня с ним в придачу! Слова «расследовать» и «изучить» для них ничего не значат. Массовая истерия с брызгами слюны и выпученными глазами. Раздавить, растоптать, убить!.. Ах, ты не согласен – и тебя тоже. Киборг покусился на человека, это же вызов всему человечеству! И оно не замедлит с ответом. Раньше так уничтожали диких животных и отсталые нации, чтобы никто не смел тягаться в агрессивности с продвинутыми и культурными народами. Что дальше будет – не знаю. Меня ужас пробирает, как подумаю о том, что террористы сольются с баншерами.

– Если бы все было так просто, – активно возразил Гаст, – у нас бы уже лет сто как по Городу киборги-партизаны бегали. Ан нет! Пока не появилась ЦФ-6, никто и представить такого не мог.

– По-твоему, террористы телевизор не смотрят? – отозвался Хиллари. – Еще как смотрят. И если исключить хаотов-подражателей, то у нас могут появиться серьезные противники.

– Ну и что, – не сдавался Гаст, – что с того? Террористы, как и всякие профи, – люди односторонние и однобокие. Куда им еще и кибер-мозг осваивать!.. Владельцев киборгов и «кукольников» специально учат, как киберами командовать, а эти где учиться будут? Нормальный робот их корявые приказы мимо ушей пропустит и не станет подчиняться, а сбрендивший… Мы здесь все спецы с дипломами, а попробуй подчини себе вон хоть Маску, хоть Косу! Уж если мы воткнуться не можем, то пришлым со стороны, будь они хоть суперснайперы, тут вообще удача не грозит. Это раз. С «отцами» они не столкуются – нельзя же головой расклиниться на две бредовые идеи сразу! Одной молитвой господа и сатану не славят. Это два. И три. Хил, ты прекрасно знаешь, что ни «семье» Чары, ни Фосфору никто из людей не отдавал приказов на агрессию. В том-то и дело, что киберы с ЦФ-6 сами заболевают и начинают пальбу. То ли у них мозги совсем червивые, то ли что-то есть в самой ЦФ-6 – это еще разобраться надо, прочитать целую серию и сравнить, но в определенных условиях они принимают однотипное решение – дать бой вопреки Третьему Закону. Может, у них Законы местами меняются, я пока не понял. На грубое давление они отвечают агрессией – так что они, помяни мое слово, скорее сами будут воевать и с мафией, и с экстремистами – сферы влияния делить, за своих убитых мстить, а мы будем подбирать останки. Во когда горячие деньки настанут! Опять же реверс. На стенде прямо по мозгам пишем – а информация все равно проступает, а уж словами такого киборга черта с два перенастроишь.

– Это в BIC с долговременной памятью перемудрили, – задумчиво промолвил Хиллари. – Стремясь, чтобы образ хозяина и наиболее важные ресурсы памяти сохранялись всю жизнь киборга, они сделали ее чрезмерно стойкой. Кроме того, киборги по Третьему Закону сами стараются к сохранению полноты личности и к большему удержанию информации. Обе эти тенденции, развиваясь отдельно, видимо, наложились и взаимно потенцировались, количество скачком перешло в качество, и попутно получилась способность к сильному реверсу. Причем киборг сохраняет именно рабочую личность. Обрати внимание, Гаст, – перезаписанная Чайка подавила старые воспоминания, а незаписанная Дымка восстанавливает именно старые связи, чтобы опереться на них в автореконструкции.

– А Стандарт!.. – с восторгом подхватил Гаст.

– Что с ним? – тут же вскинулся Хиллари.

– Тоже, наоборот, реверсирует, – Гаст был страшно доволен. – Я тебе не рассказывал, да?.. Я тут в изолятор спускался, – Гаст потупил взгляд, – и решил заодно посмотреть, как у него каша в башке бродит. А он за это время очухался и говорит почти связно.

– Ну-ка, ну-ка… – настроился Хиллари.

– Такое впечатление, что прежняя программа вытесняет новую, блокирует ее и ограничивает. «Я, – говорит, – за права киборгов, но в рамках действующего устава. Я должен служить человечеству там, где командир скажет». Он перестал гнуть бредятину про мать, четко определяет себя как киборга, но считает, что у него есть личность. Это, по его мнению, индивидуальное сочетание знаний, воспоминаний и опыта. Начал ориентироваться в пространстве и времени, понимает, что изолирован и поражен паразитной программой, просит помощи, но, когда я приоткрыл дверь, тут же встал и попытался выйти. На вопрос о мотивации отвечает, что посчитал, будто я поведу его на стенд. Приказы выполняет, тревожится о своих перспективах, говорит, что Маска его обманула.

– Так оно и есть, – согласился Хиллари, – его надо взять на стенд, сделать хотя бы обзор мозга, посмотреть, как идут процессы. Случай-то какой интересный…

– Ты не будешь его чистить?

– Нет. Лучше потерять боевую единицу, чем такой образчик. Пусть сам справляется. Нам надо узнать, способен ли Warrior самостоятельно очиститься от этой заразы и за какие сроки. По сути дела, Стандарт получил обрывки, фрагменты ЦФ-6, и мы сразу его заперли, не дали ему развиваться в «семье», а «семья» очень сильно влияет на адаптацию киборга. Милая Лилик, пожив в «семье», превратилась в бестию Лильен, и никакой реверс не сработал, но я не исключаю, что прошлая память начала бы влиять потом, сглаживая личность и придавая ей определенный характер. Будь осторожен со Стандартом, он может попытаться бежать – «гарпун» он получил мощнейший, а «гарпун»-то и вызывает у киборга непреодолимое желание бежать от хозяина в Банш. Где только эта хитрюга его прятала?..

– Я нашел. Был разбит на части и закодирован под номерные серии теней для век, губной помады и красок для волос.

– Черт… не углядишь и век не догадаешься. Информацию можно записывать любым языком. Еще монетка в нашу копилку: куклы таят в себе «гарпуны» и, вероятно, могут переподчинять других кукол своим «отцам». Было бы удивительно, если б «отцы» хоть изредка не крали кукол друг у друга… Надо проверить, не пробивает ли «гарпун», носящий ЦФ-6, нашу нынешнюю программу, – Хиллари записал в блокнот задачи, которые сам же себе и задал. – Работы – экскаватором не разроешь, а людей нет…

– Я тут, – закинул удочку Гаст, – тебе человека приискал. Сетевой менеджер, целый отдел вел; по крайней мере, от бумаг нас избавит.

– Он что, душевнобольной – к нам наниматься?

– У него дома нет, он в приюте живет, а тут гостиница, все за казенный счет со всякими льготами.

– «Зеленый»?

– Терпеть «зелень» не могу, сам такой. Он «серый».

– Почему в приюте?

– Пробовал начать свое дело; его купили на доверие кидалы с Ровертауна. Я срок собеседования уже назначил; не понравится – откажешь.

– Ну ладно, если он твой протеже…

– Не надо, у меня нормальная ориентация!

– Это значит – тот, за кого просят.

– Скажешь тоже… Он меня на работу не принял.

– Отчего же так?

– Вот и спроси. Может – я «зелень», или неполноценный, или не так одет был? Или по цвету глаз к обивке мебели в их офисе не подходил? Я ему телефон оставил; если, говорю, потребуюсь, то звоните, вот он через шесть лет и позвонил. Значит, я ему чем-то запомнился!..

– Тебя забудешь! По телевизору увидел и вспомнил. Надеюсь, ты его предупредил, что я могу и отказать? Если это месть, то очень жестокая.

– Хил, – Гаст молитвенно сложил руки, – прошу, хоть на три месяца. Пусть бумаги разбирает… А то я закопался с ними.

– Проверка нужна, – тянул Хиллари, – учеба… Опять же, системная работа… Он с BIC не связан?

– Он в киборгах ни уха ни рыла не смыслит.

– Женат? Дети?

– Нет никого.

– Тоже странно. Он не…

– Он трудоголик. Истинно наш человек.

– А ты откуда знаешь?

– Да он мне битых два часа про жизнь рассказывал. Надо, говорит, начинать все с нуля, а я не знаю, за что хвататься и куда податься, ну я и предложил идти к нам.

– Хороший менеджер так низко не скатится; есть страховки, возможность перехода по горизонтали, – продолжал сомневаться Хиллари.

– Нет, – у Гаста было свое мнение, – жизнь – сложная вещь, никогда не знаешь, куда она выкинет. Я лично себя не могу обеспечивать, в смысле, каждый день решать вопросы: где жить, как по счетам платить, как покупать, как одеваться и так далее. В Городе я бы пропал, как томпак бы потерялся – и со своим IQ, и с универом. Единственное, что я могу, так это работать. Тут я на довольствии; мне ни о чем думать не надо – я это не хочу и не умею. Все от поганого детства, когда у меня ничего не было и никто меня не учил ни умываться, ни одеваться. А теперь время упущено; ложку учат держать в год, а шнурки завязывать – в два. Спасибо, говорить научили. Город – страшное место, он пожирает людей. Я боюсь туда возвращаться. Там разоряются, стреляются и топят друг друга. Глазом не успеешь моргнуть, как окажешься на Пепелище; деньги украдут, страховка кончится, и никто не поможет. Селена вон приехала – шагу ступить не успела, как ее загарпунили. Она пять дней на цепи посидела и с ума сошла, лечить надо. Но у нас тут и центр, и отдых, и гарантии. А если ни дома, ни денег и на тебе последний костюм, а в руке – один диплом, то никакой психолог не поможет. Одно цепляется за другое – не разорвешь. Думаешь, почему люди самоубийством кончают, лишь бы не жить в нищете?

– Хорошо, – сказал Хиллари, стремясь закруглить тему, которая была ему неприятна, – возьми в отделе кадров список документов, которые надо предъявлять, и анкеты. Я побеседую с этим человеком, но о зачислении в штат, даже временно, говорить ему не следует. И не вздумай трепаться, что у Селены психологические проблемы.

– Это уже не проблемы, – Гаст покачал головой, – это полный улет. Тебе Сид сказал?..

– При чем тут Сид? Это заботы Нанджу.

– Нанджу не справится, – Гаст посмотрел прямо в глаза Хиллари; лицо его приобрело строгое и серьезное выражение; он не шутил и не гримасничал. – Когда мы ходим в изолятор – то ясно, что по делу. Селена тоже бегает в изолятор. К Фосфору. Она над ним страдает, рыдает, целует его, поит водой.

Хиллари слушал, не перебивая, с прозрачным взглядом.

– Я где-то слышал, может, это неправда, – продолжил Гаст, несколько смущаясь и отводя глаза, – что у жертв может появляться любовь к своим мучителям, острое и сильное чувство, не подконтрольное рассудку. Кажется, называется «синдром заложника»… Я правильно говорю?

– Да, – сказал Хиллари, – абсолютно правильно.

* * *

Конрад Стюарт, сменивший за десять дней две темницы, приходил в себя постепенно, хотя все еще пребывал во взболтанном состоянии духа. Его кормили, лечили, дали возможность вымыться и привести себя в порядок, но на этом доброжелательность новых тюремщиков закончилась.

Его поместили в камеру-коробку, где был легкий раскладной стол, такой же стул и спальник на мягкой подстилке. Еще поставили биотуалет в углу. Все. Водопровода здесь на было, а свет регулировался извне. Его попросили надеть просторную светло-серую униформу, как будто хотели, чтобы он слился со стенами и стал столь же казенной частью камеры, как скудная обстановка. Конрад до хрипоты ругался, пытаясь отстоять свою одежду, как последний рубеж независимости, пока не понял, что его надсмотрщики – киборги и взывать к ним бессмысленно. Тогда его в очередной раз охватило полнейшее безразличие и он переоделся, сам себе напоминая андроида; впрочем, это не помешало ему ожить, когда явился дознаватель на допрос. Конрад проявил недюжинную волю и выдержку, шесть часов подряд отказываясь отвечать на поистине иезуитский, полный коварства вопрос: «Как вас зовут?», и непрестанно требуя прогулок, адвоката и информации. Трудно сказать, кто кого больше утомил, но кое-чего Конрад все-таки добился: ему принесли Библию и несколько потрепанных бульварных книжонок. Худшего издевательства над системщиком-профессионалом, привыкшим к многослойно плывущей по экрану информации, нельзя было придумать. Конрада прямо-таки затрясло от ненависти и бессилия. Он бросил книжки в угол, но, посидев два-три часа в неподвижности и отупев от скуки и тоскливого безделья, все же поднял книги и начал читать, чтоб хоть чем-то заняться и скоротать бесконечное время. Детективы показались ему тупыми и плоскими, а Библия – занудной примитивной ерундой. Он попробовал прочесть Книгу многострадального Иова, желая найти в ней соответствие своей судьбе и получить хоть какое-то утешение, но запутался в длинных монологах друзей Иова, напомнивших ему многозначительную и пустопорожнюю болтовню в регионе INTELCOM. Под конец Книги заговорил из бури господь бог и диктаторскими методами всех расставил по местам, как генеральный директор, – не из любви и милосердия, но во имя страха божия. Не борьба, а безграничная и сознательная покорность обещала благо и процветание. Конрад плюнул и впервые по-доброму вспомнил Твердыню Солнечного Камня, хотя к исходу третьих суток заточения в мертвенных изжелта-серых стенах, ощупав каждый сантиметр покрытия, начат приходить к мысли, что совет, данный богом Иову, был не так уж и плох.

Конрада мучили слабость и перемены настроения, колебавшегося от чрезвычайного раздражения до полного ступора, когда он залезал в спальник и, полежав в неподвижности и согревшись, впадал, будто в обморок, в торопливый сон, неизменно оканчивавшийся кошмаром. После мучительного пробуждения Конрад чувствовал себя одуревшим, разбитым и некоторое время ходил от стены к стене, борясь с головной болью. Врач, подтянутая темнокожая женщина, которую Конрад тоже считал киборгом, осмотрела его и составила план лечения, но события последних десяти дней оставили в душе Конрада такой неизгладимый след, что он до сих пор не вполне понимал, где находится, и был дезориентирован во времени. Пожалуй, он действительно затруднялся определить, кто он и что с ним происходит. В уме моргало маяком спасительное: «Я не Фердинанд, не Фердинанд. Все отрицать, ни в чем не сознаваться».

Когда кипение души и бешенство доходили в нем до крайней точки, он хватал Библию и вслух читал Песнь Песней и псалмы Давида, пока не отпускало, но его исполнение, злобное, с выкриками, с резкими импульсивными движениями и гримасами, разительно отличалось от видеоверсии Псалтиря. Мало кто усомнился бы, глядя на Конрада в эти минуты, что он находится именно там, где ему и следует быть.

При первом появлении худощавого субъекта, назвавшегося на пустыре Хармоном, Конрад набросился на него с потоками ругани, всуе поминая права человека и компенсацию за моральный ущерб. Сероглазый, не сказав в ответ ни слова, молча развернулся и вышел, оставив Конрада кричать и потрясать кулаками перед запертой дверью.

Больше к Конраду никто не приходил, кроме киборгов, и он решил перейти от слов к действиям, но ждал, когда явятся люди, чтобы огласить свои условия. Киборгам он их высказать не решался, потому что боялся этих существ в сером, способных, по его мнению, решительно на все. Он не знал, как они отнесутся к его словам и что предпримут. Казалось, ими никто не управляет.

Протомившись еще двое суток в тягостных раздумьях и самокопании, Конрад совсем отчаялся. Говорят, ничто так угнетающе не действует в тюрьме на человека, как сознание своей невиновности. Оставленный наедине с собой, человек, которому даже не предъявили обвинения, близится к помешательству, непрестанно колеблясь от страха к надежде, сам себя то обвиняя, то оправдывая. Мысль о неизбежности ужасного наказания точно так же не может покинуть его голову, как его тело – камеру. Под конец пытка неизвестностью становится невыносимой.

Второе пришествие Хармона Конрад встретил если не с радостью, то с душевным подъемом. По крайней мере, есть к кому обратиться с декларацией. От оскорблений и правовых инвектив Конрад благоразумно, хоть и с трудом, воздержался, поскольку Хармон уже показал, что подобные наскоки его не впечатляют и он – из тех людей, кто требует к себе уважения.

– Здравствуйте, Конрад Стюарт. Как самочувствие? Не имеете ли вы претензий к содержанию? Или пожеланий относительно его улучшения? – Голос Хармона звучал подчеркнуто спокойно, издевка заключалась в смысле вопроса.

Конрад возмутился, но, поняв, что его провоцируют, сумел подавить вспышку гнева.

Хармон держался еще более нагло и уверенно, чем в первый раз. Он присел на край стола, поскольку Конрад сидел на единственном стуле и уступать его не собирался. Конрад отметил, что на правом виске у Хармона появилась большая ссадина, покрытая красно-коричневой корочкой. «Здорово же тебя приложили, – порадовался Конрад, – еще бы раз, да посильней…», а вслух ответил сдержанно:

– Благодарю. Мне сейчас получше. Но я не хочу останавливаться на достигнутом. Если мне не будет предъявлено обвинение и ордер на арест, я объявлю бессрочную голодовку. Я утверждаю это со всей решимостью, так как не вижу других способов борьбы за свои права.

– Неплохой вариант, – согласился Хармон, – особенно если учесть, что от голода люди умирают дольше, чем находятся под стражей БЕЗ – я подчеркиваю это слово – предъявления обвинений, то есть – в случаях, когда речь идет об участии в организованной преступной группировке или терроризме. А о самоубийстве, как форме протеста, вы не задумывались?

Конрад вскинул голову, и в его пятнистых глазах отразился страх. Он еще не забыл предчувствия смерти, и мысль, что его могут убить без суда и следствия, вернулась вновь. Одно дело ставить условия, выдвигая, как противовес, свою волю, и совсем другое – знать, что ты никто и жизнь твоя не имеет никакой ценности, а следовательно – твои угрозы смешны и наивны. Что значит какая-то голодовка, если не сегодня-завтра тебя задушат в камере?.. Тогда зачем Хармон пришел? Чего он хочет?

– Нет! – громко ответил Конрад. – Никогда! Есть выход из любого положения, но самоубийство – это положение, из которого нет выхода!

Здесь работают следящие системы; пусть они зафиксируют, что у него не было и нет намерений убить себя!

– Я пришел, – продолжил Хармон, – как раз чтобы поговорить о философской концепции права на самоубийство. Почему вы, Конрад, с такой категоричностью отвергая это для себя, вложили в мозг киборгам, которых считаете равными человеку личностями, «Взрыв» для применения в похожих условиях? Почему, оставляя себе право на жизнь, своих «детей» вы обрекли на смерть?

Конрад, готовый пуститься в полемику, сообразил, какие ловушки расставляет ему этот черт, и перешел к обороне:

– Не понимаю, о чем вы. Будьте любезны, выражайтесь яснее, иначе я перестану разговаривать с вами.

– Есть люди, генетически предрасположенные к самоубийству, и есть тяжелые психологические ситуации, которые создают срыв даже в нормальном мозгу, но общество пытается помочь таким людям. А программа, внедренная в киборга, обязательно сработает и разрушит мозг, даже если киборг этого не хочет и боится смерти; достаточно ее увязать с Первым Законом. И помочь таким киборгам некому, поскольку программа запускается почти мгновенно и она необратима. После этого мы создаем ужастик про Хармона, убивающего кукол, и никаких моральных угрызений. Дескать, если бы он их не ловил, они были бы живы. А если бы вы не внедряли «Взрыв» – кстати, в ЦФ-6 он заметно сильней, – они бы тоже были живы, даже в случае захвата. Киборгов с ЦФ-3, ЦФ-4 мы брали практически без потерь. Кончать с собой начали ЦФ-5, потом ЦФ-6 – с вашей легкой руки. Их смерти – если вы их, конечно, считаете людьми – на вашей совести, Фердинанд.

– Не говорите таким тоном и о том, что ко мне не относится! – Голос Конрада повысился, в нем появились скрежещущие нотки.

– Вы лицемер. За вашими высокими словами – шкурные интересы. «Взрыв» вы создали, чтобы заметать следы. А теперь про обвинение. Вам будут инкриминированы: преступление против достояния нации, затем – деяние, создавшее угрозу национальной безопасности и подрыва ее технических приоритетных достижений, в частности – создание и распространение программ, разрушающих функциональную структуру кибер-мозга; кроме того, угон киборгов, незаконная эксплуатация кибер-имущества и, наконец, пособничество террору, повлекшему тяжкие телесные повреждения и разрушение частного, общественного и государственного имущества. Кажется, все. Хочу уточнить – по статьям, связанным с терроризмом, презумпция невиновности отсутствует, а бремя доказательств несет подозреваемый.

Во время речи Конрад несколько раз порывался перебить Хиллари, в глазах его играли блики, а лицо и шея пошли неровными красными пятнами. Конрад даже с места вскочил, но размеры камеры не позволяли разбежаться, и он, сделав два шага к стене и обратно, остановился перед Хиллари.

– Все это – вымысел! Обвинения бездоказательны! Стрельбу подняли ваши машины. Сами, без приказа. Больше я ничего не знаю.

– Они спасали вас.

– Это вы так утверждаете! Кто-то пришел ко мне, но, если бы в квартире не было ваших роботов, я бы открыл дверь и объяснился с визитерами так же, как до этого впустил эту… кибер-полицию! Я честный человек, я никогда не связывался с мафией, мне нечего скрывать!

– Как же тогда получилось, что на вас, как на боевика Партии, поступил донос в штаб А'Райхала? Почему назвали ваш, а не чей-то адрес? Шутки друзей? Какие-то слишком уж злобные шутки. И как могли вы, небогатый человек, системщик-надомник, так насолить другому, что он донес на вас?

– Я отказываюсь отвечать. Это не следствие, а домыслы!

– Отвечать придется. Я повторяю – бремя доказательств по этим статьям несет подозреваемый, то есть это не мне надо доказывать вашу вину, а вам – свою невиновность. Полагаю, вы догадываетесь, какие ведомства – и как – занимаются лицами, имеющими индекс благонадежности 9-b?

– Представления не имею ни о каких индексах!

– Самое время ознакомиться. Рамочный индекс 9 – «политическая преступность», а 9-b – «вооруженная борьба с существующим конституционным строем». Мои ребята избавили вас от множества неприятностей.

Конрад всплеснул руками.

– Может, мне еще и «спасибо» сказать?! Вот за это?! И за это?!

Длинной рукой с выпуклыми белыми костяшками суставов он тыкал в стены, в лежак на полу, в столбик биотуалета, все более теряя над собой контроль.

– Посмотрите сюда, – Хармон вынул из кармана раскладной экранчик и нажал пару кнопок под ним. На экране высветился в условной цветопередаче коридор с четким тяжелыми силуэтом человека с оружием в руках. Силуэт двигался от стены к центру проема, занимая положение для атаки. Внизу мерцали цифры таймера и горела дата – ПЯТНИЦА, 2 МАЯ 254 ГОДА. Дата начала его, Конрада, самых страшных мытарств.

– Изображение получено из мозга моего киборга ДО того, как вас начали спасать. Там есть и идентификация вида оружия, и оценка обстановки, и запись переговоров нападавших. Все говорит о том, что проведение акции планировалось со стрельбой на опережение. То есть спецназ был уверен в том, что их ожидает вооруженная встреча, – именно в таких случаях отдаются приказы бить, чтобы убить. Киборги начали первыми, потому что у них быстрей реакция. И вот еще…

Голос, исходящий от густо-синего силуэта, произнес: – ФЕРДИНАНД, СОПРОТИВЛЕНИЕ БЕССМЫСЛЕННО. ТЫ НЕ УЙДЕШЬ. СДАВАЙСЯ.

– Почему он назвал вас Фердинандом?

– Откуда мне знать?! Какое-то нелепое совпадение. А если бы у вас в архиве был боевик Эммануил, то вы бы так меня и звали и сейчас трясли бы, требуя сознаться еще в каких-то чужих преступлениях?!

– Зато я знаю. Вас заложил кто-то из ваших дружков – «отцов» Банш, которому вы помогли, а затем стали неугодны. Так часто бывает у преступников. Он знал и ваш адрес, и баншерскую кличку.

– У меня нет никакой клички!!

– Смотрим дальше, – Хиллари набрал другой шифр. Экран показал улыбающееся лицо самого Конрада Стюарта – иное, живое, озаренное внутренним светом. Он поворачивается, в его руках шлем, звучит деловитый голос: «Пап, ты завтракал сегодня? Я тебе пожрать принесла…» – Как вы это объясните? Запись сделана с мозга Маски. Там еще много таких кадров, и вас там зовут Фердинандом.

– Я не вижу, что там, на экране: какие-то смутные пятна. У меня близорукость высокой степени, – зло отпарировал Конрад, – я ничего не различаю дальше метра от носа.

– Но слышать-то вы слышите? – не успокаивался Хиллари. – По крайней мере, все это время вы воспринимали обращенную к вам речь и адекватно реагировали. Так откройте уши – у меня достаточно материалов, чтобы уличить вас как «отца» Банш.

Тут Конрад показал, что он не зря столько времени провел в одиночестве; он обдумал много вариантов, и на все у него был заранее заготовлен колючий ответ.

– Не трудитесь, мистер Хармон. Все ваши потуги напрасны. Записи – фальшивка, видеомонтаж. Где экспертиза подлинности?! И еще вы должны доказать, что я – это я, а не мой клон и не брат-близнец, похищенный в детстве, а может, это двойник или доппельгангер или кто-то сознательно похитил мое лицо, чтобы ввести в заблуждение следствие, а голос – синтезировал. Доказывайте, доказывайте! – выплевывал слова Конрад Стюарт, скаля зубы и наморщив нос. Смеяться по-человечески он, казалось, разучился.