Текст книги ""Фантастика 2024 - 156". Компиляция. Книги 1-21 (СИ)"

Автор книги: Галина Гончарова

Соавторы: Александр Белаш,Ольга Кузьмина,Светлана Залата
сообщить о нарушении

Текущая страница: 219 (всего у книги 356 страниц)

– Примерно так.

– От боли смолу жуют или в спирту настаивают, а не курят.

– Не учи учёного. И хватит про зелье, слышать не могу.

– С кем ты здесь должен встретиться? – плавно ушла Лули от больной темы.

– С богом. Или с царём… С тем, кого зовут царь-бог. Я считал – он действительно правитель, как император, но… если Мосех верно говорит, его мало кто видел. – Ларион встряхнулся. – Должно быть, я ума лишился, вызвавшись идти к нему!.. что может сказать мне какой-то фаранец, будь он хоть трижды колдун?!..

– Тогда зачем ходить на поклон?.. – проговорила Лули, водя пальцами по волосатой руке брата. Тот внимательно держал уши торчком. Так самый младший в семье слушает речи старших.

– Мне больше некого спросить, а дело таково, что… это семейное. Нет, в самом деле бред – ждать помощи неизвестно от кого, хотя даже Мосех бессилен, а ведь он может читать в сердцах… Разве самому в себя заглянуть, если ответ – во мне? сесть напротив железного зеркала…

– Была скандальная история?.. ты от суда скрываешься? – Лули живо припомнила разные дела в Делинге, о которых шумели сплетники и пресса – сын промотал сто тысяч златок на кутежи с певичками! взломал отцовский сейф! подделал подпись на векселе! найден без памяти, не ведает, куда дел деньги!.. Да мало ли как можно обдурить молодчика, подверженного маковому зелью. Вспоминай потом, кому ты что подписал в дымной курильне, сам не свой… Тут только к вещуну, чтоб в сердце заглянул. К уголовному делу его слова не подошьёшь, а ниточку найти можно, чтоб выпутаться.

– Слушай… – Ларион заговорил с решимостью, близкой к отчаянию, в которой Лули послышалось жестокое: «Всё равно ты назад не вернёшься и никому не расскажешь».

– …мой отец поздно женился. Мол, давно пора иметь семейный очаг, законного наследника… Но, нагулявшись смолоду, позже мужчина теряет нюх. Ему грезится, что он – прежний, и всё это – истинная любовь, как раньше, когда-то. Взял молоденькую и очаровательную, мою ровесницу. Через месяц после их свадьбы я обольстил её. Он застал нас и чуть не убил меня. С тех пор я бегу, бегу… и не могу остановиться. А?.. что ты так смотришь? Тоже скажешь – подлец?..

– Ты отомстить хотел… – Лули отвела глаза, избегая встречи с его злым взглядом.

– Доказать!.. показать, что он выбрал глупую курицу, недостойную быть супругой кавалера! а мою мать – бросил и забыл, словно её больше нет!

– И девушке ты всю жизнь сломал, – уже совсем глухо продолжала она. – Ну, глупая… Она ещё жизни не знала, ты этим воспользовался, а теперь из-за тебя она с клеймом разведённой… Гадко так поступать.

«И я, как она… даже хуже – сама навязалась в наложницы… Но кто же знал?.. За что мне такая судьба?!»

Досада на свою роковую игривую глупость захлестнула её, выступила слезами в глазах.

Если Ларион надеялся на сострадание, впервые развязав язык о личной тайне, то сильно просчитался. Не успел он, обескураженный, ощетиниться в обиде на ответ Жемчужины, как она – прямо античная фурия! – с исступлённым стоном схватила золочёную серебряную чару и замахнулась, явно метясь треснуть его по лбу…

…но попала в мягко подставленную лапу брата, как в ловушку. Не зря тот следил и принюхивался. Вытянутый палец второй, свободной лапы он прижал к своему лицу между влажными ноздрями, издав предупреждающее шипение:

– Куш-ш-ш-ш… Старший брат велел тихо.

Снаружи тянули многоголосое славословие в честь богини-кошки, богини-мышки – и сколько там ещё было фаранских богов. Лули плакала навзрыд, бессильно припав к широкому торсу брата, а над плечами его затлели взволнованные коронные разряды – от их призрачного трепета в шатре словно стало темней. На Лариона брат поглядывал неодобрительно:

– Она больная.

– Вижу, – фыркнул тот, за небрежностью скрывая стыд.

– Тогда зачем дразнишь?

– Да… зря я всё выложил. Легче не стало. Такое надо носить в себе.

– Я видел, – сказал брат, когда всхлипы Жемчужины утихли.

– Что?..

– Царя-Бога. Там, выше по реке.

– Ты-ы?.. Как ты попал к нему?

– Старший брат привёл. Я кланялся. Огонь жёг мне лицо.

– Кто он?

– Он – огонь. Ты увидишь.

Вёсла поднимались и опускались в такт ударам деревянной колотушки по барабану, воды реки с мирным журчанием скользили вдоль бортов, барки плыли на север. Впереди на горизонте вставали серо-ржавые горы, между которыми – громадная расщелина Царские Врата, ведущая к заповедным долинам, вход в которые стерегут отборные войска и древний ужас.

Понемногу у Жемчужины отлегло от сердца, и она вернула Лариону своё благорасположение. Хотя в их отношениях что-то надломилось, он оставался для неё тем, кем был – последним человеком из цивилизованного мира, которого её суждено видеть.

Потом… она будет записана под именем Лули в святилище Свирепого, как собственность сиятельного мужа храма. Мосех научил её рисовать знаки собственного имени и ранга – Лули Хемит Вар Хеменет ир-Синди а-Махет, – и обещал выколоть их у неё на пояснице. Танцевать, музицировать, изящно плавать – эти искусства предстоит освоить, чтобы радовать взор и слух господина. О прочем забыть. Брат присмотрит.

Дьяволы небесные, и это жизнь для дочери купца второй гильдии!.. ни одной родной души рядом, ни книжки, ни церкви, ни своего языка! Как нарочно, все газеты, принесённые в посольство Ларионом, там и остались – по велению Мосеха.

Поэтому прощаться с Ларионом жутко не хотелось. Но пришлось. Едва выпала минутка напоследок побеседовать наедине.

– Я советовал Мосеху оставить тебя в Сарцине.

– Перестань!.. Что случилось, то случилось. Ты можешь обещать мне кое-что?..

– Говори.

– Если будешь опять на Великой земле, то передай в Сарцину – я есть, я жива. Даяна гау Харбен – запомнил?

– Да.

– …и объясни, где меня держат. Может быть…

На том и расстались. Кроме имени, в памяти Лариона сохранилась тонкая, печальная фигура под покрывалом и рядом – высокий тёмный человекоподобный силуэт брата.

«Может быть!.. Мне осталось переплыть полмира».

Дальше путь на север пролегал по суше. Изгибаясь, жёлтая каменная дорога шла между отвесных кроваво-рыжих скальных стен, похожих на бесконечный крепостной захаб тех давних времён, когда сражались без артиллерии. В глубине горного жёлоба лежала немая полупрозрачная тень, а поверху, на его краях, то и дело возникали воины с копьями, в развевающихся плащах-накидках – будто стервятники, следящие, когда падёт конь или сляжет всадник, чтобы спуститься и попировать.

Когда-то, в незапамятную эру, бурная река проточила в плоскогорье этот каньон, но воды иссякли – осталась длинная извилистая прорезь в камне, ставшая царской дорогой. Подъём в пути был почти незаметен, но когда выехали из тесноты каньона, Ларион увидел, что их маленький караван поднялся мер на пятьсот – с высоты открылся простор слабо волнистого бурого и желто-серого каменного моря, изрезанного долинами, терявшегося в жаркой дымке у горизонта. Только полоса из плит песчаника впереди – ни сторожевых постов, ни колодцев, вообще ни единого строения. Дыхание весны словно не коснулось этих унылых мест – трава еле пробивалась меж камнями, в долинках едва зеленели кривые тощие кусты.

– Предки нынешних черноголовых, – указал вперёд Мосех, придержав коня, – выложили эту дорогу для царя. Отсюда до его дворца нет пищи и воды. Пеший и незваный здесь не пройдут, а если пройдут… – Жрец недобро усмехнулся. – …то обратная дорога им не суждена. Поспешим! мы сможем вновь наполнить бурдюки лишь на царском дворе.

По мере того, как они удалялись от выхода из каньона, на горизонте понемногу вырастала из дымки тень чёрной конической горы, схожей с муравейником. Стучали подковы, отмеряя плиты под копытами, но марево вокруг горы не рассеивалось – коническая вершина оставалась окутанной сизой пеленой. Так казалось, пока Ларион не понял, что дым сочиться прямо из склонов горы, словно она – вулканическая.

– Опасная горка!.. Не хотел бы я жить у её подножия – в любой день может лавой спалить…

– Это не гора. Это дворец.

Чем ближе они подъезжали, тем сильней Лариона терзали сомнения. Все фаранские дворцы, которые он видел с реки, выглядели совершено иначе – белостенные и плосковерхие, с множеством колонн. Резиденция царя-бога походила скорей на пирамидальные гробницы, высившиеся в стороне от городов. Сложенная из черно-бурого камня, она курилась восходящими дымами, а когда село солнце, на склонах дворца стали заметны багровые огоньки, будто десятки пламенных неусыпных глаз.

И вышина её… Подъехав к первому посту у дворцовой стены, он мог смотреть на вершину конуса, лишь вскинув голову.

«Могут ли люди построить такую громаду?..»

Не один он испытывал нарастающий страх – люди из эскорта Мосеха тоже примолкли, разговаривали между собой редко, коротко и шёпотом, как-то сутулились и выглядели подавленными. В ночной тьме, под звёздами, кавалькада втянулась в ворота – стражи-привратники пропустили приехавших молча. В шлемах-колпаках и длинных накидках, с закрытыми лицами, они смотрелись зловеще, а их оружие – копья, имевшие кроме наконечника серповидное лезвие, – напомнило Лариону старые поверья.

«Вылитые могильные духи с крюками… Гром небесный, куда я заехал?.. Прямиком на север, во мрак, на другую сторону Мира – осталось перейти порог, и нет обратного пути…»

– Устал? – Мосех спешился. – Отдыхать некогда. Бог не любит ждать. Испей воды – и отправимся к нему.

– Но час поздний… Уместно ли тревожить вашего правителя, когда пора ко сну?..

– Он никогда не спит.

В тусклых неверных отсветах багровых глаз-огней они вдвоём торопливо шли к дворцовому порталу, подобному пасти чудовища. Никто не отправился вслед за ними, словно перед порталом проходила незримая черта, за которую нельзя ступать незваным. Рука Мосеха сжимала свёрток с частями ключа, в другой – сумка, данная ему безмолвным стражем.

Коридор-тоннель тянулся и тянулся, под его высокими чёрными сводами в полусотне мер одна от другой тлели лампы-капли, излучавшие вялый голубоватый бестеневой свет. Промежутки между лампами спутники проходили в почти полной темноте, от чего Лариону становилось совсем не по себе и временами хотелось повернуть, броситься назад. Но и под лампами было не лучше – в их бесплотном сиянии даже здоровая кожа Мосеха казалась неживой, холодно-серой. Улыбка на его лице была неуместна, будто улыбка мертвеца.

– Уже рядом. Чертог близок. Остановись-ка… Ты должен надеть вот это. – Он достал из сумки белую рубаху с рукавами и деревянную маску на всё лицо. Или не деревянную?.. пористый материал маски напоминал пробку или пемзу. В прорези глаз вставлены слюдяные пластинки, прорези ноздрей обращены вниз, словно носящий маску должен быть защищен от ветра в лицо.

– Теперь ты готов. Отступать поздно. У тебя есть право на один вопрос царю – не раньше, чем он обратиться к тебе.

Ободряюще тронув Лариона за плечо, Мосех обратился к стене, перед которой они стояли:

– О, Владыка Неба, повелитель мой, мы пришли с дарами, чтобы сложить их к стопам твоим!

Стена дрогнула и расступилась – половины её начали уходить в стороны, открывая ярко освещённый зал со сводом-куполом и ступенчатым возвышением посередине.

Но освещали зал не лампы.

Свет шёл от гигантского человека, стоявшего на возвышении.

Сквозь слюдяные очки маски этот великан представлялся Лариону отлитым из железа. Всё тело его покрывала вязь раскалённого узора, мерцавшая огненными переливами, словно внутри тела, как в фонаре, пылало неугасимое пламя, но мало того – еле видимая огневая аура окутывала тело на три меры от него, как колеблющийся кокон. Со стороны великана веяло жаром. Ларион почувствовал, что ноги подкашиваются, воздуха не хватает, а рот пересох.

– Ближе, – громом раскатился по залу медленный голос гиганта.

Мосеху пришлось вести Лариона за локоть, к клубящемуся средоточию огня.

«Вот оно и пламя царя тьмы, что грехи выжигает, – мелькали мысли, словно мотыльки перед тем, как сгореть на палящем язычке свечи. – Чистое вознесётся, нечистое в угли осыплется… гореть, пока белым пеплом не станет… Я виновен… простите меня – отец, Даяна…»

– Дай, – прогремело совсем рядом.

Сквозь муть в глазах Ларион видел, как Мосех протянул гиганту куски звёздного металла – великан не взял, а притянул их, они вылетели из ладони жреца и порхнули к железной длани, как к магниту. В руках гиганта секторы кольца с гравировками черепа и рыбы вмиг срослись, ало вспыхнув на стыке, а в следующую секунду великан приставил к ним третий сектор – алый блеск, и он уже держал кольцо с выемками по наружному краю, сложенное на три четверти.

– Три власти – мои! – загрохотал голос, и дрожь прошла по полу. Затем аура огня чуть померкла, фигура гиганта стала яснее различима, а голос его зазвучал тише: – Мосех, какой награды ты хочешь?

– Повелитель мой, – склонился жрец, – твоих щедрот рабу не счесть, я наделён ими сполна. Если пожелаешь, дашь то, что соблаговолишь, по бесконечной милости твоей.

– Будет дано, – ответил бог тьмы и огня. – Что за вещун с тобой?

– Ларион Кар его имя. Он своим самоотверженным старанием вырвал обе принесённых тебе части из рук наших соперников по поиску. Я свидетельствую о нём – сей смертный не жалел жизни, чтобы служить тебе.

Медные глаза уставилась на Лариона, взгляд их почти осязаемо давил, но вместе с тем он нёс тепло, как огонь печи в морозный день. Жар, исходивший от гиганта, больше не мучил.

– Говори.

– Я хочу знать… – начал Ларион, но осипший внезапно голос изменил ему. Он болезненно ощутил себя мелким и жалким перед лицом воплощённой мощи, но собрался с духом и громко выпалил:

– …имя моей матери!

Воцарилось молчание, нарушаемое только едва слышным шелестом пламенной ауры. Гигант поднял десницу ладонью к Лариону – из неё лучом изошёл свет, плотный как ветер, а сквозь сияние выбросились нити огня, будто спицы. Боясь опустить лицо, Ларион испытывал слабые уколы, перебегавшие по груди, потом по щекам, по лбу… Нити проходили сквозь него, не встречая преграды.

Потом рука плавно опустилась.

– Имя скажет твоя сестра.

«Сестра?.. разве у меня есть..»

– Повелитель… – запинаясь, он всё-таки дерзнул продолжить, – как найти эту сестру?

Мосех зашипел под маской:

– Ты уже спросил!.. Берегись божьего гнева!..

Однако великан остался спокоен:

– Ты найдёшь. Она скажет. Но имя принесёт боль.

– Пусть. Я готов увидеть мать, обнять – и умереть.

– Ступайте.

За порогом зала Ларион понял, что опустошён и обессилен. Ему пришлось опереться о стену, чтобы не сползти на пол. Звенящее чувство, разлившееся по телу в присутствии гиганта, постепенно уходило из него, как озноб покидает человека после приступа лихорадки – осталась одна слабость. Раздражённая речь Мосеха еле пробивалась к его сознанию:

– Я же сказал – один вопрос! только один! С чего ты вздумал у бога выпытывать разные мелочи?!

– Не кипятись. Всё кончено. Теперь у меня есть нить, по которой я пойду к матери. Если сестра существует, то она там, на Великой земле.

– Зря торопишься. Раньше, чем через три месяца, я обратно не отправлюсь.

– Это твои заботы – когда и куда. Я возвращаюсь немедленно.

– Ты забыл, что здесь я – глашатай воли Царя-Бога и плеть его десницы. Рискнёшь пререкаться со мной?

Ларион слабо рассмеялся со смелостью обречённого, которому нечего терять:

– Тебе нужен верный человек? или лукавый раб?..

Нахмурившись, Мосех свёл золотистые брови.

– Ну… будь по-твоему. Но пароход уже наверняка отчалил, дорога на паруснике займёт много дней.

– Что значит время, если есть цель?.. Я доберусь во что бы то ни стало.

Слава Грому, ноги всё же несли Лариона. Из дворцового портала он вышел без поддержки и с восторгом поднял глаза к звёздному небу. Чужие созвездия, ни одного знакомого!.. Бедная Лули, даже лицезрением небес она здесь не утешится!..

«Отец был прав, – открылось ему под небом ясно и прозрачно, как боговдохновенная истина свыше. – Есть архангелы, я стоял перед одним из них… я видел чудо в его руках. Но если это тот, проклятый, которого мы оплёвываем в храмах – значит, я служу царю тьмы?.. тогда почему он предостерёг меня от зла, заключенного в имени матери? Какое зло в ней может быть?.. Нет, я слишком устал, чтобы думать. И всё же… владыка тьмы не мог так поступить. Кто же он тогда?..»

– Ужин и ложа для сна готовы, сиятельный муж храма, – поклонился Мосеху безликий служитель, выскользнувший со стороны.

– Идём, Ларион. Сегодня ты вынес тягот больше, чем любой человек на свете, – помнил его жрец за собой.

– Сейчас… ещё немного. – Ларион не мог оторваться от красы ярких звёзд, рассеянных по чёрно-синему бархату неба.

Подул ветерок, охлаждая его разгорячённое лицо и возвращая к реальности Мира.

«Ветер… что ты делал там, на другой стороне планеты?..»

Ответ пришёл сразу – изнутри, не извне.

Пока они плыли, далеко за кормой «Сполоха» был ураган.

Ураган, порождённый силами ключа.

Галина Гончарова
Дракон цвета крови

© Гончарова Г. Д., текст, 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

* * *

Пролог

Бывают моменты, когда ты летишь на крыльях. Любви, удачи, победы…

Я точно знаю – бывают.

Но бывают и моменты, когда ты падаешь, падаешь, падаешь… и неважно, что ты сейчас твердо стоишь на ногах, а не находишься в кабине лифта. Ты падаешь в бездонную черную яму.

Или в зрачки другого человека.

Сегодня со мной это уже третий раз.

– Зая, ну ты понимаешь, так получилось…

Понимаю.

Что я понимаю?

С утра я поняла, что весь мой опыт, все таланты, умения и навыки ничтожны перед деньгами, связями и истериками. Да, вот так.

Мишка, хозяин клуба, в котором я работаю, очень долго извиняется. И в глаза мне не глядит принципиально. Потом уж со злостью хлопает бокал коньяка и рявкает от души:

– Зойка, какого х…! Эта дура тебя просто приревновала, вот и все!

– Мишка, тебе чем поклясться?! Я даже повода не давала!

– И плевать, что тебе ее пузырь сорок лет не нужен! Хватит и того, что ты ему улыбнулась. Целых два раза.

– Я ему, кажется, просто сказала, что жена сейчас освободится…

Означенного «пузыря» я почти не помнила – к чему? Это своих подопечных я запоминаю надолго и всерьез, а их родственников фильтрую как незначительную информацию. Вот будут у меня заниматься – запомню.

Кажется, мужчина. Полный, важный, щекастый… мне такие никогда не нравились. Предпочитаю совсем другой тип. Да и замужем я…

– Ты! Сказала! Зайка, если б ты видела, как выглядишь…

– Видела.

После тренировки?

Мокрая, усталая, измотанная, без косметики и в любимой полинявшей маечке – чучело огородное смотрится лучше. А что? Нет? Я ж не просто тренирую девчонок, я и сама с ними выкладываюсь.

Мишка качает головой.

– Не видела. Ты как лампочка светишься. И тут уж плевать… ты знаешь, сколько у меня твой телефон просили? Десятками!

– Все равно ты меня увольняешь.

– Эта дура – дочь Волковского, а они с нашим шефом кореша. И, Зай…

– Да?

– Ты бы пока уехала из Москвы, а? В ближайший год ты тут точно работы не найдешь, эта стерва постаралась тебе все перекрыть.

Я только плечами пожимаю.

Ну и ладно. Мы с мужем давно хотели завести ребенка. Будет куда потратить этот год. А что до денег – не пропадем. У нас достаточно отложено, чтобы прожить и три года. Если, конечно, очередного кризиса не случится.

Но все равно – ощущение падения. И обиды.

За что?

А вот просто так! Тапком – и по носу! Во имя высшей подлючести и мерзавности! Не расслабляйся, Зойка!

* * *

Второе осознание реальности происходит в поликлинике.

Дорогой, между прочим. И не за паркетные полы тут платят. Полы как раз самые простые, плитка, кажется, еще с советских времен осталась. Врачи тоже не анкетные. Бо́льшую часть я давно и прочно знаю, еще со времен своей спортивной карьеры.

Я не сказала?

Когда-то гимнастка, теперь – фитнес-тренер. Заодно веду восточные танцы, стрип-пластику и аэробику. Специалист-многостаночник. Хоть на шесте, хоть без шеста.

Так многие спортсмены кончают, знаете ли. Глядя в телевизор, восхищаясь олимпийцами и планируя блистательные карьеры для детей – советую помнить. На одну пробившуюся приходится десять тысяч съеденных. Растоптанных, сломавшихся или – мой случай – просто вышедших в тираж.

К примеру, балерина не должна быть выше определенного роста. Сто шестьдесят пять – и не больше пятидесяти килограммов веса. А то и меньше. Переросла?

Свободна, детка. Или пляши всю жизнь в седьмом ряду на пруду.

С другой стороны, если в тебе те же сто шестьдесят пять сантиметров, ты можешь всю жизнь пробиваться в баскетбол. Упорно и безрезультатно.

Единичные исключения, увы, только подтверждают правило. И то – частенько стоит посмотреть родственников и друзей тех самых исключений.

Остальные… единицы из нашего потока устроились нормально – по их меркам. Кто-то работает в школе, кто-то, как я, по спортзалам. А сколько спилось? Скололось? Ушло в криминал?

Я не знаю статистики, я вижу своих однокурсников. И результат печален.

Поток – по сто человек на курсе. Живы-здоровы человек десять. Успеха не добился никто. Такого, оглушительного, чтобы на всю страну прогреметь. Я еще более-менее устроена.

Дом, семья, работа… была.

Ладно. Займемся ребенком.

И тут мне прилетает тапком второй раз. В поликлинике светло, уютно, пахнет чем-то неуловимо медицинским, а я себя чувствую как в глубоком подвале.

– Вы бесплодны.

– К-как?

Гинеколог смотрит на меня серьезно и спокойно.

– Вы же спортсменка в прошлом? Правильно?

– Да.

– Нагрузки. Плюс простывали в детстве, верно?

– Ну да… на сборы ездила…

До сих пор раз в месяц такие боли, что едва таблетками спасаюсь. Но лечить было некогда. А теперь…

Поздно.

Слово звучит приговором.

Я могу усыновить ребенка, но не родить своего. Даже яйцеклетку для суррогатной матери у меня взять не получится. Увы. И об этом надо сказать мужу.

Я встаю из удобного кресла в кабинете врача, но это внешне. А внутренне я словно падаю. В глубокий темный колодец без дна. Но меня ведь есть кому подхватить. Мы с мужем договорились сегодня поужинать в ресторане.

* * *

– Зай, тут такое дело…

– Какое?

– Ну… я… и Оля…

Он сидит напротив. Кудрявый, симпатичный, высокий, стройный, мечта половины женщин в этом зале. А мне хочется выплеснуть на него вино, расцарапать ему щеки, закричать.

Потому что другая женщина беременна от него. И ждет от него ребенка.

И я ему не нужна.

И я падаю, падаю, падаю… темнота накрывает меня…

На что меня еще хватает, так это сохранить лицо. Я встаю из-за стола и улыбаюсь.

– Замечательно, дорогой. Надеюсь, ты помнишь, что все МОЕ имущество оформлено исключительно на МЕНЯ? Собирай вещички – и проваливай.

Муж меняется в лице.

– Зоя! Это мелочно! Я столько лет с тобой жил…

– Не только со мной. Это первое. И все, что я заработала, я заработала без тебя. Своим трудом и горбом. Так что свободен, лапочка.

Фамилия мужа – Лапочкин. И весь он такой… лапочкин…

Да и пропадом ты пропади!

Встаю и выхожу из ресторана на улицу. Иду на автостоянку. И…

Машины, которая выруливает из-за угла, я решительно не вижу.

Вспышка.

Удар.

И чернота, в которую я падаю уже по-настоящему.

* * *

Свет в конце тоннеля?

Он частенько оказывается поездом. Вот и сейчас на меня смотрят с укоризной. Не свысока, не зло, не обидно, но… я разочаровала существо рядом со мной. И это чувствуется.

И мне хочется плакать.

Я не знала, но разве это избавляет от ответственности?

– Ай-ай-ай. А еще такая взрослая девочка…

– Никому не нужная. Пустая… Вот зачем я? Детей у меня не будет. Семьи нет. Работы нет. Ничего нет. И меня тоже. Так… так будет лучше.

Из сияния формируется женский силуэт, и меня ласково гладят по голове.

– Знаешь, какой самый страшный грех?

– Убийство?

– Отчаяние, маленькая. Отчаяние. Смотри сюда. Вот это могло бы случиться. Но ты отчаялась и опустила руки.

На кончике ее пальца загорается свет. И я смотрю.

Я вижу, как выливаю на бывшего… – да, уже бывшего – супруга вино.

Прямо на кудрявую голову.

Слушаю его вопли, как музыку. И аплодисменты из-за соседнего столика. С мужчиной, который подходит ко мне, я и уезжаю. И закономерно провожу ночь в его постели.

А наутро…

Наутро у меня начинается новая жизнь.

Оказывается, у него есть дочь. И бывшая жена, с которой он воюет за ребенка.

И свое дело – более того, дело, в котором я разбираюсь. Торговля спортивным питанием.

Лента времени разматывается все быстрее. И вот мы уже у дома, на лужайке, вокруг нас трое детей…

– Я смогла родить?

– Нет. Вы их усыновили.

И мне становится больно. Так больно…

– Зачем?

За что ты мне это показываешь? Я так провинилась этим моментом отчаяния? Да? Там, упиваясь своим горем, я предала не только себя.

Я подвела еще и их. Таких счастливых… а теперь ведь этого не будет. Это ад?

Да?

– Нет. Это возможность.

– Возможность?

– Ты неглупа. И должна понимать, что ада и рая в вашем понимании не существует.

Я пожимаю плечами. С этим я согласна. Глупо же! Сто лет на земле – и вечность на облаке? Да там уже, наверное, перенаселение!

Определенно, все не так просто.

– Непросто. Но мы сейчас не о божественном замысле, а о том, что ты впала в грех отчаяния, фактически покончила с собой. Предала и себя, и мужа, и детей. И если говорить обо всем остальном – еще и маму, и отца, и сестренок… думаешь, им больно не будет?

Я опускаю глаза.

Больно? Кто бы сомневался – будет. И мое имущество – у меня ведь завещание написано на всякий случай, на маму, так что Димочка пролетит мимо со своей Олечкой, – ничего для родных не изменит. Им все равно будет больно, как мне сейчас.

Так тоже, оказывается, бывает. Не знала и не ведала, а виновата. И я уверена, что существо не врет. Здесь вообще не врут.

На несколько минут в пространстве повисает тишина. Потом сгусток света начинает трансформироваться.

Существо… сейчас оно становится похоже на женщину. Как персонификация какой-нибудь доброй тетушки. Вот так и выглядят настоящие русские красавицы, жены и матери, лет в пятьдесят – теплые, сдобные, от нее даже пахнет свежевыпеченным хлебом, вкусно так…

Уютно.

Теплая рука гладит меня по голове.

– Ты хочешь все исправить?

Мне могут дать шанс?! Тогда это рай!

– Да.

Женщина вздыхает. И я осознаю, что рай там, не рай, а выбирай. Халявы не будет.

– Зоя, в моих силах помочь тебе. Но… не бесплатно.

– Что я должна сделать?

Этот подход я понимаю. Ты мне, я тебе, товар – деньги, все логично. Бесплатно только гадюки яблочки предлагают. Червивые.

– Я могу аннулировать несколько секунд. И вернуть тебя в тот ресторан, за стол. Но и ты должна будешь мне отработать.

– Как и чем?

Женщина проводит рукой – и в воздухе загорается окно. За ним, как в роликах, потихоньку кружится планета, чем-то похожая на Землю.

Моря, континенты, белые облака, зелень…

– Смотри сюда. Это Фейервальд.

– Фейервальд?

– Мир, где очень требуется восстановить равновесие.

– Да? И как?

– Тебе придется меня выслушать. Я – богиня, в том понимании, которое вы вкладываете в это слово. И мое имя Даннара.

– У нас такой не было.

– Была. Только носила другое имя. У славян, у твоих предков, меня звали Жи́вой.

– Жива? Нет, не слышала.

– А что ты вообще знаешь о ваших богах? Впрочем, это неважно сейчас. Мы ушли, когда пришло христианство, ушли в другие миры. Но связи сохранили. А сейчас, когда христианство ослабло, народ просто ходит в храмы, но не верит, мы можем заглядывать. Возвращаться. И даже искать себе помощников. Боги, чтобы ты знала, не могут сами спускаться в миры и действовать в них.

– Почему?

– Это как распашонку на взрослого надевать. Сил много, повернешься – и только нитки затрещали.

Я киваю.

– Допустим. И получается, что вы ищете себе помощников. Типа… аватара?

– Нет. Аватар – это иное. Я не дам тебе своих сил, не стану говорить твоими устами, не буду творить чудеса твоими руками. Там в меня и так верят, да и… аватары обычно плохо кончают. Тебе нужна судьба Христа?

– Обойдусь.

Подозреваю, что помирать – больно и неуютно. У меня-то хоть быстро было, а если мучиться? Долго? Не хочу, боюсь боли.

– Поэтому слушай внимательно. На Фейервальде было нарушено равновесие. Если ты сможешь его восстановить – получишь долгую и счастливую жизнь. И люди в твоем мире ее получат. Энергию, которая образуется от разделения души, я направлю на решение твоей проблемы. Ты выльешь на бывшего мужа вино – и все у тебя будет хорошо. Там и так.

Шар с семьей – моей семьей! – погас. Я прикрываю глаза, потом открываю их снова и смотрю на богиню.

– Хорошо. Допустим. Но это будет счастлива ОНА, не я?

– Да. Я разделю вас. Ты – вторая половина души. И ты туда не вернешься, ты отправишься на Фейервальд. А та, первая половина, не будет помнить о тебе. Но проживет долгую и счастливую жизнь. Именно так, как я говорила.

Я думаю недолго.

Меня не обманывают, я это знаю. Чувствую.

Но даже если и обманывают – что я теряю? Да ничего! Зато смогу посмотреть другие миры, смогу что-то делать дальше, смогу многое изменить для себя и в себе.

– Если я откажусь?

– Перерождение. Я не властна над твоей душой. Ты же крещеная, поэтому посвящена другому богу. Просто одна из твоих прабабок была моей жрицей. Вот я и смогла тебя… перехватить.

– Почему именно я?

– Потому что нарывы надо вскрывать снаружи. Не изнутри. Те, кто живет в том мире, они не видят проблему, они принимают ее как должное. И не могут с ней справиться.

– Нарыв может прорваться сам.

– А может перейти в гангрену, воспаление, погубить организм.

– Угу. Суть ясна.

Мне действительно было более-менее понятно.

– Если я не соглашусь добровольно…

– Я просто отпущу твою душу. А дальше – все как вам, христианам, положено.

– Понятно. Допустим – пока допустим, я соглашаюсь…

Даннара улыбается, и я продолжаю:

– Вы вернете часть моей души обратно.

– Слепок.

– Что с ней будет после смерти?

– Все как обычно. Это… говоря понятным тебе языком, как амеба. Поделившись пополам, она потом опять растет до нужного состояния. Тебе, правда, будет легче, тебе достанется новое тело, а вот Зоечке там, на земле, тяжелее. Но она встретит любимого и любящего. Это поможет. И я обещаю приглядеть за ней.

Больше я не колеблюсь.

– Я согласна. Кровью подписывать надо?

– Нет. Вначале было Слово. И твоего слова достаточно для мироздания.

Хм. Какое я весомое существо… в мироздании.

Даннара опять улыбается. Явно читает мои мысли. Ну и ладно, я все равно померши. Пусть читает, если не боится.

– Ты хотела меня еще расспросить, верно?

– Хотела. Уточнить задание. Вы сказали – восстанавливать равновесие. Это как?

– Я не смогу тебе рассказать много. Это тоже нарушение равновесия.

– А о мире?

– Ты будешь знать то, что будет знать твой реципиент.

– Мой кто?

– Ты не знаешь, что такое реципиент?

– Теоретически знаю.

Просто не вязалось с божественным обликом вот это все… амебы, реципиент…

– А как я должна разговаривать? На старославянском? – Даннара смотрит с материнской улыбкой. И мне становится стыдно. Ну да! Бог сотворил Вселенную, а изъясняться он должен как? Чтобы мы его понимали?