Текст книги "Семья Рубанюк"
Автор книги: Евгений Поповкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 52 (всего у книги 59 страниц)
Однажды они вместе возвращались из фруктового сада, где началась массовая уборка слив и груш-скороспелок. Громак сказал:
– Немножко вытянем село из разрухи, – чтоб этим проклятущим фашистам пусто было! – и садись, Остапович, за свою садовую карту. Разгрузим тебя от лишних хлопот.
– Что-то не предвижу я в ближайшее время такой разгрузки, – ответил Петро.
– А приниматься придется! Это как партийное поручение тебе. Не мои это слова, а Игната Семеновича. Он так и сказал: «Учтите, парторганизация отвечает за то, чтобы Рубанюк не забросил свою работу. Это общее дело, а не его личное».
– Думаю, что зимой всю работу закончу.
После этого разговора Петро дважды пытался заняться своей картой, но сделать ему удалось очень мало. С каждым днем прибавлялись новые заботы. Не успели обмолотить и половины скошенного хлеба, как надо было браться за уборку пропашных культур, поднимать зябь, готовиться к осеннему севу. Петру часто приходилось ездить то в Богодаровку, то в другие ближние и дальние села, добывать нужные для строительства материалы, разыскивать людей.
Здоровье Петра стало заметно сдавать.
– Устрой ты себе, ради бога, один-два выходных дня, – сказал ему Громак. – Сходи в лес, птичек послушай. Выспись за все ночи сразу и ни о чем не думай. Выкинь все из головы!
– Птички… выходной день! – Петро, глядя на Громака с нескрываемой насмешкой, иронически спросил: – Может быть, еще путевочку в Сочи предложишь? Или куда-нибудь в Кисловодск?
– Неплохо было бы.
– Все работают без выходных, каждая минута на счету, а председатель пойдет в лес птичками наслаждаться! А потом будет говорить людям о трудовой доблести, призывать работать по-фронтовому. Так, выходит?
– Ничего страшного не произошло бы, – невозмутимо возразил Громак. – Все знают, что у тебя здоровье плохое, упадок сил.
– А у Якова Гайсенко? А у Горбаня, у Федора Кирилловича, инвалидов, здоровье крепче? Нет, птичками будем с тобой в другой раз любоваться, и ты эти рецепты подальше припрячь, товарищ парторг.
Едва брезжила зорька, Петро был уже где-нибудь возле молотилки, у амбара с семенным зерном, на отгрузке фруктов.
Много сил вкладывал Петро в оборудование пилорамы. Бревна было достать нетрудно, а делать доски из них никто не брался, и правление решило соорудить в колхозе свою небольшую лесопилку.
В первых числах августа к пилораме, где уже устанавливали станок и двигатель, приобретенные в соседнем совхозе, начали подвозить и складывать в штабеля бревна для просушки.
Здесь Петра и застал как-то Бутенко, возвращаясь на своей бричке из дальних колхозов.
Петро часто представлял себе, как он, когда пилорама заработает, пригласит сюда Игната Семеновича и с наслаждением будет наблюдать за выражением его лица. Не легко было в столь короткий срок соорудить деревянный шатер, каменные пристройки к нему и склад. Этот успех, как думал Петро, возвращал криничанскому колхозу хоть небольшую долю его былой доброй славы.
Но до пуска пилорамы оставалось не меньше недели. Поэтому, узнав еще издали гнедых лошадей и знакомый картуз секретаря райкома, Петро не без досады подумал: «Эк понесло его именно по этой дороге! Никогда здесь не ездил, а сейчас как будто нарочно…»
Он машинально скользнул пальцами по складкам выгоревшей гимнастерки к поясному ремню, когда Бутенко тронул рукой плечо кучера и тот, повинуясь его короткому жесту, свернул с узкой приднепровской дороги.
Не доезжая шагов десять, секретарь райкома легко спрыгнул с брички и, разминая ноги, отряхивая пыль с дождевика и фуражки, пошел к строениям.
– Показывай, показывай, председатель, – сказал он на ходу вместо приветствия.
– Хвастать еще нечем, – бормотал Петро, шагая за ним.
– Нечем? Гм!.. И никакой такой лесопилки у тебя нет? И мой бывший партизан Грищенко не возится сейчас около станка? – Бутенко засмеялся. – Хотел тихонько пустить пилораму, а потом уж ошарашить меня? Догадался, а?
Он взял Петра за локоть и подвел к еще не собранной пилораме, возле которой хлопотал сутуловатый сухонький старичок.
– Павлу Петровичу! – приподнял картуз Бутенко.
– Доброго здоровья, Игнат Семенович! – живо и весело откликнулся старичок. Он распрямился, сдвинул на вспотевший лоб очки в железной оправе и пошевелил кепочку на лысой голове.
– Стало быть, не только хороший стрелок, но и мастер на все руки? – спросил Бутенко, улыбаясь.
– Да оно как сказать, Игнат Семенович.
Старик протер большими пальцами стеклышки очков, снова прикрыл ими бледно-голубые глаза, подернутые старческой желтизной.
– Какой же из меня стрелок? – подслеповато щурясь и разглядывая ржавый болт, сдержанно произнес он. – Вот мое рукомесло.
– Скромность – дело не зазорное. – Бутенко повернул запыленное лицо к Петру. – Шесть карателей на боевом счету. Ни одного промаха. А?! «Не мое рукомесло…»
– Вот это сейчас, конечно, надо, – сказал Бутенко, указывая на станок, штабеля бревен. – Но слишком не увлекайтесь. В Богодаровке начали большой лесозавод строить. Беритесь за электростанцию покрепче. Учтите, на днях гидротехники к вам из Сельэлектро прибудут. Покажите им плотину, вместе составьте расчеты. Вообще обмозгуйте все по-хозяйски.
– Мы, как пионеры, всегда готовы, – шутливо козырнув, сказал Петро.
Бутенко торопился в Богодаровку и не мог долго задерживаться. Но у Громака накопилось к секретарю райкома много вопросов, засиделись они допоздна, потом загромыхал дальний гром, сильный ветер пригнал с юго-востока грозовые тучи, и Бутенко решил заночевать в Чистой Кринице.
Петро вернулся домой около полуночи. Проходя мимо палисадника, взглянул в освещенное раскрытое окно.
За столом, у радиоприемника, сидели мать и Бутенко. И хотя разговаривали они вполголоса, Петро понял, что речь шла о нем.
Усмехнувшись, Петро устало поднялся по ступенькам крыльца.
– Батько не приходил из сада? – осведомился он, снимая планшет и присаживаясь на лежанке.
– Приходил и обратно подался, – ответила мать. – Буря налетела: у них там яблоки посбивало.
– Так он, что же, ночью собирать их будет?
– А ты батька нашего не знаешь?
Катерина Федосеевна, поправив фитиль в лампе, пошла на кухню готовить ужин.
– Ну, Рубанюк, Дрогобыч наш, – сообщил Бутенко, кивнув на приемник. – Ставь флажок.
Он искоса наблюдал, как Петро, тяжело переставляя усталые ноги, побрел к карте, потом сказал:
– Садись-ка, поговорим. Как ты работаешь, дружище, я видел. Пока претензий нет. А вот вид у тебя неважный. Не следишь за своим здоровьем. Устаешь здорово?
«Так и есть, мать нажаловалась», – догадался Петро.
– Чувствую себя ничего, – сказал он.
– А вот я устаю чертовски, – пожаловался Бутенко, – иногда с ног, понимаешь ли, валюсь. И честно признаюсь, так хочется выкроить свободный денек, забраться куда-нибудь в лес или на речку… поспать вволю, рыбку поудить. Ты давно не рыбачил?
– Давно.
– Это напрасно. Удочки есть у тебя?
– У Сашка́ нашего есть.
– Давай-ка завтра на Днепр с тобой катнем! Рыбные места знаешь? Лето проходит, а я ни разу на рыбалке не был. Дела наши никуда не уйдут, прах с ними. – Бутенко вдруг сердито вздернул бровь. – Чего ты ухмыляешься? Я серьезно говорю.
– Ни на какую рыбалку вы не поедете.
– Я? Федосеевна! – уничтожающе глядя на Петра, крикнул Бутенко. – Вы нам крупы какой-нибудь сможете пораньше распарить? На зорьке пойдем с вашим сыном рыбачить.
– Жмыхи лучше, – подсказал, все так же улыбаясь, Петро.
– Пожалуй, – не задумываясь, согласился Бутенко. – А червяков там накопаем. Значит, чуть свет забираешь снасти, жмыхи – и на Днепр! А я только с Громаком повидаюсь – и туда же! На весь день! Какой-нибудь котелок возьми. Уху будем варить?
– А как же! – В глубине темных зрачков. Петра вспыхнули веселые искорки. – Обязательно будем уху варить.
После ужина он внес в комнату рыболовное имущество Сашка́.
– Давайте, Игнат Семенович, распутаем пока.
– Давай, – не колеблясь, согласился Бутенко.
Петро искоса критически наблюдал, как секретарь райкома беспомощно вертел в руках леску.
– Глянь, заядлые рыбаки! – послышался удивленно-добродушный голос Остапа Григорьевича. Он перешагнул порог и, подойдя ближе, замахал рукой:
– Дозвольте, Игнат Семенович, не так, не так… Эту штуку вот как вяжут. Никогда еще не рыбалили?
– Как это не рыбалил? – грозно спросил Бутенко.
– Эх, было б у меня время посвободней, – вздохнул старик, – посидел бы с вами, а еще лучше с волокушей…
Остап Григорьевич был не менее страстным рыболовом, чем садоводом, и мог часами говорить о рыбных местах, волокушах, вентерях, привадах.
– Вы подавайтесь на Долгуновский ставок, – посоветовал он. – Оно чуть дальше, зато там королевского и зеркального карпа развелось! Я как глянул, ну, поверите, такого еще не видел… Бери руками, вынай… А место какое!
Остап Григорьевич так вдохновенно расхваливал Долгуновский ставок, что место это живо возникло в памяти Петра, словно был он там последний раз не лет шесть назад, во время летних каникул, а только вчера…
Вместе с сестрами, Ганной и Василинкой, они ходили в Богодаровский лес по грибы и ежевику, а потом дошли до ставка и решили искупаться. Разделись в тени могучих верб и осокорей. Из росшего поодаль малинника, перевитого липкими нитями паутины, струился терпкий, спиртной аромат и, смешиваясь с запахами переспелых грибов и прелью сложенного по берегу сена, пьянил, кружил голову. Над зеркальной гладью пруда сновала золотистая мошкара, поблескивали на острых лезвиях ядовито-зеленой осоки крылышки стрекоз. От тяжелых всплесков рыбы расходились мягкие круги, и тогда мерно покачивались желтые цветы водяных лилий, густая насыпь ряски.
– Да, хорошо бы сходить порыбалить, – сказал Петро, вздохнув.
Безо всякой видимой связи с этими своими мыслями он сказал Игнату Семеновичу:
– Комсомольцы хорошую идею подали: собрать по балкам и обочинам дорог семена дикого клевера. У нас нет совершенно семян. Завтра…
– Завтра рыбалка – и никаких больше дел! – строго перебил его Бутенко. – А идея действительно хорошая.
* * *
Перед зарей прошел сильный короткий дождь, потом грозовые облака разметало, и к восходу солнца от грозы только и осталась обильная роса да освежающая прохлада в прозрачном, чистом воздухе.
Бутенко проснулся в шестом часу. Поеживаясь, вышел в нижней сорочке на крыльцо, поглядел на бричку, дожидавшуюся его.
– Ушел наш рыболов? – осведомился он у Катерины Федосеевны.
– Чуть зорька схватился… Вы умываться на дворе будете?
– Удочки свои или удилища, как их там, забрал? – допытывался Бутенко.
– Не видать нигде… Наверное, забрал.
– Ну, молодец! Пусть хоть чуточку отдохнет.
Катерина Федосеевна довольно усмехнулась:
– Спасибо! Только вас он и слушается… А вы тоже на ставок?
Бутенко вздохнул:
– У меня в девять заседание райисполкома. Да и рыбак из меня… смех один…
Петро тем временем находился километрах в пяти от ставка, у которого так заманчиво было бы позоревать, поудить жирных королевских и зеркальных карпов. Он успел уже побывать на токах, принял от счетовода сведения за вчерашний день и собирался на самый дальний участок первой бригады. Там не ладилось с подъемом зяби.
X
До глубокой осени Петру так и не удалось заняться своей картой, в конце ноября, когда у Петра оставалось по вечерам свободное время, пришло письмо из Харькова, с завода, куда были посланы технические расчеты для изготовления турбин и генераторов. Заказ был готов, надо было его получить, а заодно купить моторы, необходимый инструмент, провод, рубильники, лампы, выключатели, патроны.
Колхозное правление порекомендовало Петру поехать в Харьков самому.
– Вернее будет.
Выехал Петро с Яковом Гайсенко. На полпути к Богодаровке почтарь, возвращавшийся с почтой, дал Петру письмо от Оксаны. Она коротко писала об Иване и о себе, сообщала, что соединение продвигается все дальше на запад.
«У нас большое горе, – читал Петро. – Сегодня мы хоронили хорошего товарища, старшину Сашу Шляхову. Она со своей напарницей вышла на рассвете на „охоту“, и пуля фашистского снайпера оборвала жизнь этой чудесной девушки. Все знавшие Сашу горячо любили ее, она была совестью всех девушек, их вожаком, замечательным другом.
Мы похоронили Сашу в латвийском городке Добелэ на братском кладбище. Как тяжко терять таких друзей!..»
– Что-то плохое пишет жинка? – спросил Гайсенко, глядя на лицо Петра.
Тот молча передал ему письмо и весь остаток дороги до вокзала не проронил ни слова. Уже в вагоне сказал:
– Тяжело, Яша, достается нам победа…
Дни стояли ясные, но холодные. Деревья осыпались, потемнели. Густые тени от них ложились на запревшие от осенних дождей мертвые листья. По утрам первые заморозки покрывали серебристым инеем бурую траву, ботву картофеля возле железнодорожных будок.
Петро и Яков сидели у окна, глядели на безлюдные степи, стаи галок над ними.
Всюду бросались в глаза следы прошедших боев… Торчали фермы мостов. Вдоль насыпи зияли огромные, наполненные мутной водой воронки, валялись каркасы опрокинутых вагонов. Ржавые проволочные заграждения… Полуосыпавшиеся траншеи и ходы сообщения… Расщепленные снарядами, обгоревшие стволы деревьев… Иссеченные пулями и осколками станционные строения без окон и крыш…
Мимо этих пепелищ шли с востока, вперемежку с воинскими поездами, длинные товарные составы с тракторами, автомашинами, заводским оборудованием, скотом.
Яков Гайсенко, давно не выезжавший из села, глядел неотрывно на встречные поезда.
– Да откуда добра столько?! – возбужденно восклицал он.
– Москва шлет… Украине нашей!
– Нам бы вон тот станочек токарный! Ой, и бравый станочек!..
Богатства, которыми они любовались, шли сейчас не в Чистую Криницу, тем не менее оба чувствовали себя их обладателями. Разве они не пролили свою кровь на фронте за то, чтобы страна могла производить эти тракторы, станки, машины!
– В такое время, в самый разгар войны, – говорил Петро, – едем с тобой, Яша, электростанцию получать… для колхоза!.. Для маленького, ничем не приметного колхоза…
– Я об этом всю дорогу мечтаю, из думок не выходит, – откликнулся Гайсенко, лаская глазами новенькие экскаваторы, скреперы и другие неизвестные ему машины, тесно стоящие на платформах встречного состава.
В Харькове они за неделю управились с делами. Бережно упаковав все добро и добившись от руководителей завода обещания прислать бригаду для монтажа и пуска гидростанции, Петро и Яков погрузили ящики с оборудованием и пятого декабря подъезжали к Богодаровке.
– Домой как будем добираться? – спросил Яков, когда они вышли на привокзальную улицу. – Что-то автомобиль нам не догадались подать.
– Сегодня суббота? В Богодаровке базарный день. Наши должны привезти фрукты в ларек.
Петру необходимо было зайти в райисполком, повидаться с председателем и районным агрономом, затем доложить Бутенко о результатах поездки. Он взглянул на часы.
– Рано еще, седьмой час. Разыщем своих, потом уж я по другим делам пойду, – решил Петро.
Базарная площадь, до которой от вокзала было рукой подать, встретила их обычным многоголосым ярмарочным гомоном, толкотней, мычаньем скота, бойкими выкриками торговок, запахами конского пота, прелого сена, вареного мяса.
– Хорошо, что при коммунизме не будет всего этого содома, – сказал Петро, пробираясь между тесно составленными возами и ручными тачками.
– Покуда от содома этого не избавились, Остапович, надо нам все-таки поснедать. – Гайсенко с аппетитом втянул ноздрями острый запах чесночной колбасы!
– Найдется у своих что-нибудь, – возразил Петро, не доверявший базарным стряпухам.
Возле ларька с самодельной вывеской «Колхоз „Путь Ильича“» всегда оживленно толпились покупатели. Криничанские яблоки – папировка, пепин литовский и особенно желтый ранет (гордость Остапа Григорьевича) – раскупались нарасхват. Дела в ларьке шли бойко, и колхоз положил уже на свой текущий счет порядочную сумму.
Деньги нужны были до зарезу на покупку скота, на строительство, и Петро хозяйственно прикидывал, как в будущем году он вывезет на базар не только фрукты и овощи, но и птицу и яйца с фермы, мед, плодоягодное вино, арбузы и дыни, брынзу, масло.
– Никогда не предполагал, – признавался он как-то Бутенко, – не думал, не гадал, что торгашом доведется сделаться… А сейчас хожу по колхозу и во все закутки заглядываю. На чем еще можно сэкономить, что еще продать?
– А ты как думал? – посмеивался Бутенко. – Без этого пока не обойдемся. Тут, брат, мудрая диалектика. Хочешь, чтобы поскорей с рынками, деньгами и прочими подобными штуками развязались, торгуй поэнергичней.
Правление выделило в ларек разбитную, грамотную колхозницу Степаниду Горбань, а в помощь ей хромого подростка из садоводческой бригады.
Еще не доходя до ларька шагов пятнадцати, Петро услышал сочный, звонкий голос Степапиды:
– Возьмите вот еще этих, дамочка. Ой же, и яблука! Ой же, солодкие, мед, а не яблучки… Потом еще раз придете. А вот еще сорт… До чего ж духовитые да нежные!.. Кисленькие? Есть и кисленькие… Нигде таких и не шукайте, не найдете. Винные, пахучие… Всех отпущу, не гомоните, люди добрые.
Язык ее работал без умолку, руки ловко и сноровисто взвешивали, перебирали, перекладывали товар.
– Не Степанида, а станковый пулемет «максим», – восхищенно сказал Яков.
– С прибытием! – крикнула Степанида, издалека заметив Петра и Гайсенко. Приветливо блеснув быстрыми черными глазами, она одним движением перевязала пуховый платок на голове и, передав торговлю подростку, вышла к приехавшим.
– Ну, как дела, Степанида Пантелеевна? – здороваясь с ней за руку, осведомился Петро.
– Добре, Петро Остапович.
– Торговля, вижу, идет неплохо. А что в селе нового?
Петро расстегнул шинель, вытащил из кармана платок и, вытерев яблоко, с хрустом надкусил его.
– Две арбы сегодня Остап Григорьевич еще пришлют, – сказала Степанида. – Торговля дуже добре идет.
– Кто тут из села есть?
– Товарищ Громак и Супруненко приехали. У них в райкоме совещание. И учительница, Полина Ивановна.
Степанида внезапно спохватилась:
– Вы же с дороги! Есть хотите?..
– Догадалась, наконец, – добродушно проворчал Яков и первый шагнул в пристроечку ларька, заставленную ящиками яблок.
Пока они ели холодную курятину, квашеные помидоры, пирог со сливами, Степанида успела выложить криничанские новости. На строительстве гидростанции уже два дня работают все соседние колхозы – с подводами, лошадьми, волами. В самой Чистой Кринице дома не остается ни малых, ни старых. Все там… У Варвары Горбань родился мальчик… Приезжала из района милиция и арестовала сноху Малынца, Федоску…
– Я ж и забыла рассказать! – воскликнула Степанида. – Пашку Сычика, арестантюгу этого, полицая, поймали…
– Где ж его застукали? – спросил Яков и перестал жевать.
– Тут, в Богодаровке… По-разному люди толкуют. Одни говорят, на улице опознали, другие – на вокзале. Вроде у него билет уже был взятый. Морду себе завязал тряпкой и паспорт на чужое фамилие…
– Загнали волка в кут, там ему и капут, – с довольным видом проговорил Яков и отломил себе внушительный кусок пирога.
Часа полтора спустя Петро, сидя в просторном, заполненном людьми зале районного дома культуры, рядом с Громаком и Волковой, слушал доклад Бутенко о задачах партийных и комсомольских организаций в зимний период.
Пришел сюда Петре минут за десять до начала совещания, успел побеседовать с Громаком о криничанских делах, и тот, между прочим, сообщил, кивнув на Волкову, которая в эту минуту появилась в зале:
– Дивчина тебе подарок приготовила. И когда она только все успевает?
– А что такое? Какой подарок?
– Это ты у нее узнай, – лукаво посмеиваясь, ответил Громак.
В это время Бутенко начал доклад, и девушка, облокотившись о спинку стула, стоявшего впереди, приготовилась слушать его.
Секретарь райкома, дав обстоятельную оценку хозяйственного состояния района, перечислил сроки, в которые уложились Колхозы при проведении уборочных работ, приводил цифры урожайности, стоимости трудодней.
Все это в общем было Петру известно, и он сперва слушал рассеянно. Раза два он задержал взгляд на Волковой: Громак возбудил его любопытство. Но когда докладчик назвал криничанскую артель «Путь Ильича», Петро невольно подался вперед.
– Сейчас разложит нас по косточкам, – шепнул Громак.
– Казалось бы, не за что, – тоже шепотом, не поворачивая головы, ответил Петро.
– «Путь Ильича» вышел из прорыва, – говорил Бутенко, поглядывая время от времени в сторону Петра и Громака. – Коммунисты правильно расставили свои силы, укрепили производственные бригады, сплотили актив. Это дало возможность колхозу в очень хорошие сроки, к пятому сентября, посеять озимую рожь, а к пятнадцатому они уже закончили и посев пшеницы. Отлично трудятся садоводческая бригада и ее бригадир Остап Григорьевич Рубанюк. Бригада собрала отменный урожай фруктов, сумела засеять новый участок в лесопитомнике, хорошо подготовилась к зиме. Вообще люди в Чистой Кринице работают добросовестно. Я присутствовал на последнем общем собрании, где обсуждался вопрос о постройке межколхозной электростанции. Прямо скажу, порадовался… Криничане дружны и едины в стремлении превратить свой колхоз, свое село в передовое, культурное село. Но… – Бутенко сделал глоток из стоящего перед ним стакана с водой. – Но к руководителям, в частности к председателю колхоза товарищу Рубанюку, райком имеет серьезные претензии.
Петро почувствовал, как затылок его мгновенно вспотел, а лицо покраснело. Какой упрек мог предъявить ему секретарь райкома, да еще с трибуны?
– …Первый и самый главный твой недостаток, – говорил Бутенко, глядя на Петра, – слабо у тебя, товарищ Рубанюк, развито качество, без которого хороший руководитель из тебя не получится. Я говорю о чувстве нового… Наш долг видеть и энергично поддерживать все новое, живое, творческое, что рождается благодаря патриотической инициативе масс… Ты, вероятно, догадываешься, товарищ Рубанюк, о чем я веду речь.
– Комсомольско-молодежную бригаду не организовал? – внезапно осипшим голосом сказал Петро.
– Я имею в виду скоростную вязку снопов. Сколько у тебя людей работало новыми методами к концу уборки?
– Немного.
– Вот видишь… Прекрасное начинание возникло в колхозе «Путь Ильича», – говорил Бутенко, обращаясь теперь к участникам совещания. – Вы все о нем слышали, а многие и у себя применили. Метод прямо-таки незаменимый при отсутствии нужного количества людей, техники… По пять-шесть норм выполняла одна вязальщица. Так, Рубанюк?
– И по семь было…
– А вот председатель этому со стороны порадовался, но внедрить в своих бригадах широко, по-настоящему не постарался. Не поддержал полезной инициативы. А партия чему нас учит? Любовно, заботливо поддерживать каждый ценный почин, каждую крупицу опыта, выдвигаемого массами…
Бутенко говорил далее, резко и убедительно, о слабом внимании руководителей колхоза «Путь Ильича» к животноводству, о запущенности семенных участков, и Петру слушать это было неприятно.
Он держался внешне как бы спокойно, однако Громак видел, как от волнения на его побледневших скулах перекатывались желваки.
– Ты что нос повесил, Остапович? – спросил он его во время перерыва и сочувственно похлопал по плечу. – Брось! Критика справедливая.
– Ничего не справедливая, – неожиданно вмешалась Волкова. – Больше не нашел, к чему придраться…
Она сама смутилась своего резкого тона и уже мягче добавила:
– Обвинить Петра Остаповича в том, что он плохо поддерживает передовиков! Да это же ни на чем не основано. В том, что с вязальщицами так получилось, нашей вины больше…
– Вы не п-поймете од-д-ного, – заспорил Громак, заикаясь более обычного, – Игнат Семенович н-никому н-нико-гда не дает застаиваться, держит на боевом взводе. Понятно? Чем больше верит в человека, тем с-суровее с ним. Я знаю, как он в лесу брал з-за шкирку… И учтите, когда дела в отряде хорошо шли, он особенно всех подзуживал… Такой у него с-стиль…
– Несправедливо, – упрямо твердила Волкова. – Иной раз похвала на человека лучше действует, чем вот так…
В длинном полутемном коридоре и на крыльце, шумно переговариваясь, дымили цыгарками курильщики; другие участники совещания толпились около продавщицы, молчаливо отпускавшей ситро, папиросы, розовато-белые черствые пряники.
За окнами уже кружились первые снежинки. Чуя близкую зиму, встревоженно каркали грачи в верхушках оголенных тополей.
– Быстро время летит, – сказал Громак, поглядывая на мутное, свинцовое небо. – Давно ли пшеницу косили?
Закуривая и тоже глядя на небо, Петро сказал:
– Надо нам вопрос об учебе продумать. Игнат Семенович говорил только о политической учебе и агротехнике… А у меня тут одна мысль зародилась. В дороге потолкуем…
Как только закончилось несколько затянувшееся совещание, Петро и Громак, торопясь засветло выехать домой, решили, оставив прочие дела до следующего приезда, побывать только в райкоме. Пока Громак получал в парткабинете литературу, Петро заглянул в комнату секретаря.
– Заходи, заходи, Рубанюк! – пригласил Бутенко. – Садись.
Отпустив посетителей, он повернулся к нему и радушно произнес:
– Ну, с приездом поздравляю! Отгрузили?
– Так точно.
Бутенко пытливо посмотрел в спокойное, немного усталое с дороги лицо Петра.
– Дуешься?
– Нет, Игнат Семенович.
– Искренне?
– Не за что мне на вас дуться. Вы правы.
– Понял? Очень важно, чтобы и ты и другие поняли, чего я добиваюсь.
Бутенко погладил рукой стриженый затылок. С добродушной усмешкой сказал:
– Пришлось тебе сегодня горькие слова выслушать… Есть, правда, чем и порадовать. Вам разрешен долгосрочный кредит. У вас с тяглом плохо. Фермы надо возрождать. Думаю, денежки вам пригодятся.
Петро просиял.
– Большое спасибо! Большое! От всего колхоза… Я вот о чем хотел посоветоваться, Игнат Семенович… Курсы, кружки, о которых вы говорили сегодня, все это мы создадим. А вот молодежь надо профессиям обучать. Нам плотников, кузнецов и особенно электриков очень много потребуется…
Бутенко слушал, не перебивая, и только в глубине зрачков его засверкали знакомые Петру искорки.
– Обучать у нас найдется кому, – продолжал Петро, все больше воодушевляясь от сознания, что в райкоме оценят и поддержат его начинание. – Грищенко, например… Павел Петрович… Вы знаете его по отряду. Первейший плотник и столяр… Или старик Кабанец. Он же знаменитым кузнецом был.
– Все понятно.
– Нам тогда легче будет. Свои кадры… Гайсенко по электричеству просветит ребят. Кабанца к кузнечному делу привлечем…
– Ясно, ясно!
Бутенко, наморщив лоб, мысленно что-то подсчитывал, делал пометки в своей записной книжке.
– Мы, может быть, в районном масштабе что-нибудь сообразим, – сказал он. – Если по-настоящему думать о будущем, нам скоро потребуются и энергетики, и мелиораторы, и обыкновенные кузнецы. И столько, что даже трудно сейчас представить.
Он открыл один из ящиков письменного стола, достал папку и, похлопав по ней ладонью, сказал:
– Времени у меня, к сожалению, в обрез. А давно мечтаю всерьез поработать.
Бутенко раскрыл папку, и Петро прочитал на обложке тетради: «Перспективы экономического развития сельского хозяйства района с точки зрения расширенного воспроизводства».
– Интересная тема, – сказал Петро. – Вы, если не ошибаюсь, Харьковский институт кончали?
– Да. Собирался экономистом стать, о научной работе мечтал. Не вышло.
– А почему бы вам, Игнат Семенович, не написать диссертацию на эту вашу тему?
Бутенко усмехнулся.
– Диссертацию! Дай бог хоть материал собрать и систематизировать. – Он убрал папку в стол, и лицо его стало серьезным и даже сердитым. – Не умеем, Рубанюк, мы время организовать. А работу свою я все-таки доведу до конца…
– Нет, правда, подумайте о диссертации.
– Не теперь… Может быть, через годик-два… Вернутся люди с фронта, легче станет.
– Намного легче, – сказал Петро и задумался. – Лет пятнадцать – двадцать, может быть, новоявленные гитлеры не вылупятся и на нас не полезут. Какие чудеса могли бы наши люди совершить!
– Какие, например? – Бутенко задал вопрос машинально, раздумывая о чем-то своем, но, увидев, как глаза Петра вдруг загорелись, он спросил уже с живым интересом: – Любопытно, каким же тебе представляется наше будущее лет через пятнадцать?
– Чистую Криницу через три пятилетки я отчетливо представляю. Утопающий в садах красивейший поселок нового типа. Все механизировано. Электропахота, электроуборка, электромолотьба… Красивые светлые дома…
– Тротуары и асфальтированные площади, – подсказал Бутенко, улыбаясь одними глазами.
– Что ж, и тротуары и площади! – Петро задорно тряхнул чубом. – Газовый завод на каком-нибудь местном топливе. На соломенных брикетах, допустим. В общем, вижу село совершенно новое, опирающееся на мощную индустрию. А вы, Игнат Семенович, за свою научную работу взялись разве не для того, чтобы показать, что все это нам будет по плечу?.. Что такое перспектива экономического развития района? Какая цель этого развития?
Бутенко минуту молчал, затем ответил:
– Мой дорогой академик! Раз уж ты заговорил о своих мечтах, откровенно сознаюсь. Сплю и во сне вижу новые села над нашим Днепром. Электровозы вместо бычьих упряжек. Троллейбусы между твоей Чистой Криницей и Богодаровкой. И все это придет! Всего сейчас себе и не представишь. Но мы ведь не маниловы с тобой. И тебе должно быть понятно, сколько трудов придется затратить, пока создадим базу для всего, о чем мы говорим… Кстати, ты продумал, как твои фермы будут обеспечены кормами на следующий год? Не забывай, план развития животноводства по колхозу «Путь Ильича» намного должен увеличиться.
Разговор зашел о заливных лугах, о силосовании, кормовых травах, и Петро, минуту назад высказавший секретарю райкома свои заветные мысли о сказочно-прекрасном будущем родного села, словно спустился с заоблачных высот на не устроенную еще, ждущую крепких работящих рук землю.
Бутенко, понимая его состояние, сказал с доброй усмешкой:
– Конечно, было бы приятнее, Рубанюк, сидеть вот так с тобой и обсуждать план нового социалистического села, проектировать дворцы культуры, новые автострады в районе… А надо о хлебе насущном думать… Это, брат, и экономика и политика! Хлеб, хлеб! Не сумеем удвоить, утроить урожай, грош цена в базарный день таким мечтателям, как мы с тобой…
Прощаясь, Петро спросил:
– Полицай этот, Сычик, говорят, на казенный харч перешел?
– Сидит… С чужим паспортом намеревался бежать. Еще при оккупантах паспорт убитого гестаповцами подпольщика Донченко стащил, мерзавец… Ну, аллах с ним! Пусть теперь его делишками прокуратура занимается.
…Из Богодаровки Петро, Громак и Волкова выехали перед сумерками. Яков Гайсенко уехал раньше с председателем сельсовета Супруненко.
К вечеру сильно похолодало, хотя ветер и утих, снежинки продолжали падать, но уже не вихрились, не метались беспокойно, как днем.
