Текст книги "Семья Рубанюк"
Автор книги: Евгений Поповкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 45 (всего у книги 59 страниц)
Совсем стемнело, когда пришли еще два молодых парня.
Проводник посовещался с ними, потом сказал собравшимся:
– Давайте поближе!
Он подождал, пока все обступили его, и кратко объяснил, как держать себя в дороге.
– Никаких разговоров, курения! И не кашлять! Не растягиваться, идти один за другим. Гуськом. Понятно? Патрули могут бросать ракеты. Не метаться! Упал на землю и лежи. Через шоссе будем бегом перебегать. Предупреждаю, не отставать. Раненых нету? Хорошо. Значит, быстрей доберемся… Все понятно?
Сандунян шел третьим. Впереди него, за проводником, размеренно шагал высокий старик с узелком на палке. В такт его шагам раскачивался за спиной узелок – вправо-влево, вправо-влево.
Шли по бездорожью, сторонясь шоссе. Под сапогами Арсен чувствовал то хрусткую прошлогоднюю траву, то размякшую, скользкую пахоту. Одиноко мерцали кое-где в разрывах облаков неяркие звезды, гудели в небе невидимые самолеты. Где-то справа тарахтели повозки.
Арсен слышал спереди и сзади себя осторожные шаги, тяжелое дыхание. Ветерком доносило сырой запах болота…
Шоссе пересекли благополучно, не встретив патрулей, но едва углубились в степь, на высоте вспыхнул и пополз книзу яркий луч прожектора.
– Ложись!
Проводник первым растянулся на земле. Переждали, пока луч, пошарив по кустам и тропинкам, погас, и лишь тогда двинулись дальше.
Начинался подъем, с гор потянуло холодом. Уставшие люди пошли медленнее. Арсен чувствовал, что силы его иссякают. По лицу поползли струйки пота, ноги дрожали от напряжения. «Все-таки здорово они меня выездили, сволочи, – думал Арсен, стараясь не отставать от спутников. – Ну, да теперь сквитаемся, как говорил Сергей: за все сразу…»
Достигли кустарников. Проводник прошел еще немного и остановился.
– Отдыхайте, – разрешил он и пошел дальше один. Арсен слышал, как он, поднявшись на гребень, тихонько свистнул.
VIII
Петру по просьбе командира бригады и с ведома майора Листовского пришлось временно взять на себя командование отрядом. Дмитриевич в одной из стычек был ранен, и его отправили на Большую землю, в госпиталь.
В последние дни оккупанты, опасаясь наступления советских войск, блокировавших Крым, и решив до начала этого наступления разделаться с партизанами, стянули к лесам пехоту, артиллерию, танки.
Петро знал, что несколько дней назад была предпринята большая карательная экспедиция против соседнего соединения партизан.
Партизаны нанесли сокрушительный контрудар карателям у деревни Бешуй, взяли большие трофеи, истребили крупную вражескую группировку и отбросили остатки ее к городу. Оказавшись перед угрозой вторжения партизан в Бахчисарай, гитлеровцы спешно усиливали гарнизон, оборудовала огневые точки и рыли окопы на окраинах города.
Вероятно, учитывая полученный на юге урок, каратели особенно тщательно готовились к операциям против партизанской бригады, в которой служил Петро. Разведка партизан доносила о сосредоточении значительных сил врага в окрестных районах.
Вечером, восемнадцатого февраля, Петро проверил заставу. Когда возвращался к себе, уже темнело.
С гор бежали ручьи. Все вокруг – ущелье, скалы, деревья, шалаши – быстро теряло очертания. Время от времени далеко внизу вспыхивали бледно-голубые, зеленоватые ракеты. На короткий миг из темноты возникали черные стволы деревьев, причудливые контуры скал, и снова все проглатывала темень.
Добравшись до своей землянки, Петро лег спать. Перед рассветом его разбудили. Спросонья он долго не мог понять, о чем ему говорил посланный с заставы партизан.
– Морячка задержали, – уже сердито докладывал тот.
– Да какого морячка?
– Меня, меня, братки, – раздался в дверях сиплый голос, и в землянку протиснулся коренастый парень в измазанном бушлате, с немецким автоматом на груди. – Старшина второй статьи Сергей Чепурной, – отрекомендовался он, оглядывая обитателей землянки лихими, быстрыми глазами. – Замерз я, как цуцик, а вы сожаления не имеете, держите на холоде.
Петро, накинув шинель на плечи, сел. Коротко спросил у партизана:
– Почему оружие не отобрали?
– Не дает.
– Автомата не отдам, – шевельнув рыжими бровями, сказал Чепурной. – Он мне нелегко достался.
– Ты, браток, давай не бунтуй… Клади оружие вон туда, – строго сказал Петро, указывая глазами на ящик. – Моряк, а порядку не подчиняешься.
Чепурной с недовольным видом снял оружие, положил. Петро допросил его. Узнав, что Чепурной был в гестапо, он, не скрывая недоверия, перебил:
– Тут, милок, ты что-то загибаешь. Чтобы гестаповцы из рук выпустили, да еще моряка! Навряд ли.
– Как хотите проверяйте, – сказал Чепурной. – Если б фриц один из охраны ночью не зазевался и я б не стукнул его камнем, мне давно бы на луне ракушками обрастать.
– Автомат где взял?
– У того же самого фрица и автомат «занял», – твердо выдерживая испытующий взгляд Петра, ответил Чепурной.
Петру морячок нравился, и он в глубине души верил ему, но следовало соблюдать осторожность, и он решил:
– Утром разберемся, а пока, извини, придется тебя задержать.
– А поспать можно? Я двое суток глаз не смыкал.
– Вон место свободное, ложись.
– Мне в первый день, когда из города ушел, не повезло, – говорил Чепурной, проворно умащиваясь. – Иду по лесу, ищу живых людей. А тут самолеты налетели. Как начали фугасить! Какой-то дурной осколок меня по кумполу и царапнул… «Ах, такую твою! – думаю. – В раю холостяков, на Студенческой, жизнь свою сохранил, через все посты, патрули ихние прошел, а здесь… По-глупому помирать? Нет!..» Иду дальше, а кровь хлобыщет, а кровь хлобыщет… Сел, поел снегу…
Заснул он молниеносно, на полуслове, и сразу захрапел с таким свирепым присвистом, что Митя, давно проснувшийся и слышавший весь разговор, восхищенно сказал:
– Ну, силен!..
Утром Петро разбудил моряка и направил его в сопровождении партизана к командиру бригады. К вечеру Чепурной вернулся, принеся разрешение зачислить его в отряд.
– Автомат мой в целости? – ревниво спросил он и, получив его, с довольным видом сказал: – Мне он сейчас вот как нужен!..
Петро разрешил Чепурному до возвращения из госпиталя Дмитриевича занять его койку, и моряк, не теряя времени, наломал еловых лапок, соорудил себе ложе.
– Живем!..
Разговорившись с Петром, он сообщил ему ряд важных сведений о настроении вражеских солдат, и Петро в эту же ночь доложил о них майору Листовскому.
Спустя двое суток Петру довелось проверить Чепурного в деле.
В девять часов утра оккупанты двинули в лес несколько танков и, ведя артиллерийский и пулеметный огонь, прорвались где-то в районе соседнего отряда.
Получив приказание поддержать соседей, Петро быстро вывел партизан. Впереди, за мшистым голым гребнем, без умолку щелкали выстрелы, слышались крики, гулкие взрывы гранат.
До места схватки было уже недалеко, и в это время над верхушками деревьев с ревом пронесся «юнкере», сбросил бомбу, и тотчас же Петра отшвырнуло с тропинки воздушной волной взрыва. Падая, он видел, как впереди качнулся могучий граб и, подминая тоненькие деревца, с хрустом ломая сучья, свалился наземь.
Петро ругнулся, поднял шапку и пополз вперед. Сквозь жухлый кустарник он видел Митю и остальных бойцов, прижавшихся к земле.
Сзади, из-за круглого камня, выскочил и стремительными, размашистыми прыжками понесся вперед Чепурной. Бушлат нараспашку, шапка на самой макушке.
– Что вы, как раки, ползете?! – крикнул он. – Наших же бьют…
В этот день каратели предприняли одну за другой еще две атаки. До поздних сумерек в лесу, то стихая, то разгораясь, гремела винтовочная пальба, громыхали горные орудия, будя перекатное эхо в мглистых ущельях.
В девятом часу вечера, когда, ничего не достигнув, противник отошел, командир бригады, отдыхая на поваленном снарядом дереве, спросил у Петра:
– Лейтенант Сандунян не вместе ли с тобой в лес прибыл?
– Со мной.
– В госпитале сейчас лежит. При штабе соединения.
– Жив?! – Петро даже привстал.
– Подпольщики в лес вывели. Он в гестапо сидел, говорит, из-под расстрела бежал.
Как же мне повидать его?
– Если тихо будет, сходи…
Увидеть Арсена удалось Петру только через два дня. В госпитале, оборудованном в большой землянке, осматривал больных прилетевший с Большой земли врач, и Петра попросили подождать.
У входа в землянку сидела высокая девушка, повязанная по-старушечьи темным платком: кончики его узелком были завязаны под подбородком.
Петро присел рядом.
– Вы здесь работаете? – спросил он.
Девушка ответила отрицательно. Они разговорились. Петро узнал, что девушка была разведчицей, потом заболела воспалением почек, сейчас немножко оправилась, но врач требует отправки ее на Большую землю. Она добивалась оставления в лагере.
– Давно в лесу? – спросил Петро.
– Да, как только начали вербовать в Германию, ушла из города…
Светлые глаза девушки потемнели.
– Как это унизительно и противно, – сказала она и, видимо вспомнив что-то, зябко передернула плечами. – Сидит на бирже этакая «немка» с Мало-Базарной улицы… Наглая, самодовольная… Прическа кренделем… Видели бы вы, как держится!.. «Почему не соглашаетесь ехать добровольно в Германию? Разве там плохо? Ведь вы же хотите помочь нашим избавителям? Разве вы не уверены в победе Германии? Может быть, вы ждете возвращения большевиков?» Строчит, как сорока, не дает рта открыть… Одного паренька при мне так затараторила… Он сбился, не знает, как и ответить… А особа эта уже подмигивает управляющему, гримасничает: «Молодой человек хочет ехать в Германию, но не решается. Мама не пускает…» Управляющий похлопывает парнишку по плечу: «Пишите добровольцем…» Отобрали документы, ничего уже не сделаешь.
– Ох, эта фашистская биржа труда! Слыхал я о ней…
– Сколько они людей угнали!.. С моими двумя подругами по институту хуже было. Дали на бирже направление на работу. Там же, в Симферополе… приходят по указанному адресу… Встретила толстая расфуфыренная мадам… «Пожалуйте, пожалуйте, девочки!» – «Что нам делать?» – спрашивают. «Будете обслуживать офицеров». – «Как обслуживать?» – «Что вы, не знаете, как женщины мужчин обслуживают?!» Дивчата чуть не поколотили ее. «Обслуживайте сами», – говорят. И сбежали. Где сейчас, не знаю…
Девушку позвали в землянку, и она, простившись с Петром, пошла. Минут через пять разрешили зайти и ему.
Сандунян сидел в углу, на койке, в расстегнутой бязевой сорочке, с забинтованной шеей и грудью. Увидев Петра, он хотел вскочить, но не смог и сделал лишь слабое движение. Арсен очень похудел, и даже в полумраке Петро заметил несколько седых прядей в его смолисто-черной шевелюре.
– Ну, Арсен, рад тебя живого видеть! – произнес Петро и почувствовал, как увлажнились глаза.
Справившись с волнением, он сказал уже более спокойно:
– Мне рассказывали, что тебе пришлось много испытать.
– Всего было… Никому, Петя, не желаю такого!..
Арсен с минуту сидел, понуря голову.
– Мы с тобой всегда говорили – смерть лучше фашистского плена, – сказал он, и губы его дернулись в страдальческой гримасе. – А слова эти не всегда понимали. Теперь я понял… Ну, одно тебе, друг, скажу: совесть моя перед партией и перед самим собой чистая. Разбирал я каждый свой поступок, каждый шаг.
– Как им удалось тебя захватить?
– Ничего не помню. Ключица у меня была перебита, в голову ударило. Ну, а там… еще добавили. – Арсен судорожно втянул в себя воздух. – Мне одного хочется: поскорей поправиться. И за все с ними рассчитаться.
* * *
Первые дни Сергей Чепурной, общительный, не унывающий в самые трудные минуты человек, вносил в землянку много бодрости, веселья и быстро всех расположил к себе.
Потом он вдруг захандрил, подолгу молча лежал под бушлатом и выходил из землянки крайне неохотно. В конце недели, когда Петро Рубанюк, назначая в разведку бойцов, приказал Чепурному тоже готовиться, тот неожиданно заявил, что идти не может.
– Это почему? – удивился Петро. – Сам же напрашивался, а теперь на попятную?
– У меня с ногой что-то, – буркнул Чепурной. – Пройдет, тогда хоть к черту в пекло…
– Что же ты молчал? – рассердился Петро. – Лежит, сопит… Давно все приметили, что с тобой что-то происходит..! Показывай, что там у тебя?
Чепурной нехотя скинул с правой ноги сапог и размотал портянку.
– Э! Еще говорит: «Я моряк!» Смотри, как запустил… – возмутился Петро. – Ты же отморозил ее…
– Надеялся, пройдет.
Чепурной попытался пошевелить неестественно белыми, опухшими пальцами. Они не подчинялись.
– Ну, чего молчал?! – горячился Петро. – Давно бы врача или фельдшера позвали…
В землянке, кроме Чепурного и Петра, был Митя.
– Я сегодня же фельдшера Гайденко покличу, – сказал он. – Быстро вылечит.
Чепурной обмотал ногу портянкой и, не надевая сапога, сказал:
– Помалкивал я почему? Думал, само по себе пройдет… Мне в госпиталь или эвакуироваться – нож острый. Наши вот-вот в Крыму будут.
Петро, ничего не ответив, – сердито порылся в своей сумке. Взяв автомат и уходя, он приказал Мите:
– Останешься с Сергеем.
Из разведки Петро вернулся за полночь. Он сразу же пошел к майору Листовскому. Митя, поставив на огонь котелок, принялся готовить ужин.
Чепурной проснулся, когда Петро уже вернулся от своего начальника.
– Что хорошего видели? – спросил он, закурив.
– Хорошего? Обгоревшие хаты стоят. Собаки воют. Кошки одичалые в селах шмыгают. Гарью за километр несет… Что тебя еще интересует? Ребята два немецких эшелона взорвали – один в Сарабузе, другой в Севастополе. С боеприпасами.
Петро, сняв шинель и повесив ее у огня, спросил:
– Как нога?
– Все так же.
– Имей в виду, очень важное задание предстоит. Будешь обижаться, что не взяли. Чини свою ногу, не откладывай…
– Он уже вставать не может, – вмешался Митя. – Завтра приведу Гайденко.
…Утром отдыхали долго. Митя, вставший раньше всех, исчез, а через час явился в сопровождении рослого усатого человека.
Гость, входя, стукнулся о дверь лбом.
– Оце добри воякы! – досадливо морщась и потирая ушибленное место, сказал он. – Вже десять часов, а воны вылежуються, сказкы одын одному рассказують…
Гайденко присел на корточки у погасшей печурки, свернул папироску.
– А ну, дэ ваш хворый?
Он долго разглядывал ногу Чепурного, тискал ее, вертел, чертил по коже ногтем.
– Нажив соби, хлопче, биды, – сказал он сумрачно. – Одморозив чи що? Пальни гниють… Треба ризать! А то вся нога пропадэ.
Чепурной, внимательно наблюдавший за фельдшером, с тревогой сказал:
– Ты, браток, только в госпиталь меня не отправляй. Режь тут.
– Цэ легко сказать: «режь».
Гайденко еще раз осмотрел ногу, огорченно крякнул:
– Госпиталь перегружен. Там и положить хлопця никуды… Прыдеться йты за инструментом…
Заметив, как оживился и повеселел Чепурной, он с искренним изумлением сказал:
– Ну й хлопец! Я йому пальцы ризать буду, а вин радие, наче на весилля збираеться… Грийте воду, я за инструментом пиду…
Вернулся он через час, извлек из полушубка склянку с прозрачной жидкостью, металлический ящичек. Приготовив все, приказал:
– Ну, хлопци, идить погуляйтэ. Хтось одын нехаи останэться. В операционной посторонним делать ничого.
Петро кивнул товарищам, чтобы вышли. Он помог Чепурному перебраться ближе к свету.
– Лягай, хлопче, – сказал Гайденко.
– А сидеть можно?
– Краше лежа. Будэ удобней… Спирту трошки выпьешь?
Чепурной не отказался. Опорожнив стаканчик, он запил водой и улыбнулся.
– Полный порядок… Дайте, ребята, закурить…
Положив руку под голову, он затянулся несколько раз подряд и скомандовал Гайденко:
– Давай!.. Петь можно?
– Спивай, тилько не крутысь…
– Ну оцз й всэ, – сказал спустя некоторое время Гайденко, накладывая бинт на ногу. – Порода у цього хлопчины така що пальци новые выростуть…
Перед вечером в землянку зашел проведать оперированного командир бригады.
– Ну, показывайте, где крестник Гайденкин, – сказал он, перешагнув порог.
Командир бригады посидел немного с разведчиками, уходя подарил Чепурному трофейный пистолет и несколько коробок патронов к нему.
– Если этой игрушкой на луну какого-нибудь карателя спровадишь, ему будет лестно, – пошутил он. – Баварского завода штучка…
Пистолет заходил по рукам.
– Эту штуковину он у одного фрицевского капитана забрал, – сказал Митя. – Еще в прошлом году… Мы вместе тогда были…
Митя оживился и, что-то вспомнив, засмеялся.
– Я вот вам скажу, как капитан к фрицам в гости попал.
– Ты лучше про золотого осла, – подсказал Чепурной, протяжно зевнув.
– Они свою казну на осле возили, – обращаясь к Петру, сказал один из партизан. – Как древние… эти… В общем, в Иерусалиме… А ослик во время перестрелки ка-ак припустит к фрицам за сеном…
– У него в балке была копна на примете, – пробормотал Митя. – Я про немцев хочу досказать…
– Ну, давай про немцев…
– Вот, значит, нужно было донесение нести в партизанский район… Он тогда группой командовал… Повел нас… Мороз, снег, метет – ну ничего в лесу не видать… Шли так час, два, позамерзали, сил нет… Глядь, впереди палатки! Стало быть, порядок… Пришли… Мы едва ноги тащим. А он первый туда бегом. Вскакивает в палатку, которая с краю… «Здравствуйте!» – говорит… Присел к печке, руки греет, автомат меж ног поставил… Что такое, молчат все? Глядь… мать честная! Фрицы! – Митя оглядел всех восхищенным взглядом. – Слушайте дальше. Вылупили они глаза: откуда, мол, такой? А один, пошустрей, уже к оружию руку тянет… Ии-э-эх! Как вскочит наш командир, да очередью… Сиганул из палатки, бежит и строчит вокруг. Палаток-то много… С тем ушел. Мы ничего не знаем, а фрицы уже взъерошились. В общем, попали мы в переплет. Постреляли… Вернулись в штаб, докладываем: так и так, погиб командир группы и бумаги с ним. Пожалковали, а он через два дня заявляется. Пакет доставил, все в порядке…
В этот вечер долго вспоминали бойцы один эпизод за другим, выставляя их, главным образом, с комической стороны. Петро смотрел на веселые лица партизан и думал: «Ни от кого из них не услышишь, что трудно».
А ведь партизаны дрались с сильным и хорошо вооруженным врагом. Они мерзли на открытых всем ветрам заставах, голодали, порой питались опавшими ягодами кизила, курили дубовые листья, болели. Но ни у кого не ослабевала ни на мгновенье вера в праздник победы, в то, что гордыми, непокоренными советскими людьми они вернутся в свои освобожденные города и села.
IX
Был март на исходе. С юга все ощутимей доносились запахи недалекой весны, дни становились длиннее и солнечней. С утра в лужицах поблескивали хрупкие льдинки, а к полудню и они таяли. Все чаще в просветах кучевых облаков синело небо, солнце все больше нагревало землю и камни, и тогда прошлогодняя опавшая листва источала сладковато-прогорклый запах, над ущельями и скалами поднимался туман.
Все эти дни Петро Рубанюк чувствовал прилив сил, душевный подъем: он жил мыслью о скором освобождении Крыма.
– Весна в тебе колобродит, – усмехаясь, говорил ему Дмитриевич, недавно вернувшийся с Большой земли, из госпиталя.
– Весна весной, а, честно говоря, надоело уже сидеть в лесу и ждать, пока с Керчи и Перекопа товарищи придут.
После возвращения Дмитриевича у Петра свободного времени стало больше, и он побывал еще раза два у Сандуняна. Тот почти оправился, из госпиталя его выписали, и он понемногу втягивался в деятельность штаба бригады.
Быстро поправлялся и Сергей Чепурной. Жить он перешел в соседнюю землянку. Томясь от безделья, часами проигрывал на патефоне единственную уцелевшую пластинку – «Тачанку», а когда и это надоедало, без видимой нужды разбирал и собирал свой автомат, смазывал его.
Как только нога позволила Сергею обходиться без палочки, он пошел рано утром в отряд к Сандуняну. О том, что Арсен бежал из-под расстрела и находится в лагере, он узнал совершенно случайно, рассказывая Петру о своем пребывании в тюрьме у гестаповцев.
Вернулся Чепурной в полдень и, разыскав Петра, сказал:
– Поклон от дружка. Мы с ним теперь тоже вроде крестных братьев. Одним кропилом нас гестаповцы святили.
– Как он там поживает?
– Повеселел. Воевать может, а это сейчас для него главное…
…Пять дней прошли однообразно, а на шестые сутки майор Листовский вызвал Петра и приказал подготовиться к переброске в партизанское соединение, расположенное на территории заповедника, и находиться там.
– Рацию с собой возьмите, – добавил он. – Проводника и одного сопровождающего вам дадут…
Перед уходом Петро спросил:
– Разрешите обратиться?
– Обращайтесь.
– Сопровождающим прошу, если другой еще не назначен, дать Чепурного.
– Почему Чепурного?
– Боевой хлопец да и места здесь хорошо знает.
– Выясню в штабе…
Просьбу Петра Листовский выполнил, и штаб в этот же день передал Дмитриевичу приказание о Чепурном.
С наступлением сумерек Петро и Сергей, попрощавшись с товарищами, тронулись в дорогу. В качестве проводника им дали бывшего служащего заповедника.
Шли ночами, держась глухих троп и далеко обходя селения с вражескими гарнизонами. На четвертые сутки, перевалив на восходе солнца горку, добрались до заставы.
Радостно-возбужденные партизаны, среди которых у проводника оказался близкий друг, сообщили:
– Наши в Армянске уже… Гонят фашиста… Не слыхали? Говорят, по радио приказ Верховного главнокомандующего передавали…
Взволнованные сообщением, забыв об усталости, Петро, Сергей и проводник немедленно двинулись к штабу соединения.
Оживление, царившее здесь, рассеяло все их сомнения. Еще до того как они разыскали штабную землянку, им стало известно, что первые партизанские отряды уже выступили к побережью, чтобы отрезать пути оккупантам на Севастополь. Готовились к выходу из лагеря и остальные.
Командир соединения, проверив документы Петра и узнав о задании, с которым тот прибыл, сказал:
– События немного опередили вас, но ничего, работа найдется.
– Верно, что приказ Верховного главноуправляющего был? – спросил Петро.
– Приказа пока не было… Но будет!.. Обязательно… К Ишуни вышли.
Петру хотелось более подробно расспросить обо всем. Но в землянку набилось много людей, все торопились, и Петро с Сергеем вышли.
Связавшись по радио с Листовским, Петро получил приказание помогать штабу партизанского соединения радиосвязью и ждать дальнейших указаний.
Ночью, вместе с отрядами, получившими приказание выступить в направлении шоссе Алушта – Ялта, Петро и Чепурной покинули лагерь.
На заре взору партизан представилась отрадная картина. Враг в беспорядке отступал. Бесконечный поток разномастных машин устремился по прибрежному гудрону в сторону Севастополя. Хаос, заторы, опрокинутые в кювет машины – все свидетельствовало о том, что гитлеровским солдатам и офицерам явно изменила хваленая привычка к строгому порядку.
– Вот чешут, сукины сыны! – с усмешкой воскликнул Чепурной.
Над морем громоздились снежно-белые тучи. Казалось, что и там, за свинцово-серой ширью, стоят огромные, окутанные дымкой горы.
Снизу, из-за отвесных известняковых скал, доносились выстрелы; партизанские отряды, вышедшие раньше, завязывали бой с отходящими оккупантами.
Петро не знал обстановки под Керчью, а она особенно интересовала его: там была его рота, дрался его полк. Но сообщение о прорыве вражеской обороны на Перекопе и о боях в районе Ишуни, бегство оккупантов к Севастополю наполняли все существо Петра ликованием. В самые ближайшие дни, а может быть и часы, он мог встретиться со своими друзьями в уже освобожденном Крыму.
Отряд быстро спускался с гор к морю, но Петру казалось, что он движется медленно. Беспокойно поглядывая, на длинную цепочку партизан, растянувшуюся по извилистой горной тропе, он говорил Сергею:
– На Тамани у нас в армии группы преследования были на машинах… Самоходки, танки, кавалерия… Там далеко гады удрать не могли…
– Тут они тоже дальше Камышевской балки не забегут, – невозмутимо откликнулся Чепурной.
* * *
Войска Отдельной Приморской армии, овладев Керчью, направили удар на Феодосию. Ко второй половине дня двенадцатого апреля подвижные отряды, пройдя больше ста километров, отбросили захватчиков с Ак-Монайских позиций. К вечеру, встретив сильную оборону врага в предместьях Феодосии, советские войска завязали бой. Ночью противник был выбит из порта, днем – из города. Продолжая преследовать его деморализованные части, советские войска одновременно вступили в горно-лесистую местность и вели наступление в сторону Старого Крыма, Карасубазара, Симферополя.
По шоссе пестрой, шумливой толпой шли пленные. Многие, сняв свои береты, с подобострастными улыбками приветствовали запыленных, усталых гвардейцев.
– Черт их знает, чего радуются! Вроде их освободили, – пересмеивались солдаты и партизаны.
На спуске к городу от стоявшей вдоль дороги толпы отделился мальчуган. Он подбежал к партизанам. В двух шагах остановился и, почему-то избрав среди других Сергея, возбужденно воскликнул:
– Дядя моряк! Дядя моряк!.. Послушайте, дядя моряк…
Чепурной остановился.
– Дядя моряк, – блестя черными глазами и захлебываясь, твердил мальчуган, показывая рукой на соседний двор. – Там немецкий начальник прячется… Поймайте его, дядя моряк… Он удирал, потом спрятался… Я сам видел…
– Пойдем, – предложил Чепурной Петру. – Поглядим, что за пташка.
Не успели они с Петром сделать и нескольких шагов, как гурьба женщин и подростков с шумом и гамом вытолкнула со двора упитанного человека. Головного убора на нем не было, ворот голубой рубашки разорван. Он то пытался пригладить дрожащими руками косой пробор на голове, то поспешно вытаскивал из кармана пиджака какие-то бумажки и тут же растерянно совал их обратно.
– Заберите этого негодяя! – крикнула пожилая женщина с заплаканным бледным лицом. – Староста немецкий…
– Подлец! – кричала ему в упор другая, стискивая кулаки. – Сына моего выдал на расстрел… Палач!..
Мужчина трусливо косился на партизан, невнятно бормотал трясущимися губами:
– Граждане дорогие… Несправедливо ругаетесь… Кто же о вас заботился, как не я? Кто спасал?..
Петро, дернув Чепурного за рукав бушлата, сказал:
– Тут без нас разберутся… Женщины теперь его не выпустят…
Внимание его уже несколько минут было приковано к шоссе. Там шли самоходные орудия, танки, грузовые и легковые машины с солдатами и офицерами. Одна из них свернула с шоссейной дороги и стала быстро приближаться.
Еще издали, по шлемам и комбинезонам офицеров, сидевших в автомобиле, Петро понял, что это были танкисты.
– Значит, наши где-то тоже должны быть недалеко, – предположил он.
Машина резко затормозила около толпы. Сухощавый смуглый офицер, с полевыми погонами майора, проворно выскочил из автомобиля, снял шлем и направился к женщинам.
Петро и Чепурной подошли к машине. Кроме водителя, в ней сидел молодой офицер.
– Не с Керченского «пятачка», товарищи? – обратился Петро к нему.
– С Керченского…
Офицер с любопытством смотрел на матросскую тельняшку Чепурного, на красные ленточки. Петро справился о своей дивизии.
– Пока Феодосию брали, были все вместе, – ответил танкист. – А потом часть приморцев на Симферополь пошла… – Он с веселой улыбкой добавил: – Вам надо прямо на Севастополь пробираться… Там все повстречаемся…
Перекинувшись еще несколькими фразами с танкистом, Петро и Чепурной побежали догонять свой отряд.
– Может, и в самом деле на Севастополь двинем? – предложил Чепурной.
– А если полк мой где-нибудь в Феодосии? – возразил Петро.
Вскоре ему удалось разузнать, что дивизия его находится где-то за уже освобожденным Симферополем. Офицер, сообщивший ему об этом, посоветовал:
– Вы в Симферополь поезжайте. Там, в штабе армии, наведете точные справки…
В этот же день Петро и Сергей отправились в Симферополь.
* * *
За два дня, проведенных в Симферополе, Петро успел доложиться майору Листовскому, повидать Дмитриевича, Арсена Сандуняна и других товарищей из соединения, получил необходимые документы в партизанском штабе.
Гитлеровцы, в беспорядке отступив к Севастополю, еще яростно сопротивлялись, по ночам бомбили населенные пункты и дороги, но уже ни у кого не было сомнения в том, что полный разгром оккупантов в Крыму – дело самых ближайших дней.
Прощаясь с Чепурным – тот торопился в свою бригаду, – Петро и Арсен взяли с него слово не терять связь, а при случае разыскать друг друга в Севастополе.
Уже совсем стемнело, когда Петро и Сандунян, свернув около шаткого деревянного мостика с истолченной в мельчайшую белую муку дороги, пошли по широкой сырой лощине, переполненной людьми, повозками, лошадьми, орудиями… Под кустами лежали и сидели солдаты, от походных кухонь тянул горьковатый дымок, хрустели сеном лошади.
Свой полк Петро и Арсен разыскали в лесочке, далеко за Бахчисараем.
Первым, кого они увидели из своих, был Евстигнеев. Стоя к ним спиной, он говорил что-то двум солдатам. Те слушали, вытянувшись.
Петро подошел ближе. Евстигнеев, почувствовав, что кто-то стоит за его спиной, обернулся. Глаза его изумленно округлились.
– Товарищ гвардии старший лейтенант!
Он по-стариковски засуетился.
– Ну, как в роте? – спросил Петро. – Все живы?.. Э-э, вам лычки старшины, Алексей Степанович, дали?
– Ротой товарищ Марыганов командует. Он сейчас на совещание пошел. Майор Тимковский собирает.
– Тимковский уже майор?
– Перед самым наступлением присвоили звание.
– Ну, показывайте, где штаб. Пошли, Арсен!
Переговариваясь, они подошли к палатке, из которой доносились громкие голоса, смех. У входа в нее стояли офицеры и курили. В одном из них Петро сразу признал Тимковского.
– Разрешите доложить? – вскинув руку к шапке, весело сказал Петро. – Прибыли в родную часть…
X
Петро принял свою роту и, как только у него выдался свободный час, пошел в штаб полка.
Было еще утро. Стрельников и Олешкевич сидели за палаткой на траве и завтракали.
– Ну-ка, партизан, иди, иди, докладывай! – крикнул Стрельников, заметив Петра. – Садись, перекуси с нами.
– Спасибо! Уже завтракал.
– Как воевалось в лесу? Рассказывай…
– Не плохо. По роте своей соскучился здорово…
Петро сел на траву. Склоны близких долин тонули в белой пене цветущих яблонь. В ветвях шиповника молчаливо прыгали воробьи, воровато подбираясь к остаткам снеди, лежащей на разостланной газете. Петро стал рассказывать о партизанском лагере.
Стрельников, немного послушав его, перебил:
– Ты извини, мне в штаб дивизии нужно. Вот что могу тебе сказать: разведчики довольны твоей работой.
– Старался.
Стрельников поднялся, пожал ему руку и ушел.
– Как Сандунян в гестапо попал? – спросил Олешкевич. – Как это случилось?
– По этому поводу и пришел. Парень крепко переживает. А вины у него никакой нет.
– Ну, и зря переживает! Он же не откуда-то со стороны к нам пришел, – сказал Олешкевич. – Мы-то его за два с лишним года изучили.
С минуту Олешкевич молчал, щурясь на залитые солнцем горы, потом спросил:
– Отвоюемся – какие у тебя личные планы на дальнейшее?
Петро ответил не сразу. Он заметил напечатанный в газете портрет улыбающейся девушки в костюме летчицы. Чем-то она напоминала Нюсю, задушевную подругу Оксаны: лукавые, веселые глаза, изогнутые тоненькими дужками брови, полные губы. Петро торопливо отряхнул газету и прочел подпись под снимком: «Кавалер двух орденов гвардии лейтенант Анна Костюк. Совершила на своем легком бомбардировщике более двухсот ночных вылетов».
