Текст книги "Небо над войной (СИ)"

Автор книги: Шайкаллар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 63 (всего у книги 67 страниц)

Бывало, в такие вечера он начинал путать языки и говорить на смеси тевинского и общего. Впрочем, иногда Варрику казалось, что в его речи проскальзывают слова вообще не из одного из этих или других знакомых ему языков. Но он никогда не одергивал тевинтерца, полагая, что тут как с лунатиками, лучше не будить. Его самого эти языковые скачки не волновали, а смысл он и так угадывал. В такие вечера Айнон не был особо разговорчив, и пара общих фраз была его пределом. Вот и сейчас, насколько Варрик уже изучил, фраза “hodie nimis turbarum” означала, что внизу или многолюдно, или слишком шумно.

– Хочешь послушать еще историй? – Варрик деловито разлил по кружкам запас крепкого антиванского напитка, как раз на такой случай.

– Vero… – Айнон устало прикрыл глаза, и его лицо тут же приняло болезненное выражение, а длинные ресницы отбросили колючие тени, совсем не красящие и без того колючего тевинтерца. – Достаточно и eventum diurna.

А из этого гном понял только первое: “Да” – или какое-нибудь иное согласие. Кажется, отрицание звучало, как “haud”. Впрочем, все остальное не слишком имело значение, Айнон никогда не прерывал и не останавливал его, внимательно вслушиваясь в бодрую речь.

– …так вот, ты даже не представляешь, что сделала давеча Мередит, – Варрик отхлебнул из кружки, обеспокоенно глядя на серое лицо друга. – Сегодня к Авелин пришла пара ее Псов, вроде как удостовериться, что в отсутствие наместника городская стража работает, как и прежде, хорошо…

В последнее время все в их компании выглядели не очень. Мерриль мучила совесть, Авелин изводили храмовники, Андерса терзал Справедливость, Хоук изматывали Андерс со Справедливостью. Фенрис все чаще выглядел невыспавшимся и обеспокоенным, как когда предчувствовавал появление своего хозяина, вот только старая тевинтерская козлина была уже давно мертва. Изабелла, хоть и улыбалась, но все чаще с тревогой поглядывала то на Хоук, то на мачту своего корабля – “Зов сирены второй”. А какие “демоны” терзали Айнона, он и представить не мог. Но все же какая-то тьма клубилась под бледной кожей, высасывая все его силы. По-крайней мере, по ночам, днем же не оставалось ни следа от ночных терзаний.

– …представляешь? Донник сказал, что они только прикрывались проверкой, на самом деле они искали если не магов, то сочувствующих им. Злобная Сука думает, что ее проблемы с беглыми магами – это проделки стражи. Вроде как они помогают им укрываться, – гном неодобрительно покачал головой. – Он сказал, что Псы не просто всех допросили, они там все перерыли, даже под стол Авелин заглянули, как будто она там парочку отступников прячет. Только представь, как взбесилась Рыжая!

Айнон хмыкнул, но не пошевелился, пожалуй, это было единственным признаком, что он еще жив. Иногда Варрик в этом сомневался. Тевинтерец почти не шевелился, а дышал так, что было даже не заметно движение груди. Пугающее зрелище, учитывая его неестественную бледность и почти серые, бескровные губы. Иногда Варрика захлестывала странная горечь: каждого из его друзей терзало что-то страшное, а все, что мог сделать он, это только наблюдать. Следить за тем, как это страшное высасывает силы из Маргаритки, как ломается и тускнеет во тьме своих тайн Мариан, как превращается в незнакомца Блондинчик, как корчится в кресле его друг, почти кроша пальцами каменное творение гномов.

– …полный кошмар, друг мой, по-моему, она совсем больная, – Варрик наклонился вперед, хотя знал, что Айнон этого не видит, но зато почти наверняка убийце все равно были известны все его телодвижения, на то он и убийца, чтобы ориентироваться по звукам. – Иногда, – гном перешел на заговорщический шепот, – мне кажется, что она свихнулась, потому что Бартранд продал проклятого идола именно ей, – он выпрямился и фыркнул. – Тогда я представляю ее и моего сумасшедшего братца. И знаешь что? Я думаю так: если она чего и купила у него, то она и без всякого идола совершенно чокнутая! – он от души хлопнул ладонью по подлокотнику своего кресла.

Тевинтерец усмехнулся, злорадно искривив губы. Сам Варрик тоже чувствовал… изменения. В нем ничего не осталось от него прежнего, от скучного посредника с торговой гильдией. Он наконец-то вырвался из серого болота в жизнь, полную приключений, как и хотел когда-то. Вот только… Это не прошло для него бесследно. И дело было даже не в освобождении, не в исполнении мечты. Нет, это было нечто более и страшное. Отчасти похожее на взросление, отчасти на смерть. Он видел слишком много и слишком часто был у самой грани. Однажды из похода вернулся совсем другой Варрик Тетрас. Варрик, которого не знал даже он сам.

Он теперь легко убивал, еще циничней смотрел, еще проще лгал. Он больше не чувствовал одиночества, потому что терять стало проще, потому что он больше не нуждался в одобрении, потому что тех, кто был по-настоящему важен, оказалось чудовищно мало. На его плечи как будто бы лег невидимый груз, и это не было ненужной ему ответственностью перед семьей или торговой гильдией. Это был груз страшных знаний и… понимания.

А еще он научился видеть монстров в клубящейся по углам тьме и слышать тихий призывающий шепот Тени. Иногда ему казалось, что он способен даже видеть то, что терзает Айнона, может видеть циничный оскал Справедливости под кожей Блондинчика, ток магии по телу Хоук и слышать, как поет проклятое зеркало Маргаритки… А в его груди появилось странное шевеление, как боль, как сомнения, как горечь потери. Нечто, над чем он не был властен, но что имело власть над ним и его друзьями.

– Вот бы иметь возможность спросить у Мередит, почему она так ненавидит магов, – Варрик устало вздохнул. – Интересно, какие у нее скелеты? Поди, трехголовые, рогатые и пердят огнем, – гном цинично усмехнулся и крутанул слегка густой алкоголь по стенкам кружки.

– Истина скрывается в тумане passata.

– Угу.

Айнон резко открыл глаза и наклонился вперед, подтягивая к себе кружку с алкоголем. Он довольно бодро улыбнулся. Но, на взгляд Варрика, это была неправильная бодрость, болезненная и нерадостная. Будто сквозь силу, будто что-то невидимое и непреодолимое двигало им. Полуэльф отпил и задумчиво взглянул на гнома.

– Говорят, что Мередит родилась в Киркволле и будучи сиротой, она вступила в Орден храмовников в довольно юном возрасте, – он впился в гнома внимательным взглядом, в котором не осталось и следа от болезненной усталости, даже голос изменился. – Вот только жила она в маленькой деревне в пригороде Киркволла. И у нее была сестра. Маг, – Варрик вздрогнул и недоверчиво уставился на Айнона – скелеты-то и правда трехголовые. – Однако мать не захотела отдавать ее на обучение в Круг, она не могла представить себе разлуки с дочерью, – тевинтерец склонил голову и прищурился. – Однажды Мередит вошла в дом и увидела стены, залитые кровью, и родителей, разорванных на куски. Ее сестрой овладел демон, превратив в одержимую, как и всякого мага, что не готов бороться.

Варрик судорожно выдохнул, с ужасом представляя, что увидела маленькая Мередит. Он знал, на что способны одержимые, спасибо Хоук и толпе порождений. Он мог представить алые стены и раскуроченные тела, как если бы был там, запертый с чудовищем, носящим лицо его сестры. Или брата.

“Мне споют твои кости и кровь!”.

Варрик рефлекторно вздрогнул, и губы Айнона изогнулись в мягкой, и оттого пугающей, улыбке.

– Вся семья Станнард была убита, осталась только Мередит, что была так испугана, что три дня пряталась в сарае, пока ее не нашли храмовники. Они, в конце концов, добрались и до ее сестры, но к тому времени она успела убить семьдесят жителей деревни. С тех пор Мередит считает, что магия – проклятье, – Айнон откинулся на спинку кресла и снова прикрыл глаза, было похоже, что внезапный приступ бодрости уже покидал его. – Она очень старалась, даже свержение предыдущего наместника, Перрина Тренхолда, ее рук дело. Действующий тогда рыцарь-командор был арестован и казнен по приказу наместника. И Мередит, возглавив отряд уцелевших храмовников, проникла в крепость и захватила Тренхолда. Спустя три дня он был осужден Владычицей Эльтиной и брошен в темницу, где через два года был отравлен, – тевинтерец презрительно усмехнулся, не оставляя сомнений в том, кто за этим стоял. – Вскоре после этого Мередит и стала рыцарь-командором.

Полуэльф устало вздохнул и замолчал, оставив Варрика обдумывать услышанное в тишине. Гном потянулся к бутылке и решительно разлил алкоголь по кружкам, вот теперь ему действительно хотел напиться. Подумать только, оказалось, Злая Сука – не воплощение зла. Она была как все, просто не слишком везучей. Однажды она тоже не вернулась. Интересно было знать, откуда Айнон знает такие подробности, ведь даже Варрик, сколько бы ни расспрашивал, даже перетряхнув все свои связи, не узнал про нее ничего, кроме официальной версии.

– Знаешь, недавно я видел на рынке арбалет, очень похожий на Бьянку.

– Что? – Варрик отвлекся от огня в камине и удивленно глянул на тевинтерца, резко сменившего направление беседы. Тем не менее, он охотно поддержал его. – Почему ты сразу не сказал мне?

– У тебя ведь уже есть арбалет, – лицо полуэльфа было невинней лица младенца.

– Я не собираюсь заменять Бьянку, но… ей бы было с кем дружить. С кем висеть рядышком, – капризно парировал гном. – Не слушай его, Бьянка, – он с любовью глянул на арбалет, висящий на стене. – Ты, как и все на свете, заслуживаешь счастья.

Айнон усмехнулся.

– Что стало с настоящей Бьянкой, Варрик?

Варрик резко поднял на него взгляд и вздрогнул. Полуэльф с силой сжимал подлокотники кресла, так сильно, что пальцы побелели, и если бы кресло не было из камня, оно, пожалуй, давно бы раскрошилось. Сам он с не меньшей силой вжался и откинулся на него, уложив голову на спинку. Его немигающий взгляд пристально следил за гномом. Дыхание его было тяжелым, а кожа бела, как снег. Но что по-настоящему испугало Варрика, так это глаза. Ровное синее пламя билось в его зрачках. Холодное и чужеродное. И лишь отчасти знакомое.

– Она… – Варрик моргнул, но видение никуда не делось. – стала сном, – он с удивлением понял, что не может солгать под взглядом этих полыхающих глаз. – А что… с тобой?

– То же самое? – Айнон болезненно усмехнулся, его губы изогнулись в горьком сарказме.

Варрик вздрогнул. Тевинтерец тяжело дышал, не сводя с него внимательного взгляда, а на его лице отчетливо была видна борьба на грани боли. Гном вздохнул: похоже, правдивая история – это именно то, что его ждет.

– Я любил Бьянку, – он поморщился от острой боли и перевел взгляд на огонь. – И все еще люблю. Именно она придумала концепцию арбалета, который я и назвал ее именем. Если Герав был отцом, то она была матерью Бьянки. Я… был в то время посредником между торговой гильдией гномов и своей семьей. Никакой не искатель приключений, а член торговой гильдии, ненавидящий свои обязанности… – он отпил из кружки.

Варрик не любил вспоминать ту историю и то время, самое радостное и самое безрадостное время его жизни. Но прямо сейчас он чувствовал себя попавшим в другую реальность, где это была просто еще одна нерассказанная история, история про Варрика и Бьянку. Про другого Варрика, гнома, что однажды не вернулся из похода. Тетрас прикрыл глаза.

– Ты знаешь, я родился здесь, на поверхности, отец умер, когда мне было два. Жизнь на поверхности не стала проще. И пока Бартранд занимался делами, продвигая дом Тетрас к каким-то неведомым вершинам, я заботился о том, что он оставил позади, о семье и слугах. Это, знаешь ли, было непросто. Наша мать, леди Ильза, все время была пьяна, все никак не могла смириться с изгнанием из Орзаммара. Было нелегко сдерживать ее пьяные буйства, – он горько усмехнулся, – избегать скандалов с соседями, заботиться о ней, пока она лежала еле живая после очередного… загула.

Варрик поднял взгляд на тевинтерца. Тот все также внимательно следил за ним горящим синим огнем взглядом. В этих глазах не было ни презрения, ни брезгливости, ни жалости, ни осуждения. В синем огне плясало желтое пламя камина и что-то очень мудрое.

– Бьянка была моим единственным утешением. Она всегда пыталась развеселить меня своими шутками. И даже пыталась организовать наш побег с Остхейма*… Как видишь, неудачно.

Он вновь глянул в кружку – в ней плескалось темное нечто, в мелких волнах, на поверхности которого играло золотистое пламя камина. Тяжести больше не было. Будто со словами ушло и сожаление. Он с теплотой вспоминал солнечное золото локонов Бьянки, задорную улыбку и голубые глаза. Веселые бусины в ее волосах, искрящийся смех и совершенно безумные идеи. Она была искателем приключений, даже если не могла покинуть гномий квартал. Что ж, они никогда не потеряют друг друга, даже если их разделят тропы Тени.

– Истина настоящего скрывается в прошлом, сын Халларда, – голос тевинтерца был низкий и совсем не похожий на привычный мелодичный голос Айнона, что мог петь так, что дрожали не только стекла. Тем не менее, он рассматривал Тетраса с долей интереса, и сквозь его любопытство проступало уже привычное выражение боли. – Освобождение находится там же.

– Так бы и сказал, – Варрик закатил глаза, – все ответы в прошлом. А ты: “Истина, туман, пасата”.

– Капелька здорового пафоса еще никому не навредила, – знакомым тоном, полным веселья, отозвался Айнон. И это был все тот же знакомый Айнон, усталый и болезненно бледный.

Варрик моргнул, и пугающая странность предыдущих нескольких минут стерлась, как и не была, а может, и правда показалось. Айнон расслабленно развалился в кресле, полуприкрыв глаза, и ехидно улыбался. Тетрас вздохнул и пододвинул к тевинтерцу кружку.

– Выпьем, друг мой, за освобождение, – он вместе с Айноном вскинул кружку. – Кстати, об этом: на днях, ты представляешь, ко мне пришла Хоук, тоже не дождалась Фенриса. Ты же знаешь, они иногда выпивают вместе. Делятся тоскливым прошлым, так вот, она рассказывала мне, что их из Ферелдена привез дракон. Дракон! Ты представляешь?

– Настоящее deridere.

– Ага, – Варрик так и не понял, что это значило, но раз Айнон считал, что слово подходящее, кто он такой, чтобы спорить. – А потом она сказала “Варрик…” – таким тоном, ну, ты ее знаешь, – “Варрик, а ты знаешь…”.

__________________________________________

Avanna, fratris – тевин. Приветствую, брат.

eventum diurna – тевин. события дня.

* Вы будете удивлены, но я тоже не в курсе где это, все остальное становится известно в комиксе “Dragon Age: Until We Sleep”.

deridere – веселье

Ах, да, историю Мередит можно узнать у самой Мередит, если в начале 3й главы поддержать ее, а не Орсино, а книга “219 способов убить зубочисткой ближнего своего” упоминается в “И стрелки побегут назад…” Автора Боевой Ангел Арина Язвочкина

========== 91. Колдовские Врата ч.1 ==========

http://megalyrics.ru/lyric/roman-rain/salomieia.htm

_______________________________________

Ему становилось все хуже. Голос не умолкал, день ото дня становясь громче, и день ото дня Айнон чувствовал, как огонь, однажды зажегшийся внутри него, пожирает его самого. Ему было сложнее чувствовать, слишком легко впадал он в ярость или, наоборот, в леденящую апатию, предыдущая реакция вызывала удивление, а то, что раньше его беспокоило, больше не было важным. Приоритеты менялись, он сам менялся. Но пока ему удавалось это скрыть от других. Более того, все эти изменения больше не беспокоили его. Рациональная часть его была уверена, что все в порядке, что так и должно было быть, и он не видел причин не соглашаться с ней. Изменения были естественны и необходимы.

Сам он, как и прежде, в компании друзей Хоук улыбался, шутил, реагировал, как от него ожидалось, но внутри продолжал сопротивляться происходящим изменениям, уверенная логичность доводов рациональной половины не могла полностью унять страх той его части, что он долгие годы привык считать самим собой, настоящим Айноном. И эта другая его часть не была уверена, что стремительные изменения – это хорошо. Она желала знать ответы, а не покорно принимать происходящее, и он не видел причин не соглашаться с ней.

Тем временем в мире вокруг тоже становилось все хуже. Противостояние безумия Мередит и безответственности Орсино выходило на новый уровень. Уже не только Мерриль чувствовала, что вот-вот воображаемую плотину прорвет, и хлынет… а что хлынет, знать не хотелось. Это могло быть все, что угодно, от армии любой страны до всех демонов Тени. Так что сейчас было самое время привести свои дела в порядок. Или запланировать кое-что новое, с расчетом на будущее.

Айнон откинулся на спинку стула и задумчиво оглядел листки с записями, разбросанные по лабораторному столу. Мятые одиночные листы, многократно сложенные; скрученные свитки с расчетами; скрепленные вместе, покрытые кровью записи исследований. Сейчас было самое время все это отсортировать. В последнее время сны его стали очень уж тревожными, и он не сомневался: скоро они перестанут быть просто снами. Он быстро раскидывал бумаги по стопкам, параллельно с этим обдумывая вероятности и шансы.

Внезапно взгляд его зацепился за кое-что. Айнон аккуратно провел ладонью по мятому листку. Мередит, Орсино, Орсино, Мередит. Он не собирался выбирать между ними: безумцы, глупцы и фанатики слепы одинаково. Пока все в этом городе выбирали, кто менее неправ, он собирался идти давно выбранным путем. Быть может, не менее разрушительным, чем путь Справедливости и Андерса, но это хотя бы был его собственный выбор, выбранный и проложенный очень давно. Он задумчиво скользнул пальцами по острым, колючим строчкам письма. В этом письме, небрежно подписанном одинокой буквой, было нечто очень важное. Не для него, хотя результат порадует и его, содержание этого письма было важно лишь для двух человек.

Самый опасный яд – это идея. А правда – яд самый смертоносный. Он свернул письмо и убрал в поясную сумку; сейчас самое время отравить Хоук.

Он сжал в пальцах еще одно письмо, в это раз обращенное к нему. Дарис принес ему послание от неизвестного заказчика, который желал, чтобы именно Айнон из Сегерона, хотя он и покинул гильдию Теневых Танцоров, выполнил заказ. Оплата прилагалась. К счастью, работать ему придется не так далеко от Киркволла, и он уже позвал Пересмешника с собой. Слишком уж подозрительным было это послание. Тот, кто желает определенного убийцу и даже знает его имя, а заказчик знал его, не может быть добрым другом.

Айнон убрал письмо в другой кармашек сумки. Он также сложил разрозненные листки с расчетами в стопку, сгреб свитки в одну кучу и на миг задержался на скрепленных вместе записях. Полуэльф недоуменно моргнул, на миг он был не в состоянии вспомнить, откуда здесь это. Плавный, полный эгоистичных завитушек почерк и пятна крови. Это попросту не могло принадлежать ему. Он решительно убрал записи в зачарованную от взлома шкатулку, что с недавних пор появилась на лабораторном столе. Просто сундучок, что не открылся бы никому, кроме него.

Он тоже однажды просто появился на столе, он принадлежал ему, хотя и не был его, и Айнон так же не мог вспомнить, откуда он. Убийца даже не знал, откуда на нем чары, и что за чары на его замке. Этот предмет просто принадлежал ему, как и залитые кровью записи. Они были его. Он просто был в этом уверен. Какая-то его часть была убеждена, что это неважно.

Айнон поднялся и методично стал закреплять ножны на теле. Шесть именных, восемь безымянных и несколько ядов в бездонную, зачарованную поясную сумку.

На улице тевинтерец плотнее закутался в плащ и накинул капюшон – он, может, и привык к минимальному комфорту, но это не значило, что ему нравились холодные капли. Дождь. Он не любил его, но и не ненавидел. Это была просто вода, холодная и раздражающая. Ему повезло, мокрые улицы Киркволла в этот день были пустынны, впрочем, свидетели его не волновали. Он, в конце концов, не собирался устраивать резню посреди города.

Айнон спустился вниз на церковный дворик, пересек его и свернул к центральной площади. Очень скоро он достиг дома с красным гербом у дверей. Тевинтерец скользнул безразличным взглядом по одиноким снующим фигурам. Вот гном, курьер торговой гильдии, возвращающийся в здание гильдии. Высокая субтильная фигура эльфа-слуги, торопящегося обратно в поместье в высоком районе, там же, где и поместье Данариуса. И вечно стоящий на одном месте, будто статуя самому себе, кунари. Стоящий неподвижно, без малейшего движения под холодным дождем. Завидное самообладание. И полное отсутствие собственной воли и чувств, будто у всех косситов отсутствовала часть души, которую заменяла воля Кун. Не это ли пугало все остальные народы Тедаса?

Была ли целой его собственная душа?

Айнон моргнул и дважды, формально стукнул в дверь. Он, не дожидаясь отклика с той стороны, толкнул ее, входя в поместье Амеллов, а теперь – Хоук. На входе никого не было, да и вообще было тихо, и он спокойно прошел дальше. В большом холле уже привычно сидел Бодан, болтающий с Сэндалом у переносной мастерской рунных камней. Рядом рабочий станок самого Бодана и мини-торговая лавка. Айнон усмехнулся: хорошо Хоук устроилась. С размахом.

– О-о, господин Айнон, вы к монне Хоук? – Бодан отвлекся от сына и дружелюбно улыбнулся тевинтерцу. – Я сейчас ее позову.

Гном, не дожидаясь ответа, торопливо стал подниматься по лестнице на второй этаж, где, как знал Айнон, была спальня магессы и рабочий кабинет.

– Ча-ары! – Сэндал отвернулся к своим камушкам.

Собака шумно сопел у камина. Не считая этих двоих, полуэльф оказался в холле один. Айнон стремительно подошел к письменному столу, на который складывалась вся корреспонденция Хоук. Личные письма из разных стран, где были ее знакомые, он даже бегло заметил письмо из Тевинтера, официальные письма от важных персон и даже особо официальные послания от Мередит и Орсино. Там даже затесалась пара манифестов Андерса, записка от Изабеллы и одинокое письмо от Карвера Хоука.

Айнон хмыкнул и, пока никто не видел, уложил среди деловых писем тот листок, что он принес с собой. Письмо, что было важно для двоих. Все же Орсино стоило уничтожить свою трогательную переписку с киркволлским убийцей, а не хранить его революционные открытия в области некромантии, сопливо наслаждаясь ими по ночам. И уж тем более не стоило ими восхищаться. В письменном виде с цитатами. Высокомерный идиот. Как и все маги…

– Что тебе надо, Айнон? – голос Хоук раздался сверху, с балкона второго этажа.

– Я что, не могу зайти поболтать с подругой? – он невозмутимо шагнул от стола, поднял голову и поймал ее скептический взгляд. Айнон притворно трагично вздохнул. – За кого ты меня принимаешь, женщина?

– За Монстра, – Хоук укоряюще вскинула брови. – Не забыл? Я видела твое истинное лицо.

Он усмехнулся и склонил голову к плечу, рассматривая ее недовольное, настороженное лицо. Магесса выглядела так, будто обнаружила посреди спальни ядовитую змею. Что ж, она была недалека от истины – он здесь, чтобы отравить ее.

– Я просто хотел узнать, ты уже определилась, на чью сторону встанешь, если будет конфликт? – он мягко улыбнулся, придавая лицу беззаботности, и, поймав ее недоверчивый взгляд, пояснил. – Хочу быть готовым к последствиям.

– Ох, и ты туда же, – она тоскливо покачала головой, но видя его настойчивость, сдалась. – Конечно, – Мариан вздохнула и нахмурилась, впиваясь в него холодным взглядом. – Мередит совсем сошла с ума. Ты слышал, что она сделала? Это недопустимо.

Айнон понимающе кивнул и с самым невозмутимым видом продолжил:

– Понимаю, тогда прими мои сожаления, – он поймал ее непонимающий взгляд. – Полагаю, тебе было очень тяжело решиться сражаться с собственным братом, – он пожал плечами и изобразил сочувствие. – Невыносимо думать, что бы сказала на это ваша мать, подумать только: ее последние дети поднимут оружие друг против друга, – он скорбно изогнул брови, но лишь на мгновение, затем он стер сочувствие со своего лица. – Полагаю, хорошо, что она не может увидеть, как ее дети убьют друг друга, – он кивнул побелевшей Мариан и вежливо улыбнулся. – Хорошего дня, Хоук.

И, прежде чем магесса успела прийти в себя, шагнул к выходу. Все же, раз уж она считает его монстром, то не стоит переигрывать, изображая сочувствие, которого, как они оба знают, нет. Немного яда и цинизма, и никто не заметит разницы. А когда, ожидающая послания от своего друга Орсино, Хоук получит его письмо, она вместе с ним найдет среди бумаг и другое послание Первого Чародея. Ведь так иногда бывает – задумавшись, мы спутываем бумаги, и что-то попадает не туда.

Он торопливо пересек рынок Верхнего, и на выходе из Нижнего к нему из тени скользнул Пересмешник, без колебаний присоединяясь к тевинтерцу, у них осталось еще одно дело.

Покуда они шли к нужному месту, дождь прекратился. Пересмешник все так же молчал. С их похода, где они чуть было не оказались убиты, он редко говорил, да и то, что Айнон покинул гильдию, сыграло свою роль. Дарис не был сильно расстроен таким положением дел, просто теперь не обсуждал с ним дела гильдии, придерживаясь Кодекса убийц. Что же касалось дела, они уже все обсудили во время передачи странного письма, что пришло в гильдию, но на его имя, как будто тот, кто нанимал его, не знал, что он покинул Танцоров. Но даже с этой оговоркой степень осведомленности незнакомца пугала…

Пройдя полдня, они достигли окрестностей небольшого городка, больше похожего на деревню, в письме так же было указано и местонахождение цели, что тоже знаком хорошим не было. Осторожно идя тенями, вскоре они вышли к небольшому лагерю, именно там, где и говорилось в послании.

Айнон внимательно огляделся – не было никаких опознавательных знаков. Разве что единожды мелькнуло на груди одного из мужчин золотое солнце на алом фоне. Тевинтерские защитники. Полуэльф нахмурился: это могло значить, что его цель – магистр. Что ж, это удивительным не было, как удивительным не было и то, сколько народу желало смерти тому или иному магистру, а то и просто всем и каждому. Рядом тихо вздохнул Дарис.

– Я должен был понять, что все дела, связанные с тобой, имеют прямое отношение к тевинтерским магистрам.

– Прошлое редко отпускает нас.

– Верно. Иногда мне кажется, что твое желает убить тебя.

Айнон фыркнул и бросил взгляд в сторону, где по его предположениям находился Пересмешник, но там предсказуемо колыхалась привычная тень. Он усмехнулся и выпрямился, выглядывая позицию получше.

Впрочем, он мог бы и просто дождаться, когда они все соберутся у костра. Полуэльф внимательно следил за их передвижениями. Можно было выжидать удачного момента, можно было просто атаковать, уповая на скорость и внезапность, он же собирался найти того мага, которого они охраняли. Долго ждать не пришлось, вскоре мелькнула черная мантия тевинтерского магистрата. Айнон прикрыл глаза, привычно расслабляясь, сжимая в руках метательные ножи. Вдох, выдох, движение впереди, движение рукой…

Он бросился вперед из низкой стойки, будто выпущенный из пращи снаряд, сбрасывая теневую невидимость, проскальзывая мимо падающих Защитников, стремясь вперед к магистру. Яркая вспышка, по которой соскальзывает Радость, и он делает резкий поворот, вращаясь на каблуке, бросая Радость и Прелесть в бегущих к нему Защитников. У костра из тени выскользнул Пересмешник, ловко находя щели в доспехах.

Айнон вынул Укус и Поцелуй и присел, уходя от удара тяжелым тевинтерским двуручником. Их он, как и еще два оставшихся из восьми метательных ножей, отправил в лучников, и в следующее мгновение он уже сжимал Жаль и Царапай, с интересом рассматривая удивленное лицо магистра. Через еще один миг, когда прозрачная сфера падет, все будет кончено. А пока он вонзал в противников свои ножи, плясал в их крови, превращая смерть в танец. Он тихо запел.

…Услышь меня, услышь, отзовись на зов мой…

Кровь и слезы смешивались на острых гранях ножей, на его коже, на его собственном лице. В его память.

…Услышь меня, иди за мной, танцуй со мной…

Раздались неторопливые хлопки аплодисментов, и Айнон рефлекторно метнул на звук нож, резко оборачиваясь к новому противнику. Он замер, ошеломленный и испуганный.

На краю лагеря стояла женщина в плаще, отороченном мехом, и лениво аплодировала ему, а прямо перед ней замерло брошенное им лезвие, остановленное силой ее магии.

Наама Асаг.

Он почувствовал, как холод сковывает его внутренности, а волосы шевелятся от ужаса. Он знал ее. Тевинтерский магистр. Что могла бы стать сенатором. Но ее не интересовали грязные политические игры и глупые интриги сенаторов. Нет, Нааму Асаг интересовала лишь она сама. О ней было мало что известно, большую часть времени она проводила в своем доме в Минратоусе, заперевшись там и предаваясь оргиям или же жутким ритуалам магии крови. Она не посещала официальных мероприятий, редко появлялась на вечеринках, но все равно слухи ходили про нее разные, от оскорбительных до пугающих.

Наама изящным движением вскинула руки и отбросила капюшон плаща, что ничего не скрывал и был скорее декоративной деталью. У магистра Асаг было лицо двадцатилетней девушки с идеальными пропорциями и чертами, полные розовые губы, длинные пушистые ресницы. Светло-золотистые локоны вились изящными кольцами. И единственным, что выдавало ее истинный возраст, были две серебристо-седые пряди у левого виска, и которые небрежно терялись в светлом золоте ее кудряшек, скорее дополняя невинный образ.

А еще были золотые глаза с вертикальным зрачком, как результат мутаций из-за долгого приема лириума; кожа ее, хоть и была гладкой и мягкой, казалась, состояла из тысяч мелких чешуек, что были способны отражать свет, отчего казалось, что ее кожа слегка мерцает мягким очаровывающим светом. Но учитывая, что по слухам ей перевалило за пятую сотню, это все было сущей мелочью. И меркло перед тем количеством рабов, что она ежегодно использовала в качестве топлива для ритуала, что поддерживал молодость ее двадцатилетнего тела. И тем количеством мужей, что она сменила, предпочитая испытывать на них новые яды.

Вот уж кто действительно был монстром: с изящными запястьями, невинными кудряшками, почти детским лицом и непомерным кровавым аппетитом.

Он ненавидел ее сильнее Ашварахти, именно она была его учителем и научила всему. Даже не так. Ашварахти Асаг был ее сыном и учеником. Впрочем, она родила его, и на этом ее роль матери закончилась. Насколько он знал, леди Асаг и дня не потратила на воспитание сына, разве что, когда он наконец проявил магическую силу, она стала его учителем, и научила многому из того, что знала, в том числе и ужасным ритуалам, что сделали ее той, кем она была. И кем стал он сам.