Текст книги "Небо над войной (СИ)"

Автор книги: Шайкаллар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 67 страниц)

– Замечательно, – с сарказмом отозвался Фенрис, оглядывая стены коридора с изображением все тех же кричащих рабов, что и в Казематах.

Стоило признать, убежище магессы ничуть не напоминало лабиринт гномов, скорее это была малая копия пещерных загонов: решетки, клети, цепи, пламя, стойки для человеческого жертвоприношения и бесконечная череда изображений корчащихся рабов. Айнон решил промолчать, кажется, Волчок не был настроен на поговорить. Хотя самому ему все это казалось веселым. Впрочем, делай это он один, как обычно, ему бы было не до того. Но ворчащий рядом, шумно дышащий эльф превращал все в какое-то развлечение.

С помощью карты они быстро достигли нужного места. Впрочем, в этом не было ничего сложного, убежище состояло из сплошных коридоров и одного зала, куда они и шли. Большую часть проблем составляли ловушки почти мастер-класса, к счастью, Айнон был в состоянии их дезактивировать.

Зал встретил их гнетущей обстановкой, пламенем вдоль стен, клетками на цепях вдоль колон и мертвецами по полу. Книга стояла на постаменте у противоположной стены и, к сожалению, была раскрыта.

– Мертвецы.

– Не смотри на книгу.

Прозвучало хором. Фенрис усмехнулся, а Айнон невозмутимо дернул плечом. Понятно, что мертвецы восстанут, а вот книга вполне может и разумом завладеть, что куда менее приятно, чем толпа ожившей нежити. Они подошли к книге, и Айнон, с усилием отводя взгляд от пышущего смоляными клубами Тени тома, полез в поясную сумку за очередным разъедающим зельем. Стоящий рядом Фенрис в это время с подозрением рассматривал трупы, чье количество возрастало по мере приближения к фолианту. И уже это само по себе было весьма настораживающим. Айнон тоже бросил на них оценивающий взгляд и выплеснул зелье на мерцающие страницы.

Некоторое время, невыносимо долгое, он бесстрастно взирал, как едкая зелень стекает с книги, будто вода по стеклу. Будь он магом, уничтожить книгу было бы куда проще, с другой же стороны, будь он магом, проблем у них было бы больше. В основном с ним самим. А затем древнее зелье все же сработало, оно зашипело и превратилось в жидкое пламя, разъедающее страницы, книга задрожала, всплескивая страницами, будто надеялось стряхнуть с них огонь, а затем принялось корчится, будто агонизирующий человек. Айнон рефлекторно сделал шаг назад.

Пару мгновений они с Фенрисом напряженно следили за умирающей книгой, а затем она резко замерла и осыпалась тлеющими углями, что очень быстро распадались на золотые огоньки, взлетающие и исчезающие в воздухе. Айнон сделал еще один шаг в сторону, но через миг весь зал оказался заполнен демонами гнева, одержимыми, нежитью, големами и с самой Зибенкек Бессмертной в центре этого темного царства. Айнон моргнул. И резко развернулся к Волчку.

– Коридор!

– Fasta vass!

Прозвучало вновь хором. И они снова побежали, а вся магическая нечисть двинулась за ними. Правда, как и думал Айнон, по пути некоторые останавливались, прекращая преследование. Так что, если им очень повезет, они смогу “растянуть” противников по всем коридором, а сам Зибенкек, насколько он знал, особой силой не обладал, разве что магов хорошо убалтывал. На одном из поворотов он виновато улыбнулся злому Волчку, который успевал бросать на него недовольные взгляды.

– Кажется, все же стоило взять с собой Хоук…

Фенрис зарычал.

Стоило признать: несмотря на безумие и риск, план Айнона удался, до самого выхода за ними добежали лишь воскресшие. С ними они разобрались очень быстро. Затем были демоны гнева, дальше одержимые, а с демоном остались лишь големы, слишком тупые, чтобы действовать без приказа. Тут им помогли дымовые фляжки, парализующий газ, которое больше отвлекали Зибенкека, чем приносили реальную пользу, и то, что с демоном Айнон разобрался довольно быстро.

Фенрис с утомленным интересом рассматривал трещины на потолке зала. Не было никаких сил, не то чтобы встать с пола, даже шевелиться желания не было. Хотя все раны уже были залечены бесконечным запасом целебных зелий разной силы и направленности, что носил с собой Айнон. И все равно…

– Должен сказать, это было… очень глупо.

– Ну, мы живы, разве это не здорово? – легкомысленно отозвался Айнон откуда-то справа.

– Ты уверен, что знаешь что такое “хорошо провести день”? – ворчливо уточнил Фенрис.

– А тебе разве не весело?

– Пока как-то не очень.

Айнон жизнерадостно рассмеялся, и, как ни странно, именно в этот момент Фенрису и стало весело. Это был жуткий, изматывающий день с беготней, демонами, сражениями, неожиданностями и опасностями, но отчего-то присутствие мужчины рядом делало все это вполне приемлемым. Почти приятным. Откровенно счастливый смех Айнона разливался огнем и медом в его груди. Странной нежностью, будто это все и правда было всего лишь веселым приключением. Фенрис улыбнулся, радуясь, что мужчине не видно выражение его лица.

Получасом позже улыбка чуть померкла. Фенрис незаметно царапнул лириумный узор на ладони: вдруг он все еще на полу в Клоаке, или, быть может, дома спит. Но нет. Они стояли в Порту на площадке в бюро начальника порта перед канализационным люком, и Айнон все так же весело улыбался.

– Добро пожаловать на ночной, подземный и очень секретный рынок Киркволла, – он отвесил церемонный поклон. – Попасть на который можно только ночью. В остальное время здесь все перекрыто, а по углам стоят добрые хасинды.

“Секретный рынок” был похож на улицы Аламы в карнавальную ночь. Потрескавшийся, грязный потолок огромного зала и коридоров закрывали цветные яркие платки. Висели бумажные фонарики, и, как на том рынке, куда ранее его приводил мужчина, вместо прилавков стояли шатры, а у некоторых роль прилавка исполняли ковры и шкуры. И все это освещало множество огней. Бумажные фонарики, факелы, магические лампы из цветного стекла.

Здесь были уже знакомые торговцы в платках, и незнакомые в шкурах и глиняным узором на лицах, он увидел даже пару кунари, а в углу сидел тевинтерский маг. А за всем наблюдали хасинды. Кажется, это была нейтральная территория, где раса и положение не имели значения. И здесь, так же, как на другом секретном рынке, всюду висели платки, яркие ткани, грозди бус, связки трав и россыпи всего остального.

А в каких-то палатках предлагали отведать странную еду, на шкурах распивали нечто горячее, незнакомые сладости и ароматные напитки.

Со всех сторон слышался смех, щебетание на странных наречия, гортанные выкрики и торг на более или менее знакомых языках. Еще одна вселенная внутри другой. Кусочек другой реальности. Все это казалось таким нереальным…

– И все это ради того, чтобы затащить меня на очередной рынок? – Фенрис с сомнением глянул на убийцу. – Ты воин или торговец?

– Эй! Я ведь лишился своей любимой подушки, – возмущение на его лице было почти искренним.

– Я же уже говорил, – Фенрис недовольно скрестил руки на груди и придал лицу самое мрачное выражение, какое он мог сделать сознательно, – ее порвал Собака, а потом она случайно попала в камин.

– Интересно, чем моя подушка не угодила Собаке, – мужчина фыркнул. – Каждый раз, когда я его об этом спрашиваю, он смотрит на меня честными щенячьими глазами и отворачивается.

Фенрис сделал вид, что его заинтересовал какой-то предмет на прилавке торговца, представившегося Бонни Лемом, и он не слышал вопроса в сказанной фразе. Надо будет подбросить Собаке кусок мяса посочнее, раз он так честно выполняет уговор вот уже год.

– Я слышал, что здесь еще есть Авирганские свитки, – доверительно промурлыкал Айнон ему прямо в ухо, обжигая дыханием и едва касаясь губами. Фенрис едва не застонал.

– Неужели опять демоны и маги?

– Как обычно.

– И кто там говорил, что чтение книг еще никогда не приводило ни к чему плохому*?

– Несомненно, какой-нибудь маг. Все зло от магов.

– Точно!

– Как насчет печеных яблок с медом и корицей и глинтвейна? – Айнон смотрел на него с обжигающим теплом. Фенрис вздохнул.

– Может, стоило сразу начать с этого?

– Учту в следующий раз.

– Ты уж постарайся.

Фенрис смотрел, как полуэльф придирчиво выбирает яблоки его любимого сорта, и размышлял, является ли “хорошо провести день” с одним лишь Айноном тем, о чем он подумал.

________________________________________

http://fc05.deviantart.net/fs70/i/2011/128/0/b/tired_of_being_alone_by_anndr-d3ftnia.jpg

* к/ф “Мумия”

========== 40. Мокрые крылья ==========

Знаю. enchantment – это колдовство или магия, я использовала более короткую форму “магия”.

___________________________________________

Она вздрогнула и испуганно распахнула глаза, настороженно обегая комнату взглядом. Нет, все было хорошо. Андерс, как и всегда, мирно спал. Его грудь под ее головой мерно вздымалась, а сердце ровно стучало, отбивая вечный ритм жизни. Безмятежный и почти счастливый в плену своего сна. Она даже могла почти забыть, что где-то под кожей бьется в том же ритме, что и сердце, дух Справедливости. Что он шепчет там, смущает разум своими речами, отравляет его сны безумными идеями. Переплелись они, будто корни в братской могиле, не отличить, где кто. Погребли на самом дне среди костей то, что было ей дорого.

И все же, что-то разбудило ее. Будто на краю сознания билась какая-то тревога. Такая, как бывает, когда увлекательный рассказ подходит к концу, и ты чувствуешь это: скоро конец, последнее испытание, последние потери. Утрата на грани боли, так, что хочется плакать, сжимая то, что осталось… На нее накатила волна страха. Что еще ей терять? Больше нечего, ничего не осталось, только семья ее. Не осталось тех, чью бы потерю она могла пережить. Страх не уходил, бился в груди перепуганной птицей, расцарапывал ее сердце, ломал крылья и ее ребра..

Она приподнялась, с улыбкой глядя на безмятежного возлюбленного. Наклонилась, целуя обнаженное плечо, ласково разгладила складку между бровей, отвела со лба светлые волосы и тихонько выскользнула из-под одеяла. В комнате было тепло из-за ярко горящего камина, но недостаточно. Хоук быстро закуталась в халат и, бросив еще один взгляд на спящего мага, грустно улыбнулась. Она подошла к столу и вытащила пару листков из неопрятной кучи бумаг. Засунула ноги в домашние тапочки и бесшумно выскользнула из комнаты.

В доме было тихо и темно, только на первом этаже горел камин. Она спустилась по лестнице, Собака тут же вопросительно заскулил, жалобно рассматривая ее. Мабари вскинулся, едва заслышав ее почти бесшумные шаги. Такой умный, такой преданный, он прошел с ней сквозь столько бед и битв.

– Ты же не оставишь меня, да? – мабари тихо тявкнул и ласково лизнул ее руку, Хоук улыбнулась. – Даже если мир рухнет, рассыпется пеплом, верно? – Собака обеспокоенно заскулил. – Все хорошо, малыш, – она ласково потрепала его по голове. – Спи.

Мабари недовольно фыркнул, но послушно улегся обратно, не сводя с нее укоризненного взгляда. Будто спрашивая, почему все спят, а ей не спится. Почему она задает такие глупые вопросы.

– Ма-гия…

Она резко обернулась. За столом, заваленном камнями для рун, спал гном. Он тревожно хмурился во сне, сложив свою светловолосую голову на руки. Хоук со вздохом подошла к нему.

– О, Сэндал, – она поправила сползший плед на его плечах. – И куда Бодан смотрит?

– Ма-гия… – он беспокойно завозился, и она ласково погладила его по коротким жестким волосам.

– Тш-ш-ш, все хорошо, Сэндал, спи, все хорошо.

Она гладила гнома по голове, пока он не успокоился, а затем свернула в другое крыло дома, бесшумно направляясь в библиотеку. Там тоже горел камин, стояли высокие стеллажи с книгами и различными трофеями, подарками, записками, бутылками. У всех были свои убежища: у Андерса своя лечебница, комната Варрика была похожа на зал в Орзаммаре с высеченным креслом-троном из камня и сундуками вдоль стен. У Мерриль была темная комната с зеркалом, за задернутой занавеской, у Авелин тайный угол в казарме, а в комнату Изабеллы и вовсе никому хода не было, даже тевинтерцы сплели себе гнездо в старом поместье, один в лаборатории, второй в гостиной-библиотеке. Ее “тайное” убежище было здесь, в заставленной разными трофеями книжнице.

Она с облегчением упала в кресло напротив камина, скинула обувь и спрятала под себя ноги, чтобы не мерзли. Хоук оглядела стол и со вздохом подтянула к себе бутылку с вином. Пламя камина бодро плясало в своей каменной темнице, все окрашивая болезненным оранжевым пламенем адских просторов. Будто закат дня, будто уходящее лето, умирающая трава, потерявший форму, раскаленный металл. Таким тяжелым, смеющимся светом. Как глина, залитая кровью ее сестры…

Она задумчиво огляделась, вертя в руках бутылку и скользя взглядам по полкам и безделушкам. Наконец ее взгляд замер, зацепившись за непривычный предмет.

– Эта статуя… – она говорила в слух, чтобы не испытывать иррационального, детского страха в большой, пустой, темной библиотеке. – Ее взгляд преследует меня по всей комнате. Жуть какая. Кстати, откуда у меня взялась эта статуя? – Хоук отвела взгляд от камина, наконец, обращая внимание на бутылку в руках. – Фенрис, кажется, говорил, что все тевинтерское вино готовится из крови и слез рабов? Надеюсь, он преувеличивал, – она вынула пробку и припала к горлышку, глотая терпкую, алую жидкость.

Она чуть помолчала, прежде чем начать перебирать бумаге на столе и ту пачку, что она прихватила из спальни.

Тонкие пальцы невесомо пробежались по старому листу. Аккуратный и ровный, как и почерк на нем. И пожелтевший от времени и солнца. С разводами от слез.

“Я горжусь тобой. С любовью, мама”.

– Прости, мама. Я подвела тебя…

Пальцы пробежались по ровным буквам слов, будто могли почувствовать тепло писавшего их. Мама… Она так заботилась о них. А она не смогла, не смогла уберечь их маму. Не уследила. Если бы она чаще бывала дома, если бы она больше времени проводила с запертой в доме матерью… В этом не было ее вины, она знала это, у нее было много времени понять это, времени подумать. Она ничего не могла сделать, уже сделала все, что могла. Она искала убийцу, кто мог предугадать, что он выберет Лиандру? Что еще она могла сделать? И все равно она чувствовала вину. Быть может, была какая-то переворотная мелочь, хоть что-то, способное изменить печальные события? Но она все еще не находила ее и, как и прежде, боялась войти в комнату матери и что-то там переставить.

Так жаль. Ей так жаль, мама. Она всегда в нее верила. В них всех. И в нее, и в Бетани, и в Карвера. Она всегда находила нужные слова, для каждого из них, правильные и нужные. Мама…

– Спасибо, что гордишься мной, мама.

Бедная малышка Бетани. Если бы она была чуть расторопней. Ведь они с Карвером выжили, так почему не смогла Бет? Мама была права, это ее вина, спасти малышку было ей по силам. Она не справилась. Подвела и маму, и Карвера. Половина его души теперь мертва. Лучшая его половина, самая добрая, понимающая, невинная. Ей так жаль, Бет.

– Прости, Солнышко, что твоя старшая сестра не справилась.

Черные кудряшки по ржавой земле, удивленная улыбка навечно на красивом лице, карие глаза с негасимой верой, что не стерла и смерть. Изящные пальцы в редкой траве, вечно юное, мечтательное лицо. Губы без поцелуев, кожа без шрамов, пальцы без колец… На веки вечные не знающая старости… Вечно юная, вечно красивая, вечно невинная… навечно лишь в памяти и отражениях зеркал…

Хоук отпила еще немного из бутылки и взяла следующий лист.

“Среди храмовников я на своем месте. Очень хорошо иметь цель, быть частью чего-то большего, чем я сам… и ты!”

Пальцы будто стерли пыль.

– А, Карвер. Обиженный, как всегда.

Ему уже двадцать шесть*, а он все еще ноет. Все еще думает, что недостаточно хорош. Он постоянно чем-то недоволен, но и сам боится что-либо предпринять. Что ж, в этом уже вина отца, тот уделял больше внимания Бет и ей, Карвер же был предоставлен сам себе. Однажды он поймет, что отец считал его достаточно сильным, чтобы постоять за себя самому, да и научить Карвера искусству владения мечом магу было сложновато. Он поймет, верно?

– Ты поймешь, братишка, обязательно, – она разгладила будто пожеванное письмо. – Ты уже силен, молод, искусен. Ты еще проявишь себя.

Он еще успеет понять, что она не взяла его с собой на Глубинные Тропы не из-за высокомерия, а ради мамы, кто-то должен был остаться с ней, она не должна была оставаться одна с Гамленом. Глупый Карвер, что за детский поступок – стать храмовником, чтобы отомстить ей? Ты поймешь однажды, что это было зря. Поймешь…

Она отложила листок и отпила еще немного. Не только Фенрис может так глупо растрачивать хорошее вино. В одиночестве, у камина и с горла его вкус пьянил еще сильнее, хотя и правда был похож на кровь. На кровь родных, что она так глупо проливала, а в углах зала на нее скалилась тьма, как та, что она заперла в своем сердце, вместе со всеми обещаниями демонов вернуть ей утраченное.

“Извини. Я ожидала сокровищ, а не пауков. Поправляйся скорей. С любовью, Изабелла”.

– И почему я позволяю ей втягивать меня в такое? – Хоук перевернула лист, который исписала Изабелла. – Манифест Андерса? – она обреченно вздохнула. – Эта штука валяется повсюду. Кажется, он напихал свои бумажки во все книги.

Она бросила лист в камин, глядя, как пламя жадно пожирает слова, и потянулась к другому.

“Одолжила одно из твоих платьев.”

– Изабелла, опять? Понятия не имею, как она ухитряется в них влезать.

Ох уж эта Изабелла. Пиратка вломилась в ее жизнь с напором, с которым она захватывала корабли. Она прокралась в ее жизнь, как воровка, и украла однажды ночью. Ну что за лирика. Изабелла была свободна, как ветер в пустыне, она ни за что не цеплялась, ничего не подхватывала и все, что было в ее руках, было песком. Она хваталась за истории и сказочки о кладах, как маленькая девочка, и ее можно было посчитать ветреной и легкомысленной, если бы Хоук не видела на дне ее глаз печаль.

Заботу, когда она трепала короткие кудряшки Мерриль, искры веселья, когда она подначивала Себастьяна, сожаление, тепло и любовь, когда она смотрела на Фенриса, задорный огонь в перепалке с Авелин. Пиратка была живой, настоящей, она не была незримым, бесплотным ветром, она стояла прямо перед ней. Ей сложно было отказать.

“Я заходила в дом, полила твои цветы! Твоя подруга Мерриль”.

– Что ж, очень мило с ее стороны.

И когда время нашла? Вроде только и сидит, запершись в комнате, и если бы не Изабелла с Варриком… Впрочем, она и тут немного виновата, быть может, ей стоит уделить эльфийке больше времени? Поговорить, распить вино перед зеркалом. Пока однажды и у нее в комнате не обнаружится букет лилий, и пока земля вновь не станет ржавой под черными прядями. Пока она вновь “не уследила”. Пожалуй, так она и поступит. Быть может, она сможет помочь, хотя бы ей. Была бы Бет похожа на нее? Такая же невинная и добрая, смеющаяся, доверчиво льнущая… Да, она точно поговорит с ней.

“Мередит чокнутая”.

– Кто это прислал? – она повертела листок. – Ду-ра, – Хоук аккуратно вывела это дальше, старательно переправив точку в “д”.

Она вздохнула, оглядела результат и бросила лист в огонь. Яркие языки на мгновение взметнулись, пожирая записку, и тут же опали, терзая остатки листка на своих углях. Хоук со смешком потянулась дальше.

– Опять приглашение на званый вечер, где никак не обойтись без Защитника? Сколько же званых вечеров в неделю устраивает местная знать?

С одного такого и началось ее большое приключение в Орлее. Не сказать, что это было… весело. Нет, было весело, но слишком, было тяжело и страшно, как и все ее приключения. Зато она узнала много нового, увидела много новых мест и людей. Сыграла в игру, о которой мечтала мама, бросала золотые кругляшки и представляла задорно смеющуюся матушку в бальном платье. Побывала на настоящем балу, поучаствовала в орлесианской охоте, как настоящая аристократка, даже смогла почувствовать себя воровкой, крадясь по темным коридорам.

А еще она узнала много нового о своих спутниках, смогла провести несколько месяцев вместе с Андерсом. Познакомилась с Таллис и маленьким кусочком прошлого Айнона.

Прошел почти год со дня встречи с Таллис, и она до сих пор не объявилась. Или объявилась? Недавно на рынке мелькала рыжеволосая эльфийка, и в ее жестах и походке угадывалось что-то знакомое, несмотря на одежду служанки и орлесианские ленточки. Хоук хотела рассмотреть ее поближе, но та исчезла в толпе. Быть может, это Таллис веселилась в своем новом приключении.

Мариан с улыбкой взяла в руки одну из двух книг на столе.

– “Трудная жизнь в верхнем городе: чем выше, тем труднее”. Ох, Варрик… – она пролистала книгу и вздохнула. – Интересно, сколько бы я могла заработать на продаже своих мемуаров?

Варрик был хорошим, несмотря даже на неуемную фантазию и привычку писать в ее личном дневнике, вписывая туда свои подробности. Быть может, он думает позже издать ее дневник? Впрочем, даже так он был лучшим другом, который у нее мог быть, двери его “люкса” всегда были открыты, “ее” бокал всегда полон, а кресло удобно пододвинуто к камину. Она всегда могла прийти к нему и получить на выбор совет, байку или веселую шутку. Ехидный гном всегда был готов выслушать ее. Исключая моменты, когда запирался в комнате с Айноном, который тоже, по-видимому, приходил за своей порцией совета, байки или шутки.

Она отодвинула книгу и взяла в руки маленькую картонную карточку.

“Благодарим за присутствие на бракосочетании Авелин и Донника Хендира”.

– Столько стражников, и все не на дежурстве. Как мило, – Хоук улыбнулась: она тоже хотела платье, букет и фату. Сгодилась бы и пара клятв с простым кольцом посреди очередного болота.

Она любила Авелин, как старшую сестру. Та была в меру сурова, в меру тверда и на всякую беду у нее был совет. Авелин очень ей помогла, когда умерла мама. Беседа с ней и ее истории спасли Хоук. Они пили с ней, и это значило больше, чем все слова остальных. Даже больше сочувствия Андерса. Создатель! Сколько они пережили вместе, скольких похоронили. Узы из мертвых связали их крепче кровных. Хоук была с Авелин, когда та была вынуждена убить Уэсли, Авелин была с ней, когда умерла Бет, была с ней, когда умерла мама, она была с Авелин, когда та пыталась признаться Доннику. Они были вместе каждый миг их пути здесь. Ближе она ни с кем не была.

Варрик был очень хорошим и понимающим другом, который всегда присматривал за всеми членами их маленькой компании, но свое понимание он делил между ней и Айноном. Она могла рассчитывать на его веселое понимание, но в нем не было категоричной твердости родительской фигуры или старшего брата. А она так нуждалась в ком-то старшем. Иногда ей казалось, что груз ответственности вот-вот раздавит ее.

Ее слова воспринимались на веру, как абсолют, и не было никого, кто бы сказал “ты – дура, Мариан Хоук”. Она нуждалась в этом, во мнении, отличном от ее, мнении твердом, родительском, в иной версии, ином варианте. Лишь Авелин говорила ей подобное, она давала ей советы и предлагала другие варианты. Отрезвляла, когда она слишком заигрывалась в магию и справедливость. Напоминала о важном, когда она слишком погружалась в ненужные детали. Помогала видеть правильное и не очень. Устанавливала границы, перейдя которые, она бы утратила человечность не как маг, а как человек. Она была ее правильной половиной, голосом человечности.

Мерриль самой требовался кто-нибудь: оторванная от своей Хранительницы слишком рано, будто слепой котенок от мамки. Изабелла не могла помочь даже себе, запутавшись в том, кто она. Что же касается остальных… Себастьян был отдельной странной песней, и тоже нуждался в чьей-нибудь твердой руке. Карвер заперся в Казематах среди храмовников, не желая слышать ничьих голосов.

Андерс тихо спал в ее спальне и слышал лишь голос Справедливости. И в последнее время он был еще более хмурым, чем обычно. Недовольная складка пролегла между бровей, а в чертах поселилась скорбь. Она не понимала таких изменений. Ведь они были вместе, они были в безопасности, они любили друг друга, у них было все хорошо. Разве любовь не величайшая сила? У нее было лишь одно объяснение. Холодный дух из Тени с самого начала, казалось, был против нее. Что делать с ним, она не знала, и потому, глядя на хмурящегося возлюбленного, молчала, не желая беспокоить его еще и собственными переживаниями.

А Фенрис… с ним хорошо было пить. Те редкие моменты, когда все в этом мире доставало ее до такой степени, что даже шутки Варрика не могли ей помочь, а мудрые советы Авелин не находили отклика, она приходила к Фенрису, и эльф молча разливал кровавое вино из слез и страданий рабов по бокалам. Они пили так же молча, в тишине оплакивая каждый свою собственную дерьмовую жизнь. Иногда один из них рассказывал какую-нибудь унылую, слезливую тайну, вроде “я убила свою сестру” или “я убил своих друзей”, а второй пьяно кивал. Молча. Большего им не надо было. Утро встречало их трещащей головой и утонувшем в вине отчаяньем. Они расходились каждый к своему важному человеку. Она к Андерсу, а он – к Айнону.

Она потянулась ко второй книге, не забыв приложиться к горлышку и сделать пять больших глотков.

– “Голос Думата. Взлет и падение”, – она с интересом пролистала ее, и с отвращением отложила. – Ну, конечно. Он бы еще написал: “Это то, что тебя ждет”.

Красочные мемуары о том, как великие тевинтерские магистры овладели магией крови, и к каким кровавым бесчинствам это привело. Как они изменялись, теряя человеческий облик.

Помнит, тевинтерский гаденыш, кем был ее отец и что был вынужден сделать. И не поймешь, это он так своеобразно заботится о ней или изысканно угрожает.

– Ох, папа…

Он всегда был такой терпеливый, никогда не кричал, но если они не оправдывали его ожиданий или огорчали, по нему это сразу было видно. Строгий и требовательный, и такой добрый, а еще от него прямого ответа в жизни было не дождаться, все переводил в шутку. Андерс раньше был на него похож, покуда Справедливость не стер часть его улыбок.

Это Бет и Карвер были мамиными детками, а она всегда была папиной дочкой, самой первой, самой любимой, маленькой волшебницей. Их он тоже любил, но она всегда была особенной для него, ведь это ее они могли потерять, ради нее сражались. Подумать только, она еще не родилась, а уже оказалась участником какой-то страшной заварушки с магией крови, Стражами и тысячелетним магистром. Может поэтому так и притягивает она к себе разные странные истории? Как жаль, после него сохранилось так мало вещей, только несколько безделушек у матери в спальне, да его мантия, что осталась со времен его ученичества в киркволлском Круге.

Что ж, круг замкнулся: она здесь, на его родине. Интересно, что бы сейчас ей сказал отец? Гордился бы ею или отругал? Рассердился бы, что она себя не бережет, или расстроился, что живет с одержимым малефикаром?

Внезапно она подтянула к себе колени и, уткнувшись в них лбом, истошно зарыдала, как в детстве, захлебываясь, с протяжным воем, с отчаяньем и бесконечным горем.

– Прости, прости, прости, прости, отец…

Она не справилась, не уберегла, не защитила… маму, сестру, брата…

– Папочка…

Она столь же внезапно прекратила плакать и яростно швырнула книгу в камин. Ей не нужно знать, что с ней станет, она уже видела это. Ее отец был добрым и заботливым, и вырастил их отличными людьми, а Андерс сострадателен и нежен, и использует магию крови, чтобы лечить больных и раненых. На мгновение у нее мелькнула крамольная мысль стать магом крови, чтобы доказать, что тевинтерец неправ. Но она тут же отмела ее, отец не одобрил бы, да и Андерс расстроится. А Айнон всего лишь слепой уродец, застрявший в своем прошлом и обидах.

Айнон. И что в нем нашел Варрик? Черный, будто безлунная ночь, проклятый тевинтерец был язвителен, жесток и совершенно невыносим. Ущербный и омерзительный, будто призрак давно умершего, и оттого ненавидящий все живое. Иногда ее так и подмывало спросить: “Ты что, издеваешься?” – но она молчала, справедливо подозревая, что ответ будет: “Неужели ты только поняла?”. С него бы сталось.

Если бы ей нужно было поделить компанию на мрачных и веселых, она бы сделала Изабеллу самой неунывающей и светлой, а Айнона самым темным и мрачным. И все же Варрик весело хихикал с ним над шутками и частенько угощал выпивкой, а еще чаще они тихо шептались в темном углу, позади группы или чуть поодаль. Будто у них общие тайны, будто у них вообще много общего.

Авелин смущенно замолкала, ловя его взгляды, Себастьян пристыженно отводил взгляд, а Фенрис молча принимал его прикосновения. Иногда она просто не понимала, что происходит между ними всеми.

Да уж, определенно, если Фенрис был кустом белого шиповника с красивыми цветами и длиннющими шипами, то Айнон напоминал болотистый пруд: вроде красивое зеленое поле с цветами, а наступив, понимаешь, что под тобой метры воды, полной водорослей и засасывающей тебя на дно ила. И никакого шанса выбраться, чем сильнее трепыхаешься, тем сильнее тебя опутывают водоросли и затягивает ил.

Хоук допила вино и тоскливо глянула на огонь сквозь стекло. Пусто. Она со вздохом отставила бутылку на стол, собрала драгоценные письма стопкой и придавила книгой Варрика. Мариан сунула ноги обратно в тапочки и вышла из библиотеки. Мабари вновь взволнованно заскулил, обеспокоенно глядя на нее. Она потрепала его по голове.

– Спи… – Собака послушно уложил голову на лапы, жаль, нельзя так с людьми.

– Ма-гия…

Она со вздохом подошла к Сэндалу, и вновь гладила его по коротким, светлым волосам, пока он не перестал вздрагивать во сне. Бодан сказал, что заберет его, что им предложили место в другой стране. Наверное, так будет лучше, но было почему-то грустно от мысли, что их пути разойдутся.

– Тише.

Хоук тихо поднялась по лестнице на второй этаж и так же бесшумно вошла в спальню. Андерс все так же спал, беспокойно разметавшись в центре кровати. Она улыбнулась и скинула тапочки. Халат лег на спинку стула. Она быстренько шмыгнула под одеяло. Андерс недовольно заворочался, пытаясь устроиться поудобней. Она придвинулась ближе, устраивая голову у него на плече.

– Спи…

Он, не просыпаясь, сплел руки вокруг нее, притягивая ближе, переплетая свои горячие ноги с ее ледяными ступнями. Скорбная складка разгладилась, и он облегченно вздохнул. Хоук улыбнулась, подавляя смех.

– Спи… спи..

_____________________________

* На начало игры, Хоук 25-24, близнецам – 18. На момент этой главы Хоук – 33, Карверу – 26, ну и на закуску, Айнону всего 34. Даже не представляю, сколько Фенрису(( Но точно не меньше Карвера.

Не пытайтесь считать, кто-то рождается в начале года, кто-то в конце, так и выходит, что где-то больше, где-то меньше.

Песок я увижу желтеющим небом

К нему подниму свои мокрые крылья