Текст книги "Незримый гений (СИ)"

В Рождество рассвет в Париже выдался холодным и ясным; свежевыпавший снег сиял под лучами солнца так, что было больно глазам. Утро еще только занималось, и улица, на которой стоял полицейский участок, была относительно тихой. Многие офицеры еще сладко посапывали в своих постелях, когда из-за закрытых дверей участка донесся неистовый рев. Снаружи кабинета главы участка послышалась ритмичная тяжелая поступь, и некоторые рядовые полицейские неподалеку нервно заломили руки. Крепко стиснув руки за спиной, Коннер повернулся на каблуках и промаршировал от двери кабинета, остановившись, лишь когда дошел до дальней стены. Сжимая и разжимая кисти, он едва сдерживался, чтобы не всадить кулак в ее бежевую штукатурку.

– Разве вы не сказали мне на входе, что начальник уже на месте? – отрывисто осведомился Коннер, слегка повернув голову и пристально уставившись на собравшуюся позади группку молодых полицейских.

– Месье, пожалуйста, успокойтесь. Сейчас Рождество, и если шеф опаздывает, как можно его винить? – нервно ответил один из них. Терзая в руках свою шляпу, он неосознанно отступил на шаг, когда красный от ярости Коннер развернулся полностью.

Специально используя свое преимущество в росте, обычно добродушный Коннер разразился такой отборной бранью, что все юноши в ужасе поперхнулись.

– Я хочу сообщить о преступлении, а этот проклятый богом бурдюк с жиром день-деньской дрыхнет у себя дома! – воскликнул он, расцепив пальцы и бурно жестикулируя.

Делая обеими руками успокаивающие пассы, подавший ранее голос молодой полицейский шагнул вперед, нервно оглядывая коридор.

– Пожалуйста, не говорите так, месье. Я уверен, что шеф уже в пути. Если вы были свидетелем преступления, я был бы счастлив принять ваше заявление.

Не желая прислушиваться к логичным рассуждениям юноши, Коннер обеими руками взъерошил свои и без того растрепанные волосы; разъедающая внутренности паника толкала его на физическое насилие. «Сколько времени уже прошло? Я даже не знаю, как давно она пропала. Проклятье, я не должен был уходить с приема. Я должен был остаться… Что со мной не так? Я должен был защитить ее… Проклятье… Проклятье… Проклятье».

– Не поучай меня тут, напыщенный мелкий… – начал он, возвысив голос до рева, когда дверь дальше по коридору распахнулась, прервав его тираду.

– Какого черта здесь творится? Кто вы, черт побери, такой? – пророкотал чрезвычайно раздраженный голос, и, осуждающе тыча пальцем в Коннера, к маленькой группе взбудораженных полицейских вперевалочку подкатился крупный пузатый мужчина.

Надменно скрестив на груди руки, Коннер смерил пришельца взглядом, не выказав ни тени уважения.

– А вы кто такой?

Расправив свой простой темный плащ, пузан поджал губы:

– Я глава этого участка, месье. Что вы тут делаете? Вы нарушаете порядок.

Быстро повернувшись к кабинету, вокруг которого он кружил последние минут двадцать, Коннер без разрешения распахнул дверь. С величавым видом зайдя в помещение, он вновь повернулся, нетерпеливо дожидаясь, когда за ним последует пузан. Спустя пару напряженных мгновений офицер вздохнул и прошел в кабинет мимо Коннера, медленно проковылял к простому столу в дальнем конце комнаты и уселся за него. Вытащив очки со стеклами-полумесяцами, глава участка сумрачно посмотрел поверх них на беспокойно мечущегося Коннера.

– Итак, по какому поводу вы так раскричались в коридоре? – учтиво спросил он с оттенком легкой снисходительности.

Сдерживаясь, чтобы не наброситься на толстяка, Коннер сжал кулаки и стиснул зубы, не позволяя себе вновь перейти на крик. Раздирающая мозг паника едва позволяла сосредоточиться на деле. Неконтролируемая дрожь пронизала его насквозь, от мышц над верхней губой до кончиков пальцев на ногах: после двух дней слепого ужаса постоянно усиливающийся страх в итоге сокрушил его тело.

Всего лишь сорок восемь часов назад он, поджав хвост, вернулся в поместье Донованов, преисполненный намерений своевременно помириться с сестрой, чтобы отпраздновать Рождество с ней и Арией. Коннер до мельчайших подробностей помнил то ощущение, когда он скакал по заснеженной дороге к главному зданию, – что погода была удивительно холодной, учитывая время года. Вчерашний снег лежал на французских равнинах, укрывая поля белым насколько хватало глаз. Лишь бурая грязь на дорогах и черные голые деревья привносили в эту яркую монотонность немного цвета. Но Коннер помнил, как, несмотря на безмятежность ландшафта, им овладевал страх, пока он проезжал под выстроившимися вдоль дороги перешептывающимися скелетоподобными тсугами. Какая-то потайная часть его разума шепотом намекала на дурные предзнаменования в такт каждому скрипу седла и стону скованных зимой деревьев.

Тогда Коннер лишь передернул плечами, одним простым движением стряхивая неприятное ощущение, и продолжил свой путь в блаженном неведении о хаосе, воцарившемся в имении к тому моменту, как он появился на пороге. Подняв руку, он громко постучал в дверь костяшками пальцев.

Когда никто не отозвался, Коннер чуть нахмурился и постучал снова. Прошло еще несколько минут, но к двери никто не подошел. Если бы не доносящееся откуда-то изнутри шарканье и приглушенное бормотание, он бы поклялся, что никого нет дома – место вызывало ощущение заброшенности.

С быстро растущим нетерпением Коннер наклонился вперед и, повернув вычурную латунную ручку, обнаружил, что парадная дверь не заперта. Ступив в главный холл, он сложил подарки на ближайший стол и огляделся. Он помнил, как крикнул в тишину дома, заметив, что разговоры в коридоре немедленно смолкли. Несколько секунд спустя из боковой комнаты показалась какая-то старая дева, которая, суматошно всплескивая руками, завизжала на Коннера, требуя сейчас же освободить помещение.

Когда он отказался подчиняться этой истеричке, та едва не лопнула от возмущения. Игнорируя странное поведение и откровенно уничижительный тон женщины, Коннер послал ей надменную улыбку.

– Не мелите чушь, – бросил он, проходя мимо. – Вы наверняка уже видели меня раньше. Я брат Брилл и приехал, чтобы провести с ней Рождество.

Едва не наступая ему на пятки, старая дева бросилась вдогонку, заламывая руки и продолжая требовать, чтобы он немедля убирался.

– Вы не понимаете, месье. Вам не следует быть здесь прямо сейчас. Дом… он не готов к приему гостей. Тут все вверх тормашками.

Коннер смутно помнил, как спросил ее, о чем она говорит. И когда та ответила, его кривая ухмылка перевернулась во встревоженную гримасу. В несколько коротких слов женщина объяснила, что его младшая сестра пропала несколько дней назад, и хозяин дома сейчас ее ищет. Не желая верить этим россказням, Коннер заставил ее повторить это несколько раз.

С того самого момента Коннер жил в расплывчатом мире эмоционального раздрая: в застенках этого охваченного паникой мирка звуки доносились до его ушей как сквозь вату, в голове постоянно бубнили беспорядочные обрывки незаконченных мыслей, свет и цвет поблекли до приглушенной серости. Поразительно, что он вообще мог продолжать жить в подобном состоянии.

Тряхнув головой в очередной попытке сфокусироваться на задаче, Коннер оставил размышления. Скользнув к самому краю стола главы участка, он принялся вышагивать перед ним туда-сюда.

– У меня сообщение о преступлении, месье. Насколько я понимаю, полиция до сих пор не вмешалась.

Слегка выпрямившись в кресле, офицер несколько утратил раздраженный вид, на его толстощеком лице возникло выражение неподдельной сосредоточенности.

– О каком преступлении вы хотите сообщить? С этим мог бы справиться один из младших офицеров, месье. У нас в Париже прекрасный отдел по борьбе с преступностью, и…

Резко развернувшись и опершись обеими руками на край стола, Коннер прервал его:

– Просто выслушайте меня хоть минутку. Моя сестра пропала несколько дней назад. Прислуга сказала мне, что она исчезла среди ночи вместе со своей четырехлетней дочерью.

Нахмурившись, глава участка откашлялся.

– Бог мой, неудивительно, что вы так странно себя ведете, месье. – Нагнувшись, чтобы выудить из ящика несколько листков бумаги, полицейский поднял ручку и глянул на Коннера. – Итак, давайте по порядку. Где ее видели последний раз, и кто именно ее видел?

Рухнув на ближайший стул, Коннер провел по лицу трясущейся рукой.

– Я разговаривал с полудюжиной слуг, которые утверждали, что видели ее во время обеда, но не позже. Вообще-то… кажется, они не особо стремились распространяться о том вечере… похоже, врали. Ее и ее дочь, Арию, последний раз видели в поместье Донованов около…

Перестав записывать, полицейский отложил ручку.

– Вы сказали Донованов?

– Да, как я говорил…

Медленно встав, глава участка успокаивающе улыбнулся:

– Не стоит так волноваться, месье. Если бы вы спросили лорда Донована, прежде чем как прийти сюда, вы бы узнали, что он уже связался с нами. Мы уже послали полицейских на поиски вашей сестры.

– Нет, вы не понимаете. Она так странно вела себя перед тем, как это все случилось! Наверняка именно лорд Донован и виновен в ее исчезновении. Этот сукин сын абсолютно сумасшедший!

– Послушайте, месье…

– Нет, это вы послушайте. Пойдите и допросите его! Спросите, что на самом деле произошло той ночью. Спросите, почему никто ничего мне не говорит… почему они все утверждают, что не помнят!

Чуть причмокнув губами, офицер обошел стол и умиротворяюще опустил руку Коннеру на плечо.

– О вашей сестре позаботятся. Мы бросили половину штата на ее поиски. Мы найдем ее. И поймаем того, кто ее похитил.

Вздрогнув, Коннер моргнул и посмотрел на полицейского.

– О чем вы говорите?

– Лорд Донован сказал нам, что ее, скорее всего, похитил старый слуга-недоброжелатель. Мы ждем записку с требованием выкупа.

– Что?

– К сожалению, Донован не смог вспомнить его имя. Но он описал его. Судя по всему, это именно тот, кто нам нужен. Только преступники носят маски. Но не беспокойтесь – когда мы найдем его, то найдем и вашу сестру. Даже если он держит ее в тайном месте. Мы не потерпим неудачу.

Пока глава участка медленно провожал его до двери, Коннер пытался осмыслить услышанное.

– Погодите-ка, вы сказали, что он предположительно носит маску?!

– Да, будет несложно отыскать его, даже если пока мы не напали на след. Это лишь вопрос времени. – Широко улыбаясь, уверенный, что помог убитому горем ирландцу, полицейский вывел Коннера за дверь кабинета.

Стряхнув его руку, Коннер повернулся.

– Погодите…

– Как только мы что-нибудь услышим, сразу дадим вам знать. Всего хорошего, месье. – Сделав знак нескольким младшим офицерам, глава участка отступил под защиту своего кабинета.

– Эй, погодите минутку! – начал Коннер, пытаясь последовать за ним, когда кто-то ухватил его за локоть.

– Идемте со мной, месье, – вежливо заявил рослый сержант и подтолкнул Коннера в сторону выхода.

– Нет, я не закончил! Я должен сказать ему о…

Слабо улыбнувшись, полицейский кивнул, на самом деле нисколько не вслушиваясь. Они прошли к выходу, где сержант бесцеремонно вытолкал Коннера за дверь. Оставшись ошарашенно стоять под снегом, Коннер оглядел улицу, не соображая, как поступить. Вцепившись обеими руками во встрепанные рыжие волосы, Коннер утробно зарычал – достаточно яростно, чтобы заставить нескольких горожан прыснуть в разные стороны.

– И что, черт побери, мне теперь делать?

========== Глава 39: Всего лишь человек ==========

В глубочайших закоулках оперных подвалов стояла могильная тишина, тени перетекали одна в другую, пока не оставалось ничего, кроме темноты. В каменных коридорах вздыхал ветер, словно бы вырываясь изо рта какого-то огромного существа, с каждым порывом принося с собой порцию морозного влажного воздуха. Постоянно капающая на заднем плане вода была единственным звуком во тьме – и пищей для тонкого слоя зеленых водорослей, покрывавших каменные полы. Царившая тут атмосфера больше напоминала давно заброшенный склеп, застывший и бескровный, нежели подвалы одного из лучших в мире театров.

Мало кто из покровителей Опера Популер знал, какие секреты это пышное здание прячет под архитектурой барокко и позолоченными скульптурами. Не подозревая об этом, они прогуливались по отполированному мрамору и гляделись в многочисленные зеркала, стоя в это время прямиком над семью уровнями подземных ходов. Ни одна живая душа, счастливая в своем неведении, не осознавала, что ходит над полными мрака владениями созданий ночи.

Но один угол необъятной подземной тьмы был освещен крошечным огоньком, вобравшим в себя единственные жизнь и тепло, какие только можно было найти под тоннами твердой каменной кладки. В самом нижнем подвале, возле подземного озера, над которым была возведена Опера, присутствовали признаки человеческой жизни. Из-за покрытой илом железной решетки над темными водами мерцали свечи, посылая во тьму полосы света. Звук воды, плещущей у низких каменных ступеней, едва наполнял оглушительную тишину, ослабляя давление воздуха, делая его выносимым.

Справа от лестницы, на большой каменной гряде, развалился грандиозный орган, помпезно возвышаясь над разбросанными в беспорядке листами бумаги, чернильницами и прочими письменными принадлежностями, сваленными на пол. В некоторых местах стены и потолок слой за слоем покрывала толстая прочная ткань, эффективно защищая от холода и сырости, делая комнату относительно теплой по сравнению с остальными подвалами. Сквозь дверной проем был виден тусклый коридор, растянувшийся от главной комнаты через ряд закрытых комнат до широкого арочного проема, из-под двери которого пробивался свет одинокой свечи, рассылая по полу причудливые тени.

Эрик согнулся над краем старого дубового сундука, сбоку от которого возвышалась груда пыльного хлама, и доставал из коробки очередной потрепанный предмет. Он годами не притрагивался к этому старому мусору, о многих найденных сейчас предметах он давным-давно забыл. Вздохнув, Эрик откинулся на пятки и потер горящие глаза.

Было очень поздно, и он вымотался до предела, но, кажется, не мог достаточно успокоиться, чтобы лечь спать. На самом деле он не спал ночами уже несколько суток подряд и знал почему. Как и многое другое, его бессонница была напрямую связана с недавним появлением Брилл в театре. Эта женщина разрушала его жизнь на всех мыслимых уровнях. Эрик ощущал себя физически, умственно и эмоционально опустошенным, как будто само нахождение в одном здании с Брилл высасывало жизнь из его тела.

Несколько дней назад он сделал над собой значительное усилие, чтобы держаться как можно дальше от этой женщины, думая, что, возможно, если он просто не будет ее видеть, то найдет силы выгнать ее из головы. Но пока что его блистательный план победоносно прошелся коваными сапогами по нему самому. Вместо того чтобы исчезнуть из мыслей Эрика, теперь эта ведьма отравляла каждый миг его существования, въедаясь в самые дальние закоулки сознания, наполняя сны образами и запахами, которые он предпочел бы забыть.

Повернув голову вбок, Эрик боролся с воспоминаниями, взывающими к его вниманию. «У нее ровно шесть разных улыбок… я помню. Одна появляется, когда она нервничает, одна – когда просвещает тебя…» Тяжело вздохнув, он раздраженно хохотнул и вновь залез в стоящий перед ним сундук.

– Боже, это конец. Я схожу с ума. Я в конце концов сдался под натиском своего одинокого существования и растерял чертовы мозги, – пробормотал он себе под нос, осторожно вытягивая из сундука старый пыльный обрывок, зажав его между указательным и большим пальцем.

Отбросив лоскут в сторону, Эрик закатил глаза.

– А теперь я прибегаю к разговорам с самим собой. Фантастика. Полагаю, не составит труда вообразить, что… – Резко умолкнув, он моргнул и уставился на маленький серый предмет, лежавший под обрывком.

Эрик медленно вытащил вещицу из дубовых застенков. Быстро поднявшись, он повернулся и, бросившись к одинокой свече, стоявшей на небольшом столике в центре комнаты, сунул комок из набитой чем-то серой ткани ближе к свету. Со слабой недоверчивой улыбкой он узнал игрушку. Серая обезьянка размером с кисть руки лежала в изгибе его ладони, ее маленькая уродливая мордочка распухла в тех местах, где разошлись швы. Легонько подтолкнув одну из лапок обезьянки пальцем, Эрик перестал улыбаться и нервно и неуверенно нахмурился.

«Как давно я ее не видел? С тех пор как пришел сюда… с тех пор… – Прерывисто вздохнув, Эрик прикусил нижнюю губу. – Забавно, именно эта маленькая обезьянка сподвигла меня сделать ту музыкальную шкатулку. Это была единственная игрушка, которую я получил в детстве, странно, что она стала моей, когда я был во власти тех британских цыган. Сейчас, когда я думаю об этом… как я вообще получил эту вещь?» Задумчиво нахмурив брови, Эрик размышлял над этим какое-то время. В его голове возникали мрачные картины: внутреннее пространство потрепанного желтого шатра, твердые черные стержни стальной клетки. И ощущение скрещенных на нем взглядов, от почти материального прикосновения которых по коже ползали мурашки.

«Нет, сосредоточься… ты пытаешься вспомнить нечто конкретное… не думай обо всем… только о вопросе… где я взял эту игрушку?» Затем завеса его памяти приподнялась, прочищая мысли, и из тьмы возникло нечто, о существовании чего он прежде не знал. Прутья и шатер вернулись на поверхность, но вместе с ними пришло что-то еще. Крохотная белая ручка протянулась из темноты, чтобы ухватиться за прутья из воспоминаний, и бледный образ детского лица то проступал, то пропадал из фокуса. Синий кружевной чепчик обрамлял маленькое личико, с которого на него бестрепетно взирали большие до странного светлые глаза. Девочка беззвучно подняла другую ручку и шмякнула на подстилку его клетки набивную обезьянку, торжественно толкнув вещицу к нему. В тот самый миг, как Эрик вспомнил, как потянулся за игрушкой, память вновь возвратилась в жестокость того, что было тогда его реальностью.

Стремительно вскочив на ноги, Эрик внутренне собрался, вытащив себя из глубин, куда быстро погружались его мысли. В том периоде его жизни были вещи, о которых он никогда бы не желал вспоминать. Стыд, унижение кружили прямо у поверхности его мыслей, угрожая вырваться, если он только позволит. Но этот ребенок… маленькая девочка – было чем-то, о чем Эрик никогда до этого не задумывался. «Не было ли это лишь плодом моего воображения? Должно быть, так и есть… Я бы помнил об этом раньше, если бы это было не так».

Пока Эрик стоял, разглядывая крохотную обезьянку, в левом виске начала азартно пульсировать ноющая боль. Вздохнув, он повернулся и пренебрежительно кинул игрушку на кровать; его настроение быстро скатывалось до мрачного. Он скользнул к маленькому журнальному столику слева от кровати и схватил стоявшие там часы. Зарычав при виде того, сколько сейчас времени, он со стуком поставил часы обратно. Снова повернувшись, Эрик вылетел из комнаты и, заложив руки за спину, принялся расшагивать по коридору. «Мне надо поспать. Я должен лечь, закрыть глаза и заснуть».

«Может, немного музыки поможет». Развернувшись на каблуках, Эрик угрюмо протопал к комнате с органом и рухнул на скамейку. Занеся руки над клавишами, он поднял взгляд на каменный потолок и мгновенно понял, что будет неспособен достаточно сосредоточиться, чтобы сыграть хоть одну ноту. Его мысли вновь с горечью вернулись к женщине, чье присутствие изначально вынудило его бодрствовать и копаться в старых воспоминаниях.

Снова вскочив на ноги, Эрик направился к гондоле, стоящей на приколе всего в нескольких футах от него, но, немного поразмыслив, сменил курс, чтобы прихватить из спальни плащ для защиты от зябкого ночного воздуха. С изящным взмахом он набросил на плечи накидку с капюшоном и пошел к двери. Сообразив, что неосознанно замер, чтобы оглянуться на серую набивную игрушку, наполовину свисавшую с края кровати, Эрик тихо выругался. В мгновение ока преодолев расстояние до кровати, он поправил обезьянку и положил ее на одну из подушек. Чувствуя себя полным идиотом, что заботится о какой-то там изношенной детской игрушке, он покачал головой и вылетел из комнаты к поджидающей его лодке. Схватив со дна лодки длинный шест, он зловеще улыбнулся в потолок. Если сам Эрик был не в силах уснуть, то стопроцентно не собирался позволять ЕЙ спокойно поработать ночью. Возможно, если он выплеснет немного раздражения, это поможет прочистить мозги.

*