Текст книги "Незримый гений (СИ)"

Автор книги: Kay Blue Eyes

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 67 страниц)

– Вы правда верите, что привидение не только похитило одну из ваших актрис, но и написало оперу? – с ноткой сарказма спросила Брилл.

Повисла долгая тяжелая пауза, во время которой она переводила взгляд с одной случайно встреченной хористки на другую. Когда те с энтузиазмом закивали, Брилл возвела очи к стропилам. «Это сводит меня с ума. Как кто-то может верить подобным небылицам? Это же противоречит всякой логике».

Не без трепета вернувшись в Опера Популер, теперь Брилл блуждала по лабиринту закулисья, пытаясь отыскать зацепку – любую зацепку – к тому, на что именно ей указывали сны. Несколько дней назад, возвратившись домой, она поняла, что, несмотря на унизительную встречу с Андре, совесть просто не позволит ей остаться в стороне, зная, что директора подвергают весь театр опасности.

Она задумчиво продолжила:

– И вы поставите эту пьесу всего за три дня?

Девушки снова кивнули; их улыбки медленно истаяли.

– Да, мадам, мы должны успеть. Новые директора совершили ошибку, бросив ему вызов. У него тут повсюду глаза и уши. Когда Призрак выходит на охоту, от него не укрыться, – прошептала худенькая светловолосая хористка, нервно пробежавшись глазами по перекрытиям.

Брилл невозмутимо приподняла бровь и вслед за девушкой подняла взгляд на нависавшую над ними темноту. Темнота ответила им безмолвием. Уперев кулаки в бедра, Брилл покачала головой, глядя на нервно переминавшихся перед ней напуганных хористок. Она чувствовала себя обязанной просветить их насчет глупости театральных слухов.

– Слушайте меня внимательно, – начала она твердым голосом. – Привидений не бывает. Они просто плод воображения, или тени, или скорбь какого-нибудь бедолаги. Наука способна доказать многие поразительные вещи: существование микроскопических форм жизни, эволюцию, возраст самой Земли – но до сих пор ни один ученый не нашел доказательств того, что существуют привидения или другие формы духов. Определенно, из этих фактов можно сделать единственный достоверный и логичный вывод: привидений не бывает.

Обе девушки глазели на нее, разинув рот, явно благоговея перед внушительностью ее речи и не в силах выдавить ни слова. Никто прежде так открыто не заявлял о подобном с тех пор, как возникла легенда о Призраке.

– Поэтому можно с уверенностью сказать, что ваш Призрак Оперы должен быть чем-то совершенно другим. Скорее всего, тот, кого вы все так боитесь, – обыкновенный сбежавший сумасшедший… – Раздавшийся позади них грохот прервал Брилл посреди предложения. Обе хористки пронзительно взвизгнули и скрылись в тусклом коридоре закулисья, оставив Брилл в одиночестве.

Та же резко развернулась в сторону источника шума, на всякий случай подняв руки для самозащиты. Несколько белых прядей выбилось из ее прически, упав на лицо. Брилл стояла с бешено стучащим сердцем, ожидая нападения и обшаривая взглядом окружающее пространство: страх хористок передался и ей, и от каждой тени ее душа едва не уходила в пятки. Внезапно виновник переполоха вышел на свет и мяукнул. Брилл с облегчением расслабилась, когда к ней протопал толстый полосатый кот и принялся тереться об ее черную юбку. Она наклонилась и, подняв кота, почесала его за ушами.

– Ах ты, скверный котяра, переворачиваешь тут все и терроризируешь хористок. – Слабая улыбка озарила ее обычно бесстрастное лицо. Брилл гладила кота, дожидаясь, когда наконец сердце перестанет так колотиться. – Наверное, ты и есть настоящий Призрак Оперы. Да? Не думаю, что половина здешних простофиль заметит разницу. И ты, бесспорно, нагнал на меня страху, несмотря на все мои отважные речи. – Кот смотрел на нее огромными золотистыми глазами и на шутку не реагировал.

Брилл вздохнула и отпустила полосатика, вспомнив причину своего возвращения в театр. «Надо выяснить причину этого ужасного ощущения, омрачающего все мои мысли. Оно становится хуже с каждым днем. Я едва могу думать о чем-то другом». Ее растущую тревогу подтверждали темные тени вокруг глаз. Брилл осторожно пошла по коридору; полосатый кот следовал за ней по пятам.

Она надеялась, что предыдущее вмешательство утихомирит грызущую ее совесть. Иногда, чтобы развеять ее странные ощущения, хватало простого предупреждения. К сожалению, на этот раз все пошло не так, как должно было. Несмотря на встречу с месье Андре и ее предостережение, последние несколько ночей ее мучили кошмары, слишком жуткие, чтобы вспомнить их наутро. Брилл просыпалась задолго до рассвета, с криком и в холодном поту. Она не знала почему. И ненавидела это незнание.

По прошествии дней сны стали отчетливее, хотя и ненамного. Теперь Брилл могла вспомнить красный бархат кресел зрительного зала Оперы и жар обрушивающегося сверху ужасного огня. Но что пробирало ее до костей, так это крики сотен паникующих людей. Помимо этих скудных деталей, Брилл по-прежнему оставалась в неведении, что же уготовано театру в будущем. Именно сны в итоге вновь привели ее в стены Опера Популер. Сны сводили ее с ума.

Ранее этим утром, проснувшись от очередного кошмара, Брилл составила план, как успешно проникнуть в Оперу. Учитывая, чем закончилась ее первая – она же последняя – встреча с руководством, она была уверена, что ее вышвырнут из театра, как только она попадется кому-нибудь на глаза. Однако ее волнения оказались беспочвенны: пробраться тайком было потрясающе легко – она просто вошла в двери. Зайдя за кулисы и ожидая, что ее в любой момент могут задержать, Брилл была удивлена, что никто даже не обратил на нее внимания. На самом деле вокруг не было никого, кто мог бы остановить ее. Бесконечные переходы и коридоры были совершенно пустынны: гулкие и темные, они на вид безо всякой системы тянулись во всех направлениях.

И сейчас, когда Брилл разглядывала странную коллекцию чучел животных, стоявшую в «лесу» из десятифутовых греческих колонн по обе стороны от нее, она ощущала разлившееся, кажется, в самом воздухе, беспочвенное напряжение. «Боже, должно быть, байки этих девушек подействовали и на меня… мне стало не по себе ни с того ни с сего. Это место выглядит таким странным без толп народу. Наверное, большая часть труппы прячется по комнатам. Они все боятся этого своего привидения. Бедолаги…»

Достав из нагрудного кармана свои затемненные очки, Брилл шагнула на участок за сценой, что был освещен лучше прочих; по счастью, он был свободен от неясного присутствия поломанного реквизита. Насколько она понимала, этот коридор вел в гримерные ведущих исполнителей. «Подозреваю, что та самая Кристина, о которой все судачат, живет где-то здесь. Со всеми этими разговорами о привидениях и похищении… наверное, мне придется занять очередь на звание главной сумасшедшей». От этой мысли Брилл тихонько рассмеялась, но сразу же прикрыла рот рукой, окончательно приглушая мягкий звук.

Ее смех быстро превратился в судорожный вздох, когда дверь в конце коридора резко распахнулась, с силой ударившись о стену. Грохот, с каким дерево ударилось о дерево, разнесся по тихому проходу, заставив Брилл слегка подпрыгнуть. В коридор, медленно пятясь, вышла молодая девушка с пышными вьющимися темными волосами. Даже на расстоянии было очевидно, что бедняжка находится на грани нервного срыва.

– Рауль, как я могу предать его? – всхлипывая, сказала девушку кому-то, стоявшему в комнате и не видному со стороны. – Он поддерживал меня в худшие годы моей жизни, подарил свою музыку, когда я умирала в безмолвии! – Ее голос становился все громче, опасно близко к истерике, пока она продолжала пятиться из комнаты. Свет, льющийся сквозь проем, осветил ее залитое слезами лицо. – Я не могу этого сделать! Я не могу все так закончить! Пожалуйста, пожалуйста, Рауль, не проси меня об этом! – Девушка с преисполненным муки стоном закрыла лицо ладонями и дала волю яростным рыданиям. Развернувшись, она бросилась прочь, едва не столкнувшись с Брилл, и скрылась за углом.

Привлекательный молодой человек с гладкими светлыми волосами, доходившими ему до плеч, выскочил за дверь и крикнул:

– Кристина! Это единственный выход! Кристина!

Крик превратился в раздраженное рычание, яркие голубые глаза юноши сверкали упорством и тревогой. Мгновение он смотрел вслед Кристине, затем осознал, что в коридоре есть кто-то помимо него, и вздрогнул, заметив стоящую неподалеку Брилл. Внезапно выпрямившись, он прочистил горло, тщетно пытаясь вернуть себе самообладание перед лицом незнакомки.

Брилл покрутила на пальце свое обручальное кольцо, чувствуя себя слегка не в своей тарелке под пытливым взглядом юноши, чувствуя, что невольно вмешалась в слишком интимную сцену, не предназначенную для глаз и ушей случайных свидетелей. Ее веселье полностью скрылось под привычной маской спокойствия.

– Прошу меня простить. Я не хотела прерывать вашу… э… беседу, – сказала Брилл с мягким акцентом.

Рауль как мог благожелательно покачал головой.

– Не извиняйтесь… мадам, – ответил он, после того как заметил на ее левой руке простое золотое кольцо. – Если уж на то пошло, это мы вас побеспокоили. – Он перевел взгляд с нее на коридор, где скрылась Кристина. Оправив свой жилет, он шагнул вперед, чтобы последовать за девушкой.

Когда Рауль проходил мимо нее, Брилл ощутила, как по сердцу пробежал холодок, и обнаружила, что ее рука, будто движимая неведомой силой, хватает юношу за рукав пальто. Тот с едва сдерживаемым хорошими манерами гневом развернулся к ней, но широко распахнутые, искренние глаза Брилл мигом смягчили его растущее раздражение.

– Прошу, месье. Что бы ни случилось в следующие три дня. Не позволяйте себе забыть о сострадании, – выпалила Брилл. – Это важно: даже во тьме, где никто не видит, останьтесь милосердным, – закончила она и содрогнулась. Загадочность слов, слетевших с ее собственных губ, заставила ее резко покраснеть. Брилл поспешно отпустила Рауля и заправила за ухо выбившуюся прядь. «Откуда это взялось? Я даже не знаю этого человека!»

Рауль пару секунд глядел на нее с недоумением, затем на его лице проступило осторожное понимание. Он решительно вздернул подбородок и перевел ожесточившийся взгляд с ее лица на коридор, к двери гримерки Кристины.

– Увы, мадам, некоторые ситуации требуют забыть о сочувствии. Подобная деликатность неуместна в отношении того, кто уже продал душу Сатане. Я не собираюсь давать послабление подобному человеку – не после всей той боли, что он причинил. – Его мягкий голос стал опасно низким, хотя в глазах все же промелькнула печаль.

Брилл, не сумев сдержать удивления, открыла было рот, чтобы возразить, но Рауль покачал головой и отступил.

– Простите, мадам, но я вынужден откланяться. Меня еще ждут дела. – Он развернулся и быстрым шагом удалился на поиски Кристины. На полпути он остановился и повернулся обратно к Брилл. – Послушайте доброго совета, мадам, покиньте это проклятое место, пока оно не отравило еще и вашу жизнь. – И с этим напутствием Рауль откланялся окончательно.

Оставшись одна, Брилл витиевато выругалась себе под нос – большей части этих, столь неподобающих леди ругательств ее давным-давно научил ее брат Коннер. Выпустив пар, она разгладила свою черную бархатную юбку и взяла себя в руки. Сжав губы, она постаралась расслабиться.

– Вся эта ситуация – полный провал! – пробурчала она в опустевший коридор. Привыкнув разговаривать сама с собой, когда не может решить проблему, Брилл и сейчас поддалась этой давней привычке, пытаясь разобраться в сложившейся ситуации. – Мои предостережения пропускают мимо ушей. Хотя не могу винить их – даже я не знаю, о чем их предупреждаю. Этот Призрак Оперы их всех запугал. Не верится, что столько взрослых людей поверили в столь нелепую историю. Надо благодарить судьбу, что я родилась не такой легковерной.

Брилл вздохнула и пошла в ту сторону, где, как она помнила, должна находиться сцена. Пока она приближалась к своей цели, гул множества повышающихся и понижающихся голосов медленно становился все громче. Брилл остановилась слева от сцены, до странного завороженная звуками, слетающими с губ репетирующих, ее раздражение быстро испарилось. Прислонившись к ближайшей стене, она ощутила, как ее тревоги уплывают под напором омывающих ее почти магических волн звука. «Забавно… – отстраненно размышляла Брилл. – Никогда раньше не думала, что мне нравится опера».

Богатые переливы баритонов и альтов, украшенные парящими высотами сопрано; каждая нота изумительным образом вплеталась в совершенство общей мелодии, и даже Брилл, у которой не было музыкального таланта, могла сказать, что это гениально. Она прижала руку к сердцу и невольно закрыла глаза. Никогда прежде она так не реагировала на музыку. Как будто ноты заключали в себе квинтэссенцию каждой человеческой эмоции.

На мгновение Брилл едва ли не впала в транс, но вдруг ее ушей достиг странный шум, перекрывший музыку. Мягкий трепещущий звук, сопровождаемый шорохом и поскрипыванием старых веревок, раздавался прямо над ее головой, во мраке стропил. Удивляясь странному звуку, она распахнула глаза и задрала голову. Нахмурившись, Брилл сняла затемненные очки, пытаясь рассмотреть хоть что-то в клубящейся над ней темноте. Из теней спорхнул маленький объект и спланировал к ее ногам; Брилл потрясенно осознала, что это конверт.

Машинально наклонившись и подняв письмо, она перевернула его и с недоумением посмотрела на красную сургучную печать в виде черепа. «Как странно. Это место продолжает преподносить сюрпризы». Брилл снова глянула вверх, затем открыла письмо – природное любопытство взяло верх. Она нахмурилась еще сильнее – и внезапно застыла, прочитав послание.

«Дорогая мадам Донован,

Ваши визиты в мой театр становятся все более и более занимательными. Сначала это была интерлюдия с моим слабоумным директором, а теперь распространение слухов среди никудышных хористок. Я нахожу странным, что женщина вашего положения ведет себя подобным образом. Я нахожу совершенно неподобающим леди, мадам, что вы суете нос не в свое дело.

Уверен, что в настоящий момент вы начали осознавать, что ваши усилия тщетны. За этими кулисами не действует ни логика, ни научный подход. Сколько не пытайтесь, вы не сумеете нарушить планы, которые уже осуществляются.

Для вас же будет лучше, если вы немедленно покинете здание.

П.О.

P.S. Будьте осторожны, мадам. В Опера Популер нередки несчастные случаи».

Язык письма выдавал интеллект писавшего, но сам почерк был необычайно примитивен. Словно автор никогда не учился чистописанию.

Скрытая угроза сквозила в нарочитой вежливости каждого слова. И именно ее едва различимые уколы зародили в Брилл ростки гнева. Ничто не могло пробудить в ней ярость сильнее, чем запугивание. Часто унижаемая в детстве из-за цвета глаз и волос, Брилл была прекрасно знакома с тем, как может действовать на других подобное третирование.

Брилл медленно сжала письмо в кулаке – так, что даже костяшки побелели, – и подняла глаза. Обшаривая темноту ледяным взглядом, она отошла от сцены в тени, созданные старыми декорациями и бутафорией.

– Вы ошибаетесь во мне, месье! – с жаром крикнула она во тьму; ее акцент стал заметнее. – Я не такая простодушная дурочка, как те, к кому вы привыкли. Ребяческие угрозы и загадочные письма ничего для меня не значат! – Брилл швырнула письмо наземь. – Меня не запугать! И поверьте моему слову, месье, – если вы попробуете навредить хоть кому-нибудь в этом театре, я сама вам накостыляю!

Затем она резко развернулась, так что юбки завихрились вокруг лодыжек, и направилась к главному входу в Оперу. На сегодня с нее было достаточно. Брилл узнала, что среди слухов, окружающих таинственную личность Призрака, сокрыта толика правды. И где-то в этих историях прятался ключ к причине того, что театр оказался в такой опасности. Все, что ей было нужно – это найти связь между этими зацепками. «Теперь, поговорив со всеми, я знаю, что во время представления «Дон Жуана» случится нечто ужасное. Все это как-то связано».

Упрямо задирая подбородок, Брилл прошествовала в фойе. Вновь нацепив затененные очки, она рывком распахнула парадные двери и пулей вылетела из здания.

Пара сокрытых в тени глаз внимательно следила за уходом молодой женщины, на миг утратив яростный блеск преданной любви. Несколько секунд взгляд Призрака освещало веселое удивление, а не злоба: оно смягчило его напряженные черты, и в уголках его глаз прорезались смешливые морщинки. Он не привык к подобному резкому отпору. «Да еще и от женщины… Она и впрямь грозилась придушить меня голыми руками, просто помереть со смеху».

В этот момент со сцены донеслась фальшивая нота, отвлекая его от безмолвных раздумий. Темноволосый мужчина вздрогнул от этого звука – все его веселье испарилось без следа. Его взгляд вновь налился расчетливостью и жестокостью. Он осторожно поднялся по веревке повыше на стропила, его мысли снова переключились на вмешательство странной девушки – на сей раз с гневом.

– Поглядим, мадам, насколько вы отважны. О да, поглядим.

========== Глава 3: Выбора нет ==========

Пока слабое зимнее солнце тонуло за горизонтом, перед главным входом Опера Популер начала выстраиваться шеренга роскошно отделанных экипажей. Элегантные мужчины и изысканно одетые женщины медленно выходили из своих карет и поднимались по парадной лестнице здания, несмотря на морозец, находя время, чтобы откровенно разглядывать равных себе.

Опера сверкала жизнью посреди сгустившегося сумрака – каждое окно десятиэтажного здания сияло, приглашая входящих зрителей. Немногие задерживались, чтобы полюбоваться уникальным обликом самого здания: зимний холод и отсутствие интереса заставляли их всех устремляться в главное фойе. Если бы они замерли на мгновение, козырьки в эффектном стиле барокко и массивные мраморные статуи, мимо которых они проходили, лишили бы дара речи любого здравомыслящего человека. Но, конечно, никто не останавливался, поскольку в стенах театра вскоре должна была разыграться драма иного рода.

Как известно, парижское высшее общество славилось серьезным отношением к искусствам. По крайней мере, они казались таковыми: любой мало-мальски состоятельный аристократ считал своим долгом не пропустить ни одной премьеры. Более того, многие возмущались и боролись за ограниченное число мест в ложах в театре, рассчитанном на две тысячи зрителей, требуя выставить все придерживаемые места на продажу. В действительности никого из богатых парижан особо не интересовал талант певцов или гений композитора, скорее, Опера служила витриной последней моды и украшений дам голубых кровей. Это было то место, где можно было и других посмотреть, и себя показать.

Поднимаясь вверх по главной лестнице к парадному входу, женщины придирчиво оглядывали остальных, мысленно оценивая фасон нарядов и украшения тех, кто стоял с ними на одной социальной ступени, откладывая каждый кусочек собранной информации, чтобы позднее подробно пересказать самые интересные и пикантные новости, перемывая кости в досужей болтовне. Грязные секреты летали туда-сюда среди толпы при каждом появлении новой кареты. Завистливые и мелочные ссоры то и дело вспыхивали меж владелицами наиболее дорогих платьев и украшений так же часто, как между теми, кто пришел своими ногами в выходном платье.

– Господи, во что вырядилось это мелкое ничтожество? Уж поверьте, если бы вырез ее корсета был еще ниже, туда бы заглянул Сатана собственной персоной, – безжалостно шептала своей спутнице одна юная аристократка, прикрываясь кружевным веером.

Женщина, с которой она говорила, рассмеялась и встряхнула головой, заставляя искриться бриллианты в ушах.

– В самом деле! Но мне кажется, ваш муж также наслаждается видом.

От ее комментария злобная усмешка юной аристократки увяла, превратившись в страдающий и сердитый взгляд. С щелчком захлопнув веер, она решительно подошла к невысокому лысеющему мужчине и буквально оттащила его от роскошной рыжеволосой женщины, с которой тот разговаривал. Мужчина и его жена прошли через открытые парадные двери, вполголоса осыпая друг друга упреками сквозь стиснутые зубы и взмахи веера.

Мужчины в толпе, как оказалось, были ничуть не лучше своих спутниц, хотя их тактика изучения себе подобных была гораздо менее заметной. Вместо того чтобы щебетать между собой о нарядах, они откровенно разглядывали женщин или обсуждали разведение лошадей для выездки. Те, кто держал под руку или в упряжи наилучшие образцы, были объектами черной зависти и скупой похвалы. Это был еще один вид соревнований, победа в которых повышала их статус, и здание театра служило прекрасным полем битвы.

Поэтому лишь немногие снобы, которые появились на сегодняшнем представлении, хоть в какой-то мере интересовались новой работой, ее неизвестным автором или странными слухами, бродившими по Опере. Сенсационные статьи в парижских газетах, повествующие о странных происшествиях и похищении сопрано, лишь добавляли увлекательности моменту, а наличие привидения просто придавало остроты болтовне перед началом спектакля.

Когда тени удлинились, к Опере подкатил простой черный экипаж, затерявшийся среди выстроившихся в ряд ярко разукрашенных карет. Не дожидаясь, пока экипаж займет надлежащее место, прямо перед главным входом из кареты проворно выскочил весьма привлекательный мужчина лет тридцати на вид; его ботинки ударились о камень мостовой с неподобающе громким стуком. Когда он повернулся, чтобы помочь выйти молодой леди, своей спутнице, его рыжеватые волосы до плеч сверкнули красным в последних лучах заходящего солнца. Многие из присутствовавших при этом юных дам, шокированные нетерпеливостью его прибытия, повернулись и посмотрели на него в изумлении; их осуждающие взгляды из-под нахмуренных бровей довольно быстро сменились оценивающими.

Хотя вновь прибывший был одет, как джентльмен, сложен он был, как простой разнорабочий. Он был высок и широк в плечах, его спина и грудь казались необхватными – покрой вечернего фрака не в силах был хоть сколько-нибудь прилично скрыть перекатывающиеся под тканью великолепно развитые мускулы. Линия его подбородка была квадратной и мощной, а нос – с небольшой горбинкой, что придавало его лицу некоторую жесткость – если бы не постоянная улыбка, изгибающая уголки его губ и пляшущая в ярких зеленых глазах. Но более всего привлекали внимание его манеры. В каждом движении сквозили живость и энергия, которые неизмеримо отличали его от пресыщенных, низеньких и пухлых аристократов, которые обтекали его, заходя в театр.

Молодая женщина, которой он учтиво помог выйти из экипажа, тоже была достаточно приметной, чтобы многие повернули головы в ее сторону. Белоснежные волосы обрамляли ее холодное красивое лицо, черты ее лица своими совершенными пропорциями напоминали о классических греческих статуях. У нее был прямой, можно сказать, королевский нос и округлые щеки и подбородок, придававшие ее чертам мягкость, которую не под силу было скрыть даже серьезному выражению ее лица. Ее полные, изогнутые подобно луку Купидона губы были неулыбчивы и поджаты. В той же мере, в какой ее компаньон был подвижен и изменчив, она была воплощением спокойствия и безмятежности: каждое ее движение было грациозно, подобно снегу, усыпающему зимнюю ночь.

Она помедлила, чтобы оглядеть собравшуюся толпу большими сияющими глазами цвета штормового моря. Отвернувшись от толпы, она глубоко вздохнула и, отряхнув свои запылившиеся серые шелковые юбки, приняла предложенную сопровождающим руку. Мужчина улыбнулся в ответ на ее прикосновение, зелень его глаз заискрилась смехом, но лицо молодой леди осталось безучастным – за исключением небольшой морщинки, прорезавшейся между ее бровями, когда она снова оглядела успевшую собраться толпу. Мужчина в мгновение ока потянулся к ней и забрал себе ее необыкновенно большую черную сумку.

Красивая пара отошла от экипажа и не спеша направилась прямо к входу в Оперу. Подняв руку, беловолосая женщина рассеянно поправила незатейливую серебряную подвеску на шее, с теплом рассматривая архитектуру театра. Несколько женщин тихонько хихикали над отсутствием у девушки драгоценностей и над тем, что она таращилась на здание Оперы, как какая-нибудь деревенщина. Они также нашли забавной очаровательную попытку девушки надеть напудренный парик старого фасона: что за наглость – носить белые волосы в наше время. Нувориши всегда занимательны. И всех их интересовало, что в ней нашел этот невероятно привлекательный мужчина.

– Брилл, расслабься, – тепло сказал мужчина, склонившись, чтобы никто не мог их услышать. – В конечном счете, это была твоя идея. – Та свирепо посмотрела на него; морщинка на ее переносице стала еще глубже. Улыбаясь ей, мужчина продолжил: – Должен признать, я был несколько шокирован твоей просьбой. Ты всегда ненавидела эти фривольные демонстрации статуса. Хотя, надо сказать, я был чрезвычайно счастлив воспользоваться кое-какими услугами, чтобы заполучить эти билеты. Нет ничего веселее, чем развращать необычайно скучную социальную жизнь моей сестры при помощи малой толики моей собственной – яркой и насыщенной.

– Честное слово, Коннер! Это серьезно. Ты прекрасно знаешь, почему я пришла сюда сегодня вечером, – воскликнула Брилл, крепко ухватив брата за руку, когда они миновали группку щебечущих дам. Опустив голову, она старалась не замечать щекочущее ощущение от множества оценивающих взглядов, сверливших ей спину, пока они поднимались по лестнице.

Несмотря на свой невозмутимый вид, Брилл всегда испытывала неловкость в большой толпе. Выросшая в сельской Ирландии, где суеверие было частью повседневной жизни, она всегда привлекала нежелательное внимание своей необычной внешностью. Ходили даже слухи, что она не человеческое дитя, а подменыш, оставленный Маленьким Народцем, чтобы навлечь беду на деревни. И как будто этого было недостаточно, она еще и говорила соседям разные странные вещи – которые позднее становились правдой. Несчастные случаи на фермах, неурожаи, внезапные смерти преследовали ее сны и иногда просачивались в часы ее бодрствования, убеждая всех, что она и впрямь послана дьяволом.

Брилл рано выучилась никогда не рассказывать о вещах, о которых знала. Но даже молчание не уберегало ее от деревенских детей, которые преследовали ее от школы, ходя группками по трое и бросая ей вслед обидные слова и иногда мелкие камушки. Брилл не могла даже защищаться – одна против всех. А после того, как однажды она вернулась домой с порезом над правым глазом, ее отец велел семье окончательно и бесповоротно паковать вещи и насовсем перевез их в город, где работал.

С тех пор много воды утекло, шрам над глазом Брилл стал совсем маленьким и едва заметным, но даже сейчас толпа заставляла ее нервничать. На самом деле более чем нервничать. Как только количество любопытных глаз возрастало, Брилл становилась болезненно стыдлива и неуклюжа. Это была примитивная, первобытная реакция, и, по-видимому, ни логика, ни самоконтроль не могли с нею совладать. Временами, когда давление толпы усиливалось до невыносимых пределов, Брилл казалось, будто ей не хватает дыхания, будто стены тел высасывают воздух прямо из ее легких.

Инстинктивно наклонив голову, Брилл старалась избегать всеобщего внимания, поднимаясь по лестнице; она игнорировала привычный трепет сжавшегося в панике сердца и непрестанное бормотание полного сомнений внутреннего голоса. «Что я тут делаю? Я не должна была ничего говорить. Это была ошибка. Это всего лишь сны, ничего больше. Это всего лишь сны…»

Полностью проигнорировав и отповедь сестры, и суровое выражение ее лица, Коннер продолжил говорить, будто не слышал ответа:

– Правда, я надеялся, что сегодня вечером ты наденешь что-нибудь цветное. Не могу выразить, как я ненавижу черный и серый. Неужели будет чересчур большой наглостью просьба добавить хоть чуточку розового или, может, приятный синий? Синий всегда был тебе так к лицу, Бри. Подобно зимнему дню… – Он на миг прервался, оглядев довольно унылый покрой и цвет ее наряда. – Прошло уже четыре года, Бри. Ты не думаешь, что настало время двигаться дальше?

Избегая встречаться с братом глазами, Брилл коснулась своего украшения, медальона со Святым Иудой. Коннер был прав, со дня гибели Джона прошло четыре года, приличествующий нормам общества год, отведенный на траур, давно истек. Ей больше необязательно было носить черное в знак скорби; теперь для нее считалось приемлемым одеваться в цветные вещи и даже вновь выйти замуж. На самом деле более чем приемлемым. Подразумевалось, что ей, молодой, двадцатипятилетней женщине с маленьким ребенком, необходимо найти себе нового мужчину, способного их обеспечивать. Ей попросту не пристало быть самостоятельной.

Но Брилл была невыносима сама мысль об этом. Джон был единственным человеком помимо ее родных, кто не заставлял ее чувствовать себя белой вороной или безумицей. Он был спокойным и добрым, тихой гаванью, даже когда ее мучили сны, и она будила весь дом своими криками. Он любил ее, несмотря ни на что. И Брилл предпочитала цепляться за свою потерю – пусть даже это было больно, – чем позволить воспоминаниям о Джоне померкнуть. Она не хотела забывать его и чувства, которые он пробудил в ней. Наверное, для нее никогда не наступит подходящее время двигаться дальше и оставить Джона позади. У ее скорби не было срока – и никогда не будет.

Горе нашептывало в ее голове подобно старому знакомому, ее глаза потемнели от непролитых слез. Не в силах ответить, Брилл лишь слабо покачала головой. Печаль, как это часто бывало, перекрыла и панику, и все остальное.

– Как я могу? Ох, Коннер, я не могу, – пробормотала она.

Испугавшись отразившего на ее лице страдания, Коннер скривился. Несколько секунд они шли в тишине, пока он искал подходящую тему, чтобы отвлечь сестру от непреходящей меланхолии.

– Эээ… Я уже говорил тебе, что мне пришлось шантажировать кардинала, чтобы достать билеты на сегодняшний спектакль?

Мгновение Брилл молча смотрела на брата пустым взглядом. Затем в ее глазах вновь зажегся огонек, и недоверие одолело скорбь.

– Что, во имя господа, ты имеешь в виду?

Обрадовавшись, что хоть ненадолго сумел отвлечь ее, Коннер широко улыбнулся:

– Выяснилось, что он частенько причащает крошек в борделе мадам Флоренс.

Шумно выдохнув, Брилл уже в открытую нахмурилась:

– Не вижу в этом ничего дурного…

Расхохотавшись, Коннер обнял рукой ее узкие плечи и, наклонившись ближе, прошептал ей на ухо:

– И это было бы и вполовину не так дурно, если бы все участники оставались в одежде.

Возмущенно втянув воздух, Брилл развернулась и стукнула Коннера по руке; на ее щеках мгновенно заполыхал румянец.

– Ты… просто… невозможен! – воскликнула она, сопровождая каждое слово хорошо поставленным ударом в живот. – Как тебе не стыдно! Все святые мученики наверняка день-деньской проливают слезы, думая о твоей бессмертной душе.