Текст книги "Юбер аллес (бета-версия)"

Автор книги: Юрий Нестеренко

Соавторы: Михаил Харитонов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 82 (всего у книги 86 страниц)

– Кто вы такой и почему я должен принимать ваши слова на веру?

– Я вам сказал, кто я такой! – рявкнул Фридрих. – Свяжитесь с посольством и проверьте мой личный номер! Только сначала отдайте приказ перехватчикам. Отозвать их обратно вы всегда успеете.

– У вас нет полномочий объявлять код "Гром". Я не отдам такой приказ без санкции командования.

– Ваше имя и звание?! – гаркнул Власов еще громче. Иногда это действовало.

– Дежурный по штабу ПВО майор Сивухин, – невозмутимо отозвался наушник.

– Так вот, майор, если не хотите завтра быть капитаном – немедленно свяжите меня с вашим командованием!

– Ждите, – коротко бросил Сивухин.

Фридрих ждал, с трудом обуздывая нарастающий гнев и по-прежнему держа пистолет у головы пилота. Снаружи меж тем принялись дергать дверь вертолета, затем колотить в нее. Фридрих скосил взгляд направо и увидел, что к "Фоке-Ахгелису" направляются доповцы.

– Власов или как вас там, – ожил, наконец, наушник начальственным басом, – вы действительно захватили медицинский борт? Сейчас же прекратите самоуправство!

– Я сделал это, чтобы связаться с вами! Нужно немедленно сбить самолет диверсанта, пока он не уничтожил Ламберта!

– Ситуация под контролем. Занимайтесь вопросами вашей компетенции. Которых на территории суверенной России, кстати, немного.

– Вы хоть понимаете, с кого сорвут погоны, если теракт состоится?

– Полагаю, с начальника охраны... – насмешливо ответил бас и тут же спохватился: – Я не обязан отчитываться перед вами. Покиньте незаконно захваченный вертолет, или будете отвечать по законам Российской Республики.

Бесполезно, понял Власов. Он имеет распоряжение не вмешиваться и не препятствовать теракту в отношении Ламберта. Распоряжение, отданное, очевидно, еще заговорщиками и доселе не отмененное... а почему, собственно, его должны были отменить, если в России заговорщики заручились поддержкой на самом верху? То, что замысел Зайна провалился, отнюдь не означает, что Мосюк расхотел смещать руководство ДГБ. Конечно, формально дэгэбэшникам, обеспечивающим безопасность высокого гостя, сейчас оказывается всяческое содействие. Но если при этом есть возможность не отменить распоряжение, отданное дураку-генералу, верящему, что его не сделают крайним – почему бы именно так и не поступить?

Кому еще звонить? Бобкову? Калугину? А что они могут сделать за оставшиеся минуты? ПВО не находится в подчинении ДГБ. Даже допо – и та не находится. В распоряжении Департамента нет собственных истребителей – во всяком случае, базирующихся на подмосковных аэродромах. Учебные и испытательные центры ВВС тоже слишком далеко от Москвы, да и их начальство не стало бы действовать без приказа...

Доповцы, заглядывавшие через боковое остекление в кабину, очевидно, разглядели власовский пистолет и предпочли пока отступить, встав в оцепление вокруг "Фоке-Ахгелиса". Один из них что-то говорил в портативную рацию.

Фридрих принял решение.

– Мне понадобится ваша помощь, – сказал он пилоту, чуть отодвинув "стечкин", но не опуская его совсем. – Взлетайте и наберите высоту двести.

– Послушайте, – торопливо сказал вертолетчик, глядя на него просительно, – я не знаю и не хочу знать, что там у вас за шпионские игры... но здесь четверо тяжелораненых, из них две женщины и маленькая девочка. Их надо срочно в больницу, дорога каждая секунда. Давайте я скажу допо, что недоразумение улажено и у меня нет претензий, вы отпустите вертолет, а потом...

– На "потом" нет времени, – перебил Фридрих. – Мне тоже дорога каждая секунда. И я тоже, если вы не расслышали, в данный момент занимаюсь спасением человеческой жизни. Просто эта жизнь сейчас важнее, чем те.

– Да кто дал вам право решать, чья жизнь...

– Некогда спорить, – Фридрих снова прижал ствол к виску пилота. – Взлетайте, или лишитесь собственной.

– Если вы меня убьете, кто поведет вертолет? – криво усмехнулся пилот.

– Я. Я оберст Люфтваффе. У меня Рыцарский Крест за Африканскую кампанию.

Это был блеф чистой воды: Фридрих никогда в жизни не пилотировал вертолет и хорошо знал, что это заметно сложнее, чем управлять самолетом. Хорошо стриммированный, уравновешенный по всем осям самолет, в полном соответствии со своим русским названием, летит по прямой сам, практически не требуя вмешательства со стороны летчика – для вертолета же устойчивого положения равновесия не существует в принципе. Один из американских хеликоптерных асов сравнил управление винтокрылой машиной с "балансированием, сидя на шаре, поставленном на другой шар".

Однако русскому вертолетчику блеф показался убедительным, особенно в сочетании с пистолетом у виска. Он покорно взялся за ручку "шаг-газ", увеличивая угол установки лопастей, и "Фоке-Ахгелис", чуть качнувшись, взмыл в воздух. Через несколько секунд он поднялся уже выше головы Воина-Освободителя и продолжал набирать высоту. Фридрих окинул взглядом проспект Освободителей, забитый машинами с одной стороны и идеально пустой с другой, протянувшееся между ним и Парком Победы Староможайское шоссе, где движение было по-прежнему оживленным, и тающее в мутной дымке нечистого московского воздуха Можайское шоссе на западе. Низко над головой плыли тяжелые зимние облака. Где сейчас Ламберт и где – Эберлинг? В принципе, от Внуково досюда на хорошей скорости можно домчаться за пятнадцать минут... если так, и если встреча в аэропорту не затянулась – а разрешенный маршрут L-29, в свою очередь, огибает столицу достаточно далеко с юга – тогда Эберлинг может и не успеть перехватить свою жертву ни на Киевском шоссе, ни даже на МКАД. Тогда все решится где-то здесь. Эберлинг будет идти не выше двухсот метров, чтобы оставаться ниже облаков и поля зрения наземных радаров и лучше видеть происходящее на земле, но и не ниже ста, чтобы не зацепить городские постройки. Заход он будет строить вдоль дороги, вдогонку своей цели – так легче попасть; в ходе атаки, вероятно, снизится, возможно даже ниже крыш, благо ширина проспекта более чем достаточна – опять же чтобы повысить шансы попадания... Шансы эти у него, кстати, не столь уж велики – в частных аэроклубах бомбометанию не учат; впрочем, если инструктор – бывший военный летчик, он мог показать по просьбе курсанта, как строится заход – "просто из любопытства" и без реального сброса, а кроме того, Хайнц, как человек, давно неравнодушный к небу, может иметь немалый налет в рехнерсимуляторах. В любом случае, готовиться надо к худшему – лучшее позаботится о себе само.

– Слушайте задание, – сказал Фридрих пилоту, когда цифровой альтиметр показал 180. – Летите над проспектом Освободителей в сторону МКАД, затем над Можайским. Скорость – максимальная, на которой возможен быстрый разворот. Нас интересуют два объекта: правительственный кортеж на земле и самолет L-29 в воздухе, на этой высоте или чуть ниже. Заметив кортеж, мы будем его сопровождать, пропустив впереди себя метров на двести. Заметив самолет... ваша задача будет – развернуть машину правым боком перпендикулярно его курсу и висеть как можно более ровно. Возможно, я буду командовать вам "вверх" или "вниз", это надо будет делать быстро. Вы хороший пилот, вы справитесь. Я видел, как ровно вы садились. Сейчас я открою боковую дверь. Тут есть какая-нибудь страховка?

– Да, трос и сбруя, там сзади уложены. С креплениями справитесь?

– Постараюсь. Ведите машину.

Сбруя оказалась конструкцией из плотных брезентовых полос и ремней, которую, очевидно, надевал на себя спасатель, когда ему приходилось спускаться на тросе в такие места, куда вертолет не мог сесть. Замок с креплениями оказался не сложнее, чем на парашютах. Помимо замка, на животе у Фридриха оказалась металлическая коробочка с боковым рычажком на три позиции – вверх, вниз и нейтрально. Рычажок управлял закрепленной на борту лебедкой. По умолчанию трос был полностью смотан; Фридриху пришлось на миг дернуть рычажок вниз, ослабляя трос, чтобы подойти к двери и открыть ее, сдвигая назад.

В салон снова ворвались грохот и пронизывающий ледяной ветер. В следующий миг, перекрывая шум винта, пилот крикнул: "Вижу кортеж!" Фридрих, держась левой рукой в перчатке за край дверного проема, осторожно выглянул вперед. Плотная масса зимнего воздуха, рвущегося навстречу со скоростью полтораста километров в час, ударила его в лицо, обожгла кожу, вцепилась в волосы, залила слезами глаза – но все же Власов успел разглядеть внизу, на пустом шоссе, мчавшуюся с мигалками полицейскую "суку", а за ней, с большим отрывом – черный лимузин и черную же машину сопровождения. Кортеж гнал очень даже лихо – километров сто двадцать в час, не меньше. Как видно, "истинный дойч, прибывающий минута в минуту", все же чувствовал беспокойство и стремился максимально сократить свое пребывание на улицах недружественной ему российской столицы... Хорошо, подумал Фридрих, поспешно убирая голову обратно в салон и потирая успевший занеметь лоб – пилот уже воспринимает себя не как жертву захвата, а как члена команды. Кажется, это называется парижским синдромом, в честь инцидента, когда заложники, захваченные в одном из парижских банков, встали на сторону террористов. Парижский так парижский, лишь бы шел на пользу...

Фридрих прикинул, как будет стрелять. Ложиться на густо заляпанный следами грязных ботинок пол не хотелось, но, очевидно, придется. Стоя без приклада он не попадет; если прижать ствол к краю дверного проема, будет неудобно целиться...

– Вы в самом деле надеетесь сбить самолет из этой пукалки? – крикнул пилот. Теперь, когда она не упиралась ему в висок, "пукалка" уже не казалась ему грозной.

– Нет, – честно ответил Фридрих, – но я попробую.

Шансов и впрямь почти не было. "Стечкин" – очень хороший пистолет, один из лучших в мире. Его прицельная дальность составляет 200 метров – в несколько раз выше, чем у большинства пистолетов. Но все же это пистолет, а не ПЗРК, не авиационный пулемет и даже не снайперская винтовка. L-29 – учебный самолет, он не имеет бронирования, в том числе и бронирования лобового стекла; в принципе его можно взять пистолетной пулей, если попасть в пилота. Но, даже если перед атакой Эберлинг уменьшит скорость ради более точного выхода на цель, двести метров он преодолеет за пару секунд. За это время можно успеть сделать два выстрела одиночными и четыре очередью. Меткость при стрельбе очередями заметно ниже – впрочем, если как следует упереть рукоятку в пол... но тогда менять прицел будет уже некогда, а самолет может маневрировать. Конечно, высокая встречная скорость цели позволяет начать стрельбу пораньше, с большей дистанции – ну пусть это еще выстрел-другой, все равно они почти наверняка пройдут мимо...

Вертолет пропустил промчавшийся внизу кортеж и, сбросив скорость, начал стремительный левый разворот. Сейчас будет самое сложное – лететь следом за Ламбертом, высматривая противника со стороны хвоста. Но еще до того, как разворот был закончен, Фридрих заметил в открытом дверном проеме темную точку на западе, над Можайским шоссе.

– Стоп! – крикнул он. Вертолетчик, тоже заметивший цель, выровнял машину. Фридрих плюхнулся на живот, разводя ноги носками врозь, как учил когда-то инструктор по стрельбе. Металлическая коробочка тут же уперлась в диафрагму, но он постарался не обращать на нее внимания. Значит, первый одиночным с трехсот метров, около секунды на перевод в автоматический режим и дальше очередь с упреждением...

* * *

Не нужно было быть гением, чтобы понять: такой шанс выпадает раз в жизни. И притом далеко не каждому. Майк Рональдс наконец-то дождался своего от этой поездки, которая, казалось, выходила совершенно провальной. Он, заурядный радиорепортер, фамилию которого едва ли помнили даже большинство постоянных слушателей Общественного радио Нью-Йорка, оказался в самом центре захватывающих и, похоже, имеющих политическое значение событий вместе с оператором CNN, только что лишившимся своей корреспондентки! И уж эту возможность он не упустит! Даже хорошо, что этот парень, Эдвин, все еще в ступоре – иначе, возможно, он стал бы протестовать...

– Давай, Эдвин! Камеру на меня! Ну скорее же, скорей, что ты возишься! Как у меня волосы – нормально?

Сознание Эдвина все еще пребывало где-то там, в жутких секундах аварии, последовавших за восклицанием Дона "Проскочим!", но, стоило ему включить камеру, как пальцы сами вспомнили профессиональные навыки. Он проверил контрастность, подстроил баланс белого, взглянул на цифры в углу жидкокристаллического экрана и левой рукой показал Рональдсу четыре пальца. Затем три – два – один – "мы в эфире!"

– Хеллоу, Америка! С вами Майк Рональдс из Москвы, Россия. Вы, конечно, удивлены, ибо ожидали увидеть Карэн. Увы, у меня плохие новости. Несколько минут назад Карэн и вся съемочная группа CNN попали в ужасную аварию... – Рональдс повернулся, сделал знак рукой, и Эдвин не подвел – дал панораму разбитых машин и лежащих тел, кажется, даже взял пару крупных планов. – Состояние пострадавших критическое, думаю, не ошибусь, если скажу, что наши мысли и молитвы в этот час с ними. Но это далеко не все, что происходит в эти минуты на московской авеню Osvoboditeley. Как известно, сегодня нацистская Россия отмечает Maslenitza – языческий праздник Арийского Единства. Как нам удалось выяснить, в честь этого события в Москву в глубоком секрете прибыл лидер германских ультраправых, один из наиболее непримиримых врагов Свободного мира и демократии Клаус Ламберт, которого многие прочат в будущие лидеры нацистского Райха. С минуты на минуту его кортеж должен проследовать мимо меня. Пока неизвестно, связаны ли с этим визитом драматические события, которые развиваются прямо у нас на глазах. Только что русский санитарный вертолет, присланный для эвакуации Карэн и других раненых, был захвачен офицером германских спецслужб Фридрихом Власовым. Сейчас наш оператор покажет вам этот вертолет... (Эдвин, наконец, сообразил, что от него требуется, и перевел камеру на взлетающий "Фоке-Ахгелис".) Угрожая пилоту оружием – вы сами можете видеть, как это происходит (Эдвин дал максимальное увеличение кабины), этот нацист заставил его взлететь, не позволив оказать помощь раненым американцам! Вот сейчас вы видите, как к нам направляется один из русских полицаев, очевидно, он хочет запретить нам снимать! (Рука в кадре, камера опускается и показывает асфальт, голос за кадром по-русски: "Отойдите, вы мешаете работе медицинской бригады!") Mi imeyem accreditatzia! U nas est pravo... Хорошо, хорошо, мы уходим. Конечно, такое отношение к свободной прессе в нацистской России не удивительно... Оставайтесь с нами, сейчас мы продолжим съемку с другой точки! (Камера колышется на бегу, показывая асфальт, мелькающие ноги, черный от придорожной грязи снег.) Итак, как вы видите, вертолет... Эдвин, вертолет! ... набрал высоту и летит над авеню Osvoboditeley. К сожалению, наша машина разбита, и мы не можем последовать за ним, поэтому будем наблюдать с этого места. Возможно, все происходящее как-то связано со взрывами, имевшими место этой ночью неподалеку отсюда. Ранее информационные агенства передали официальную российскую версию, объяснившую эти взрывы успешной операцией против повстанцев. По просочившимся неофициальным сведениям, при этом был уничтожен попавший в зону операции автомобиль "скорой помощи", спешивший на вызов. Но вот я слышу сирену. Возможно, это "скорая", наконец-то спешащая на помощь раненым американцам... и другим пострадавшим в аварии, – вспомнил, наконец, про них Майк. – Будем надеяться, этих врачей не постигнет та же судьба, что и их несчастных коллег... Но нет, это не "скорая", это полиция, вероятно, спешащая к месту инцидента... нет! Вот теперь вы можете отчетливо видеть – это головная машина кортежа! А следом – черный лимузин Ламберта, обратите внимание, с какой скоростью он несется – в то время как простых москвичей ждут суровые штрафы за превышение скорости выше 38 миль в час... Но что происходит в небе? Мы видим, как угнанный вертолет разворачивается над дорогой – похоже, он собирается преследовать кортеж... нет, завис в воздухе и как будто чего-то выжидает. Что это – вы слышите этот гул? Низко над шоссе появился реактивный истребитель, он держит курс прямо на вертолет, неужели будет столкновение?!

Со времен Первой мировой войны летчику-истребителю не доводилось сбивать самолет противника из пистолета. Был, правда, трагикомический случай в 1943 году, когда пилот американского бомбардировщика Оуэн Бэггетт, уже покинув подбитый японцами самолет и спускаясь на парашюте, застрелил из револьвера пытавшегося добить его пилота одного из вражеских истребителей. Но там скорости были отнюдь не реактивные; японец даже специально уменьшил тягу до минимума, чтобы получше рассмотреть того, кого считал беспомощной жертвой... Как поведет себя Эберлинг, видя у себя прямо по курсу вертолет – будет обходить его сверху или снизу? Явно, что не сбоку – в этом случае он уже не успеет выровняться, чтобы зайти на цель прямо. Если сверху, тогда стрелять бесполезно – в кабину под таким углом не попадешь, а единичная пуля в брюхо едва ли сможет причинить "Дельфину" критические повреждения. Зато, чтобы успеть выйти после такого маневра на цель, Эберлингу придется слишком круто пикировать – пожалуй, шансов выйти из такого пике при такой высоте точки входа немного... Если он пойдет снизу, стрелять по нему будет удобнее – но он может и сам это понять. К тому же он может нырнуть совсем низко, так, что Фридрих не успеет скорректировать прицел. Возможен и вариант, когда за остающиеся секунды Эберлинг не успеет принять решение, или изменит его в последний момент – у неопытных летчиков это бывает – и просто врежется в вертолет. Фридрих понимал, что, возможно, следующие секунды станут последними в его жизни. Впрочем, для ветерана Африканской кампании это чувство не было ни новым, ни особенно неприятным: просто информация на заднем плане, которая не должна мешать выполнению задачи. Необходимость оценивать дистанцию и скорость цели на глазок, без радара, была куда неприятнее. Особенно учитывая, что "элка" меньше боевых истребителей, с которыми ему приходилось иметь дело, и, значит, интуитивно ему будет казаться, что самолет дальше...

В последний момент Фридрих подумал, что можно было бы попробовать связаться с Хайнцем – вероятно, его радиостанция все еще настроена на частоту последней из зон легальной части его маршрута – и еще раз попробовать отговорить его. Но едва ли из этого вышел бы толк, да и, в любом случае, было уже слишком поздно.

Ломая интуитивную установку, первый выстрел он сделал, наверное, метров с четырехсот. Пистолет дернулся в руках и снова замер, упертый рукояткой в пол. Еще бы один одиночный, но, когда счет на доли секунды, менять план на ходу нельзя. Щелчок в положение "автоматическая стрельба", одновременно кисти чуть вперед с поворотом, слегка опуская ствол – а Эберлинг меж тем тоже опускает нос – он все-таки решил обходить снизу – но не ныряет в крутое пике, он понимает, что по выходе из пике ему пришлось бы бросать баки по пологой траектории, и они могут срикошетить, не причинив вреда – хорошо, что он это понимает, а палец уже снова жмет на спуск, толчок в ладони, отдача подбрасывает ствол, а надо, наоборот, опускать его все ниже, думать над этим некогда – руки все делают сами, еще толчок, еще...

Когда машины разделяло метров тридцать, нос снижающейся "элки" вдруг как-то резко, смазанно мотнулся вверх и вбок. Это не сознательный маневр, понял Фридрих, это даже не ошибка неуверенного в себе пилота – так дергают ручку рефлекторно, от внезапной боли... Эта мысль, не успевшая оформиться словами, пришла почти одновременно с другим осознанием – вот теперь он точно врежется, не в корпус вертолета, так в винт наверняка. Понял это и пилот "Фоке-Агелиса", рывком бросивший свою машину на левый бок с почти немыслимым для вертолета креном. Фридрих скользнул по вздыбившемуся полу к противоположной двери, по инерции продолжая давить на спуск (он выпустил в пустоту еще три пули) – но все же успел разглядеть, как правый подвесной бак "элки" скользнул мимо сверкающего круга винта, разминувшись с ним менее чем на метр. Показалось ему, или он и впрямь различил за этот немыслимо краткий миг кое-что еще – темные брызги на внутренней поверхности фонаря передней кабины и силуэт неестественно запрокинутой головы в шлеме?

Вертолетчик, чудом избежав срыва потока на лопастях, выровнял машину двумя десятками метров ниже. Истребительный навык – при любых маневрах не терять из вида противника – позволил Фридриху увидеть, как L-29, продолжая все круче задирать нос, косой свечой вонзился в низкую облачность и пропал. "Даже если он еще жив, от такой перегрузки должен был потерять сознание", – подумал Власов. Значит, неуправляемый самолет сделает косую петлю, уходя в сторону от проспекта (отлично!), и рухнет на землю. Прикинув радиус и направление петли, Фридрих понял, что упадет он где-то в Парке Победы. Сейчас там мало народу – основные масленичные гуляния проходят в центре – так что, скорее всего, обойдется вообще без жертв.

Власов встал с пола, задвинул дверь, расстегнул сбрую и сунул "стечкин" в карман.

– Поздравляю, коллега, – сказал он русскому, усаживаясь в кресло второго пилота, – мы справились.

За шумом винта и в закрытой кабине он не слышал, как снова растет за облаками реактивный рев – причем вовсе не со стороны Парка Победы. А затем голубое тело "элки" с красным силуэтом стрижа на брюхе пробило облака впереди, прямо над проспектом. Стриж пикировал на добычу.

* * *

– Как вы видели, истребитель, чудом избежав столкновения с вертолетом, ушел в облака. Мне кажется, самолет получил какие-то повреждения... Возможно, только что мы наблюдали попытку покушения на Клауса Ламберта! Меж тем его кортеж, не снижая скорости, проносится мимо меня... Эдвин! (Эдвин вздрогнул и послушно проводил камерой автомобили) Но что это? Я опять слышу гул самолета! О боже, это снова он! Он пикирует прямо на меня!! Снимай, Эдвин!! Да снимай же скорей, дебил!!!

Водитель Ламберта, которому все же успели сообщить о происходящем в небе, сумел сделать невозможное. Он на полной скорости развернул тяжелый лимузин в управляемом заносе и на визжащих и дымящихся шинах рванул назад, попутно избежав столкновения с машиной сопровождения. Водитель был отличным профессионалом. Пилот, смотревший на несущуюся навстречу бескрайнюю стену земли, был любителем. Но он все же успел отдать ручку от себя, переводя нос сперва вертикально вниз, а затем назад. Земля и небо поменялись местами, и отрицательная перегрузка выплеснула его кровь через дыру в шее за несколько миллисекунд до того, как самолет, автомобиль и четыре человеческих существа стали единым клубом огня.

* * *

(В кадре – мир, поваленный набок. Вертикальный край дороги, на другой ее стороне – горизонтальные столбы с гирляндами праздничной иллюминации. Иллюминация выключена, но откуда-то сверху прорываются сполохи огня. Затем камера поднимается, поворачивается, обретает нормальное положение. В кадре появляется Майк Рональдс, его лицо и одежда в грязи.)

– Нашу съемочную группу накрыло взрывной волной, но, к счастью, все целы. Но вы видите этот черный дым, поднимающийся за моей спиной? Это все, что осталось от Клауса Ламберта и его зловещих планов! Да, сегодня воистину черный день для нацизма! Это был Майк Рональдс, специально для CNN!

* * *

Фридрих молча смотрел, как косо тянутся к серому небу черные клубы дыма. Подсознание летчика, анализируя эту картину, автоматически подсказывало: ветер западный, порывистый, скорость у земли от трех до семи метров в секунду...

– Куда теперь? – спросил русский вертолетчик, хотя Власов больше не угрожал ему пистолетом.

"Действуйте согласно вашим должностным инструкциям", – хотел ответить Фридрих, но эта фраза была слишком длинной.

– Куда хотите, – устало ответил он, закрывая глаза.

Когда вертолет коснулся земли, он уже крепко спал.