Текст книги "Юбер аллес (бета-версия)"

Автор книги: Юрий Нестеренко

Соавторы: Михаил Харитонов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 71 (всего у книги 86 страниц)

– Йошка Фишер знал об этом визите, как минимум, за две недели, – вспомнил Фридрих. – Не знаю, насколько подробно, но знал. Надо прошерстить сотрудников "Либерализирунг".

– Этим уже занимаются. Но, похоже, глухо. Видимо, что-то знал только Фишер и, возможно, его убийца.

"И они на удивление своевременно умерли", – достроил Власов очевидную мысль, а вслух спросил:

– По этому убийству тоже ничего? Полиция, как я понимаю, его уже закрыла, но наши...

– Увы. Пока никаких зацепок.

– Что-нибудь еще, что может мне помочь?

– Сообщу, как только узнаю. Оставайтесь все время на связи. И будьте осторожны.

Смысл последней фразы Мюллера, обычно не демонстрировавшего большой заботливости, был очевиден: не повторите ошибки Вебера. Да, сомнений в том, что Рудольф погиб, расследуя ту же тему, практически не оставалось...

– Шеф? – осведомился Эберлинг, когда Власов убрал трубку. Фридрих кивнул, ожидая, что сейчас целленхёрер запоет и у Хайнца. Но Мюллер почему-то медлил сообщить Эберлингу новости о потенциальной жертве Зайна, так что Власов сам пересказал другу новости.

– Значит, все-таки Ламберт... – задумчиво пробормотал Хайнц. – И, конечно, визит согласован с Мосюком. Не рейсовым же самолетом он прилетит. Чем он уломал Дядюшку Лиса, хотелось бы мне знать... Знаешь, я, пожалуй, еще блинков возьму. Хороши, tscherti!

Фридрих, еще не покончивший со своей порцией, рассеянно кивнул и погрузился в раздумья. Итак, предположим, Вебер знал об этом визите. И узнал не по каналам в Управлении – во всяком случае, не по официальным, раз сам Мюллер был не в курсе – но и едва ли от Йошки Фишера, по крайней мере, напрямую. Возможно ли, что информация главреда "Либерализирунг" каким-то образом попала к его коллегам из "Свободного слова", к чьим делам Вебер как раз проявлял интерес? И которыми сейчас, кстати, активно занимается ДГБ в связи с делом Грязнова... а может быть, наркотический след – это только повод? Если ДГБ играет против Управления...

– Scheiße! Alle Teufel! Полиция! – последнее слово Эберлинг выкрикнул по-русски.

Фридрих резко повернул голову; рука нырнула во внутренний карман за "стечкиным". Впрочем, стрелять пока, кажется, было преждевременно. Хайнц стоял перед блинной избушкой растерянный и злой, но непосредственная опасность ему, похоже, не угрожала. Власов быстро стрельнул глазами по сторонам – все еще не понимая, как и прочие свидетели происшествия, что произошло – и в два прыжка оказался рядом.

– В чем дело?

– Бумажник сперли! Прямо из кармана! Полез расплачиваться, и... Всегда знал, что с этими русскими...!

– Там было что-то важное? – быстро перебил Фридрих, подразумевая под этим что-либо секретное. Конечно, документы в бумажнике не носят, но, возможно, какая-нибудь карточка...

– Ничего, если для тебя не важны две тысячи марок, – огрызнулся Эберлинг. – То есть рублей, конечно...

Фридрих окидывал цепким взглядом толпу вокруг, в которой происходили волнообразные движения: любопытные проталкивались к месту происшествия, сообразительные, наоборот, пятились прочь, не желая иметь дело с полицией. Мог ли среди этих пятившихся быть и вор? Скорее всего, он был таков еще раньше...

– Ты уверен, что нам стоит вмешивать полицию? – тихо спросил Власов, но заливистая трель свистка уже не оставила выбора. Сквозь поспешно расступавшуюся толпу к ним с решительным видом направлялся русский страж порядка – усатый, слегка полноватый, лет под пятьдесят. Услышав первые же слова Эберлинга, он отдал по рации какое-то распоряжение, состоявшее главным образом из кодовых цифр, а затем обратился к потерпевшему:

– Давно?

– Да буквально только что! Несколько минут назад я платил за порцию блинов, сейчас вот хотел взять вторую, – эти блины, уже подготовленные продавщицей, сиротливо стыли на прилавке избушки, – полез в карман, и...

– Господа, прошу никого не расходиться! – громко выкрикнул полицейский. – Выход с фестивалая все равно уже перекрыт! Вы уверены, что бумажник украден? – вновь обратился он к Эберлингу. – Может, вы просто сунули его не в тот карман? Проверьте.

Фридрих оценил профессионализм. Лучше сначала организовать оцепление, а потом разбираться, не ложный ли вызов, чем из-за промедления упустить преступника.

– Уверен, проверял уже... – Эберлинг еще раз по очереди сунул руки в карманы куртки и брюк. – Вот здесь он лежал...

– Ты что же, держал бумажник в наружном кармане? – понял Фридрих. – Ну знаешь, это же азы – все важное только во внутренних, тем более в толпе...

– Да, в такой вот толчее они и работают, – подтвердил полицейский. – Смотрят, как кто покупает, куда потом кошелек кладет. И вынимают так ловко, что человек и не почувствует. Секунда-две – и ищи его свищи.Особенно иностранцев любят, те беспечнее и часто богаче. Совсем у мерзавцев совести нет, позорят нас перед заграницей...

– Да вот и я как-то расслабился, – оправдывался Хайнц. – Голова другим была занята, ну и сунул в карман на автомате...

– Где вы находились после того, как пользовались бумажником в последний раз? – спросил полицейский.

– Ели с другом блины вот за этим столиком.

– Как точно вы стояли?

– Вот так, – Хайнц занял прежнее место.

– А ваш друг?

– Напротив меня.

– Ага! – полицейский удовлетворенно повернулся к Власову. – Значит, вы должны были видеть вора.

– Ну, физически, наверное, видел, но не обратил внимания, – пожал плечами Власов. – Сами видите, тут вокруг постоянно народ, за спиной у Хайнца все время кто-то проходил... Хотя постойте. Какой-то тип его толкнул. Хайнц, помнишь?

– Ну да, я чуть было чай не пролил из-за него. Но я не почувствовал, чтобы он лез мне в карман.

– Ну ясное дело, – кивнул полицейский, – это у них классический отвлекающий прием... Если, как вы говорите, это было пару минут назад, возможно, он еще где-то здесь. Вы хорошо его запомнили? – это снова был вопрос Власову.

– Говорю же, нет. Я к нему не присматривался. Невысокий такой невзрачный тип... совершенно ничего примечательного...

– Но вы сможете его опознать? Мы, конечно, сейчас попробуем найти и других свидетелей, но боюсь – вы окажетесь единственным, кто видел момент кражи.

– Попробую, – обреченно вздохнул Власов. Вот ведь не было печали... На площади тысячи человек, если всех их осматривать и опрашивать... Впрочем, русская полиция, конечно, права, что взялась за дело так серьезно. Преступники не должны уходить от наказания, и карманники далеко не безобидны. Но как же это некстати... А может быть, как раз и кстати - ожгла новая мысль. Что, если это никакой не карманник? Что, если их пасли – и надеялись на более важный улов, чем бумажник с деньгами? Фридрих поспешно проверил собственные наружные карманы, хотя и знал, что он-то соблюдал технику безопасности, и у него вор мог поживиться разве что одноразовыми перчатками да носовым платком... Нет, и это на месте... А если, допустим, не украли, а наоборот – что-то подсунули? Он проинспектировал карманы, особенно пустые, более тщательно. Нет, кажется, ложная тревога... но провериться сканером все же не помешает. И не помешает все-таки отловить этого вора и выяснить, что он за птица.

Подошли еще трое полицейских – моложе по возрасту, но старше по званию, чем подоспевший первым патрульный (в том числе одна девушка). Один из них, с погонами поручика, сразу взял руководство процессом на себя.

– Ниночка, сними показания с потерпевшего – описание пропавшего, все как обычно; Алексеев, поможете опросить свидетелей здесь; Олег, а ты прогуляйся вокруг с господином...

– Власовым, – подсказал Фридрих.

– ... может, вам удастся заметить того типа.

И Фридрих в сопровождении долговязого Олега двинулся сквозь толпу, без особой надежды оглядываясь по сторонам. Разве мыслимо кого-то отыскать в этом столпотворении – особенно если видел его мельком один раз? Вдали от места происшествия блинное праздненство продолжалось, как ни в чем не бывало – здесь, очевидно, даже и не знали о краже и начавшемся расследовании, хотя пройдет еще несколько минут – и слух о том, что из фестивального городка никого не выпускают, дойдет и сюда. Хотя торговцы, пожалуй, в накладе не останутся – раз уж клиентам некуда уйти, они будут делать новые заказы...

Целленхёрер запел "Песню летчиков". Номер не высветился.

Олег покосился на Фридриха недовольно – мол, нельзя ли перенести звонок на более подходящее время, нам важно поймать вора по горячим следам – но Власов всем своим видом продемонстрировал, что этот звонок слишком важен, и нажал кнопку приема.

– Херр Фридрих Власов? – осведомились в трубке. Голос был молодой, незнакомый. Произношение пожалуй что русское.

– Я, – ответил Фридрих сразу на обоих языках.

– Я майор Шульгин из криминальной полиции, получил ваш номер от Никонова из Безопасности. Руковожу операцией по освобождению заложников. Трубка, которую вам дали бургские коллеги, у вас с собой?

– Да.

– Включите ее, пожалуйста, и наберите известный вам номер. Продолжим разговор через нее.

Логично, подумал Власов: тем самым он получит гарантию, что действительно говорит с полицейским.

– Как я понял, вы не будете лично участвовать? – продолжил Шульгин, когда они вновь соединились.

– К сожалению, нет, – ответил Фридрих, хотя сожаления не чувствовал.

– Что ж, мы были к этому готовы. Даже подобрали сотрудника, похожего на вас внешне. Не идеально, конечно, но с хорошим гримом и на расстоянии...

– Не думаю, что у Матиаса была возможность меня разглядеть.

– Мы тоже так считаем, но береженого... Он еще не звонил?

– Пока нет.

– Когда позвонит, скажите ему, что деньги собраны. Пусть рассказывает план обмена. Постарайтесь подольше продержать его на линии.

– Само собой.

О случившемся с Эберлингом Власов рассказывать не стал – чем тут мог помочь Шульгин? – и двинулся за Олегом дальше в обход блинных рядов. Как Фридрих и ожидал, заметной пользы от этого не было. Несколько раз он всматривался во вроде бы похожие неврзрачные лица, но всякий раз приходил к выводу – нет, не тот. Наконец, потратив уже, наверное, не меньше получаса, они вновь оказались возле павильона с так возмутившим Власова плакатом. Олег направился внутрь, и Фридриху ничего не оставалось, кроме как последовать за ним.

Все столики были заняты, но не за всеми ели – должно быть, несколько человек зашли сюда просто посидеть и погреться, когда убедились, что не могут выйти с фестиваля. В гудении голосов не чувствовалось ни страха, ни особого гнева; общее настроение, надо полагать, было – "власть опять создает проблемы простому человеку, ну да не в первый и не в последний раз". Несколько лиц обернулись в сторону вошедших. И среди них Фридрих увидел искомое.

Мужичонка сидел в дальнем углу. Страха он тоже не показывал. Но, приглядевшись, Власов окончательно пришел к выводу – тот самый, и сообщил об этом полицейскому.

Олег тут же надел пытавшемуся возражать подозреваемому наручники и, подрядив семейную пару с соседнего столика в понятые, на месте произвел обыск. Бумажника у задержанного не обнаружилось. Обнаружился потертый рыжик кошелек, содержавший наличность на общую сумму 147 рублей 30 копеек.

– Это ничего не значит, – констатировал Олег. – Времени, чтобы избавиться от украденного, было достаточно.

Задержанного отконвоировали на место преступления, где уже окончился опрос "свидетелей", среди которых, как и предсказывал немолодой Алексеев, не нашлось никого, кто в действительности что-то видел. Мужичонка клялся, что ни в чем не виноват и видит потерпевшего впервые. Тут как раз подоспел кинолог с собакой; большой серый пес тщательно обнюхал Эберлинга, затем подозреваемого и, после некоторых, сомнений, гавкнул, показывая, что контакт между этими людьми был. Задержанный признал, что, может, и толкнул нечаянно этого господина, в этакой толпе разве убережешься, но никакого бумажника в глаза не видел и вообще в жизни своей ничего не крал. Пока поручик отечески увещевал его облегчить вину добровольным признанием, а Власов подписывал свидетельские показания, кинолог со своим подопечным отправился обследовать урны и ящики для мусора на предмет выброшенного бумажника. Эти поиски увенчались успехом очень быстро: встав передними лапами на край ближайшей к месту преступления урны, пес опустил нос вниз и тут же уверенно залаял. Из кучи бумажных стаканчиков и скомканных салфеток был торжественно извлечен бумажник Хайнца – к сожалению, пустой.

– Ну правильно, – кивнул поручик, – это у них первое дело – сразу от улики избавиться... В последний раз по-хорошему спрашиваю – куда деньги дел?!

– Христом-богом, господин начальник, не брал я никаких денег, и бумажника не брал, приехал вот Москву на праздники посмотреть... – судя по документам, мужичонка был не местный, из Серпухова.

– Ниночка, пришел ответ из архива? Что там у нас на гражданина Нечипорука?

– Пришел, Игорь Витальевич. В молодости был условно осужден за драку, позже – неоднократный клиент вытрезвителя. По делам о кражах, однако, не проходил.

– Ну, все когда-то бывает в первый раз... Ладно, не хочешь по-хорошему – продолжим разговор в отделении. Херр Эберлинг, – поручик повернулся к Хайнцу, – от лица московской криминальной полиции примите извинение за испорченный праздник. Не беспокойтесь, этот рано или поздно расколется. Скорее всего, он передал деньги сообщнику, хотя мог со страху и в какую-нибудь щель засунуть... Как выясним, мы вам позвоним. Бумажник пока вернуть не можем, сами понимаете – вещдок.

– Понимаю, – вздохнул Хайнц. Спустя несколько минут они с Фридрихом, наконец, вышли с фестивальной территории. Людей уже начали выпускать – на всякий случай по одному, мимо все той же служебной собаки.

– М-да, история... – пробормотал Власов. – Может, это все же не он?

– Мне-то откуда знать, – пожал плечами Эберлинг. – Ты видел, чтобы кто-нибудь еще за моей спиной задерживался?

– Говорю же – не присматривался. Гарантировать не могу.

– Ну, может, песик и еще кого унюхает.

– Во всяком случае, на агента ДГБ этот тип не похож.

– Да, я тоже об этом думал. Хотя как знать. Первый признак такого агента – он не похож на агента. Незапоминающаяся внешность – как раз необходимое качество...

– У тебя точно не было ничего, за чем он мог охотиться?

– Можешь не беспокоиться. Если нашим русским друзьям что и досталось, то только деньги.

– Слушай, ты же сейчас, получается, вообще без копейки? Давай я тебе одолжу.

– Зайду в банк и сниму со счета. Ах черт, сегодня ж, небось, и банки не работают... Да, пожалуй, полсотни до понедельника мне не помешают.

Фридрих порылся в собственном бумажнике.

– Возьми сто на всякий случай... Что дальше делать будем?

– Перейдем сейчас по мосту и пойдем направо, глянем на Крымскую набережную и Парк Чехова. А на Крымском валу уже можно сесть на городской транспорт.

– Что-то мне разонравилась эта идея. Сомневаюсь, что мы увидим на этих набережных что-то, интересное для террориста.

– Ну, из центра нам все равно иначе как пешком не выбраться. А думать и обсуждать лучшие идеи можно и на ходу.

– Можно, в принципе, сесть в подземку.

– Да, но мне шеф велел все время быть на связи, а там сигнал ловится далеко не везде.

– Ты прав, мне тоже... Ладно, пошли.

Они прошли по Большому Москворецкому мосту, украшенному наконец-то полным набором флагов, включая лихтенштайновский; Фридрих попытался было свернуть за мостом направо, но Хайнц напомнил ему, что они на острове, и надо пересечь еще Водоотводный канал. На мосту через канал целленхёрер Власова вновь подал голос.

Распозналась лишь одна цифра номера. Самодельный антиопределитель.

– Привет, Фриц, – сказал Спаде. – Достал деньги?

Власов, уже вытащивший полицейскую трубку, тут же нажал нужную кнопку.

– Да. Сто пятьдесят тысяч, как договаривались.

– Вот видишь – можешь, когда захочешь! Клади в сумку на молнии, и через пятьдесят минут ты должен быть с ней на Курском вокзале.

– Я сейчас на другом конце Москвы, – соврал Власов. – Мне нужно больше времени, чтобы добраться. И у меня нет сумки на молнии.

– Захочешь – успеешь. А сумки прямо на вокзале продают.

– Слушай, Матиас, мы договаривались к 17:00, а сейчас только три!

– Мы договаривались, что к семнадцати деньги будут уже у меня! – рявкнул бандит. – Так что не трать время на споры!

– Ладно, – вздохнул Фридрих. – Где именно на Курском?

– А ты не мельтеши раньше времени. И трубку не занимай. Приедешь – узнаешь, – в трубке зазвучали гудки.

Почти сразу же зазвонил полицейский целленхёрер.

– Он не так глуп, – констатировал Шульгин. – Хоть он и считает вас преступником, но действует так, как действовал бы, требуя выкуп у полиции. Очевидно, на каждом этапе будет передавать новые инструкции по телефону, заставляя вас, ну, в смысле, нашего человека, перемещаться в новые места за минимальное время, чтобы исключить подготовку засады.

– Но звонить-то он будет не вашему человеку, а мне, – заметил Фридрих.

– Вы, главное, своевременно включайте эту трубку на передачу.

– Все равно получится задержка. Сами понимаете, я не могу включать передачу в момент звонка – мне могут звонить и совсем другие люди, – "чьи сообщения совсем не предназначены для ушей крипо", достроил Власов фразу мысленно; Шульгин, без сомнения, тоже это понял. – Значит, сначала мне нужно будет убедиться, что это Спаде. И, если он или его люди будут наблюдать за вашим человеком, то могут заметить, что тот взял трубку позже ответа на звонок...

– Ну а что поделать, вы же не согласились доставить выкуп лично или поставить телефон на прослушку! – хотя полицейский и понимал, что Власов не обязан был это делать, в его голосе все же обозначилось раздражение.

– Да, конечно. Сам знаю – не стоит учить профессионала делать его работу. И все-таки позвольте еще вопрос – вы уверены, что сможете его взять, если он явится за деньгами не сам, а пришлет кого-то?

– Он придет сам, – отрезал майор. – Сто пятьдесят тысяч – немаленькая сумма, никому из своих он ее не доверит. Тем более, сейчас его фанду в тяжелом положении, что не лучшим образом отражается на лояльности, у бандитов и без того невысокой.

– Операция против Спаде? – спросил Эберлинг, когда Власов убрал обе трубки.

– Да.

– Все-таки, может быть, зря ты не согласился участвовать. Я не уверен, что русская полиция сработает, как надо. А эта Галле, возможно, последняя ниточка. Она знала про визит Ламберта.

– Слышала краем уха от Фишера, не более чем. Я уже выяснил у нее все, что она могла рассказать.

– Но она не просто знала, что некто важный летит в Москву. Она знала, что здесь произойдет какая-то сенсация...

– Сам визит такого деятеля в Москву – это уже сенсация. В любом случае, мне запретил Мюллер. Кстати говоря, а почему бы тебе не попытаться связаться с Ламбертом? Может быть, он все-таки согласиться выслушать старого знакомого?

– Я тебе уже говорил – ему нет до меня никакого дела. И уж если он задумал какую-то политическую комбинацию, то не стал бы слушать даже моего деда, если бы тот был еще жив. И если даже представить, что мне позволили бы переговорить с ним напрямую – это только ухудшило бы ситуацию. Если визит скрывали даже от Мюллера, значит, Клаус, мягко говоря, не очень доверяет нашей с тобой конторе.

– Пожалуй...

Беседуя таким образом, но так и не придя ни к каким практически полезным выводам, они, наконец, дошли до Крымской набережной. Гигантское чучело зимы было заметно издали; оно, обряженное в яркие аляповатые тряпки, казалось целиком сплетенным из пучков соломы, но на самом деле внутри, конечно, был деревянный каркас. Фридриху стало неуютно от этого зрелища; вспомнился американский фильм, где в подобном чучеле заживо сожгли главного героя, полицейского, явившегося спасать собственную дочь. А в итоге она-то, воспитанная сектантами, и поднесла факел... Политуправление охотно санкционировало закупку таких фильмов, равно как и гангстерских боевиков: пусть зрители Райха видят, какой в Америке мрак и ужас. Вот только сами американцы отнюдь не считают, что снимают компромат на себя, они считают денежки да радуются... Нет, конечно, никаких людей здесь завтра жечь не будут, но если напихать в чучело взрывчатки – рванет так, что мало не покажется.

Подойти к самому чучелу оказалось невозможным – пространство вокруг было огорожено проволочной сеткой, вдоль которой прогуливались скучающие полицейские. Фридрих предъявил удостоверение и поинтересовался, насколько безопасно запланированное мероприятие. Ему с ленцой и неохотой – мол, ты нам не начальство – поведали, что процедура отработана годами и поводов для опасений нет. Сетка и охрана нужны, главным образом, чтобы в чучело не забрались ребятишки, но, разумеется, и взрослым злоумышленникам ничего туда подложить не удастся. Начинавшася на безопасном расстоянии от места будущего аутодафе и уходящая двумя рядами вглубь парка выставка ледяных скульптур опасений тем более не внушала; Власов лишь обратил внимание на эклектичность тематики – патриотические свастики, орлы и даже ледяной PzKpfw IV в натуральную величину (в варианте с короткой пушкой) соседствовали с лешими, русалками и прочей нечистью из славянского фольклора. Может ли Ламберт заявиться смотреть на эти художества? Вот уж вряд ли.

– Куда он точно пойдет, так это вечером в Большой театр, – заметил Эберлинг, с которым Фридрих поделился этой мыслью. – Русские таскают туда всех высоких гостей в обязательном порядке. Говорят, некоторые из наших шишек уже видели "Лебединое озеро" по пять раз.

– Что, и завтра в программе тоже оно? Могли бы, в честь праздников, дать ну хотя бы Вагнера.

– Ехать из Берлина в Москву за Вагнером так же глупо, как ехать из Москвы в Берлин за Чайковским, – возразил Хайнц.

– В любом случае театр – неплохое место для покушения, – обеспокоенно заметил Власов.

– Непроверенных людей в зале не будет. Нам с тобой, например, билеты не продадут. Русские многому научились с тех пор, как 80 лет назад у них в театре застрелили премьер-министра. Впрочем, и то убийство, как говорят, стало возможно лишь при попустительстве властей.

– Вот именно.

Фридрих решил проверить и дозвонился сперва до справочной (что оказалось непросто), а потом, узнав нужный номер – до кассы Большого театра. Ему вежливо ответили, что все билеты на завтра забронированы и в свободную продажу бронь поступать не будет.

Давали, кстати, все-таки Вагнера. Последние четыре вечера праздничной недели – четыре части "Кольца". Стало быть, завтра будет "Гибель богов".

Друзья поднялись на Крымский мост и некоторое время рассматривали оттуда Парк Чехова, где по заснеженным дорожкам под звон бубенцов петляли между павильонами и аттракционами русские тройки (а также и сани поскромнее, запряженные одной лошадью), но идею идти внутрь Власов решительно отверг как бесполезную, и они вернулись назад на Крымский вал, вновь перейдя улицу и остановившись на троллейбусной остановке. Через пару минут подошел троллейбус; несмотря на весеннюю погоду, Фридрих был рад оказаться в теплом салоне и опуститься на мягкое сиденье (нога все-таки начала давать о себе знать).

Поездка, однако, оказалась короче, чем ожидалось. Посреди Смоленского бульвара троллейбус встал – вдали от остановок и не открывая двери. Машины слева, однако, продолжали проезжать, так что общей пробки не было.

– Что там? – недовольно спросил Власов у сидевшего возле окна Хайнца. Тот, прижавшись щекой к холодному стеклу, попытался разглядеть, что творится впереди:

– Кажется, затор какой-то. Перед нами еще один троллейбус стоит, и еще впереди рога виднеются. Наверное, какой-то один сломался, а остальные его объехать не могут. Вечная беда троллейбусов и трамваев.

– Да уж... Автобусы здесь, как я понимаю, не ходят?

– Их в Москве вообще немного, а со временем хотят весь муниципальный траснпорт на провода перевести. Сам знаешь, с нефтью в России негусто, зато с электричеством хорошо.

Да, машинально подумал Власов, помимо гидроэлектростанций, которые так любили большевики – еще и целый пояс атомных, построенных дойчами. Персонал там тоже был исключительно дойчский, а энергия шла на нужды как России, так и других стран Райхсраума. Официально это, разумеется, считалось даром Германии братскому арийскому народу. Неофициально – платой за то, чтобы Россия не развивала собственную ядерную отрасль. Атлантистские "зеленые" и их русские подпевалы, естественно, вопили, что Райх превратил Россию в свою ядерную заложницу и договаривались даже до того, что в случае нелояльности в Берлине нажмут секретную кнопку, и все эти АЭС взлетят на воздух – ну это уже, понятно, было чистой клиникой...

Зазвонил целленхёрер. Доставая обе трубки, Фридрих бросил взгляд на часы – кажется, Спаде расщедрился и даже подарил ему пару минут. Впрочем, эта щедрость тут же нашла объяснение:

– Приехал? Беги на третью платформу и прыгай в третий вагон от конца. Быстро – электричка отходит через две минуты!

– Я же не успею взять билет!

– Ничего, если что, штраф заплатишь. Только не говори, что денег не осталось, – хохотнул дуфан, – ты мне еще 350 штук должен, не забывай! – в трубке запиликали гудки.

Фридрих на всякий случай повторил инструкцию в полицейский целленхёрер. Про себя он меж тем подумал – ну ясно, Спаде прикажет выбросить сумку с деньгами на ходу в определенном месте... не на глазах у других пассажиров, конечно, но, наверное, это электричка повышенной комфортности, с туалетными кабинками. Что ж, будем надеяться, что полиция готова и к такому варианту. Водитель меж тем, оценив, что затор надолго, открыл переднюю дверь. Нетерпеливые потянулись к выходу, терпеливые (и знающие, что другой транспорт по Садовому кольцу все равно не ходит) остались сидеть. Власов поначалу выбрал сторону вторых, но через несколько минут решительно поднялся (тем более что тепло через открытую дверь все равно улетучилось).

– Пойдем, что ли. Тут вроде недалеко уже.

– Ну пошли, – согласился Хайнц без особого энтузиазма.

Когда они уже подходили к Новому Арбату, подал голос целленхёрер Эберлинга. Некоторое время Хайнц молча слушал, затем велел "о новостях сразу докладывать" и повернул довольное лицо к Власову.

– Ну наконец-то хорошая новость! Похоже, на след Зайна все-таки вышли!

– Здесь, в Москве?

– Ну, мы ведь уже в этом не сомневались? Раз Ламберт летит сюда, все сходится... Представь, эта затея с соцработниками в конце концов все же дала результат. Пока информация еще нуждается в уточнении и проверке, но, надеюсь, сегодня мы его возьмем! Уфф, гора с плеч. Я уже боялся, что мы не уложимся...

"Гуревич упустил свой шанс, – подумал Власов. – Ну, оно и к лучшему." Вслух он, однако, сказал:

– Знаешь, есть такая русская пословица – "не говори "гоп", пока не перепрыгнешь"...

– Ты прав, конечно. Но будем надеяться – на сей раз не сорвется.

– Я могу чем-то помочь?

– Пока нет. Дам знать, если что.

Вскоре они расстались – Эберлинг сел в оставленную на подъезде к Новому Арбату машину, а Власов пошел в свой Трубниковский. Фридрих испытывал странное чувство. С одной стороны, если Зайна возьмут, теракт, очевидно, будет сорван – а после допросов потянутся нити и к его организаторам. Так что можно, вроде бы, просто расслабиться. С другой стороны – его собственное расследование так и не привело к конкретным результатам. Он по-прежнему не знает, кто убил Вебера и почему. И ведь теоретически может оказаться, что Мюллер был прав, заставив его и Хайнца работать автономно, и Зайн и смерть Вебера – это действительно две разных темы. Вряд ли совсем уж никак не связанных, но...

Он думал об этом, подперев голову руками перед включенным нотицблоком. Затем вновь принялся рассматривать свою схему с овалами и стрелками. Его не покидало ощущение, что он упускает что-то совсем простое. Что-то, возможно, давно ему известное, но на тот момент не привлекшее внимание... Хотя, конечно, это могло быть и ложное чувство, возможно даже (с неловкостью признал Фридрих) – порожденное завистью к успеху друга...

Запел целленхёрер. Власов уже привычным движением достал обе трубки.

Но это был не Спаде. Это оказалась Берта Соломоновна.