Текст книги "Юбер аллес (бета-версия)"

Автор книги: Юрий Нестеренко

Соавторы: Михаил Харитонов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 86 страниц)

– Просто я не разбираюсь в таких вещах...

– Вы только что говорили, что проверяли его по своим каналам. Вряд ли вы забыли его звание.

– Я же сказала, что я в этом не разбираюсь! Проверяли мои друзья из газеты. Ну хорошо, пусть будет генерал. Да, точно, генерал. Я вспомнила.

– Какого рода войск?

– Не помню... Это всё неважно. Кажется, что-то связанное с танками. Не помню. Власов, если вы будете меня перебивать своими вопросами, мы не закончим до утра.

– Извините, – Фридрих пошёл на попятную, – просто я сам долго служил в армии, и меня заинтересовала эта тема...

– Вы служили? Вот откуда у вас такие взгляды... А почему вы оставили службу?

– По состоянию здоровья, – Власов решил воспользоваться случаем, чтобы слегка простроить свою легенду. – Я отдал службе двадцать лет жизни, а потом оказался за бортом. К счастью, мне удалось устроиться в "Мессершмит".

– С вами плохо обошлись, – безапелляционно заявила фрау Галле. – Вы двадцать лет служили этому государству, а потом вас выкинули, как использованную вещь.

– Почему же? Если деталь механизма служила двадцать лет и истёрлась, её нужно заменить. А не оставлять на том же месте, на основании того, что она служила двадцать лет.

– Человек – не деталь механизма, – заявила журналистка. – Он – образ и подобие божье.

– Вы верующая? – заинтересовался Власов.

Госпожа Франциска Галле беспомощно пожала плечами.

– Не знаю... Наверное, нет. Но всё-таки ведь там что-то такое есть? Я имею в виду... ну, не бога. Скорее, судьбу, или что-то в этом роде... Иногда я чувствую, как меня ведёт судьба. Вот и сейчас... Но дело не в этом. Даже если не верить в бога, надо верить в человека. Я верю в человека.

– Как в образ божий?

– Да! Если даже нет бога... ну, того бога... то, значит, бог – это лучшее в человеке. Его любовь к жизни, стремление к свободе, счастью... но вы меня, наверное, не понимаете.

– Не понимаю, – пожал плечами Власов. – По-моему, это просто слова. Я уже сказал, человека отличает от животного только способность мыслить. Что и позволило человеку стать доминирующим видом на Земле. Большинство людей, правда, пользуются этой способностью довольно редко, зато они могут подчиняться чужому разуму, в случае нехватки своего. То есть быть деталью какого-нибудь механизма.

– Значит, вам не хватало своего разума? – позволила себе шпильку Франциска.

– Напротив, мой разум нашел достойное применение и на прежней, и на новой работе, – спокойно возразил Фридрих. – Военные – отнюдь не тупые солдафоны, какими их изображают либеральные газетки. В современной войне мозги значат куда больше, чем строевая подготовка. И, на мой взгляд, быть деталью хорошо сделанного и полезного механизма куда лучше, чем быть частью механизмов слепой и безмозглой природы.

Официант принёс бокал с белой жидкостью.

– Вы всё время унижаете величие человека, – сказала журналистка, одним глотком осушив полбокала. – Каждый человек – это Вселенная!

– Вернемся лучше от космогонии к земным проблемам, – решительно произнес Фридрих. – Итак, вы получили письмо от отца своего мужа. Что вы ему ответили? В письме был обратный адрес?

– Там был адрес абонентского ящика на варшавской почте. Я ему отправила письмо по этому адресу. Написала всё как есть. И про Жоржа, и про проблемы в наших отношениях... Он мне ответил. Интересовался, есть ли у Жоржа дети, и если да, то от кого и где они проживают. Я ему объяснила про Микки, что это наш единственный сын. Кажется, у Жоржа не было других детей. По крайней мене мне он никогда не говорил о других детях... Он опять ответил. Вроде как обрадовался, что у него есть внук, и этот внук дойч, родившийся в Райхе. Он написал по этому поводу: "пусть и вопреки собственным желаниям и намерениям, я всё же породил жизнеспособное потомство". И ещё что-то про волю Провидения, я не поняла... Но не в этом дело. В общем, этот человек хочет сделать Микки своим наследником. Поэтому я здесь.

– Всё это очень странно. Почему бы ему не связаться со своим сыном и не сделать наследником его?

– Я спрашивала. Потому что он наполовину француз. А Микки всё-таки родился в Райхе, и в нём три четверти дойчской крови. Ему это почему-то важно.

– Ну, положим, не три четверти. Вы же не стали рассказывать этому человеку о своём происхождении, не так ли?

– Какое это имеет значение? Для меня – никакого, – с вызовом заявила фрау Галле.

– Ну, допустим. Всё равно не понимаю. Некий богатый незнакомец желает завещать вашему сыну деньги. Такие вещи делаются через суд.

– Нет, тут всё гораздо запутаннее. Он поставил условия. Во-первых, прилететь сюда, в Москву, и встретиться с ним. Лично.

– Почему в Москву? Разве он живёт в России?

– Н-нет, – лицо женщины смялось. – Наверное, всё-таки нет. Просто он поставил такое условие: встретиться в Москве. И привезти с собой моего сына... то есть его внука. Он хотел посмотреть на него, прежде чем принимать окончательное решение.

– Боюсь, что знакомство с Микки не доставит ему радости, – усмехнулся Власов. – Судя по тому, что я услышал, этот ваш таинственный незнакомец верит в расовую теорию хитлеровских времён. В ту пору евгенические законы были жестче, и такие, как Микки, считались дегенератами.

– Вот за это я особенно ненавижу нацизм, – гневно блеснула очами фрау Галле.

– И напрасно. Если бы это был чужой ребёнок, вы бы согласились с подобной оценкой.

– Я не намерена обсуждать своего сына в таком тоне!.. В общем, я бы заставила Микки вести себя как нужно, – без уверенности в голосе сказала госпожа Галле. – Поговорила бы с ним... В конце концов, я всё это делаю ради него. Ради его будущего. Он ведь совершенно не приспособлен к жизни в Райхе.

– Вы хотите сказать, что на Западе ему будет лучше?

– Я этого не говорила... Но всё-таки, наверное, да. У нас в Райхе не любят тех, кто чем-то выделяются... необычных... не таких как все. Понимаете?

– Нет, не понимаю. Насколько мне известно, в Райхе ценят тех, кто чем-либо выделяются в положительную сторону. И не ценят глупцов, преступников, наркоманов, и прочий человеческий шлак. В вашем Микки нет ничего необыкновенного. Он просто-напросто дурно воспитанный, неумный, неприятный ребёнок, к тому же не вполне здоровый психически. Возможно, он справился бы со своими проблемами, если бы не вы.

– Да как вы смеете! – на этот раз фрау Галле и в самом деле была возмущена. – Вы просто не знаете, о чём говорите. Наверное, у вас нет детей, иначе бы вы не рассуждали с таким апломбом! Вы даже не можете себе представить, чего мне стоил Микки! Что я пережила ради него! На какие жертвы шла! Вам не понять...

– Отчего же. Я всё понимаю. Материнский инстинкт и все такое. Хотя, на самом деле, у высших животных, включая человека, это не инстинкт, а социальное научение. Вы в курсе, что самки обезьян, особенно выращенные в неволе, нередко бросают своих детенышей? А это невозможно, будь материнское поведение инстинктивным. Их просто не научили старшие сородичи...

– Причем тут обезьяны?!

– Притом, что нет принципиальной разницы. В данном аспекте. Точнее говоря, есть – у обезьян это все-таки более рационально устроено. Их материнские чувства рассчитаны на десяток детенышей, из которых до фертильного возраста доживут двое-трое. Для них вполне нормально, что большинство пойдет в отбраковку. Но материнская любовь, зацикленная на одном-единственном, да притом явно неудачном ребёнке, превращается в нечто уродливое...

– Опять вы сравниваете людей с животными! Вы никак не хотите понять, что люди – это люди!

– Сравнение человека с животным мне кажется более продуктивным и адекватным, чем его же сравнение со Вселенной. Например, тело человека – это тело животного. Вы ведь не считаете унижением своего достоинства колоть себе свиной инсулин?

– Причём тут тело? Я говорю о человеческих ценностях...

– Которые детерминированы в основном биологией и психологией. Плюс различными морально-религиозными догмами, принимаемыми столь же бездумно, как зверь принимает образ поведения, навязанный дрессировщиком. Во всяком случае, ваши отношения с сыном далеки от идеалов чистого разума.

– Не понимаю, почему я сижу здесь и выслушиваю от вас все эти гадости!

– Вероятно, потому, что у вас нет выбора. Ибо дед Микки – если он и в самом деле тот человек, за которого себя выдаёт – скажет вам то же самое. Только в более резкой форме. Вы ведь и сами это понимаете, не так ли?

– Микки будет паинькой, – повторила фрау Галле. – В конце концов, его можно купить. Ради некоторых вещей он готов изображать пай-мальчика... какое-то время. Я не поскуплюсь. Я пообещаю ему всё что угодно, лишь бы он угодил дедушке.

– Вот как? Неужели наследство так велико?

– Н-ну, как бы... – процедила сквозь зубы женщина. – У этого человека есть деньги, хотя и не очень большие. Но тут дело не только в деньгах. Не знаю, стоит ли об этом рассказывать... – Франциска замялась.

– Если уж начали говорить, то говорите всё, – поощрил её Фридрих. – Только не надо ничего придумывать.

– У него есть одна вещь, которая представляет большую ценность, – нехотя призналась журналистка. – Он хотел передать её лично мне в руки. Это очень дорогая вещь. Если её продать, можно получить много денег. И не только денег, но и... нет, ничего не буду говорить, иначе проболтаюсь. В общем, для меня это очень важно.

– Что это такое?

– Простите, Фридрих. Этого я вам сказать не могу.

– Почему?

– Потому что вы меня не одобрите. И не хочу рисковать вашим ко мне отношением.

– Я человек достаточно широких взглядов, и могу понять всё. Кроме того, что наносит ущерб моим личным интересам и интересам Райха, – Власов сказал это, почти не кривя душой. Внезапный переход от возмущения к кокетству он, конечно, заметил, но демонстративно проигнорировал. Чего-то в этом роде он ожидал. Эта женщина остро нуждалась в помощи, иначе не стала бы выслушивать и половины из его тезисов. Сейчас, очевидно, начнется фронтальное наступление...

– Ну вот, так я и знала... А что, если мы понимаем интересы вашего возлюбленного Райха по-разному? Я, например, считаю себя патриоткой. Настоящей патриоткой. Но интересы своей страны я понимаю иначе, чем какой-нибудь замшелый нацист. Хотя, как я уже говорила, мы здесь стоим на разных позициях... Зато я убеждена, что эти различия не должно влиять на человеческие отношения. Политика – это одно, а люди, живые люди, с их чувствами – это другое. Вот как мы с вами. Антиподы по убеждениям. Вы – национал-социалист, верный сын партии и истинный ариец. А я либералка, и к тому же наполовину юде. Но сейчас мы сидим рядом – одни, ночью, в чужом городе, и разговариваем по-дружески. И сейчас вы, Фридрих, – журналистка добавила в голос нужное рассчитанное количество мёда, – для меня самый близкий человек на тысячи километров вокруг... Помогите мне, прошу вас!

Она искательно взглянула на мужчину, ища поддержки. В её глазах были мольба и обещание.

Власов выдержал паузу, изображая на лице недовольство навязываемой ролью.

– У меня есть свои дела в России, – проворчал он. – Но я подумаю, что можно сделать для вас.

В глазах журналистки блеснуло характерное женское торжество: самец заловлен, самец повержен, самец ещё изображает сопротивление и пытается ставить условия, но отныне он будет делать то, что хочет женщина.

Фридрих в который раз подумал, что самки удивительно предсказуемы.

– Мне нужно найти этого человека, деда Микки, – заговорила Франциска деловым тоном. – Он должен был встретить меня в аэропорту, но эта дурацкая ситуация с наркотиками... Теперь я не знаю, как его искать.

– Вы можете написать ему по тому же польскому адресу, – посоветовал Власов, – и объяснить ситуацию.

– Нет, это исключено, – нервно дёрнулась фрау Галле, – у меня нет времени ждать письма. К тому же он собирался ликвидировать абонентский ящик. Вы не понимаете... Он очень подозрительный... Ему есть чего бояться. Тут разные обстоятельства... Всё из-за этой вещи.

– Всё-таки, что это за вещь, из-за которой вы так дрожите? Это что-то запрещённое?

– Да нет же! Вы, наверное, воображаете себе невесть что... Ну хорошо, я скажу. Это книга. Очень редкая книга. Вы довольны?

– Очень интересно. И сколько же она может стоить?

– Триста тысяч долларов, – мечтательно произнесла женщина, и тут же прикусила язык. – По крайней мере, один покупатель вроде бы даёт столько. Смотря что... смотря в каком состоянии книга.

Власов испытал очень странное чувство: он был уверен, что женщина не лжёт, или почти не лжёт – и всё-таки каким-то образом обманывает.

– Вы назвали сумму в долларах, – он решил зайти с этой стороны. – Вы собираетесь продать этот раритет на Запад? И у вас есть покупатель?

– Если вам это интересно... да, есть. И не один. Как вы понимаете, всё остальное – коммерческая тайна. Если я уж вам доверила свой секрет... но, кажется, вы не из тех, кто покушается на чужие кошельки. Вы ведь настоящий национал-социалист, правда?

– Теперь это кажется вам достоинством? – не удержался Власов. – Ну хорошо. Объясните мне, какой помощи вы от меня ждёте.

– Не столько помощи, сколько... Не знаю, как это сказать. Искать этого человека я буду сама. Я знаю его имя и кое-какие дополнительные сведения. Я также знаю людей, которые мне помогут в поисках. Но мне нужна поддержка... помощь... защита, – последнее слово она выдавила из себя с трудом.

– Защита от тех хороших людей, которые вам будут помогать? – прищурился Власов.

– Это же Россия! Я здесь никого не знаю лично. Мне дали несколько адресов и аншрифтов наших единомышленников здесь. Но я с ними не знакома. И не особенно доверяю этим людям. А вы меня вытащили из русской тюрьмы. Значит, у вас есть какие-то связи и возможности.

– Не стоит их преувеличивать, – пробурчал Фридрих.

– Но они есть. Если со мной что-то случится, вы сможете меня вытащить? Из... из какой-нибудь опасной ситуации?

– Это зависит от ситуации, – бросил Власов ожидаемую фразу. – Честно говоря, сам не понимаю, почему я трачу на вас своё время...

"Потому что ты уже поверил, будто я лёгкая добыча. Все мужчины одинаковы", – прочёл Фридрих в глазах женщины.

– Так вы мне поможете, Фридрих? Я так и знала, – она сладко, неискренне улыбнулась. – Я позвоню вам завтра. Дайте мне свой номер. У вас есть целленхёрер? Что я говорю, конечно, есть, вы же деловой человек...

Власов продиктовал ей один из дополнительных номеров, звонки с которого автоматически пересылались ему. Фрау Галле записала его номер в свой аппаратик. Собственный номер она ему не предложила, а он не стал настаивать: было и без того понятно, что журналистка ему позвонит.

– А теперь я пойду прилягу, – журналистка привстала, собираясь уходить. Разумеется, она даже и не подумала оставить на столике деньги для официанта. – Не провожайте меня, – на всякий случай добавила Франциска. "Я ещё не готова, жди" – просигналила она взглядом.

– Подождите, – остановил её Власов. – Мы ещё не всё обговорили.

Женщина недовольно посмотрела на него, но села.

– Мои условия таковы, – начал Фридрих. – У меня есть дела, которые должны быть сделаны в любом случае. Поэтому много времени уделять вам я не смогу. Но если вы и в самом деле чего-то опасаетесь, договоримся о следующем. Во-первых, вы будете каждый день звонить мне и сообщать о своих ближайших планах. Где вы находитесь, куда направляетесь, а главное – к кому и зачем. Если что-то случится, я не должен тратить лишнее время на то, чтобы искать вас по всей Москве... или по всей России. Это большая, чужая и опасная страна...

– Но вы же здесь свой? – Франциска заискивающе наклонила голову. – Вы ведь наполовину русский, бывали здесь и всё знаете?

– Не совсем так. Я хорошо знаю эту страну – из Берлина. Наше дело тесно связано с некоторыми российскими компаниями. Но вообще-то я здесь впервые.

– Вот как... – казалось, журналистка была разочарована. – Откуда же тогда связи и знакомства?

– Я знаю многих больших людей отсюда – поскольку встречался с ними у нас. Но и только. В связи с этим у меня есть второе условие. Одна из моих задач – налаживание контактов. Возможно, мне понадобятся сведения о тех или иных людях, или даже личное знакомство. Ваши друзья здесь могут оказаться полезными...

– У меня нет здесь друзей как таковых, – заюлила фрау Галле, – у меня есть несколько телефонов, по которым я могу обратиться... К тому же это всё очень специфические люди... люди с убеждениями, – добавила она, не уточняя, о каких убеждениях идёт речь. – Вряд ли вам они понравятся.

– Я же не собираюсь обзаводиться друзьями. Речь идёт о том, что мне могут понадобиться какие-то связи, которые на моём уровне завести сложно, – он наградил женщину тяжёлым взглядом.

– Ну, допустим... – условия журналистке явно не понравились, но Власов не оставлял ей выбора. – Если это всё, то я могу идти? Я устала и хочу спать.

– Да, пожалуйста. Мне тоже пора. Одну минуту, я помогу вам, – Власов встал и начал искать глазами пальто собеседницы.

Та поймала его взгляд и усмехнулась.

– Не волнуйтесь, я оставила вещи в гардеробе... Провожать меня до номера не надо, – повторила она. Ну, до завтра.

Она торопливо проскользнула мимо него – видимо, опасаясь, что он попытается её обнять или поцеловать на прощание – и скрылась в дверях.

Власов ещё немного посидел за столиком, размышляя, хочет ли он здесь ужинать. Решил, что нет, и попросил чай и счёт.

Счёт принесли первым. Самым дорогим в списке оказалось мороженое Микки. Власов только усмехнулся: на фоне тех трат, которые он сегодня себе уже позволил, эти расходы казались ничтожными. С другой стороны, за эти деньги плюс немного внимания он получил довольно неплохой приз: фрау Галле, при правильном с ней обращении, может стать пропуском в те круги, куда ему, Власову, так просто не попасть. Это нужно использовать...

Что касается рассказанной ей истории... Судя по всему, в главном фрау Галле не лгала: ей и в самом деле нужно найти какого-то человека, причём быстро и скрытно. Ни своим коллегам в Берлине, ни тем более местным контактам она откровенно не доверяла. И, похоже, история с наркотиками и в самом деле оказалась для неё роковой неожиданностью, а не заранее разыгранным спектаклем... Кстати, уж не муженек ли это подстроил? Такому, как он, наверное, не очень сложно достать штрик. А способ избавиться от постылой супруги вполне остроумный. Не очень приятный, конечно, чреватый обыском в доме и парой допросов на предмет возможного соучастия – однако это лучше и бракоразводного процесса с необходимостью платить потом алименты, и риска сесть в тюрьму за убийство. Вот ведь как все просто может оказаться, и никакой политики... Впрочем, не стоит забывать, что у этой дамочки есть ещё и журналистское задание в Москве, о котором она ловко умолчала. Но, тем не менее, история с неожиданно обнаружившимся дедушкой и наследством, несмотря на некоторые странности, кажется не столь уж неправдоподобной. По крайней мере, она хорошо объясняет, зачем ей понадобилось брать с собой в Москву сына. Хотя всё, что она рассказала о предполагаемом дедушке – неумелая ложь. Фридрих был более чем уверен, что никаким генералом Панцерваффе здесь и не пахнет...

Подали чай. Власов отхлебнул и поморщился: это оказалась дешёвая дрянь, заваренная из пакетика. Всё же он сделал ещё два глотка, прежде чем окончательно отставить чашку.

Что там было ещё? Подозрительный способ переписки через варшавский почтамт с обязательной отсылкой писем назад. Можно, конечно, было просто попросить получательницу, чтобы она уничтожала письма – но их автор, похоже, не очень-то доверял её аккуратности... Да, именно её аккуратности, решил Власов. Женоненавистник? Скорее, реалист... Варшавский почтамт. Что ж, место для анонимной ячейки выбрано очень точно, учитывая политические реалии... Ещё эта книга. Ну, допустим, предполагаемый благодетель и в самом деле преподнесёт фрау Галле какое-то редкое коллекционное издание. Допустим даже, что она сможет его вывезти на Запад. Кстати, вывести что-то ценное из Москвы сейчас куда проще, чем из Берлина, возможно поэтому встреча назначена в Москве? Не исключено, хотя Варшава в этом смысле удобнее, да и письма шли через Варшаву... Непонятно, но оставим это на потом. Но всё-таки тут что-то не так. Да и сумма какая-то слишком уж запредельная. Неужели и в самом деле триста тысяч долларов? Да, похоже на то... Но ведь было ещё что-то, какая-то проговорка, маленькая неловкость в речи...

Двери распахнулись, и в зал ввалилась нетрезвая женщина. Власов с трудом узнал в ней "супругу господина Курца".

Тут же появился охранник и попытался загородить ей дорогу.

– Я зза-регистри... я тут живу! – возмущённо закричала женщина на плохом русском. – П-пустите м-м-меня, я хочу п-п-поуууу...

Охранник, не тратя слов, вытолкнул пьяненькую бабёнку в коридор. Власов решил, что в "Берлине" ему делать больше нечего, и засобирался домой.

Уже выходя в фойе, он вдруг остановился и, с озабоченным видом сунув руку в карман, словно обнаружив, что что-то забыл, сделал шаг назад. У стойки, интимно наклонившись к портье и двигая в его сторону какую-то бумажку – не то сложенную банкноту, не то визитку – маячил давешний долговязый американец. "Майк Рональдс, – вспомнил Фридрих. – Шустрый мальчик." Власов был уверен – процентов на 95, стопроцентной уверенность в его профессии не бывает – что на сей раз "мерседес" не следовал за его машиной; по пути он пару раз делал "заячьи петли", проверяя отсутствие "хвоста". Но, как Фридрих и предположил в разговоре с Франциской, журналисты и сами могли додуматься до наведения справок в подобных местах. Галле взяла визитку Рональдса и обещала позвонить, но тому этого, конечно же, недостаточно. Кстати, с неудовольствием подумал Власов, эту визитку стоило у нее забрать, да и портье предупредить, чтобы не болтал лишнего... целых две ошибки за короткое время! Слишком много сегодня было событий. Хотя, разумеется, это не оправдание.

Журналист, наконец, оторвался от стойки, одарил на прощание служащего хорошо отработанной улыбкой и направился к выходу. Разумеется, пытаться прямо сейчас вломиться в номер фрау Галле было бы слишком нагло даже для американца... Едва за ним с глухим стуком закрылась притянутая пружиной дверь, как Власов вышел из коридора и решительно направился к стойке, на ходу сопоставляя тактику кнута и пряника. Можно дать портье денег, но это не дает никаких гарантий на будущее, ибо подобные типы с легкостью берут деньги у всех, кто предлагает. А можно припугнуть его, причем вполне официально. Правда, портье в таком заведении – почти наверняка внештатный осведомитель крипо, а то и ДГБ... но, в конце концов, что он теряет? Обе организации и так знают, что он принимает некое участие в судьбе Франциски Галле.

Портье еще не успел стереть с лица дежурную улыбку, но в глазах его уже мелькнула настороженность и готовность с ходу отбить любые претензии, которые могут быть у столь решительно приближающегося клиента.

– Только что с вами разговаривал иностранец, – не дал ему опомниться Власов. – Американец, – добавил он со значением. – Спрашивал о женщине, остановившейся здесь около часа назад. Деньги, которые он вам дал, можете оставить себе. Мне отдайте его визитку. Если он объявится снова, или если появятся другие с аналогичными вопросами – этой женщины здесь нет, она съехала, куда – вам неизвестно.

– А... кто вы такой, собственно? – оправился от напора служащий. Фридрих махнул у него перед носом служебным удостоверением – достаточно быстро, чтобы тот успел понять, что это за документ, но не вчитаться в имя и фамилию.

– Вы все поняли?

Портье безропотно протянул Власову белый прямоугольник. Фридрих скользнул взглядом по цифрам телефона. Похоже на обычный целленхёрер одного из московских операторов... кажется, МТС. Если так, при необходимости номер будет не так уж трудно поставить на прослушку. Хотя вряд ли этот Рональдс как-то связан с "нашими делами". Но, кто знает...

Подождав на всякий случай еще некоторое время в фойе, Власов вышел в промозглую тьму улицы. "Мерседеса" журналистов, как он и надеялся, на стоянке уже не было. Фридрих сел в свою машину и на всякий случай включил сканирующее устройство. Нет, похоже, никакой ловкач не прицепил ему "жучок" под бампер. Власов привычно пристегнулся и поехал домой.