Текст книги "Юбер аллес (бета-версия)"

Автор книги: Юрий Нестеренко

Соавторы: Михаил Харитонов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 81 (всего у книги 86 страниц)

"Ну и черт с ним, – подумал Фридрих с неожиданным облегчением. – Я сделал все, что мог. И все равно бы от моей поездки в аэропорт ничего бы не изменилось." Он снова посмотрел на часы. 10:53, и до цели еще тридцать километров. Теоретически, был шанс успеть. Он и сейчас еще есть, если пробку сумеют растащить в считанные минуты – иногда, когда процесс удается ухватить в самом начале, такие чудеса случаются. Дорожные службы должны стараться вовсю – хотя пробка на этой стороне проспекта и не помеха Ламберту, негоже демонстрировать дойчскому гостю, известному, кстати, своей критикой России, московские дорожные проблемы...

Но, похоже, проблема оказалась серьезной. Красный отросток на карте только рос, дотянувшись почти до улицы генерала Ермолова – но там доповцы уже успели сориентироваться, перенаправляя новые машины в объезд. 11:00... 11:05... Конечно, теперь уже никуда не успеть. То сзади, то спереди, то сбоку раздавались длинные бессмысленные гудки. Типично русские глупость и неспособность держать себя в руках, с раздражением подумал Фридрих. Несмотря на эту какофонию, он снова чувствовал, что засыпает. Вероятно, в сложившейся ситуации это и было бы самым правильным решением. Но все же для очистки совести он решил вылезти наружу и посмотреть, что стало причиной затора и каковы перспективы.

Протиснувшись через открывшуюся лишь наполовину дверь, Власов поспешно поднял воротник куртки; сырой холодный ветер, густо пропитанный запахом выхлопных газов, не приносил бодрости, а лишь усиливал желание немедленно вернуться в тепло, устроиться поуютнее и спать. Пробравшись между бамперами машин слева, Фридрих вышел на разделительную полосу и зашагал в сторону головы пробки. Но, не успел он пройти и пары десятков метров, как знакомый голос с акцентом окликнул его: "Херр Власов!"

Фридрих, на ходу вскипая гневом, обернулся, обнаружив застрявший в той же пробке белый "мерседес" и Рональдса, который неотвратимо приближался, лавируя между машинами.

– Guten Tag, – слюбезничал американец, как ни в чем не бывало, и тут же перешел на родной язык: – Вы в курсе, почему мы стоим?

– Вы! – выдавил сквозь зубы Власов. Он никогда не уважал тех, кто пускает в ход кулаки, но сейчас желание вмазать по улыбающейся физиономии было почти нестерпимым. – Вы нарушили слово. И из-за этого убили двух человек. Ребенку отрезали голову. Ради того, чтобы вы лишний раз прокукарекали в эфире. Их смерть на вашей совести. Это вы хоть понимаете?!

– Я... я не знал... – растерянно пробормотал Рональдс. – Вы понимаете, мой шеф... он сказал, что отзывает меня... что я не справился с заданием... это... это даже хуже, чем если бы меня вовсе никуда не послали... вы понимаете, в Америке, если у тебя был шанс подняться наверх и ты им не воспользовался, ты не просто возвращаешься на прежнее место. Ты скатываешься гораздо ниже... Мне нужно, очень нужно было дать в эфир какую-то сенсацию! Мой последний шанс, вы понимаете? И потом... – американец, поначалу робко, принялся переходить в контрнаступление, – я сожалею о гибели этих людей, но все-таки это не я их убил. И не я их не спас. Их должна была спасти полиция, это ее прямая обязанность! – он чувствовал себя все увереннее. – Я просто делал свою работу! Моя работа – давать людям информацию, и я это сделал! А работа полиции – спасать заложников, и она с этим не справилась! Ваша нацистская полиция, между прочим!

Власову стало скучно и противно. Он отвернулся от американца и снова зашагал вперед, желая все-таки выяснить причину затора. Но Рональдс не отставал.

– Послушайте, ну, я очень сожалею, – доносилось из-за плеча. – Если бы я знал, что все так кончится, я бы, конечно, не... Пусть бы меня лучше уволили...

Фридрих резко остановился и развернулся на каблуках.

– Что вам от меня надо? – рявкнул он едва не налетевшему на него журналисту.

– Вообще-то я ехал на Можайское шоссе, – из голоса Рональдса мигом улетучилась скорбь по погибшим, и он перешел к обычному деловому тону. – Там ночью была стрельба, сгорели две машины, говорят, куча трупов... Вам что-нибудь об этом известно?

"Опоздал, стервятник", – подуал Фридрих с оттенком мстительного удовлетворения. "Если бы и не пробка, все равно там уже никаких следов". Хотя, наверное, журналист бы не успокоился, нашел бы свидетелей в ближайших к месту катастрофы домах...

– Обратитесь в пресс-службу дорожной полиции, – сказал Власов вслух.

– Официально объявлено, что в городе ликвидировали банду международных террористов, – сообщил Рональдс, и Фридрих мысленно выругал себя за то, что не удосужился послушать утренние новости. Когда известна истина, официальная русская версия не столь интересна, но знать ее все же не мешает. Хотя, наверное, ее озвучили совсем недавно, иначе Рональдс съездил бы на место событий раньше. – Главаря взяли живым, говорят, что это очень крупная фигура, но имени не называют.

А Бобков молодец, невольно подумал Фридрих. Сукин сын, конечно, но молодец. Все же делает вид, что поймал Зайна. И уж, конечно, этот блеф адресован не российскому обывателю, доверчиво слушающему новости... вопрос – выгорит ли? Те, кто хотят убрать нынешнее руководство ДГБ, тоже не дураки... Может, кстати, блефует даже и не Бобков, а его начальник – генерал Калугин?

– Так неужели вы об этом ничего не знаете? – не отставал Рональдс. – Помните наш разговор... ну, о вашей истинной профессии, и о сотрудничестве во взаимных интересах...

– Меня восхищает ваша наглость, – холодно произнес Фридрих и снова двинулся вперед. – Я уже погасил свои обязательства перед вами и больше не желаю иметь с вами никаких дел, – впрочем, он тут же подумал, что и эта фраза может быть истолкована американцем как некий комментарий со скрытым смыслом, и ядовито добавил: – Кроме того, вы плохо представляете себе специфику работы соответствующих служб. В них каждый занимается своим делом и старается без необходимости не совать нос в работу коллег.

– Вы можете безусловно рассчитывать на мою скромность, – не отставал Рональдс. – Я же не прошу об официальном интервью, просто намекните. Мы никогда не выдаем свои источники, и вообще... Оу, Джизус!

В этот момент они как раз обошли минифургон с эмблемами службы курьерской доставки, и им открылась впереди причина пробки. Движение перегораживал завалившийся набок рефрижератор, который, однако, не был виновником аварии. Судя по всему, его занесло, когда он пытался объехать машины, столкнувшиеся впереди – сколько именно их было, отсюда сказать было трудно, но, по крайней мере, за рефрижератором просматривались белый мерседесовский микроавтобус, основательно вмявшийся углом в прогнувшийся рельс ограждения разделительной полосы, и синяя легковушка – кажется, "DKW" какой-то старой модели – со всей дури впечатавшаяся ему в левый бок. Зад легковушки тоже был разбит – вероятно, наподдал скользивший на боку фургон рефрижератора. Рядом толпились несколько доповцев, приехавших по встречной и перебравшихся к месту аварии пешком через разделительную полосу, для чего им пришлось перелезать через ограждения. Пострадавших не было видно, но судя по тому, как помяты были машины, их не могло не быть.

Однако в восклицании Майка прозвучала не радость стервятника, наконец-то обнаружившего падаль. Похоже, что журналист был искренне потрясен, и Фридрих подумал, что американец все же не так циничен, как кажется. Тут же, однако, Рональдс припустил к месту аварии почти бегом, но Власов не последовал за ним, поскольку в этот же миг в его кармане пробудился целленхёрер.

На сей раз Мюллер не ограничился KMD и желал общаться голосом. Если бы у Фридриха не было такой возможности, он мог дать отбой и вновь перейти на морзянку, однако теперь он предпочел поднести трубку к уху – на всякий случай шагнув через ограждение и повернувшись спиной к машинам.

– Самолет благополучно приземлился две минуты назад, – сообщил шеф, но в голосе его звучало недовольство – причем явно выходившее за рамки обычной брюзгливости.

– Что-то не так? – предпочел уточнить Фридрих.

– Все так... за исключением того, что я тут чуть не сорвал горло, крича по телефону и на наших, и на русских, чтобы одни задержали рейс, а другие оторвали от кресел свои задницы и как следует прочесали район аэродрома. С рейсом, как видите, ничего не вышло – этот упрямый кретин заявил, что прилетит минута в минуту, как подобает истинному дойчу... но русские действительно бросили роту спецназа и за полчаса перерыли там все кусты, и даже перекрыли Киевское шоссе. Все впустую, никаких следов диверсантов. По правде говоря, вы выставили нас в несколько идиотском свете, мой мальчик. У вас ведь не было ровно никаких фактов – только ваша интуиция?

– Шеф, вы сами всегда говорили, что лучше перебдеть, чем недобдеть.

– Верно, но беда в том, что мы и недобдели тоже. Если насчет Хайнца все правда... а это, похоже, правда – один из арестованных уже дал против него показания... и хуже всего то, что я узнал об этом окольными путями...

– То есть нам не доверяют, – констатировал Власов. – И это после того, как мы сами раскрыли заговор?

– Такова человеческая природа, мой мальчик, – констатировал Мюллер; Фридриху представилось, как он пожимает плечами в своем кабинете. – Вас никогда не будут помнить как человека, который сто раз оказался прав. Вас запомнят как человека, который один раз ошибся.

И ложная тревога лишь усилила это недоверие, сделал очевидный вывод Власов.

– Я понял, шеф, – сказал он вслух. – Какие будут указания?

– Где вы сейчас? – откликнулась трубка уже обычным мюллеровским тоном.

– Стою в пробке на проспекте Освободителей. Здесь какая-то авария.

– Вот и ладно, вот и стойте. Полагаю, эта пробка надолго. И пусть они там сами разбираются, как знают...

Фридрих спрятал трубку в карман и вновь повернулся в ту сторону, куда убежал Рональдс. Пойти взглянуть поближе на аварию? Или не уподобляться американцу с его праздным любопытством, а сразу вернуться в машину и, наконец, поспать? Пробка, судя по всему, действительно надолго, уже один этот рефрижератор не сдвинешь без специальной техники... а самолет Ламберта, как сказал Мюллер, благополучно приземлился... сразу видно, что шеф никогда не служил в авиации. Летчик сказал бы в таком контексте не "самолет", а "борт" или "рейс", и слово "приземление" тоже не из летного лексикона... "посадка" – да, посадка на бетон, на асфальт, на грунт, на воду...

И тут, наконец, то, что Фридрих не мог вытянуть из подсознания, рывком выскочило на поверхность и сразу словно замкнуло контакты в его мозгу.

Он вспомнил, какая фраза проплыла в его сознании перед засыпанием в машине. "Последняя неделька выдалась еще та". И он понял, почему вслед за этой мыслью ему явился во сне Эберлинг. Потому что эту фразу Власов уже слышал. От Эберлинга. В ночь их первой встречи в Москве. Только та фраза звучала чуть по-другому. "Крайняя неделька выдалась еще та." Крайняя!

Суеверные летчики принципиально не говорят "последний". Только "крайний". Крайний полет, крайняя посадка... доходит до полного абсурда – даже когда речь идет о разборе свершившейся катастрофы, о полете, ставшем последним в том самом смысле, его все равно называют крайним. Ну и на другие темы, не связанные с авиацией, это тоже распространяется. Похожее суеверие есть и в наземных войсках, но там вместо "последний" говорят "завершающий". Тоже, если вдуматься, глупость в квадрате – ведь слово "завершающий" может иметь тот же зловещий смысл, что и "последний". Хотя, разумеется, смешно ожидать логики от суеверий.

Фридрих не терпел суеверий, и еще он не терпел безграмотности. Потому их сочетание в особенности резало ему ухо. Сам он всегда принципиально говорил "последний", чем порою навлекал на себя недовольство коллег и даже командиров. Но все же за годы летной работы он привык слышать "крайний" в речи других и уже почти не обращал на это внимания. Не обратил внимания и в тот вечер, тем более что тогда, как и теперь, чувствовал себя изрядно уставшим...

Фокус в том, что об этой слабости летчиков очень трудно узнать, не будучи одним из них. Ни в фильмах, ни в книгах, ни даже в публичных выступлениях ветеранов на патриотических мероприятиях это "крайний" вместо "последний" не встречается. Официальная пропаганда и легальную-то религию не жалует, что уж говорить о мелких суевериях, недостойных истинных арийцев, птенцов Ралля, имперских орлов, защитников небес Фатерлянда... И стало быть, Хайнц, усвоивший это выражение – усвоивший настолько хорошо, что оно вырвалось у него непроизвольно – в недавнее время, как минимум, плотно общался с летчиками, общался с ними в их среде. А скорее всего – приобщился к летному братству и сам. Ведь это было его мечтой с юности! Неудивительно, что он с восторгом неофита принялся перенимать обычаи, пусть даже и нелепые – сам Эберлинг суеверен не был... Начал ли он посещать частный аэроклуб еще в Дойчлянде – или, что более вероятно, уже в России, где правила для пилотов-любителей менее строги и для того, чтобы начать осваивать реактивный (а Хайнца всегда привлекали именно мощь и стремительность реактивных машин), не требуется сначала налетать сто часов на винтомоторном с неубирающимся шасси, потом еще сто с убирающимся и т.д. и т.п.? Имел ли он с самого начала далеко идущие планы, помимо желания воплотить давнюю мечту? Теперь уже не столь важно. Важно, что у него есть средство нанести удар, откуда не ждут, откуда не прикроют Ламберта никакие телохранители – с воздуха. Вот откуда "успеть на аэродром" во сне. Вовсе не о Внуково там шла речь...

Пока эти мысли мелькали в голове Фридриха, он уже бежал к своей машине. Так. Хорошо, что он взял с собой нотицблок. Как же медленно грузятся эти проклятые "окна"... Беспроводной доступ в REIN – технология совсем новая и несовершенная, по скорости, конечно, она и рядом не стояла с кабельным доступом, но для работы в текстовом режиме сойдет. Окно поисковика – "аэроклуб г.Москва" – "найти". После мучительно долгой паузы – список из двенадцати позиций, девять из которых базируются на аэродроме Мячково к юго-востоку от Москвы. Остальные три – существенно дальше, вряд ли Эберлинг мог позволить себе тратить два часа на дорогу в один конец... Значит, Мячково. Есть ли среди тамошних аэроклубов владеющие реактивными самолетами? Есть, даже целых три. У одного – "Мессершмит 762", машина с двумя двигателями, прожорливая и, стало быть, дорогая, Эберлингу вряд ли по карману. К тому же строгая в управлении, как самолет первоначального обучения не годится. У двух других клубов матчасть попроще – чешские L-29 "Дельфин". Тоже отнюдь не идеальный самолет – мощность двигателя маловата, маневренность так себе, скорости, ясное дело, даже близко не подходят к звуковому барьеру, да и авионика, как на истребителях первого поколения. Ничего удивительного – разработка конца пятидесятых... Но для курсанта сгодится – правда, в летных училищах самого Райха "элки" никогда не использовали, с самого начала почти все "Дельфины" поставлялись на Восток. И все же это хотя и учебно-тренировочный, но истребитель, который может быть оснащен пусть и самым примитивным (пулеметы в подвесных контейнерах, неуправляемые ракеты), но настоящим боевым оружием. Вот только, конечно, частному аэроклубу никто никогда не позволит это сделать. Что же задумал Эберлинг – неужели таран, атаку камикадзе? В принципе, на "Дельфинах" есть катапульта, можно навести самолет на цель и выпрыгнуть в последний момент – но это не спасет, медленно опускающемуся на парашюте диверсанту не дадут уйти... Или ему все же удалось где-то раздобыть авиационное вооружение? Если бы и удалось – в одиночку его на самолет не установишь, это и клубные техники должны быть в сговоре, а они-то точно не самоубийцы...

Значит, два частных аэроклуба – "Стрижи" и "Русские витязи". Список членов... а вот этой информации в REIN уже нет. Можно предположить, что Эберлинг выбрал первый клуб – уже просто из-за названия. Хотя мог выбрать и второй – "чтоб не догадались", если там, конечно, не собрались какие-нибудь твердолобые русофилы, не выносящие дойчей... Ладно, хорошо хоть телефоны обоих клубов в Сети имеются. Можно бы звонить официально, но на сей раз Мюллер не примет ссылок на одну лишь интуицию. Теперь он начнет шевелиться лишь при наличии твердо доказанных фактов. Что ж, добудем ему факты... Частные аэроклубы – коммерческие организации с достаточно узким рынком, новые клиенты попадают туда, как правило, по знакомству. Нередко приведшему нового клиента полагается какое-нибудь материальное поощрение, так что ссылка на "друга, который порекомендовал мне ваш клуб", прозвучит совершенно естественно. Если, конечно, Эберлинг вступил в клуб под своим именем. Но ведь он, наверное, хотел не просто полетать, а выучиться и получить полноценное пилотское свидетельство – которое, конечно, будет действительным лишь с подлинным именем...

Фридрих торопливо (время, время!) набрал номер "Стрижей".

– Добрый день, это аэроклуб? Могу я поговорить с вашим начальником?

– Он в воздухе. А что вы хотели? Я тоже пилот-инструктор.

– Я хочу у вас полетать на "элках". Сам я бывший военный летчик...

– Я тоже, – нельзя сказать, что предыдущая реплика инструктора прозвучала неприветливо, но теперь его голос заметно потеплел. Пилотское братство – штука полезная. – Краснодарское высшее авиационное училище, выпуск шестьдесят девятого. А вы что заканчивали?

– Центр подготовки истребителей имени Хартмана, – честно ответил Фридрих. Заодно проверим, как здесь относятся к дойчам. В послевоенные годы русские военные летчики относились к пилотам Люфтваффе, "отнявшим у них небо", мягко говоря, без восторга. Правда, с тех пор от ограничений, наложенных на российские ВВС Смоленским договором, не осталось и следа (если не считать того факта, что русские военные пилоты по-прежнему летают на германских машинах) – но национальные обиды имеют тенденцию затягиваться подолгу...

– Хартмана? Это который в Германии? Известное заведение... – голос стал несколько суше, впрочем, в допустимых пределах. – Так вы дойч? А по говору и не скажешь...

– Я долго жил в Германии, но корни у меня русские, – поспешно произнес Фридрих; пора было, наконец, переходить к делу. – Но у вас ведь и дойчи в клубе есть? Мне вас порекомедовал мой друг, Хайнц Эберлинг. Он сейчас не у вас, кстати? Вчера вроде собирался...

– Эберлинг? Вы знаете, я тут недавно работаю и не знаю всех членов клуба по именам. Да, кажется, к нам ездит какой-то дойч, Хайнрих или Хайнц, но сам я с ним не летал. Его инструктор – наш начальник, Макс...

– Так они сейчас вместе в воздухе? – разочаровано перебил Фридрих. Если так, значит, время потрачено зря, не мог Эберлинг втянуть в это дело еще и начальника аэроклуба...

– Нет, Макс с новичком на пилотаж полетел, а Хайнрих этот самостоятельно уже летает. Второй борт у нас сейчас тоже в воздухе, но я не видел, кто на нем полетел. Хотите, у техника спрошу.

– Спросите, пожалуйста.

"Па-а-ша-а!" – протяжно донеслось из трубки, которую, как видно, отодвинули ото рта, но недостаточно. "Паша, кто у нас на втором...?"

Ну вот, с раздражением подумал Фридрих, вместо того, чтобы выдать персоналу портативные рации, будем орать через весь аэродром. Вечный русский бардак, и никакие высшие военные училища не в состоянии его исправить. А время тикает...

– Вы слушаете? – голос вновь придвинулся. – На маршрут полетел ваш друг, если это он. Вернется часа через два с минутами.

– А давно он взлетел?

– Да только что. Минут пять. Маршрут на запад только сейчас дали, с утра во Внуково ждали каких-то шишек из Райха, ну и перестраховались, закрыли для полетов весь район... Вы не в курсе, говорят, ночью в Москве какие-то взрывы были?

– Нет. Простите, мне тут срочно... Я позже перезвоню.

Так. Значит, Хайнц уже в воздухе. Или все-таки неведомый Хайнрих? Нет, на такое совпадение лучше не закладываться. Позвонить для очистки совести "витязям"? Если Эберлинг уже летит, это будет недопустимой потерей времени. "Элка" – не самый быстрый самолет, но все же крейсерская у земли свыше 500, сюда он может добраться за четыре минуты. Правда, напрямую он не полетит. Во-первых, если он сразу отклонится от маршрута и рванет в запрещенную для полетов зону – а такой зоной для частной авиации является вся Москва – его все-таки могут успеть перехватить и сбить ракетой. Во-вторых, его цели здесь еще нет, Ламберт, очевидно, еще не выехал из Внуково. Наверняка Эберлинг полетит по утвержденному маршруту вокруг Москвы и отклонится от курса лишь вблизи цели. Наилучшее место для атаки – за городом, на Киевском шоссе. С другой стороны, с загородного шоссе есть куда свернуть, на обочину и в лесополосу – на МКАД с ее боковыми ограждениями или на плотно застроенном домами по бокам проспекте увернуться от атаки сложнее. Все же, как он собирается осуществить атаку без оружия? Уже вызывая из памяти трубки номер Мюллера, Фридрих понял. Инструктор "стрижей" сказал, что Хайнц заказал длинный маршрут, на два с лишним часа. Но ведь это почти предел для "элки". Значит, полет с подвесными топливными баками. А у них есть механизм аварийного сброса. Вот вам и бомба, даже две. Триста литров авиационного керосина в металлических оболочках, сброшенные на скорости 500 км/ч с высоты в пару сотен метров – а если в пикировании, то скорость будет еще выше, и меткость, кстати, тоже – даже бронированному лимузину такое вряд ли понравится.

– Шеф, это срочно. Надо поднимать московскую ПВО. Хайнц умеет пилотировать самолет, и он уже вылетел из Мячково, чтобы сбросить топливные баки на машину Ламберта.

– Московская ПВО мне не подчиняется, – ворчливо напомнил Мюллер. – И что я им скажу? Что у моего подчиненного опять острый приступ интуиции?

– Он член аэроклуба "Стрижи", все можно доказать, но на формальности нет времени, счет идет на минуты...

– Вот именно. Пока я добьюсь, чтобы меня соединили, с кем надо, пока буду его убеждать поверить вам еще раз...

Фридрих это уже и сам понял.

– Тогда дайте мне прямую связь с Ламбертом.

– Могу только передать ваше сообщение начальнику его охраны. Хотя сомневаюсь, что это что-то изменит. Мне кажется, он вбил себе в голову, что мы хотим любой ценой сорвать его визит.

Ну да, сообразил Власов. Неожиданная апатия Мюллера объясняется именно этим. "Он" – это, конечно, не начальник охраны, а сам Ламберт. И хотя он знает, что заговорщики на самом деле собирались его убить, это не мешает ему помнить, что у него имеются и другие противники. В частности, те, которые очень не хотели его визита. Вообще, недоверие Ламберта – не такой уж самоуверенный идиотизм, если взглянуть на ситуацию его глазами. Один из людей Мюллера раскрыл заговор, второй его организовывал. Что должен подумать Ламберт – что у Мюллера (или тех, кто за ним стоит) было два плана – не сработает один, сработает другой? Что необходимость срочно самим "раскрыть" заговор – пока это не сделали другие – возникла из-за того, что израильтяне или русские спутали карты, раньше времени выйдя на Зайна? Да, конечно, на самом деле это чушь, но подите докажите это Ламберту, имея в своем распоряжении несколько минут плюс его изначальное недоверие...

Соответственно, и позиция Мюллера, решившего умыть руки, тоже понятна. Но он, Власов, еще поборется. Он, в отличие от этих господ, еще не забыл, что, помимо политических амбиций и личных интересов, есть еще интересы Райха. Каковым успешный теракт с последующей дестабилизацией ситуации в партии накануне референдума, не говоря уже о реализации программы Эберлинга, отнюдь не отвечает.

Фридрих снова вылез из машины и побежал вперед, к месту аварии. Там были доповцы, хоть какие-то представители власти – может, удастся убедить хотя бы их. Сесть в их машину и мчаться по расчищенной встречной навстречу кортежу... а что дальше? Уж лучше убедить их начальство пустить кортеж другим путем – тут даже Ламберт, при всем своем упрямстве, не сможет помешать... но время, время...

Вот, наконец, и место, где столкнулись машины. Теперь Власов увидел, что вместе с рефрижератором их четыре: четвертым был серебристый "Хорьх" со смятым в гармошку задом, тоже развернутый поперек движения. Между микроавтобусом и отброшенным ударом "Хорьхом" оставалось довольно обширное пространство пустого асфальта. На этом асфальте вдоль ограждения были разложены какие-то чехлы, пальто и куртки, а поверх всего этого лежали в ряд четверо пострадавших – молодой парень, две женщины – одна пожилая, возраст другой было трудно понять из-за крови, залившей лицо – и девочка; над ребенком сидел на четвереньках доповец, пытаясь оказать какую-то помощь. Дальше, уже на голом асфальте и без верхней одежды, лежали еще двое с накрытыми лицами – им, очевидно, помощь уже не требовалась; Фридрих понял, что их одежду использовали для утепления раненых. Между ранеными и мертвыми сидел на ограждении грубоватого вида мужчина с перебинтованной головой – Власов подумал, что это, наверное, шофер грузовика. Рядом встрепанный субъект без видимых повреждений – вероятно, водитель "Хорьха" – что-то раздраженно втолковывал доповцу, который слушал его с планшеткой в руках, терпеливо кивая. Напротив них, метрах в четырех от ограждения, растерянно топтался долговязый длинноволосый парень с фернкамерой на плече, показавшийся Фридриху смутно знакомым. Доповцы почему-то не пытались его прогнать, но и он, в свою очередь, не пытался снимать, а лишь односложно отвечал пристававшему к нему Рональдсу.

В первый миг Власов удивился, как и когда успел сюда пролезть фернрепортер и почему он так странно себя ведет, но затем увидел на правом, уцелевшем боку микроавтобуса логотип CNN и все понял. Очевидно, фернзеен-коллеги и соотечественники Рональдса мчались снимать сюжет – очень может быть, что как раз о ночных событиях на Можайском шоссе, а возможно, что и о прилете Ламберта – и, как это у них водится, не слишком заботились о соблюдении правил обгона и скоростного режима. Результат – два трупа, пятеро раненых, не говоря уже о разбитых машинах. Их оператору повезло – он, как видно, сидел справа и отделался испугом (Фридрих, кстати, вспомнил, где видел парня: во дворе у Бутырской тюрьмы), а вот его начальница, репортерша, лежала теперь на асфальте, то ли с окровавленным лицом, то ли с накрытым. Еще Власов подумал, что Рональдса, должно быть, шокировал не сам факт аварии, а то, что пострадали именно сиэнэновцы (кажется, аккредитованная в Москве корреспондентка считалась у себя на родине какой-то звездой – не самой яркой, но одной из), однако первичное потрясение не мешало Майку донимать единственного уцелевшего члена группы вопросами. Волосатый парень, однако, явно до сих пор не оправился от шока, о чем свидетельствовал хотя бы тот факт, что он продолжал держать на плече бесполезную выключенную камеру, словно единственную ценную вещь, спасенную из горящего дома.

При виде Власова Рональдс на миг оставил свою жертву и повернулся к нему, желая не то поделиться переполнявшими его чувствами, не то, напротив, о чем-то спросить. Фридрих, не обращая на него внимания, отыскал взглядом среди полицейских старшего по званию – таковым оказался поручик – и шагнул в его сторону. Доповец встретил его настороженным и неприветливым взглядом.

И в этот момент сзади и сверху послышалось торопливое стрекотание, которое быстро приближалось. Майк и полицейские подняли головы; Фридрих тоже взглянул через плечо. Над проспектом снижался белый вертолет с красными крестами на боках и днище. Как видно, такой способ эвакуации раненых из пробки был надежнее, чем подогнать "скорую" по встречной – или же встречную держали девственно-чистой для Ламберта, который должен был проехать уже буквально через минуты.

В мгновение ока в голове Фридриха созрел новый план. Вертолет завис точно над разделительной полосой и, умело парируя снос, принялся опускаться; стрекотание перешло в свистящий грохот. Поручик вопросительно посмотрел на Власова, но тот, поднеся руки к ушам, кивнул на снижающуюся машину – дескать, в таком шуме все равно разговаривать невозможно. В следующий момент хлесткий холодный ветер от винта ударил по лицам (полицейские схватились за фуражки), взвихрил снег с разделительной полосы и погрузил всю сцену в колкий белесый туман. Затем воздушные потоки более-менее разогнали снежное марево; вертолет коснулся земли, уверенно вписавшись между ограждениями, но двигатель продолжал работать – дабы не терять драгоценное для спасения раненых время. Из уже открытой двери, пригибаясь, выпрыгнули четверо санитаров с носилками и врач. Фридрих подождал, пока они переберутся через ограждение – помеха в виде нескольких дюжих мужиков была ему совершенно ни к чему – а затем сквозь ветер и снежную пыль рванул в противоположном направлении. Никто не успел опомниться, как он уже был в кабине за спиной у пилота (кресло второго пилота было свободно). Тот обернулся, полагая, что это кто-то из своих. Фридрих сунул ему под нос удостоверение – свое настояшее удостоверение.

– Дайте мне штаб ПВО московского округа, – потребовал он, беря свободную гарнитуру со спинки правого кресла.

– Что вы себе позволяете? – взвился вертолетчик. – Немедленно покиньте машину! Вы мешаете спасательной операции!

– Плевать на спасательную операцию. Речь о срочном деле государственной важности, – не выпуская пилота из вида, Фридрих шагнул назад и с грохотом задвинул тяжелую боковую дверь, зафиксировав защелку изнутри. Сквозь стекло иллюминатора он увидел растерянное лицо одного из санитаров, который повернулся к вертолету, понимая, что происходит что-то не то.

– Плевать на вашу государственную важность! Я вам не подчиняюсь! Сейчас не...

– Не сорок третий год, – кивнул Власов, доставая "стечкин" и приставляя его к виску вертолетчика. – Я знаю. А сейчас соедините меня со штабом ПВО.

– Это гражданский борт, – огрызнулся пилот, но напора в его голосе заметно поубавилось. – Я не знаю частоты никакого штаба...

– Знаете, – перебил Фридрих. – Мне известны должностные обязанности пилотов МЧС. И не заставляйте меня повторять в третий раз.

Вертолетчик послушно защелкал вращающимися ручками, переключая частоту и бормоча что-то о воздушном пиратстве. Фридрих поднес левый наушник своей гарнитуры к уху и поправил мизинцем микрофон возле рта, оставив правое ухо свободным.

– Правдивый – Фоке-Ахгелис 09447. Ко мне в кабину ворвался какой-то дойч с пистолетом и...

Фридрих стволом "стечкина" сбросил гарнитуру с его головы.

– Правдивый – Фридрих Власов, Главное Управление Имперской Безопасности. Личный номер – S928743. Код "Гром". Поднимайте перехватчики. L-29 из мячковского клуба "Стрижи" летит сейчас где-то к югу от Москвы. Им управляет диверсант Эберлинг, собирающийся разбомбить кортеж Клауса Ламберта.