Текст книги "Юбер аллес (бета-версия)"

Автор книги: Юрий Нестеренко

Соавторы: Михаил Харитонов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 69 (всего у книги 86 страниц)

Kapitel 52. Тот же день. Москва, Новый Арбат – Центр – Садовое кольцо.

Погода наконец-то радовала москвичей и гостей столицы. Было около нуля, что зимой в этих краях случается лишь в пасмурную погоду – но небо было ясным, и в его чистой, свежей синеве уже совсем по-весеннему сияло солнце, словно специально выглянувшее к празднику в свою честь. Кое-где по тротуарам даже струились тонкие ручейки, вытекая из подворотен и водосточных труб (на самом Новом Арбате таять было нечему – одну из главных московских улиц тщательно чистили от снега и льда с самого начала праздничной недели). Никакого удивительного совпадения в этом, конечно, не было – именно потому, что такая погода характерна для второй половины февраля, на Руси и возник обычай отмечать в это время Масленицу, праздник солнца и проводов зимы. Хотя впереди еще, вне всякого сомнения, ждали и новые морозы и метели, и пресловутый «март-марток – надевай двое порток», считающийся в России весенним месяцем по чистому недоразумению – или, точнее, из вечной манеры выдавать желаемое за действительное...

Немало солярных символов было и внизу, на улице. Свастики – левосторонние германские хакенкройцы и правосторонние славянские коловраты – красовались повсюду: на стендах с праздничными плакатами, в витринах магазинов, на полотнищах протянувшихся над Новым Арбатом перетяжек, на воздушных шариках и маленьких флажках в руках у детей... (эти флажки и шарики продавали тут же, на тротуарах, вместе с горячими пирожками, пончиками и пышками). Некоторые из свастик, образованные лампочками и неоновыми трубками, еще только ждали своего часа, чтобы после заката засиять во всем великолепии торжественной иллюминации. Фридрих знал, что в воскресенье вечером над Красной площадью расцветут даже хитроумные фойерверки в форме свастики... Религиозной символики нигде не было – хотя православная церковь и продолжала вялые попытки примазаться к торжествам, на деле древнему языческому празднику был давно возвращен его истинный арийский смысл.

И, разумеется, свастики были на имперских знаменах – многометровых полотнищах, свисавших вдоль стен домов, и флагах, горделиво развевавшихся на фонарных столбах. Почти как в Берлине в дни национальных торжеств. С одним существенным отличием: в Москве все знамена висели симметричными парами – к каждому алому германскому обязательно прилагался российский триколор. В принципе в Дни арийского единства полагалось украшать улицы флагами всех стран Райхсраума, но их полный комплект встречался редко – чаще всего на мостах или на флагштоках некоторых площадей, где проходили массовые гуляния. Парой же из германского и российского флага был украшен практически каждый дом или столб. Кое-где встречалась и патриотическая самодеятельность – флаги, вывешенные в окнах и с балконов жилых зданий. Из уличных репродукторов текла бодрая и торжественная музыка – тоже в основном русская и дойчская.

Власов и Эберлинг шагали по проезжей части Нового Арбата среди прочих гуляющих. Так же, как и они, большинство народу двигалось в сторону Кремля. Семьи с нарядными детьми, парочки, молодежные компании, москвичи и туристы, русские и нерусские... Арийское Единство в действии. Кое-где заметны были полицейские в парадных мундирах, приглядывавшие за порядком; главным образом они следили, чтобы не было пьяных и распивающих спиртное на улице – однако, похоже, работы им не находилось, во всяком случае, пока.

– Не думаю, что это личный энтузиазм, – заметил Хайнц, проследив взгляд Фридриха на один из балконов. – Скорее всего, в таких квартирах живут члены партии, и вывесить флаги им велели в их ячейке. А вот большевисткая символика на стенах рабочих окраин – это действительно от души. А вовсе не на американские деньги, что бы там ни говорила по этому поводу пропаганда...

– Тогда уж на китайские, – усмехнулся Власов. – Хотя, конечно, американцам тоже не особенно важно, как именно подрывать Райхсраум изнутри. Если среди русских находятся идиоты, испытывающие ностальгию по большевизму, которого сами не застали – почему не использовать и это. Пропаганда пропагандой, но роль иностранных спецслужб во всей этой гадости я бы не стал недооценивать. Нет, конечно, каждому малолетнему недоумку, малюющему на стене подъезда серп и молот, никакой дядя из ЦРУ не платит. Средства идут на создание атмосферы, в которой само появление таких недоумков становится возможным. На вбрасывание лозунгов в стиле "не надо было воевать за Власова – пили бы сейчас американскую колу". Сталин-де был союзником Америки и после войны провел бы демократизацию... Порой я жалею, что нельзя создать альтернативную ветку истории специально для таких вот агитаторов. Чтоб на собственной шкуре убедились, какую "колу" подают в гулаговских бараках! И вообще, нечего сказать, достойный символ свободы – американская кола... Как будто кто-то не знает, что она запрещена в Райхсрауме не из идеологических соображений – что вообще за глупость, какая идеология может быть в напитке? – а исключительно из-за вредности для здоровья. В ней, между прочим, монета за ночь растворяется, а сахара в одном стакане больше, чем в литре нормального чая...

– Запретный плод сладок, – ответил Эберлинг и хохотнул над невольно получившимся каламбуром.

– Вот, кстати, тоже чего я не понимаю и никогда не пойму, – сердито произнес Фридрих. – Откуда вообще взялась эта идея, что если что-то запрещать, то оно непременно станет привлекательным? Мне кажется, это тоже какой-то сознательно раскручиваемый миф... Библия тут, кстати, ни при чем – змей соблазнял Еву вовсе не фактом запретности плода, а тем, что "будете как боги". И до тех пор, пока Адам и Ева этого не услышали, сам запрет совершенно их не смущал, то есть не служил стимулом его нарушить. Что вполне логично. Ведь очевидно же, что если что-то запрещено, то это не просто так. Да, запрет может быть и неоправданным – но для такого вывода надо, как минимум, разобраться в его причинах. И во многих случаях окажется, что эти причины вполне основательны... Даже если что-то запрещает твой враг, само по себе это еще не означает, что этот запрет надо нарушать. Большевики, к примеру, запрещали немало действительно вредных вещей – криминальную преступность, в частности. А уж если запрещают свои, это тем более повод прислушаться, а не поступать наоборот из совершенно непонятного принципа...

– Русские, как видно, не считают представителей власти своими, – усмехнулся Хайнц.

– По-моему, мы с тобой присутствуем на русском государственном празднике, – заметил Власов. – И наблюдаем вокруг, как говорят в официальных репортажах, радостные лица, улыбки и смех. Пусть эти репортажи ругают за казенно-пафосный слог, но ведь действительно наблюдаем... Ты же не будешь утверждать, что всех этих людей тоже пригнали сюда по партийной разнарядке? Они пришли сами. И они вовсе не выглядят озлобленными врагами существующего строя.

– А, это ничего не значит, – отмахнулся Эберлинг. – Русским все равно, что праздновать. Если бы сейчас вдруг вернули празднование Седьмого ноября, мы наблюдали бы там точно такие же гуляния и те же улыбки на тех же лицах. Кстати, и большевиков здесь в свое время точно так же считали своими. Несмотря на все, что те творили именно с этим самым народом. Боюсь, что логика и в самом деле плохо применима в этой стране. Не хочу обидеть, но ведь даже твой отец начинал войну на стороне Сталина.

– Он раскаивался в этом до последнего своего дня, – сумрачно поведал Фридрих. – Говорил, что, если бы раньше повернул оружие против красных, Москва была бы взята уже осенью сорок первого. И война бы кончилась на два года раньше, и было бы сохранено множество жизней, и русских, и дойчских... Но, во всяком случае, он осознал свои заблуждения и сделал выводы. Для него это был серьезный и тяжелый процесс. Его союз с Германией был сознательным выбором, а уж никак не желанием поступить кому-то назло...

Из репродукторов как раз зазвучал марш РОА:

Мы идем широкими полями,

На восходе утренних лучей...

– А интересное вышло бы исследование – "Желание поступить назло и его роль в русской истории ", – усмехнулся Эберлинг. – Думаю, эта роль окажется куда больше, чем у любых рациональных соображений.

Хор мощно подхватил припев:

Марш вперед, железными рядами,

В бой за Родину, за наш народ!

Только вера двигает горами,

Только смелость города берет!

– Âîò, êñòàòè, – êèâíóë â ñòîðîíó áëèæàéøåãî ñòîëáà ñ äèíàìèêîì Õàéíö. – Ñìåëîñòü, êîíå÷íî, øòóêà õîðîøàÿ, äà è âåðà íåáåñïîëåçíà... íî âïðèäà÷ó ê íèì íóæíû åùå ñòðàòåãèÿ è òàêòèêà. È âîîáùå ðàçóì è çäðàâûé ñìûñë.

– Оíè, собственно, íóæíû â ïåðâóþ î÷åðåäü, – заметил Власов.

– À çäåñü äëÿ íèõ âîîáùå íå îñòàâëÿþò ìåñòà. "Òîëüêî" – è âñå òóò.

– Íó, ÷òî òû õî÷åøü îò âîåííîãî ìàðøà, – ïîæàë ïëå÷àìè Ôðèäðèõ. – Âñå ïåñíè òàêîãî ðîäà àïåëëèðóþò ê ýìîöèÿì. Îíè àäðåñîâàíû ïðîñòûì ñîëäàòàì, à íå èíòåëëåêòóàëàì èç Ãåíøòàáà.

– Çäåøíèå èíòåëëåêòóàëû – ýòî âîîáùå îñîáàÿ ïåñíÿ. Íåò, ÿ íå ïðî âîåííûõ, õîòÿ äóáîëîìîâ è ñðåäè íèõ õâàòàåò... íî èõ, ïî ïðàâäå ãîâîðÿ, âåçäå õâàòàåò, è ó íàñ òîæå. Àðìèÿ êàê ñèñòåìà, îñíîâàííàÿ íà áåñïðåêîñëîâíîì âûïîëíåíèè ïðèêàçîâ, ýòîìó ñïîñîáñòâóåò, è òóò íè÷åãî íå ïîäåëàåøü... À âîò ïðåñëîâóòàÿ ðóññêàÿ èíòåëëèãåíöèÿ – ÿâëåíèå ñîâåðøåííî óíèêàëüíîå â ñâîåé ïàòîëîãè÷íîñòè. Ðóññêèé èíòåëëèãåíò ñâîèì èçîùðåííûì óìîì èçìûñëèâàåò òàêèå ãëóïîñòè, äî êîòîðûõ íè îäèí äóðàê ïðîñòî íå äîäóìàåòñÿ.

– Äà óæ, – õìûêíóë Ôðèäðèõ, – íåäàâíî îáùàëñÿ êîå ñ êåì èç ýòîé ïóáëèêè... Èëè âçÿòü òîãî æå Âîéíîâè÷à. Ïðîùå âñåãî áûëî áû îáúÿâèòü åãî ãðàôîìàíîì, èùóùèì ñêàíäàëüíîé ïîïóëÿðíîñòè – êàê, êñòàòè, è ïîñïåøèë ñäåëàòü êîå-êòî èç íå ñëèøêîì óìíûõ ïðîïàãàíäèñòîâ – íî âåäü ýòî íå òàê. Êàê áû ÿ íè îòíîñèëñÿ ê íåìó ñåé÷àñ, îí äåéñòâèòåëüíî î÷åíü òàëàíòëèâûé ïèñàòåëü. Òû ÷èòàë "Ïðèêëþ÷åíèÿ ñîëäàòà Èâàíà ×îíêèíà"?

– Êàê-òî íå äîâåëîñü. Òû çíàåøü, ÿ âîîáùå íå î÷åíü õîðîøî çíàþ ðóññêóþ ëèòåðàòóðó. Õîòÿ, êîíå÷íî, ïîìíþ, ÷òî â ñâîå âðåìÿ âîêðóã ýòîé êíèãè áûë êàêîé-òî øóì. Êàæåòñÿ, ðîìàí øåë íà Âëàñîâñêóþ ïðåìèþ, íî â èòîãå åå äàëè Ñîëæåíèöûíó. ×åãî, ïîõîæå, Âîéíîâè÷ äî ñèõ ïîð íå ìîæåò òîìó ïðîñòèòü.

– Äà, íî äåëî òàì íå òîëüêî â ëè÷íûõ ñ÷åòàõ. Îôèöèàëüíàÿ ðîññèéñêàÿ êðèòèêà âñòðåòèëà ðîìàí íà "óðà". È ýòî òîò ñëó÷àé, êîãäà èäåîëîãèÿ íè÷óòü íå ìåøàëà õóäîæåñòâåííîñòè è íàîáîðîò. Ïðî÷òè, ñîâåòóþ – ýòî è âïðÿìü çàìå÷àòåëüíàÿ êíèãà. Ëó÷øå â îðèãèíàëå – â ïåðåâîäå íà äîé÷ ìíîãîå òåðÿåòñÿ... Ïðàâäà, ñòèëü ïåðâîé è âòîðîé ÷àñòè ñèëüíî ðàçëè÷àþòñÿ. Åñëè ïåðâàÿ – î÷åíü ñìåøíàÿ ñàòèðà íà áîëüøåâèêîâ, òî âòîðàÿ ñêîðåå ãðóñòíî-ôèëîñîôñêàÿ. Íî ïîäîáíàÿ ýêëåêòèêà âîîáùå â îáû÷àå ñîâðåìåííûõ ðóññêèõ ïèñàòåëåé... Òàê âîò, îôèöèàëüíûå ðåöåíçèè áûëè ñïëîøü ïîëîæèòåëüíûìè. Çàòî òàê íàçûâàåìàÿ "ïåðåäîâàÿ ðóññêàÿ èíòåëëèãåíöèÿ" óñòðîèëà Âîéíîâè÷ó ôîðìåííóþ îáñòðóêöèþ.  ÷åì åãî òîëüêî íå îáâèíÿëè – "ïèíàíèå äîõëîãî ëüâà", "âûñëóæèâàíèå ïåðåä ðåæèìîì", "ãëóìëåíèå íàä ïàìÿòüþ ïàâøèõ â âîéíå"... Êàíò ãîâîðèë, ÷òî çíàåò äâå íåïîñòèæèìûõ âåùè – çâåäíîå íåáî íàä ãîëîâîé è íðàâñòâåííûé çàêîí âíóòðè ÷åëîâåêà. ß áû äîáàâèë òðåòüþ – íåïîêîëåáèìàÿ óâåðåííîñòü ðóññêîãî èíòåëëèãåíòà â òîì, ÷òî îí îáÿçàí áûòü ïðîòèâ âëàñòè. Ïðè ýòîì ñîâåðøåííî íåâàæíî, ÷òî èç ñåáÿ ïðåäñòàâëÿåò âëàñòü è ÷òî îíà äåëàåò. Ãëàâíîå – áûòü ïðîòèâ. Âîò óæ, âîèñòèíó, "âåùü â ñåáå"... Ìîæåò áûòü, Âîéíîâè÷ è îêàçàëñÿ áû âûøå ýòîãî. Åñëè áû åìó äàëè ïðåìèþ. Íî ïðåìèþ íå äàëè. È îí îáèäåëñÿ. ß, ìîë, ðàäè âàñ èñïîðòèë îòíîøåíèÿ ñ áðàòüÿìè ïî öåõó, à âû... Êîðî÷å, îí ðåøèë, ÷òî â Ðîññèè ó íåãî íåò ïåðñïåêòèâ, è óåõàë â Ãåðìàíèþ. Ïîñåëèëñÿ â ñåëåíèè Øòîêäîðô. Ïîëó÷èë ãðàæäàíñòâî è âñå òàêîå. Ïå÷àòàëñÿ. Èìåë âñå áëàãà, êîòîðûå ìîæåò äàòü Ðàéõ äåÿòåëþ êóëüòóðû. È ÷òî îí äåëàåò? Åäåò â Àìåðèêó è èçäàåò òàì ýòîò óáîãèé ïàñêâèëü, "Áåðëèí-2042". Ïðîñòî ïîðàçèòåëüíî, êóäà äåâàåòñÿ òàëàíò ÷åëîâåêà, êîãäà îí íà÷èíàåò ñëóæèòü ëîæíûì èäåÿì.

– ß âïîëíå ðàçäåëÿþ òâîå îòíîøåíèå ê èäåîëîãèè ýòîé êíèãè, íî, êàê ÿ ñëûøàë, îíà âñå æå äîñòàòî÷íî îñòðîóìíà.

– Äà êàêîå òàì îñòðîóìèå! Ïîëîâèíà øóòîê îñíîâàíà íà äåðüìå.  áóêâàëüíîì ñìûñëå. "Âòîðè÷íûé ïðîäóêò". Åñëè ýòó êíèæêó è ñòîèò êîìó ÷èòàòü, òî ðàçâå ÷òî äàìàì, ñèäÿùèì íà äèåòå – âñÿêèé àïïåòèò îòîáüåò íà ïîëãîäà âïåðåä... È ÷òî â èòîãå? Ðóññêàÿ èíòåëëèãåíöèÿ ãîâîðèò åìó "Âåðíèñü, ÿ âñå ïðîùó". È îí ñ òðèóìôîì åäåò íà Ðîäèíó. Òî÷íåå, íå ñðàçó. Ïåðâîå ïðèãëàøåíèå îí ïîðâàë, ïîñêîëüêó îíî íà÷èíàëîñü – "Óâàæàåìûé ãîñïîäèí Âîéíîâè÷!" Äà åùå è ðàçðàçèëñÿ ÿäîâèòîé ñòàòüåé ïî ýòîìó ïîâîäó. Ïðèíÿë òîëüêî âòîðîå, êîòîðîå íà÷èíàëîñü ñ "Ãëóáîêîóâàæàåìûé Âëàäèìèð Íèêîëàåâè÷!"... Ïðè÷åì ðîññèéñêèå âëàñòè òîæå ïðèíÿëè åãî âïîëíå áëàãîñêëîííî. Âñëóõ îíè ýòîãî íå ñêàæóò, íî èì òîæå ïðèÿòíî, ÷òî "íåìöàì âñòàâèëè ôèòèëÿ". Íàøè îãðàíè÷èëèñü òåì, ÷òî îáúÿâèëè åãî ïåðñîíîé non grata на территории Райха. Привлечь его к суду за клевету невозможно, фантастика не может быть клеветой по определению... Не знаю, может, и этого не стоило делать, чтобы, как говорится, не создавать рекламу и ореол мученика – хотя атлантистская пропаганда и без нас постаралась бы... Вообще злопыхатель всегда в выигрыше. Если на его нападки реагируют – "ага, правда глаза колет!" Если не реагируют – "ага, возразить-то нечего!"

– По такой логике его бы следовало наградить, – усмехнулся Хайнц. – Кстати, ты никогда не замечал – по-русски слова "наградить" и "нагадить" отличаются всего одной буквой?

Фридрих отметил про себя, что, похоже, его друг так и не избавился от своего филологического увлечения. Из репродукторов тем временем грянули первые такты красивой мелодии, знакомой всему Райхсрауму. Интересно, подумал Власов, на каком языке будут исполнять?

"Знамена вверх!

В шеренгах, плотно слитых..."

– âûâåë молодой ñèëüíûé ãîëîñ ïî-ðóññêè.

–... åùå êàêîé-òî ñêàíäàëüíî èçâåñòíûé ïèñàòåëü, òîæå Âëàäèìèð? – ïðîäîëæàë ìåæ òåì Ýáåðëèíã. – Êîòîðîãî äîëãî äåðæàëè â ïñèõëå÷åáíèöå...

– Ñîðîêèí, – ñ îòâðàùåíèåì ïîìîðùèëñÿ Ôðèäðèõ. – Íó, ýòî è îáñóæäàòü íå÷åãî. Ñëó÷àé êëèíè÷åñêèé â ñàìîì áóêâàëüíîì ñìûñëå. Ìàíèàêàëüíàÿ êîïðîôèëèÿ, òÿæåëàÿ ñîöèîïàòèÿ, âñå ýòî åùå îòÿãîùåííîå ìàíèåé âåëè÷èÿ...

– ß ñëûøàë, ÷òî îí âñå-òàêè íåïëîõîé ñòèëèñò.

– Ïðî Ìîïàññàíà òîæå ãîâîðèëè ÷òî-òî ïîäîáíîå. ×òî íå ïîìåøàëî åìó çàêîí÷èòü òåì æå – ïîæèðàíèåì ôåêàëèé â ñóìàñøåäøåì äîìå. Âïðî÷åì, âñå íåïîòðåáñòâà, î êîòîðûõ ïèñàë Ìîïàññàí, ïî ñðàâíåíèþ ñ ñîðîêèíùèíîé – ïðîñòî îáðàçåö ÷èñòîòû è âêóñà. Äà ÷òî òàì Ìîïàññàí – äàæå íàäïèñè â ñîëäàòñêîì ñîðòèðå áîëåå äîñòîéíû íàçûâàòüñÿ ëèòåðàòóðîé... Íî â êëèíèêó Ñîðîêèíà îòïðàâèëè ëèøü ïîñëå òîãî, êàê îí óñòðîèë, êàê ýòî íàçûâàþò àòëàíòèñòû, "ïåðôîðìàíñ" â Öåíòðàëüíîì Äîìå Ëèòåðàòîðîâ – ïðèíåñ òóäà ïîëíûé ïàêåò äåðüìà è ïðèíÿëñÿ êèäàòüñÿ èì â îêðóæàþùèõ. Íà ìîé âçãëÿä, íàäî áûëî èçîëèðîâàòü åãî ðàíüøå. Ïî êðàéíåé ìåðå, ëþäè áû íå ïîñòðàäàëè...

– Íà Çàïàäå è áåç òîãî ïîäíÿëàñü èñòåðèêà âîêðóã î÷åðåäíîãî "óçíèêà ñîâåñòè", à Ìîñþê, ñàì çíàåøü, ëþáèò ïåðèîäè÷åñêè çàèãðûâàòü ñ Àìåðèêîé...

– Âîò èìåííî ÷òî âñå ðàâíî ïîäíÿëàñü. Òàê è íå÷åãî áûëî ïðèäàâàòü ýòîìó çíà÷åíèå. È óæ òåì áîëåå íå÷åãî áûëî âûïóñêàòü åãî ïîòîì, ÷òî, êîíå÷íî æå, àòëàíòèñòû îáúÿâèëè ñâîåé ïîáåäîé. "Åñëè îí îïàñíûé ïñèõ, òî ïî÷åìó âû åãî âûïóñòèëè, à åñëè íå ïñèõ, ïî÷åìó äåðæàëè?" È ýòî ãîâîðÿò òå, êòî ðåãóëÿðíî âûïóñêàåò èç ñâîèõ ïñèõóøåê ïåäîôèëîâ è ìàíüÿêîâ ïîñëå íåñêîëüêèõ ëåò áåñïîëåçíîãî "ëå÷åíèÿ"! Âïðî÷åì, ëàäíî. Ïî êðàéíåé ìåðå, îí áîëüøå íå ïðîáëåìà Ðàéõñðàóìà, ïóñòü òåïåðü ó÷èò åñòü äåðüìî àìåðèêàíñêèõ ñòóäåíòîâ. À âçàìåí ôðàíöóçû îòïóñòèëè èç ñâîåé òþðüìû Æàíà-Ìàðè Ëå Ïåíà, è ýòî ãëàâíûé ïëþñ âî âñåé ýòîé èñòîðèè.

Повсюду наши флаги

Будут реять скоро,

Неволе длиться

Долго не дано!

– çàêîí÷èë ñîëèñò ïîñëåäíèé êóïëåò. Âîîáùå-òî â êàíîíè÷åñêîé âåðñèè åñòü åùå ÷åòâåðòûé, íî îí – ïîâòîðåíèå ïåðâîãî, è â Ðîññèè, à â ïîñëåäíåå âðåìÿ è â Ðàéõå, åãî îáû÷íî íå ïåëè. Ôðèäðèõ äîãàäûâàëñÿ, ïî÷åìó áûë âûáðàí ðóññêèé âàðèàíò "Песни Õîðñòà Âåññåëÿ". Íå èç-çà ÷åòâåðòîãî êóïëåòà, à èç-çà òðåòüåãî.  îôèöèàëüíîì ðóññêîì ïåðåâîäå âàðèàíò "íàøè ôëàãè" – åäèíñòâåííî âîçìîæíûé ïî ïðè÷èíå ñòèõîòâîðíîãî ðàçìåðà.  îðèãèíàëå æå â ýòîì ìåñòå èçíà÷àëüíî áûëî "Hitlerfahnen". Через некоторое время после Сентябрьских убийств, когда имя Хитлера стало как-то постепенно исчезать из обихода, возник второй вариант, аналогичный появившемуся позже русскому – "uns're Fahnen" – а после Второго Чревычайного Съезда он стал единственным. Потом, при Шуке, когда не только об ошибках, но и о заслугах первого лидера Райха снова стали говорить вслух и, в конце концов, во всех официальных учреждениях появились Три Портрета, партийный гимн опять начали исполнять в старом варианте, но и новый полностью отменен не был. Понятно, что вариант с "флагами Хитлера" стал атрибутом правого крыла, а с "нашими флагами" – символом новообновленцев – и, соответственно, исполнение на официальном мероприятии в Москве любого из них могло быть воспринято как соответствующий намек. Так что выбор не имеющей вариантов русской версии, вдобавок еще ублажающей русофилов в ПНВР, был мудрым решением.

– Äà, Ëå Ïåí – îäèí èç î÷åíü íåìíîãèõ ñîâðåìåííûõ ôðàíöóçîâ, âíóøàþùèõ óâàæåíèå, – ñîãëàñèëñÿ Ýáåðëèíã. – À ó ðóññêèõ ïî ýòîìó ïîâîäó ÷àñòóøêà ïîÿâèëàñü, – è îí ïðîöèòèðîâàë, ñòàðàòåëüíî âûãîâàðèâàÿ ðóññêèå ðóãàòåëüñòâà:

Состоялся акт обмена

Говноеда на Ле Пена.

Где б найти нам мудака,

Чтоб сменять на Мосюка?

– Стилизация, и не слишком умелая, – заметил Власов. – Простой русский народ так не говорит – "состоялся акт обмена".

– Возможно, выражение из газеты, – пожал плечами Эберлинг. – Не хочешь же ты сказать, что и эту частушку в ЦРУ придумали?

– Нет, конечно. Придумали на какой-нибудь московской кухне все те же русские интеллигенты. Которые как полтораста лет назад изобрели себе комплекс вины перед народом, так до сих пор и страдают от своей с ним разделенности. И преодолевают таковую, стараясь не поднять народ до своего уровня культуры, а самим опуститься до его бескультурья. В чем, надо отдать им должное, немало преуспели – взять хотя бы эту нынешнюю моду на мат среди этой публики. Во времена Достоевского хотя бы такого не было... – Фридрих брезгливо скривился.

"Так громче, музыка, играй победу!" – надрывались динамики.

– Между прочим, могу рассказать одну весьма поучительную историю, – произнес Хайнц. – По поводу американцев и подрывной деятельности. Год назад я случайно наткнулся в архиве на один крайне любопытный старый документ. Правда, формально с него гриф так и не снят, но я не думаю, что будет большой вред, если я...

– Начал, так уж рассказывай, – подбодрил Власов.

– Так вот. Это докладная записка, поданная руководству Управления неким аналитиком. Там он обозначен, как Клюге, хотя это, понятно, не настоящая фамилия...

– Само собой.

– Фактически в своем меморандуме Клюге излагает план крупномасштабной диверсии против США и их союзников.

– Диверсии? Мы ведь не...

– Да, не применяем их со времени Фолшпиля. Разумеется, речь шла об идеологической диверсии. Клюге предлагал через агентов влияния в атлантистских СМИ, университетской и богемной среде, а также, разумеется, через правозащитные организации внедрить в США следующие идеи. Во-первых, внушить американцам комплекс коллективной вины перед всеми, кто когда-либо подвергался хоть какой-то дискриминации, неважно, когда, в какой мере и по какой причине, и даже не подвергался сам, а хотя бы принадлежит к группе, которая когда-либо подвергалась... или хотя бы отдельные ее представители подвергались... или, по крайней мере, имеют достаточно нахальства, чтобы это утверждать. Или, в крайнем случае, просто живут плохо, в то время как сытые и богатые американцы имеют наглость жить хорошо – опять же, независимо от причин такого положения дел. То есть перед неграми, перед индейцами, перед юде, перед мусульманами и так далее. Мужчины – перед женщинами, этому посвящен отдельный раздел меморандума: как превратить маргинальное прежде движение феминисток в, как это там называется, mainstream, чтобы каждый мужчина считался насильником и грубым животным, виновным перед всеми женщинами скопом и каждой в отдельности уже просто в силу своей половой принадлежности. Второе: провозгласить, что цивилизованное демократическое государство не имеет права никому навязывать представления о норме. То есть что нормой является все: гомосексуализм и прочие половые извращения, не говоря уж об обычном разврате, любые, самые дикие и агрессивные, религиозные культы, самые варварские национальные обычаи, любые формы морального, физического и психического уродства, включая умственную отсталость, и так далее. И более того – что все это не только нормально, но и прекрасно. Социум утрачивает иммунитет, теряет способность защищаться от разрушительных воздействий снаружи и, в особенности, изнутри. Третье, вытекающее из первых двух: раз есть вина, должно быть и искупление. Обратная дискриминация – создание особых привилегий всем перечисленным "жертвам несправедливости", яростная защита любых маргинальных меньшинств в ущерб большинству. Причем защита не только моральная, но и юридическая. Клюге убедительно обосновывал, что армия американских адвокатов, предвкушающих огромные барыши от бесчисленных дел о дискриминации и диффамации, станет могучим союзником такой программы. Общество начинает само работать на свое разрушение. Четвертое, прямо вытекающее из предыдущего: обществу, уже потерявшему моральные ориентиры, внушается, что если какие-то меньшинства не достигают достаточных успехов, то виноваты не они, а общество, которое их дискриминирует. Если кто-то пострадал от собственной глупости, виноват не он, а общество, которое это допустило. И, соответственно, общественные правила должны быть изменены таким образом, чтобы уравнять отстающих с лидерами – что возможно лишь путем опускания последних. Страна, таким образом, начинает ориентироваться не на лучших, а на худших, с понятными последствиями. Пятое: из всего этого культа терпимости делается одно важное исключение – а именно, провозглашается полная нетерпимость к его противникам. Всякий, кто выразит хотя бы сомнение в том, что ранее перечисленное – это единственный цивилизованный и правильный подход, должен клеймиться как замшелый нацист и подвергаться беспощадной травле. Американцы, как известно, вот уже полвека больше всего боятся прослыть нацистами, и Клюге настаивал, что их антинацистскую истерию в рамках его проекта следует только усиливать, тогда они точно не догадаются, кто на самом деле стоит за разрушением их страны... Шестое: для нейтрализации тех, кого не испугает даже пункт пять, под предлогом защиты меньшинств вводится особая форма политической цензуры. Все, что может показаться обидным для какого-нибудь умственно отсталого негра-педераста или исламского фанатика, запрещается. Запрещаются высказывания, отдельные слова и даже факты. Нельзя, к примеру, публиковать результаты научных исследований, подтверждающих правоту расовой теории, и даже просто исторические сведения, выставляющие в негативном свете представителя той или иной маргинальной группы. Официально, разумеется, это не называется цензурой, это даже не оформляется в виде законов и подается просто как "цивилизованная" форма вежливости – нарушители которой, однако, становятся изгоями в собственной стране. Клюге придумал неологизм для этой концепции – "политикет". Термина "политкорректность" он не употреблял.

– Так, значит, весь этот маразм американцам на самом деле навязали мы?!

– Разумеется, я тоже так подумал. И был удивлен этим открытием не меньше, чем ты. Но куда больше я был удивлен, когда добрался до резолюции на меморандум Клюге. Проект был отвергнут на самом высоком уровне, однозначно и категорически. Как видно, кое-кто еще помнит уроки кайзеровской разведки, на свою голову выкормившей Ленина и его банду. Непредсказуемые последствия морально-политической дестабилизации вражеской сверхдержавы могут оказаться куда хуже, чем продолжение привычной уже холодной войны. Особенно когда при этом создается деструктивная идеология, которая может выплеснуться за пределы границ противника... Ты понимаешь, в чем дело, Фридрих? Никто потом не пересматривал это решение, документу так и не был дан ход. То, что враги Америки замыслили и так и не решились применить для ее разрушения, американцы придумали и воплотили в жизнь сами, по собственной воле. Инициаторами были те самые группы, на которые указал Клюге – левые университетские профессора, богемные круги, прямо заинтересованные в пропаганде гомосексуализма и наркотиков, независимые ни от чего, включая здравый смысл, СМИ, бесчисленные правозащитники и кормящиеся за их счет адвокаты... но не потому, что их подталкивали внедренные в их среду агенты. Сами, все сами.

– Да уж... И ты полагаешь, что сейчас русская интеллигенция готовит нечто подобное в России?

– Если бы только русская и только в России... В СЛС каждый первый сочувствует тем же идеям. Еще бы, для них ведь таковые освящены авторитетом "цивилизованного мира", то есть Америки...

– Ну да. Плюс тупая логика "от противного". Просто поразительно, насколько глупо рассуждают люди, считающие себя интеллектуалами! Если нацисты говорят, что убийц надо казнить – мы будем говорить, что не надо. Если говорят, что негры глупее белых – мы сперва скажем, что не глупее, а потом – что, пожалуй, и умнее... Цифры и факты при этом никакого значения не имеют. Если действительность противоречит либеральному мифу, тем хуже для действительности.

– И опять-таки – если бы только либеральному, – вздохнул Хайнц. – Увы, наши правые точно так же смотрят на реальность исключительно через призму собственных мифов. Вообще, людьми с убеждениями принято восхищаться. Но ведь чем тверже убеждения, тем меньше человек склонен воспринимать объективную реальность. И чем он при этом умнее, тем искуснее будет убеждать себя и других, что верить надо мифу, а не собственным глазам. И тем катастрофичнее, соответственно, будут последствия...

– Ну и что ты хочешь этим сказать? Да здравствует безыдейность?

– Да нет, конечно. Просто в любой идее надо уметь вычленять главное. А все прочее выводить логически, а не воспринимать, как набор священных догматов. И если выводы противоречат догматам, неверны догматы, а не выводы. Разве ты не согласен?

– Согласен, разумеется. Иначе я работал бы не у нас, а в Министерстве Пропаганды, – усмехнулся Фридрих.

Хайнц хотел что-то ответить, но тут из динамиков полилась новая мелодия, и Власов предостерегающе поднял руку:

– О, погоди. Моя любимая.

Высокий и чистый голос запел:

Deutschland, du Land der Treue,

Oh du mein Heimatland...

Фридрих действительно любил эту песню с самого детства. Написанная еще до войны, песня о Германии, в сияющем великолепии восстающей после долгой ночи, очень органично звучала и в эпоху послевоенного возрождения. Казалось бы, пелось в ней не только о радостных вещах, но и о серьезных и тревожных – о верности до смерти, о готовности к новым боям, о бушующих штормах, о женщинах, благословляющих оружие воинов – и все же эта песня, с ее потрясающе красивой мелодией, была удивительно светлой и жизнеутверждающей. Фридриху так и виделись ряды красивых, сильных, гордых людей, с открытыми лицами и сияющими глазами, радостно и уверенно шагающих навстречу солнцу и прекрасному будущему. Над ними, озаренные солнечным светом, развеваются на фоне синего неба самые красивые в мире знамена – черные свастики в белых кругах на красном поле – и эти люди салютуют им сердцем и рукой.

Hakenkreuzfahnen,

Schwarz, weiß und rot,

Grüßen und mahnen,

Seid getreu in dem Tod!

Deutsche, seid Brüder,

Reicht euch die Hand!

Heil uns'rem Führer,

Heil dem Vaterland!

– широко и вольно лился припев. Фридрих еще помнил времена, когда вместо "Führer" пели "Deutschland", что было не в рифму, да и по смыслу превращало две последние строки в тавтологию, но зато отвечало партийным решениям "о преодолении последствий культа личности Хитлера". Впрочем, в этой песне первоначальный текст был восстановлен гораздо быстрее, чем в случае с "Хорстом Весселем". С одной стороны, уж больно неудачной с поэтической точки зрения была замена, а с другой – как-никак, слово "Führer" в дойче означает отнюдь не только Хитлера, а вообще любого, кто чем-то руководит или управляет, вплоть до машиниста поезда и вагоновожатого. И хотя Дитль отказался от его использования в качестве личного титула, равно как и от персонализированного приветствия, заменив таковое нейтральным "Хайль дем Райх!" (злые языки утверждали, что истинной причиной была не борьба с культом, а то, что "Хайль Дитль" звучало хуже, чем "Хайль Хитлер") – все же с чисто лингвистической точки зрения и он, и любой будущий Райхспрезидент оставался руководителем, т.е. "фюрером", Райха, и никакой крамолы во фразе "Да здравствует наш руководитель" не было.

Отвлекшись от своих детских и юношеских воспоминаний, Власов окинул взглядом толпу вокруг. Казалось, что от звуков песни даже у этой праздно гуляющей публики, большинство среди которой составляли русские, появилась некая подтянутость в осанке, целеустремленность на лицах и ритм в движениях. Хотя, наверное, многие из них, несмотря на обязательные уроки дойча в школе, со слуха даже не понимали слов, а к Германии относились в лучшем случае равнодушно. Да, печально подумал Фридрих, Хайнц, наверное, прав – им нравится красивая музыка, но по большому счету русским все равно, что праздновать...

И хуже того, подумал он еще более мрачно – только ли русским? "Германия, ты страна верности..." Если проанализировать, какая добродетель восхваляется в дойчских песнях чаще всего, то, пожалуй, это будет именно верность. Даже если оставить за скобками неизбежный мотив о верности невесты своему жениху, уходящему в море или на войну, и рассматривать только более важный аспект – верность стране, идее, долгу. Но если что-то приходится так настойчиво прославлять в песнях, то не потому ли, что ощущается нехватка этого в реальной жизни? Вот и сейчас – он, Власов, пытается распутать заговор, устроенный людьми, неоднократно клявшимися в верности Германии, партии, Райхспрезиденту. И достигшими под эти слова высоких постов, и никем в своем пути наверх не остановленными. Можно, конечно, сказать, что это всего лишь перерожденцы, не распознанные вовремя, прискорбное исключение, язва на теле в целом здорового общества. Но язвы обычно не образуются на пустом месте без причины. Кстати – возникла вдруг у Фридриха новая мысль – зачем вообще нужны клятвы, если нет искушения их нарушить? И – как там говорил Гуревич? "Средний гражданин скажет то, что от него хотят услышать, а потом пойдет и проголосует по-своему." Хотелось бы, конечно, послать подальше старого толстого юде с его семитской мудростью и гордо заявить, что она неприменима к арийцам. А как быть с фрау Рифеншталь, тоже убежденной, что все вот-вот рухнет? Делает хорошую мину, чтобы оправдать свой собственный маргинальный политический проект? Да, конечно. Но что-то такое все же висит в воздухе... и чувствуется... Взять уже сам этот чертов референдум – в прежние времена сама идея такого мероприятия никому не пришла бы в голову!