Текст книги "Юбер аллес (бета-версия)"

Автор книги: Юрий Нестеренко

Соавторы: Михаил Харитонов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 86 страниц)

Kapitel 34. Берлин, Райхенбергштрассе. 11 февраля. Позднее утро.

На улице было непонятно что – то ли погода поворачивала на настоящие заморозки, за минусовую отметку термометра, то ли просто воздух ещё не прогрелся.

Вдоль улицы разом протянуло холодом, потом ещё и ещё. Фишер поёжился и поднял воротник пальто.

Он стоял, прислонившись спиной к дощатой летней веранде кафешки с пошлым названием "Pigeon sauvage". Сейчас веранда была пуста: посетители, если таковые и были в этот час, грелись внутри. Можно было, в принципе, зайти. Что там внутри, он знал и так. Он провёл достаточно времени в кройцбергских забегаловках, чтобы досконально изучить их нехитрое устройство: три-четыре пластиковых столика, барная стойка, средней симпатичности девушка из восточных областей, полячка или украинка. В меню обязательно присутствует польская водка, чешское пиво, кровяная колбаса и какое-нибудь несвежее мясо с варёной капустой. Господин Йошка Фишер предпочитал заведения другого класса. Увы, главный редактор и фактический издатель единственной свободной газеты в Райхе должен беречь, как зеницу ока, репутацию бунтаря и отщепенца. К тому же большая часть людей, нужных для дела, обитает именно в Кройцберге.

Он выудил из кармана пальто целленхёрер. Французик не звонил. Плохо. Может быть, у него это... неприятности? Вроде бы не должно быть. Во всяком случае, если бы они что-то заподозрили... а они должны, просто обязаны подозревать, проверять, и прежде всего родственников и работодателей, семья и работа – ближайший круг, они вцепятся и будут трепать, трепать, трепать, эти холёные дойчские овчарки с их хвалёным нюхом на недозволенное... А ведь Жорж может наделать глупостей.

Ладони в перчатках слегка вспотели. Ощущение было неприятное, но перчатки снимать он не стал – мокрые руки на ветру замёрзнут сразу.

Фишер попытался представить себя со стороны. Вот он стоит – высокий, толстый, внушительный. Очки на толстой картофелине носа сидят чуть криво: надо бы заменить оправу, но он привык. На того лихого парня, который в молодости ездил на мотоцикле без шлема, курил на улице и даже просидел три месяца в кутузке за торговлю французскими эротическими журналами, он решительно непохож. Откровенно говоря, его это не радует. Профессиональный оппозиционер может выглядеть богемно, но ни в коем случае не буржуазно. Приходится придумывать всё новые кунштюки, чтобы поддерживать репутацию. Йошка должен оставаться Йошкой.

Нет, конечно, издателя "Либерализирунг" на самом деле звали Йозеф, как и полагается приличному дойчу. Однако, сын будапештского мясника, перебравшегося в Райх уже после войны, не так давно демонстративно сменил имя на мадьярское – благо, законы Райха это позволяли. Неглупый ход: он разом выделился среди легиона Йозефов Фишеров и заодно получил возможность дать ещё несколько интервью западным СМИ. В передовице, посвящённой этому событию, он объяснил смену имени тем, что ему "стыдно быть дойчем, пока Дойчлянд угнетает другие народы, и прежде всего свой собственный народ". Этот абзац перепечатала даже "Нью-Йорк Таймс"...

Мучительно хотелось выпить. Зайти в этот чёртов "Голубь", сесть за столик, не снимая пальто. Вытереть руки салфеткой, заказать сто "выборовой" и бутербродов с сыром. Конечно, это не сыр. Увы, стоит согласиться с французиком: дойчи ничего не понимают в настоящей еде. Но бутерброды с сыром неплохи в качестве закуски, особенно если сыр поперчить... Ах, если бы ещё закурить. И чашечку хорошего кофе. Кофе без сигареты – деньги на ветер... Он знал пару мест в районе, где делают вполне приличный кофе за смешную цену, но не ходил туда специально, чтобы не растравлять себя. Diable, сколько лет прошло, а его лёгкие ещё помнят табак...

Холодный порыв ветра ударил в лицо. Фишер с раздражением повернулся к нему спиной. Чертов Жорж настоял на встрече на улице, и придется ждать его здесь. Боится обсуждать дела в помещении, даже если это будет третьеразрядная кафешка, где единственные свидетели – полусонная официантка в пяти метрах за прилавком да какой-нибудь одинокий пьяница в углу. Пожалуй, пьяницу, если тот и впрямь там окажется, испугается даже в первую очередь – как же, отличное прикрытие для агента... Если ты такой трус, подумал Фишер с раздражением, нечего было лезть в эти игры. Впрочем, ту же фразу он мог адресовать самому себе, и в глубине души прекрасно это понимал. Под ложечкой вновь пополз противный холодок. Чтобы как-то отвлечься, Йошка принялся рассматривать стену соседнего дома. Ещё совсем недавно – он помнил – стена была исписана граффити на славянских языках. Теперь она была ровная и гладкая, укатанная казённым бежем. В середине красовалась чёрная надпись "Deutschland muss in Kreuzberg wieder erkennbar sein". Йошка усмехнулся: типично имперская деликатность, подчёркивающая угрозу. "В Кройцберге должны снова узнать Германию" – читай: "район должен снова стать дойчским".

Это были результаты недавней кампании. В последнее время в районе скопилось слишком много недойчского населения, ведущего себя чрезмерно вольно – например, позволявшего себе говорить на своих языках в присутствии дойчей, или писать непонятные надписи. На это смотрели сквозь пальцы, пока один честный бюргер, непонятно каким ветром занесённый в этот район, не умудрился обнаружить в нём подвальчик, где ему подали меню на польском. Бюргер подал в суд – который, разумеется, выиграл вчистую. Подвальчик закрылся. Возможно, на этом дело и кончилось бы, но про этот казус каким-то образом прознали консерваторы, и без того косо посматривающие на трудовую миграцию. Старая черепаха Ламберт разразился очередными речами на тему опасностей, угрожающих Райху от наплыва сомнительного расового материала с Востока, не желающего интегрироваться в дойчскую цивилизацию. Фон Фриш написал огромную статью о том, что в Берлине обнаружился "свободный от дойчей этнический район наподобие недоброй памяти юдского гетто" – и начал взывать к памяти Хитлера. Прочие тоже не отставали, особенно старался Ламберт-младший, зубами прогрызающий себе путь в большую политику.

Кончилось всё тем, что район был отдан райхсюгендовцам "для наведения порядка". Порядок и в самом деле был наведён – может быть, излишне решительно, но... Фишер попытался вызывать в себе хоть какое-то сочувствие к восточникам, но у него это не получилось. Он недолюбливал этих людей – шумных, грязных, не понимающие ни настоящего дойчского порядка, ни настоящей западной элегантности. Хотя их бабёнки кое на что годятся. По крайней мере, они нетребовательны...

Задребезжал целленхёрер.

– Это я, – задушенно пискнуло в трубке. – Ты на месте? На какой стороне улицы?

– На нечетной, – сердито буркнул Йошка. – Два раза ведь объяснил. И жду тебя, между прочим, уже почти двадцать минут.

– Ладно, – Жорж даже не стал огрызаться в ответ. – Сделаем так: сейчас я пройду мимо по другой стороне, вроде как тебя не вижу. А ты посмотри, нет ли кого за мной. Если все о'кей, звякнешь мне.

"Параноик, – подумал Фишер, – и дурак. Если его пасут, то и телефон наверняка слушают..." Но вслух он лишь проворчал: – Ладно.

Жорж появился минут через пять и с самым деловым видом протопал мимо, тщательно избегая смотреть в сторону "Голубя". Низенький, курчавый, со сливообразным носом, засунутым в шарф, он напоминал юде, как их рисовали в старых книжках. Трудно было поверить, что в этом нелепом существе течёт половина дойчской крови.

Йошка, впрочем, не заблуждался. Маленький человечек мог быть опасен. Особенно сейчас, когда ему нечего терять.

Никакого хвоста за ним, конечно, не было. Фишер честно выждал с минуту, потом позвонил. Маленькая фигурка, уже почти скрывшаяся в конце улицы, повернулась, радостно замахала рукой – типа, наконец-то заметил старого друга, с которым чуть было не разминулся – и быстро зашагала обратно.

– Хай, – уверенно, по-западному поздоровался Йошка, тиская мягкую руку французика. Он намеренно сжал пальцы посильнее. Жорж не обратил на это внимания: его рука была вялой, как пучок лежалой моркови.

– Пошли куда-нибудь, – буркнул он, высунув озябший нос из шарфа.

Они пошли вдоль улицы, стараясь держаться посередине тротуара. Французик нервно семенил чуть впереди, то косясь на собеседника, то стреляя глазами по сторонам.

– Merde, – наконец, сказал Жорж. – У меня обыск был. Все перетряхнули. Ничего не нашли, конечно, и не могли найти... Но все равно...

– А что ты хотел? – резко перебил Йошка. – После того, что... Ты хотя бы понимаешь, что ты наделал? – он понизил голос до хриплого шёпота.

– Я не виноват, – зашипел французик. – Это всё гадёныш...

– Идиот, – чуть повысил голос Фишер. – Ты должен был прийти ко мне сразу же, как только узнал, что глупая гусыня собралась в Россию. Я бы принял меры. Но ты решил, что это хороший способ переправить образец, не подвергаясь опасности. Ты обманул меня, Жорж, – заключил он. – Ты решил, что умнее меня, не так ли?

– Ты же не захотел делать это сам! – голос маленького человечка задрожал. – Ты должен был сам переправить эти дурацкие образцы!

– Я никому ничего не должен, Жорж, – Йошка Фишер смерил собеседника взглядом. – И я никогда не взял бы в руки... такие вещи, – закруглил он.

– Боишься... – протянул французик, вытягивая губы в трубочку.

– Да, – спокойно согласился Йошка. – И, в отличие от тебя, мне есть чего бояться.

– Ага, – забормотал Жорж, – ну конечно, тебя же так волнует дело... ради него стоит поберечь себя...

– Кажется, ты хочешь меня обидеть? – поднял бровь Фишер. – Что касается твоего дела...

– Нашего дела, – прошипел французик, не оборачиваясь.

Фишер усмехнулся.

– Строго говоря, – сказал он, – я здесь совершенно ни при чём. Сначала ты пришёл ко мне и рассказал фантастическую историю. Разумеется, я счёл её фантазией. Потом как-то раз, случайно, в разговоре с одним гостем из России, я её рассказал – просто как забавную байку. Что он там подумал, я не знаю. И знать не желаю.

– В эту историю, – прогнусавил Жорж, – не поверит и младенец. А люди из Управления непохожи на младенцев.

– Как знать, как знать... – протянул Йошка. – Разумеется, они не младенцы. Но, может статься, у меня найдутся кое-какие аргументы, которые сделают их чуть сговорчивее...

– Stinker, – тихо прошипел французик.

Йошка снисходительно улыбнулся.

– О, словечко из моей молодости. Оказывается, ты считаешь меня стукачком, Жорж? Я это как-нибудь переживу. А может быть, ты захочешь обвинить меня публично? Попробуй, мой дорогой, и ты увидишь, что из этого получится... А я могу позвонить в полицию хоть сейчас. Тем более, что в их списке ты и без того числишься подозреваемым. Скорее всего, главным. Тебя ещё не раскололи только потому, что никому не пришло в голову, какой же ты идиот. Дать образцы ребёнку, чтобы он увёз их в Россию – такое не пришло бы в голову даже Управлению.

– На это я и рассчитывал, – пробормотал французик. – Но ты что-то говорил про аргументы? Правильно ли я тебя понял? Значит, вот они где, высокие идеалы борьбы с нацизмом и всё такое прочее?

– Не строй из себя дурака, – резко сказал Фишер. – Ты прекрасно понимал, на каких условиях возможно издание нашей газеты. Меня и в самом деле волнует борьба. Сейчас "Либерализирунг" – единственная по-настоящему либеральная газета в Райхе. Её терпят только потому, что удобнее держать под колпаком нас одних, чем разыскивать по подворотням сотню отмороженных, распечатывающих на друкере примерно то же самое. Будет нужно – нас прихлопнут. Вообще, Жорж, сейчас не те времена, когда можно строить из себя независимого интеллектуала. Я уверен, что после референдума Шук затянет гайки, насколько сможет... И ты это прекрасно понимаешь. Так что контакты с Управлением – ещё не самая дорогая плата за гарантии неприкосновенности.

– Допустим, – Жорж передёрнул плечами. – Я не мальчик и знаю, как делаются дела. Но и ты не мальчик. Понятно, что ты работаешь на Управление, иначе ты не был бы главным редактором. Но только ли на него? Откуда у тебя все эти контакты?

Йошка Фишер с презением помотрел на маленького человечка.

– Лучше, – посоветовал он, – не интересуйся тем, что тебя не касается. Подумай о том, что я мог бы сдать тебя в тот же самый день, когда ты ко мне пришёл с этой историей. Я получил бы за твою линялую шкурку кое-какие деньги: Управление мне платит, а за такую информацию мне заплатили бы очень хорошо. Я бы ещё выторговал себе дополнительные поблажки по части дозволенного либерализма. Более того, я собирался так и поступить.

– Собирался? Но ведь ты этого не сделал, Фишер, не так ли? – сказал Жорж. – Вместо этого ты связался с Москвой, с этими людьми, а это большой риск даже для тебя. Ты жирная сволочь, Йошка, но ты не дурак. Значит, у тебя были причины. А если были, то, значит, и есть. Ты хочешь наварить, Йошка. Ты настолько хочешь наварить, что готов обманывать Управление... Так или иначе, давай договариваться. Или мы оба забываем об этой истории. Не вышло – значит, не вышло. Они не получают документации, мы не получаем денег. Или мы всё-таки делаем дело. Кстати, условие твоих друзей выполнено. Они хотели проверить качество товара – они его проверили. Засвидетельствовано русской полицией... ну, в каком-то смысле. Ты можешь с ними связаться?

Они дошли до угла. На нём виднелись следы свежей краски – похоже, ребята из Райхсюгенда закрашивали какую-то сомнительную надпись.

– Всё сложнее, чем тебе кажется, – сказал Фишер. – После того, что произошло, они наверняка захотят снизить цену на наш товар. Тебе придётся поумерить аппетиты.

– Снизить цену? А вот этого не будет, – насупился французик. – Мой друг очень нуждается в деньгах. Я тоже. Он не продаст документацию дешевле, я тоже не уступлю. Остаёшься ты, Йошка. Я не знаю, сколько ты положил себе лично – но, думаю, больше, чем нам обоим, вместе взятым...

– Ну, в принципе, это обсуждаемо, – неожиданно согласился Фишер. – Только мы должны обсудить это втроем. Ты, я и твой друг. Только так мы сможем прийти к справедливому компромиссу и получить гарантию, что никто никого не обманывает.

Французик впился глазами в господина главного редактора.

– Та-а-ак, – протянул он. – Ты всё-таки решил сдаваться. Сдать себя, меня, а заодно и К... – он поспешно закашлялся, маскируя чуть не вырвавшееся имя. – У тебя это написано на твоей предательской роже. Что ж, я понял. Попробую улизнуть. Шансов нет, но чем чёрт не шутит...

– Прекрати, – Фишер сделал шаг вперёд.

– Не подходи! – завизжал Жорж. Рука его метнулась к карману.

Йошка отшатнулся. Похоже, с опозданием сообразил он, маленький человечек вооружился. И может наделать глупостей.

– Не надо этого, – он постарался говорить как можно спокойнее. – Мы оба на нервах. Если мы будем кидаться друг на друга, то уж точно попалимся, – он специально ввернул жаргонное словцо времён молодости.

Французик все еще смотрел злобно, но, кажется, все же готов был внять умиротворяющей интонации. Господин Фишер, когда хотел, умел звучать убедительно.

– Знаешь что? – продолжал он. – Давай все-таки зайдем куда-нибудь, спокойно посидим, выпьем и перекусим. Лично мне надоело мерзнуть на ветру, да и у тебя, как я погляжу, сопля под носом.

Жорж поспешно шмыгнул, и, не удовлетворившись результатом, быстро провел под носом пальцем.

– Не будем пока говорить о делах, – поощрительно улыбнулся Фишер, упреждая готовое вырваться возражение, – просто посидим. Ну хотя бы в том же "Голубе", рядом с которым мы встретились, – он повернул назад.

– Там в самом деле подают голубей? – французик оскалил мелкие зубы: он пытался шутить.

– Вряд ли, – серьезно ответил Фишер. – Но там, по крайней мере, нет ветра и есть водка. У меня есть деньги, – на всякий случай добавил он.

– На пару стопок водки у меня хватит и своих, – огрызнулся Жорж.

Они в молчании дошли до "Pigeon sauvage".

Внутри оказалось ровно то, что Фишер и ожидал: четыре столика, покрытые клеёнчатой тканью, стойка с пивными кранами и сонная девушка, как раз выходящая из кухни с пустым подносом. Посетителей не было.

Не раздеваясь, они молча уселись за угловой столик. Жорж подозвал девку и начал распоряжаться:

– Две рюмки "выборовой", побыстрее. Нет, пожалуй, возьмём графинчик... грамм на двести. Чесночные гренки, если они у вас приличные. Мне гороховый суп с копчёностями... есть у вас гороховый суп? Горячее закажем позже.

– Кофе. Черного, – попросил Йошка. Сорт он уточнять не стал, зная, что в таких заведениях кофе бывает ровно двух сортов: черный и с молоком. Одновременно он отметил про себя, до чего опустился французик: похоже, тот и в самом деле забыл вкус изысканной кухни и научился лопать всякую дрянь.

– Что носом вертишь? – схамил Жорж. – Я и в самом деле замёрз и голоден. И намерен пожрать горячего и сытного, а буайбес здесь, очевидно, не подают... – чуть ли не потирая руки от предвкушения, он встретил глазами девицу с подносом, на котором стояли лафитники и не очень чистый графин с прозрачной жидкостью. Едва все это перекочевало на клеёнку, Жорж, не дожидаясь помощи девушки, поспешно наполнил свой лафитник и опрокинул водку в рот.

– Дрянь какая, – поморщился он, вытирая рот салфеткой. Девушка подошла снова, на сей раз с дымящейся чашкой кофе на маленьком круглом подносе. Фишер понимал, что это обычная растворимая бурда из краника, и все же не без удовольствия потянул носом ароматный пар. Затем неторопливо поднес чашку к губам и сделал маленький глоток. Вкус, разумеется, оказался хуже, чем запах. Возможно, стоило все-таки взять с молоком...

Жорж смотрел на него через стол – смотрел теперь уже даже весело.

– Так, значит, надумал сдаваться, а, Йозеф? – осведомился он, явно забыв о своем намерении не рассуждать в таких местах о делах. – Я тебе вот что скажу – это не я идиот, это ты идиот. Думаешь, они припомнят тебе былые заслуги? Ты был им полезен? Использованный гондон в процессе тоже был полезен, – Жорж широко улыбнулся своему остроумию. – Управление и не мечтает о таком подарке, как поймать одного из лидеров оппозиции на... таком деле, – он все же вспомнил об осторожности. – А другого стукача на твое место найдут всегда, уж этого добра у нас хватает. Что молчишь? Или надеешься – твой Отто тебя отмажет?

Грязные стены кафешки в глазах Фишера качнулись.

– Сиди на попе ровно, – голос французика стал откровенно глумливым. – Я многое про тебя знаю, мой бывший друг и бывший начальник. Зря, очень зря ты убрал меня из газеты.

Йошка тем временем лихорадочно просчитывал варианты. На кого работает Жорж? Если он знает о покровителе Фишера, значит, это не мелкий полицейский агент. Впрочем, мелкий полицейский агент не смог бы ничего разнюхать... Значит, французик сумел зацепиться за серьёзных людей, которые то ли копают под консерваторов, то ли ищут какие-то каналы... Нет, скорее копают: выйти на контакт с восходящей звездой НСДАП несложно... Чего ему всё-таки надо? Неужели просто вернуться в газету? Или?..

– Ты сам виноват, – Фишер решил избрать тактику контрнаступления. – Не спорю, ты был отличным журналистом и хорошо знал настоящий Запад. Но ты абсолютно лишён чувства дисциплины. Ты срывал сроки сдачи материалов, пил на рабочем месте, устраивал безобразные сцены... Когда же я узнал, что ты избиваешь женщин...

– Ну и что? Я садист и никогда не скрывал этого. Особенно от друзей, – с издёвочкой сказал Жорж. – Ты убрал меня, когда решил, что я могу залезть в твои дела. Ты уже тогда был продажной сукой, Йозеф. И жадной сукой к тому же. Ты не хотел ни с кем делиться, вот в чём проблема.

– Я оставил тебя внештатником, – напомнил Фишер. – И платил жалованье твоей бездарной бабе, воображающей себя журналисткой.

– Нет, дружище, – всё тем же тоном продолжал французик, – это ты сам окружил себя бездарностями. Фри тебя вполне устраивала. Об неё можно было вытирать ноги, не так ли? Сказал бы мне спасибо за её воспитание... Но не виляй, Йозеф. Я сказал тебе одну конкретную вещь, которую ты тщательно скрываешь. Я знаю, что в последнее время ты нашёл себе нового патрона. Ты работаешь на Ламберта-младшего, сына Клауса Ламберта. Которого ты и твоя газета в течении многих лет поливают дерьмом и представляют исчадиями ада... Тебе интересно, откуда я это узнал? Не так ли?

– Да, я понял, – ответил Йошка. – Ты тоже работаешь на кого-то. Не на Управление, иначе я был бы в курсе. И этот кто-то ищет подходы к Ламберту – старшему или младшему. Вся эта история с наркотиками и документацией – крючок, не так ли? Что ж. Ты оказался ловчее, чем я ожидал. Хорошо, обсудим условия. Но сначала давай выпьем, – он решительно отставил в сторону кофейную чашку.

– Первое дельное предложение, которое я слышу от тебя за сегодняшний день, – хмыкнул Жорж, беря графин за горло. Тот отлип от клеёнки с неприятным чмокающим звуком.

– Долго ещё мне будут нести мой суп? – закричал он девушке.

– Да, да, сейчас, – та закивала головой, как китайский болванчик, и быстро скрылась за дверью кухни.

Французик наполнил свой лафитник, потом – Фишера.

– За что пить будем? – осведомился Жорж. – За свободу – не прозвучит, за успех наших планов – тоже как-то не ко времени... За здоровье только осталось. Выпей-ка, дружочек, за моё здоровье. Выпьешь?

Фишер промолчал. Он коснулся пальцами своего лафитника, приподнял над скатертью, но пить не спешил. Французик решительно поднес стопку ко рту, но вдруг остановился, подозрительно глядя на бесцветную жидкость.

– Что-то здесь душно... – пожаловался Жорж. – Чуешь, как парит?

– Д-да, пожалуй, – согласился Йошка, не так уж сильно кривя душой. Его сердце билось быстрее обычного; он вновь ощутил холод в животе и одновременно неприятное тепло, подступающее к щекам. На лице Жоржа тоже выступил нездоровый румянец. Фишер поставил нетронутую стопку на стол и решительно поднялся. – Ты извини, мне в туалет надо...

– Не хочешь пить... за мое... здоровье? – Жорж, казалось, пьянел на глазах, хотя казалось невероятным, чтобы его так развезло с первых пятидесяти граммов.

– Мы выпьем, – бормотал Фишер, торопливо пробираясь мимо него, – только подожди меня... Я скоро.

Все убыстряя шаг, он пересек крохотный зальчик и нырнул в короткий коридор с двумя дверями по бокам. Потянув на себя дверь с буквой "М", он услышал позади шум падающего тела. Йошка поспешно скользнул в туалет и закрыл за собой дверь. Что сейчас будет происходить в зальчике, он не знал и не хотел знать.

* * *

...Жорж потряс головой, приходя в себя. Две или три секунды он соображал, где находится и что здесь делает. Он сидел, уронив голову на грудь; ощущения было такое, будто кто-то со всей дури приложил его по башке чем-то тяжёлым. Он хотел поднять руку и потрогать голову, но что-то ему помешало. Кое-как сфокусировав взгляд, он понял, что сидит в каком-то кресле, одетый в нечто вроде медицинского халата, а его руки... руки были пристегнуты к подлокотникам. Нет, не наручниками. Какие-то широкие металлические захваты... Он пошевелил ногами, пытаясь сдвинуть кресло с места. Из этого ничего не вышло – оно словно вросло в пол. Кроме того, он почувствовал, что бос, и... кажется, под халатом на нем вообще ничего не было.

– Не дергайся, – сказал холодный голос у него за спиной. – Это все равно бесполезно.

– Где я? – пробормотал Жорж. Ничего более умного не пришло ему в голову.

– Подними голову и осмотрись, – предложил голос.

Пленник с трудом поднял глаза. Он находится в маленькой и плохо освещённой комнате без окон. В противоположной стене была железная дверь. У стены слева стояли кушетка, застланная клеенкой, и блестящий металлический шкаф – похоже, запертый. Перед Жоржем и чуть левее, примерно в метре от него, стоял медицинский столик-каталка, на который была неряшливо свалена одежда. Его одежда. Внезапно он напрягся: из кармана плаща выглядывала рубчатая рукоятка пистолета. Оружие было так близко – и в то же время совершенно недосягаемо.

Справа от каталки на полу лежал предмет, который Жоржу не понравился. Это был черный пластиковый мешок в рост человека, с приглашающе расстегнутой молнией.

– Сейчас ты будешь отвечать на вопросы, – констатировал голос. – Отвечать правду, только правду и всю правду. От этого зависит, что будет надето на тебе, когда ты покинешь эту комнату. То, что слева, или то, что справа.

– Фишка! – яростно воскликнул пленник; язык еще путался в словах, но сознание уже работало вполне ясно. – Сукин сын! Он не собирался меня сдать! Он уже меня сдал!

– Соображаешь, – в интонации голоса впервые появилось нечто, похожее на эмоции. Пожалуй, это было насмешливое удовлетворение. – Разумеется. Ваша встреча была нужна лишь для того, чтобы ты оказался здесь.

– Значит, он подмешал мне... Но ведь он не мог. Я следил за ним, у него не было возможности...

– Его задачей было только привести тебя туда. Добавить в водку соответствующий препарат распорядился я.

– Значит, та девка в кафе – из ваших? – не удержался Жорж, не задумываясь над тем, как связаны лишние знания и продолжительность жизни.

– Само собой. Но ты, похоже, забыл, кто здесь задает вопросы... – на сей раз интонация была столь недвусмысленной, что Жорж поспешно пискнул:

– Я всё расскажу!

– Именно что всё, – строго сказал голос. – Начнем с этой дурацкой истории со штриком. Насколько я понял, вы вместе с Фишером собрались продать в Россию большую партию этой дряни?

– Нет, – француз тяжело вздохнул. – Возить наркоту – это самоубийство, мы бы на это никогда не пошли. Просто у Йошки был контакт с тамошними людьми, которых интересовало производство штрика.

– Для того, чтобы производить штрик, нужна химическая лаборатория экстра-класса, очень хорошие специалисты и недешёвые реактивы, – заметил голос.

– В том-то и дело! – Жорж подался вперёд, холодный металл впился в запястья. – У меня есть выход на человека, который знает, как делать эту штуку буквально на коленке.

– Вот как? Неизвестный химический гений? И он не нашел ничего лучшего, чем связаться с тобой? Пожалуй, у тебя не сходятся концы с концами – а ведь я предупреждал, что будет, если ты будешь врать...

– Выслушайте меня! – закричал Жорж. – Выслушайте до конца, и вы всё поймёте! Однажды у меня не было денег, совсем не было...

... В тот прошлогодний хмурый понедельник у него и в самом деле не было ни гроша. Франциска имела наглость купить себе какую-то дорогую тряпку, вместо того, чтобы отдать ему очередной гонорар за статью. Разумеется, он её избил, но вся добыча в итоге составила десять марок и горсть пфеннингов. Старые друзья, которых он обзвонил, слыша его голос, тут же находили себе занятия поважнее. Один типчик, который был ему всем обязан, даже имел наглость вспомнить о каких-то незначительных суммах, которые он якобы когда-то давал ему, Жоржу, в долг. Банковские кредиты были закрыты для Жоржа много лет назад: в проклятом тоталитарном государстве банки имели общую клиентскую базу, так что та дурацкая история с двумя тысячами марок (для лопающейся от жира дойчской экономики – исчезающее малая величина), к тому же выплаченных (да, через суд, но это, в конце концов, не так важно!), так и висела над ним дамокловым мечом. Подходили сроки оплаты коммунальных услуг – а это было чревато уже крупными неприятностями. Как ни крути, а ситуация была аховая.

Старый друг-враг Фишер, перекрестившийся в Йошку, снизошёл до того, чтобы посулить Жоржу полполосы в следующем номере. Платил Фишер мало и нерегулярно, особенно внештатникам, но это было лучше, чем ничего. Тем не менее, деньги нужны были сейчас. Хвалёное дойчское социальное государство могло терпеть долго, но не бесконечно. Жорж истощил его терпение.

Он долго тянул, хотя хорошо понимал, что быстрое и нехлопотное решение его проблемы есть. Просто ему не хотелось в очередной раз им пользоваться.

...Лаборатории Йозефа Менгеле считались гордостью Райха: выпускаемые по их лицензиям лекарственные средства пользовались абсолютным авторитетом во всём мире. Возможно, по этой причине американцы постоянно распространяли слухи о том, что Менгеле и его выученики проводят изуверские опыты над заключёнными и отбракованными младенцами первого года жизни, а также над собственными сотрудниками. Этим слухам, впрочем, способствовала репутация Менгеле: по всеобщему мнению, он был фанатиком, способным ради интересного результата на что угодно. Ему приписывались слова, якобы сказанные на Всемирном медицинском конгрессе в ответ на обвинения в неэтичных методах исследований: "Ученый должен думать о научном результате, а о морали пусть беспокоятся священники!" Эту цитату западные издания постоянно воспроизводили как образчик нацистского цинизма. Как бы то ни было, правда состояла в том, что Лаборатории и в самом деле проводили эксперименты над людьми – совершенно законно, с юридически заверенными документами и за вполне приличные деньги. Жорж не первый раз обращался к этому способу заработка – пока здоровье позволяло. К тому же ему везло: он ни разу не напоролся на какую-нибудь серьёзную пакость.

Жорж позвонил прямо от Франциски. Через несколько перекидок номеров он вышел на уже знакомый по прошлому опыту отдел. Там его, увы, не порадовали: на контроле имелись всего три серии новых препаратов, все относительно безвредные, но и платили за них немного. С другой стороны, выбирать не приходилось: деньги были очень нужны.

Через два часа Жорж сидел в приёмной вместе с парочкой таких же, как он, бедолаг, и заполнял бланк стандартного отказа от претензий к Лабораториям в случае ущерба для жизни и здоровья. Окинув взглядом прочих претендентов на деньги доктора Менгеле, Жорж понял, что шансы попасть в группу испытуемых есть только у него: от одного из претендентов пахло алкоголем, у другого был слишком уж нездоровый вид. Так и вышло: после короткого осмотра лаборантом Жоржа взял молодой медик, представившийся как Кшиштоф Лемех и объяснивший, что речь идёт о новом успокаивающем препарате, проверяемом на общее действие.

Доктор, похоже, не был формалистом. Вместо долгой и скучной процедуры – которую Жорж хорошо знал – он уже через полчаса, пройдя самую краткую проверку здоровья, уже подставлял сгиб локтя под иглу.

А ещё через пять минут он лежал в реанимации.

...Штрик представляет из себя смесь нескольких веществ. Главными действующими компонентами являются анандамид и бета-ремизин. Синтез анандамида относительно несложен – при наличии соответствующих реактивов это можно сделать на лабораторном столе. С ремизином дело обстояло иначе: бета-форма (то есть транс-изомер ремизина), начиная с 1988 года, когда англичане впервые опубликовали данные об этом веществе, оно выщелачивалось из семян тропических растений. Впоследствии в США разработан и синтетический метод его получения – очень сложный и дорогой, к тому же требующий промышленного химического оборудования.