Текст книги "Юбер аллес (бета-версия)"

Автор книги: Юрий Нестеренко

Соавторы: Михаил Харитонов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 54 (всего у книги 86 страниц)

Аксючиц вздохнул, как перед прыжком в холодную воду. Сейчас ему придётся говорить неприятное.

Его знакомство с российским диктатором состоялось десять лет назад. Тогда Управлению срочно понадобилось провернуть некую крайне деликатную операцию на российской территории. Вся сложность ситуации заключалась в том, что политическое руководство страны не имело единого мнения относительно нужности и важности крайних мер. Откровенно говоря, жёсткое решение играло на руку вполне определенным – и не самым влиятельным на тот момент – силам в руководстве Райха, и подрывало позиции иных сил, на тот момент более влиятельных. При этом речь шла о настолько значительных лицах, что без согласия и поддержки Первого нечего было и думать о каких бы то ни было конкретных действиях. Независимый эстонский предприниматель с неопределённым статусом, давно и успешно сотрудничающий с Управлением на взаимовыгодной основе, волею судьбы занесённый в Россию как раз накануне возникновения критической ситуации, оказался самым подходящим передаточным звеном. В ту сумасшедшую неделю Аксючицу каким-то чудом удалось убедить сверхосторожного Мосюка закрыть глаза на действия Управления. В результате чего баланс сил в Берлине сместился, а Сергей Альфредович получил с того немалые дивиденды. С тех самых пор Аксючиц приобрёл неофициальный статус доверенного лица Верховного – которым, впрочем, пользовался очень осторожно.

– Буду говорить открыто, – начал он. – Официальная причина визита – окончательное урегулирование правовых и административных вопросов, связанных с гражданством Райхсраума...

– Моя позиция: это вообще не наша проблема. Есть закон, позволяющий любому этническому дойчу, в том числе родившемуся за пределами Райха, требовать полноценного имперского гражданства. Этот закон принял Райхстаг, а не я. Имперские граждане имеют множество привилегий, в том числе и в области пособий и льгот. Поэтому имперское гражданство привлекательно. С другой стороны, российские законы в ряде случаев мягче имперских. Поэтому в случае столкновения юрисдикций те же самые фольксдойче стремятся решить дело в российском суде. Рыба ищет где глубже, а человек – где лучше, это естественно. Я предлагал и предлагаю: давайте унифицируем уровень социальной защищённости и законодательство. И этот надуманный вопрос отпадёт сам собой.

– Пожалуйста, дослушайте. Господин Ламберт намерен выступить в Москве с рядом жёстких заявлений, касающихся Райхсраума в целом и России в частности. Их смысл будет сводиться к тому, что нынешняя ситуация перестала быть терпимой. Грубо говоря, Райх несёт основные расходы по содержанию Райхсраума, а входящие в него государства не платят ему даже минимальной лояльностью. Это положение дел должно быть изменено – в ту или иную сторону.

– Вот как, – Аксючиц почувствовал, что старик не на шутку разозлился. – Очень интересно. И вполне в духе обычных выступлений ястребов. Мы, значит, объедаем Фатерлянд, и при этом предаём его на каждом шагу? Очень, очень дружественная точка зрения. Вы и в самом деле рассчитываете на моё сочувствие?

– Я очень прошу: дослушайте меня, а потом уже делайте выводы! – Виктор понимал, что времени у него осталось очень немного, и заторопился. – Ламберт намерен заявить, что существует всего два выхода из ситуации. Или – роспуск Райхсраума и переход к системе двусторонних договорённостей, на чём настаивают либералы. Или восстановление Райхсраума в его прежнем виде – каким он был при Дитле. То есть в качестве единого мощного блока государств, объединённых имперской идеей. Выбор должен остаться за народами Райхсраума, но он должен быть сделан быстро и недвусмысленно. Теперь всё.

– Замечательно. В таком случае я тоже буду говорить открыто. Я, волею Божьей и волею народа российского – а также, прошу заметить, не без согласия и одобрения высшего руководства Райха – есмь Верховный Правитель России. И я не имею морального права принимать у себя враждебно настроенного германского политика, который намерен поставить мне и моему народу ультиматум. Причём не от имени руководства Райха, а всего лишь от имени своей партии. Влиятельной, да, но всё-таки не определяющей райхсполитику. При этом, если соответствующие заявления будут сделаны, от меня уже ничего не будет зависеть. Если мы промолчим, Клаус Ламберт и его ястребы получат козырь: получится, что мы признали его правоту, молчание – знак согласия. Если мы не промолчим, они тоже получат козырь: дойчи умеют обижаться. Мой долг – не допустить столь прискорбного развития событий. Я, конечно, не вправе запретить господину Клаусу Ламберту посетить Россию в качестве частного лица. Но и только. Визита – официального визита – не будет. Это решено.

– Не всё так просто, Сергей Альфредович, – Аксючиц невольно повысил голос. – Давайте уж начистоту. Вы, с вашей политикой, и в самом деле умудрились отвести Россию от Райха ровно на такое расстояние, чтобы пользоваться всеми выгодами пребывания в составе германского блока и при этом нести минимум расходов и обязательств. Всем известно, что торговый баланс сейчас не в пользу Райха. Как известно и то, что Россия, пользуясь режимом максимального благоприятствования в торговле внутри Райхсраума, внутри страны проводит, по сути дела, протекционистскую политику. А Каирские соглашения по нефти?

– Бог обделил Россию нефтью, – скрипнул зубами Мосюк, – а Фатерлянд не оказал нам самой минимальной помощи. Мне тоже не нравится эта возня с арабами, но они сидят на нефтяном кране.

– Никто вас за это не осуждает. Вы действуете в интересах России, – примирительно сказал Аксючиц. – Но не думайте, что в Берлине сидят идиоты. Вот, например, возьмём это ваше заявление по теме о гражданстве. Вы говорите: давайте унифицируем уровень социальной защищённости и уже потом – законодательство. Вы ведь это имели в виду?

– Допустим, так, – согласился Мосюк.

– Но это потребует расходов. Кто должен платить за повышение уровня социальной защищённости в России? Мне почему-то кажется, что вы не имели в виду российский бюджет... Кое-кто считает, что это типично российская политика. Сначала вы создаёте проблему, а потом перекладываете финансовую часть её решения на Райх.

– Проблему создали не мы. Это Райх озабочен проблемой поведения некоторых своих граждан. К тому же Россия беднее Германии. За решение проблемы должен платить тот, кому нужно решение этой проблемы и у кого есть лишние деньги.

– Может быть, Россия беднее потому, что производительность труда русского рабочего в два с половиной раза ниже, чем у дойчского? – не сдержался Аксючиц.

– И какой же ты делаешь из этого вывод? – неожиданно спокойно ответил Верховный. – Русские ленивы, бездарны и плохо работают? Так?

– Я этого не говорил, – отступил Виктор.

– Но ты подумал. А такие, как Ламберт, это ещё и говорят вслух. Но это ложь, причём сознательная ложь, рассчитанная на наивность обывателя. Ну-ка, скажи – в чём измеряется производительность труда? – речь старика опять стала жёсткой и ясной.

– Количеством продукции, произведённой работником в единицу времени, – напрягшись, ответил Аксючиц.

– И как же мы будем сравнивать производительность труда по производству мочалок и по производству самолётов? – поинтересовался Мосюк. – Ты же коммерсант, должен знать такие вещи... Так вот: количество произведённой продукции – это отраслевой показатель. Общеэкономический же измеряется в деньгах. В марках, например. Теперь второй вопрос: от чего зависит производительность труда? Так я тебе скажу: от эффективности использования капитала. Если у тебя есть автомобиль, ты на нём наездишь больше километров, чем я на лошади за то же время, не так ли?

– Допустим, но какое это имеет отношение к теме?.. – Аксючиц попытался было выпутаться из неинтересного поворота разговора.

– Самое прямое. Русские работают не хуже дойчей. Но они работают на морально устаревшем оборудовании. И кроме того – целый ряд самых выгодных отраслей хозяйства практически монополизированы Германией. Иногда под разными надуманными предлогами, иногда вообще без них.

– По Смоленскому договору, насколько я помню, России запрещено производить только военную технику, – напомнил Виктор. – Взамен вы получаете прямые поставки лучшего в мире германского вооружения.

– Да-да, – неприятно улыбнулся Мосюк. – Если только не учитывать того, что именно военные разработки во всём мире являются источником инноваций. Всё новое производится сначала для армии, по военным заказам. И уже только потом идёт в гражданский сектор. В результате мы обречены сидеть на обочине прогресса и ждать, пока Фатерлянд не осчастливит нас прямыми поставками новеньких винтовок и обмундирования. За это нас лишили, например, авиапрома. И всех новых штучек, которые разрабатываются для неба. Мы едва отстояли свой автопром – и то лишь потому, что мой предшественник... светлая ему память... запретил российским государственным организациям покупать дойчские автомобили! Помните, какой был скандал? А если бы не этот запрет, у нас не было бы наших полицейских броников... Но как объяснить это господину Клаусу Ламберту и его единомышленникам? Ведь так приятно порассуждать о русской лени и неспособности к творчеству. Забрав себе всё вкусное и оставив нам полуобглоданные кости.

– Почему же тогда Япония, которой тоже запрещено военное производство, стала ведущей технологической державой? – Аксючиц понимал, что старик умело уводит его от темы, но решил дослушать до конца.

– О, хороший пример! – Мосюк ухмыльнулся. – Японцы запустили национальные программы фундаментальных исследований. Основанные на национальной же системе образования. А в России вся образовательная система находится в руках... вы знаете, в чьих руках. О нет, я не говорю, что это плохо! Фольки – полезнейшие граждане. Однако, все талантливые русские студенты почему-то перебираются в Берлин или в Ляйпциг... Это проблема, решения которой я пока не вижу. А господин Ламберт и его ястребки...

– Вы умудрились произнести пламенную антигерманскую речь, всего лишь споря с воображаемым господином Ламбертом, – Виктор, наконец, осмелился прервать желчный монолог старика.

– Вот именно, – Мосюк снова сменил регистр разговора: на этот раз его речь покатилась мерно и ровно, с чётким выдением ключевых слов. – Я люблю Германию, я люблю эту великую страну и её великую культуру. Германия дала нам всё – начиная от освобождения и кончая покоем и безопасностью. Но какой-то ничтожный господин Ламберт заставил меня думать не о том, что Германия дала моей стране, а о том, что она у неё взяла и в чём помешала... Получается, что партия болтунов намерена поссорить Россию с Германией, а меня лично – и с имперским руководством, и с собственным народом. В России и без того хватает дураков, которые с удовольствием вцепятся в лакомую косточку, которую намерен бросить им этот ваш главный ястреб. Я и так постоянно слышу и читаю обвинения в том, что я с потрохами продался nemtzam, – последнее слово лауреат премии Гёте проговорил с демонстративной неловкостью. – Вот только я своих болтунов взял к ногтю, а имперское руководство – нет, – резко закончил он.

Аксючиц кивнул. В откровенном заигрывании с русским национализмом Мосюк и вправду замечен не был. Отчасти потому, что русские националисты позволяли себе затрагивать тему происхождения и деталей биографии Верховного. Более того, когда в ПНВ начало проклёвываться "право-патриотическое крыло", его неформальный лидер Игорь Сухоносов был уличён в преступлении против нравственности и выслан во Францию. Само же "патриотическое крыло" было раздавлено тихо и без шума – в отличие от длинной и запутанной истории борьбы с остатками "конструктивного крыла". Борьбы, очень похожей на сложную многоходовую операцию с неясными целями...

– Допустим, так. Но есть и разница. Ламберт – отнюдь не нацист в хитлеровском смысле этого слова. Он империалист. Хитлеровцы и им подобные требуют оградить Райх от того, что они называют славянскими окраинами. Круги, близкие к Ламберту, требуют прямо противоположного: прочнее привязать окраины к имперскому центру...

– Россия – не коза, чтобы её привязывали к забору! – вспылил Мосюк, и тут же опять сменил тон на прежний, мерный и ровный. – Поймите: такая постановка вопроса унижает и Россию и Райх. Подлинная привязанность не терпит никаких привязей и заборов...

– Да при чём тут заборы, – Аксючиц не выдержал нового наплыва демагогии. – Скажите честно: вы и в самом деле хотели бы распада сложившейся системы отношений с Райхом? Положа руку на сердце – хотели бы?

– Нет, – жёстко сказал Сергей Альфредович. – Внутренние игры – это одно. Но только пока они внутренние. Райхсраум имеет множество недостатков, но это жизнеспособный организм. Я могу играть с Империей, выторговывая себе поблажки и привилегии. Но я никогда – слышите, никогда! – её не предавал. Именно поэтому я не допущу визита безответственного болтуна и провокатора, который позволяет себе угрожать распадом Райхсраума. Ламберт – безответственный демагог, играющий с огнём. Я не понимаю, почему Управление не отдаёт себе отчёт...

– Хорошо, я понял вашу точку зрения, – невежливо перебил Аксючиц. – Но я должен сказать кое-что ещё. Ситуация в Райхе гораздо хуже, чем вы, может быть, думаете. Референдум двенадцатого мая...

– Референдум – глупость, бессмысленная глупость, – ощерился Мосюк. – Нельзя было соглашаться на него. Теперь при любом раскладе сил уже создан прецедент. Даже если эта дрянь соберёт десять процентов голосов...

– Всё гораздо хуже. По некоторым данным, на восточных территориях Райха наши противники могут получить от тридцати до шестидесяти процентов голосов.

– Невозможно, – скривился Мосюк. – Они же не идиоты.

– Вы сами всё объяснили. Поляки считают себя оскорблёнными... западным украинцам досадно... ну и так далее. При этом никто не думает о том, что последует за разрушением Райха. Они воспринимают это как... как... – гость замялся, потом всё же подобрал нужное слово, – как способ досадить дойчам. Они совершенно не думают о том, что у референдума будут очень конкретные последствия.

– Они всё равно не выиграют референдум на территории всего Райха, – Мосюк немного успокоился.

– Достаточно проигрыша на Востоке, – отрезал Аксючиц. – В момент, когда будут оглашены результаты, будет подожжён фитиль бомбы, которая когда-нибудь взорвёт всю систему. Первыми, однако, пострадают страны-сателлиты и их правительства. По нашим данным, в России хватает политиков, готовых воспользоваться моментом.

– Либералы? Дерьмо. – Верховный презрительно выпятил нижнюю губу. – А со своими товарищами я уж как-нибудь разберусь. Они у меня все вот где, – старик поднял сжатый кулак, покрытый старческими коричневыми пятнами.

Настало время выложить главный козырь.

– Не все. По некоторым данным, Президент Российской Республики, господин Никита Михалков, во время лечения в Карлсбаде имел ряд неофициальных контактов с лидерами СЛС, – произнёс на одном дыхании Аксючиц, внимательно наблюдая за стариком.

– Никитка-то? Да пусть он хоть со скунсярами челомкается, – Мосюк хотел ещё что-то добавить, но осёкся.

"Этого он не знал", – понял Аксючиц.

Дальнейший ход мысли Дядюшки Лиса был более чем понятен.

Никита Михалков, как и все российские президенты, был безобидным болтуном, занимающим декоративный пост без каких бы то ни было реальных полномочий. Он был известен как театральный режиссёр, ушедший в кино, где и преуспел в качестве постановщика дорогих и помпезных фильмов о русской истории романовских времён. Внятных политических взглядов он не имел, хотя любил щегольнуть монархическими симпатиями – впрочем, совершенно абстрактными. Однако, страсть к политическим игрищам может внезапно настичь любого, кто почует хотя бы запах власти. Михалков достаточно бездарен и достаточно тщеславен, чтобы прельститься. Тем более, его формальное положение достаточно высокое. Правда, существует российская конституция, недвусмысленно предписывающая форму правления. Но в моменты великих потрясений... а если и в самом деле? Особенно на фоне событий в Фатерлянде.

Разумеется, до такой перспективе Михалкову ещё очень далеко. Даже если курортные разговоры имели место – это мелочь. Но самое главное – Мосюк не знал о вольностях, допущенных господином Президентом РР. Ему о них не доложили. И теперь он выслушивает эту новость от постороннего... Это означало очень серьёзное неблагополучие внутри построенной Сергеем Альфредовичем системы власти, жёстко замкнутой на нём лично...

– Но я готов согласиться с вами относительно Ламберта, – Виктор дал Мосюку время переварить информацию и вернулся к теме. – Заявления, подобные тем, которые он приготовил, прозвучали бы оскорбительно, и поставили бы российское руководство и вас лично в неловкое положение. Ну а что, если у него будет повод к жёстким пассажам?

Хомячья мордочка Мосюка неуловимо изменилась. Теперь он был похож на какого-то мелкого хищника – скорее даже не на лису, а на куницу.

– Допустим... пока только допустим... – Алксинс перешёл к самому деликатному, – что на жизнь Ламберта происходит покушение. Заказчик – Центр Визенталя. Разработчик операции и главный исполнитель – один из легендарных убийц Центра, некий Зайн. Разумеется, покушение оказывается неудачным: Клаус Ламберт жив. Возможно, он ранен или контужен. Прямо с больничной койки он произносит обращение к народам России и Германии. Жёсткое, да. Но оно завершится призывом к единству. Да, кстати: организаторы покушения найдены и уничтожены благодаря блестящей операции российских спецслужб. Разумеется, вина за происшедшее падает на германскую сторону и в особенности на Управление. Некоторые головы полетят.

Мосюк молчал две минуты.

– Русские не виноваты, но они тоже оказались не на высоте, – наконец, заявил он. – Теракт в Москве – это национальный позор. Всё руководство ДГБ уйдёт в отставку. Новое руководство Департамента назначу я сам. Без согласования, – тяжело добавил Верховный. – И в дальнейшем тоже.

Аксючиц мысленно поздравил себя с плохим, но всё же хоть отчасти приемлемым вариантом торга. Руководство любой спецслужбы любого государства Райхсраума назначалось только после неофициальных консультаций с Берлином. Это была ещё одна ниточка, скрепляющая единство Райхсраума. Правда, эта практика не слишком-то помогла в той же Польше или даже в Болгарии... Мосюк, однако, хотел другого: получить, наконец, в этом отношении вольную.

– Сейчас – может быть, это экстремальная ситуация. Но не в дальнейшем, – сделал свой ход гость.

– Или мне доверяют, или нет, – попёр напролом Мосюк. – Отдайте мне это, и я сделаю то, что вы хотите.

– Я не решаю такие вопросы, – напомнил Аксючиц.

– Так пусть решат те, кто решают, – рыкнул Мосюк. – И ещё: на похоронах я выступлю с речью. Посвящённой российско-германским отношениям.

– На каких похоронах? – не понял гость.

– Ну как же. Теракт – это серьёзно. Должны быть погибшие. Минимум трое. Один русский, один фольксдойче, один дойч из Берлина. Это красиво и символично. Похороны должны стать знаковым событием.

– Значит, всего три трупа? – не удержался от иронии Аксючиц.

– Конечно, – совершенно серьёзно ответил Мосюк. – Один труп – несерьёзно, десять – уже статистика. Три – идеальное число. Это мы ещё потом с коллегами обмозгуем.

Виктора слегка покоробило гадкое словцо, но он не подал вида.

– Теперь о речи. Я готов её согласовать с теми, кого вы представляете. И с Ламбертом, если это понадобится. Это будет ответ на его речь. Развёрнутый ответ. По сути – новая программа нашего сотрудничества в рамках Райхсраума. Но это должна быть моя речь и моя инициатива. Моя, – он выделил это голосом.

Аксючиц немного подумал. Насколько ему было известно, старик не страдал излишним тщеславием: он чрезвычайно ценил власть, но об имидже и месте в истории задумывался постольку поскольку. Его интересовали конкретные выгоды. Следовательно, ожидаемая "новая программа сотрудничества" будет тем ещё подарочком для Райха... Ох... Он уже предвидел, сколько времени придётся убить на согласования. А ведь всё придётся делать в спешке. Ничего, придётся успеть...

– А что, покушение и в самом деле готовит Зайн? То есть вы заказали работу... – Мосюк не закончил.

– В общем, да. Но, сами понимаете, его используют втёмную. Он уверен, что планирует настоящий теракт.

– А Клаус Ламберт? Он в курсе? Или вы тоже разыгрываете его втёмную?

– Ну почему же. Он в курсе. Собственно, это была его идея, – с удовольствием сообщил Аксючиц.

Первый Секретарь Партии Национального Возрождения России захохотал – громко, откровенно, с фыркарьем и кашлем. В маленьких поросячьих глазках показались слёзки.

– Вот же вредный старикашка, – наконец, выговорил он. – Но в нём что-то есть, в этом Ламберте. Он ещё может прыгнуть выше головы.