Текст книги "Юбер аллес (бета-версия)"

Автор книги: Юрий Нестеренко

Соавторы: Михаил Харитонов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 86 страниц)

Kapitel 14. Тот же день, ближе к вечеру. Москва, Новослободская улица, 45 – Алтуфьевское шоссе, 13, корпус 4.

Бутырская тюрьма расположена буквально в считанных метрах от широкой и оживленной Новослободской улицы, на ее перекрестке с улицей Лесной, но многие тысячи человек, ежедневно минующих это место пешком и на транспорте, даже не догадываются об этом. Тюрьма отсечена от праздных взоров с улицы длинными, выстроенными встык домами, образующими вдоль Лесной и Новослободской тупой клин со срезанным на перекрестке углом. В основном это обычные жилые дома, на первых этажах которых размещены магазины.

Власов осторожно вёл машину по незнакомой улице. Движение было довольно оживлённым, так что зевать по сторонам не приходилось.

Фридрих чувствовал себя вымотанным – однако возможности отдохнуть не было. На свидание с фрау Галле он поехал прямо от безопасников. Те, впрочем, напоили его кофе. Предлагали ещё какие-то стимуляторы, якобы совершенно безвредные, но Власов, недолюбливающий подобные средства, отказался. Он хорошо знал, что действие любой таблетки заканчивается, причём обычно в самый неподходящий момент. Нет уж, лучше старый добрый кофеин и армейское воспитание...

"ПАЛАНТИР" – прочитал Фридрих на срезе угла, подъезжая к светофору; крупные буквы сияли голубым огнем в сгущающихся московских сумерках. Странное слово, явно не принадлежавшее ни одному из известных ему языков, показалось, тем не менее, знакомым.

Светофор в последний раз мигнул зеленым и зажег желтый сигнал; Власов плавно затормозил у стоп-линии. Слев от него, едва не ободрав бок "BMW" и пересекая двойную сплошную, рванул вперед белый "мерседес", едва успев зарулить налево перед носом встречного лихача, также стремившегося проскочить на желтый. "Какой русский не любит быстрой езды!" – подумал Фридрих с уже привычным раздражением: московская манера вождения его злила. Жаль, что поблизости не нашлось ни одного доповца, способного оценить этот высший пилотаж по достоинству. Расторопный фельдфебель Кормер тут был бы очень и очень уместен.

Пока горел красный, Фридрих пытался вспомнить, откуда происходит странное название магазина на углу. Через полминуты размышлений ему это удалось. Название было взято из книги английского писателя Толкиена. У антлантистской молодежи он считался культовым, а в Райхе был практически неизвестен.

Фридрих, тем не менее, уже работая в Управлении, прочел "Властелина колец" (нуднейший "Сильмарилион" ему не удалось осилить дальше двадцатой страницы, пришлось ограничиться кратким изложением). И ему совсем не понравилось, что в центре Москвы, столицы, что ни говори, союзного государства, называют магазины в честь книги, в которой Райх выведен в качестве царства тьмы и зла Мордора, сокрушаемого светлыми силами Запада. Правда, говорят, сам Толкиен отрицал аллегорический смысл своей трилогии, утверждая, что написал просто сказку... но, скорее всего, это обычное британское лицемерие. И, в конце концов, на практике важно даже не то, что он имел в виду, а то, что такая трактовка получила достаточное распространение.

Впрочем, – задумался Власов, – даже если отвлечься от прямых политических аллюзий, мораль толкиеновских книг была гнилой, вполне соответствующей нынешнему разложению атлантистской культуры. Мир в них четко, без полутонов, делился на Светлых и Темных, причем вторые изображались откровенно карикатурно, тупыми злобными уродами, непрерывно отравляющими жизнь не только окружающим, но и самим себе, а первым прощалось любое изуверство просто в силу того, что они – Светлые. Светлые вели жизнь паразитов, попивая эльфийское вино и распевая баллады; у них не только отсутствовал всякий прогресс (в отличие от Темных – вспомнить хотя бы машины и генетические опыты Сарумана), но и деградация дошла до того, что жители Минас Тирита, величайшего из городов Запада, даже не могли собственными силами починить городские ворота; эльфы же и вовсе при первых признаках проблем предпочитали бежать на запад, к своим заокеанским хозяевам. Все, о чем мечтали Светлые – чтобы все оставалось по-прежнему и никто не колыхал их застойное болото. Их высшими добродетелями были смирение и покорность воле высших сил – Валаров; когда же жители Нуменора осмелились восстать и потребовать у Валаров бессмертия, те в ярости уничтожили всю их страну, погрузив ее в пучину океана. И, разумеется, никто из Светлых этим не возмутился, а люди больше не дерзали роптать на свой удел и завидовать бессмертным эльфам. Светлые даже ради своей победы не смели воспользоваться Кольцом Всевластия, они могли лишь уничтожить его, ибо были слишком слабы духом, чтобы выдержать искушение властью и силой. Было сказано, что Кольцо обратит в раба любого из них; на самом деле, оно лишь проявляло их подлинную сущность, ибо Светлые уже были типичными рабами. О, как это похоже на "Светлых" всех мастей – уничтожать то, что не умеешь и не смеешь использовать! Прометей, даруя людям огонь, не знал, что со временем такие же примерные католики, как профессор Толкиен, воспользуются его даром, чтобы сжигать его последователей. И как же далека эта бледная немочь от всего гордого и здорового, от воли, прогресса, от того мятежного фаустианского духа, который некогда воздвиг из мрака европейскую цивилизацию, предначертав ей владеть миром! Духа, который вел романские легионы и эспанские каравеллы, который, будем справедливы, владел когда-то и британцами, строившими свою империю, и американскими пионерами, покорявшими свой дикий континент... но теперь сохраняется лишь в границах Райхсраума.

Да и то... Фридрих скривился, глядя на голубые буквы. Официально книги Толкиена в Райхе не были запрещены, но и не издавались. При очень большом желании их можно было найти, но желание это, как правило, не возникало. Любители облачиться в кольчугу и помахать мечом имели возможность делать это в клубах исторического фехтования, а для тех, кто исторической точности предпочитал романтику легенды, существовали ежегодные Зигфридовские игры под эгидой Райхсюгенда, проводимые с истинно имперским размахом... Как видно, российские власти и руководство РОМОСа не додумались до этой простой и эффективной политики, и толкиенизм успел здесь прорасти, как плесень на хлебе.

В этот момент зажегся зеленый, и Фридрих, пропустив встречные машины, смог, наконец, свернуть на Лесную.

Несмотря на свое название, улица была типично городской и напрочь лишенной растительности. Подъехав к подворотне, в которой висел знак "Въезд запрещен", Власов остановился и вылез из автомобиля.

Подворотня вела в обычный, в общем-то, двор жилого дома – разве что слишком узкий, вытянутый коридором вдоль внутренней стороны клина. Как и в любом нормальном московском дворе, вдоль домов шла асфальтовая дорожка, а за ней, на заметенной снегом земле, стояли лавочки и низкая оградка огибала качели-карусели с невостребованной по зимнему времени песочницей; несколько мальчишек перекидывались снежками, а на спинке одной из скамеек сидела парочка постарше ("и не холодно им!" – подумал Фридрих); правее девица в дутой желтой куртке, закутанная в белый шарф по самый нос, скучающе следила за эволюциями своей собачки, а напротив подъезда переминался какой-то мужик, поставив на снег синюю сумку с длинными ручками – не иначе, ждал, пока кто-то выйдет из дома... Вот только позади всего этого возвышалась бетонная стена высотою с двухэтажный дом, и поверх нее кольцами, как на фронтовых позициях, вилась колючая проволока. Такие же кольца ограждали и видневшийся над стеной край крыши одного из строений Бутырского замка.

Замок, действительно замок – левее над стеной кокетливо скалила окаймленные белым зубцы круглая малиновая башенка в средневековом стиле. Впрочем, для полного соответствия стилю она выглядела чересчур новенькой и нарядной. А интересно, каково жить в этих домах напротив? С верхних этажей открывается прекрасный вид на тюрьму. Да и эти мальчишки, играющие во дворе, знают, что в считанных метрах от них – сотни воров, насильников, убийц... Наверняка со временем это накладывает определенный отпечаток на психику. Хотя это лучше, чем жить в доме с видом на кладбище – есть в Москве и такие...

Cкорее всего, здесь живут семьи полицейских, подумал Власов. Во всяком случае, это было бы логично.

Взгляд Фридриха скользнул еще левее, и настроение его испортилось. Ибо чуть ли не напротив скрытых за углом стены ворот он увидел уже знакомый белый "мерседес", которому, очевидно, знак "Въезд запрещен" был так же не писан, как и правила проезда регулируемых перекрестков.

Власов, конечно, понял, кто там сидит, равно как и почему в этот промозглый вечер во дворе так многолюдно. Он опоздал.

Но делать было нечего, и он зашагал налево, к воротам. Выглядели они весьма внушительно. Стена здесь отступала вглубь, образуя как бы нишу, и эту нишу перегораживали сначала ворота обычной высоты из проволочной сетки с колючкой поверху, а уже в паре метров за ними высились исполинские бурые металлические створки во всю высоту стены. "Врата Мордора!" – невольно подумалось Фридриху под влиянием предыдущих размышлений. Слева от сетчатых ворот располагалась скромная будочка проходной с зарешеченной дверью.

Власов решительно толкнул дверь и вошел. Из-за перегородки слева в него вперился профессионально подозрительным взглядом немолодой полицейский с широкими лычками вахмистра. Русский, и, скорее всего, родом не из Москвы – служба в охранных и конвойных подразделениях считалась непрестижной, столичные жители ею брезговали. Фридрих протянул ему удостоверение. Вахмистр внимательно изучил его, протянул обратно и снова молча уставился на Власова.

– Я встречаю гражданку Франциску Галле, – вынужден был пояснить Фридрих. – Она должна быть освобождена сегодня, сейчас. С вашим начальством все согласовано.

Полицейский продолжал молчать, и Власов добавил:

– Между прочим, там, снаружи, полно журналистов. Вы можете их разогнать? Или, еще лучше, вывести нас другим путем.

Полицейский поднял телефонную трубку.

– Гас-дин ротмистр? Мироненко. Да, он пришел. Здесь. Понял, гас-дин ротмистр, – он положил трубку и бросил Власову: – Ждите.

– Вы слышали, что я сказал? – повысил голос Фридрих.

– Не кричите. Все вопросы решайте с начальством. А мое дело – дверь открыть.

– Хорошо, – в голосе Власова звучало бесконечное терпение, словно нижний чин, хамящий оберсту, был самым заурядным и естественным делом. – Могу я позвонить вашему начальству?

– Согласно должностной инструкции, не имею права предоставлять служебный телефон посторонним.

Фридрих выдохнул. Вот она, знаменитая "дружба" госбезопасности и крипо. Он все же не ожидал, что все настолько плохо. Должно быть, у местных на Галле были далеко идущие планы. Или дело вовсе не в ней, просто недавно две службы поцапались по другому вопросу, и теперь полицейские, вынужденные вновь уступить заклятым друзьям, срывали злость при первом удобном случае. Может быть, даже специально слили информацию о времени освобождения журналистам.

Или... или все это пьеса, разыгранная по нотам ДГБ. Такой вариант был бы самым неприятным.

За стальной дверью, ведущей вглубь тюрьмы, послышался металлический лязг – не иначе, отперли внутреннюю решетку – и вахмистр, взглянув на пульт перед собой, вышел из своего закутка. Фридрих невольно ожидал увидеть круглое кольцо из толстой проволоки, звенящее длинными тяжелыми ключами, но ключ оказался маленьким, похожим на обычный квартирный. Вахмистр отпер дверь, и Фридрих увидел фрау Галле в сопровождении высокого молодого поручика со щегольскими усиками. Вид у журналистки был осунувшийся и какой-то встрепанный. Двумя руками она прижимала к животу полурасстегнутую сумку на молнии.

– Вы? Как... Это в самом деле вы? Мне сказали, будет представитель посольства... – растерянно пролепетала она.

– Я вместо него. Идемте, и быстрее, – Фридрих взял болтавшуюся лямку ее сумки и набросил ей на плечо. – Застегните пальто, на улице мерзко.

– Где мой сын? Я никуда не пойду без своего сына! – в голосе фрау Галле прорезались истеричные нотки.

– В ЦВИНПe. Сейчас поедем за ним. Идемте же, машина ждет.

– Zwinp? Что такое Zwinp?

– Центр временной изоляции несовершеннолетних правонарушителей. Это недалеко, на Алтуфьевском шоссе.

– Правонарушителей?!

Но Фридрих, не церемонясь, уже ухватил ее за локоть и потащил к выходу. Поручик насмешливо козырнул ему вслед.

Не успели они сделать трех шагов от проходной, как "мирно гуляющие во дворе жители" устремились к ним, словно стервятники на добычу. Тут была и парочка со скамейки (у парня невесть откуда обнаружился длинный мохнатый микрофон), и мужик, на ходу извлекающий из сумки видеокамеру, и еще какие-то люди, должно быть, из "мерседеса". Девица в желтой куртке, как ни странно, оказалась просто девицей, зато ее собачка с веселым лаем помчалась к месту общего оживления, не взирая на крики хозяйки "Тоби, назад! Назад, я кому сказала!" ("Даже не волки, просто шавки", – вспомнилось Фридриху.) Мальчишки тоже оставили свою баталию и побежали посмотреть, что происходит.

Фридрих заслонился рукой в перчатке за секунду до того, как сверкнула первая фотовспышка, одновременно остро жалея, что у женщин давно вышли из моды шляпки с вуалями. Хорошо бы сделать вид, что он не понимает, что творится, что его спутница – обыкновенная воровка... но нет, кто-нибудь из этих шакалов уже наверняка раздобыл фотографии "узницы совести", как называют это атлантисты. Уж СЛС постарался обеспечить нужными материалами западную прессу, как только узнал об аресте. Еще день-два, проведенные фрау Галле в тюрьме – и ее лицо на плакатах моталось бы над головами пикетчиков у Вошингтонских и лондонских посольств Райха и России...

– Фрау Гэлли...

– Сняты ли с вас обвинения?

– Фрау Галь, несколько слов для "Пари матч"!

– Без комментариев, – отрезал Фридрих, обращаясь одновременно ко всем журналистам, включая и свою спутницу.

– Фрау Галле, кто этот человек? Он из посольства?

– Он из ДГБ?

– Он уводит вас насильно?

– Кивните, если вас уводят насильно!

Фридрих ускорил шаг, продолжая тащить за собой машинально переставлявшую ноги Галле. Похоже, решимость, с которой он это делал, произвела магический эффект: вместо того, чтобы упираться и проявлять профессиональную солидарность с коллегами, Франциска вдруг сама цепко ухватилась за его руку, словно он был единственной надежной опорой в окружавшем ее мороке. Должно быть, в эту минуту он казался ей рыцарем, спасающим принцессу из замка дракона. О "либеральных ценностях" и "журналистском долге" она вспомнит не раньше, чем этот замок останется далеко позади.

Журналистская братия – всего их было человек шесть или семь – галдела и суетилась по бокам, но заступать дорогу не решалась. Как видно, решительный вид Фридриха производил впечатление и на них, а может, они и в профессиональном раже не забывали, что здесь не их родина, где репортер самой завалящей газетенки, не отвечающий ровным счетом ни за что, может терроризировать хоть президента, на плечах у которого судьбы мира. Здесь Россия, и окажись Фридрих и впрямь представителем ДГБ, за "противодействие сотруднику при исполнении" они могут живо лишиться аккредитации.

Странная процессия уже приблизилась к подворотне, как вдруг долговязый парень справа, сделав спринтерский рывок в обход коллег, все же встал у них на пути, протягивая прямо в лицо Франциске хищно светящийся красным глазом диктофон:

– Фрау Галли, Майк Рональдс, Общественное радио...

Он говорил на дойче с сильным американским акцентом, который Власова особенно раздражал. "Такое впечатление, что американцы даже во время разговора не перестают жевать свои чипсы", говаривал он не раз.

Впрочем, французская манера глотать окончания слов была еще хуже.

– Я сказал – без комментариев! – рявкнул Фридрих, резко протянул левую руку, вырвал диктофон и зашвырнул его как можно дальше в снег. Обогнув оторопевшего репортера, Власов и его спутница нырнули в подворотню. Двадцать секунд спустя они были уже в машине.

– Как вы себя чувствуете? – спросил Фридих, когда "BMW", предостерегающе мигнув левыми габаритами, резко отъехал от тротуара. В зеркало заднего вида он еще видел журналистов, толпившихся под знаком "Въезд запрещен". Кто-то из них щелкал вспышкой, снимая машину. Значит, сфотографировали номер, что, конечно, плохо. Хотя ничего особо страшного, номер у него самый обычный, он им ничего не скажет... На всякий случай в гараже имелись четыре разные пары номерных знаков, все – легальные, выданные российской полицией. И еще одна, изготовленная нелегально, о которой русские органы не знали. Но это все на крайний случай. Именно на крайний – а не такой, как теперь.

– Я в порядке, – в подтверждение своих слов Франциска принялась рыться в своей сумке и вытащила из ее недр зеркальце и блестящий цилиндрик помады. – Мне дали лекарство... Куда мы едем?

– Я же сказал – за вашим сыном. Минут через десять будем на месте.

– А вы... кто вы такой? Какое вы имеете отношение ко всему этому? – внезапно она взглянула на него с испугом и злобой одновременно: – Может быть, это вы все и подстроили?

– И это благодарность за то, что я вытащил вас из русской тюрьмы? – Фридрих предпочел проигнорировать первую часть ее вопроса. – Между прочим, у меня своих дел хватает. А я вожусь тут с вашими.

– Простите... – пробормотала она. – Но вы ведь не из МИДа? Машина не с дипномером, и вообще... значит...

– Скажем так – у меня есть в России некоторые связи, – оборвал ее догадки Фридрих. – Здесь это нередко значит больше, чем законная процедура.

– Да, вы говорили, вы наполовину русский... – припомнила она, хотя это, конечно, ничего не объясняло. Но Фридрих не собирался давать ей задуматься над этим:

– Если вы больше не считаете, что наркотик вам подбросил я, то кто, по-вашему, мог это сделать?

– Не знаю... я купила инсулин в аптеке, как обычно.

– В аэропорту?

– Нет, еще дома, в Берлине.

– Кто-нибудь успел побывать у вас дома, прежде чем вы поехали в аэропорт?

– Только моя семья и несколько друзей, пришедших меня проводить. Не думаете же вы, что это сделал кто-то из них! Наверняка коробку подменили в аэропорту, в этой толчее...

– Если и так, это мог сделать только тот, кто знал, что вы возите с собой инсулин.

– Значит, это сделали спецслужбы! У них-то наверняка на меня досье, – сказала она с вызовом. Видимо, идея о принадлежности Власова к силовым структурам Райха ее все же не покинула.

– Или те, кто хотел их подставить, – спокойно заметил Фридрих. – Или спецслужбы, но не дойчские.

– Погодите, я вспомнила! – воскликнула фрау Галле. – Муж говорил, что, когда меня не было, приходили из газовой компании проверить плиту. Плита на кухне, холодильник тоже, ампулы были там...

– Возможно, – не стал спорить Власов. Сложновато, но возможно, добавил он мысленно. Хотя все зависит от того, кто стоит за этой провокацией и какая роль ей отводилась. Возможно ли... черт побери, может ли быть, что это и впрямь постарались коллеги? Что уже и в самом сердце Райха левая рука не знает, что делает правая – или даже сознательно вредит ей, и в то время как одна госорганизация пытается таким вот топорным способом избавиться от раздражающей оппозиционерки, другая вынуждена ее вытаскивать? Думать о таком не хотелось. В Америке, в России, в Италии – да, но не в Райхе. – Вы не видели в аэропорту старика в инвалидном кресле? – спросил он вслух. – В черном кожаном пальто, с Железным крестом на шее. Или без креста?

– Нет, – покачала головой фрау Галле. – Микки все время канючил, мне было не до разглядывания пассажиров. Послушайте, как они могли отправить его в центр для малолетних преступников?! У него-то ведь не было никаких наркотиков!

– Это просто официальное название приемника-распределителя, – успокоил ее Фридрих. – Оставшееся, наверное, еще с послевоенных времен, когда Россия была наводнена беспризорниками. Ныне, насколько мне известно, основной контингент таких учреждений составляют вовсе не малолетние воры, а обычные мальчишки, сбежавшие из дома из чисто романтических побуждений.

На самом деле Власов слегка слукавил. Конечно, официально проблемы беспризорности в России не существовало, она канула в небытие вместе с первым послевоенным десятилетием. С тех пор для нее просто не было логичных предпосылок – ни политических, ни экономических. В отличие от США, где дети подают в суд на родителей, а родители требуют с детей плату за жилье, если те не покидают их к моменту совершеннолетия, крепкая семья считалась одной из главных ценностей не только в Фатерлянде, но и во всем Райхсрауме. И все же, пока пьянство остается русским национальным видом спорта...

– Все равно, почему его не отдали представителям посольства? – продолжала возмущаться Франциска.

– Вероятно, у имперского МИДа есть более важные дела, чем вытирать нос вашему ребенку, – не удержался Власов. – Вообще, вам не кажется странным, что в своих статьях вы постоянно нападаете на государство, а случись что, тут же удивляетесь, почему государство не бросает все силы на вашу защиту?

– Нормальное государство для того и существует, чтобы защищать своих граждан!

– Всех в равной степени?

– Я говорю о нормальном государстве, – она тоже позволила себе язвительность.

– Хорошо, – спокойно кивнул Фридрих, – назовете ли вы нормальным человека, который совершенно одинаково относится и к другу, и к врагу? Подобное отношение было бы и несправедливым, и попросту неразумным, не так ли? Так почему государство должно поступать иначе, чем человек?

– Это некорректная аналогия, – ответила фрау Галле так быстро, словно заранее заучила эту фразу в качестве универсального контраргумента.

– Что же в ней некорректного? – Власов подождал ответа в течение нескольких секунд и, не дождавшись, продолжил: – К тому же вы не можете пожаловаться, что Райх вас не защищает. Вы защищены от преступности, от безработицы, от нищеты в старости. Вы покупаете свой инсулин по символической цене, а визиты к врачу для вас и вовсе бесплатны, ибо ваше здоровье защищает Министерство здравоохранения. Лучшая в мире армия защищает вас от угроз извне. Ваш муж защищен от недобросовестной конкуренции со стороны выходцев из третьего мира. Законы Райха защищают право вашего сына на бесплатное образование, включая учебу в лучших европейских университетах. И при этом, в отличие от своих сверстников в атлантистских странах, он будет защищен и от торговцев наркотиками, и от грязных извращенцев. Какой же защиты вам не хватает?

– Все эти пропагандистские лозунги я слышала множество раз, – нетерпеливо поморщилась Франциска. – На словах все очень красиво, а на деле невинного человека хватают и волокут в тюрьму...

– Как видите, полиция разобралась и вас выпустила, – не стал вдаваться в подробности Фридрих. – Было бы гораздо хуже, если бы, наоборот, реальные наркоторговцы остались безнаказанными.

– Лучше пусть ускользнут десять виновных, чем пострадает один невинный! – запальчиво воскликнула фрау Галле.

– Ага, – кивнул Фридрих, – ускользнут и причинят вред десяти невинным. Или двадцати. Или ста. Преступники ведь редко ограничиваются одной жертвой, не так ли?

– Вы слишком упрощаете. Простая арифметика здесь неприменима...

– Почему?

Вместо ответа Франциска вдруг принялась рыться в своей сумке, которую так и держала на коленях.

– Нет, правда – почему? – Власову даже стало весело.

– Вам легко рассуждать абстрактно – вы-то не сидели в тюрьме, – огрызнулась она, не поднимая головы от сумки.

– Субъективный аргумент – не аргумент, – возразил Фридрих. – Но если уж вам угодно рассуждать в этих категориях, то что бы вы предпочли – ту пару дней в тюремной больнице, что вы провели сейчас, или чтобы спустя несколько лет вашего сына посадили на иглу?

– А... почему обязательно либо то, либо другое? – нашлась Франциска.

– Не обязательно, – согласился Власов. – Но – возможно. В нашей системе возможно первое, в атлантистской – второе. Впрочем, и первое тоже. Это во Франции наркотики легальны, да и то отнюдь не все, а в США за них можно получить до двадцати лет. И там тоже случаются и аресты, и приговоры, и даже казни по ошибке.

– По-моему, это бессмысленный спор, – в голосе фрау Галле звучало раздражение. – Мы просто стоим на изначально разных позициях.

– Да, но разница в том, что я свою могу обосновать, – невозмутимо заметил Власов. Его настроение, однако, тут же испортилось, когда он бросил очередной взгляд в зеркало заднего вида. Они как раз проезжали перекресток Столыпина и Суворина, и пара машин, шедшая следом за "BMW", свернула налево, в сторону станции подземки "Тимирязевская", обнажив ехавший позади них белый "мерседес". Не самые редкие марка и цвет на московских улицах, но Фридрих был уверен, что "мерседес" – тот самый. Ему даже показалось, что водитель сделал было движение перестроиться в правый ряд, но там уже не было места.

От Франциски не укрылась мгновенная смена выражения на лице Власова; она, должно быть, рада была переменить тему.

– Что-нибудь не так? – спросила она, пытаясь определить направление его взгляда.

– Похоже, за нами хвост, – сообщил он, разглядывая "мерседес". Тот не спешил приблизиться, как сделала бы любая другая машина, образуйся перед ней лакуна в сплошном вечернем потоке.

– ДГБ? – фрау Галле даже не пыталась скрыть свой испуг.

– Думаю, ваши коллеги, – качнул головой Фридрих. Улица Столыпина свернула, вливаясь за поворотом в Сусоколовское шоссе. Справа потянулась чугунная ограда Ботанического сада, слева – насыпь железной дороги. Свернуть было некуда, и плотный поток машин не позволял уйти в отрыв. Затем встречный поток иссяк – очевидно, на ближайшем перекрестке зажегся красный. Фридрих начал постепенно снижать скорость, рассчитывая подъехать к светофору, когда на нем снова загорится и почти уже догорит зеленый. "Мерседес" держал дистанцию, несмотря на то, что сзади кто-то мигал ему фарами; затем нетерпеливый "опель" все же обогнал его по встречной, вклинившись между преследуемыми и преследователями. То, что надо! Только бы на перекрестке не оказалось доповской будки...

Расчет Власова оправдался: зеленый на пересечении с Гостиничным проездом уже мигал в последней агонии. Фридрих дисциплинированно остановил машину за долю секунды до желтого сигнала. "Опель" и "мерседес", естественно, встали следом. Фридрих стрельнул глазами по сторонам – полицейских поблизости не было. "Теперь держитесь", – негромко сказал он своей пассажирке и в последнюю секунду желтого вдавил акселератор в пол. Машина рванулась с места наперерез уже тронувшейся слева фуре; Фридриху пришлось вильнуть вправо, уходя от столкновения, а затем, сразу за разделительной – влево. Под визг тормозов с обеих сторон и заглушенный стеклами мат водителей "BMW" S-образным зигзагом проскочил перекресток и помчался дальше, в сторону Ботанической улицы, оставляя позади отсеченных двойным потоком машин преследователей.

– Вы сумасшедший! – выдохнула Франциска, бледная, как полотно. – Зачем было это делать?!

– А вы знали лучший способ от них избавиться?

– Почему избавиться? Народ имеет право на информацию.

– Вам очень хочется, чтобы во время встречи с сыном у вас путались под ногами с записывающей аппаратурой? В принципе, могу высадить вас прямо здесь, и пусть о вас дальше заботятся они, – Фридрих даже включил правый поворотник, демонстрируя серьезность своих намерений.

– Нет-нет! – поспешно воскликнула Франциска; вновь вернулось то чувство, которое заставило ее вцепиться в руку Власова у ворот тюрьмы.

– В таком случае, вам следует прислушиваться к моим рекомендациям.

– Вы меня вербуете? – кажется, она хотела произнести это иронично, но голос выдал испуг.

– Я вам помогаю, – усмехнулся Власов. – Возможно, вы тоже сможете помочь мне. Но мне не потребуется от вас ничего, что противоречило бы вашим убеждениям, – в последнем он отнюдь не был уверен, но успокаивающий тон этой фразы возымел эффект.

Они проехали под железнодорожным мостом, затем между глухими бетонными заборами муниципальной автобазы, затем по мосту через замерзшую речку и, наконец, оказались у цели.

Дом номер 13 по Алтуфьевскому шоссе был очередным из московских "домов", которые на самом деле представляют собой целые кварталы строений, разбросанных по изрядной площади (в данном случае между углами крайних корпусов оказалось почти полкилометра по диагонали). Причем, разумеется, подъехать напрямую к упрятанному на задворки четвертому корпусу было нельзя (над единственным проездом в заборе висел знак "Только для служебных а/м"), так что Фридриху и Франциске пришлось пробираться пешком по грязному свалявшемуся снегу практически в полной темноте. Фонарь горел лишь перед крыльцом квадратного корпуса, который вполне можно было бы принять за школу, если бы не косые решетки на окнах.

С формальностями управились неожиданно быстро. На вахте плотный пожилой мужчина в штатском проверил документы фрау Галле, подозрительно покосился на Власова и кому-то позвонил. Буквально через три минуты из коридора, уводившего вглубь здания, послышался стук каблуков. Высокая женщина с прямой, как палка, спиной (ей было, наверное, лет тридцать пять, но волосы, туго стянутые в узел на затылке, и круглые очки делали ее старше) вела за руку Микки в застегнутой курточке; в другой руке у нее была картонная папка.

Мальчик шел спокойно, но, увидев фрау Галле, с неожиданной силой вырвался и побежал к матери, уже на бегу начиная реветь. Фридрих отвернулся и сделал пару шагов в сторону – не столько из деликатности, сколько от брезгливости: он терпеть не мог подобных сцен. "Микки, Микки, все уже хорошо, мамочка с тобой...", – слышал он за спиной; "Фрау, вы должны заполнить формуляр! Вы меня слышите?" – настаивал второй женский голос на скверном дойче.

Наконец все подписи были поставлены, и трое райхсграждан вышли на крыльцо. Мать и сын были целиком заняты друг другом и не обращали на Фридриха внимания; тот лишь неприязненно морщился, выслушивая все эти "А ты скучал по мамочке? И мамочка по тебе скучала! А другие мальчики тебя не обижали?" Услышав последний вопрос, Микки в последний раз шмыгнул носом, повернулся в сторону закрывшихся дверей ЦВИНПа и неожиданно отчетливо и зло произнес:

– Русские свиньи.

Фридрих чуть не вздрогнул от неожиданности. Он не представлял, где сын либеральной журналистки мог слышать это выражение. С тех пор, как Россия считалась союзницей Райха, его не употребляли даже в исторических фильмах, заменяя "большевистскими свиньями". Не иначе как Микки, познакомившись с детьми российский алкоголиков, открыл его для себя сам.