Текст книги "Юбер аллес (бета-версия)"

Автор книги: Юрий Нестеренко

Соавторы: Михаил Харитонов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 86 страниц)

Kapitel 25. Вечер того же дня. Москва, улица Веневитинова, 19/2, корп. 1. Чайная «Небесный Покой».

Фридрих осторожно отодвинул шуршащую бамбуковую занавесь и увидел ступеньки лестницы. Их было одиннадцать. Он мысленно поздравил себя с тем, что до сих пор не утратил навыка мгновенного счёта.

– Ну чего вы стоите, – заскрипел голос за спиной, – и дайте мне сюда руку, или я таки буду ломать мои ноги?

– Это вы настаивали на том, чтобы ехать сюда, – начал было Власов, но вовремя вспомнил, что женщина его всё равно не слышит.

– Я таки понимаю, шо вы хотите моей смерти! – раздражённо прокаркал голос из темноты.

– Интересная мысль, – процедил Фридрих сквозь зубы, но протянул, не глядя, руку за спину. И заранее пригнулся: дверь внизу показалась ему очень уж низкой.

...Всё началось со звонка незадачливой журналистки.

– Фридрих, сделайте что-нибудь! – начала она с места в карьер. – Берта говорит, что не может больше держать меня в своём доме. Наверное, ей угрожают! Я не хочу в гостиницу! Я не смогу ничего делать, если Микки...

– Подождите. Кто угрожает? – Власов почувствовал острый приступ раздражения.

– Не знаю! Сделайте что-нибудь! Поговорите с Бертой! Скажите ей что-нибудь... Чёрт возьми, Власов, только поторопитесь!

Власов прикинул ситуацию. Скорее всего, решил он, старухе просто надоело держать у себя в доме чужое семейство. Кстати, следовало бы выяснить, из каких соображений она вообще согласилась вселить к себе фрау и её буйное чадо... Впрочем, это как раз понятно: ей заплатили. В таком случае, почему ей перестали платить? Фрау Галле перестала быть желанным гостем в либеральных кругах? Или что-то другое? В таком случае – что?

По дороге Фридриху не повезло: он превысил скорость, и тут же откуда-то сбоку по борту машины мазнуло светом: это был передвижной доповский пост. Его, однако, даже не попытались остановить – только мигнули вслед фарами, мол – видели. Фридрих из этого сделал вывод, что пресловутый список номеров с "особым отношением" и в самом деле удобная штука. Правда, штраф платить всё же придётся. Но не ему лично, а Управлению... Власов с трудом подавил в себе желание вдавить педаль газа в пол и полететь по московским улочкам. Потом поймал себя на мысли, что в Берлине подобная идея не могла бы прийти ему в голову в принципе. Может быть, дело в московской атмосфере, исподволь провоцирующей нелюбовь к порядку и законосообразности? Ерунда, – решил Власов, – это он сам распустился.

Когда он подъехал к уже знакомому дому на Бутырском Валу, его ждал неприятный сюрприз: проезд во двор перегораживала загородка с надписью "Проезд воспрещён. Ведутся ремонтные работы". Пришлось оставить машину и топать через тёмный двор по едва заметной тропинке, занесённой снегом.

Консьержка, судя по всему, дрыхла на рабочем месте: во всяком случае, Власову пришлось трижды нажимать на кнопку вызова, прежде чем услышал её заспанный голос. Тем не менее, дверь она открыла, и через несколько минут Фридрих уже стоял у дверей квартиры 23, оглашая внутренности квартиры сумасшедшей трелью звонка.

Открыла Франциска. Вид у неё был ужасный: опухшее лицо, синяки под глазами, красные глаза. Судя по всему, она плакала.

– Власов, спасите меня, – жарко зашептала она ему в ухо, пока он раздевался, – Микки ночью устроил мне истерику, он не хочет уезжать... уговорите Берту... предложите ей денег, может быть, дело в этом... у меня очень сложное положение... сделайте что-нибудь...

– Где Микки? – на всякий случай поинтересовался Власов.

– В дальней комнате. Кажется, я его всё-таки уложила. Он не хотел ложиться спать. Говорит, что очень много спит. Он не понимает, что это всё для его же пользы!

Старуху Власов обнаружил в "обеденной". Она то ли завтракала, то ли разминалась перед обедом: перед ней стоял кофейник и чашечки. Чашечек было две.

– Здрасьте вам, Власов, – не поднимая головы, сказала старуха. – Пейте кофе.

Власов сел и взял чашечку, дожидаясь, пока Берта Соломоновна соизволит поднять глаза.

– Если вы насчёт поговорить за вашу женщину... – начала старая Берта.

Власов разозлился.

– Она не моя женщина, – сказал он, глядя в лицо старухе. – В том смысле, который обычно вкладывают в эти слова.

– Таки не ваша? – прищурилась старуха. – Вы же видный из себя мужчина. Или она всё кобенится? Таки вы делаете из неё много чести...

– Вы хотите поговорить о том, с кем я сплю? – Фридрих взял себя в руки. – Так вот, чтобы больше не касаться этой темы: я сплю один. Это избавляет от множества проблем.

Старуха молча пожевала губами, как будто хотела что-то сказать, но передумала.

– Мне всё равно, – в конце концов сказала она. – Я больше не могу держать её у себя.

– Почему вы вообще согласились вселить к себе фрау Галле, да ещё с ребёнком? – поинтересовался Власов, невольно понижая голос до шёпота.

– То были мои парносы, – неохотно сказал старуха.

Власов догадался, что имеется в виду что-то вроде заработка или дохода. Скорее всего, за гостеприимство заплатили либералы, – решил он.

– Теперь мне больше не стали платить. И я больше не хочу этих людей у себя в доме, – закончила Берта.

– Почему вы сказали, что вам кто-то угрожает? – поинтересовался Фридрих.

– То моё дело, что я сказала и чего я не сказала, – равнодушно ответила старуха. – Пейте свой кофе, он простынет.

Власов сделал глоток.

– Вы хотите, чтобы я заплатил за постой фрау и её ребёнка?

– Нет. Если эти алтэ какерим перестали давать деньги про эту бабу, я таки думаю, она имеет на себя неприятности. У меня с того могут быть макес. Я так не хочу себе новых макес, как невеста не хотит себе прыщей на голове. Заберите свою женщину и хватит на этом.

– Но неприятности у вас будут, – перешёл в наступление Власов, начинающий понимать, в чём дело. – Вы хоть знаете, что сейчас происходит в Москве? В ваших кругах?

– Я пью свой кофе и не знаю про какие круги-шмуги, – попыталась было отбрехаться старуха, но Фридрих её перебил:

– Вы знаете, о чём я говорю. Кое-что случилось.

– Кое-кто умер, – старуха сказала это очень тихо.

– Кое-кого убили. Вы знали Борисова? – Власов чуть подался вперёд.

– Зачем я буду рассказывать вам за свою жизнь? – старуха посмотрела ему в лицо.

– Затем, – Фридрих решил не церемониться, – что я знаю, кто его убил. Это очень неприятный человек. И вам – лично – грозят очень большие неприятности.

– Кто такой неприятный человек? – старуха подняла бровь.

– Один старый юде, – улыбнулся Власов. – Очень опасный старый юде. Которого здесь не должно было быть, но он здесь. Зайн.

Старуха опустила глаза и замолчала. Фридриху казалось, что он слышит, как в её голове что-то шуршит и перемалывается.

Наконец, она снова посмотрела на Власова.

– Таки не врёте старой Берте? – почти с надеждой спросила она.

Власов промолчал.

Берта Соломоновна посмотрела на чашечку с остатками кофе. Потом внезапно схватила её и швырнула в стену. Брызнули осколки. На стене осталось мокрое бурое пятно.

– Аф алэ соним гезогт! – каркнула старуха и забормотала что-то неразборчивое.

Фридрих чуть отодвинулся. Он начал понимать, какого нрава была эта женщина в молодости.

Впрочем, Берта быстро успокоилась – и, судя по всему, приняла какое-то важное решение.

– Дайте мне капельку время, Власов, – заявила она. – Я вас свяжу с одними людьми, вам это интересно. Это быстро. Эти люди таки очень хорошо решают вопросы.

– Фрау Галле и её ребёнок останутся у вас? – спросил Власов.

– Если он идёт за ними, то нет, – твёрдо сказала старуха. – Он не должен прийти сюда.

– Я не могу утверждать это с полной уверенностью, – пожал плечами Фридрих, – но, кажется, дело не в них. Похоже, эта несчастная фрау каким-то образом попала в чужую игру... Но вы оставите её у себя. И без всяких денег.

– Лучше бы это была ваша женщина, – проворчала Берта, – тогда бы вы её взяли себе... Сегодня или завтра. С вами будет один человек вести один маленький разговор. Я позвоню и скажу.

Власов не стал спрашивать, откуда она знает его телефон. Было и без ясно, что она вытащила его из записной книжки фрау.

... Звонок целленхёрера застал его посреди улицы. Власов как раз выруливал по сложной развязке, смотря то на карту, то на дорогу. Трубе пришлось повибрировать впустую минуты три. Звонящий оказался настырным: "катюша" всё не кончалась и не кончалась.

Власов взял трубку, будучи почти уверен, что это опять Франциска. Однако, из трубки послышался голос Берты Соломоновны.

– Слухайте сюда, – старуха буквально кричала в трубку, – я договорилась прямо сегодня. Ехайте до меня и не тяните таки кота за хвост. Мы поедем в одно место и там будем разговаривать. – В трубке раздались короткие гудки.

Разворачиваясь на Цветном бульваре, Власов думал о том, куда дует ветер. С одной стороны, старая доносчица ничего не сказала о том, куда именно они собрались. К тому же он отлично знал, что такие люди, как старая Берта, никогда ничего не делают даром – и отлично умеют завышать цену своих услуг. Не собирается ли она его надуть – или, того хуже, подставить? Вряд ли: Фридрих чувствовал, что старуха и в самом деле напугана. С другой стороны, на какие-либо серьёзные контакты всё-таки требуется санкция начальства.

Он решил позвонить Мюллеру.

Шеф поднял трубку далеко не сразу: видимо, был занят.

Власов вкратце доложился, особенно упирая на то, что старуха Берта и в самом деле может вывести на что-то интересное.

Мюллер, по-видимому, раздумывал.

– Во всяком случае, – наконец, сказал он, – она вас не подставит. Потому что в противном случае мы её из-под земли достанем, и она это должна понимать... Так что дерзайте. Не забудьте только сообщить мне адрес, по которому вы отправитесь. И вызовите Лемке с машиной, пусть он вас подстрахует.

Последнее распоряжение шефа Фридрих выполнил в точности, немедленно отзвонив маленькому оперативнику. Лемке сообщил, что готов быть у дома 8а на Бутырском валу в самом скором времени – равно как и обеспечить незаметное сопровождение власовской машины.

Доехав до места, Власов, пообщавшись с консьержкой, поднялся на второй этаж, где как раз застал выходящую из квартиры 23 фрау Галле с Микки. Судя по всему, они собирались гулять. Фрау была в длинном пальто, Микки важно вышагивал в новенькой серой шубке. Горло его было перемотано длиннейшим шарфом. Мальчик развлекался тем, что сосредоточенно пытался вырвать из него длинную шерстяную нитку.

– А, это вы, Власов, – бросила фрау. – Здравствуйте. Куда это вы собрались вместе с Бертой? Она там сидит разодетая в какую-то китайскую тряпку. Вам что, нравятся старушки?

Фридрих в очередной раз поразился той лёгкости, с которой журналистка переходила от истерики к нахальству. Он хотел ответить чем-нибудь в том же духе, но тут Микки надоела неподдающаяся нитка в шарфе, и он с воплем кинулся на маму, чтобы вцепиться ей в воротник пальто.

Власов решительно отодвинул бузящего ребёнка, открыл дверь и вошёл в квартиру.

К его удивлению, старая Берта была и в самом деле была одета. Вместо грязного персидского халата на ней было нечто красное, с вышитыми золотыми драконами. Вещь была явно не новая, но очень хорошо сохранившаяся. На ногах у неё были длинноносые зимние боты. Даже совершенно не разбираясь в женской моде, можно было сообразить, что такое в Райхе не носят уже лет двадцать. Судя по наряду, старуха в последние годы выбиралась из своей норы не слишком часто.

– Помогите мне насчёт пальто, – бросила она вместо приветствия.

В машине Берта сказала:

– Власов, у вас есть эта штука, которая показывает ехать? Нам надо в улицу Ве-не-ви-ти-но-ва, – последнее слово она произнесла по слогам. – Нас ждут там, – добавила она.

Навигатор порадовал: улица Веневитинова оказалась не глухой дырой на окраине, как он было подумал, а вполне благопристойным местом неподалёку от Тверской. Впрочем, обольщаться не следовало. Ещё в Варшаве Фридрих понял, что людей его профессии неприятности могут поджидать в любом месте: одного его коллегу вынесли ногами вперёд из музейного здания на Замковой площади. Тем не менее, центр города давал хоть какую-то гарантию безопасности.

Он вытащил целленхёрер и позвонил Лемке. Тот заверил его, что машина Власова у него под наблюдением и он сопроводит его до места. Затем Фридрих сделал еще один звонок, шефу.

– Действуйте, – одобрил Мюллер после паузы. Вероятно, проверял какую-то базу данных. – И вот еще что, мой мальчик... Мне, конечно, не надо учить вас осторожности. И о том, с кем вы собираетесь встречаться, я знаю не больше вашего. Но я хочу сказать о другом... Не бойтесь доверять интуиции и проявлять инициативу. В разумных пределах, разумеется. Точное следование инструкциям и полномочиям – это, конечно, почтенное дойчское качество, но иногда преимущество дает иная стратегия... вы меня понимаете?

– Да, – медленно ответил Фридрих. Итак, шеф благословлял его на сотрудничество с этими неведомыми "людьми, быстро решающими вопросы". Давая в то же время понять, что в случае чего крайним окажется все же сам Власов – ну, к этому-то в его профессии не привыкать... Интереснее другое – что заставило вечно осторожного Мюллера толкать подчиненного фактически на авантюру? Не то ли обстоятельство, что имперская бюрократия решает вопросы медленно? Или, возможно, не хочет решать их вовсе... Похоже, Мюллер столкнулся с серьезным противодействием наверху, раз видит выход в несанкционированной инициативе снизу... Все это, конечно, не радовало.

Берта Соломоновна всю дорогу упорно молчала.

Улица Веневитинова оказалась узкой и кривой, к тому же зачем-то замощенной булыжником – скорее всего, в целях "исторической реконструкции". Фридрих в который уже раз мысленно проклял неуёмную страсть городских властей всего Райхсраума, начиная от Берлина и кончая Москвой, к "восстановлению исторического облика" доставшихся им городов.

– Вы поставьте свою машину и мы пойдём, – заявила старуха, когда они проехали половину улицы.

Припарковаться оказалось нелегко: пришлось проехать почти до конца. Там Власов обнаружил свободное место между чёрным "Запорожцем" и непонятной машиной кремового цвета, судя по виду – каким-то антиквариатом середины века.

Старуха молча и уверенно пошла по улице вниз. Фридрих удивился, как быстро она может ходить.

Они остановились около неприметной железной двери без вывески, на которой помаргивали красным подсвеченные кнопочки кодового замка.

Берта Соломоновна потыкала в кнопочки, в двери что-то щёлкнуло. Старуха подёргала за ручку, потом сделала раздражённый жест и заявила:

– Власов, ну чего вы стоите как я не знаю кто? Дверь откройте перед дамой всё-таки!

Фридрих вздохнул и взялся за ручку. Дверь отворялась туго: видимо, её держала сильная пружина.

Внутри было темно и пахло травами.

– Тут будет такая занавеска, – заскрипела старуха, – вы таки её шукайте сами, я ничего не вижу.

Дальше были одиннадцать ступенек.

Они кое-как спустились. Неповоротливая старуха наваливалась на Власова всем телом. Власов, пригнувшись, преодолел низенький дверной проём, и оказался в следующем помещении, где было посветлее.

Это был полуподвал. В углу стояли три металлические вешалки – нечто вроде маленького гардероба. В нише на стене сидел, скрестив ноги, пузатый бронзовый божок с блестящим носом. Перед статуэткой стояла крошечная лампадка и курились благовонные палочки.

– Ну вы сымете с меня верхнее? – старуха стала выпрастываться из своего нелепого наряда.

Пришлось помочь. Старуха осталась в красном халате. Свои страшные боты она оставила у стены, где стоял наготове ряд мягких тапочек разного размера. Власов понял, что здесь принято переобуваться, и последовал примеру старухи.

Последнее помещение было самым большим. Выглядело оно странновато: очень низкие столики, подушки на полу, неяркие светильники. Посетителей не было.

Откуда-то выплыла – бесшумно и незаметно – молодая китаянка в белом одеянии, с покорно опущенным вниз лицом. Иссиня-чёрные волосы девушки были уложены в замысловатую причёску, напоминающую блестящую раковину.

– Драгоценная госпожа и почтенный господин, позвольте побеспокоить, – она говорила по-русски, чисто, но с каким-то пришептыванием, – у вас есть приглашение на сегодня?

– Что она такое говорит? – переспросила старуха, вглядываясь в лицо Власова.

– Она спрашивает какое-то приглашение, – тихо сказал Фридрих, стараясь смотреть старухе в лицо и как можно более выразительно шевелить губами.

Старуха повернулась к китаянке.

– Мы пришли насчёт Те-Гуань Инь осеннего сбора. Сделайте всё как следует. Власов! Вы таки пьёте улун?

Фридрих кивнул: в чае он разбирался.

Девушка поклонилась и, пятясь, скрылась за выступом стены. Видимо, там были какие-то служебные помещения.

Старуха тем временем выбрала себе местечко в углу, возле одного из столиков. Она на удивление легко опустилась на оранжевую подушечку и села, скрестив ноги.

Власов тем временем обшарил взглядом помещение и обнаружил в углу маленькую скамеечку, покрытую оранжевым бархатом. Положив на неё две подушки, он устроился почти удобно.

– Что это за место? – спросил он у Берты, пододвигая к себе столик. Берта не разобрала, пришлось повернуться к ней лицом и отчётливо шевелить губами.

– Чайный клуб, – ответила, наконец, старуха. – Он закрытый, сюда нельзя прийти просто так. Тут можно поговорить. Но сперва чай.

Власов ещё раз оглядел помещение и поднёс палец к уху. Он был уверен, что такое подозрительное место просто не может не прослушиваться.

– Нет, – старуха поняла, – чисто.

Власов не поверил, но решил придержать своё мнение при себе.

Снова появилась китаянка, на сей раз с набором чайных принадлежностей. Опустившись на колени, она расставила на столе чашечки разных размеров – вэнсябэй и чабэй – деревянную решётку, глиняный заварочный чайник и прочие принадлежности традиционного китайского чаепития. На треногу с горящей спиртовкой был водружён пузатый стеклянный чайник с чистой водой.

– Господин знает гунфу-ча? – прошелестела китаянка.

– В общем, да, – ответил Фридрих, знакомый с китайским обычаем пить чай. Он думал о том, почему женщина поставила им на столик не две, а три чашечки. Ожидается кто-то ещё? Похоже на то...

Китаянка тем временем приступила к началу церемонии – демонстрации чая. Она засыпала чайницу и передала её Берте. Та умело, как полагается, взяла её обеими руками, выпрямилась, и дважды вдохнула аромат сухой заварки.

Фридрих принял чайницу из рук старухи с неудовольствием. Он рассчитывал, что девушка передаст чайницу сначала ему. По ритуалу требовалось не только вдохнуть, но и дважды выдохнуть воздух в чайницу. Теперь она была полна содержимым лёгких старухи Берты, и брезгливому Власову это было неприятно.

– Я пересыплю чай, – тихо сказала китаянка, бережно взяла чайницу, извлекла откуда-то пинцет для чаинок и склонилась над чайником, готовясь к первому завариванию.

– Вы впервые в нашем клубе? – осведомилась она у Власова, всё так же шёпотом, не поднимая глаз на гостя.

– Впервые, – согласился с очевидностью Фридрих.

– У нас есть своя особая традиция, – голос китаянки был похож на шорох пересыпаемых чаинок. – Гадание на чае. Когда к нам приходит новый гость, мы делаем это с ним.

Власов поморщился: он не любил принимать участия в том, что сам считал глупостью.

Китаянка, похоже, это поняла.

– Это совсем не займёт вашего драгоценного времени, – льстиво прошелестела она. – Просто пейте чай, и позвольте мне спрашивать.

– О чём? – насторожился Фридрих.

– О вкусе чая, конечно, – лицо китаянки было всё так же склонено к полу, но Власов почувствовал, что она улыбается. – Вы ведь понимаете чай?

Она приступала к первой заварке, предназначенной не для питья, а для омовения посуды.

Фридрих ощутил, что у него затекли ноги, и заёрзал, пытаясь сесть поудобнее. Подушка тут же выскочила из-под зада и шлёпнулась на пол. Пришлось возиться, подбирать подушку и снова устраиваться на дурацкой скамеечке.

Китаянка закончила с предварительной процедурой, снова наполнила чайник горячей водой, закрыла крышкой и облила сверху кипятком. Лишняя вода стекла в решётку, над столиком на мгновение завис клубочек тончайшего ароматного пара.

Наступило время первой заварки. Женщина ловко пропустила заварившийся чай через ситечко в глиняный кувшинчик для разлива, и начала разливать напиток по чашкам-вэнсябэй, постепенно подливая к каждой заварку. Потом высокие чашки были накрыты низкими чашками-чабей.

Власов заметил, что остатки чая были вылиты не в решётку, как полагается, а в ту самую третью чашку.

Он прижал верхнюю чашку к нижней и перевернул их. Теперь чай оказался в чабей. Он вдохнул аромат чая из высокой чашки и сделал небольшой глоток из низкой.

Старуха проделала то же, но менее аккуратно.

К третьей чашке никто не притронулся.

– Что вы скажете об этой заварке? – спросила китаянка, извлекая из рукава кисточку и листок бумаги.

– Хороший китайский чай, – определил своё отношение Власов. – Настоящий Те-Гуань Инь осеннего сбора.

– Нет, нет. Прислушайтесь к своим ощущениям. Каждая заварка имеет своё действие. Она или обостряет приятные чувства, или смягчает неприятные. То есть вы либо получаете новую энергию, или гармонизируете уже имеющуюся... Сосредоточьтесь на себе и скажите – что вы сейчас чувствуете...

Фридрих постарался подавить раздражение. Он не любил напыщенной восточной чепухи. С другой стороны, отслеживать собственное состояние он умел: в конце концов, его этому учили. Чай, будучи сложным напитком, в котором кофеино-теофиллиновая составляющая уравновешена таннинами и витамином C, и в самом деле мог действовать по-разному, в зависимости от ситуации. Что ж, это по-своему интересно... Он сконцентрировался на своём восприятии и через некоторое время сказал:

– Кажется, это смягчающая заварка.

Девушка молча опустила кисточку в третью чашку, потом два раза коснулась ей бумаги. Власов решил, что это часть неизвестного ему ритуала, и не стал этим интересоваться.

После этого чай был заварен ещё раз. Китаянка дождалась, пока Власов допьёт чай, и снова спросила об ощущениях.

На этот раз Власов почувствовал что-то вроде прилива бодрости: видимо, кофеин начал действовать. Впрочем, нет, рановато: Фридрих помнил, что тонизирущее действие чая начинается где-то через полчаса. Значит, что-то психологическое, решил он. Фоном прошла мысль о каких-нибудь специальных добавках, но он её отогнал. Происходящее казалось странноватым, но не опасным. В конце концов, если бы его хотели отравить или как-то воздействовать на его психику, с ним бы не стали так церемониться. На это есть соответствующие препараты – хотя бы тот же штрик...

Он прикрыл глаза и сосредоточился на вкусовых ощущениях.

Третья и четвёртая заварка снова смягчили восприятие, пятая резко взбодрила. Каждый раз после своего обычного вопроса девушка окунала кисть в свою чашку и что-то рисовала на бумаге.

После шестой – умиротворяющей -порции Власов почувствовал, что больше не хочет пить. Он решительно отодвинул чашечку в сторону.

– Вы правильно поняли, почтенный господин, – китаянка заговорила совсем тихо, – гадание закончено. Вот это, – она продемонстрировала ему листок бумаги, – гексаграмма "И Цзин", "Книги Перемен".

На бумаге красовался столбик из бледных – то ли синих, то ли чёрных – линий, прямых и прерванных, одна над другой.

Власов покопался в памяти, и решил, что бумага пропитана солями железа или чем-то подобным. Он опять вспомнил детство: в райхсюгендовском летнем лагере их учили делать чернила из чернильных орешков, по древнему дойчскому рецепту двенадцатого века. Тогда же им рассказывали про дубильные вещества. Но достаточно ли в чае таннина, чтобы дать такую реакцию? Фридрих обратил внимание на то, что некоторые линии получились совсем бледными.

– "Книга Перемен" описывает шестьдесят четыре ситуации, в которые может попасть человек, – тихо струился голос китаянки. – Этим ситуациям соответствуют гексаграммы, лю ши сы гуа, то есть фигуры из шести линий. Линии бывают прямыми и прерванными, что соответствует энергиям Ян или Инь...

– Двоичный код, – перебил Власов. Он слышал про эту гадательную систему, хотя никогда этим специально не интересовался. – Но ведь, кажется, эти линии определяют, кидая монетки?

– Или перебирая стебли тысячелистника, – кивнула китаянка. – Но на самом деле линии можно получить любым способом. Сейчас мы их получили при помощи чая. Каждая заварка оказывала на вас своё действие – обостряло или гармонизировало ваше видение мира. Я спрашивала вас об ощущениях, и, в соответствии с ними, рисовала линии, описывающие ту ситуацию, в которой вы сейчас находитесь.

– И что же получилось? – осведомился Фридрих, не скрывая иронии. – Меня ждут какие-нибудь опасности?

– Именно, – серьёзно ответила девушка. – Ваша духовная ситуация соответствует двадцать девятой гексаграмме Книги Перемен, она называется Си Кань, Двойная Бездна, или Двойная Опасность. В греческой мифологии ей соответствует Сцилла и Харибда, два морских чудовища, живущие по сторонам узкого пролива, между которыми нужно провести свой корабль. Другими словами, пройти по лезвию бритвы. Согласно стратагемам, это ситуация благородного мужа, попавшего в окружение низких людей, причём они таковы и сверху, и снизу... Заметьте, некоторые черты проявились на бумаге сильнее, некоторые слабее. Самая яркая черта – пятая... Давайте теперь рассмотрим составляющие. Си Кань состоит из двух триграмм, каждая обозначает воду. Это две водяные бездны. В Торе сказано...

– Простите, – Власов поднял бровь, – Тора – это ведь, кажется, юдская мистика?

– Все мистические традиции имеют свои соответствия, – заявила китаянка. Её голос стал чуть твёрже: как будто внутрь горлышка попала сухая горошинка. – Бог начал материальное творение с того, что отделил воду от воды. Это был второй день творения, и в этот день возникли раздоры. Поэтому Бог не сказал об этом дне – "и увидел он, что это хорошо"... Вы – тот, кто должен предотвратить раздор...

Фридриха все больше раздражала вся эта цветистая чепуха. В конце концов, его, очевидно, позвали сюда не для разговоров о боге и предначертании. Разумеется, за словами об исходящей с двух сторон опасности и раздоре могли скрываться вполне конкретные намеки на ничуть не мистические обстоятельства. Но, в конце концов, он и без странной китаянки знал и о борьбе партийных фракций, и о трениях между членами Райхсраума, и о внешних угрозах... И предпочел бы получить более конкретную информацию.

– Знаете что, – решительно перебил он, почему-то догадываясь, что китаянка не обидится, – я думаю, что мы сэкономим время, если перейдем сразу к делу. Чай, конечно, превосходен, а все эти восточные учения интересны... с культурологической точки зрения, но я пришел сюда для серьезного разговора. С называнием вещей своими именами, насколько это возможно. Я должен говорить с вами? Или с кем-то еще?

– Знаменитая дойчская прямота, – улыбнулась девушка, и улыбка эта была куда более жесткой, чем можно ожидать от служительницы китайского чайного клуба. – Хорошо. Я израильский офицер. Меня зовут Эстер Шляйм.

Власов, наконец, сообразил, что за акцент звучит в её речи.

– Шляйм, да, – продолжала она. – По-русски будет "слизь". Мне нравится, как это звучит по-русски, это выразительнее. Потешная фамилия, правда? Когда-то ваш император, Иосиф...

– Император Остеррайха, – машинально поправил девушку Фридрих. – Тогда это была ещё не Германия.

Женщина впервые посмотрела ему в лицо, и Власов увидел, что разрез глаз у неё не совсем не азиатский, а сами глаза – карие, с поволокой. Лицо оказалось тоже не девичьим: Власов понял, что женщина намного старше, чем ему показалось сначала.

– Император Остеррайха, – продолжила та после крохотной паузы, – приказал дать всем юде, проживающим на его землях, фамилии. Этим занимались специальные комиссии. Комиссии брали взятки, и если деньги были хорошие, то юде получал хорошую фамилию. А если денег было мало или совсем не было, фамилию давали смешную. Или оскорбительную. Это было всего лишь вымогательство. Но фамилии с тех пор остались. Когда моего отца завербовали визенталевцы, они с ним подробно поговорили и об этом тоже. Они хорошие психологи, – последние слова она произнесла с нескрываемой ненавистью. – Вот только они ему не сказали, что, по их мнению, его дочь не юде, а шикса. Этого они ему решили не говорить. Очень тактично, не правда ли?

– Простите, – решился Власов, – но по вас не скажешь, что вы юде.

Эстер оскалила зубки. Фридрих заметил, как во рту собеседницы блеснула старомодная металлическая пломба.

– Я знаю, да. Китайцы сразу видят, что я нечистокровная, но для остальных я схожу за китайскую куколку. Моя мать была родом из Гуаньчжоу... Я говорю вам всё это затем, – оборвала себя она, – чтобы вы понимали: у меня есть личные счёты к визенталевцам. Я ненавижу этих скотов. Поэтому я делаю то, что я делаю.

Фридрих понял. Израильское расовое законодательство, скопированное с дойчских Нюрнбергских законов и Уложения о расовой чистоте от 1943 года, исходило из того, что любой потомок отца-юде или матери-юде признаётся юде. Визенталевцы же исходили из каких-то древних талмудических правил, согласно которым полноценными юде признаются только рождённые от матери-юде. Для таких полукровок предусматривался один выход – формальное принятие иудаизма, но и после этого на них всё равно смотрели косо. Власов мог себе представить, как визенталевцы относятся к людям с неполноценным, с их точки зрения, происхождением, да ещё и с такой экзотической внешностью, как у Эстер.

– Я их ненавижу, – повторила молодая женщина. – Их всех. И особенно этого... – она сказала что-то непонятное на иврите.

– Простите? – не понял Власов.

– Я назвала его – "бен зона". Сын шлюхи. Вы знаете, о ком я. Кажется, вы знаете о нем не так уж мало... особенно для человека, до сих пор остающегося в живых, – она снова улыбнулась своей недоброй улыбкой. – И я хочу расспросить вас об этом. Потом я расскажу то, что знаю я.

Фридрих выразительно повёл бровью в сторону старой Берты, которая откровенно вглядывалась в лица говорящих.

Девушка что-то сказала старухе на иврите. Та сделала недовольное лицо, но встала, отошла на два шага от столика и демонстративно уселась на оранжевый пуфик спиной к собеседникам.

– Она работает и на ваших тоже? – на всякий случай поинтересовался Власов.

Китаянка кивнула.

– Старая Берта работает на всех, кто ей платит... Давайте, наконец, о Зайне. И о Борисове. Борисов был на мне.

Власову потребовалось секунды полторы, чтобы понять фразу.

– Значит, это вы за него отвечали. И вы... – он не закончил фразу.

– Да. Я его упустила, – признала Эстер. – Я глупо, бездарно упустила его. А ведь я была уверена, что рано или поздно Зайн к нему придёт. Я была уверена, да. Эти шлимазлы из АМАН, эти тупые вояки – что они умеют? Они много лет держали его в тюрьме, и что же?