Текст книги "Юбер аллес (бета-версия)"

Автор книги: Юрий Нестеренко

Соавторы: Михаил Харитонов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 72 (всего у книги 86 страниц)

Kapitel 53. Вечер того же дня. Москва, улица Бутырский Вал, д. 8а, кв. 23.

Езда по городу, одни улицы которого были перекрыты из-за праздников, а другим по той же причине пришлось принять на себя двойное бремя автомобилей, не доставила Фридриху никакого удовольствия. К тому времени, когда он, наконец, выбрался из машины на Бутырском валу, солнце уже скрылось за домами, и утренние намеки на весну бесследно развеялись. Московская погода напоминала теперь политику польского ландтага по отношению к официальному Берлину: по отдельности придраться вроде бы и не к чему, но в целом – скверно. Так и здесь: ветра не было, белая гадость с неба не сыпалась, даже предательского льда под ногами на расчищенном дворе не ощущалось, и тем не менее, на улице было на редкость неуютно. Возможно, причиной тому был ранний вечер, тёмное небо, которое с запада уже вновь начали затягивать тучи, и очень редкие огоньки в окнах. Во всяком случае, дом 8а был тёмным практически полностью. Горело только несколько окон на верхних этажах, и это были не окна квартиры Берты Соломоновны.

Отыскивая на домофоне кнопку вызова консьержки, Власов думал, станет ли старуха говорить о заложниках. Во всяком случае, главной темой встречи это точно не будет. Всю информацию о происшествии, в том числе и показания самой Берты, Власову предоставили русские безопасники. Фридрих просмотрел их вполглаза: никакой оперативной ценности они уже не представляли... Кстати, дело, надо полагать, уже завершено. За последние два часа Спаде так больше и не звонил – видимо, его взяли в поезде или прямо на вокзале. Почему бы и нет? Там имеются видеокамеры, а внешность Спаде известна. Даже забавно, если он попался так просто... вероятно, он максировался, но недостаточно успешно. Так или иначе, теперь с ним будет разбираться российский суд – если дело дойдёт до суда. Власов, впрочем, имел основания полагать, что это маловероятно. Спаде был не из тех людей, которых судят открыто. Таких людей или уничтожают, или используют – в зависимости от того, что они знают и насколько могут быть полезны в тех или иных отношениях. В любом случае, если дуфана взяли, в течение ближайшего месяца-двух его жизни ничего не угрожает. Да и здоровью тоже – сейчас языки развязываются куда более гуманными способами, нежели лет тридцать назад. Пытки применяют только отморозки вроде визенталевцев: Фридрих представил себе Спаде в лапах юдских боевиков и скептически хмыкнул.

Тем временем домофон, наконец, проснулся. Невнятный мужской голос пробасил:

– Слушаю.

Власов понял, что консьержку заменили – наверное, на какого-нибудь стажёра из Департамента. Рефлекторная реакция всех подобных контор на любое ЧП – усиление мер безопасности. Особенно после того, как всё плохое уже случилось.

– Я пришёл с визитом в квартиру двадцать три, – как можно отчётливее сказал Власов. – К Берте...

– Соломоновне, – ответил всё тот же голос, звучащий уже вполне осмысленно. – Заходите.

Это Фридриха несколько удивило: он ожидал долгого и нудного выяснения личности, или хотя бы вопроса. Потом он поднял голову и увидел стеклянный блеск линзы над дверью. Видеокамера, понял он. Судя по всему, поставлена недавно. Страхуются.

Внутри всё было то же самое – белый камень лестничной площадки, консьержская клетушка. В ней кое-как умещался здоровенный парень с копной отчаянно рыжих волос и усами того же цвета. На Фридриха он посмотрел очень внимательно, цепко, но пропустил без разговоров.

Неплохо соображает, подумал Власов. Похоже, обитающий здесь божий одуванчик решили всерьёз оберечь от возможных неприятностей.

Дверь в квартиру 23 тоже заменили. Вместо деревяшки с узором из гвоздиков на него смотрела гладкая серая панель без замка. Старые косяки заменила металлическая рама. Единственное, что сохранилось в неприкосновенности – кнопка звонка.

Трель за стеной была столь же противной, но хотя бы не такой громкой.

Старая Берта выглядела как всегда – халат, огромные тапочки, очки на поллица, остальное место занимал нос. Единственным новшеством был небольшой слуховой аппарат за левым ухом.

– Власов, шоб вы были здоровы, – сказала старуха не очень громко, но слышно, – не кричите в меня, я слышу. Идёмте в обеденную, там будет у нас чай. Дверь хлопните только, она мине тягостная.

Власов с силой захлопнул дверь – в самом деле, тяжеловатую: не металл, но что-то прочное, – и поплёлся по знакомому коридору, гадая, что же всё-таки понадобились старой ведьме лично от него.

Обеденный стол и в самом деле был накрыт под чаепитие. Посреди стола стоял самый настоящий самовар, такие Фридрих видел только в кино – медный, пузатый, с краником на боку. Картинку портил только чёрный электрический провод, тянущийся под сервант. Власов невольно подумал, как же это старуха умудрилась таскать по коридору этакое чудовище, и решил, что она крепче, чем кажется.

– Должны принести торт, – торжественно объявила старуха. – Я заказала торт у Розанова.

– Который на Тверской? – блеснул познаниями Власов.

Старуха поправила аппаратик возле уха и рассеянно кивнула.

– Давайте вашу чашку, – распорядилась она. – Если вы чего хотите знать за ту женщину и Мойше, вы говорите. Я всё видела этими вот глазами, – она провела рукой перед лицом.

– Я читал отчёт, – сказал Фридрих. – Насколько я понимаю, фрау Галле и её сын спрятались в тайнике у вас на кухне, но были обнаружены. Как вы утверждаете, женщина закричала.

– Очень глупо, – заметила старуха. – Я уже немножко решила это дело, и тут она кричала. Мне пришлось показать, где тайник, и тот хулиган их достал. Очень грубо, – добавила она и замолчала.

– Это чрезвычайно прискорбно, – выжал из себя Власов: скорби он не испытывал, скорее уж досаду и злость. Отчасти на себя, но больше – на фрау Галле, которая долго и старательно нарывалась на неприятности, и, наконец, нарвалась.

– Так должно быть, – старуха открутила медный краник, самовар зафыркал, свистнул паром, и, наконец, выпустил сверкающую стеклянную струйку кипятка, горячую даже на вид. – Я знала, кого-то убьют.

– Почему он не убил вас? – спросил Фридрих напрямик. В стиль дуфана это как-то не вписывалось.

– Шобы я пила тут чай, – старуха то ли ушла от ответа, то ли на что-то намекнула: Власов не понял. – Эти дураки сделали мне цорес. Их эта дверь, я не могу это двигать, у меня возраст. Скажите им, пусть вернут ту старую дверь. Если меня захочут убить, зачем ему дверь, он и так войдёт, – непонятно добавила она.

Власов усилием воли подавил нарастающее раздражение. Старуха сама напросилась на эту встречу, вроде бы намереваясь сообщить что-то важное. "Это будет о жизни и смерти, пожалуйста", – вспомнил он её голос в трубке. В прошлый раз она свела его с израильской разведкой; он рассчитывал, что и теперь услышит нечто существенное, возможно – решающее для событий ближайших часов. Скажем, кто-то из участников игры решил слить информацию через старуху... а учитывая, что квартира прослушивается – слить ее не только Управлению, но и ДГБ. Точнее, определенным людям в ДГБ. Вне всякого сомнения, Берта это учитывала, иначе позвала бы Власова не к себе домой, а, скажем, в ту же китайско-израильскую чайную. Возможно, это был наилучший способ анонимно уведомить союзников – или же, напротив, предупредить противников: мы знаем о ваших замыслах! Власову приходилось включиться в эту игру вслепую, но, учитывая дефицит времени и отсутствие внятных результатов, он вынужден был рискнуть. И вот теперь он попусту сидит и смотрит, как она наливает ему чай!

Впрочем, было и кое-что еще. Кое-что более скверное, чем потеря времени. Старуха определенно нервничала. Она пыталась это скрывать, и, наверное, великолепно умела скрывать такие вещи в прошлом, но теперь годы все же брали свое. Что-то ее беспокоило, всерьез беспокоило...

Заверещал, как резаный поросёнок, домофон. Старая карга недовольно подняла глаза.

– Торт, – сказала она. – Вы не можете сходить за торт?

Власов встал, старательно убеждая себя, что ещё пять минут он может потерпеть.

На пороге стоял тот самый рыжий парень-консьерж со здоровенной белой коробкой в лапах. Коробка была неловко перевязана каким-то шнуром.

– Торт "Киевский" пожалуйста! – парень чуть сипел, видимо, был простужен. Фридрих про себя подумал, что отправлять на задание больного могут только в этой безалаберной стране.

– Простите, пожалуйста, – парень заговорщицки наклонился к Власову, – я посмотрел, что там... Мало ли, сами понимаете... Потом завязал, некрасиво получилось: тут ленточка была, вы уж извините...

Власов понимающе наклонил голову. Вряд ли старую Берту будут убивать бомбой в коробке, но порядок есть порядок.

– Оплачено? – на всякий случай поинтересовался он.

– Всё в порядке, – шепнул парень, – я с курьером уже расплатился. За счёт заведения, – он подмигнул.

Тут у рыжего в кармане запиликал целленхёрер. Рыжие усы дрогнули.

– Ой, это мне... Извините, – он повернулся и побежал по лестнице, смешно перескакивая через ступеньки.

Власов захлопнул дверь – та закрылась с неприятным лязгающим звуком, как будто что-то проглотила, – и вернулся, держа торт за верёвку.

Старуха тем временем закончила с чаем и даже выставила блюдечко с печеньками, каменными даже на вид, и вазочку с каким-то полузасохшим вязким составом, то ли вареньем, то ли конфитюром. Выглядело оно так, будто варили его в прошлом столетии.

– Теперь вы откроете торт, я не могу это крутить– заявила она решительно. – А я пока принесу тарелки и лопаточку, шобы накладывать.

Власов достал одноразовые перчатки и салфетку – ему совершенно не хотелось измазаться в креме.

Верёвки, которыми излишне старательный парень стянул торт, оказались неожиданно жёсткими и тугими. Власов повозился, стараясь развязать хитро накрученный узел, и в конце концов плюнул, достал "зонненбранд" и несколькими движениями рассёк путы. Потом аккуратно взял крышку за бока и поднял...

– Это есть нельзя, – сказала Берта Соломоновна, глядя на содержимое коробки. Она стояла в дверях с двумя тарелками в одной руке и серебряной лопаточкой в другой.

Фридрих позавидовал ее хладнокровию. Он отнюдь не был кисейной барышней. И, хотя летчикам война обычно представляется гораздо чище, чем пехотинцам, в Африке ему доводилось видеть очень скверные вещи. И все же он ощутимо вздрогнул, когда увидел, что было в коробке, и усилием воли подавил импульс тошноты. Женщине от такого зрелища полагалось вообще хлопнуться в обморок... впрочем, конечно, не с такой биографией, как у Берты.

Зате он достал полицейский целленхёрер и нажал кнопку. Никто не ответил. Со вздохом Власов положил телефон в карман.

– Рыжий наверняка ушёл, – констатировал он. – Интересно, что случилось с дэгэбэшником.

– Он мог вынести его в чёрный ход, – предположила старуха. – Идите вниз. Может, он ещё немножко живой.

Зазвонил его собственный целленхёрер. Власов прижал трубку к уху.

– Власов? – это был Никонов. – Только что был звонок в полицию. Звонил Спаде. Он сказал...

– Я у Берты и всё знаю, – перебил Власов. – Что с вашим человеком?

– Спаде сказал, чтобы мы его забрали... С вами всё в порядке? Что он сделал?

– Со мной всё в порядке – ответил Власов. – Опасности нет. Попробуйте найти в окрестностях высокого рыжего человека... хотя, скорее всего, это парик, – добавил он, вспомнив неестественный цвет волос парня. – За меня не беспокойтесь.

– Что затеял Спаде? – не отставал Никонов.

– Ничего особенного. Прислал гостинец, – ответил Власов. – Непосредственной опасности не представляет, – ещё раз добавил он.

– Никуда не уходите, слышите! – крикнул Никонов, когда Фридрих уже нажимал на отбой.

Власов положил целленхёрер перед собой, сел и внимательно посмотрел на старху, которая тоже села и спокойно придвинула к себе чашку.

– Чего вы на мене пялитесь, как будто я молодая? – прервала молчание Берта. – Ну я таки сделала, шо он мине сказал. А если бы не сделала, вот такое было бы со мной. Он, который был тогда, совсем мишигин. Пфуй!

– То есть? – уточнил Фридрих.

– Бывает человек, который режет кошку, – сказала старуха, прихлёбывая чай, – а бывает человек, который режет кошку и так про себя улыбается. Это мишигин. Такое наше слово.

– Это всё-таки не кошка, – Власов покосился на содержимое коробки.

Торт был испорчен: сладкие коржи с орехами отсутствовали. Осталась только основа и кремовая шапка, в которой была утоплена – лицом вверх – отрезанная голова Микки. Запекшаяся кровь среди белого крема походила на варенье. Глазницы были пусты, как у маски. Влажные шарики глаз были аккуратно воткнуты в крем рядом с лицом, словно большие экзотические ягоды.

Фридрих отметил про себя, что глаза у мальчика были карие, того же оттенка, что у фрау Галле. Раньше он как-то не обращал на это внимания.

– Вы помогали Спаде. Зачем? – спросил он, закрывая коробку. Он понимал, что внутри могут быть какие-нибудь сюрпризы, но не собирался заниматься этим сам.

– Пейте чая, – Берта придвинула к нему блюдце. – Чего теперь делать, я всё буду рассказывать, чего интересуетесь.

Власов осторожно отхлебнул чай. Чай был самый обычный, ничего особенного.

– Когда тот человек нашёл эту вашу женщину, – начала старуха, – он на меня очень сердился. Он думал, я их спрятала. Я не спрятала, но так он думал. Хотел меня убить. Я сказала – таки зачем?

– Зачем – что? – не понял Фридрих.

– Такие люди, – объяснила старуха, поправляя слуховой аппарат, – они за собой убивают всех. Но если сперва спросить, зачем убивать, они немножко думают. Я спросила. Он подумал и мене сказал – почему мне тебя не убить? Я сказала ему того, чего могу за него чегой-то сделать. Он посмеялся и говорил: ничего не нужно. Тогда я сказала: может, ему нужно будет что-нибудь про вас.

– Сделать что-нибудь мне, – механически поправил Власов.

– Да. Тогда он опять сильно смеялся и сказал: ты всё сделаешь, как я тебе позвоню. Всё точно сделаешь. Или к тебе придут ещё и всё сделают тебе. Я понимаю, когда человек просто так, или когда он говорит за свои понятия. Поэтому я всё сделала, как он звонил.

Власов сжал голову руками. Старуха уже не казалась взволнованной, но была как-то особенно невнятна.

– Вы хотите сказать, – начал он, – что предложили Спаде в обмен на жизнь свои услуги в качестве связного между им и мной. Так?

Берта кивнула.

– Он согласился, – продолжал Фридрих. – И сказал, что позвонит и даст инструкции, которые вы должны исполнить в точности, или с вами расправятся его люди. Вы этому обещанию поверили. Так?

Старуха снова кивнула.

– О чём именно он вас попросил? Точнее, что приказал?

Берта задумалась, пожевала бескровными губами.

– Я должна до вас сказать, чтобы вы пришли ко мне сюда. Накрыть стол и пить чай. Заказать торт. Он сказал, шобы я купила большой киевский торт. В такой высокой коробке.

– Вы это сделали? – уточнил Власов.

– Да, звонила Розанову на Тверскую и сказала киевский торт. Этот шайгец содрал с мене такие деньги, каких я не видела в своей жизни! – возмущённо сказала старуха и даже чуть-чуть выпрямилась. Чувствовалось, что непредвиденные расходы её и в самом деле до глубины души возмутили.

Фридрих понял, что нечто в этой истории его смущает.

– Так он вам звонил? Разве ваш телефон не прослушивается?

– У меня в тайнике была трубка. Он мине сказал держать ее рядом, но шобы я сама никому с нее не звонила. Сказал, что будет звонить на нее сам, и шоб я говорила там, где меня не слышно.

– Ясно... А откуда взялся этот рыжий тип? – не отставал Власов.

– Почем я видела, рыжий он или малиновый? Пришёл своими ногами, я так думаю, – старуха изобразила нечто вроде оскорблённой невинности. – Тот человек звонил полтора часа назад, сказал про торт, и еще что у мене будут гости, шобы я впустила. Сказал не делать никаких глупостев. Я не делала никаких глупостев. Если бы я делала глупостев, я бы не жила столько время.

Логично, подумал Фридрих – в квартиру бандит не поднимался, зная, что она прослушивается. Просто воспользовался тем, что старуха велела его впустить, убрал охранника и сел на его место дожидаться, пока розановский курьер доставит торт. Курьер, надо полагать, услышал через домофон, что заказчица просит оставить торт консьержу, получил свои деньги и спокойно поехал обратно, даже не догадываясь, как легко отделался. Убивать его Спаде было ни к чему – курьера могли хватиться раньше времени...

– То есть вы не известили ДГБ о том, что к вам должен прийти опасный бандит, – Власов откинулся на стуле и тот возмущённо скрипнул. – Который, судя по всему, убил сотрудника Департамента, дежурившего внизу, чтобы обеспечить вашу же безопасность! И вы думаете, это сойдёт вам с рук?

– Таки я думаю, да, – старуха сказала это совершенно спокойно, как будто речь шла о том, какое варенье выбрать к чаю. – Тот человек может вернуться. У него понятия за честь вот здесь, – она постучала пальцем по черепу. – У государственных людей нет ничего за честь, чего они сделают старой Берте?

– Если бы вы вовремя сообщили, его бы взяли!

– Шоб я так жила, как вы ошибаетесь, – покачала головой старуха. – Взяли бы его человека, а он бы ушел. Такие, как он, всегда выскальзывают.

Власов немного подумал. В самом деле, Берта Соломоновна Садовская поступила скверно. Но, вынужден был признать Фридрих, в чём-то и рационально. Действительно, Спаде, как типичный бандит, обязан отомстить, если его, как выражаются в этих кругах, "кинут". Это входит в обычные бандитские представления о правильном поведении, в "понятия". Сотрудники Департамента подобными представлениями не связаны. Убивать Берту они не будут – она им ещё нужна. Сделать же с ней что-нибудь другое... а что, собственно? Вычесть из её ежемесячного пособия известную сумму на похороны человека, которого она подставила под бандитский нож? Разве что так... Переживёт ли это Берта Соломоновна? Скорее всего, ей это не понравится. Но свою жизнь она ценит больше...

Фридрих потёр лоб. Что-то не складывалась. Какая-то деталь не лезла в общую картину.

– Пейте себе чай, – старуха подвинула к нему чашку, полную до краёв.

Деталь с хрустом встала на место. В самом деле – старуха очень ценит свою жизнь. Вот почему она нервничала. Вот почему она вышла "за тарелками и лопаточкой". Она подозревала, что в торте бомба. И увидеть реальное содержимое коробки было для нее облегчением...

– Вы сказали, – медленно проговорил он, наблюдая за старухой, – что предложили Спаде "сделать что-нибудь про меня". Кажется, я вас неправильно понял. Не так ли?

В выцветших глазах старухи что-то мелькнуло.

– Вы предложили, – ещё медленнее проговорил Власов, – свою помощь в моей ликвидации. Заманить меня куда-нибудь, например, отвлечь внимание... что-нибудь ещё. Это его и рассмешило. Да?

– Какая разница, – старая Берта сказала это так, что осталось непонятным, утверждение это или вопрос.

– В самом деле, какая разница, ведь он не воспользовался вашей любезностью, – саркастически изрек Власов. А почему, кстати, в коробке и в самом деле не оказалось бомбы? Сначала-то он был нужен Спаде в качестве партнера, но теперь, когда бандит понял, что никакого "бузинеса" не будет... Почему понял, кстати? Полиция провалила операцию – это очевидно. Но что послужило причиной? Недостаточное внешнее сходство их агента? Задержка при звонке на целленхёрер? Ладно, это уже неважно... Так почему не бомба? Спаде так же, как и Зайн, гордится верностью данному слову? "Если у меня не будет денег, у мальчишки не будет головы." Скорее, понял Фридрих, обманутый бандит счел взрыв слишком легкой местью. Мгновенная смерть, обидчик даже ничего не успеет понять. К тому же гарантии, что коробку все-таки не осмотрит сперва какой-нибудь полицейский эксперт, все же не было... Так что – "живи с этим и мучайся, и пусть это всегда стоит у тебя перед глазами". Сам Спаде из-за подобной вещи, конечно, мучиться бы не стал. Но теперь он убежден, что Власов не относится к преступному миру – а стало быть, должен испытывать те моральные терзания, что переживают благородные герои в фильмах... Ну что ж, хотя бы в этом ублюдок ошибся.

Фридрих не испытывал ни чувства вины – он сделал то, что мог сделать, не отвлекаясь от своей главной задачи – ни скорби по погибшим (он не сомневался, что Франциска уже тоже мертва), не вызывавшим у него никаких симпатий. В то же время, куда-то вдруг пропали и желание язвить, и даже злость. Осталась только досада на себя, так глупо вляпавшегося в это шайсе. Ощущение было именно такое – как будто наступил на дерьмо. Так или иначе, теперь придётся потратить время, чтобы его отчистить. Что очень некстати.

– Дайте-ка мне это сюда.

– Пфуй, гадость, – старуха подвинула Власову коробку.

Фридих снял крышку, отметив про себя, что одноразовые перчатки сейчас оказались как нельзя более кстати, и осторожно извлёк голову из крема.

При близком осмотре оказалось, что это, скорее, отсечённое лицо, а не целая голова – затылочная часть черепа отсутствовала. Мозга тоже не было. Нижняя челюсть держалась только на коже. Похоже, головёнку Микки разрубили пополам чем-то острым. Власов попытался понять, зачем это понадобилось Матиасу, и решил, что он таким образом пытался уменьшить вес головы. Аккуратный и изобретательный бандит не хотел, чтобы коробка показалась слишком тяжёлой. Сюрприз был хорошо подготовлен.

Под лицевой частью черепа лежал маленький накопитель в прозрачном пакетике, прилепленный к кремовой розочке. Власов извлёк его, покрутил между пальцами.

– Это чего? – заинтересовалась Берта, приспуская очки по носу вниз, чтобы лучше видеть.

– Платтендат, – ответил Власов. – Скорее всего, звуковой или с видео. Что-то вроде киноплёнки.

– А, ну там будет это самое, – старуха сразу утратила интерес к вещице.

– Скорее всего, – Власов снова уложил вещицу в пакетик и накрыл её головой Микки. – Пусть такое смотрят те, кому положено по службе.

Берта Соломоновна взглянула на Фридриха с уважением.

– Вы таки понимаете за эти вещи, – сказала она. – Может быть, мы закроем коробку с Мойше и будем пить наш чай?

Власов накрыл коробку крышкой и поставил на сервант.

– Я так понимаю, никакой ценной информации для меня у вас нет? – жестко произнес он, садясь. – Ваша задача была – заманить меня сюда и угостить отрезанной головой?

– Я не знала, чем, – заупрямилась старуха. – Но таки да, у меня не было разговора. Я сделала, чего мине попросили. Чай пейте. Вы же можете пить чай? Или вы думаете за ту глупую женщину?

Власов тяжело вздохнул.

– Похититель, – сказал он, – похоже, думает, что фрау Галле представляет для меня личную ценность. Хотя это странно. Ну, сначала она наверняка наплела ему с три короба, чтобы показать, как она для меня важна – из страха, что иначе он убьет ее сразу. Но неужели он всему поверил и так и не добился от нее правды? Не выяснил, что никаких отношений между нами нет?

– Он из этих самых, и за женщин совсем не понимает, – проговорила старуха. – И за мужчин, которые любят женщин, тоже. Он думает, если мужчина ходит около женщины, то он её хочет. И я таки думаю, что он вовсе не интересовался этой вашей правдой.

Фридрих молча сделал глоток чая. Старуха допила свою чашку, поставила ее и вдруг встала и вышла в коридор.

Власов напрягся, но тут же снова расслабился. Нет, никакой бомбы уже не будет. И яда в чай она ему тоже не сыпанула, уж такое бы ей с рук никак не сошло. Просто, должно быть, после пережитых волнений ей понадобилось в уборную. Он даже прислушался, ожидая хлопка двери в конце коридора.

Но дверь туалета так и не хлопнула, а Берта Соломоновна неожиданно быстро вновь возникла на пороге. В руках она держала пожелтевший бумажный пакет.

– Вы себе думаете, то плохой человек, – заговорила старуха, вновь садясь за стол и кладя пакет на скатерть. – Я таки жила на этом свете, и знаю за плохих людей. Глядите сюды, – она вытащила из пакета несколько старых фотографий и принялась их перебирать. Власов опознал несколько лиц из экспозиции на стене – барышня в шляпке, сюртучные мужчины, даже военный в большевистском мундире – но не мог понять, к чему это все.

– Вот, – сказала старуха, кладя на скатерть очередное фото и тыча в него желтым ногтем. – То старые дела.

Власов развернул снимок к себе, пригляделся. Мужчина в странной одежде, худое породистое лицо, горбатый нос – как у романского патриция, а не как у юде. Выразительный тип... и вроде бы кого-то напоминает. Фридрих попытался сосредоточиться на этой мысли, но ничего не получалось: всё загородило безглазое лицо Микки. Власов был вынужден признать, что гнусная придумка Спаде его всё-таки задела, причём сильнее, чем хотелось бы.

– Мине про него спрашивали эти наши, – Берта подумала и добавила, – я таки поняла, что он живой. Я очень огорчилась.

Картинка встала на место. Ну конечно, брови, морщины – Зайн.

– Откуда это? – спросил Власов. – Вы его знали?

Целленхёрер задрожал и запел свою мелодию, показавшуюся неуместно бодрой. Власов быстро поднёс его к уху.

Звонил Никонов.

– Власов? Мы тут внизу, – майор не стал терять время. – Нашли стажёра. Лежал на полу в каморке. Хорошо приложили. Но вроде дышит.

Власов запоздало сообразил, что стажёр нужен был бандиту живым – на случай проверочного звонка из конторы. Видимо, он держал его под дулом пистолета, а когда собрался наверх – оглушил. Он, конечно, мог его добить, когда пошёл заносить гостинец, но не стал – то ли слишком спешил, то ли не хотел в случае чего вешать на себя лишний труп, тем более зная, что за смерть своих "органы" мстят с особой беспощадностью. Правда, парень вполне мог опознать рыжего... вот именно: вряд ли он запомнил что-нибудь, кроме рыжих волос и усов. Или... или он просто не боялся опознания. Например, потому, что его внешность и без того известна?

– Что требуется от меня? – резче, чем хотелось бы, спросил Власов.

– Мы хотим получить объяснения, – голос Никонова тоже звучал жестче обычного. – И по поводу того, что вам принесли, и по поводу остального.

"Какого еще остального?" – подумал Фридрих, а вслух ответил:

– Я дам вам все объяснения, но мне нужно ещё десять минут... Будьте столь любезны! – рявкнул он в трубку и нажал отбой.

Старуха наблюдала за ним с интересом.

– Вы говорили о Зайне, – напомнил Фридрих. – Почему вы огорчились, когда узнали, что он жив?

– Потому что я таки думаю, он зайдёт к старой Берте, – проговорила старуха. – Мне не хочется с ним разговаривать за наши старые дела и потом чтобы умирать. Я не хочу умирать, это скучное дело. Но я ждала, что он придёт. А пришёл этот мишигин. Я его не ждала.

– Откуда вы знаете Зайна? – не отставал Фридрих. – Что вы можете о нём сказать?

– Фолшпиль, – ответила старуха и прикрыла глаза. – Вы мене будете спрашивать, – добавила она, – но я ничего не знаю за новые его дела. Мои дела были давно.

– Думаете, он намеревается вас убить? – решил уточнить Власов.

– Он мине тогда обещал, – ответила старуха, – что если ещё сюда вернётся, то зайдёт. Но не сказал, что будет убивать меня. Если бы сказал, я бы тут не жила... Он похож на меня, – добавила она очень тихо, – только он верит.

– Во что? – спросил Фридрих.

– В глупости, – сказала старая Берта. – Все, которые верят, они верят в глупости. Даже если умные, но верят, это глупости. Это лох ин коп. Дырка в голове. У меня целая голова, потому что я верю ни в чего.

Заорал звонок. То ли это были люди Шульгина, то ли Никонова, которому надоело ждать.

– Откройте уже, – распорядилась Берта. – Вас таки скоро отпустят, а мене будут долго полоскать мои старые мозги. Плохой вечер.

Власов пошёл открывать, думая про себя, что в кои-то веки Берта сказала чистую правду: вечер и впрямь не задался.

Квартира мигом наполнилась топотом ног и запахом чужих людей. Первыми, едва не сбив Власова с ног ворвались оперативники в униформе крипо и в штатском. За ними вошел Никонов и еще какой-то незнакомый майор чуть пониже его ростом – надо полагать, Шульгин, окативший Фридриха откровенно злым взглядом. Никонов тоже смотрел как-то странно. Интересно, кто из двоих тут главный? Никонов старше по званию – дэгэбэшный майор считается выше полицейского – но Шульгин говорил, что операцией командует он. Хотя так было, пока речь шла лишь о поимке дуфана, но не о вторжении к Берте. Но скорее всего – каждый распоряжается своими людьми.

– Это в столовой, – показал Власов. – Коробка из-под торта на серванте.

Вся эта толпа людей протопала мимо него. Фридрих после секундной паузы последовал за ними и увидел с порога "обеденной", как сперва оперативник в перчатках, снявший крышку, а затем и оба майора заглянули в коробку. Судя по их лицам, ничего неожиданного они не увидели.

– Я так понимаю, женщина тоже мертва? – спокойно уточнил Власов.

– А вы как думаете?! – окрысился на него Шульгин; Фридрих узнал его голос, который, впрочем, по телефону звучал куда дружелюбнее.

– Послушайте, майор, – холодно произнес Власов, – я понимаю вашу досаду по поводу проваленной вашими людьми операции, но это еще не повод забывать ни о вашем, ни о моем достоинстве.

– Проваленной нашими людьми?! И у вас еще хватает наглости... – Шульгин задохнулся от возмущения.

– В самом деле, – неожиданно поддержал его Никонов, – я не знаю, зачем вы это устроили, наверное, у вас были важные причины, но вы могли хотя бы предупредить нас. Если вам нужна была имитация спасательной операции, об этом вполне можно было договориться...

– Это счастье, что офицер, которого вы подставили, просто прокатился чуть ли не до Тулы, а не лежит сейчас где-нибудь под насыпью с перерезанным горлом, – добавил полицейский майор.

– Господа, – потряс головой Фридрих, – я ничего не понимаю. Что я, по-вашему, устроил и кого подставил?

Майоры переглянулись.

– Около двух часов назад, – сказал Никонов, – Общественное радио Нью-Йорка передало информацию о похищении и готовящейся спецоперации. Позже ее подхватили атлантистские агентства новостей. К сожалению, мне доложили об этом совсем недавно. Информаторы Спаде, или он сам, как видно, оказались оперативнее.

Сверкнула вспышка – полицейский фотограф снимал коробку.

– А теперь скажите, что эта информация утекла не от вас, и я с радостью извинюсь, – докончил Шульгин.

– Рональдс, – пробормотал Власов. – Ублюдок. Он же обещал мне молчать! Что ж, господа, – добавил он после паузы, – вы правы: извиняться надо мне.

Он кратко рассказал, как было дело, не пересказывая, конечно, сообщенные Рональдсом сведения, а лишь упомянув об их "оперативной ценности". Взгляд Шульгина смягчился, но не намного: он явно считал, что верить на слово журналисту – это идиотизм. В этот момент у него зазвонил целленхёрер.

– Нашли тела, – поведал Шульгин Никонову, выслушав доклад. – В канализационном коллекторе, как он и сказал.