Текст книги "Точка Столкновения(СИ)"

Автор книги: Вячеслав Лешко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 85 (всего у книги 102 страниц)

– Всем меченным выдают новую броню. Без всяких красных отметин. В этой битве все будут равны, всем родина прощает все грехи. У людей, когда грядет тяжелая война или крупная битва для пополнения рядов солдат, когда уже нечего терять, выпускают всех заключенных, в общем, дают уголовникам шанс искупить грехи в грядущей войне. Формируют из них отдельные подразделения, типа штрафников. А у нас меченым списывают все грехи. И это пугает. Если родина все прощает меченым значит у родины большие проблемы, она в серьезной опасности. Надвигается что-то серьезное, – нагнав жути, офицер снова уставился в свои бумаги. – Так ну что. Тогда меченый Сорн, вернее рядовой Сорн, с чем я вас поздравляю. Вы сейчас следуйте в резервный склад, он уровнем ниже. Там представляетесь дежурному офицеру, получаете новое снаряжение, а потом за оружием сюда.

Джейсон бегом спустился в нужный склад. Вот оно, то от чего на его душе сегодня было так приятно и тепло. Ему списали все грехи. Он больше не меченый. У входа на склад стояли другие ребята, такие же отмеченные преступники как Джейсон. Сейчас все были артэонами поэтому, стыдливо опустив глаза, молчали о своих заслугах. В глазах некоторых читалась радость как у Джейсона, большинству было все равно. Дождавшись своей очереди, взойдя на платформу в центре помещения склада, произнеся нужное заклинание, Джейсон замер по стойке смирно. Нужные по размеру элементы брони, висящие на стендах склада, будто оживали, сами снимались со своих вешалок и летели к Джейсону. Пока элементы новой брони, сами одевались на него, сами скреплялись между собой, он чувствовал странную радость, приятно ласкающую душу. Он позволил себе улыбнуться. Ведь теперь он обычный солдат, ему дали шанс исправиться и он может начать все сначала. Еще никогда ему не было так легко на душе. Облаченный в новый бронекостюм, будто обновив свою совесть, он довольный не мог насмотреться на свои наплечные бронепластины чистые от красных отметин.

В казармах царила суета. Солдаты, облачившись в броню, затачивали мечи, подгоняли снаряжение. Фанатики наносили на лица боевой окрас. В некоторых подразделениях, где фанатизмом страдал командир, все солдаты в обязательном порядке раскрашивали себе лица. Из хаоса и суеты процессов сбора и подготовки уже готовые идти в бой подразделения выдвигались на плац, где предстояла процедура не менее важная, чем облачение в броню – погружение в Малдурум.

Вся территория военных гарнизонов оглашалась звуками ударов в барабаны, разгоняющими по телу кровь. Лица возвышающихся повсюду среди гарнизонов статуй увековечивающих прославленных воинов автоматически сменились мордами чудовищ. Повсюду на территории воинских частей поднялись красные флаги – цвета крови, цвета Малдурума. Солдаты строились на плацах. Старослужащие уже погрузившиеся в Малдурум с безумием в глазах, с копьями дежурящие на каждом углу, замерли в готовности воспитать любого, кто в последний момент испугается, не захочет присоединяться к общему безумию, решив остаться артэоном.

Бригада, в состав которой входил батальон Джейсона, построилась на своем плацу, как обычно растянувшись поротно. Коллективное погружение в безумие обычно происходит под исполнение гимна Армидеи, начинают петь который нормальные артэоны, а заканчивают плюющиеся слюной орущие чудища, распираемые от безумия и злости. Дружно сходить с ума под дикие крики гимна веселее, чем в карцере одиночке для особо буйных, куда для погружения в безумие обычно запирают всех меченых вроде Джейсона. Но не успел Джейсон обрадоваться тому, что стоит в строю вместе со всеми, как появился офицер, со списком в руке и резиновой палкой на поясе, проходящий вдоль всего строя. Джейсон надеялся, что сегодня – в этот особый день, этого не будет. Увидев офицера пришедшего за ним, он даже немного расстроился. То ли родина простила его не полностью, то ли действительно так будет лучше. Офицер, проходя мимо роты Джейсона, огласил его фамилию, и Джейсон как обычно за строем побрел в угол плаца. Там отельным взводом уже построились все меченые, среди которых много знакомых Джейсону лиц. Всех меченых как особо буйных для процедуры погружения в Малдурум в соответствии с инструкцией изолировали от остальных.

Следом за сопровождающим офицером все меченые из бригады Джейсона спустились на самый нижний уровень казармы глубоко под землю. Звуки гимна исполняемого тысячами безумных чудовищ в эти секунды слетающих с катушек и просто различные безумные вопли подгоняемые ударами барабанов доносятся сверху. Перед крупной битвой, вся армия Армидеи разом погружается в Малдурум, такое бывает не часто. Солдаты, стоя на плацах, орут гимн и дружно сходят с ума, дикие вопли сотен тысяч этих безумцев разносятся повсюду, оглашают пустующий золотой город. От безумных воплей доносящихся сверху Джейсону пока он еще артэон становится страшно. У нескольких идущих рядом с ним мальчишек на глазах блестят слезы. Все они меченые, на совести каждого кровь невинных жертв, погрузившись в безумие, они станут монстрами, жаждущими крови, но сейчас в последние секунды пока они еще артэоны они трясутся от страха, проклинают эту жизнь, не желают становиться чудовищами. Но выбора нет. В жутком тонущем в полумраке нижнем уровне казармы забытом всеми в обычное время, были расположены несколько сотен специальных карцеров, многие из которых знакомы Джейсону, в них он пережил столько эмоций, что представить сложно.

Карцер для погружения в Малдурум 'особо буйных пациентов' представлял собой маленькую цилиндрическую конструкцию со стороны больше похожую на железную бочку. Карцер сам по себе небольшой, маленький и узкий, созданный чтобы зажать буйного солдата не оставив ему не места не возможности что-нибудь сделать с собой во время погружения в безумие. Внутри карцера мягкие стены, которые раздуваются, полностью зажимая Джейсона. В итоге зажатый мягкими подушками он остается полностью обездвиженным внутри небольшой железной бочки, дверь в которую плотно закрывается. Он остается один, обездвиженный в темноте и полной тишине. Его сердце стучит как сумасшедшее, от страха всего трясет, по ощущениям это как стоять на краю обрыва набираясь силы, чтобы в него спрыгнуть. Спрыгнуть нужно в приказном порядке. Выбора нет, от этого никуда не деться.

Он закрывает глаза и погружается в себя. Дыхание выравнивается, единственное, что нарушает тишину это звук биения сердца. Последние секунды он просто воплощение спокойствия, это как затишье, но только не перед бурей, а перед кошмаром. Когда все звуки затихают, он остается один внутри себя и здесь четко ощущается оно, что-то темное, мерзкое и какое-то холодное. Оно подавлено, находится в контролируемом состоянии. Он дает этому чему-то свободу, и оно как электрический импульс, моментально прожигает его полностью. Это нечто быстро разливается по телу и начинается кошмар. Происходит взрыв. Сердце ускоряется до предела, зрачки расширяются, так что текут слезы. Наружу вырывается все накопленное зло. Изнутри распирает жуткая злоба, безумное раздражение, так что скрепят зубы, до предела сжимаются кулаки. Все тело трясет. В эти секунды он просто воплощение безумия. Вся ненависть, гнев, все, что можно отнести к человеческому злу, все что дремало и копилось все это время, в абсолютных и идеальных формах, все разом выливается наружу. Открывая глаза, он кричит как безумный зверь и рвется, но зажавшие его со всех сторон мягкие подушки карцера не дают ему дернуться. Взрыв безумия он переживает лишенный возможности двигаться, все, что он может так это кричать, вопить как безумец. Он помнит все, личную жизнь, все сказанные фразы, все мысли, что вились в голове до этого. Он полностью является собой. Но только теперь в нем нет ничего кроме зла. Глаза те же, но внутри он теперь чудовище, которое наполняет лишь пустота требующая заполнить себя насилием. В первые секунды погружения в глубины своего человеческого безумия он готов уничтожить все живое. Если бы не стенки карцера он бы раздавил череп, переломал все кости первому, кто попался бы ему на пути, расшибая голову в кровь, бился бы ей о стену, скакал и прыгал бы как взбесившаяся обезьяна. Вспенившаяся из глубин души мерзость, похоть, жуткие желания парализуют сознание. 'Освободите меня! Освободите меня!' – пытаясь вырваться из плена карцера, не своим жутким сиплым сорванным от крика голосом, срывающимся на хрип, он кричит как сумасшедший.

Обездвиженный, обезумевший как дикий зверь он пытается вырваться, ничего не получается и поэтому он вопит как безумец. Но его дикие крики в глухом узком звукоизолирующем карцере не слышит никто кроме него. Не в силах вырваться в приступе своего безумия, брызгая слюной, он начинает сыпать матами на весь этот мир, проклинает и обзывает все, что в жизни было ему дорого. Непристойными ругательствами он обсыпает свою армию, все министерство обороны, заковавшее его в этот жуткий карцер, разумеется, проклинает свою жизнь. Дальше начинается просто бред, вслух он несет всякую ерунду, порой срываясь криком.

Зажатый мягкими раздувшимися стенками карцера, обвившими его полностью, выбиваясь из сил в попытках вырваться из этого стального кокона, от перенапряжения он теряет сознание, проваливается в свои кошмары. Крики и мольба прекратить остановиться пощадить раздаются женским голосом в его голове. И это пробуждает в нем жажду, желание грубо жестоко насытится чем-то прекрасным. Старый полуразложившийся труп в лесу туманным утром. Изо рта трупа вылезает какой-то мерзкий черный жук, и в своем безумии он находит это интересным. Тело мертвого человека ночью в переулке одного из людских городов на диком юге. На животе этого человека ножом вырезан символ Армидеи – птица Аламфис облаченная в круг. Раздается безумный смех доктора Росс, все заволакивает темнота и вот он стоит на коленях перед ней где-то в дебрях Мерзлого леса окруженный разрубленными телами волков. 'Вы стопроцентный псих, мистер Джейсон!' – она смеется над ним, пока он покорно стоит на коленях. Реактивная фаза у него проходит минут через двадцать. Начинается постепенное привыкание. Пульс начинает восстанавливаться, после истошных диких воплей тяжелое дыхание сопровождается хрипом. Придя в себя, он беспомощно обмякает в мягких и прочных объятиях карцера. Внезапно ему становится смешно, он заливается смехом как сумасшедший. Дверь его карцера, наконец, открывается.

– Ну и кто ты? – приоткрыв дверь карцера, с улыбкой спрашивает сержант вооруженный резиновой палкой.

– Кусок моральных испражнений! – изнутри с ненавистью хрипит зажатый в белых мягких раздувшихся подушках Джейсон.

– Раз разговаривает, то значит 'дошел', – снаружи слышится грубый мужской голос.

– Обожаю этот момент! – нажав на кнопку начав спускать белые, зажавшие Джейсона стенки карцера, смеется сержант. – Один мне ответил: 'Я, говорит, пустота, в которой нет ничего кроме жажды'! – сержант, освобождая Джейсона, говорит своему напарнику, который стоит рядом. Они оба находят происходящее смешным.

Джейсона вытаскивают из карцера, заковывают в наручники. Он смотрит на мир уже иными глазами, как говорят 'его глаза теперь широко открыты'. Теперь он видит мир во всех красках. Подгоняя резиновой палкой, его заталкивают в строй к остальным меченым. Пока остальные безумцы, еще сидящие в карцерах, не придут в себя, Джейсона и других меченых никто не отпустит из этого темного подвала. Если прислушаться, то можно услышать отголоски воплей нескольких десятков безумцев сидящих в карцерах, просачивающиеся через систему воздуховода. Еще далеко не все друзья Джейсона по несчастью пришли в себя. Джейсон и другие безумцы стоят строем у выхода из этого темного подвала, ожидая остальных своих сходящих с ума в карцерах коллег. 'Приятно снова стать собой', – хрипит какое-то чудовище рядом с Джейсоном. 'Я снова слышу их. Только здесь они говорят со мной', – глядя куда-то в потолок хрипит другое чудовище. 'Нет! Нет, я не хочу снова!' – со слезами кто-то впереди молит свое безумие о пощаде. Безумие будто зараза проникает в сознание. Джейсон, окруженный малдурумными психопатами, сливается с пронизанной безумием атмосферой. В строю среди сумасшедших звуки в его голове затихают. Каким-то гулом в ушах, усиливающимся с каждой секундой надвигается что-то жуткое. Глаза закрываются в предвкушении чего-то отвратительного, но неизбежного. В голове слышится смех доктора Росс, это приближается. Его разум проваливается в больные грезы, принесенные освободившимся в душе злом.

– Ваша жизнь разрушена. Вам никогда не быть таким как все. Это они обрекли вас на это, не оставив выбора. Вам никуда от этого не деться. Мистер Джейсон, так зачем от этого бежать? Ничто не спасет вас от вашего безумия. Вы неизбежно, как и прежде окажитесь в наших объятиях. Так просто расслабьтесь, дайте себе, наконец, полную свободу. Это они обрекают вас на мучения, мы же просто пытаемся спасти вашу душу, облегчить бессмысленные муки. Вы буквально заперты здесь. Так вздохните свободно, все отпустите и посмотрите на мир во всех красках, – в темноте сознания голос доктора Росс звучит в его голове.

Открыв глаза, он увидел свою доктора Росс воочию. Облаченная в черное, беловолосая артэонка воплощающая в себе образ его безумия, смотрит на него с улыбкой. Сейчас он с ней полностью согласен. Глядя на нее он видит свободу, манящую свободу от всего. Все тяжелое, все метания позади, теперь он за гранью морали, добра и зла. Действительно, она права, он жертва своего же безумия. Если этот мир не дает ему возможности жить нормально, быть обычным артэоном, наоборот, быть чудовищем это социально полезная функция, возложенная на него обществом, то чего общество от него требует. Значит, он может позволить себе расслабиться, стать в своем безумии тем, что он есть, ведь такого от него хочет этот мир. Что-то темное, что с момента погружения в безумие чем-то посторонним ощущалось в душе, сливается с ним воедино полностью, сердце замирает, внутри остается только холодная пустота. Происходит полное разрушение личности, он становится чем-то иным. Его глазами на мир теперь смотрит хладнокровное пустое чудовище, для которого нет ничего прекрасного. 'Все мы сегодня получим свободу. Все мы сегодня умрем!' – пугая стоящего рядом сослуживца, глядя в стену с безумной радостью кричит Джейсон. Его сознание сменилось, безумие, получив власть, уже вырабатывает кошмарные мысли в его голове. Если до этого он смотрел на ожидающую битву как на нечто ужасное, от происходящего чувствовал себя загнанным в угол, переживал и по ночам не мог уснуть. То теперь предстоящая схватка с чудовищами кажется ему развлечением, возможностью выплеснуть все, что накопилось внутри. Теперь он этой битвы жаждет. Отсутствие всяких страхов – единственный плюс этого состояния (в случае с Джейсоном). В его душу приходит какое-то темное спокойствие, он улыбается своему доктору Росс в ответ.

– И не останется в грядущей Тьме ничего от былой жизни. Все станет прахом. Грядет великая битва, в которой отдать жизнь это честь. Так чем не повод, наконец, все решить для себя? Прекратить эти метания. От Малдурума вам никогда не спастись мистер Джейсон. Так сколько можно бегать? Вы чудовище мистер Джейсон, только здесь вы настоящий. Сливаясь со своим безумием, здесь вы чувствуйте покой, а там всегда живете в страхе, боитесь сорваться. Только здесь вы оживаете, ваши глаза открываются полностью. Все что осталось там это полу жизнь, неполноценное существование, лишенное части вашей сущности. Только здесь вы полностью становитесь собой. Хватит тщетно цепляться за ту якобы настоящую жизнь, это бессмысленные мучения они ни к чему не приведут. Чтобы вы там себе не выдумывали, вы неизбежно окажитесь здесь, и ничто вас не спасет, чуда не будет. Так дайте же себе свободу, прекратите себя мучить. Ведь это часть вас, это и есть вы. Станьте, наконец, собой здесь, раз там у вас это не получается. Признайте, кто вы есть и отдайтесь разрушению. Ведь вы же стопроцентный псих! – загнанный на второй план разум заволоченный безумием говорит с ним в облике доктора Росс.

От распирающего изнутри желания какого-то действия, снимая перчатку, он ударяет кулаком о стену. Местами от удара кожа на кулаке лопается, он с интересом наблюдает, как проступает голубая кровь. Он чувствует силу, невероятную мощь и еще спокойствие, здесь внутри его ничего не тревожит, здесь он точно знает, что он такое. Во всяком случае, хуже уже не будет. И уже не страшно, нет ужаса, поскольку нет той слабости, тех эмоций, что делали живым. Все что делало живым накрыто слоем мерзости, теперь уже не ощущается, не мешает, будто этого и не было. Все страшное позади, теперь он снова в царстве Малдурума, за гранью морали, в объятиях надвигающейся полной от всего свободы. И есть оправдание: ни он себя на это обрек, у него не было выбора. Он снова закрывает глаза уже по-новому себя ощущая, погружается в глубины своей новой сущности в поисках новых ощущений. От воспоминаний нежности тошнит и хочется плеваться. Сильнее ощущается та сила, что клокочет внутри, безумная мощь, которая рвется наружу, и для этой силы все прекрасное есть жуткая отвратительная мерзость. Открывая глаза, он ощущает себя будто в невесомости, вот она полная свобода за гранью разумного и ничего уже не имеет значения. Вдох полной грудью, на лице появляется безумная улыбка. Он всецело растворяется в объятиях Малдурума.

– Да я псих! И ничто меня не спасет! – глядя в стену признается он себе с улыбкой.

– Ты прав брат, все мы умрем сегодня, – гремя цепями от наручников, прохрипело стоящее рядом очередное малдурумное чудовище, которое когда-то тоже было артэоном. – Для нас как для диких псов, смерть все равно, что усыпление – единственное спасение от безумия. Так что в задницу все. Перед лицом смерти можно просто расслабиться и остаться чудовищем до конца. Никаких переживаний потом уже не будет.

– Выпустите меня! – у кого-то впереди строя, в Малдуруме сдали нервы. Сержант с резиновой палкой быстро его закованного в наручники успокоил, остальные малдурумные чудовища нашли эти крики боли и слезы от безумия смешными. Джейсон происходящим начинает наслаждаться.

Вот спустя несколько часов освободившись от наручников и плена того темного подвала стены которого казалось, были пропитаны безумием, Джейсон в составе роты сидит в столовой за большим столом. Это последний прием пищи, необходимая имитация жизни, чтобы хоть немного походить на людей, не растерять в себе человечность. В условиях Малдурума особенно важно почувствовать себя живым, насладившись пищей ощутить в себе человека, почувствовать хоть что-нибудь, хоть немного успокоить перегруженные нервы. Никаких блюд по желанию Джейсон заказывать не стал, перед ним стандартная порция: картофельное пюре, жареная рыба, какой-то салат. К пище он не прикасается, смотрит на нее отстраненно, остальные вокруг тяжело дыша после погружения в безумие вроде едят. Он чувствует на себе взгляд сержанта Раймса сидящего дальше за столом, но ему сейчас не до этого. Для Джейсона сейчас наступает самое трудное. Первые пары безумия выветриваются, пульс выравнивается, нормально задышав, он относительно приходит в себя, мысли снова начинают свободно виться в голове и он естественно сталкивается с неизбежным. Что-то разумное, что было до этого подавлено как обычно восстает в его душе, не давая спокойно остаться чудовищем. В нем возникает внутренний конфликт, пока его сердце вроде бьется ровно, он снова пытается своему безумию противостоять, грубо говоря, не выходя из Малдурума, пытается установить над собой разумный контроль, что невозможно для него. Он будто пытается по осколкам воедино собрать разломанную на две части жизнь, в своем безумии напоминая себе, что в действительности он артэон по имени Джейсон. Прокручивая все свое существование у себя в голове, теперь не боясь ничего, он ищет что-то прекрасное, за что можно зацепиться, что способно заставить теплые эмоции зашевелиться внутри него. И как обычно приходит к тому, что ее образ встает перед глазами. Он пытается глядя на все по-новому все по-новому осмыслить, все как-то иначе понять, найти какое-то равновесие между безумием и артэонской сущностью, равновесие так необходимое для покоя на измученной душе. Просто так дать себе остаться чудовищем он не может, и сейчас в минуты затишья, пока в его душе засияло что-то теплое, он пытается за это как за спасительный свет ухватиться.

Они с Кристиной стоят на вершине одной из башен в центре Армидеи. Темная ночь, дует мягкий ветер. В ту ночь больше года назад ближняя галактика Кратон-2 украшающая ночное небо раскинулась прямо над головами. То же самое небесное явление будет украшать небеса и сегодня, в ночь грядущей битвы, быть может, поэтому из всех подобных моментов своего счастья он вспомнил именно этот. В ту тихую далекую ночь, когда они были вдвоем, улицы внизу сияли светом фонарей. 'Всегда помни. Только здесь. Здесь со мной ты настоящий, – сжимаемая в его объятиях в ту ночь Кристина говорила ему глядя в глаза. – Знаю это невозможно. И вновь оказавшись там, ты снова станешь чудовищем. По-другому никак. И это глупо, но... может это произойдет как чудо. Любовь безотказно разрушает чары Тьмы. Этот вечер, я, наша любовь и счастье, пусть все это отразится в тебе и останется с тобою там. Быть может, эти воспоминания сумеют пробудить в тебе любовь, и там ты поймешь, что не одинок. Зло вытесненное светом любви отступит, перестанет мучить твою душу. Ты сумеешь удержаться от полного падения во Тьму', – прижимаясь к нему, своим милым приятным голосом в момент нежности сказала она. Так было раньше, еще в самом начале, когда Кристина еще плохо понимала природу безумия Джейсона, не понимала, отчего ему так тяжело. Тогда она мечтала и нередко говорила о чуде, которое может их обоих от его безумия спасти. И Джейсон полностью ей подвластный тоже в это чудо верил.

– Считаешь что во мне там, это Тьма? – спросил он у нее тогда, в ту ночь больше года назад.

– Тьма, зло это все одно и то же.

И вот сейчас он четко это помнит, он даже помнит эмоции, что согревали в тот момент. Но сейчас погруженный в безумие он как посторонний зритель, для него это просто кадры, что мелькают на экране где-то в стороне. Он пытается бороться, но не понимает, как и с чем. Закрывая глаза, он вспоминает этот момент, прокручивает ее слова, но эмоций нет. Он надеется на чудо, на эту чертову силу любви способную безотказно подавить Тьму, то самое чудо, о котором она ему не раз говорила. Но чудесное спасение не приходит, чуда не происходит. Находясь в безумии, он перед своим злом бессилен, он не может ничего изменить. Он прекрасно понимает, что в грядущей бойне его безумие точно утащит его в могилу, он пытается его как-то унять, но неизбежно понимает, что унимать нечего. Внутри только пустота. Пытаясь вспомнить тепло и нежность любимой, он наоборот только ярче ощущает эту самую холодную внутреннюю пустоту. Это сразу отдаляет его от себя истинного, наглядно дает понять кто он сейчас. Смотря на мир своими артэонскими глазами, он всегда клянется себе, что будет помнить, что силой заставит себя осознать ее ценность в безумии Малдурума, спасет себя от погибели. Но оказываясь здесь не чувствует ничего кроме пустоты и рвущейся изнутри свободы с оттенком безумия, которая ускоряющимся биением сердца пробуждается в ответ на попытки ощутить, вспомнить что-то прекрасное. Оставленные ее любовью чары, дарующие надежду на спасение, выветриваются из сознания, он остается один в объятиях безумия. Будто в жизни не было ничего кроме Малдурума.

Внутри вновь отстраненно начинает ощущаться какая-то мерзость, она снова обволакивает, будто давая понять, что спасения нет. Осталось только все отпустить и в этой мерзости раствориться. В конце концов, действительно от этого кошмара ему никуда не деться и не спастись, и он в нем один. Действительно нужно все просто отпустить и если он движимый безумием умрет в грядущей бойне стоя в первых ее рядах, значит, так тому и быть. Ненависть к тварям, которые его на это обрекли, сменяется ненавистью ко всему миру и себе. Его руки начинают трястись, он хватается за край стола, будто пытаясь удержаться, боясь самого себя. Безумие вскипает внутри. Он в шаге от того чтобы схватить тарелку с едой и разбить ее ко всем чертям, закричать, выпустить безумие. Чтобы этого не допустить он вынужден прекратить копания в себе, отпустить все эти попытки спасения. Внутренне замолкая, больше не смея своему безумию сопротивляться, он совсем смиряется, все пуская на самотек. Тяжелый вздох. И вот клокочущее безумие отступает, пульс снова выравнивается, внутри все замирает будто не живое. Внутри него все снова заполняет холодная пустота и с ней он как обычно остается.

Опираясь на посох, хромая на одну ногу в Армидею вернулся маг Крегер. Он долго бродил по пустынным улицам города в поисках сына. Они встретились в столовой одной из казарм, в который довольный жизнью Тард пил кофе. На столе перед ним лежали альбомные листы и цветные карандаши.

– Почему чудовище все еще не уничтожено?! – скрывая улыбку, с порога Крегер крикнул сыну.

– И я тоже рад тебя видеть старый ты... нехороший человек.

Крегер присел к нему за стол, Тард налил ему кофе.

– Чем занимаешься?

– Готовлюсь к схватке с монстром, – сказал Тард, показав свои рисунки Крегеру.

– Молодец! – искренне обрадовался отец, посмотрев зарисовки Тарда. – Только ничего что ледяным доспехом ты должен был овладеть давным-давно!

– Не можешь просто похвалить меня, даже когда я по-настоящему молодец?

– Не за что тебя хвалить. Ты должен был овладеть этим заклинанием давным-давно.

– Кстати где тебя носило?

– Да Дух докопался. Попросил помощи. Нужно было помочь командующему Кэлосу подобрать его сопли.

– Командующий Кэлос! Где он?

– Тихо ты! Не кричи, а то кто-нибудь услышит. Все с ним нормально. Скоро он вернется. Они с Духом там приготовили целое шоу. Короче Кэлос возвращается. Дух поможет армидейцам. У нас есть надежда на победу, – сначала вроде улыбнулся Крегер, затем посмотрев на черный кофе в кружке помрачнел. – Прости Тард.

– Чего?! – всерьез удивился Тард.

– Прости, что втянул тебя во все это. Вся эта битва, орда оборотней это бред какой-то. Отчего все стало так сложно? Я думал, что это будет просто схватка с очередным чудищем. Не более чем очередной твой подвиг. Если бы я знал, что все будет так, что все зайдет так далеко я бы оставил тебя в Кефалии.

– Ты что шутишь? – улыбнулся Тард. – Отец, ты подарил мне возможность реализовать свою мечту. Меня как выдающегося героя, – рассмешил он отца, – назначили командующим обороной. И это... Это то о чем я всю жизнь мечтал. Будет битва, которой этот мир еще не видел. Или не видел очень давно. Намечается что-то крупное, и я на гребне волны этих событий. Мое имя впишут в историю. Обществу я запомнюсь как странствующий герой Тардес Кефалийский благодаря своим умениям и качествам удостоившийся права командовать обороной Армидеи. Вопреки тому, что я не армидеец и не армидейский генерал. Вот как я хорош!

– Уродец! – попивая кофе, глядя на довольного сына смеялся Крегер.

– В любом случае даже если я и проигнорировал бы Армидейский Кризис. Гулял бы, отдыхал с девчонками. Морально разлагался. Сейчас когда ситуация так усложнилась и угроза нависла не только над Армидеей но и над всей нашей Арвладой я в любом случае пришел бы сюда. Дать каким-то тварям уничтожить родную для меня Армидею, я бы не смог. Ну ладно, – Тард не выдержал под смеющимся взглядом отца. – Даже если бы лень во мне победила, и я забил бы на Армидею полностью, сейчас меня бы мобилизовали в приказном порядке и в любом случае призвали сюда. Никуда бы я от этого не делся. Так что ты ни в чем не виноват.

– Я бы нашел способ не допустить твоего участия.

– Эта битва, эта ночь... я знаю, это будет что-то ужасное. Но для меня, как бы глупо это не звучало, надвигающийся ужас это возможность реализовать себя. То о чем я мечтал. Ради такого и умереть не жалко.

– Это будет не битва, а попытка выжить, устоять. Не дать орде тварей уничтожить себя. Для нас – мясорубка. Многие погибнут, если не все. Возможно, Армидея будет полностью разрушена. Если ты... Если с тобой что-то случится Тард, я все потеряю...

– Успокойся, все будет нормально.

– Может, свалим отсюда, прямо сейчас?! А?

– Ты что отец! – допив кофе, встал из-за стола Тард. – Я же ведь буду командовать обороной Армидеи. ОБОРОНОЙ АРМИДЕИ. Обороной Армиде-и! Я-то буду командовать обороной Армиде-и! Обороной Армиде-и! – пританцовывая начал довольно напревать он.

– За что мне достался такой дебил? – глядя на кривляния сына спрашивал себя Крегер.

– А где же наш великан? – на радости с улыбкой спросил Тард. Крегер как виноватый хулиган, припертый к стенке, опустил взгляд, потер лоб рукой. Улыбка мгновенно сошла с лица Тарда. – Как ты мог отпустить его? – вновь шокированный безрассудством отца Тард потерянно замер. 'Ну как так?! Ну как можно быть таким раздолбаем?!' – этим вопросом в его душе заклокотало чудовищное возмущение.

– Дай мне объяснить...

День, предшествующий битве, перевалил за половину. По данным разведки армия оборотней уже на территории Аламфисова леса, однако, нападать они не собираются, вероятно, ждут темноты. Ночь будет жаркой. Всех солдат вывели на плацы, все подразделения построились в боевом порядке. Защитники города приготовились слушать последний инструктаж, последнее напутствие перед битвой. Погруженные в Малдурум чудовища с бешенством в глазах щурились на солнце. Джейсон закрыл лицо забралом. На Площади Военной Славы перед центральным штабом военного командования выстроились все генералы, командиры всех союзников пришедших помочь в обороне, просто выдающиеся боевые офицеры, роты почетного караула. Все приготовились слушать последнее напутствие из уст командующего обороной, в роли которого выступал Тард. Готовясь к выступлению, он отполировал свою броню до блеска, идеально подогнал все снаряжение, сделал все, чтобы выглядеть безупречно. Он долго крутился перед зеркалом, пока отец его не обсмеял.

– Вот и наступил решающий для всех для нас день, – с крыльца центрального штаба на котором была установлена небольшая сцена, Тард обращался к будущим защитникам, выстроившимся перед ним на Площади Военной Славы. За его спиной стоят Касмий, Персил. По краю маленькой сцены, с которой он выступал, были прикреплены аппараты похожие на трубы патефона, его голос транслировался для тысяч солдат выстроившихся на плацах на всей территории армидейских гарнизонов. От начала речи чуть ли не в каждом строю на всей территории гарнизонов стали проскакивать смешки, рядовые повсеместно улыбались, да и сам Тард относился с иронией к написанному для него тексту. Это как исполнить роль в театре, все, что от него требовалось это просто произнести заученный текст с серьезной рожей. Маг летописец прятался сбоку за колонной крыльца, от его пристального взгляда Тарду становилось только смешнее. Крегер, потягивая трубку, глядел на все происходящее в окно одного из кабинетов на втором этаже здания штаба.