Текст книги "Точка Столкновения(СИ)"

Автор книги: Вячеслав Лешко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 65 (всего у книги 102 страниц)

Первый день Рэвулу казалось, что все не разговаривают из-за злости и усталости привычной для рабов. На второй день он понял, что большинство его коллег по несчастью представители разных народов. Здесь был сброд из всех уголков Южной Половины. Все эти люди просто говорили на разных языках. Также у некоторых мужчин, которые, по всей видимости, много болтали, языки и вовсе были отрезаны, видимо в связи с ненадобностью.

Еда по расписанию, три раза в день. В основном какая-нибудь крупа, отваренная с солью, чаще всего рис. Старшие рабы ели то же самое, что и остальные. Посидеть с чашкой каши минут десять было единственным здесь возможным отдыхом за целый проклятый день.

– И вы что собираетесь вечно здесь пахать, пока не сдохните? – бросив работу глядя на окружающих неизбежно заговорил Рэвул. – Я конечно не бунтарь, но это же не жизнь. – На него никто не обращал внимания, все продолжали работать. Больше всего его поражали глаза людей, которых он тут увидел. В них зияла пустота, не просто отсутствие эмоций, а самое настоящее отсутствие жизни, привыкание к кошмару, согласие с тем, что твоя жизнь не имеет смысла. – Давайте убежим. Все вместе разом. Просто дружно встанем и побежим. Какая разница убьют нас или нет, или как нас убьют. Все равно это не жизнь, – он искренне пытался достучаться хоть до кого-нибудь. Все молча продолжали работать, никаких эмоций ни в ком не вспыхнуло, крик души Рэвула остался незамеченным, во многом из-за того что мало кто понимал язык на котором он говорит. В ответ только один мужик из числа простых рабов треснул его по затылку и велел продолжать работу.

С самого начала Рэвул поглядывал на лес что виднелся где-то далеко на окраине гигантского поля. Смириться с участью раба он никак не мог. Чудовище внутри него не пробудится, а Тьма только ожидает удобного момента, чтобы поглотить его. Выхода не было, нужно было что-то предпринимать самому. Глядя на людей вокруг он приходил в ужас, никак не мог свыкнуться. Он видел женщин которые никогда не испытают радости материнства, ведь здесь их просто сводят друг с другом как животных, просто разводят как скот. Детей без детства. Все грязные заросшие, одетые в лохмотья люди которые почему-то людьми не считаются. И только это чертово поле, которому нет ни конца, ни края и бесконечная работа пока однажды из-за тяжести жизни у тебя не остановится сердце и тебя не выбросят в мусорную яму. Он больше не мог здесь находиться. Вечером второго дня он просто встал и побежал, гремя своими кандалами. Он был не усталым, он был изможденным, полностью обессиленным. Вдобавок с тяжелыми железками на руках и ногах, как бы он не старался, он не бежал, а будто быстро шел по меркам нормального человека. Старшие рабы могли бы запросто догнать его, но они издевательски просто шли за ним быстрым шагом. Рэвул задыхался, его легкие горели, из глаз должны неконтролируемо потоком хлынуть слезы, но плакать он не мог. Он просто пищал от бессилия пытаясь бежать быстрее. Следующие за ним старшие рабы смеялись, им было интересно, сколько он пробежит. В итоге Рэвул все-таки добрался до желаемого леса. Манивший его свободой желанный зеленеющий в дали лес на деле оказался небольшой полоской, за которой ему открылось новое поле. Бесконечное поле тянущееся казалось до горизонта. На новом поле все те же рабы, такие же измученные люди испуганно уставились на него. И тут свои старшие рабы с палками наготове уже движутся к нему. Бежать некуда, выхода нет. Он без сил и надежды рухнул на землю.

Его похлопали по щекам и дали выпить воды. Он поднялся на ноги и лишившийся надежды послушно побрел назад. Его не били, на него не кричали. 'Бежать бессмысленно, я же тебе говорил', – пояснил старший над ним раб. Его привели обратно. Опускался вечер. На небе появились первые звезды, но о красоте ночных небес в царящем здесь безумии не было и речи. Здесь даже сияющие над головами звезды казались чем-то издевательским и зловещим.

Бригада рабов, к которой относился Рэвул, была построена как строй солдат. Измученные уставшие после трудового дня люди дрожали от страха ожидая того что сейчас начнется. Рэвула поставили перед всеми. 'Это Рэвул, – держа Рэвула за шею начал пояснять старший раб. – Рэвул решил, что он самый умный и попытался убежать. Так давайте покажем ему, что так делать нельзя'. Криком раздалась команда: 'Лежать!' – все рабы разом упали и прижались к земле. Послышались звуки плетей и жалобные всхлипывания. 'Лежать сволочи, лежать твари!' – расхаживая с палками, орали старшие рабы. 'Встать!' – все быстро подскочили. Снова 'Лежать', снова 'Встать', уставшие после трудового дня люди падали и вставали по команде. Серьезно калечить или убивать других рабов старшие рабы без разрешения не могли, поэтому они просто издевались.

– Вы что творите! Я же пытался сбежать. Так накажите меня! Оставьте их в покое, пожалуйста. Остановитесь! – удерживаемый за шею крепкой рукой молил своего старшего раба Рэвул. Ему было неописуемо жалко мучающихся из-за него людей, он содрогался в истерике, но мучители были непреклонны. Его в наказание заставляли смотреть на мучения других. От неописуемой душевной боли, переживаний из-за наблюдения за людьми которые мучаются из-за него, внутри него будто что-то умирало, но он ничего не мог поделать.

Рэвула кандалами пристегнули к столбу, а других рабов бегом погнали по маршруту, по которому пробежал Рэвул. Их заставили встать на четвереньки и бежать подобно собакам, при этом, не задевая картофельных кустов. В итоге бригада Рэвула легла спать только в два часа ночи вместо положенных двенадцати, а подъем будет, как обычно в пять часов, с первыми лучами солнца. Рабы, уставшие вдобавок еще и измученные тяжело дыша, толпой завалились в свой амбар и попадали спать на сено. Затем в амбар втолкнули Рэвула и двери захлопнулись. Он оказался один окруженный озлобленными людьми, которые мучились из-за него несколько часов. Его оттаскали за волосы, повалили на пол и забили ногами. Даже женщины набрасывались на него желая врезать ему как следует. Избитый он, тихо скуля, просидел около двери всю ночь. Он не мог спать не из-за физической боли, а из-за морального опустошения. Смотреть на то, как другие мучились из-за него, оказалось, наверное, самой страшной мукой за всю его жизнь.

На следующий день он утратил всякую надежду. Он стал рабом. Он стал быстрее работать и, как и все молчать, не поднимая глаз смотреть лишь, что делают руки. Где-то к полудню в поле появился человек непривычного для этих мест вида. Опрятно одетый, чистый, точно не надсмотрщик. Он подошел к старшим рабам Рэвула и показал им какую-то бумагу. Насвистывая какую-то мелодию главный из старших рабов, тот, что говорил на артэонском, подошел к Рэвулу в глазах которого стал дьяволом за последние дни. Он толкнул Рэвула ногой, тот упал, высыпав из ведра подкопанную картошку.

– Вставай дубина. Тебя выкупили, – сказал он Рэвулу. – Какой-то частный хозяин. Ты уходишь отсюда. Но не радуйся, не факт что там, куда ты идешь, тебе будет лучше.

Его посадили в повозку и повезли из чертовых ненавистных полей обратно в город. Там его выгрузили на рынке рабов. Какие-то люди согласовали какие-то бумаги, и надсмотрщик, схватив за кандалы поволок его туда, где ждал покупатель. Его выбросили на безлюдную улицу за рынком. Покупатель в черном плаще стоял перед ним. Это был Ортопс. Черный плащ, идеально скрывал тело, покрытое стеклянной скорлупой, выглядывая из-под капюшона которого, он смотрел на Рэвула, скривив сухие губы в издевательской улыбке.

– Не думал, что буду рад видеть тебя стеклянный человек, – улыбнулся Рэвул. Выброшенный из дверей черного входа рынка, кубарем прокатившийся по земле он не собирался с нее подниматься. Наоборот радуясь освобождению, радостно вдыхая воздух Рэвул устроился поудобней, улегшись прямо посреди улицы. Каким же для него сейчас это казалось счастьем – просто спокойно полежать. Развалившись посреди дороги, он с неописуемой радостью снова смотрел в небо глазами свободного человека.

– Мой тебе совет на будущее. Не пытайся привыкнуть к боли. Это невозможно. Всякий раз она будет отдаваться кошмаром. Приучи себя, что она будет всегда. Перестань бояться ее приближения. Итог твоего первого контакта с человечеством: 'Чтобы понять, что такое счастье нужно сначала пройти через ад'. Так? – спрашивал Ортопс у Рэвула, развалившегося посреди улицы как бродячий пес.

– Я бы сказал: чтобы узнать, что такое свобода нужно сначала ее потерять, – все также лежал на земле Рэвул.

– Ну и как тебе мир людей? – коварно спрашивал Ортопс. Рэвул помрачнел и ничего отвечать не стал. – Вставай. Хватит валяться. – Рэвул на него не реагировал. – Эй, не забывай ты мой раб – я купил тебя, я твой хозяин, – сказал Ортопс, бросив Рэвулу в лицо договор о продаже и переходе права собственности. Кусок бумаги потащило по улице ветром. – Давай подчиняйся серый пес! – с пародией на улыбку добавил Ортопс.

– То через что я прошел... Это не может быть мир людей. Ты, наверное, затянул меня в какой-то кошмар. Это все наверняка было не по-настоящему! – неохотно поднимался с земли Рэвул.

– Нет, это как раз и есть мир людей. Суровая реальность. Как она есть без прикрас. Только вдумайся. Здесь количество рабов в несколько раз превышает количество свободных людей. То есть на одного свободного человека приходится трое, а то и больше невольников. Если рабы разом все восстанут, они сметут, разрушат до основания, весь этот чертов город. Но никакого бунта нет. Рабы покорно пашут и только ненавидят жизнь. Все логично. Люди животные, их общество это стадо. Кто управляет стадом? Один пастух. Также и у людей. Правят обществом и живут красиво только горстка избранных. Остальные живут, как попало, существуют только чтобы делать красивой жизнь правящей горстки избранных, – шагая с Рэвулом по улице, говорил Ортопс.

Рэвул смотрел на него с юмором, и все его человеконенавистнические взгляды воспринимал как шутку. Старался к его словам относиться несерьезно, не слушать его.

– А куда мы идем?

– Выпить, – ответил Ортопс.

– Вот это было бы кстати.

– Продолжаем нашу экскурсию. Медгара один из трех городов Грионского союза. – Ортопс на фоне мира людей больше не казался таким уж лютым чудовищем. – Союз трех городов – главная опора артэонов, демократии и свободы в Южной Половине. Одно из самых цивилизованных людских обществ на преферийском юге. Когда у местных жителей какие-то проблемы они как цивилизованные идут в суд, а не хватаются за оружие. Это значительный прогресс.

– Если это самое цивилизованное, тогда страшно представить, что собой представляют самые дикие здешние общества.

Они завернули за угол, и зашли в первый попавшийся трактир. В прохладном недоступном для палящего солнца помещении Рэвул стал засыпать на ходу. Бармен толстый мужик в годах в этой забегаловке работающий также за официанта принес им два пива. Ортопс как обычно только понюхал содержимое своей кружки, а дальше откинулся на спинку стула и наблюдал, как Рэвул марает усы и бороду в пене.

– Накинь на голову свой потрепанный капюшон. А то знак раба на твоем лбу может привлечь к нам ненужное внимание, – посоветовал Ортопс.

– А как же быть с этим? – Рэвул демонстративно потряс огромными кандалами на руках.

– А это оставь. Они мне нравятся. Ведь ты мой раб не забывай это!

– Пошел ты!

– Знаешь, сколько я на тебя потратил денег...

– Боюсь подумать, где ты их взял.

В памяти Ортопса всплыло расчлененное тело, кожа лоскутами срезаемая заживо, растекающаяся по полу кровь и маленькая домашняя собачка, в ужасе забившаяся в угол. От этих воспоминаний он с наслаждением закатил глаза. Зверское убийство владельца одного из богатых домов в центре еще долго будет не давать покоя местным стражам правопорядка. Также как и подожженная кем-то главная городская башня, на вершине которой возвышались главные городские часы.

– Мне пришлось потрудиться ради этих денег, – Ортопс разглядывал свои когтистые стеклянные пальцы, с которых сегодня утром стекала кровь. – Моя деятельность несет исключительно социальную пользу. Я отчищаю их мир от грязи.

– Что это такое? Прикольная штука, – Рэвул впервые попробовал пиво.

– Это друг мой пиво...

– Слышал, но не думал что попробую...

– Ты никогда не пробовал пива?

– Я никогда не был в мире людей.

– Выращенный в изолированной Стране Волка, дальше видевший только артэонов, только самую прекрасную верхушку гигантской глыбы грязи и дикости под названием человечество ты, наверное, будто с луны упал, понятия не имеешь, что за кошмар творится вокруг? Ты ведь ничего не знаешь о виде, к которому относишься?

– Да нет знаю. Я человек. От природы.

– Но ты не знаешь кто такие люди. Ты и не ведаешь, к чему относишься по цвету шкуры. Люди это ужасные животные. Даже не животные, а полуживотные. Даже животными вас назвать нельзя. Ведь животные находят себе место в этом мире, умеют жить в гармонии хотя бы с окружающей средой, с природой. А люди все разрушают, не умеют жить в гармонии ни с собой, ни с природой. Они несут с собой лишь хаос и опустошение. Ты сам убедился в том, что люди настолько жуткие твари, что им проще превратить другого себе подобного в кусок испражнений, лишить его всех прав, свободы, сделать рабом, лишь бы не работать самим. Здесь в мире людей в то время как некоторые бесконечно отдыхают, занимаются только собой, сидят в саунах, развлекаются игрой в настольные игры и суют себе перо в горло, чтобы все съеденное вывалилось из них и они могли больше сожрать на очередной пирушке... Какая мерзость, – скривился Ортопс от собственных слов. – Другие не ведают что такое отдых, умирают из-за рабского труда на износ или голодают. Добавь к этому антисанитарию, вонь, бесконечные болезни и войны – постоянная угроза смерти от меча какого-нибудь варвара. Жизнь людей – это ад, но этот ад они творят сами. Знаешь, что оказавшись в безвыходной ситуации, например на необитаемом острове, начав голодать один человек не задумываясь, сожрет другого. Как животные. Этим вы и занимаетесь – пожираете друг друга. Всю жизнь вы все опустошаете, обезвоживайте, включая друг друга, все ради самого себя любимого. Человек человеку и ни друг и ни волк, а средство восполнения собственных потребностей. Рабовладельческое общество, в котором одни люди это вещи других есть наглядная тому демонстрация. И что самое страшное – здесь нет святых и невинных, есть только те, кто сегодня жертвы. Даже сочувствовать некому. Каждая из тварей, которых ты видишь здесь вокруг, заслужила свои мучения. Людям наплевать друг друга. Их логика: пусть происходит все что угодно, но только не со мной. Рабовладельческое общество это зеркало, показывающее собой сущность человечества. Люди это самолюбивые эгоистичные разрушительные твари. Ты согласен? – пряча лицо под капюшоном Ортопс, не сводил с собеседника взгляд.

Несмотря на пережитое внутренне Рэвула коробило от слов Ортопса, он чувствовал резкое несогласие с этим чудовищем. Что-то светлое возникшее на подсознательном уровне не давало ему права во всем разочароваться. Будто где-то в глубине, на уровне подсознания он понимал, что происходящее вокруг ошибка, последствия жуткой катастрофы человечество постигшей. Человечество почему-то предстало в его глазах жертвой каких-то неописуемых темных сил, 'почему?' он даже сам себе объяснить не мог. В его душе валуном, препятствующим грязевому потоку, встало необъяснимое несогласие, будто глядя в глубину себя и по себе судя, он знал что под внешним жутким слоем человечество (частью которого он является) может больше. Ему хотелось что-то возразить, неважно, что, но лишь бы не соглашаться с Ортопсом. В его жизни в последнее время и так много темноты, он в ней живет, но пока он вроде держится, цепляется за какой-то островок света, пытается быть человеком (как бы это глупо не звучало в нынешней ситуации). Тем более Тьма поселилась в его тени и жаждет полностью затянуть его в свои объятия. Сейчас ему было необходимо сохранить в себе человечность, остаться собой. А слова Ортопса размывали в его душе последнюю надежду. Он понимал, что если согласится с ними, то полностью соскользнет в темноту. А ведь на осознанном уровне согласиться так хотелось, после пережитого, этого чудовищного знакомства с человечеством, ему было сложно заставить себя видеть что-то светлое в людях.

– Да люди ужасны, но ведь не все они чудовища.

– Ой, опять! Началось! Вечно только один аргумент: 'Но ведь не все'; 'Но ведь не все же люди плохие!'. Вечно одно и то же. Хорошо! Человеческое общество – куча фекалий. И есть в этой куче, огромной куче пара светлых моментов. Вопрос. Оправдывает ли горстка адекватных людей целую огромную кучу фекалий?

– Знаешь... Я сам тот еще кусок этих твоих... За свою жизнь я не сделал ничего хорошего. Только наоборот морально разлагался, совершал ошибки, бесконечно пьянствовал. Но я постоянно стремился быть лучше... Ладно это перебор. Старался ну или думал о том, как не совершать ошибок дальше. Во всяком случае, я понимал, что моя жизнь неправильная и думал о переменах.

– Специально злишь меня?

– И совершая ошибку, всегда сожалел, переживал об этом. И не было раза, чтобы не переживал.

– Да замолчи ты уже, наконец...

– Да я ужасная тварь, но я пытался быть лучше. Хоть это никогда не получалось но я все равно всегда пытался. Всегда сожалел по поводу ошибок. Думаю что тоже и с людьми в целом. Мы несовершенны, в нас много ошибок и изъянов, фекалий этих твоих, но мы стремимся стать лучше. Также и этот кошмар, из которого ты меня вытащил – это ошибка, которую стремящиеся к совершенству люди со временем исправят.

– Ты чертов дикарь, который не пробовал пива. Откуда ты знаешь столько умных слов? Или ты не тот дикарь Рэвул из Страны Волка, о котором я слышал?

– Сам не знаю что со мной, – рассуждал на ходу Рэвул. – Эти знания... мысли. Они наполняют мою голову, просто наполняют. Откуда они взялись, не знаю. Не только знания, но и воспоминания, мысли чужих людей откуда-то осели во мне. Мне кажется это как-то связано с чудовищем. Я будто впитал в себя жизни убитых им. Я расхожусь на другие личности...

– Что-то с тобой совсем неладное, – Ортопс всерьез задумался над происходящим с Рэвулом.

– Я никогда не соглашусь с тобой. Просто не смогу. Ты пытаешься все разрушить окончательно. Тянешь меня в какую-то бездну... из которой сам выполз.

– Не поздно ли корчить из себя святого? Оглянись вокруг, твоя жизнь разрушена. Тебе не за что даже зацепиться!

– Наоборот. Попытаться спасти хотя бы душу – все, что я могу. Попытаться стать лучше никогда не поздно. Даже на руинах. Тем более на руинах.

– Ты врешь сам себе. Внутри ты такой же, как и я. Пустой. Нет в тебе добра. А пустота всегда заполняется безумием.

– Человек сам вершит свою судьбу, – Рэвул серьезно рассмешил Ортопса. Мерзкий, срывающийся кашлем, хрипящий смех, сначала было непонятно, то ли он плачет, то ли смеется. Смеясь, он не мог остановиться.

– А по-моему люди слабы и немощны, всегда зажаты среди обстоятельств. Они придумали слово судьба – неизбежность. Этот мир делает вас такими, какими захочет, – просмеялся Ортопс. – Ну, хорошо внезапно поумневший ты мой дикарь! Предположим рабство это какая-то ошибка, которую люди изживают со временем в процессе своего развития. Не спорю человечество на многое способно. В нормальных мирах, подчиненных законам физической реальности люди создают величайшие цивилизации, они покидают пределы отведенных им миров и странствуют среди звезд. И нет такого предела, до которого люди не смогли бы дойти. Это понятно, с этим никто и не спорит. Но что мы имеем в итоге. Вначале пути люди чудовища дикари, для которых нет ничего святого, дальше, если повезет, люди способны вырастать в великих существ, строить великие цивилизации. То есть рабовладельческое общество со всеми его ужасами это основа, первая базовая стадия человеческого существования. А порой и единственная. Вопрос только в том, где люди настоящие? У истоков, в своей дикости и безумии на первой стадии, которая есть всегда, во всех мирах, или же в последующих стадиях своего развития которых может и не быть? Наш мир подтверждение тому, что люди могут вечно сидеть в грязи.

– Почему. А как же артэоны? Они ведь те же люди, просто их эволюция была совершена искусственно, – допив свое пиво Рэвул, пододвинул к себе нетронутую кружку Ортопса.

– Артэоны это не люди. Уже давно не люди! – резко возразил Ортопс. – Это уже совсем иные существа, живущие совсем другими вершинами. Артэоны играют в людей, а не являются ими. Вы номаки и не люди и не артэоны, самый бессмысленный эксперимент когда-либо поставленный над человечеством. Вас номаков вообще быть недолжно, вы пережиток прошлого, выбросьте сами себя из головы. И возвращаясь к нашему вопросу. Так, где люди настоящие? В своем неизбежном начале, которое мы видим вокруг или призрачном будущем? Где явление бесспорно, в своем начале, в своей основе или же в процессе развития? Ответ очевиден. Люди могут хоть, сколько развиваться, но от своей кошмарной сущности им не сбежать и стоит их миру лишь немного пошатнуться, как они сразу скатятся к своему началу и, как и прежде начнут жрать друг друга.

– И все-таки артэоны это люди. У меня был... или есть... друг. Он был принят в мир артэонов. Он удостоился любви одной из этих прекрасных существ, лучших из людей. И в его рассказах я не видел каких-то прекрасных иных созданий. Рассказывая об артэонах, он всегда говорил 'люди'. Артэоны это люди они также... любят...

– То есть ты не можешь умереть и пользуешься этим! Смотри, я же ведь могу причинить тебе боль, – Ортопс приведенный словами Рэвула в бешенство перешел к угрозам.

– Артэоны также чувствуют, живут. Это простые люди, в которых развито все лучшее. Все лучшее, что есть в людях.

– Я не могу тебя убедить. Ты не хочешь слушать. Ты просто уперся. Следовательно, наш спор идет в никуда. Пойдем, пройдемся, немного развеемся.

Они вышли из забегаловки, и пошли просто гулять по улицам. Ортопс скрывшийся под черным плащом как слуга какого-то темного мага и Рэвул гремящий кандалами не спеша брели, куда глядели глаза. Рэвулу вспомнился день, когда он также с наручниками на руках следом за смешной девчонкой гулял по миру артэонов. Действительно там даже воздух пах чем-то прекрасным, все вокруг просто тонуло в эстетической гармоничной красоте сдавливающей сердце. А здесь воздух был пропитан запахом помоев и отходов человеческой жизнедеятельности. Там во всем ощущалась легкость и простота, здесь все источало тяжесть и зловоние. Но больше всего воняли сами люди, одетые как попало, серые и невзрачные.

– Значит, я ошибался, когда решил что у нас много общего, – заговорил Ортопс. – Я думал твое чудовище также как и мое приходит, чтобы защитить тебя, пробуждается, когда тебе больно.

– Нет, эта зверюга самостоятельная, приходит, когда ей вздумается. Голосами призраков Тьма призывала меня слиться с чудовищем, разозлиться и, желая разнести все в пух и прах осознанно обратиться монстром и остаться им навсегда. Но я в последний момент сумел одуматься. Нет, мое чудовище и я это разные вещи, никогда я не допущу своего слияния с монстром.

– Все-таки у нас есть что-то общее, – выслушав Рэвула, признал Ортопс. – Ведь они также хотели, чтобы я сросся, стал единым целым со злом, что они вырастили во мне. Но я сумел устоять, и это зло осело во мне чем-то сторонним. Оно пробуждается только чтобы защитить меня. Выходит, выкупив тебя из рабства, я спас тебя из плена Тьмы, которая желает захватить твою душу? Я спас тебя, сделал хорошее дело, вот идиот, – разгневался на себя Ортопс.

Они находились не в центре, но и не на окраине, это была середина города, можно сказать один из здешних спальных районов в стороне от рынков и мастерских. Здешние дома не казались шалашами, но и до роскоши домов из центра они тоже недотягивали. Каменные двухэтажные домики с крышами укрытыми черепицей были кучно навалены друг на друга, оставляя меж собой небольшие улочки. 'Осторожно!' – крикнул Ортопс, Рэвул едва успел увернуться от содержимого ночного горшка, выплеснутого на улицу из окна ближайшего дома.

– Вот взгляни, – на одном из перекрестков Ортопс указал на тощего едва живого старика, который, опустив глаза, просил милостыню. – Социальное расслоение. Нищета. Одни люди живут в достатке и могут многое себе позволить, – он указал на открытое окно одного из домов, по всей видимости, окно кухни, из которого доносились запахи приготовленного обеда. – Другие подыхают от голода, – он вернулся к старику, просящему милостыню. – И это снова нормально для мира людей. Это очередная демонстрация природы человека. Люди это ужасные твари, ты все еще с этим не согласен? – спрашивал он у идущего рядом Рэвула.

На этот раз Рэвулу возразить было нечего. На лбу умирающего с голоду у всех на глазах старика, он увидел знакомую метку. 'Он раб?' – спрашивал он у своего проводника.

– Да, скорее всего, – ответил Ортопс. – Старый, скорее всего больной раб. Он стал ненужным хозяину и его просто выбросили, как мусор, оставили умирать. – Ортопс остановился напротив старика. – Тяжелая жизнь полная мучений и после смерть где-то на задворках в полной никому ненужности. И никто даже хорошего слова не скажет. Окружающие только рявкнут и отгонят подальше, как прокаженного. Вполне естественная закономерность для мира людей. Кому-то все, а кому-то нечего, – рассуждал он глядя на старика.

– Какая закономерность. Ты бредишь что ли?! – резко не согласился Рэвул, подойдя к старику. – Вставайте, пойдем, – сказал он старику, поднимая его с колен. Старик смотрел на Рэвула, не понимая, чего от него хотят, почти беззубый, он только что-то беспомощно мычал. – Идемте отсюда куда-нибудь, вам нельзя здесь оставаться, – старик жутко вонял, но Рэвул продолжал пытаться поднять его с земли. Его Страну Волка сложно было назвать цивилизованным обществом. Да в ней было много изъянов, не все было гладко, но все ее жители, несмотря на ссоры, различия, распри, кровную вражду между родами все равно все были единым обществом, подобием волчьей стаи. Когда наступали суровые времена, все забывали о разногласиях и совместно решали проблемы, все были едины. Люди Волка никогда не оставили бы одного из своих вот так умирать у всех на глазах. Тем более старика. К старым людям у племени Рэвула было особое, уважительное отношение. Поэтому нынешняя картина абсолютно нормальная для большого города людей вызвала в нем резкое несогласие.

– Что ты делаешь безумец? – смеялся Ортопс над Рэвул взвалившим на себя старика.

– Нельзя это так оставлять!

– Потащишь 'это' с собой! И ты сможешь помочь ему?! Как? Не забывай, что дремлет в тебе. Ведь он неизбежно проснется и что тогда? Ах да я понял. В этом суть твоего плана. Ты хочешь даровать этому старикашке высшую свободу. Я не спорю для таких жалких тварей как люди смерть – единственное спасение. И поэтому ты решил прикончить этого старика, отдать его на съедение своему оборотню? Не забывай, кто ты теперь и куда идешь. Не забывай, что ты несешь в себе. Ты ни чем не сможешь помочь этому несчастному. Ты сам себе не принадлежишь, – с улыбкой Ортопс смотрел на застывшего Рэвула. Старик вонял так дико, что Рэвула вытошнило бы, если бы он был на это способен. Сначала старик казался изможденным, едва живым, его сухие губы бездвижно застыли, будто умирая, он бездвижно повис на руках Рэвула. Но затем Рэвул среди вони почувствовал запах перегара, старик был не при смерти, он был до потери пульса пьян. Это заставило Рэвула остановиться. – Ну, так чего застыл? Если не можешь помочь то и не пытайся, брось этот мусор, – не успокаивался Ортопс.

– Нет. Так нельзя, – уперся Рэвул. Он чувствовал, что не может бросить этого несчастного вопреки всему. Ему казалось: если бросит то станет таким как Ортопс, уподобится злу.

– Эй, на нас уже все люди смотрят! – не успокаивался Ортопс. Действительно вся улица наблюдала за странным поведением Рэвула. И даже большой черный ворон, сопровождающий его в пути, сидя на ближайшем карнизе, казалось, смотрит на него как на дурака. – Мы слишком много внимания привлекаем к себе. Вдумайся в абсурдность ситуации. Ты периодически превращаешься в огромного монстра, убиваешь людей тысячами, упиваешься их кровью. И еще продолжаешь сопротивляться? Пытаешься кому-то помочь?! Скажи, а кто поможет тебе? – Ортопс издевался над Рэвулом.

– Это чудовище убивает, а не я!

– Действительно не ты? А почему ты тогда помнишь все его поступки. Ведь ты помнишь пульсирующую плоть, разорванную огромными сильными лапами в клочья. Почему? Потому что у вас одна на двоих память? – после этих слов Ортопса в голове Рэвула что-то промелькнуло. Он увидел то, о чем говорил Ортопс. Лужи крови, плоть, сдавленную в огромных лапах. Он схватился за голову, пьяный старик упал на землю. – А может чудовище это и есть ты, какая-то часть тебя, что до этого спала где-то внутри? И ты глупо пытаешься от этой своей части абстрагироваться, лишь внушаешь себе, что чем-то от чудовища отделен. Ведь об этом Тьма тебе и пытается сказать: ты и чудовище – одно и то же, – Ортопс добивал Рэвула.

– Нет! – закричал Рэвул. – Чудовище это не я! Пошли вы все вместе с вашей Тьмой. Я вижу все, что он творит как старые сны. Я не хочу этого кошмара. Оно действует против моей воли, – придя в себя после секундного помутнения, он снова попытался взвалить на себе старика.

– Вот кретин! – разозлился Ортопс. Он подошел, оттолкнул Рэвула в сторону, а потом встал перед стариком. Достав из-за пазухи черный мешочек, он высыпал из него горстку монет на землю перед стариком. Тот, несмотря на опьянение, сразу распознал блеск золотых монет и потянулся собирать их. – Сразу задвигался, сразу ожил, а когда ты его поднял, он даже шевелиться не хотел. Вот видишь, им не нужна помощь. Такова их жизнь, бессмысленно их жалеть, – он сверху смотрел на старика ползая на четвереньках собирающего монеты. Ортопс пятился назад и издевательски бросал монеты, заставляя пьяного старика ползти за ним по улице.

– Прекрати. Не издевайся, – переживал Рэвул.

– А то что? Не забывай ты мне не друг. Ты мне совсем не интересен, – ответил Ортопс, затем потряс мешочком с оставшимися монетами перед лицом старика и с криком: 'Взять!' кинул мешочек на другую сторону дороги, с улыбкой наблюдая, как пьяный старик бесконечно падая, пытается встать на ноги, чтобы добраться до монет. – Могу я хоть какую-то радость для себя из всего этого извлечь?

После инцидента со стариком немного позлившись на Ортопса, Рэвул вроде успокоился. О том, что в нем дремлет монстр, который если проснется то половину города погрузит в руины и завалит трупами, этот раздолбай даже не задумывался. По идее ему – носящему в себе жуткое чудовище, нужно было быстрее сбежать куда-нибудь в лес, подальше от людей, чтобы не допустить жертв и разрушений, но он не о чем, не задумываясь, просто гулял по улицам неизвестного города.