Текст книги "Хождение Восвояси (СИ)"

Автор книги: Светлана Багдерина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 54 (всего у книги 56 страниц)

Боль, очнувшись от шока, приподняла голову и тихо простонала – отчего-то ее голосом. Дети, почти скрывшиеся за разваленной стеной, остановились.

– Он страдает! – донёсся до ее слуха незнакомый голосок.

Вырвав руку из руки Ярика, к ней побежала девочка в розовом.

– Синиока, вернись! – не очень убеждённо окликнул Ярослав, но уже в следующую секунду с облегчением мчался за подружкой – или к пострадавшему слону, как хотел давно?

– Яр!..

– Ори!..

Замечательно… Вместо того, чтобы уносить ноги, неважно, куда, главное – отсюда, они все возвращаются! Ну кабуча же твоя тягуча!..

Серафима скрипнула зубами – но теперь больше от досады, чем от боли. И чего не смогло ей смолчаться еще хоть полминуты?! И еще одна мысль пришла, отсекая путь к превращению в человека. Если они увидят, что слон – это она, то точно никуда не уйдут. И если вамаясьский колдун еще живой…

– Слоник-сан?.. – чумазая девочка в грязном рваном розовом халатике – Синиока – опустилась перед ней на колени и со слезами заглянула в полуприкрытые глаза. – Вам плохо?

– Чем мы можем ему помочь, как ты думаешь? – подоспел Яр.

– Вы раздавили Таракану, слоник-сан, и нам теперь с вами вовек не рассчитаться! – пролепетала девочка, кланяясь.

Раздавила таракана?.. Это уже бред начался? Или глухота? Или… тупота?..

– Яр, Синя, вы болваны! – яростно взмахнув сжатыми кулаками, прошипела подоспевшая Лёлька. – Конечно, ему плохо, он же с неба свалился! Но вы подумали, чем мы ему поможем?! С собой возьмём?! Хобот перевяжем?!

Хобот! Как она не подумала!

Приподняв голову, на что спина и даже придавленные животом ноги отозвались слепящей агонией, царевна вытянула хобот, с трудом ухватила им обломок какой-то жерди и принялась чертить на горелой земле слова.

– Смотри, он учёный! Домашний! – восторг на лице вамаясьского мальчика мешался с состраданием. – Он что-то рисует!

– Он что-то пишет! – воскликнул Ярик.

– По-лукоморски?!.. – опешила Лёлька.

Но Ярослав, не вдаваясь в особенности учебной программы выпавшего в виде осадков слона, уже громко читал появляющиеся из-под неуклюжей, норовящей выскользнуть палки, слова: "Бгте к стне. Где зррывы. Тм пом…"

Палка под неловким нажимом хрустнула и сломалась. Серафима опустила голову, зажмурилась и стиснула зубы. Только не стонать. По крайней мере, пока они не уйдут.

– Слон написал "Бегите к стене! Где взрывы! Там помощь!" – захлопал в ладоши Ярик. – Там будет кто-то, кто сумеет ему помочь!

– Скорее туда! – воскликнул вамаясьский мальчик.

– Слоник-сан, потерпите, пожалуйста! Мы сейчас вернёмся! – выкрикнула Синиока уже на бегу.

– Мы обязательно вернёмся!

– Не вздумайте! – прохрипела она, убедившись, что умчавшиеся дети ее не услышат, выдохнула, не в силах больше соображать.

Единственное, о чем она могла теперь думать, что занимало все ее мысли, чувства, включая с десяток еще не открытых и, самое главное, нервные окончания – это боль. Ноги, еще ноги, спина, рёбра – всё, точно пропущенное через мясорубку до самой малой косточки, превратилось в один безразмерный очаг боли, разгорающийся всё сильнее и сильнее, когда казалось, что дальше уже некуда, лишающий рассудка и воли. Вот поистине слоновая порция… У человека, наверное, меньше болело бы… У киски боли, у собачки боли… у мышки… У всех кости… кос…ти… Кости!..

Не понимая, верно она рассуждает или нет, Серафима отдала приказ кольцу – и на месте слона остался лежать осьминог с неестественно вывернутыми щупальцами. Боль пропала вместе с костями. От неожиданного облегчения царевна с последним стоном растянулась во весь рост на обугленной земле и замерла. Непонятная бело-алая, брызжущая каплями и искрами света штуковина, бестолково дрейфовавшая над землей, уплыла куда-то к руинам, унося почти единственный свет в округе, и измученному зрению – осьминожьему теперь, но в реальности всё еще совиному, стало блаженно-темно.

Спокойно. Теперь можно и подумать. Значит, так. Дети побежали к стене. Самое умное, что она может сейчас сделать – ползти за ними: превращаться в кого-нибудь более продвинутого на пути костяной эволюции она опасалась. Догнать их, дождаться Агафона – и прочь. Конечно, хотелось бы камня на камне не оставить от этого рассадника похитителей детей, но кто-то, кажется, уже постарался до нее. Программа-максимум – добить Вечного – пока представлялась невыполнимой из-за отсутствия объекта добивания – и возможностей. Значит…

Лишь отдалёно представляя, как каракатицы перемещаются в воде, и не представляя вовсе, как они перемещаются на суше, Сенька перевалилась на бок, подтянула щупальца под живот – или что было у осьминогов на этом месте – и попробовала идти в ту сторону, куда убежали дети. Потом – ползти. Потом – перекатываться, обдирая нежную шкурку о шлак и окалину. Растудыть его в гармошку…

Кожа осьминога на воздухе, да еще вывалянная в грязи, быстро начала высыхать, сморщиваться и натягиваться, словно грозила вот-вот порваться. Шило мыла не слаще, как говорил Шарлемань Семнадцатый… Подождём его премудрие, а там видно будет? Колдуна не видно – и это главное. Может, вколотился в землю по самую макушку, да там и остался, сам себе могильный памятник?

Измученная, потерявшая ориентацию в пространстве, но нашедшая несколько сотен острых камней, людям, даже босым, не заметных, она вытянула щупальца и закрыла глаза. Чтобы хоть немного усмирить беспокойство, оставшееся в ней слоновьего размера, она начала представлять, где сейчас могут быть дети, накладывая путь совы на дворцовые дороги, каналы, возможное время ожидания, пока Агафон доломает стену, путь обратно… и пропустила важное.

Недалеко от нее на земле засветилось крошечное бледно-розовое пятно. Можно было подумать, что на эту угольную проплешину, еще вечером бывшую аккуратной грядкой с лекарственными травами, падает отблеск далёкого пожара. Затем пятно увеличилось, потемнело, и стало похоже, будто кто-то принёс корабельный фонарь с красным стеклом. Но когда пятно налилось малиновым соком и стало размером с поднос, количество вариантов уменьшилось до одного.

Беззвучно, как гриб, и так же плавно, из земли показалась обгоревшая маковка человеческой головы… покрытые кровавой коркой уши и лоб… оплавленное, словно из перегретого воска, лицо… плечи… грудь… Еще несколько ударов сердца – и на Белый Свет вырос, источая чахлый, но еще заметный малиновый свет заимствованной магии амулета Грома, Ода Таракану.

Оглядевшись по сторонам, он остановил взгляд на осьминоге и усмехнулся. Несколько шагов… наклон… и с одного из щупалец рука сорвала золотое кольцо с прозрачным сиреневым камушком и эмалевым ободком, заполненным девятью белыми треугольничками – и одним черным. В следующий миг вместо полудохлого с виду головоногого перед Вечным лежала почти обычная женщина. Застигнутая врасплох превращением, она рванулась вскочить, вскрикнула – и рухнула без памяти.

Очнулась Серафима от боли. Маячившая бешеным обжигающим призраком в беспамятстве, она исподволь выросла до размеров, не помещавшихся более ни в одном сознании и подсознании, и оставался ей путь один – на волю. Руки, ноги, спина, рёбра – все кости, названия которых ей были известны, и о существовании которых она не подозревала, болели, словно пытаясь перещеголять в этом искусстве друг друга. Она попыталась шевельнуться, но движение было встречено такой какофонией боли, что она взвыла и снова едва не потеряла сознание.

Что случ…

Воспоминания предыдущего дня?.. часов?.. минут?.. вернулись к ней, как маятник из бочки с кирпичами.

Дети! Колдун! Слон!

Но что потом?.. и где?.. Где они?!

И где… она?

Она приоткрыла глаза, но увиденное не рассеяло волнений. Напротив: вместо неба, хоть и озаряемого пожарами, но ожидаемого, над ней нависал потолок, перечерченный тяжёлыми закопченными балками. Между ними пестрели, выложенные черепашьими панцирями, камнями и палками, какие-то символы. В изменчивом свете – то красном, то белом – они шевелились, точно живые, переползали с места на место или бестолково кружились, как блохастая шавка, кусающая себя за хвост. Как ни странно, глядеть на них было приятно и покойно, и даже боль, загипнотизированная бесконечным верчением, утихала, давая вздохнуть, насколько позволяли разбитые рёбра – и подумать. Но как назло, все мысли вертелись вокруг того, успели ли Ивановичи со своими местными друзьями сбежать и встретили ли Агафона. Иногда в памяти мелькал Иван, галопом уносящийся за котэнгу, но что случилось с ними обоими, она даже не представляла. Наверное, хоть с Агафоном-то встретились. Ведь кто-то нашёл ее потом, принёс в это странное жилище, положил… куда? На что-то ровное и жёсткое. При переломе позвоночника, говорят, первое дело… Спасибо тебе, добрый человек. Наложили ли на руки-ноги гипс, она не знала: пошевелить ими не получалось, но отчего – неясно: голова не поднималась и не поворачивалась тоже.

Где же все? Положили – и ушли? И никто не бдит в ожидании? Где Агафон, где дети, где Ваньша? В порядке ли? Что с ними случилось? Может, пришлось бежать? Спасаться?..

Что станет с ней самой, думать не хотелось. С такими переломами и дома лежать не перележать и калекой на всю жизнь остаться, а в чужой враждебной стране… Даже если это Агафон нашёл ее, а Ваня потом – их обоих… А если нет?.. Тогда история становилась еще короче и грустнее. Или наоборот? Валяться до пролежней как недоразделанная рыбина – не то удовольствие, которое хотелось растянуть.

Она не была пессимистом. Она была реалистом. И реализм подсказывал, что сегодня приключения ее закончились – раз и навсегда.

Сердце ее сжалось от жалости к себе, но мысль о том, что она знала, на что шла, когда оборачивалась этой громадной тушей на высоте десяти метров, остановила слёзы. Это была цена, которую она согласилась заплатить. Лишь бы жертва была не напрасной… Ну где же они?!..

– Дочь императора Ресогото, приятного пробуждения, – прохрипел над головой незнакомый – или знакомый? – голос. В поле зрения появилось пылающее чудовище – или просто очень обожжённый человек… со слабым малиновым свечением на коже.

Свечение! Урод! Колдун!!!

Сенька попробовала что-то сказать, но между стиснутых непроизвольно зубов прорвался только стон.

– Не надо, не надо, молчите, умоляю вас, ваше почти императорское величество, да укрепится ваше драгоценное здоровье, но лишь до определённых пределов, ибо от крайностей – шаг к пропасти! – испуганно расширились узкие глаза человека. Радужки их цвета дохлых тараканов тускло отблескивали малиновым пламенем.

– Вы – матушка этого зловредного ёкая, Ори из Рукомото. Я сразу понял, как только увидел вас без щупалец. Сходство поразительное! Только ее благородная родительница могла попытаться покончить с собой таким забавным способом!

Восвоясец захихикал – как чай в надтреснутой чашке молотком мешали.

Ори? Рукомото? Голос! Тот самый колдун!..

Кабуча…

– Извечный Ода Таракану моё ничтожное имя, о немытое лицо императорской национальности, – приниженно склонился колдун, пропадая на миг из поля зрения, и тут же снова выскакивая, как ванька-встанька: – Безумно приятно видеть вас здесь! Безумно!

Взгляд в его глаза – и она поверила каждому слову.

Приятно.

Безумно.

Что он от нее хочет? Зачем надо было тащить мешок переломанных костей с пепелища не понять куда? И где дети?!..

Свет за его спиной изменился: к неровному бело-красному добавился зеленовато-голубой.

– Я вижу в ваших сияющих очах немой вопрос, – не обращая внимания на перемену, сочувственно закивал колдун.

Царевна замерла. Сейчас он скажет, что дети пойманы, что Агафон не смог… Но маг продолжал, и физиономия его, казалось, жила отдельной жизнью. Жаль, что не существовало выражения "жестикулировать лицом". Оно ему сейчас бы очень подошло.

– Вам любопытно, долго ли продлится наша встреча, начавшаяся так романтично, – шевеля бровями и причмокивая покрытыми бурой коркой губами, говорил Извечный. – О, да! При других обстоятельствах я бы просил вашей руки: ваша отвага, так великолепно сочетающаяся с вашей глупостью, поразили меня в самое сердце! Пытаться убить слоном Извечного, только что напившегося магии из амулета Грома!.. Хотя этого не понять человеку, далёкому от магии… и Вамаяси… и лучше бы вам там и оставаться. Короткой будет наша встреча, огорчение, печаль, тоска… Хм. Я вижу, вы не разделяете этого мнения.

Таракану сложил губы бантиком и обиженно засопел. Размытый зеленоватый свет за его спиной постепенно менялся на синий. Что там? Улица? Рассвет? Или ночь наступает?.. Что там происходит?! Отчего-то это казалось чрезвычайно важным, но логического объяснения этому световому шоу царевна подобрать не могла. Значит, оставалось одно. Магия.

– Но не печалься, полоумное дитя скрытого льдами Ресогото! – лицо Таракану просветлело вместе с золотой каймой, охватившей синеву за его спиной. – Мне на память останется твоё кольцо – а ведь это всё рано, как если бы мы были обручены. Согласие до ненависти, любовь до смерти… и много противных детишек!

Кудахтающий хохоток заставил Серафиму напрячься в желании если не придушить Извечного, то хоть плюнуть в него напоследок, ибо последок – это всё, что ей оставалось. Может, лежать долго и счастливо в кругу семьи даже недовыпотрошенной рыбой – не так уж и плохо…

Не обращая внимания на нее, колдун натянул подарок богини Сю на свой скрюченный мизинец с распухшими суставами и оттопырил, любуясь.

Суставы его ныли. Подагра? Или как это называется?

Что?!.. Какая к бабаю якорному подагра?! Это что ж получается, люди добрые?! Что до кучи ей со своими переломами еще его подаг…

Стоп. Снова и по буквам. Я. Чувствую. Его. Подагру.

Ум Сеньки лихорадочно заметался в поисках вариантов использования своего нелепого открытия – но ненадолго. Золотое сияние разогнало густую синь, и в его ореоле вместо стены стал виден край настоящего светлеющего неба, бледные звёзды – и склон горы, покрытый бесконечными шеренгами очень дисциплинированного войска.

– О! Кажется, у меня почти всё готово! – радостно улыбнулся Извечный, не оборачиваясь. – Вашему благородному невеличеству осталось потерпеть всего лишь одно неудобство! Небольшой… хотя нет, зачем я вру… Большой надрез – и ваше участие в освобождении Вотвояси обессмертится в веках! Видите?

Он показал неподвижной царевне остро отточенный медный нож и медный кувшин с широким горлом.

– Больше не увидите!

Заливистый смех с подвизгами еще сотрясал грузное тело Таракану, когда он полоснул лезвием по запястью Сеньки и подставил под струйку крови кувшин.

Мир содрогнулся. Серафима, по мере возможностей, расхохоталась. Быть принесенной в жертву кем? – Тараканом! – чему? – освобождению не понять чего от не понять кого, и она при этом даже не была ни первой красавицей, ни девственницей!

Она смеялась, пробуждая уснувшую боль, понимая, что это нервное, что звучит ее смех как нечто из страшных историй, которые иногда ставила труппа Афанасия Одеялкина, и что скоро в этой комнате количество психов удвоится – если она сперва не протянет ноги, но остановиться не могла. Лучше уж так, чем с рыданиями, проклятиями или нелепо-стоическим выражением лица, достойным отдельной пьесы одеялкинцев или даже романа от Дионисия.

Замаячившая в поле зрения ошалелая физиономия Таракану с недорисованным алым магическим символом на лбу была самой лучшей наградой ее последнему выступлению.

– Онна-бугэйся из Ресогото? – обеспокоенно моргая, проговорил он. – Это ты что-то не поняла, или это я что-то не понимаю? Я сейчас заберу всю твою кровь! Это не смешно! Я не шу…

Мир содрогнулся снова, теперь роняя что-то – смачно и звучно – в районе Сенькиных ног. На этот раз Извечный понял, что таким образом он пытается привлечь его внимание к чему-то важному, а именно к тому, что его беззаветной борьбе за свободу всех Вамаясь и счастье отдельно взятого Таракану кто-то собирается помешать.

– Какого Миномёто лысого… – прорычал он, вскидывая голову к потолку.

Несколько торопливых слов заклинаний – и камни с палками остановили свою толкотню и вспыхнули зелёным и фиолетовым. Если бы могла, Серафима присвистнула: камни и палки? Черепа и кости! И хорошо, что человеческих нет, поняла она через несколько секунд, потому что даже волчий череп, падающий с высоты по лбу – это неприятно и больно. Несколько костей последовали за ним под проклятия колдуна и покачивание стен. Золотистый свет за ее затылком стал меркнуть. Таракану взвыл. Мир содрогнулся опять, накренился, роняя медный кувшин и еще, судя по звукам, с полтысячи самых разнообразных предметов различной степени разбиваемости – да в таком положении и остался. Серафима почувствовала, что сползает со стола.

Скороговорка колдуна зазвучала с частотой дроби голодного дятла. К зелёному и фиолетовому прибавились отблески малинового. Панцири, черепа и кости затрещали, раскалываясь, и завоняли горелыми перьями. Мир потянулся в исходное положение – наверное, в поисках носового платка – но ненадолго. Новый удар – и стена хрустнула. Тусклый свет занимающегося утра пробился сквозь разлом, принося головокружительный аромат свежего воздуха с обертонами жжёного, палёного, оплавленного и пережаренного, кручёный сноп искр, поджёгший что-то справа, и разъярённое "Кабуча!".

Извечный, всё это время пытавшийся спасти окно на неизвестную гору, покрытую солдатами, с проклятьем выкрикнул нечто неразборчивое – а может, непечатное – и золотое свечение погасло.

– Лежи смирно, никуда не уходи, я сейчас оторву этому буракумину его гнилую башку и вернусь! – бросил он Сеньке и скрылся из поля зрения, разъярённо размахивая руками и бормоча заклятья, точно вколачивал их в воздух.

Царевна прихрюкнула с пристоном: теперь она знала, с какими последними словами тёмные властелины уходили на бой с его премудрием. Ода внимания не обратил: к сумасшествию привыкаешь быстро. В комнате на краткий миг стало тихо. Слышно было лишь частое глухое капанье чего-то по медному боку пустого перевёрнутого кувшина. Наверное, это была ее кровь.

В следующий миг и воздух завизжал, завихрился и загорелся от ворвавшейся с улицы магии – встретившей магию другую.

– Сзади! Заходите ему сзади все вместе! Блокада Окаяно! Разом! Разрыв Шизо Могучи! Бета! Пошли! – визгливо орал где-то недалеко Таракану.

Пламя с рёвом ломанулось назад, снося, казалось, на своём пути всё и всех. Картечь из каменной крошки и пыли накрыла царевну, переворачивая стол – ну не алтарь же, этого бы ее вывихнутое и переломанное чувство юмора не выдержало бы, – роняя ее на пол, и от нового взрыва – боли, на этот раз – она потеряла сознание.

К счастью или к огорчению, длилось это недолго, ибо очнувшись, она оказалась в самой гуще магической битвы, когда плавился воздух, горела вода и рушились стены – мироздания. Голоса Агафона слышно больше не было, да и видно не было ничего, кроме покрытого буроватыми потёками бока того самого кувшина, но ведь с кем-то же вамаясьцы до сих пор воевали!

Комната, лишенная магической подсветки, погрузилась в полумрак. Внутрь проникал лишь чахлый отголосок утреннего солнца, профильтрованного сквозь тучи дыма и пыли, да флегматичный бело-красный комок не понять чего всё так же плавал туда-сюда. Чувствуя, как невольные слёзы боли катятся по щекам, Серафима попыталась повернуть голову, чтобы увидеть еще хоть что-нибудь – но тщетно.

Исступлённо ревя, снаружи влетел сгусток багровой слизи, ударился в комок – и стёк липкой жижей на пол. Кувшин, оказавшийся на ее пути, покрылся плесенью и рассыпался в прах. Лужа, не наевшись, стала неспешно распространяться дальше. Серафима смотрела на нее, и не знала, поплакать ей для разнообразия, или продолжать попытки посмеяться: отдать концы в луже, да еще такой…

Взрыв за ногами, под ногами, у самого лица… Взвилась в зловонной туче пара багровая лужа, оставляя после себя воронку глубиной с кулак.

– Кабуча, Сима! Какого дрына ты тут развалилась?! Это же растворитель Белого Духа!

А вот и он. Супермаг. Значит, дети нашли его… Где они?! Какая разница… У Лёльки достаточно здравого смысла на четверых, чтобы спрятаться понадёжней, или убежать подальше. Главное – они в безопасности. И сейчас всё будет хорошо… ну или лучше, чем сейчас. Можно расслабиться и потерять сознание – наверное, в кои-то веки побыть спасаемой не так уж плохо, даже интересно…

– Вставай, идём! Быстрее!

Рука его премудрия легла ей на плечо, вызывая неконтролируемый вскрик. Если бы она взорвалась под его прикосновением, он испугался бы меньше.

– Ты чего?!

"Угадай с пятьдесят пятой попытки!" – мысленно взвыла царевна.

– Дай я угадаю… – пробормотал Агафон, склоняясь над ней. Чумазое осунувшееся лицо, подпалины в волосах и бровях, огромная глубокая ссадина на всю щеку, одежда, словно извлеченная из-под прошедшего по ней селя…

– Путы универсальные парализующие… С одной стороны, плохо… с другой – хорошо… только не пойму, с какой хуже… Сим… Сима, прости. Я никогда не видел человека… живого… в таком… состоянии. Если бы не заклинание, ты бы развалилась на час… Ой. Идиот… Прости, Сим. Если еще не успела. Если успела – прости еще раз. На дураков не обижаются. Больно? Хотя чего я спрашиваю…

Приговаривая, маг непрерывно водил над ней руками, и как ни странно, боль пропадала, оставляя прохладное онемение во всём теле. Но скоро прошло и оно, и наступило чувство, будто из всей Серафимы не растворился в эфире только мозг, глаза… и один палец. Палец, на котором она носила кольцо Сю Сю Сю. Палец с подагрой, ожогами, вывихами и сотней порезов. Палец с размером и ощущениями целого тела. И тело это было не ее. Кажется, его премудрие в попытке облегчить ее страдания явно что-то перемудрил. Или перепремудрил?..

– Ну, как? – Агафон остановился, потирая посиневшие как от холода ладони. – Теоретически, должно сработать… Я никогда не применял его на практике, но… Если лучше – моргни.

Никогда она не моргала с таким удовольствием.

– Ладушки. Одной проблемой меньше. Спросишь, что осталось в списке?

Она снова моргнула – и зажмурилась: в провал влетел ком раскалённого дрожащего воздуха, от которого вспыхнули таким же бесцветным пламенем уцелевшие стены. Скороговорка от Агафона – и пожар утих, сведённый до обиженного тления. За дырой в стене замельтешили лиловые огоньки – не иначе, собираясь в стаю перед перелётом. И царевна могла бы поставить отсутствующее кольцо против присутствующего чародея, что мигрировать они собирались к ним сюда, и очень скоро. А еще она знала, что Таракану объединил силы с оставшимися магами. Откуда? С недавних пор к информации, высосанной из пальца, она относилась с гораздо большим уважением.

Агафон, не теряя времени, начал выплетать контрзаклинание.

– А вторая проблема, Сим, в том, – опустился он на пол рядом с ней и навалился на перевёрнутый стол, ни на секунду не прекращая дела, – что я с тобой не могу отсюда выбраться. А следующая в том, что не могу выбраться отсюда без тебя. Иначе твой муж довершит не оконченное этими маньяками. Третья же в том… или четвёртая?.. но это неважно: когда количество проблем переваливает за три, все остальные можно считать за одну, но большую, всё равно шансов пересчитать их у тебя почти нет… Так о чём это я… Ах, да. О том, что из-за местной магической защиты, стена в которой – только изюминка… в ведре теста… я…

Огоньки принялись расти и темнеть, сливаясь в сияющее пурпурное полотнище. Заклинание светящимися шнурами потянулось с пальцев Агафона, сплетаясь в сеть и перегораживая дыру в стене.

– Прости, отвлекаюсь, – не отрывая взгляда от готовящейся стычки, прошептал чародей. Дыхание его прерывалось, голос слабел, капли мутного пота текли по лицу, промывая дорожки в грязи, будто не Серафиме, а ему требовалась срочная помощь знахаря, а лучше всего – чудо. – Ну так вот… самая большая проблема в том… что все мои заклинания уходят как дождь в реку – без следа… на треть… или четверть… И я… не могу… толком… и всем остальным тоже… работать… Если бы ты могла ходить, мы бы… вырвались… меня бы хватило прикрыть нас… Или тебя… Но левитировать тебя… или тащить… и одновременно закрываться… от этих недоумков… хотя осталось их человека два-три… не больше четырёх… Не оправдание… понимаю…

Полотнище за провалом набрякло фиолетовым и начало медленно прогибаться внутрь. Не отлипая от краёв, оно натянуло сеть Агафона до предела – и остановилось, как подушка в авоське. Губы мага теперь шептали беззвучно, но с них срывались не слова, обращенные к Серафиме, а заклятья. Непрерывный поток слов, поток неяркого света с пальцев… Удержится?..

Нет!!!

Силы вамаясьских магов всколыхнулись, хлынули в созданную ими связь, влились в застрявшую подушку, и та лопнула, разнося сдерживающее ее заклинание в клочья. И не успел Агафон восстановить защиту, как подушка, поглотив остатки его сети, слепилась в единое целое, растянулась от стены до стены и от пола до потолка разгромленной мастерской восвоясьцев, и поползла к ним, давя с треском всё на своём пути.

– Кабуча… – прошипел Агафон и обернулся на дальнюю стену, закатывая рукава. – Ладно. Сим… закрой глаза. Сейчас… проветривание устроим…

Не имея желания лишиться из-за тугодумства предпоследнего рабочего органа, царевна проворно зажмурилась – и вовремя. Ярчайшая вспышка резанула даже сквозь закрытые веки. Пахнуло опаляющим жаром как из горна кузнеца. Комната заходила ходуном. С потолка посыпались остатки костей и балок, и если бы не вставший ребром стол, одна из них лишила бы таракановцев обоих противников.

– Каабу-у-у-уча-а-а-а… – тоскливо просипел с уровня пола его премудрие, и она поняла, что глаза можно открывать.

Едва не вывихнув их, она скосилась отчаянно: там, где только что располагалась стена, зиял оплавленный провал. В любом другом строении это бы стало дорогой к свободе. Здесь же он быстро заканчивался тёмным тупиком: прожечь насквозь скалу было не под силу даже магу-хранителю.

– Закрой глаза! – рявкнул он, и вспышка повторилась вместе со всеми спецэффектами: раз, другой…

Новое "кабуча" дало оценку результату. Скала, везде скала, кроме той, разрушенной уже стены!

Чародей осел на пол, дыша, точно пробежал от Лукоморска до Маяхаты без остановки. Вид у него был под стать: Сенька видела мумии с нарушенным сроком хранения жизнерадостнее и краше, чем он.

Красно-белый комок висел теперь над головами, вяло побрызгивая искрами, и в его свете можно было разглядеть, как фиолетовая подушка, оторвавшаяся после взрывов от стен и пола, приросла обратно и двинулась к ним: не обойдёшь, не поднырнёшь. Царевна хмыкнула: как будто она была в состоянии что-то обходить или перепрыгивать, кроме своих весёлых мыслей…

Агафон усилием воли отодрал себя от пола, прислонил к недобитому столу и, в изнеможении закрыв глаза, то и дело спотыкаясь и останавливаясь, принялся читать новое заклинание. Но сколько Серафима ни вглядывалась и ни вслушивалась – ничего не произошло. Только надвигающаяся на них стена сделалась прозрачной – то ли от него, то ли просто так, и чуть замедлила продвижение.

В клубах пыли за ней мелькнула массивная тень. Что за?!.. Палец засвербел, будто отвечая. "Извечный. С шайкой". "Сколько же их там осталось?!.." Палец тут же подсказал: "Трое, объединили силы". "Кто?" – мысленно спросила Серафима, не зная, зачем и кого. Но вместо имен-чинов палец с готовностью вывалил на нее список их крупных и мелких телесных повреждений на семи листах, которые разом влились в ее морозно-воздушное тело, давя недолгую эйфорию от отсутствия боли. Она теперь чувствовала их всех! Каждую их треснутую косточку! Каждый ожог! Каждый треклятый кровоподтёк! В тройном размере! Стон вырвался из ее стиснутых заклятьем губ, и Агафон, всё еще пытавшийся обратить ход сражения в свою пользу, встревоженно оглянулся.

Ну, Сю Сю Сю!.. Ну, спасибо за подарочек! Да чтоб тебе… а лучше им всем!..

Не понимая, что делает, чувствуя, как слёзы боли брызжут из глаз и разламывается, разрывается всё тело, Сенька напряглась, точно швыряя ее обратно хозяевам, замычала яростно, протяжно, и не умолкала, пока воздух не кончился в лёгких, сжавшихся, как выжатая губка, и свет не померк в глазах. То ли эхом, то ли продолжением прозвучал рядом хрип Агафона, но выяснять причину она была уже не в силах. А когда судорожно втягиваемый воздух снова наполнил ее грудь, и она смогла не только видеть, но и мыслить, потрясение ждало ее буквально в пяти шагах.

Вместо трёх таракановцев за стеной, покачиваясь на тощих ножках, стоял, размахивая ручками и шевеля усами, жирный таракан размером с человека.

– С дуба… падали… листья ясеня… – просипел Агафон. – Это… это… Это не я!

"Это не ты, потому что это я", – не ведая, смеяться ей сперва, или сразу радоваться, подумала царевна.

Но если посмеяться было еще можно, тем более, что боль снова пропала, то радоваться было рано. Таракан зашевелил в такт двумя парами "ручек", защёлкал челюстями – и стена, словно в изумлении застывшая было на месте, возобновила свой ход. Интересно, кто-то из вамаясьских магов понял, что с ними произошло?! Похоже, нет… Зеркало бы сейчас им к носу поднести – вот был бы сюрпризик, бежали бы отсюда как от тапка… наверное…

Недоумение сошло с лица его премудрия, и он снова погрузился в дебри своих анти-заклятий. Стена снова притормозила, потом встала, потом опять задвигалась, но рывками, будто преодолевая сопротивление. До них оставалось три шага… два… один… Не выдержав, Агафон подхватил Серафиму подмышки и, не прекращая декламацию заклятья ни на секунду, потащил ее к свежеобразованной пещерке через обломки и завалы. Она застонала, но не от боли: концентрация его ослабилась, и стена, точно получив второе дыхание, рванула за ними. Бело-красный шар остался снаружи, невредимый, как ни странно – но это был единственный целый предмет во всей мастерской Таракану.

Агафон оглянулся, почти бросил Сеньку у рухнувшей балки, вскинул руки, дрожащие, с сорванными ногтями, и стена налетела на препятствие – снова в шаге от Сенькиных ног. С чего начинали…

Кривоного ковыляя по раздавленной в пыль обстановке, стену догнал таракан. Вытянув все ручки – почти человеческие! – он яростно упёрся в нее и принялся толкать. От хитиновых бурых ладошек по прозрачной поверхности побежали крошечные малиновые пятнышки. Стена дрогнула и двинулась вперед. Не в силах противостоять магией, Агафон подпёр ее плечом со своей стороны, закрыв глаза и беззвучно шевеля губами – но силы были не равны. Сантиметр за сантиметром стена отвоевывала пространство.

Таракан улыбнулся.

– С…с…сим… П…прос…т…ти… – выдавил хрипло Агафон, оборачиваясь на царевну – и не увидел, как в глубине комнаты, там, где своротили уличную стену и никак не могла осесть пыль, пробираясь через завалы, появилась чёрная тень. За ней бежала, спотыкаясь и размахивая иссиня-черным мечом, знакомая фигура. Ваньша?!.. С этим своим алкашом?! Бегите!