Текст книги "Хождение Восвояси (СИ)"

Автор книги: Светлана Багдерина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 55 (всего у книги 56 страниц)

"Бегите!!!" – отчаянно и протяжно застонала она, но кроме Агафона ее никто не услышал.

– П…прос…ти… – повторил он, направляя в ее сторону руки. – Лучше… т…так… ч…чем…

"Ты спятил?!" – закричала бы она, если бы смогла. Но если бы смогла, она бы убежала отсюда, или вообще не появлялась тут. Так что… Наверное, быстрый удар старого друга действительно лучше, чем альтернатива.

"Валяй… Я не сержусь".

Котэнгу остановился в нескольких шагах от входа, схватился за грудь, за голову, упал на колени… Магия? Похмелье? Иван перескочил через коленопреклоненную фигуру человека-ворона и рванулся к таракану. Наверное, он что-то выкрикнул, потому что тварь оглянулась и походя махнула лапой. Удар невидимого кулака выбросил царевича наружу – и из виду. "Да беги же ты, беги! Забирай детей и беги, идиот!!!.."

И тут случилось странное. От котэнгу, замершего на полу, отделилась ослепительно-чёрная тень – и устремилась к нелепому красно-белому шару, равнодушно дрейфующему от стены к стене.

Хорошо, что быстро закрывать глаза Серафима уже потренировалась.

Вспышки, гром, грохот осыпающегося потолка и остатков стен, метания пола, собравшегося поменяться местами со стенами, но не решившего, с какой именно, визг раздираемой магии, вскрик брошенного на Серафимину балку Агафона – всё слилось в единую репетицию конца света, и единственное, о чем Сенька сейчас жалела – невозможность прикрыть голову руками. При падении небесных сфер наземь, известно всем, это – первая защита. Потом мир закружился, дыхание перехватило… и сознание, решив, что для него на сегодня впечатлений многовато, закрыло лавочку и ушло на перерыв.

Сколько перерыв этот длился, было неясно, но когда ощущения Серафимы включились снова, всё уже утряслось, по крайней мере, в буквальном смысле. Понимая, что в их положении отсутствие падающих и взлетающих предметов и сохранение начального объема и формы – уже хорошо, она распахнула глаза, готовая ко всему остальному – и ахнула.

Оказывается, не ко всему.

Стен вокруг не было. Не было потолка, не было скалы, окружавшей место их отчаянной битвы, даже пол, казалось, взял выходной. Вокруг оставалось только сияние, мягкое, но ослепительное.

Что случилось? Где они? Гора вместе с мастерской улетела на юг, а они выпали по дороге на какой-нибудь пляж? Или… умерли? И оказались в царстве добрых духов, которое заслужили, скорее всего, но если даже по ошибке, пока смуту устраивать не будем, потому что тепло, светло и мухи не кусают, правда, заняться нечем, если не считать занятием…

Кто-то ткнул ее в бок чем-то твёрдым и тупым и она, недовольная прерыванием своих посмертных рассуждений, сердито приподнялась.

– Что там?

Оказалось, это была голова Агафона. Его премудрие, кряхтя и пыхтя, выбирался из-под кучи неидентифицируемых обломков – помятый, подпалённый, но в остальном практически как новый.

– Это что еще за чешуя? – хмуро присоединился он к ее медитации со своими подозрениями.

– Это не чешуя, это шерсть, – прозвучал голос, такой же мягкий, как свет.

– Ч-чего?.. – с умным видом уточнила царевна.

Сияние дрогнуло, потёкло – и они снова оказались в вернувшейся на старое место мастерской Извечного. А рядом с ними встало, грациозно отряхиваясь и сияя коротким серебристым мехом, чудо невиданное, диво неслыханное.

– Я – Лун. Лунный дракон.

– Ты – дракон?.. – свела брови Сенька, вспоминая попадавшиеся ей изображения местных представителей этого вида. Где длинное тело с гребнем по хребту, аллигаторское рыло, короткие лапки? Чешуя, наконец? У этого зверя, размером не меньше Змиулании, имелась короткая морда, выпуклый лоб, украшенный парой витых обсидиановых рогов, похожее на кошачье тело с длинными когтистыми лапами гигантского сокола, огромные птичьи крылья, раздвоенный пушистый хвост с пучками розоватых перьев на концах – и малиновые глаза, смотревшие на них с мудростью и лукавством.

– Лунный.

Но едва Серафима собралась поделиться с собеседником ценными соображениями из области сравнительной криптозоологии, как из провала в стене выскочило четверо грязных оборванных демонят. Двое из них кинулись к ней с истошными воплями:

– Мама!!!

– Мамочка!!!

– Лёрик!.. – только и успела выговорить Сенька, как орущие, размахивающие руками и подпрыгивающие Ивановичи налетели на нее, сшибли, повалили на пол и заключили в объятья.

– Мамочка! Ты живая!

– Я знала!

– Мы знали!

– Мы вас ждали!!!

– Ты не плачь, мамочка, мы тоже живые!

– А то Ярка сейчас разревётся!

– Чья бы корова мычала!

– Мамочка…

Через несколько минут, когда объятья и слёзы немного утихли и царевна смогла поднять голову, она увидела скромно скучившихся поодаль Иванушку, Агафона, двух неизвестных – или известных? – детей и Луна.

– Мам, познакомься! – Ярик вскочил, схватил ее за руку и потянул вставать. – Это наши друзья! Шино Синиока…

– …и Мажору! – перебила его княжна. – Они брат и сестра!

– Они помогали нам!

– Если бы не они…

– Радость от нашего знакомства озарила наш день, – учтиво поклонился, сложив перед грудью руки лодочкой, демонёнок повыше.

– Да пребудет с вами ясноликая Мимасита! – скопировал его позу маленький демонёнок.

– А это – Тихон! На треть! – Лёлька гордо ткнула пальцем в дракона. – Он – амулет! Он сначала лягушкой был…

– …а потом шариком стал – когда на Гром напал! – радостно перебил сестру Ярик, внося, с его точки зрения, дополнительную ясность в вопрос.

– А Гром они достали из сундука!

– А сундук был в пещере!

– А пещера в горе!

– А гора в саду!

– А сад…

– В яйце? – осторожно предположила царевна со слегка остановившимся взглядом.

– Во дворце!

– То есть в городе!

– Это он вас с дядей Агафоном вылечил!

– Вылечил?!..

Последние события нахлынули во всех подробностях – медицинских и прочих.

– А где таракан… то есть Таракану?!

Лун, наблюдавший за воссоединением семьи, чуть склонив голову, виновато потупился:

– Это моя вина. Когда я возродился, то не заметил… и наступил. Но от него на память осталось… вот!

Передняя лапа поднялась, и все увидели, как на кончике когтя что-то блеснуло.

– Это не от него на память, – усмехнулась царевна, бережно сняла золотое кольцо с прозрачным сиреневым камушком, окружённым теперь ободком из одних только белых эмалевых треугольничков, и надела на палец.

– Но это был, насколько я успел рассмотреть, довольно большой таракан, – задумчиво покачал головой Иван.

– Я спросонья всегда такой рассеянный… такой рассеянный… – убито вздохнул Лун.

– Таракану – тараканья смерть! – сурово насупилась Лёлька, готовая защищать дракона от нападок – но не пришлось. Других мнений в компании не обнаружилось. Зато началось время вопросов.

– Может, мне тут кто-нибудь объяснит про амулет, про дракона, про что всё-таки случилось, когда нас припёрли к стенке во всех смыслах этого выражения, и про куда подевался наш рукокрылый компаньон? – спросил его премудрие. – Ну и про будут нас сейчас бить или величать. Я, как лицо, которому грозит непосредственное вовлечение в процесс…

Не понимая, о чём он, Сенька обернулась ко входу и увидела, что у свободного недавно провала начала собираться толпа. Некоторые из ее наиболее воинственных представителей держали наготове обнаженные мечи. Некоторые – руки с поблёскивавшими на кончиках пальцев заклятьями.

– Это самураи и домашние маги тэнно и отца! И их придворные! – воскликнул Мажору и шепотом протараторил: – Я сейчас всё улажу, не переживайте!

Серафима округлила глаза, но промолчала.

– Он уладит! – важно подтвердила Лёлька.

Мальчик отряхнул свой халатик, который в Лукоморье не всякая поломойка согласилась бы применить в своём ремесле, пригладил вихры, стоявшие от пыли и грязи как иглы ежа, и сделал шаг вперёд.

– Почтенные даймё и учёные мужи! Это я, Шино Мажору! Призываю вас не волноваться! Всё хорошо!

Довольный собой, он гордо оглядел собравшихся по обеим сторонам провала. Но если свои выражали ему всем видом одобрение и поддержку, то публика с другой стороны рукоплескать не спешила.

– Чего хорошего, о старший наследник нашего уважаемого тайсёгуна? – уточнил старый самурай из первых рядов. – Поведай нам!

Физиономия Мажору вытянулась. Это был уже вопрос на тридцать два коку риса, и без подсказки зала ответить на него не представлялось возможным.

– Пожары в городе погасли! – выкрикнула Синиока.

– Совет Вечных, затеявший измену, рассеян! – перехватил инициативу Мажору.

– Извечный сумасшедший… то есть сумасшедший Извечный Ода Таракану повержен! – подсказала ему княжна.

– А Извечный Нерояма? – долетел из толпы сиплый голос.

– Погиб еще раньше… – понурился мальчик.

– А где наш светоносный тэнно Маяхата? – вопросил один из домашних магов.

– Погиб… еще раньше…

– А победоносный Шино-сан?

– Погиб…

– Ну так что хорошего ты нам хотел сказать, Мажору-тян? – не опуская меча, двинулся к нему старый самурай. – Пожары прекратились, потому что сгорело всё, что могло гореть! Император мёртв! Тайсёгун мёртв! Совет мёртв – до единого человека! А вместо них в сердце Запретного города толкутся и плетут ковы какие-то гайдзины и белый ёкай! Что хорошего в том, что даймё южных провинций Самасадо Курити, услышав, что Солнечный престол опустел, вспомнит про свою каплю крови Маяхат и пойдёт со своими самураями и мононофу его занимать? Что хорошего в том, что даймё восточных провинций Кудата Нитудато вспомнит про свою каплю, соберёт васарари и русуйгуми и тоже двинется на столицу?

Толпа за его спиной тревожно загудела.

– А мы еще забыли про дайсё Косуче Криво, Руки Отгрызуки, Токатока Ватаку и Томаку Токусаку. А еще имеется чокнутый гунси Нифигаси Небояси, которого лишили чина первого военного советника – но не земель и тюро! Междоусобная война, по сравнению с которой отделение Вамаяси покажется детской потасовкой в песочнице…

– Погодите, дорогой человек.

Никто не понял, как именно Лун оказался между понурившимся мальчиком и обитателями Запретного города, но старый самурай, внезапно увидев перед собой вместо нескольких метров раскуроченной мастерской огромного серебристого зверя, невольно прикусил язык.

– Я, наверное, что-то упустил в цепочке умозаключений людей… Честно говоря, я всегда плохо понимал, как они приходят к своим выводам… – озадаченно проговорил дракон, сдвигая белые пушистые брови, – но некоторые лица из поименованных вами как покинувшие Белый Свет таковыми не являются. И некоторые из непоименованных – тоже.

– Что?!..

Восклицание это ветром пронеслось по рядам придворных – и маленькой группке лукоморцев и Шино.

– Только профан и дилетант вроде покойного Таракану мог полагать, что украденное им дыхание звёзд, которое ему виделось примитивным малиновым огнём, убивает.

– Отец?!.. – бледный даже под слоем грязи и копоти, онемевшими вдруг губами пролепетал Мажору.

– Тэнно?.. – переглянулись Ивановичи.

– Обормоту-кун? – вспомнила Синиока, не зная, радоваться ей или грустить.

– На каком месте ваш злополучный недолго-Вечный устраивал свои эксперименты? – Лун посмотрел на детей.

– Где была усадьба Тонитамы-сан!

– Она там, мы покажем!

Через несколько минут толпа, обросшая по пути еще парой десятков зевак, остановилась на месте руин усадьбы самого нелюдимого Вечного из всего Совета. Груды оплавленных камней… выжженная до стекла земля… пепел и головёшки там, где цвел прекраснейший в Запретном городе сад…

– Не трожьте!

– Уберите ноги!

Ивановичи, как оголтелые, набросились на магов, переступивших – а то и наступивших – на валявшиеся в самой гуще разрушения, но странно нетронутые статуи: два самурая, девушка и двое Вечных.

– Эти ремесленнические поделки слишком уродливы, чтобы иметь какую-либо ценность, – пренебрежительно поморщился маг в голубом кимоно.

– Это не поделки! Это наши… наши…

Голос Лёльки сорвался. Ужасы ночи, заслонённые было возвращением родителей – бесконечный мир паутины в сердце Отоваро, холодный нефрит вместо теплой кожи Чаёку, грубо отесанный гранит – новые доспехи Хибару… и Вечные…

Пушистое крыло ласково коснулось ее головы.

– Не плачь, Ори-тян. Волшебницы не плачут. Они выполняют обещанное, если ты помнишь.

Лёлька судорожно сглотнула комок в горле и хлюпнула носом. Обещанное? Конечно, она помнила! Прожить тысячу лет и узнать, как вернуть к жизни из не-жизни их друзей и защитников! Но тысячи лет еще не прошло, и к пониманию поразившей их магии она не стала ближе даже на прожитые с тех пор полдня…

– Не беда, Ори-тян, – проговорил Лун. – Понимание придёт позже. А пока просто положи руки на грудь Отоваро-сенсею. Я бы сделал это сам, но у меня, как видишь, с руками не очень хорошо.

– Давай, давай, Лё! – возбуждённо ткнул ее в бок кулаком Ярослав под изумлённые взгляды родителей и его премудрия.

– Ори-кун – не только онна-бугэйся, но и оммёдзи! – гордо объявила Синиока Ивану и Сеньке.

– Т-так бы сразу… и сказали, – кивнул царевич.

Агафон, дотронувшийся до груди Отоваро еще раньше, только покачал головой:

– "Кокон Нераспутина" не имеет обратного действия, а его период полураспада как у…

– Тс-с! – шикнула на него Серафима, не сводящая глаз с дочери.

Лёлька стояла на коленях в грязи, не обращая внимания на острые камни, впивавшиеся в тело, и руки ее лежали на рассеченном нагруднике доспеха Иканая. Ресницы ее были опущены, лицо торжественно-спокойно, голова прикрыта кончиком могучего крыла как шалью. Похоже было, что дракон начал ей что-то беззвучно говорить, потому что брови ее то сходились к переносице, то взлетали в удивлении, а по лицу пробегала то улыбка, то изумление, то восторг. Но самое главное – из-под ладоней ее заструились нежные золотистые волны, окутывавшие и пронизывающие всю фигуру самурая Совета, будто сама жизнь медленно вливалась в недвижимое тело.

С его премудрием Лун, скорее всего, не беседовал, но тем не менее, выражения чумазой физиономии мага-хранителя менялись под стать Лёлькиным. Недоверие, скепсис, непонимание, потрясение, озарение, перемежаемые "кабучами" на все тона… Особо выразительная заставила Сеньку оглянуться, а когда взгляд ее вернулся на сенсея – тот лежал с открытыми глазами, чуть щурясь от сонного утреннего солнышка.

– Отоваро-сан! Отоваро-сан!.. – Ивановичи набросились на самурая с самыми несамурайскими манерами, вопя и обнимая наперебой. Но несколько вдохов – и Лёлька вскочила с горящими очами и жаждой свершений на лице.

– Тихон… то есть Лун! Идём к остальным!

Полчаса – и Иванушка поднял на руки выбившуюся из сил не столько от непривычных усилий, сколько от непереносимых эмоций княжну, оторвав от последней фигуры, которая была уже не фигурой, а вполне живым и даже практически здоровым Извечным Нероямой Кошамару. Но как свято место не бывает незанятым, так и освободившийся пятачок на неширокой груди старичка заняла рыдающая от счастья Чаёку.

Толпа за это время увеличилась раз в десять.

– Как хорошо, что всё уже сгорело, дорогая Маяко! – пряча измазанные сажей щёки за прожжённым веером, мило сюсюкала по придворной моде одна матрона другой. – Иначе замучились бы бегать туда-сюда, чтобы ничего не проглядеть!

– Как ты полагаешь, бесценная Потягуси, у них тут уже всё закончилось и можно идти к разгромленной мастерской Оды-сан, или еще стоит остаться?

– Моя интуиция мне подсказывает, что мастерская не убежит! – важно ухмыльнулся, довольный собственным остроумием, упитанный придворный в полосатом спальном халате, сходящем при всеобщем попустительстве за утреннее кимоно.

– Мастерская-то не убежит, Обнимото Бегемото-сан, – кокетливо хихикнула Маяко, – а вот сувениры для токономы в гостиной уйти очень даже могут!

– Вот бы лучше найти перо этого ёкая!.. Или тихонько выдернуть. У него их ведь много. А у меня ни одного.

– Если все так станут думать, любезная Потягуси, бедный ёкай станет похож на ощипанную курицу!

– Поэтому я не кричу это на весь сад, как вы, почтенный Садо Маза-сан, а говорю шепотом друзьям.

– Тихо, тихо, смотрите! Ёкай крыльями машет! – прошептала Потягуси, и приятели ее замерли.

– Перья будет ронять? – оживилась Маяко. – Самое большое – моё!

– А чего это вы тут делаете? – вытянул из-за их плеч чумазую шею Сагу Перевраки. – Катастрофа-то – кончилась!

– А по-моему, только начинается… – промычал Садо-сан и блаженно прищурился. – Сейчас ка-ак… фурыкнет! Только кулачки по заколочкам пойдут!

– Может, клочки по закоулочкам? – обернулся высокий светловолосый гайдзин.

– Что ты понимаешь… в великом наследии длиннорукого и остроглазого Прухи! – придворный пренебрежительно выставил ногу в варадзи (и тщательно спрятал за длинным подолом босую).

– Ничего, – со вздохом облегчения отвернулся Агафон.

В нескольких шагах от них воздух заколыхался, как над перегретой кухонной плитой. Но не успели зеваки сойтись во мнениях, что бы это означало, как в лица ударила волна внезапного жара. Вереща и закрываясь рукавами кимоно, вамаясьцы отхлынули, теряя последние сандалии и веера. И вовремя. Прозрачное пламя с еле заметной розовой кромкой робко выглянуло из земли, побежало, замыкаясь в круг – и ударило в небо стеной малинового огня.

– Это ёкай!..

– Это гайдзины!..

– Это… тэнно!!!..

Пройдя сквозь ревущий огонь с видом человека, только-только очнувшегося от короткого тяжёлого сна, налетел на Агафона и извинился император всея Вамаяси.

– Тэнно! Тэнно!..

Не верящая своим раскосым очам толпа взревела на разные голоса, заставляя императора вздрогнуть и со страдальческим видом схватиться за голову.

– Лекаря императору!

– Носилки императору!

– Подушки императору!

– Мороженое императору!..

Придворные, словно обезумевшие курицы, с радостными воплями носились кругом, сталкиваясь, спотыкаясь, перекрикивая друг друга и успевая между всем этим прочим обсудить чудесное возвращение тэнно Негасимы из геенны огненной…

– …ну конечно! Он же потомок самой несгораемой Мимаситы!..

…и не менее чудесное окончание так и не начавшейся гражданской войны:

– …ну конечно! Он же потомок самой несгораемой Мимаситы!..

И во всей этой суматохе мало кто заметил, как стена пламени изогнулась опять, и наружу, покачиваясь, с видом человека, прокрутившегося на карусели три часа подряд, и теперь собирающегося плотно поговорить с карусельщиком, вышел тайсёгун Миномёто.

– Отец!!!.. – бросились было к нему Мажору и Синиока, но спохватившись, остановились в шаге, кротко сложив перед грудью ладони лодочкой и благонравно отпустив головы.

– Твоё возвращение наполняет наши сердца радостью, – с достоинством проговорил мальчик.

– Воистину, ясноликая Мимасита осветила твой долгий путь к нам, – вторила ему сестра.

Взгляд Шино на миг потеплел, но тут же лицо его снова превратилось в маску волевой бесстрастности.

– Я приказывал вам вернуться домой.

– Мы непременно выполним твой приказ, отец! – честно заверил его Мажору. – Сразу, как только наш дом отстроят!

Но Шино уже не смотрел на него. С плохо скрываемым недоумением и брезгливостью он оглядывал разворачивающуюся вокруг круговерть чумазых людей, прожжённых подушек и полуобугленных носилок.

– Что… тут случилось? – в пространство вопросил он, слишком гордый, чтобы спрашивать придворных или детей, но слишком любопытный, чтобы слишком гордо прошествовать мимо.

И поэтому кроме Шиновичей, лукоморцев и Луна слова его достигли только одной пары ушей.

– Тут случилась справедливость.

– Тебя мне и было надо! – загорелись огнем глаза полководца, получившего бонусное подкрепление одновременно с предложением сдаваться.

– Я удивлён, – иронично склонил голову котэнгу.

Миномёто впился обжигающим взором в лицо человека-ворона.

– Котэнгу. Ты стал болтливым и непочтительным, как сорока. Смотри, чтобы твои мозги не последовали по пути твоего языка. Помни, для меня пустоголовый балабол имеет ценность дырявой бочки. Ну да об этом мы поговорим потом. Сейчас же…

– Извините, милейший Миномёто-сан! – перекрывая гомон счастливых придворных, прозвучал голос тэнно. Но интонации его были какими угодно, только не извиняющимися.

Брови тайсёгуна наперегонки поползли вверх: второй шок за три минуты координации их перемещения не помог.

Расталкивая носилконосильщиков и подушкоподсовывальщиков, император быстрыми шагами шёл к своему военачальнику. Справа и слева от него, как адъютанты, подставив плечи под чуть дрожащие руки Маяхаты, поспешали Ивановичи. Но доведя своего подопечного до тайсёгуна, они переглянулись и молча направились назад, к родителям. Помощь и моральная поддержка – это хорошо, но некоторые разговоры должны вестись один на один, как схватка поединщиков на поле боя, даже если как после схватки поединщиков обратно вернётся только половина бойцов.

– Не хочется огорчать вас… – начал было император, примолк, задумавшись на миг над своими словами, и улыбнулся: – Хотя нет, конечно же хочется, причем очень давно. К чему унижать обманом такого проницательного человека, как вы? К чему это я? Ах, да. Занами-кун – человек… птица… существо императорской крови, а это значит, что командовать им могу исключительно я. Верю, что вы нанесли ему обиду своими торопливыми словами под воздействием огненного… путешествия… будучи в состоянии разбалансированном и смущённом. Поэтому небольшой, но ценный подарок-извинение, преподнесённый моему родичу до захода солнца, покроет вашу невольную потерю лица.

– Что?!.. – Миномёто побледнел от ярости, вдохнул, расширил ноздри…

Шумное море придворных за императорской спиной моментально покрылось тишиной, как ледяной коркой.

– Это мой котэнгу!

– Это мой родич!

– Божественная Мимасита, да не угаснут ее лучи, отдала его нашему роду!

– Божественная Мимасита, да не угаснут ее лучи, не делала ничего подобного!

Третий шок.

– Но она сказала это! И факт сей занесен в анналы свидетелями и летописцами!

Негасима пожал плечами.

– Ну, сказала. Но она, во-первых, не имела это в виду, а во-вторых, была немного сердита на моего безответственного предка. Но сын за отца не отвечает, как известно, и тем более прапрадед за праправнука, или какая там у нашей ветви рода с Занами-кун степень родства. Как бы то ни было, спокойствие и процветание империи зависит от того, что каждый знает своё место. Моё место – править. Ваше – повиноваться.

– Что-то вы поздно об этом задумались, мой император! – прорычал Миномёто.

– Лучше поздно, чем слишком поздно, мой тайсёгун, – меланхолично пожал плечами тэнно. – А теперь, когда все вопросы этикета, истории и психологии были нами так удачно разрешены, я вас больше не задерживаю. Отдых вам не повредит.

– Небольшой…

– Большой.

– Большой?.. – Миномёто недоумённо моргнул. Которым по счёту это был шок за последние двадцать минут, он сосчитать затруднялся.

– А также широкий, высокий, глубокий и длинный. У вас есть домик в деревне?

– Нет.

– А дворец в посёлке городского типа?

– Н-нет.

– А замок в захолустном городишке?

– Да.

– Замечательно. До меня дошли слухи, что обитатели этого замка и городка срочно нуждаются в твёрдой, но заботливой руке своего господина, которую они ощутят не позже, чем завтра к вечеру. Все причитающиеся вам почести, регалии и нахлебники, естественно, отправятся туда с вами. И как только я захочу лицезреть вас снова или услышать слова военной мудрости, я тут же пришлю посыльного.

– Всегда буду рад оказать такую услугу… Негасима-кун, – смиренно склонил голову котэнгу, лукаво поблёскивая круглыми птичьими глазами.

– А если я откажусь? Кликну моих самураев… подниму войска… – прищуренный взгляд Миномёто пронзил императора не хуже любого копья. – Военный опыт на моей стороне. Вооружение. Оснащение. Обученные боевому искусству букё.

– Тогда я тоже кликну верных мне людей. Может, часть вашего войска перейдёт на сторону законного правителя. Может, часть моего – на сторону сильнейшего. Затем начнётся короткая гражданская война, в которой, скорее всего, династия Маяхат сгинет.

– И вы не боитесь?[274]274
  «Лучезарные булки Мимаситы, который это уже по счёту шок?..»


[Закрыть]

Император глянул в глаза тайсёгуну. Копьё налетело на камень.

– Боюсь. Я молод, люблю поэзию, друзей, девушек и жизнь вообще и не хочу умирать. Но бывают такие ситуации, когда можно отступить или уступить, а бывают такие, когда в шаге за твоей спиной тебя поджидает кое-что похуже могилы. Не знаю, каким чудом и чьей волей я выкарабкался оттуда один раз, но понял я одно. Второго раза для меня не будет.

– Но империя! Восвояси! Вотвоясьские ничтожества, возомнившие, что могут безнаказанно плюнуть в лицо Вамаяси!..

– Как мы безнаказанно плюнули в их лицо много лет назад?

– Нет! То есть да… Но это – другое дело!

– Это дело одно и то же. Дело, главное в котором понимать, когда остановиться. До свидания, Шино-сан. Наше знакомство с вами много отняло у меня – но много и дало, за что я благодарен светлоликой Мимасите – и вам. Всего вам удачного.

И не дожидаясь ответа опешившего военачальника, которому в первый раз в жизни сказали не путаться под ногами и проваливать, хоть и в такой изящной форме, тэнно повернулся и пошёл.

– Подушки мне, подушки! И где это несчастное мороженое?!

Свист короткого меча, вылетающего из ножен, показался оглушительным в не оттаявшей еще тишине. Хруст камней под опускающимся на колени человеком – еще оглушительней, хоть и по другой причине.

– Поведению моему нет оправдания, тэнно. Моё лицо потеряно. Моя жизнь ничтожна. Прошу милости совершить сеппуку своими руками.

В этот миг утренняя дымка рассеялась, и первый истинный луч солнца упал на застывшего императора. И только теперь лукоморцы заметили, как по бледному лицу Маяхаты катятся капли пота – и как капля за каплей из позы его уходит напряжение, не заметное ранее.

Не отвечая, он поджал губы, пожевал ими, точно разговаривая с незримым собеседником или принимая тяжёлое решение, обернулся и произнёс:

– Отчего… такая перемена чувств, Шино-сан?

– У меня появился император, достойный моего меча, – Миномёто взглянул ему в глаза.

– А у меня – тайсёгун, достойный своего чина. Ну так не портите же мне и себе эти события.

Маяхата кивнул, прощаясь, и ушёл в пресмыкание и обожание, поджидавшие его в нескольких шагах отсюда, а Миномёто остался стоять на коленях: голова гордо вскинута, прямой бесстрастный взгляд в никуда – как в душу навылет…

Синиока и Мажору, взволнованно застывшие поодаль, устали ждать и решились на действие.

Они не слышали разговора, и по выражению лица Миномёто, и в лучшие времена экспрессивного, как гранитный утёс, догадаться о ходе беседы были не в силах. Но поза… и неподвижность… и меч… Неужели всё было так плохо?

"Его лишили чина?" – тревожно вопрошали глаза девочки. "Хорошо, если не разжаловали… не приговорили к ссылке… или к харакири…" – Мажору покачал головой. Синиока понурилась. Если даже ее вечно неунывающий брат полагает, что ни к чему хорошему встреча тэнно и отца не привела, значит, всё действительно худо. И что теперь делать им? И что они могут сделать?

– Отец?.. – неуверенными шажками – "может, пока идём, все как-нибудь само переменится к лучшему?" – дети приблизились к тайсёгуну и остановились на расстоянии вытянутой руки.

Миномёто перевёл на них рассеянный взгляд и попробовал нахмуриться:

– Отчего вы не дома? Здесь детям не место. Я приказал вам уйти.

– Мы не уйдём! – упрямо выпалил мальчик.

– Мы дома! – глотая слёзы, выкрикнула девочка.

– Наш дом там, где ты!

– Если тэнно лишил тебя всего, мы купим халупу в трущобах или в глуши, и будем жить там все вместе – с тобой!

– Если даже тебе велено не владеть имуществом и тебе придётся скитаться по дорогам в рубище с плошкой для подаяний – мы пойдём с тобой!

– Тэнно может лишить тебя всего – кроме нас!

– Синиока-тян, скорей пойдём, надо найти маму, сказать, чтобы собирала узелок, и рис с котелком не забыла на дорогу! Отец, никуда не уходи!..

– …без нас!

Косоватая улыбка тронула губы опального полководца и, не вставая с колен, он привлёк к себе сына и дочку.

– Всё не так плохо, мои дети. Тэнно был чрезвычайно милостив и всего лишь даровал мне длительный отдых в провинции в родовом замке.

– За твою усердную службу?! – расцвела Синиока.

– Скорее, несмотря на нее, – хмыкнул Шино-старший.

– Замок Шимоза… в деревне Котоваси… на горе Окаяне… куда не залетают даже мухи, потому что дохнут там от скуки… – с притворным унынием протянул Мажору.

– Да.

– Эх… Конечно, это не хибара на выселках и не шалаш нищего в лесу… – не выходя из роли, вздохнул Шино-младший.

– Но мы согласны! – воскликнула Синиока.

– Хоть сейчас! – поддержал ее Мажору.

– Нет, – Миномёто покачал головой. – У вас должны быть связи и друзья при дворе, если вы хотите достичь в жизни чего-то большего, нежели удел захолустного самурая или его жены. У меня есть друзья… были… Я буду просить тэнно, чтобы он нашёл вам хороших опекунов.

– Нет! – глаза Мажору возмущённо сверкнули. – Я не оставлю тебя!

– Мы не оставим тебя!

– Я всегда мечтал стать захолустным самураем, и не позволю разрушить мои чаяния!

– И я! И мои!

– Нам всё равно, куда отправил тебя тэнно, и на сколько. Ты – наш отец. И мы всегда будем с тобой.

– Угу, – неожиданно хлюпнула носом девочка. – Не прогоняй меня… нас… пожалуйста!

– Но я не имею больше ни силы, ни влияния при дворе.

– Нам не нужны твоя сила и влияние.

– Нам нужен ты.

Миномёто опустил глаза, судорожно что-то сглотнул, и слова – медленно, неуклюже, словно незнакомые или на чужом языке – стали срываться с его губ:

– Если бы тэнно лишил меня… всего… и оставил только вас… я… посчитал бы себя… самым богатым… и счастливым… человеком в Вамаяси. Я… понял это поздно… но как сказал тэнно… главное – чтобы не слишком поздно.

Брат и сестра обняли отца и прильнули к его плечам.

– Не поздно, – шепнула девочка.

– Мы готовы были ждать до старости! – пылко подтвердил мальчик, глянул на сестру в поисках подтверждения – и заметил, как ее взгляд, скользнувший на огненную стену, до сих пор не потерявшую ни яркости, ни жара, остановился. Глаза ее боязливо округлились.

– Об…борм…моту…

Мажору обернулся, сжимая кулаки, готовый к перепалке и драке, но старшему сыну тайсёгуна, вывалившемуся из малинового пламени как из-под водопада, было не до того. Обессиленный, бледный, осунувшийся повалился он наземь и застыл.

– Обормоту? Ты… живой?.. – Синиока прижала к груди кулачки, растерянно переводя взор со старшего брата на младшего, а с него – на отца. Грозный, ужасный, опасный, безжалостный Обормоту! Грозный, ужасный, опасный, безжалостный Обормоту, спасший им жизни… Могла ли одна минута доброты перевесить годы непрерывных унижений и страха? И даже в ту минуту, как яд в мисо – слова презрения и ненависти… Одна минута – и вся жизнь. Что важнее? Казалось, та же самая мысль угнездилась и в голове Мажору, не давая ему сдвинуться с места.

Шино глянул на своего бывшего преемника, потом – на младших, напряженно замерших у его груди.

– Пойдём, – встал он и обнял их за плечи. – Надо собираться.