Текст книги "Хождение Восвояси (СИ)"

Автор книги: Светлана Багдерина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 56 страниц)

– Вот тебе, вот тебе!..

– Нет его там! Вон он! – выкрикнул брат поглазастей, и у ног прытко уползающего Агафона в землю впились три копья.

– Мимо!

– Косоглазый!

– Пропустите меня, я вот его!..

– И я!

Но тут подоспел Иван.

Взмах волшебного меча – и нацеленные на мага копья разлетелись кусками металла и дерева. Второй – и из лап подоспевших чудищ посыпались обрубки и обломки их самодельного арсенала. Пока оставшиеся без оружия братья обиженно пялились на пустые руки, вперед рванулись их застоявшиеся в арьергарде родичи. Сбитые рьяными вояками, первые ряды попадали – кто наземь, кто на Ивана. Оглушённый царевич охнул, выпуская остатки воздуха из лёгких, чувствуя себя расплющенным, словно на него рухнула гора. Вдруг что-то свистнуло над ним – и гора полетела. Серая тень накрыла его, чья-то рука ухватила за шиворот и рванула, выдергивая из-под другой горы, задержавшейся на его ногах. Оставив сапоги, он приземлился на колесо коляски, вмиг приведшее его в чувства[163]163
  Вернее, в одно чувство, в спине, и было оно не из приятных.


[Закрыть], перекатился, вскочил…

– Ход конём! – ухмыляясь, крикнула с подарочного скакуна Серафима.

Два каменных собрата ее серого встали поперёк от канавы до канавы непробиваемой стеной, преградив братьям путь. Когти, копья и дубины обрушили на коней град ударов, но те стояли как вкопанные, равнодушно помахивая хвостами, отгоняя мух. Болезненные вскрики и хруст показывали, что этот приём действовал не только на мух.

– Где Агафон? – Сенька отбила глефу, увернулась от палицы, скользнувшей мимо самого уха, и обернулась на сжимавшего меч Ивана.

– Живой… – долетел из канавы брюзгливый отчёт вместе с дымком и запахом шашлыка.

– Что ты там делаешь?! – опешив, оглянулся Иванушка. Ответом ему стало разъярённое "кабуча".

– Ваня, не стой! Они нас сейчас снесут! – проорала царевна, отбивая попытки пробраться под конями. Кряхтя и бормоча проклятия, одно из чудовищ полезло поверху. – Руби их к бабаю якорному!

– Не могу!

– Что?!.. – оторопела царевна.

Но объяснять было некогда.

– Вон пошли! – меч Серафимы опустилась на чьи-то рога. Те, поколебавшись с секунду, плавно последовали совету.

Иванушка рассёк копьё, летевшее ему в голову, кинулся на выручку жене – и тут средний конь взвился ввысь. Правда, высь была небольшая, метра два, но и их оказалось достаточно, чтобы чудища устремились в образовавшуюся брешь, пока четверо братьев держали ошеломлённого иноходца над головами.

Меч Ивана замелькал чёрной молнией, кроша пики, дубины и глефы врага, едва они направлялись в их с Серафимой сторону, но не задевал ни одного разбойника. Сенька, как могла, портила шкуры и чешую, но обычным оружием урон получалось нанести разве что халатам.

С такими кожами никаких доспехов не надо. Хотя если постараться… Но Ваньша сказал… сказал… Не убивать их? Не убивать? Какого лешего, муженёк любимый? Что за приступ гуманизма? Ты про детей-то вообще хоть помнишь?!

Из оврага прилетел и обрушился на нападавших громадный оранжевый вотвоясьский фонарь с красными кисточками. Надевшись на головы сразу пятерых, он вспыхнул разноцветными фейерверками и загрохотал хлопушками. Но даже хлопушечный залп, заставивший чудищ шарахнуться и уронить коня, не смог заглушить отчаянное "Кабуча габата апача дрендец!!!"

Выроненный конь повалился, давя неудачливых монстров, вскочил на ноги, сбивая всех еще не отдавленных в радиусе трёх метров, занял своё место в стене – но было поздно. Братья Чи дружной семейкой уже окружили лукоморцев – и поняли, что попали в пат со вкусом цугцванга. Что бы ни предприняли противоборствующие стороны, лучше от этого не становилось никому.

В когтях они сжимали обломки оружия, повстречавшегося с мечом Иванушки, и переминались с ноги на ногу[164]164
  Или с лапы на лапу – у кого как получалось.


[Закрыть]. Понимая, что первый, а может, и второй, третий и так далее – если они могли считать так далеко – кто бросится на противника, окончит свои дни кучкой не очень крупного фарша, развивать успех они не спешили. Скрипя зубами, остудила свой воинственный пыл и Серафима. Без поддержки мужа кидаться на этот зоопарк было самоубийством. Что он опять задумал? Что разглядел в них? Ну ведь мало того, что сброд, так еще и уроды! Чего на них смотреть?! Выхватить бы у него сейчас меч…

Но усилием воли она подавила и это желание. Если муж ее что-то не хочет делать – у него есть причины. Или предчувствия. А за годы совместной жизни и путешествий она научилась уважать первое и доверять второму. Ну, Ваньша… Веди.

– Сдавайтесь! – предложил Чи Пай, усатый рыб, которого так и не замочил Агафон. И получил ответ, какой вряд ли приходилось слышать доселе:

– А может, лучше вы нам?

Братья переглянулись. Почесали в затылках. Переглянулись снова. Привычный сценарий дал сбой, а запасного никто написать не потрудился.

– Не, – покачал головой Чи Пай. – Не получится.

– Отчего?

– Нас больше, – развел он лапами.

– Ну а кому сейчас легко? – сочувственно вздохнула Серафима. – Вы попробуйте.

– А если не получится?

– Попробуйте опять.

Братья задумались.

– А если мы сдадимся, что вы будете с нами делать? – озвучил наконец-то самую логичную мысль барсук с головой и хвостом ирбиса.

– Подвергать перевоспитанию и насаждать политес.

– Это как? – насторожилась панда с туловищем гориллы.

– Научим сморкаться не в рукав, а в занавеску, пропускать дам вперед, мыть руки, вытирать ноги, чистить зубы, познавать дзынь и не путать его с бздынем, подвергнем вас психоанализу, соцопросу, профориентации и интеграции с ассимиляцией…

– Чего?! – прорычал кроколев.

– Чему?! – фыркнул Чи Пай.

– Да на кой бамбук нам… – надулся так, что был готов лопнуть от злости, зайцебуйвол.

– А может, братья, нам это надо? – донесся из задних рядов чей-то задумчивый голос. Ивану он показался знакомым.

Братья нахмурились и замолчали, переминаясь с ноги на ногу. Было видно, что слова возмущения так и рвались наружу, но отчего-то чудища теперь лишь прикусывали языки и сопели. Наконец, Чи Пай откинул за плечо ус, пожевал толстыми губами и выдавил:

– Так мучить нас – зачем вам?

– Чтобы кое-кому жизнь в плену кумкватом не казалась, – сообщила царевна. – А то все, кто ни попадя, начнут нам сдаваться – а плен не резиновый.

Братья снова помолчали, обдумывая Серафимину сентенцию, признавая ее справедливость и познавая основы дзыня.

– А нам-то зачем это надо? – наконец-то разродился вопросом волк с окраской тигра.

– Затем, что вы станете культурными членами общества, – поучительно ответствовала царевна. – И вообще: ноблесс оближ.

– Кто… облез?..

– Кого… оближ?..

– Не берите в голову. Позже узнаете. Да поздно будет, – устало отмахнулась Сенька. – Ну так как?

– А если я не хочу быть кули… куры… кур…кульным? – донеслось капризное бурчание из задних рядов.

– Непонятно, что это вообще такое! – подержал диссидента пандогорилл.

– А может, это что-нибудь хорошее, брат Во, – предположил тот же знакомый голос. Знакомый, знакомый, знакомый…

Сенька молча ахнула. Сам! Это же Сам! Семейное имя Чи. Чи Хай! Старший брат! Тот самый, многорукий оружейный мастер, за которым это чудо-юдо-семейство в огонь и в воду! Значит то, что зацепило ее внимание ей на берегу… и что подумалось перед нападением… И Иван, стало быть, про это догадался. Но что это могло означать? Зачем ему это надо? Сдать своих же братьев всем зверюшником ни за понюшку табаку первым встречным…

– Чего хорошее-то, брат Хай? – сварливо бубнил пандогорилл. – Ты вот хоть, к примеру, знаешь, что это такое – куль…тюли?!

– Нет…

– Вот и я нет. Но хвостом чую: хорошее таким словом не назовут!

– …Но мне кажется, оно стоит того, чтобы узнать, брат Во, – добавил Хай.

Чудовища скуксились и запожимали плечами, смиряясь с неизбежным.

Серафима свела брови над переносицей, снова и снова пересказывая себе происшедшее, силясь уловить в происходящем какую-нибудь нестыковку или подвох. То, что они там имелись, она не сомневался ни секунды. Спросить бы у Ваньши, чего задумал… Но не сейчас. Сейчас надо делать вид, что монстры им сдаются сотнями каждый день без перерывов на обед и полдник. Ноблесс оближ.

Искоса она глянула на мужа – и тихо хмыкнула. Похоже, мысли в головушке любимого точно такие же шарахаются сейчас.

И верно, снова и снова одна и та же мысль крутилась в голове Ивана, как белка в вечном двигателе.

Им только что сдались восемьдесят с лишком монстров, терроризировавших провинцию несколько месяцев. Сдались. Им. Восемь десятков. С лишним. Им. Сдались. Что они будут с ними делать?! Кто с кем – какая разница, но восемьдесят с лишком?.. Конечно, самое простое – вывести их за границу провинции, сдать на поруки духам, пусть разбираются сами, и сморкаться сами обучают, и психоанализ проводят, а нам спешить надо…

Но что-то подсказывало царевичу, что так просто от проблемы они не отделаются, и всё только начинается. Что начинается конкретно, ясно не было, но, скорее всего, очень скоро выяснится, что лучше бы оно не начиналось.

– Ну ладно. Ну это вы нас. Того. Кого там этого. А дальше что? – тем временем брюзгливо вопрошал тигропанда.

– А дальше будете жить-поживать, как получится.

Братья упрямо набычились:

– Не получится.

– Обязательно получится, – невесело усмехнулась царевна. – Всегда получается. Что – второй вопрос, но ни разу еще не было, чтобы не получилось вообще ничего.

Братья загомонили.

– Было!

– Не было!

– Не было?..

– Ха. И верно. Не было, – признал, наконец, кроколев.

– Это… этот… бздынь? – спросил Чи Пай.

– Дзынь, – уточнила царевна.

– Дзынь?

– Дзынь? Дзынь?

– Дзынь, дзынь!

– Начало шестого сигнала соответствует обеденному перерыву, – хмыкнула Сенька. – Итак, чем вы будете нас кормить?

– Мы вас?!

– Ну не мы же вас, – пожала она плечами. – Вы же в плену, а не мы.

– Дзынь?.. – осторожно поинтересовался зайцебуйвол и получил в ответ ослепительную улыбку Серафимы.

– Нет. Практичный подход к делу.

– Кормить – это просто, – заулыбался тигриный волк. – Идём. По дороге наберём, что надо.

Серафима насторожилась. Начало звучало не слишком обнадеживающе для пленителей. Что бы ни говорили современные забугорские философы об исключительной пользе растительной пищи и аналогичном вреде всего остального, всё собираемое с деревьев, выдергиваемое из земли или срезаемое с куста она рассматривала только как то, что едят с едой.

– Эй, братцы-кролики! – донесся из-за спин голос Фигуры.

Несколько чудищ с длинными ушами и не менее длинными клыками в середине толпы обернулись и, растолкав товарищей, выбрались наружу.

– Ну, мы кролики, – просипел брат, фигурой больше похожий на медведя, самый тщедушный из пятерых. – Дальше что?

Возчики, окружавшие горничную, попятились[165]165
  Если так можно назвать только что изобретенный бег спиной вперед.


[Закрыть]. Фигура, увидев, что ее группа поддержки радикально перегруппировалась, стушевалась, дала задний ход – но первым же шагом наступила на надорванный подол сарафана. Понимая, что следующий шаг оставит ее в мини-юбке, она остановилась. «Велика ты, Вамаясщина, а отступать некуда», – читалось на ее побелевшем лице. Но так просто тётю Лиду Семиручко было не поразить.

– Кудыть собрались-то, анчутки? – упирая в бока руки, чтобы не дрожали, преувеличенно въедливо вопросила она. – А наши возы переворачивать я буду?

Медвекрол окинул взглядом крепко сбитую иноземку, машинально поддернул полуоторванный рукав чумазого халата, сказал "Ага" и отвернулся, считая разговор оконченным. Фигура осталась стоять, разведя руками и открывая и закрывая рот. С одной стороны, ее силе и телосложению только что сделали комплимент. С другой – не задрали, к чему она морально было уже приготовилась. А с третьей – комплименты возы не переворачивают, и ее малочисленные коллеги – тоже, даже если удастся их отловить, а на бояр и царевичей рассчитывать и не приходилось.

– Всё, чего смотришь, – пожали плечами остальные братцы-кролики и устремили хмурые взоры на Иванушку. – Ну и когда в плен? Прям сейчас?

– Немного попозже, – ответил царевич. – Для начала мы сделаем первый шаг к постижению…

– Дзыня! – в предвкушении потёр лапы Чи Пай.

– Культуры.

С этим громким, спокойным заявлением Иван выбрался из центра внимания и толпы к окраине – только затем, чтобы опять оказаться в центре и того, и другого. Оставленные позади братовья, предчувствуя нечто любопытное, снова взяли его в окружение.

– Да слышали мы уже про этот куль! Что это такое, ты объясни лучше! – нетерпеливо мотнул длинноухой головой медвекрол.

– Культура – это такая ветвь магии, которой может научиться каждый, – ответил Иванушка.

– А что она может делать? – протолкался сквозь братьев Чи Хай.

– Почти всё, – улыбнулся царевич. – К примеру… Переворачивать возы.

– Это как?! Мне б такой научиться! Уж я тогда не стала бы!.. – взгляд осмелевшей Фигуры окатил презрением кроликов, как кипящим борщом.

– Очень просто. Для этого надо знать определённые заклинания.

Фигура наморщила лоб, припоминая:

– Это как в сказке, что ли? "Тюх-тибидюх"…

– "Тюк-перетюк" придумай еще. "Крибле-крабле-крубль" говорить надо! – авторитетно подсказала Лариска, первая из бояр преодолевшая сомнения по поводу новых компаньонов и их статуса.

– Шнипс-шнапс-шнуры надо говорить, – подтянулась на обсуждение Серапея.

– А может, "Кабуча"? – осторожно подошла Наташа, явно проведшая в обществе его премудрия больше, чем хотелось бы Гене.

– Можно их, – улыбнулся Иван. – Но лучше другие. Это простые заклинания. Настолько простые, что их может использовать даже тот, у кого нет магического дара.

Братья, лукоморцы, и даже вотвоясьские дамы окружили Ивана и его звероаудиторию кольцом.

– Вся их сила в том, что они взаимного действия, – продолжил царевич.

– Это как? – не понял кроколев.

– Смотрите и запоминайте. Самое первое и главное заклинание магии культуры – "Пожалуйста".

– Чего?.. – пренебрежительно скривилась Лариска.

– Запишите, Лариса Ивановна, – терпеливо повторил Иван. – "По-жа-луй-ста". Уважаемая Фигура, повторите, пожалуйста, свою просьбу к братьям Чи – не забывая волшебного слова.

– Волшебного слова?.. – круглая физиономия горничной превратилась в долгий эллипс. – Это – волшебное слово?.. Но это же просто…

– Пожалуйста, – повторил Иван.

– Пожалуйста, – пожала плечами она и, повернувшись к кроликам, от которых поспешили бы ретироваться даже тигры, открыла рот, вспомнила свои слова, закрыла рот – и покраснела.

– Ну или выразите ее по-другому, – ободряюще кивнул царевич.

Горничная потупилась.

– Братья Чи, – наматывая бахрому платка на палец, тихо произнесла она. – Помогите нам перевернуть наши возы. Пожалуйста.

Братовья устремили озадаченные взгляды на Иванушку.

– Что теперь?

– Когда произносят заклинание, каждый, кто занимается магией культуры, должен исполнить просьбу. Если, конечно, у него нет очень убедительных причин этого не делать.

Кролики переглянулись. Медвекрол снова поддернул отваливающийся рукав, задумчиво прищурил косые очи и проговорил:

– Так нечестно. А если я просто не хочу?

– Тогда ты не сможешь воздействовать на Фигуру магией культуры.

– Это почему?

– Если ты выполнишь ее просьбу, и захочешь попросить ее о чем-нибудь в ответ, она должна будет твою просьбу выполнить. Если у нее не будет уважительных причин ее не выполнять.

– А если не выполнит? – глаза брата – и все остальные восемьдесят пар глаз – блеснули интересом.

– Тогда в следующий раз не сможет попросить тебя ни о чем, – развел руками Иванушка. – А если попросит, ты сможешь ей отказать.

– Да что она может такого… – начал было брат, поддернул осточертевший рукав, который, похоже, было проще оторвать, чем убедить оставаться на плече – и остановился.

– Фигура, – подцепил он когтями беглеца-рецидивиста, демонстрируя горничной – и в процессе отрывая окончательно. – Прикрепи его как-нибудь обратно. По-жа-луй. Ста.

Растерянность пробежала по лицу Фигуры и быстро сменилась улыбкой.

– Да пожалуйста! Снимай халат. А ты поможешь?..

– Да пожалуй-ста! – повторяя за ней, ухмыльнулся медвекрол во все клыки и махнул братьям-кроликам: – Идём!

Те не двинулись с места.

– А волшебное слово, брат Я? – важно скрестил руки на груди волкокрол.

– Пожалуйста!

Пока братцы-кролики вместе с братцами-тиграми, волками, крокодилами и прочим зоосадовским ассорти азартно переворачивали, а потом и разворачивали лукоморские экипажи, попутно считая, кто кому сколько раз выполнил "пожалуйста", к царевичам и сгрудившейся вокруг них экспедиции подошли Чи Хай Сам и вотвоясьские дамы.

Дуэньи смотрели на Сама с таким же выражением, как лукоморские лошади – на остальных братьев. Лепесток Персика семенила между ними, потупившись и сложив руки перед собой, как осуждённый на пожизненное заключение, которому в порядке облегчения приговора тюрьму заменили на смертную казнь.

– Мы требуем незамедлительно и безусловно отправить нас домой, в Синь Пень! – без предисловий и экивоков заявила Чу Мей – нос к небу, спина прямая, голос – как удар тарана в ворота.

Сам метнул отчаянный взгляд на Лепестка, и та, будто почувствовав, опустила голову еще ниже. Стиснутые пальцы ее побелели.

– Наша племяннитша нуждаетщя в ушиленном наджоре! – заявила Ду Вань.

Серафима не без сочувствия взглянула на Лепестка. Не хотелось бы знать, в чем этот "ушиленный наджор" будет теперь выражаться, и кто и у какого места это шило будет держать. Даже такая легкомысленная особа, как Ля Ля, не заслуживала подобного обращения. Но пока царевна раздумывала, что бы такого ответить, чтобы положение Лепестка не стало еще хуже, в игру вступила боярыня Серапея.

– Ей у ваш не наджор, а дожор уштроить надо!

О Ду Вань несколько раз открыла и закрыла рот, будто пережёвывая услышанное, сощурилась, буравя Синеусовишну взглядом – не насмехается ли та – и в конце концов вопросила:

– Это пошему еще?

– Потому што она у ваш жа швабру шпрятатьщя может! – подтверждая свои слова, боярыня ткнула узловатым перстом в девицу.

– Женшины фамилии О не ведают шлова "швабра"! – гордо надулась Ду Вань. – Они никогда не берут в руки… шварбру! Они даже не жнают, какая она иж щебя – эта… шравбра!

– Тем более мужа щебе не подтшепит, – язвительно хмыкнула Синеусовишна.

– Чтбы подтшепить мужа, женшины фамилии О шрабрами не польжуются!..

– Жря. Ловкое движение руки – и он у твоих ног.

О Ду Вань в последний момент удалось совладать со своими руками, потянувшимися к свитку для записей и чернильнице, и она сунула их в рукава, еще презрительней скривилась и фыркнула:

– …и в дожоры не ходят! На это штража ешть!

– Она у ваш туда не ходить, а уйти должна! И мещяц не вожвращаться! А то такая штражная будет – женихи жаикаться нашнут!

– Штражная?.. штражная?.. – подзависла старуха, мысленно мечась между "стразами" и "стражей", и только с третьей попытки натыкаясь на нужное слово.

– Не штражнее тебя!

Серапея довольно приосанилась.

– Шо мной и в молодошти мало кто крашотой шравнитьщя мог, а уж теперь-то…

– Да што ты щебе пожволяешь про Ля Ля говорить! – не дожидаясь на этот раз прихода понимания, вскипела Ду Вань. – Наша племяннитша! Куда хотим – туда и пошылаем!

– Как она у ваш питаетщя, то я щебе и пожволяю! – подалась вперед Серапея.

– Питаетщя?.. Питаетщя?.. – физиономия дуэньи вытянулась. – При тшём тут дожоры и ее питание?!

– При том, дорогуша, што дожирать она должна, што ей в тарелку кладут, а не хотшет – иж-жа штола не выпушкать, пока не дожрёт! – победно ухмыляясь, сообщила Серапея. – А до в девках такая тошшая, да невежда, да зашранка, про швабру не шлышавшая, так и оштанетщя!

Не дожидаясь перехода диетологического диспута в горячую фазу, Иванушка мужественно встрял между сторонами – не то, чтобы враждующими, но быстро приближающимися к этому этапу – и с полупоклоном вотвояськам проговорил:

– Кстати о возвращении домой. К сожалению, в силу причин, от нас не зависящих, ваш экипаж разрушен без надежды на восстановление, лошадь убежала и не вернулась, а возчик…

– Тоже, – мрачно зыркая по сторонам, пробормотала О Чу Мей.

– Поэтому мы можем или предос…

– То есть не можем, – проворно уточнила Серафима. – Мы не можем предоставить вам свои экипажи, потому что они нам самим нужны, и не можем отпустить вас пешком, ибо ноблесс оближ. Поэтому у нас остаётся одно решение сей незначительной проблемы: забрать вас с собой до возвращения вашего возчика с лошадью… или наоборот… и появления того, во что их запрягают. А до наступления сего славного момента прошу пристраиваться в наши кареты и чувствовать себя как в гостях.

– Ты хотела сказать, как дома, – поправил ее Иванушка.

– Ну или как дома. У нас. То есть всё равно в гостях, как ни кинь. Мне кажется, в карете Синеусовичей вам понравится. Общие интересы – наипервейшее дело в заведении знакомств. Тётушка Серапея, принимайте гостеньков.

Старая боярыня, улыбаясь во все оставшиеся три зуба, проводила вотвоясек до фамильного рыдвана. Царевна невзначай пристроилась рядом с ней и коротко что-то шепнула на ухо. Повинуясь жесту Серапеи, Демьян и Лариска забрались в наспех прибранный салон первыми, за ними Палашка – высокая, узколицая, с вечно обиженным видом горничная боярынь Синеусовишен. Дуэньи, плохо скрывая изумление роскошью и экзотикой пообтрепавшегося в дальней дороге интерьера, стали следующими. Посадку завершила сама Серапея. Разместившись напротив Палаши у дверцы, она скроила недоуменную физиономию, переводя взгляд с Лепестка на ее тёток:

– А вщё, матушки. Нету мештов-то больше. Не гуттаперчевая карета-то чай. Пушть девитша ваша к Коневым идёт.

– Как это?! – возмущённо подскочили дуэньи, но Серапея была непреклонна.

– Каком кверху. Еще не хватало, штобы решшоры пощередь вашей глуши шломалищь. Нишего ш ней не шлушитщя, не переживайте. Там и наджор, и дожор будет пощильнее вашего.

Высунувшись из двери по пояс, тётки проследили, как понурая Лепесток села в карету Тыгыдычных в сопровождении боярыни Настасьи, Наташи и Фигуры. Снятый к тому времени с крыши Геннадий, всё столкновение не сводивший горящих очей с братьев Чи, захлопнул за дамами дверку и пристроился идти пешком с пленными.

Удовлетворённые эскортом племянницы, тётки забрались с ногами на подушки, сложили руки на коленках и приготовились к дальнему пути во полон, хоть и в чужой. И не видели, как дальняя дверь кареты Коневых-Тыгыдычных приоткрылась, впуская пунцового и смущённого Чи Хая.

Серафима хмыкнула и еле заметно улыбнулась насупившемуся Ивану:

– Пусть определятся, а дальше видно будет. В конце концов, наши дуэньи ничем не хуже местных.

– Пускай, – дал убедить себя царевич. – Нам бы их заботы сейчас, в конце концов…

– Кстати, о заботах, Вань, – встрепенулась царевна, и глаза ее изучающе сузились. – На кой пень ты приволок… на кой пень тебе этот… зоосад? Я, конечно, понимаю… То есть не понимаю, но зная тебя… знаю тебя. И теперь, когда познакомилась с ними поближе, и сама бы не смогла порешить ни одного, даже самого противного на вид. Но… Но какого дрына, Вань? Мы спешим, если ты вдруг запамятовал. И не к бабке на блины.

Муж опустил глаза и закусил губу. Сенька была права. Не то, что каждый день – каждая минута была на счету, и что было проще, чем порубить в капусту эту несуразную дикую дивизию и помчаться дальше – но… Что было после этого "но", он сам не мог выразить точно, однако понимал одно. Если бы мог – порубил бы и помчался. Но что бы ни говорила жена, какие бы правильные и логичные мысли не зудели в мозгу, были вещи на Белом Свете, сделать которые и остаться собой он не мог.

– Я знаю, Сень. Прости. Я сам ничего не…

– С дуба падали листья ясеня… – выдохнула Серафима, завернув за поворот.

– Ч-что это? – потерял нить горьких мыслей и недоумённо прищурился Иван, подавшись вперед в седле.

– Ну и гадость, – скривился Агафон, доселе молча ехавший чуть позади, и даже конь его гадливо оттопырил губу.

– Это не гадость! Это ужин! – обиделся Чи Пай.

– Одно другому не мешает, – примирительно выговорил Иванушка.

– Не мешает, если это их ужин, – непримирённо насупилась Серафима. – А если наш… Такой ужин нам не нужен.

Несколько братовьёв, толкавших впереди повозку с хозяйственным скарбом, похватали с неё корзины и ножи, перескочили через канаву и устремились к рыхлой желтоватой массе, наваленной под деревом.

Если бы деревья могли страдать несварением, то результат выглядел бы именно так, подумала Сенька, брезгливо наблюдая, как братья кромсали находку и складывали в корзины ноздреватые, стремившиеся расползтись в их пальцах ошмётки. Геннадий, пристроившийся в самом начале пути к медвекролу, поспешил вместе с ним к чуду не столько дивному, сколько противному, но готовя на ходу не корзину и тесак, а грифель и блокнот.

– Ты знаешь, что это за субстанция? – вопросил он, отыскивая чистую страницу.

– Суп… с танцами? В каком смысле? Мало того, что всю дорогу рта не закрываешь, вопросами своими дурацкими все уши намозолил, так теперь еще и заговариваться начал? – неприязненно обернулся Чи Я.

Набрав полную грудь воздуха, Гена выпустил его медленно сквозь ноздри, мысленно раз пятнадцать проорал в косоглазую морду "Сам дурак!", и ровным деловитым голосом уточнил:

– Я имею в виду, что это такое, каково его происхождение и применение?

– Чего?.. Ты еще и за дураков нас всех держишь? Хочешь, чтобы мы поверили, что ты теста никогда не видал? – снова оглянулся брат Я, опуская орудия труда – или переводя их из режима "корзина и нож" в режим "щит и меч", подумал Гена.

"Интересно, может помесь медведя с кроликом набычиться?.." – Парадоксов попятился, но недалеко: спина его уткнулась во что-то твердое, устраняя возможность отступления, – "…или только накролиться? Или намедведиться тоже? И что это значит? Может, лучше бы уж пусть набычивался? Я бы тогда хоть на дерево залез… хоть и не умею…"

– Мой коллега имеет в виду, известно ли вам, отчего в ваших краях тесто лежит на земле, – раздался над его головой голос чародея с коня.

– Можно подумать, в ваших оно на кустах растёт! – фыркнул кроколев. – Кому же неизвестно, что Нефритовый Государь повелел тесту плодиться и размножаться, чтобы те, кто живет тут, не знали ни голода, ни забот!

– Завтра больше прежнего его здесь будет! – довольный зайцебуйвол взвалил на плечо корзину. – Всем хватит!

– А что вы из него делаете? – заинтересовался Иванушка. Тесто – это понятно. Тесто – это привычно. Тесто – оно и в Вотвояси тесто. Даже если живет под деревьями и плодится, а иногда и размножается, пока никто не видит.

Или нет?

Вернувшийся с наполненной корзиной пандогорилл ухмыльнулся:

– Когда я был маленьким, я из него фигурки делал.

– Я тоже! – заулыбался волкозаяц. – Пока меня однажды бабка Чи Чи не застукала за этим занятием. Неделю потом спина болела!

– Застукать – это она могла! – хохотнул Чи Пай, и тут же помрачнел. Слетели улыбки и с морд братьев.

– Хлеб – это хорошо, – убеждая скорее себя, чем мужа, проговорила царевна, не в силах оторвать взгляда от колышущейся желто-бурой субстанции в корзине впереди идущего Чи Я. – Еще бы мяска подстрелить – и совсем жизнь наладится.

В придорожных кустах что-то затрещало.

– Мяско? – воспрянул духом Агафон.

Иван потянулся за луком – но рука его, не проделав и половину пути, опустилась на луку седла.

– Это корова.

– Ну, молочко, – с несколько меньшим энтузиазмом ввела поправку в меню Серафима.

Ветки раздвинулись – и глаза лукоморцев расширились от изумления. На дорогу, кряхтя и пыхтя, вывалилось нечто четырехногое, белое, с крупными черными пятнами, бесформенно-комковатое, словно надутый в авоське гуттаперчевый шар. С дальнего конца его свисал обычный коровий хвост. На переднем, несоразмерно-маленькая по сравнению с тушей, росла голова – тоже обычная.

– Буйвол?..

– Вол?..

– Зебу?..

Меж тем братья, чьи руки не были еще заняты тестом, окружили странное существо и выхватили ножи. Другие подставили пустые корзины. "Не повезло животине", – страдальчески поморщилась Сенька. Иван обеспокоенно нахмурился:

– Эй, братья Чи, погодите! Если вы собрались ее резать, надо сперва спросить разрешение у хозяина!

– Ну теперь я верю, что вы с Неба пришли, и лунный свет на солнечное сияние намазываете за ужином! – расхохотался Чи Я так, что уши упали на глаза. – Коровы Нефритового Государя не признали!

– Тем более надо спросить разрешения, – не так уверенно возразил царевич.

– Не надо никакого разрешения, Инь Ван! Это то же самое, что с тестом – для всех, и бери – не хочу!

– Они тоже… плодятся и размножаются?

Чи Я пожал плечами.

– Не знаю, не видал. Да и зачем им?

– Как – зач… – начал было Иван – и прикусил язык.

Пока они разговаривали, братья откинули шкуру коровы к хребту и теперь с азартом отрезали толстые куски мяса. На морде коровы при этом царило нескрываемое удовольствие. Наполнив корзины, они аккуратно опустили шкуру на место, и та приросла, открывая бока с выступающими ребрами, как ни в чем не бывало. Промычав что-то бодрое на прощание, корова двинулась в лес, весело помахивая хвостом.

– Поест травы – и снова всё нарастёт, – пояснил ошарашенным пришельцам подоспевший тигропанда, пристраивая за спиной корзину с вырезкой.

– Ненормалия… – восхищённо просипел Парадоксов, и с остановившимся горящим взором, походной пробиркой в руках и ножом потянулся к будущему бифштексу. Остановить его на этот раз не смог даже хмурый взгляд клыкастой морды.

– Биологический материал, – твердо сообщил он ей. – Забор проб. На благо науки.

Тигропанда с высоты двух зубастых-когтястых метров оценил свои шансы против учёного с перочинным ножиком, увидавшего на дне пробирки открытие века, закрыл пасть и молча подставил корзину, чтобы было удобнее отрезать образцы.

Наполнив сосуды, Гена со скоростью лосося, опаздывающего на нерест, понёсся против хода колонны к своему возу, на котором путешествовала его походная лаборатория. Отлетавшим от его локтей направо и налево братьям только и оставалось, что глядеть ему вслед и уважительно чесать в затылках.

– Одержимый…

Перед возвращением в поселение, ставшее пристанищем братьев Чи, не произошло более ничего достойного изумления. Родник, бьющий жидкий белым нефритом, который можно было пить как молоко, после коровы-самобранки и бродячего теста лукоморцев удивить по-настоящему так и не смог.

Где-то через час колонна пленных, груженая продуктами и замыкаемая обозом пленителей, вступила в поселение, избранное братьями временным пристанищем. Серафима ожидала увидеть нечто традиционно-вотвоясьское, аккуратное, с кокетливо приподнятыми уголками крыш, яркой черепицей, замысловатыми фигурками духов-покровителей на гребнях, с ажурными рамами и с пузатыми фонариками у входа. Но открывшееся ее взгляду отличалось от привычного образа как отражение в потревоженной луже от оригинала.

Нет, планировка – плотные ряды домов, перемежаемые длинными, такими же плотными заборами – была неизменной. И внешний вид жилищ был щеголеватым, даже богатым: красные столбы и рамы, зеленые черепичные крыши, высокие крыльца, резьба по стенам и балясинам – но отчего-то первое пришедшее на ум сравнение было с обедневшей старухой-аристократкой, намарафетившейся прогорклыми остатками румян и белил перед мутным зеркалом и натянувшей поеденные молью давно не стиранные наряды. Конечно, скамейки на крышах, обломанные перила, отвалившиеся фрагменты резьбы и поваленные заборы можно было списать на ухарей-братьев, пронесшихся по поселению ураганом, но облезлую, поблекшую краску, огороды, заросшие сорняками, забитые мусором канавы, пучки засохшей травы там, где выпала черепица, рвались поведать совсем иную историю.