Текст книги "Хождение Восвояси (СИ)"

Автор книги: Светлана Багдерина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 56 страниц)

– Угу, – с еще меньшим энтузиазмом отозвалась княжна, после полусотни поворотов и обходов не представляющая где находится хоть какая-нибудь стена, не говоря уже о внешней.

То ли они приближались к ней, то ли наоборот отдалялись, но опоры-столбы постепенно сменялись опорами-стенами, которые приходилось огибать, теряя направление еще больше. Непонятно было, как столько подполья могло умещаться в обыкновенном вамаясьском доме. Хотя если вспомнить, что он принадлежал магам, и сравнить с избушкой Адалета… Но ведь он маг-хранитель, и дядя Агафон с ним, а местные даже не смогли найти какой-то дурацкий амулет, чтобы оживить своих глиняных солдатиков… Но подобные мысли заводили разум в непривычные дебри сравнительной и прикладной магии и прочие ее области, десятилетними девочками не исследованные, а саму Лёльку – в дебри подполья, и она отбросила их до последующего обдумывания в свободное время, то есть никогда.

Вообще-то девочка старательно пыталась выбирать дорогу помокрее, что означало близость к улице, но после очередного отхода или обхода путеводную влажность отыскать было уже невозможно. Единственным светлым моментом во всей этой темной истории было то, что в доме не было слышно ни криков, ни топота, а это значило, что Обормоту тревогу не поднял. Поразмыслив над его положением, Лёлька решила, что она и сама бы на его месте не стала носиться по коридорам с воплями "Меня кто-то за ногу схватил", если бы не хотела прослыть трусихой или врушей. К тому же ему наверняка запретили сходить с места, что бы ни случилось, так что стоять дальше и молчать было в его первейших интересах.

Как бы то ни было, минут через десять пути наугад по всё время сужающимся проходам Лёлька пришла к выводу, что они потерялись. Минут еще через пять Мажору озвучил ее вывод, хоть и с вопросительным знаком. Не поддаваясь на провокации, она попыталась незаметно развернуться и хотя бы вернуться к той комнате с кляксой на стене. На миг ей показалось, что выход нашелся – вспыхнул вокруг них проемом из черных искр, но поползав на локтях по лабиринту стен и опор и не найдя ничего даже отдаленно его напоминающего, девочка остановилась.

– Я предлагаю поднять доску и посмотреть, где мы оказались, – не задавая вопросов и не изрекая упреков, проговорил вамаясец.

– Предлагаешь – поднимай, – Лёка пожала плечами и стукнулась лопатками о настил. Не мешкая, мальчик осторожно уперся в него, надавил… потом толкнул… потом собрал все силы и повторил… и опустился на землю.

– Не поднимаются, – растерянно проговорил он. – Может, магия?..

– Или гвозди, – буркнула Лёлька и огляделась. Подпоры, перегородки, основания столбов… Словно кто-то специально сооружал тут полосу препятствий. Хотя отчего "словно"?..

Темное пятно размером с большую нору – чернильное на просто черном – в дальнем углу места их остановки привлекло ее внимание. Она быстро доползла до него – и радостно ухнула:

– Тут дыра в стене! И типа лестницы вверх!

– Тут – это где, о наблюдательная нэко-сан? – спокойно уточнил Мажору.

– Тут – это там, – Лёлька дала задний ход, взяла на буксир своего сообщника и потащила к ходу. – Нащупывай скобы. Полезли.

Скобы – толстые и длинные – были вмурованы в стену узкого вертикального тоннеля, больше похожего на дымоход, так, что двое детей могли подниматься бок о бок, хоть и плотно притиснувшись друг к другу. Спины их при этом почти касались другой стены, и княжна не раз думала, что тучному или просто мускулистому человеку тут вряд ли протиснуться. Делали ли этот лаз специально для детей, или исключительно для маленьких и худеньких взрослых, и с какой целью – этот вопрос не давал ей покоя, пока они медленно карабкались вверх. Что они будут делать на этом верху и как спустятся вниз, девочка думать не стала. Неприятности надо принимать по мере их поступления, говорил Бруно Багинотский, и в этом она была с ним согласна.

Подъем их остановили голоса, доносившиеся то ли из стены, то ли из невидимой в ней трещины. Поскольку разговор шел на ровных тонах, а если бы кто-то из магов почувствовал их присутствие, то крику и упреков было бы на октаву выше, Лёлька положила ладонь на руку Мажору и ткнулась губами ему в ухо:

– Тс-с-с! Давай подслушаем!

– Я не стану подслушивать! – негодованием юного самурая можно было рубить наковальни.

– Тогда подглядим, – без боя сдалась девочка и приникла глазом к не замеченной ранее щели между камнями, где раскрошился старый раствор.

Особого улучшения в понимании места действия и действующих лиц это не дало. Как назло, всё, что было видно – это не по-вамаясьски широкое, почти во всю стену окно в стене слева, выходящее на подобие открытого всем ненастьям балкончика. Недовольно нахмурившись, девочка снова приложила ухо к щели и притихла.

Говорили несколько человек, тихо, с ровными интонациями незнакомцев, из вежливости беседующих о погоде, и как Лёлька ни вслушивалась, не могла разобрать, есть ли среди полуночников знакомые. Ветер, залетавший в распахнутое окошко, доносил до ее укрытия лишь обрывки странных фраз, и если бы не одно слово, зацепившее ее внимание, любопытство проиграло бы желанию поскорее выбраться из негостеприимного дома.

– …Адарету…

Адалет?! Кто-то моет кости деду Адалету?!

– …пытались связаться с ним, чтобы узнать, как идут…

– …даже если бы он мог…

– …не устраивает, как идёт…

– …всё, что могли…

– …мало!..

– …Извечный…

– …если бы можно было рассмотреть…

– …можно всё. Было бы основание. Пока…

– …прошу подойти к ступеньке в небо.

К… чему? К балкону, что ли? Лёлька насторожилась. Балкон ей видно. Вот сейчас…

– Ори-сан, мы можем идти дальше, – отвлекая ее на самом интересном месте, прошептал в ухо Мажору. Она повернулась:

– Нет, это вы можете идти дальше. А мы можем стоять и слушать.

– Но…

– И мне до флюгера, что ты думаешь, потому что там только что кто-то что-то говорил про Адалета! – яростно прошипела она.

– Про кого?

– Про… Про деда друга моих родителей!

Наследник Шино озадаченно заморгал, пытаясь установить связь между бузиной в Лукоморье и дядькой в Хорохорье, и Лёлька, сжалившись, протараторила:

– Ваши приходили грабить его замок, когда похитили нас, если ты в курсе этой истории.

И пока мальчик вспоминал, слышал ли он хоть что-нибудь про упомянутые княжной события, она припала жадным серым оком к щели – но поздно. Пятеро вамаясьцев в длинных кимоно, черных, как ночь за окном, уже стояли у балкончика спинами к ней и смотрели на улицу.

– Блин компот!.. Всё пропустила!

– Кто там? – не выдержав нейтралитета, вамаясец вежливо, но решительно подвинул ее и сам приник к их смотровому окошку. Лёка прорычала что-то гневное, но понимая, что у него больше шансов опознать полуночников, поднялась на одну ступеньку, поковыряла пальцем раствор в той же щели, с мстительным удовольствием осыпая макушку своего подельника, и приложила глаз к получившейся крошечной щелке.

Вамаясец справа достал из-за пояса какую-то вещь вроде смятого вотвоясьского фонарика и бросил в окно. Но вместо того, чтобы упасть, предмет повис в воздухе перед зрителями и стал покачиваться под касанием ветерка. Очертания его принялись расплываться, словно с фонарика слезала бумага, и девочка вдруг поняла, что это был не фонарь, а простая скомканная тряпка. Вот если бы еще понять, зачем она нужна…

Четверо из вамаясьцев вскинули руки и принялись тихо скандировать что-то неразборчиво-ритмичное. Тряпка и ее оконечности перестали покачиваться на ветру, словно их прибили к ночи. По поверхности забегали зеленые искры.

– Что это? – непривычный к магии, прошептал Мажору. Но не успела Лёка придумать ответ, как тряпка вспыхнула, заливая на миг изумрудным пламенем небо и землю, и рассыпалась в пыль. А под балконом, охваченная зелеными огоньками, на сколько хватало глаз, светилась глиняная армия.

– …командуйте…

– …приветствие!.. – не задумываясь, выкрикнул человек, не принимавший участие в колдовстве. Лёка ахнула. Как один, истуканы вскинули свое оружие, трижды потрясли им и твердо уперли в землю.

– Налево!

Солдаты повиновались.

– Кругом! Направо! Лежать! На месте маршировать! Строй сомкнуть!..

Команды сыпались одна за другой, и ожившее войско повиновалось, как не могла ни одна армия, состоявшая из людей.

– Это же мой отец! – сложив, наконец, два и два[205]205
  Или вычтя один из пяти, что вероятнее.


[Закрыть], пришел к выводу мальчик и отнял глаз от щели. – Я не стану подглядывать за своим отцом!

– Похвальное решение, – одобрила княжна, деловито приникая к освобожденному наблюдательному пункту. – А остальные кто? Хотя с такого расстояния и в темноте даже тебе никого не узнать, наверное…

– Нет, отчего же не узнать! Самый низенький – это Извечный, или его брат Нивидзима, – забыв, что собирался оттащить сообщницу от щели, принялся гордо перечислять мальчик. – Толстый – Ода Таракану. И еще двое Вечных, Ногунада Обути и Наоко Ивухо. Но как у них получилось оживить армию отца…

Но не успела Лёлька заметить, что самое тут главное не "как" – как попало, очевидно, на то они и волшебники – а "почему ночью и без императора", не говоря уже о том, что технически армия принадлежала Восвояси, а значит, Маяхате, а не тайсёгуну, как огни на плацу мигнули и пропали, погружая равнину в непроглядный мрак.

– …всё? – крайнее недовольство Миномёто было слышно даже на таком расстоянии.

– …не в наших силах…

– …немного…

– …всего несколько…

– …и я, конечно, ни на что не намекаю, но подумайте о том, что можно было бы сотворить, будь в нашем распоряжении…

– …с ума сошли?! – кремнем в голосе Шино можно было высекать искры.

– …я совсем не на это не намекал, Шино-сан!

– …что тогда?

– …и без него…

– …и его…

– …не единственная особа императорской…

– …имеете в виду? – впервые за всю историю знакомства Лёлька расслышала в голосе Миномёто неуверенность.

– …да…

– …но они же… – Шино не договорил – или окончание его фразы потонуло под многоголосьем Вечных:

– …позор страны!..

– …рода!..

– …насмешек этих ничтожных!..

– …не возникнет подозрений…

– …промоина, стихия…

– …позаботились…

– …но сам?.. – в голосе тайсёгуна звучал уже не кремень, а песчаник в лучшем случае.

– …это святое…

– …не волнуйтесь…

– …ничего не случится…

– …вот и они!..

Все пятеро обернулись на не слышный в засаде звук и уставились на не видимых вошедших, остановившихся у самого входа. Что говорили визитеры, уловить было почти невозможно, но зато слова полуночников были слышны хорошо:

– Где? – как туча нахмурился Кошамару, Нивидзима ли, Нерояма – Лёлька так и не научилась их различать.

– …обыскали…

– И где? – туча уже не хмурилась, а погромыхивала.

– …нашли!.. Кошамару-сан!..

– Что он там делал?

– …знать!..

– Мимасита порази его…

– Он что-то заподозрил? – забеспокоился Таракану.

– Спрятал?.. – предположил худой, как палка, Вечный.

– Не думаю… Хотя когда дело касается его, думать бесполезно! – фыркнул Кошамару.

– Если он заподозрил… – поджал губы Вечный помоложе.

– Он был бы уже тут, – отрезал Кошамару.

– Дом-то хоть на месте? – кисло усмехнулся, глядя на вошедших, Таракану.

– …приказано…

– Идём!

Лёлька вздрогнула: голос, прозвучавший не из комнаты, а под самым ее ухом, застал врасплох.

– Что? Куда?

– Дальше, – Мажору был непреклонен, как прилив. – Я и так был неправ, дозволив тебе глядеть и слушать совет отца без его на то изволения.

– Дозволив?! Дозволив?! – если бы Лёлька стояла на чем-то более существенном, нежели изогнутый железный пруток сомнительной крепости, она бы топнула. – Это я тебе дозволила увязаться за мной, спасла тебя от Обормота и этого… как его… неважно!

– Я и сам мог от них спастись! То есть уклониться от встречи с ними! И без тебя я бы в этот дом и не попал!

– Хорошо, что ты это понимаешь! А теперь пойми и то, что без меня ты из этого дома еще и не выберешься!

– Не твоё дело!

– Ну так и топай тогда восвояси!

– Э-э-э?.. Я и так?.. то есть мы все?..

– По своим делам, я имела в виду, – сконфуженно буркнула Лёлька и собиралась было снова приникнуть к щели, но ладонь мальчика, маленькая, но упрямая, закрыла ее.

– Извини, пожалуйста, Ори-сан, но я от своих слов не откажусь, и если понадобится, буду смывать своё низкое упущение…

Княжна хотела посоветовать, куда именно он может смыть своё упущение, но прикинула все последствия ссоры, переросшей в драку в доме Вечных в шаге от них… и скрипнув зубами, смирилась, хотя в душе хотелось рвать и метать.

– Хорошо. Уходим. Но не думайте после этого, что у вас стало одним другом больше, Мажору-сан, – голос ее звучал холодно, как все ветра зимнего Лукоморья.

– Я приму ваше сообщение к сведению, Ори-сан, – голос мальчика был не теплее ее.

Дальнейший путь привел их на чердак, а оттуда на крышу. Черепица в свете протолкавшегося сквозь тучи обломка луны зияла провалами: кому принадлежал дом и был ли он виден с дороги простым смертным, бурю не интересовало. Ребята не сговариваясь, прикинули, и вернулись: по такой дороге и дневная прогулка могла завершиться на земле раньше времени, а уж ночью…

Лёлька опустила за собой створку слухового окошечка – квадратную дощечку размером со столешницу, и под скатами крыши моментально стало темно.

– Следуйте за мной, Мажору-сан, – голосом официальным, как весь дипкорпус Лукоморья, произнесла девочка.

– Премного благодарен за предоставленную возможность, – не более дружелюбно ответил Мажору, – но не могу себе позволить обременять достопочтенную Ори-сан несвойственными ей действиями.

"Ах, так!.. – распахнулись и тут же сузились глаза девочки. – Ну, я тебе сейчас покажу!"

– С точки зрения банальной эрудиции обременение индивидуума гиппотетическим биохевризмом позволяет имплементировать детерфеминистскую потерну активности, что не может не создавать интерфервенцию при антинигиляции эпидемика!

Глядя на глаза Мажору в этот момент, никто и никогда бы не подумал, что он родом из Вамаяси. Лёлька довольно усмехнулась: пусть дядя Агафон еще когда-нибудь скажет, что при ребенке можно говорить что попало, потому что он всё равно ничего не понимает! Конечно, не понимает. Но запоминает. И пока никто не потребует объяснить, что такое гиппотетический биохевризм, всякие там вамаясьские тайсёгунчики могут не выпендриваться со своим пилатесом![206]206
  В отличие от гиппотетического бихевризма княжна знала, что пилатес – это вежливость и учтивость, особенно в таких дозах, когда хочется отлупить кое-кого учебником этикета.


[Закрыть]

– Не ожидал от вас такое услышать, Ори-сан, – напряженно, точно ступая по проволоке, выдавил мальчик. Но вместо того, чтобы взять ее за руку и тащиться вслед, как всякому разумному человеку впотьмах и полагалось бы, он подпер откидную створку окошка трофейной обормотовской нагинатой, запуская под своды лунного света едва-едва, только чтобы различить, где пол, а где потолок[207]207
  Хотя на чердаке такая постановка вопроса была слегка поспешной.


[Закрыть], и гордо двинулся вперед. И так же гордо споткнулся и шлепнулся коленками обо что-то вроде пустого котелка.

"Надутый дурак!" – истекая желчью, подумала Лёлька, хватая его за плечи и рывком, пока не увернулся, поднимая на ноги. А вслух сказала, бесстрастно, как только смогла:

– С вашей нечеловечески переразвитой интуицией относительно перемещения в условиях низкой и нулевой освещенности мне будет спокойнее, держи вы меня за руку, Мажору-сан.

А про себя снова добавила: "А вот теперь выкрутись-ка! Шишеньки тебе – шишулечки!"

– А-а-а… э-э-э… – попытался ли мальчик выкрутиться или вкрутиться еще дальше, она так и не поняла, но пальцы его сжались на ее запястье и он отважно шагнул вперед. К счастью, Лёлька находилась теперь рядом, и корзина с какими-то деревяшками, поджидавшая юного самурая в засаде, была с позором отправлена на обочину ловким пинком.

– Держитесь меня, Ори-сан, и я провожу вас к безопасности, – важно прошептал Мажору и наступил на хрустальный зонтик, не замеченный вовремя девочкой. Следующий шаг опустился на ногу Лёльки, отпихивавшую непонятную штуковину, замеченную вовремя, а третий привел к столкновению лба со стропилами. И если бы "искры из глаз" было не только фигурой речи, гореть в эту ночь колдовскому прибежищу знатно.

После этого он остановился, склонил голову, и тихим, но твердым голосом проговорил:

– Ори-сан. К своему величайшему сожалению я не смогу выполнить так опрометчиво взятые на себя обязательства и вынужден отказаться от них по причине полной неспособности видеть в темноте и еще потому, что я надутый дурак.

– Ну отчего же надутый… то есть дурак… то есть… то есть отчего же… – застигнутая врасплох Лёка в кои-то веки потерялась в словах.

– То есть вы рады, что я это понял? – строго спросил мальчик.

– Ну да, – не стала противиться она, тоскливо ожидая приступа вамаясьского "я самурай, пуп мира и центр вселенной", и полной неожиданностью для нее было прысканье ее соучастника, через секунду завершившееся сдавленным смехом.

– Я тоже рад, что понял это, – отсмеявшись уже на пару с княжной, проговорил он. – Моя матушка отвесила бы мне тумака за глупость – но в ее отсутствие то бревно позаботилось о моем просветлении.

– Я понимаю, неприятно, когда бревно умнее тебя, – не удержалась Лёлька и заработала оскорбленный взор – и новый приступ смеха.

После этого путь среди изгнанного хлама продолжался еще минут десять, и Лёлька снова подумала, что снаружи дом не казался таким большим, и вообще никаким большим, если быть точным, но вот поди же ты.

– Как ты думаешь, о чем говорили Вечные и мой отец? – неожиданно спросил Мажору. Девочка едва не споткнулась: после сцены у щели услышать от ее сообщника подобный вопрос было по меньшей мере странно.

– Н-не поняла, – медленно пожала она плечами, воскрешая в памяти загадочные действия и слова. – Вечные показывали Миномёто что-то, что смогло оживить армию на пару минут… потом оно кончилось… и они не знали, откуда это взять еще… А потом пришел еще кто-то, их ученики, наверное, и доложили, что то, за чем их посылали, они не смогли достать.

– А этот разговор о промоине, гневе богини, о ком-то в опасности?

– Может, Вечные тревожились о том, чтобы их ученики не провалились в какую-нибудь новую яму? А что?

– Отец был так доволен… – задумчиво проговорил мальчик. – Таким я не видел его ни разу. Он… Мне показалось, он был даже счастлив.

– Эта армия так много для него значит?

– Матушка говорит, что поражение в Вотвоясьской войне словно оставило в его теле рану, из которой торчит обломок копья. Он никогда с тех пор не улыбался даже. Он считает, что Мимасита доверила ему наследие предков, а он его пустил по ветру. А после того, как вместе со Змеюки пропал и котэнгу, он сам точно глиняный стал.

– Того и гляди разобьется? – не поняла княжна.

– Нет. Я неверно выразился. Он… – мальчик прикусил губу, помолчал и спросил: – Тебе это очень важно знать, или просто любопытно?

– Не хочешь – не говори, – Лёлька собиралась оскорбиться, но не нашла в себе достаточно обиды даже для того, чтобы надуться.

– Не хочу, Ори-сан. Спасибо за понимание.

Дальше они шли молча, он – закрывая и открывая глаза и не находя никакой разницы, она – вглядываясь внимательно в скаты и пол в поисках выхода. Один раз ей показалось – как в подвале – что на миг вокруг них, подобно дверному проёму, вспыхнули черные искры, но всё пропало мгновение спустя и больше не повторялось.

Проплутав по заваленному горами хлама чердаку, огромному, как иная деревня, княжна, наконец-то, отыскала люк. Вернее, это он отыскал ее: даже при своем хвалёном ночном зрении она обнаружила его не раньше, чем споткнулась о его край.

– В рот компот… – с чувством сказала она, выбираясь из-под шлепнувшегося на нее Мажору. – Что за… А. Вот и выход.

– Где? – невозмутимо уточнил мальчик, поднимаясь.

– Вот.

Поискав и не найдя, чем бы поддеть абсолютно ровную крышку, на открытие со стороны чердака явно не рассчитанную, она вцепилась в выступавший краешек кончиками пальцев, напряглась, закусила губу, надулась… Ага! Под напором не столько силы, сколько упрямства крышка подалась на сантиметр, потом еще, и еще… Из щели пробился тонкий луч света, и Мажору поторопился придти сообщнице на помощь.

Под ними открывался вид на узкую крутую лестницу и темный пустой длинный коридор. В самом его конце дверь, раздвижная, как в простых вамаясьских домах, была неплотно задвинута, и в щель пробивался тусклый желтый свет.

– Там, скорее всего, кто-то есть. Идем на цыпочках. И тс-с-с! – распорядилась Лёлька и, не дожидаясь[208]208
  И не ожидая.


[Закрыть] от сообщника «Так точно!» двинулась вниз.

Измученные чердачной полосой препятствий босые ноги с благодарностью коснулись пола, и девочка замерла, настороженно прислушиваясь. Стены, в отличие от дома, где их расположили на ночь, были тонкими, почти бумажными, и любой звук разносился бы на весь этаж сразу, но кто их знает, этих чародеев? После замка Адалета, резиденции Вечных в Маяхате и часа блужданий в доме, снаружи похожем на двухэтажный сарай, ее не удивило бы ничего. Но кажется, всё было спокойно, и она, не оборачиваясь, заскользила в дальний конец коридора, где темным провалом манила лестница вниз – и наружу.

Приближаясь к двери, она замедлила шаг. Донеслись из-за сёдзи голоса, или почудилось? И не "До свидания, мы пошли" говорили ли они? Хотя в прямом, как копье, коридоре спрятаться всё равно было негде, но кто предупрежден, у того есть пространство для маневра, а проноситься с топотом мимо полуоткрытой двери комнаты, предположительно набитой волшебниками, не ожидающими твоего прибытия, было идеей не самой лучшей.

Донесшиеся до ее слуха слова остановили девочку не хуже любой стены.

– …что они задумали, и этот путь не ведет никуда, – устало говорил знакомый голос.

– Ты имеешь в виду сегодняшнее представление с ранением тэнно? – отвечал ему другой голос, знакомый, скорее, интонациями – вернее, полным их отсутствием.

– Да. Не понимаю его смысла. Несколько капель крови дадут несколько капель эффекта. Но они не посмеют убить императора или его родичей из опасения возмездия незатменной Яшироки. Более того, Миномёто их не поддержит. А между нами говоря, его неудовольствия я бы опасался больше, чем богининого.

– Великий Кошамару-сан все-таки кого-то боится? – в бесстрастном, как камень, голосе скользнула насмешка.

– Я имел в виду абстрактного заговорщика.

– Тогда моя картина мироздания не пострадала, – ровно ответил невозмутимый.

Тонитама?.. А кто второй? Нивидзима или Нерояма? Хотя какая в яму разница, васаби дайкона не слаще…

– С другой стороны, перед ним откроется путь на престол, расчищенный не его руками, – продолжил размышления вслух Кошамару.

– Может, он и оценит такую услугу, но провинившихся от его кары это не спасет. "Если правая рука нарушит закон гири, левая ее отрубит" – про него поговорка.

– А если это еще и чужие руки, то рубить их будут по самые шеи.

– Как бы то ни было, боюсь, ожидание амулета Тишины не принесет ничего. Адарету, если бы мог, уже обменял бы его на детей. Конечно, другой на его месте… – бесстрастный говорящий споткнулся, будто представляя на этом месте себя, – выбрал бы амулет без раздумий. Или с раздумьями. Но Адарету… Мне известна его репутация.

– Увы, я тоже думаю, что амулета у него действительно нет.

– А твои поиски амулета Грома не продвинулись ни на шаг.

Уловив в утверждении тень вопроса, собеседник вздохнул:

– Нет. Не продвинулись. После того, как десять лет назад я наткнулся на те вотвоясьские оракулы на черепашьих панцирях… вернее, на то, что от них осталось, я перерыл в буквальном смысле всю эту Мимаситой проклятую долину в поисках подробностей или хотя бы карты. Неугроби Шизуки, да пребудет его буйный дух в чертогах неугасимой Яшироки, распорядился создавать армию в этом месте, веря в истинность оракула, а не потому, что тут в изобилии глины и воды, как говорил он всем.

– Ваша с покойником предусмотрительность похвальна, но исследования успели обрасти бородой, так и не принеся плода. Похоже, скорее эти глиняные болванчики и в самом деле пойдут, чем ты отыщешь здесь амулет Грома.

– Да, к сожалению, друг мой, к сожалению. Но если верить оракулам, амулет Грома должен вернуться к людям со дня на день! Кроме того, это единственный шанс Вечных выполнить повеление тайсёгуна.

– Но разумно ли использовать артефакт, который даже вотвоясьцы боялись настолько, что скрыли от людского внимания боги знают где?

– Твоё "даже вотвоясьцы" мне нравится, – усмехнулся Кошамару, – учитывая, что вотвоясьская школа магии была одной из сильнейших на Белом Свете, что бы наши сенсеи ни утверждали теперь. Настолько сильнейшей, что пытаясь выяснить, кто из них сильнее хоть на муравьиный нос, они истребили друг друга практически без остатка до того, как мы пришли. А еще помнится, что вопрос разумности и необходимости мы уже обсуждали за многими чашечками чая и сакэ. И что другого ответа на него у нас не было. И нет сейчас.

– У тебя нет. У твоего брата есть, – напомнил бесстрастный.

– Это не ответ! – фыркнул собеседник. – Это междометие – энергичное, эмоциональное и такое же короткое!

Расположившаяся было с ушами наготове Лёлька почувствовала вежливый, но непреклонный тычок в спину. Даже не глядя, она знала, кто это, а также отчего, и что спорить с ним – здесь, по крайней мере – было бесполезно[209]209
  Но это не значило, что не хотелось.


[Закрыть]. Сжав губы и прикусив для верности язык, девочка, не оборачиваясь, показала кулак вамаясьскому ревнителю нравственности и на цыпочках возобновила путь к воле. Пятью этажами ниже воля поджидала их с распахнутыми объятьями.

И это были объятья Обормоту.

Быстрая тень выше их на полголовы и во столько же раз шире выскочила из-за угла, едва они ступили с крыльца на землю. И не успели исследователи ничего понять, как в скудном лунном свете блеснул клинок, мокрый от дождя.

– Стоять!

Сердце Лёльки ухнуло в пятки. Где-то слева пророкотал гром и сверкнула молния. Порыв ветра швырнул в лицо пригоршню крупных капель, отставших от своей грозы.

– Кто тут? Сдавайтесь! Я не шучу! – грозно рявкнул Обормоту, осекся на мгновение… и даже под затихающие раскаты грома было слышно, как в голос его вплелась торжествующая улыбка.

– Ха! Ого! Не может быть! И кто это тут у нас крадется во тьме подобно татю? Может, это айнские камикадзе? Или дружные самураи из Рукомото[210]210
  В детстве Обормоту читал поэму о приключениях сына микадо Ерисери и его дружных самураев в переводе небезызвестного Сагу Перевраки.


[Закрыть]? В поисках острого вамаясьского клинка?

Лёлька хотела было посоветовать поискать острый вамаясьский клинок на чердаке, где он подпирал раму, как палка, но прикусила язык, надеясь на мирный исход. Мажору же сдерживаться не стал.

– Ты хочешь со мной сразиться, Обормоту-кун? – вызывающе выступил он из тени, как бы невзначай задвигая девочку за спину. – Я готов встретить тебя утром. Выбор оружия за то…

– Я хочу пинками пригнать тебя к отцу, чтобы он посмотрел, кого так недальновидно осчастливил своим доверием! И эту наглую гайдзин тоже! – отбросив игры, оскалился Обормоту, и короткий меч сёто ткнулся брату в грудь. – Чтобы он понял, что сын айнской гайдзин никогда не станет настоящим вамаясьцем и не может ему наследовать по чести! Кто разрешил вам тут нюхаться?! Соглядатаи! Саранча!

– Не твое дело, крысюк! И моя мать не гайдзин! Провинция айнов – часть Вамаяси уже сто лет! – Мажору яростно подался вперед, не замечая боли от стали.

– Айны, ойны, уйны, эйны! – гнусаво кривляясь, Обормоту передразнил брата, с каждым словом усиливая давление на клинок. Кимоно на груди медленно окрасилось кровью. Мажору попятился, но старшего было уже не остановить. Как бык от красной тряпки, при виде крови и слабости врага он потерял всякий рассудок. Злость, унижение и обида последних дней, скопившиеся на душе, с ревом прорвали плотину условностей, и горе было всем, кто оказался внизу по течению.

– Айны – мусор окраин! Вы все – грязные гайдзины, не лучше вонючих тупых обезьян! Дикари, не знающие гири и бусидо! Недочеловеки! Если бы Вамаяси не нужно было подтверждение их верности, твоя мать никогда не вошла бы в наш дом второй женой! Отец на нее даже не посмотрел бы! Не взял бы ее даже наложницей! Даже посуду мыть! Двор подметать!

– Да если бы не воля нашего деда, отец не женился бы на Змеюки Укусима, даже если бы восстали все южные провинции, где ее отец был даймё! – взорвался Мажору. – Он скорее бы сделал харакири, чем назвал ее женой! Скорее поцеловал бы лишайную козу, чем…

– Заткнись!!!

Багровый от ярости, Обормоту взмахнул сёто. Мажору отпрянул, налетел на Лёльку, упал, и клинок просвистел у щеки, рассекая шелк и кожу на плече. Кисть Обормоту извернулась, возвращая меч на добивание. Мальчик метнулся, уворачиваясь, и ударил Лёке в коленки. Она хлопнулась на крыльцо, он – на нее, и меч снова просвистел в пальце от них.

– Ненавижу!!! – под остервенелый хрип Обормоту сёто в последнем разящем ударе полетел к ребятам. – Сдохните!!!

В панике девочка выбросила руки вперед, закричала – и вдруг воздух перед ней раскололся на куски. Небо разорвала завеса слепящих молний, оглушительный раскат грома сотряс всё вокруг, заставляя чесаться зубы и кости, земля подпрыгнула, и комья чего-то тяжелого и мокрого ударили в грудь и забарабанили по стене. Она зажмурилась, прижала ладони к глазам, но даже это не спасло от змеящихся радужных пятен, метавшихся под опущенными веками.

Едва земля замерла, как княжна приподнялась на локте. Взгляд ее забегал по сторонам в поисках врага. Через несколько секунд стало видно даже сквозь мешанину забытых молнией отблесков на радужке, что или взгляд ее забегал недостаточно далеко, или в этом мире чего-то не хватает. И это что-то называлось Шино Обормоту.

Тряся головой и моргая, точно контуженый, Мажору поднялся на ноги, принял стойку борца[211]211
  С новорожденными мышатами. Никого другого он сейчас побороть бы не смог при всём желании.


[Закрыть] и, покачиваясь под каждым дуновением ветра, заозирался в поисках противника. И тоже не нашел.

– Обормоту? – выкрикнул он.

– Пойдем отсюда, пока его нет! – попытки с третьей встала и Лёлька. Голова даже не кружилась – крутилась и вертелась, как шар голубой, как тогда, ночью в их комнате, когда она поменяла их с Яриком обличия местами. И позже, в саду камней… будто она снова… снова… Но ведь Тихона сейчас с ней не было! Значит, это она сама?!..

В панике ее взгляд метнулся к приятелю: заметил? Понял? Догадался?.. Но на лице Мажору отражалась лишь злость и тревога.

Но что она сделала на этот раз? И, в самом деле, куда подевался Обормоту? Она же его не…

– Где он? – упрямо спросил мальчик, сжимая кулаки.

– Да какая разница! – нервно просипела Лёлька. – Сбежал от грозы, наверное! А по мне – так пусть хоть сквозь землю прова…

Она не договорила. Взгляд ее упал на первую и единственную ступеньку перед крыльцом – вернее, туда, где она раньше располагалась. Потому что сейчас на ее месте, почти незаметная в ночи, чернильной пропастью зияла огромная яма.

– С дуба падали листья ясеня…

– Что ты увидела? – забеспокоился юный Шино, двинулся вперед, и ей стоило немалого труда отловить его до того, как он свалится через край.

– Тут… провал. Промоина, – подыскала княжна единственное логичное объяснение паре десятков кубометров земли, экстренно покинувшей насиженное место в неизвестном направлении.