Текст книги "Хождение Восвояси (СИ)"

Автор книги: Светлана Багдерина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 56 страниц)

– Не дож-ж-ждётся! – истово поддержал его Жу.

– Ладно. Понятно, – усмехнулся его премудрие. – Когда драчка?

– И где? – забеспокоилась боярыня Настасья. – Долго туда добираться?

– Сейчас узнаем, где эти супостаты обретаются, – сурово пообещал дух весны.

– Каким образом, нижайше позволю проявить недостойное вашего ничтожного слуги любопытство? – осмелев по его меркам до невозможности, не удержался Дай У Ма – и тут же съежился за боком боярыни Серапеи в поисках убежища.

– Гаданием по черепашьим панцирям, конечно, – снисходительно хмыкнул тигрочел.

Видя, что его дерзкая вылазка осталась безнаказанной, чтобы не сказать, вообще без внимания, толмач вытянул шею из-за боярыни и дрожащим голосом воскликнул:

– О, я знаю! Я знаю! Сейчас вы отправитесь на поиски божественной черепахи – ведь дело тут касается не только простых смертных, посему обыкновенная черепаха не подойдёт. Потом снимать с нее панцирь, просверливать в нижнем щите гадальные отверстия, писать вопрос, подносить панцирь к огню, и по трещинам, разбежавшимся от отверстий с обратной стороны… Всегда мечтал лицезреть сей ошеломляющий ритуал!

– Этим людям только черепаху в руки дай! – рявкнул Жи, мигом отправляя толмача в укрытие за боярской спиной.

– Они не умеют по-другому, – с лёгкой укоризной проговорил Гоу Ман. – Они же не ведают, что на панцирях черепах уже написаны ответы на все вопросы. Надо просто отыскать нужную.

– Вероятность отыскания нужной черепахи равна количеству всех вопросов на Белом Свете умноженному на количество гадальнопригодных особей черепах на Белом Свете, делённое на… – оживился Гена, хищно буравя очами блокнот и грифель Демьяна.

– Интересная постановка вопроса, – улыбнулся дух весны. – Стоило рассчитать значение по вашей формуле, если бы всё не было гораздо проще.

– Вы открыли другую формулу?

– Нет, другой способ нахождения нужной черепахи. День Но Чуй – дух севера, а черепаха…

Тьма в углу колыхнулась, и из проёма в честную компанию полетел большой камень. Сенька увернулась, сшибая Агафона под стол, и снаряд, пролетев там, где они только что сидели, со стуком закончил свою траекторию на лбу тигрочела. Тот выронил секиру и хлопнулся на спину.

– Де-е-ень!.. – взревел он, вскакивая, но темнота лишь пожала плечами.

– О, вот и ответ! – просиял Гоу. – Жи Ши, пожалуйста, будь так любезен…

– Если бы ты был на моём месте!.. – проскрипел зубами Жи, но передал коллеге камень – который внезапно оброс головой и четырьмя короткими конечностями.

– Это черепаха с ответом! Уже! – восхищенно воскликнула Наташа.

– День – дух севера, и черепаха – символ севера, не договорил я, – скромно потупился Гоу. – И сейчас мы узнаем, куда конкретно вас нужно отправить, чтобы положить конец бесчинствам этих разбойников раз и навсегда.

Гоу покрутил черепаху в руках, прищурился и прочёл:

– "Под печку во дворе на глубину в сорок три локтя – там их никто не найдёт".

– Куда-а?! – возмутился Геннадий.

– Ой, это не тот ответ… – хозяин сконфузился, черепаха с лёгким пшиком испарилась из его рук – и вовремя. Прилетевшая из темноты новая ударила поднявшегося было тигрочела в грудь.

– Косорукий… – прорычал тот, перепасовывая ошалелое земноводное коллеге.

– "В монастырь, если не удастся… сбыть… замуж", – с гораздо меньшим апломбом зачёл Гоу новый ответ.

Лариска и Наташа отчего-то переглянулись.

– Извините, это тоже не то… – Гоу Ман вытянул шею, выглядывая темноту в углу комнаты: – День! Это некорректный ответ! Если сие безобразие – не одна из твоих не скажу каких шуток, то это сплошная дискредитация…

Новая черепаха выбила из его рук прежнюю, приземляясь точно нижней пластиной вверх. Гоу, проглотив возмущенную тираду, прищурился – и просветлел.

– Вот! Оно! "К северу от колоса, в трех ли от жемчужного дерева"!

И под озадаченное лукоморское "от какого еще колоса?!" и "жемчуг на деревьях не растёт!" Гоу взмахнул руками – и всё вокруг закрутилось…

Часть пятая

Этой ночью Ивановичам не спалось. Долго еще после того, как Чаёку ушла, оставив на полу ночник, они ворочались и возбужденно перешептывались, переживая заново их проиграно-выигранную дуэль. Ярик лежал, с улыбкой покачивая перед собой жемчужиной императора, матово отблескивавшей светом крошечного магического пламени фонарика дайёнкю. Лёлька, как всегда, в обнимку с лягухом, устроилась на боку и впервые в жизни гордилась, что у нее есть такой младший брат. Причем гордилась она хоть и шепотом, но многословно и красноречиво, чувствуя, что еще чуть-чуть, и тоже начнет писать стихи, способные поразить императора[130]130
  Хотя как поразить и в какое место, вопрос оставался открытым.


[Закрыть].

– …Эх, вот бы отметить этот день как-нибудь по-особенному! – кончилась наконец восхвалительная тирада девочки.

– Чаёку и так нам тройную порцию пирожных принесла, – скромно потупился Ярик, памятуя, что из тройной порции, умноженной на два, ему досталось десять ее двенадцатых.

– Яр! Не в пирожных счастье!

– А в чем же еще?!

Лёлька поморщилась. Нет, некоторые вещи – и люди – не меняются, похоже, никогда.

– В свободе, к примеру! Вот ты помнишь, когда мы в последний раз гуляли куда и когда хотели?

Мальчик опустил жемчужину и погрустнел:

– Когда дома еще были… Пока к замку Хранителей ехали, не до гулянок было, а когда приехали – не успели. Всё в первый день ведь случилось.

– Вот и я о том же… – при воспоминании о доме и родителях апломба поубавилось и у Лёльки.

– Ну так что невозможно – то невозможно, – Яр умудрился пожать плечами, не вставая. – Сама ж понимаешь – хоть проси, хоть не проси, двери на запоре, а часовой в коридоре.

– Вот если бы засов забыли вставить, или он сломался, или скоба отвалилась, и часовой уснул или ушел куда-нибудь…

– Если бы кошка лаяла, она была бы собакой, – подытожил Ярик.

– А если бы я была волшебницей, как дед Адалет или дядя Агафон, – завершая разговор бесплодных мечтаний, погрустневшая Лёлька приподнялась на кровати и вскинула руку к двери, не выпуская из другой привычного, как плюшевый мишка, Тихона, – я бы сказала "Криббле-Краббле-Круббль, шуба-дуба-рубль, лясы-балясы-кочеврясы, часовой, усни, засов, сломайся!" и…

Полумрак комнаты вспыхнул синими искрами, в коридоре раздался стук и грохот – и всё смолкло.

– Ч-ч-то… Ч-что это было? – обретя способность говорить, через полминуты прозаикался Ярик.

– Й…йя? – ошалело ответила девочка и сунула пальцы себе под нос. Горелым не пахнет… не болят… искрами не сыплют… Морок? Спать пора? Или они уже спят?

– Д-да я… п-про что там в к-коридоре… упало… – уточнил княжич, которого любые штуки, откалываемые старшей сестрой, удивить не могли уже давно. Если Лёлька так делает – значит, так надо и так лучше – в том числе для него. Меньше вопросов и сомнений – меньше подколок и насмешек получит в свой адрес.

– Чаёку утром придет – расскажет, – хмыкнула Лёка, на всякий случай потирая пальцы об одеяло.

– А вдруг это часовой уснул, и его засовом придавило? – глаза Ярика расширились во внезапной догадке.

– Яр, – строго изрекла княжна. – Меньше сказок читать надо.

– Я не сказки читаю, а исторические записки Дионисия, – надулся мальчик. – И вообще, чем препираться, давно бы уже сходила и поглядела.

– Сам погляди, – буркнула Лёлька, натягивая на них с Тихоном одеяло.

– А вот и погляжу! – мальчик показал ей язык, соскочил с кровати и, шлепая босыми ногами по полу, добежал до двери.

– Делать тебе нече… – начала было Лёка – и прикусила язык. Дверь от толчка брата растворилась – открывая пустой коридор, ночник на полу, и часового – мирно похрапывавшего рядом, подложив засов под щеку.

– С дуба падали листья ясеня… – сипло присвистнула девочка – и всю дневную усталость как рукой сняло.

Яр, то ли не веря глазам, то ли проверяя, не козни ли это предполагаемого противника, на цыпочках выглянул в коридор и завертел головой. Установив, что глаза не врали и козней не было, он ухнул возбужденным шепотом и махнул рукой:

– Лё, пойдем!

– Куда? – и это был не риторический вопрос, а экзистенциальный – девочка в мгновение ока соскочила с постели и принялась одеваться.

Брат последовал ее примеру, раздумывая вслух на ходу:

– А давай сходим посмотрим, что в башне кроме нас имеется? Или просто погулять? Или… – голос его дрогнул. – Или давай Синиоку проведаем? Мы ведь ей даже спасибо не сказали, а она ради нас рисковала!

– Ты знаешь, где она живет? – деловито уточнила Лёлька.

– Во дворце тайсёгуна, наверное, – предположил мальчик.

– Который из них тайсёгуна, ты запомнил?

– Вроде да… Дворец Обретения Истинного Просветления… или как-то вроде того.

– Яр. Ты дурной или притворяешься? – Лёка сердито воткнула руки в боки. – Я тебя не спрашиваю его название. Как по мне, так они все одинаково называются, и с виду их тоже пень отличишь. Я тебе говорю, стоит он где, знаешь?

– Найдем! – взбодренный перспективой, княжич пригладил перед зеркалом вихры на макушке, расправил ворот рубахи и дернул сестру за рукав: – Пошли!

– Погоди!

Девочка метнулась к кровати, сгребла с подушки задремавшего Тихона и шагнула к двери.

– Зачем он тебе? Потеряешь! Или убежит!

– Сам ты убежишь, – Лёлька показала ему язык. – Бери ночник и идем!

Дети на цыпочках вышли в тихий коридор, быстро закончившийся знакомой лестницей. Глянули вверх – один пролет поднимался к чердаку или сразу на крышу и всегда пустовал. Был он пуст и сейчас. Внизу тоже никого. Хотя, если припомнить, сколько они ни ходили, навстречу им никто и никогда не попадался. Значило ли это, что кроме них в башне обитателей не было, или все они, как лукоморцы, были пленниками? Как бы то ни было, ребята, не сговариваясь, решили спускаться тихо и осторожно.

– Лё, – напротив третьего этажа шепотом позвал Ярик. – Я вот тут думаю… Как к Змеюке мог попасть листок с моими стихами?

– Ну это-то просто, – отмахнулась Лёлька. – Под нашими окнами сидел ее соглядатай, и как только бумажка вылетела…

– Я тоже такого мнения, – вздохнул мальчик и поежился. – А еще я думаю… что если он там вчера сидел… может, он и сегодня там сидит?

Лёка пожала плечами:

– А сегодня-то зачем его там держать?

– Так… На всякий случай. Или из вредности.

Второй аргумент был неубиваем, и девочка нахмурилась. Так неожиданно выбраться из комнаты только затем, чтобы налететь на шпиона Змеюки…

Добравшись до основания башни, Лёлька жестом остановила брата и приложила палец к губам.

– Стой тут, – прошептала она. – Я выйду, посмотрю, есть там кто или нет. Светильник прикрой, а то дверь будем отворять – заметит.

Ярик послушно поискал взглядом, чего бы накинуть на крошечное, но яркое магическое пламя, и не найдя, потянул с ноги сапог. Дождавшись, когда светомаскировка будет налажена, девочка нежно приоткрыла дверь и выскользнула на улицу.

Улица ночью не с пятого этажа выглядела непривычно. Вместо сияния дворцов и прочие обитаемых строений вокруг царила ночь в редких веснушках далеких звезд. Деревья и кусты по обе стороны от дорожки темнели монолитной стеной, еле выделяясь кронами на фоне чернильно-синего неба. В невидимой траве напевали цикады, в ветвях заливались соловьи и прочие представители голосистого пернатого царства, за углом башни страдали коты.

Осчастливленная природой ночным зрением Лёлька вгляделась в одну сплошную тень вокруг в поисках засланца Змеюки, но никого не увидела. Нет? Или спрятался и притаился? Пока она не убедится, что ничье бдительное око не зрит их импровизированную прогулку, выпускать Яра она не собиралась.

Уткнувшись подбородком в теплую мягкую шерсть Тихона, девочка задумалась. Если бы она была соглядатаем, куда бы она примостилась, чтобы видеть их окошки?

Взор ее сам собой устремился к зарослям под окнами. Показалось ей, или они действительно шевельнулись без ветра? А если шпион там?..

Перебрав с десяток вариантов – один невыполнимее другого – она расплылась в хулиганской улыбке. А вот это мы сейчас проверим!

Миг – и она юркнула обратно и пронеслась вверх по лестнице мимо испуганного брата, едва успев бросить: "Жди меня тут!".

Десять пролетов, коридор с мирно почивающим охранником, их комната… Вот! На дальнем столике расположился медицинский арсенал Чаёку. После нескольких дней тренировок дайёнкю решила, что проще все мази, притирки, примочки и настойки оставить тут, чем каждый раз таскать с собой.

Лёка с азартом принялась открывать крышки и принюхиваться. Кажется, оно было где-то там… где-то тут… где-то здесь… вроде было… хоть и непонятно для кого и зачем… но было… или… Вот!

Ухмыляясь, как малолетний ангел мщения, она взяла заветный пол-литровый пузырек, отодвинутый чаще используемыми коллегами к самой стене, подкралась к окну, распахнула ставни и осторожно выглянула наружу. Есть ли жизнь в кустах… нет ли жизни в кустах… Есть! Вот он, супчик-голубчик, во всем черном, сидит под самым окошком, съежился-скукожился, думает, незаметным стал.

Стянув пергамент, запечатывавший горлышко, Лёлька высунула руку с бутыльком, прицелилась… и аккуратно вылила всё содержимое на ничего не подозревавшую жертву. В воздухе разлился неповторимый устойчивый запах. Застигнутый врасплох шпион вздрогнул, едва не подскочив, но до пятого этажа не долетело ни звука.

"Вот что значит настоящий самурай", – в духе времени и места подумала девочка, вернула бутылочку на место, не забыв примотать пергамент, как было, и принялась ждать развития событий.

Ждать пришлось недолго.

Сначала за углом замолчали коты. Потом в кустах раздалось массовое шуршание, словно кто-то очень большой быстро ломился вперед – или много кого-то очень маленького. Затем первый кошак подал голос – под самым ее окном.

Шпион молчал.

Второй кот присоединился к первому, и они дуэтом принялись тянуть что-то гундосое и настойчивое.

Шпион молчал.

Третий, четвертый и неизвестно сколько еще полосатых присоединились к хору, не изучив нот, не прочитав слов и не запомнив ритма.

– Кыш! – донеслось сердито из зарослей, но был это глас вопиющего в кошачьем царстве.

Через минуту первый котофей, подогрев себя словом, перешел к делу. Пусть он был побежден и выброшен на дорожку – его падение лишь подстегнуло недавних соперников, объединенных теперь общей целью. С диким гнусавым мявом всё обезумевшее от марта и запаха валерьянки котовойско накинулось на облитого соглядатая.

Не дожидаясь окончания действа, Лёлька кинулась вниз.

– Быстрее выходим! – давясь от смеха, она схватила мальчика за руку. Тот поднял сапог вместе с фонариком и, шлёпая босой ногой по каменным плитам, побежал за сестрой на улицу.

Свернув за угол ограды сада камней, Ивановичи остановились. От башни летели жалобы разочарованных котов и самурайские фразеологизмы. Откуда-то слева доносились звуки чего-то струнного, которые, впрочем, могли быть просто стенаниями кошки, застрявшей в горшке, не исключено, что при попытке ускоренно добраться до валерьянки.

– Куда теперь? – обратилась Лёлька к брату, натягивавшему сапог.

– Прямо, направо и вперед, – убежденно ответил тот.

Девочка оглянулась. В принципе, света звезд должно было быть довольно, чтобы даже Яр не спотыкался на ровном месте.

– Погаси светильник, – приняла решение она.

Княжич послушно дунул на язычок синеватого пламени, мерцавший на вершине панциря маленькой медной черепашки. Огонек заплясал, но не потух. Ярик дунул сильнее – с тем же успехом. Еще раз, со всей моченьки – и язычок сорвался с фонарика, отлетел к стене, приклеился на выступ и продолжил свое скромное дело.

– В рот компот… – пробормотала Лёлька. – Еще не хватало, чтобы кто-нибудь его здесь увидел! Забирай обратно!

– И куда я с ним? – жалобно спросил княжич. – Он же гаснуть отказывается!

– В карман сунь, – буркнула девочка. Яр вздохнул, поднес черепашку к пламени, и оно радостно вернулось домой. Осторожно, словно волшебный огонек мог обжечь или испортить одежду, он положил светильник в карман штанов, опустил сверху полу кафтана, и наступила темнота.

– Пошли, светлячок, – хмыкнула сестра, и Ивановичи двинулись на первое свидание Ярослава.

Поначалу они опасались стражи, но похоже, правители Вамаяси чувствовали себя в Запретном городе в безопасности. Ни одного патруля не попалось им навстречу, ни один выкрик ночного сторожа не потревожил тишину, ни один бдительный придворный не выглянул на крыльцо. За окнами и странными вамаясьскими раздвижными дверями, служащими заодно стенами, раздавались голоса беседовавших, лилась музыка и пение[131]131
  Лёлька решила, в конце концов, что это были именно музыка и пение. Никто не стал бы мучить такое количество кошек так долго и одновременно.


[Закрыть], а на улице царила безлюдная темнота. Причину княжичи поняли минут через пять. Ночь неожиданно стихла, будто все звуки на улице выключили, и Тихон на руках у Лёльки напрягся и завозился. Девочка прижала его к себе поплотнее, не понимая, что могло потревожить обычно невозмутимого лягуха – и остановилась, как вкопанная. Ярик сходу уткнулся в ее спину, схватил за руку, чтобы не упасть, и тоже застыл. И тут же тьма над их головами сгустилась, как смола, звезды пропали, а на плечи опустился холод, какой в Лукоморье приходит с наступлением зимы.

Лёка хотела что-то сказать, но язык ее будто примерз. В макушке необъяснимо засвербело, будто кто-то сверлил ее сверху недобрым взглядом. Сердце ее сжалось, по телу пробежала дрожь – но не от мороза. Еще миг – и она побежит, не разбирая дороги, вопя от страха, и тогда случится что-то ужасное… Но вдруг Тихон шевельнулся, и ее окатила волна тепла и заботы, словно чьи-то надежные руки обняли ее и кто-то шепнул: "Спокойно… расслабься… ни о чем не думай… всё будет хорошо…" Голова девочки закружилась, она почувствовала, что проваливается в сон, но когда очнулась, всё было по-прежнему: ночь, она, замершая в обнимку с лягухом, Ярик, вцепившийся ей в запястье – и тишина. Простая тишина, снова мурчавшая цикадами, птицами и котами.

– Оно п-прошло? – донесся голос брата из-за спины.

Лёлька поколебалась между "оно – это что" и "нам это приснилось", но что-то подсказывало ей, что это был не сон, и даже не кошмар.

– Скорее пролетело, – прошептала она.

– Ты его прогнала? – в голосе Ярика звучало восхищение и обожание, и девочка не смогла устоять.

– Отправила к якорному бабаю, – пренебрежительно фыркнула она, как, вероятно[132]132
  Вероятность достигала 100 %.


[Закрыть], фыркал Агафон на дружеских посиделках в трактирах в ответ на расспросы, сложно ли было изгнать Гаурдака. И не успела она предложить в порядке старшесестринского благоразумия: «А теперь давай возвращаться, погуляли – и хватит», как Яр выдохнул с облегчением и нетерпением:

– Тогда скорей к Синиоке!

Впервые в жизни понявшая, что значит угодить в вырытую самой же яму, она смогла лишь состроить ночи кислую мину и не менее кисло пробормотать:

– Ну идем…

Ребят, привыкших к пустоте улиц, у парадного входа во дворец Шино поджидал неприятный сюрприз: вверху лестницы перед закрытыми массивными дверями вырисовывались два неподвижных силуэта с нагинатами. Видно, ночная тварь, державшая ночью в страхе и по домам всё население Запретного города, их не трогала. Амулет, наверное, какой-нибудь, или заклятье…

Лёлька мрачно скривилась, зато физиономия ее брата расплылась в счастливой улыбке:

– Если охрана – значит, Миномёто тут живет!

– Или один из его знатных родичей. Или кто-то из Вечных. Или сам император. Или его родичи, – сбивая полет надежды еще над взлетно-посадочной полосой, пробурчала девочка.

– Да нет, я же запомнил! – обиженно вскинулся Яр. – Чаёку точно говорила, что тайсёгун живет здесь!

– Да ты посмотри на его размеры! Это ж всё равно, что иголку в улье выискивать!

– Поэтому если бы я был один, я бы сюда даже не сунулся, – признался брат. – Даже в голову бы не пришло. Но я же с тобой.

Загнанная в угол Лёка снова не нашла, что сказать, кроме:

– Тогда пойдем искать.

– Синиоку?!

– Вход…

Ивановичи проскользнули вдоль живой изгороди и стали осторожно пробираться в ее тени, не сводя взглядов с дворца. Выложенный камнем, как мозаикой, фундамент высотой в два человеческих роста и без единого окна прогонял мысли о легком и быстром проникновении внутрь. Но Лёка знала, чем дворцы отличаются от ульев: дворцов с единственным выходом не бывает. Значит, надо было набраться терпения, ждать, пока найдется вход для прислуги и надеяться, что охраны там не окажется.

Надежды их сбылись очень скоро: во внутреннем дворе, скрытый от глаз придворной публики, неприметный и непрестижный, притаился черный ход. Лёлька, сделав знак брату стоять на месте, с замиранием сердца проскользила вдоль стены и выглянула из-за угла, выглядывая притаившуюся опасность.

Но под навесами и по углам таились только паланкины, груды корзин, бочки – обитатели задних дворов, обычные и безобидные. В дальнем конце маячила дверь, больше похожая на амбарную. И никого.

– Ну, что там? – Ярик нетерпеливо дыхнул ей в шею.

– Пойдем, – удовлетворенная результатами рекогносцировки, Лёлька взяла Яра за руку и потащила к заветной цели.

И протащила почти до дверей, прежде чем они открылись, ослепляя тусклым светом коридорных фонарей привыкшие к мраку глаза, и на улицу вывалился стражник.

Лёка застыла на мгновение – и рванулась бежать, сбивая с ног брата, не ожидавшего такого маневра, запнулась об него и свалилась, выбивая из испуганного Ярика не менее испуганное "Ой!" – и всё это не выпуская его руки.

– Стой, кто идёт! – нервным тенорком пискнул вамаясец и закашлялся.

Но Лёлька, не удостаивая его ответом, уже подняла Ярика на ноги и тянула к ближайшему укрытию. За спиной, подгоняя и заставляя сердце колотиться в самом горле, зазвучали тяжелые шаги.

Она юркнула за стену бочек, метнулась вдоль – и остановилась. Тупик!

– Что там? – чуть гнусавым шепотком вопросил Ярик, с разбегу уткнувшийся носом в ее спину.

– Приехали, – буркнула она, лихорадочно перебирая пути к спасению. Уронить бочки и дать деру? Сами себя засыплем. Притаиться? Найдёт. Спрятаться в бочках? Но как назло, все они стояли монолитной стеной до самого верха навеса. В рот компот!..

Свет фонаря тронул дальние бочки.

– Кто там?.. – подсвеченная желтоватым сиянием, из-за крайней бочки показалась сперва нагината, потом голова в сползшем набок шлеме. Под ним испуганно посверкивали белки глаз. Видно, амулет-не амулет, а уютно себя ночью на улице чувствовали далеко не все.

Обхватив брата и Тихона, Лёлька присела на корточки, прижалась к стене в самом конце тупика и затаила дыхание, понимая всю тщетность этих нелепых пряток. Десяток шагов – и всё! Вот если бы они смогли стать невидимыми!..

И тут же к ее изумлению рука ее сама собой вскинулась, и с пальцев, пронзительно-белые в янтарном свете надвигавшегося фонаря, посыпались звездочки.

– Кто… – начал было стражник – и запнулся на полуслове. Сердце Лёльки пропустило такт и застряло в горле. Проклятые искры! Они словно не думали рассеиваться, а в темноте каждая сияла, наверное, как фонарь!

– К-кто тут? – тыкая перед собой нагинатой, стражник сделал шаг вперед. – Я вас в-видел!

Лёлька открыла рот, готовя слова почетной сдачи – и замерла. Глаза стражника скользнули по ним, освещенным чем только возможно – и метнулись к бочкам. Он их не заметил! Но как это возмож…

Невидимость! Они стали невидимыми! В смысле, это она сделала их невидимыми! Вот это да!!! Выходит, она и вправду волшебницей вдруг стала! Вот чудеса! Обалдеть – не встать!

Ей захотелось расхохотаться во весь голос, запрыгать, пройтись колесом, дернуть юного стража дворцового покоя за нос – короче, сотворить что-нибудь такое-эдакое, о чем паренек вспоминал бы всю жизнь и внукам своим пересказывал.

– В-вы… кто? – едва не пятясь, пробормотал он, не сводя взгляда с резвившихся искр, и Лёлька не удержалась:

– Мы – светлячки! – пропищала она.

– Но я в-видел… вроде… как к-к-к-кто-то сюда забежал… – неуверенно пробормотал юноша.

– Светлячки не бегают. Они летают, – дотошный даже сейчас, пискнул Ярик.

– Т-тогда… как к-кто-то… сюда… залетел…

– Это были мы. Мы сюда залетели, – брюзгливо пропищала Лёлька. – Дальше что?

– А-а-а… э-э-э… А-а… куда вы направляетесь?

– Во дворец.

– Зачем?

– Роиться.

– А-а-а-а…га.

Стражник озадаченно примолк. Устав предписывал ему при обнаружении незнакомцев задержать их, выяснить личность и намерения и доложить начальнику караула. Задержать незнакомцев он задержал. Личности выяснил. Намерения тоже. Но как доложить господину начальнику караула, что арестовал рой светлячков, он не знал, хоть убей.

Спасение пришло в виде следующего пункта устава караульной службы, который повелевал пропускать личностей, чьи имена были известны и не занесены в черный свиток. Светлячки подходили под это описание полностью. Правда, личности ли они, было под большим вопросом – который лучше оставить философам и Вечным, чуть посомневавшись, решил он.

– П-проходите. То есть пролетайте.

Почти успокоившись, он заикнулся всего один раз, и с облегчением проводил взглядом сонм огоньков, неспешно двинувшийся к выходу из бочколабиринта – и ко входу во дворец. Рой испускал тоненькое то ли гудение, то ли жужжание, складывавшееся во что-то похожее на "Мы жуки, жуки, жуки. Мы совсем не княжуки. Хи-хи-хи-хи-хи-хи-хи". Придя к выводу, что еще минута – и будет ему прямая дорога с императорской службы в дом скорби, стражник воровато оглянулся, выудил из-за нагрудника доспехов фляжку с сакэ и приложился к ней – долго и старательно.

Оказавшись под заветными сводами коридора, Ивановичи выдохнули, оглянулись, убедились, что в огромной пустой кухне кроме них никого – и тут Ярика прорвало:

– Лё, он нас не увидел, что ли? Он слепой был? Или что случилось? Конечно, огоньки яркие были, но как можно было нас из-за них не разглядеть?! И кстати, откуда они взялись, эти огоньки?

– Это не он слепой, – девочка с видом "не понимаю, чего из-за такой ерунды шум поднимать" отмахнулась от растерянного брата. – Это я сделала нас невидимыми.

– Что-о-о?!.. – вытаращил он глаза. – Так ты… Значит, ты… То есть ты взаправду колдунья?!

– Колдунья! – возмущенно фыркнула Лёлька. – Еще бабой-ягой назови!

– Не, какая же ты баба… Ты – девочка-яга, – резонно поправил ее Ярик, обвел взглядом и добавил: – с синяком нога. На тренировке упала, шест поломала.

– А будешь обзываться, – угрожающе прищурилась Лёка, – сниму заклинание невидимости и улечу. А ты тут один оставайся. Я ему стараюсь Синиоку найти, чары на кого ни попадя напускаю, из сил магических выбиваюсь, а он…

– Нет-нет-нет! – Ярик испуганно вскинул ладони – Не улетай, Лёлечка, пожалуйста! Я не буду обзываться, ты только скажи, как тебя теперь правильно именовать!

Лёка переложила Тихона – теплого, мягкого и уютного, как все пледы Лукоморья – на сгиб другой руки, потерлась щекой о пушистую розовую макушку и прошептала:

– Никак. Для конспирации. Понял?

Княжич, выросший на мемуарах Дионисия-библиотечного[133]133
  «Есть домовой. Есть овинный. Есть дворовой. А я – библиотечный».


[Закрыть] о костейской войне, с готовностью кивнул.

– Тогда пойдем, – она деловито потянула его за рукав. – Время!

– Идем! – радостно согласился Ярослав. Задавать такие вопросы, как куда и отчего именно туда человеку, только что показавшему немыслимые глубины и высоты владения магией, ему показалось неуместным.

Светлячки вокруг них медленно гасли, с каждым растаявшим огоньком погружая кухню во всё более глубокий мрак, но Лёльку, новоиспеченную волшебницу, раскрывшую, наконец, секрет своего ночного видения, это не останавливало. Она твердо знала, что все кухни во всех дворцах Белого Света были устроены одинаково и существовали для одной и той же цели: прокормления и упоения сильных мира сего, а значит, попасть от столов разделочных к столам обеденным, а от них – к спальням, трудности не представляло. Нужно было лишь идти по коридорам и смотреть в оба. Рано или поздно, они приведут, куда надо. Главное, это "надо" вовремя узнать. Ну да ничего, куда наша не попадала!

– Не топай, гиперпотам! – на всякий случай сурово предупредила она брата и повлекла за собой.

Путь их к предполагаемому месту ночного упокоения красы-девицы Синиоки пролегал по широким, отделанным темным отполированным деревом коридорам. С одной стороны тянулась беленая стена, изредка прерываемая двустворчатыми дверьми, покрытыми такой искусной резьбой, что не раз и не два залюбовавшегося Ярика приходилось утаскивать от них силой. Между ними на деревянных подставках и крючьях висел и лежал, казалось, весь арсенал Вамаяси: нагинаты, мечи, луки, колчаны со стрелами, доспехи, шипастые дубины, шипастые ухваты, боевые серпы, больше похожие на маленькие косы с гирькой на длинной цепи, шлемы – огромные и пугающие – то с развесистыми, как у лося, рогами, то со щупальцами осьминога, встопорщенными, как волосы рассерженной горгоны, то с огромными клешнями краба. Поглазев сперва в изумлении на диковину-другую, с каждым новым монстром Ивановичи уже хихикали[134]134
  Шепотом.


[Закрыть] и гадали[135]135
  Мысленно. Конспирация превыше всего, и вообще, ноблесс оближ.


[Закрыть], как кто-то с такой грудой не понять чего на голове мог сражаться хотя бы в подкидного дурака, не говоря уже о поле настоящего боя. После хрупких раздвижных стен-дверей вамаясьских павильонов и домов массивно-непробиваемый интерьер дворца тайсёгуна напоминал о Забугорье, долгих зимах и еще более долгих осадах. Похоже было, что клан Шино в добрую волю и любовь поданных верил не слишком.

Из нешироких окон с другой стороны коридора путь им освещал скупой свет звезд. В простенках красовались скрещенные знамена. Геометрические фигуры, цветы, деревья, листья, мечи, головы животных, птиц и даже рыб и насекомых в изобилии украшали разноцветные и разнокалиберные полотнища. Но один силуэт – черной птицы с распростертыми крыльями и маховыми перьями, похожими на скрюченные пальцы – неизменно красовался на одном из флагов пары. Символ клана Шино. Знамена побежденных и победителей.

Во дворце, словно в каком-то заколдованном замке, царила тишина. Сколько ни прислушивалась Лёлька, то прикладывая ухо к резным створкам, то высовывая голову на поворотах и замирая – до слуха ее не доносилось ни единого, даже самого малого звука, если не считать сопение и храп. "Люди нормальные дрыхнут давно…" – завистливо пробормотала ее дневная усталость. "Так ведь это нормальные! Мы-то тут при чем?" – жизнерадостно отозвался ее дух приключений, и зевнув чуть не до вывиха челюсти, девочка упрямо покралась дальше, увлекая за собой брата.

На очередном повороте перед темной лестницей, терявшейся во мраке, Яр израсходовал все запасы пиетета и спросил:

– Лё. А, Лё. А Синиока-то где? Мы уже тут всё раза по два обошли, кажется.

Княжна остановилась. Тихон как бы невзначай вывернулся из ее объятий и попрыгал размять лапы, ухмыляясь своей неизменной лягушачьей улыбкой то ли без повода, то ли думая про нее.

Лёка насупилась. Когда над тобой начинает смеяться твоя собственная лягушка, наверное, ты что-то делаешь не так. Что бы ни казалось Яру, дворец они обходили не по второму, а по третьему кругу, а каких-либо способов определить, где и кто ночует, ей придумать не удавалось. Не открывать же теперь каждую дверь, и не спрашивать! Будить спящих – невежливо, это знала даже она.