Текст книги "Хождение Восвояси (СИ)"

Автор книги: Светлана Багдерина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 56 страниц)

Девочка почесала подбородок. Может, надо было рассуждать логически?

И она попробовала.

Если судить по стенам лукоморского дворца, самые пышные украшения должны располагаться в районе церемониальных залов, комнат приема иноземных делегаций, палат совещаний и рабочих кабинетов. Вокруг личных покоев Миномёто, скорее всего, тоже понавесил бы чего побогаче. Значит, там, где доспехи пожиже и нагинаты пониже, находились покои жен или каких-нибудь приближенных, удостоенных за особые заслуги койкоместом под крышей тайсёгуна. Дети, скорее всего, спали с матерями. Синиока была сиротой. Значит, у нее с няньками-мамками должна быть отдельная комната. И памятуя, что сказала Чаёку про нелюбовь первой жены к бедной девочке – где-нибудь на самом отшибе. А где тут у них располагался отшиб?..

Лёлька поскребла щеку. По части мыслевспоможения это оказалось почти таким же действенным средством, как старое доброе чесание подбородка. Верхний этаж! Куда еще затолкать сироту с глаз долой, как не под чердак! А если еще и крыша протечет… Отчего-то Лёлька не сомневалась, что над комнатой Синиоки крыша протекала даже тогда, когда на улице стояла великая сушь.

– Вверх, – целеустремленно насупившись, девочка потянула брата за руку. Тихон, словно поняв, что стоянка окончена, запрыгнул на подоконник, а с него – ей на плечо и примостился там как ручной попугай, вцепившись слегка выпущенными когтями всех лап.

Пролет, другой, еще два… Пятый этаж. Отшиб, каким она себе его представляла, раскрылся перед ними во всей своей красе. Короткий коридор с единственной дверью, гнутые выщербленные мечи на стенах, пара знамен, простые доспехи, к тому же дырявые… Если место угнетаемой сироты не здесь, то на кухне или в конюшне. Хуже украшенного места они еще не видели.

– Пришли, – убежденно шепнула девочка. Яр заалел, нервно пригладил вихры, одернул кафтан, захрипел, пытаясь беззвучно откашляться, и кивнул:

– Заходим!

– Я первая.

Жестом пиратского капитана во главе абордажной команды она отодвинула с пути рванувшегося брата и осторожно потянула за ручку двери. Та подалась, и только теперь Лёлька задумалась над тем, что стала бы делать, если бы изнутри было заперто. Но повезло – так повезло, и она тенью проскользнула в появившуюся щель.

Быстрый взгляд налево, направо, вперед… Всё как предполагалось. Кругом полурасписанные[136]136
  На лукоморский взгляд.


[Закрыть] ширмы, еще поджидавшие своих Яриков, нарисованные деревья на стенах – то ли тощие дубы, то ли упитанные сосны, узоры на потолке, такие мелкие, что и днем, наверное, не разобрать… Из окошка дальней стены сочился тусклый свет звезд, а в середине комнаты поджидала неосторожных ночных гостей квадратная дыра в полу, выложенная камнями, и крюк с чайником над ней. У нормальных людей вместо нее была бы печка или камин.

Лёлька навострила уши: шум или показалось?.. До слуха ее донеслось дыхание спящего – или спящих. Чувствуя, как брат за ее спиной едва не подпрыгивает в попытке узрить секундой раньше цель своей одиссеи, она ткнула наугад кулаком за спину, напоминая, кто в их отряде главнокомандующий, и осторожно, представляя себя даже не кошкой – тенью кошки, сделала шаг вперед.

Быстрый взгляд влево – никого. Вправо… Спящий. Спрятался с головой под одеяло. То ли взрослый, то ли ребенок… Ладно, смотрим дальше.

За следующей ширмой на татами пристроился еще один спящий, но на этот раз Лёлька смогла определить, что это женщина. Голова ее лежала на деревяшке сродни тем, об которые в первый день их пребывания в Вамаяси споткнулся Кошамару-старший. Глянув на ее лицо, Лёлька с перепуга зажала рот свободной от Ярика рукой, но вспомнив пару своих спонтанных визитов к тете Лене рано утром, успокоилась. Это не труп годичной давности и не вурдалак, это – жертва красоты. Давленые ягоды на щеки, огуречные кружочки на глаза, мед с хлебом на лоб, свекла под майонезом на подбородок… Мертвяк годичной давности выглядел бы лучше. Хотя тете Лене, наверное, не стоило об этом говорить при дяде Васе.

Заглянув за последнюю ширму, она облегченно выдохнула. Ну наконец-то! У самого окна, сложившись калачиком и натянув одеяло по самые уши, лежал кто-то маленький. Значит, там были няньки, а Синиока – тут!

Довольная и гордая, Лёлька вытянула брата из-за спины и молча указала на спящую девочку. В ответ лицо Яра не дрогнуло ни единым мускулом. Удивленная, княжна повторила свой жест, с еще большей экспрессией – но с тем же результатом.

– Какого… – начала было она – и сообразила. Он же не видит в темноте!

Поднеся тогда губы к самому уху брата, она почти беззвучно прошептала:

– Пришли. Вон она. Гляди. Только молча!

В ответ губы Ярика ткнулись ей в глаз:

– Как гляди? Темно!

И тут Лёку осенило.

– Ночник твой где?

Не ожидая развития мысли, Ярик сунул руку в карман, выудил черепашку и – о чудо! – язычок пламени, хоть и совсем теперь крошечный, тут же ожил.

– Вон там, – указующий перст Лёльки ткнул в нужном направлении.

Улыбаясь, как солнышко поутру, мальчик на цыпочках скользнул к Синиоке, склонился, достал из-за пазухи что-то круглое, белое, на золотой цепочке и мягко положил на ее одеяло у головы. Жемчужина императора!

– С ума сошел?! Увидят!!! – Лёлька исступленно замотала головой, имея в виду, что у маленькой девочки-сироты такую приметную штуковину в два счета найдут, и хорошо если не донесут Змеюки – но Яр понял ее пантомиму по-своему. Не переставая улыбаться, он приподнял край одеяла, прошептал "это тебе от меня, синий колокольчик"… и замер.

Потому что лицо было не совсем девочки.

Чтобы не сказать, совсем не девочки.

Пытаясь сфокусировать осоловелый сонный взор, на него моргал Обормоту.

Лёлька кинулась к брату, застывшему как истукан, схватила запястье руки со светильником, дернула – и едва не упала. В другую руку Яра, всё еще сжимавшую подарок, вцепился Обормот! Лёлька дернула еще сильнее, Ярик пискнул, разрываемый надвое, за ширмами послышалась возня. Девочка наугад отвесила юному Шино пинка, рванула Яра изо всех сил, шестым чувством ощутила, как сзади между ширмами что-то мелькнуло – и тут же неведомая сила ударила в спины. Княжичей бросило на Обормоту, тот охнул, выпуская добычу, оглушенная Лёлька почувствовала, как Тихон вскочил ей на голову – и следующий удар прошел верхом, осыпая их пылью, паутиной и щепками.

Домашний маг Шино!

Повинуясь непонятному инстинкту, она перекатилась и вскинула ладонь, выбрасывая пред собой облако крошечных желтых искр. Туча лиловой светящейся пыли – третий удар – смешалась с ее облаком, воздух вспыхнул лимонным огнем, ослепляя, расширяясь – и тугая горячая волна покатилась во все стороны, сметая всё на своем пути. Фигура в белом шмякнулась на столик в нише в центр гигантской экибаны, фигура в зеленом вылетела через распахнутую дверь в коридор, а уличная стена, вспомнив, что не подписывалась на роль мишени для магии, спешно дезертировала – вместе с окном. Через секунду земля внизу содрогнулась, взметая пыль до пятого этажа. Стропила, лишившись опоры, в панике заскрипели. Но как будто этого было недостаточно, таявший огонек ночника сорвался со своей черепашки, прилепился Обормоту на нос и вспыхнул ярче нового. Юный Шино свел в кучу глаза, открыл рот… Более душераздирающего вопля Лёлька в жизни еще не слышала.

– Жемчужина где?! – прорычала она в ухо брату, не дожидаясь развития событий.

– У меня!

– Бежим!!!

Одним прыжком Тихон занял место на ее плече, и под яростные удары обормотовых ладоней по лицу, сопровождаемые потоком испуганных призывов к высшим силам, они кинулись к выходу. За спиной быстро становилось подозрительно светло. Потянуло дымком. Снеся едва поднявшуюся Змеюки на пути к спасению, Ивановичи бросились вниз по лестнице, уже не заботясь об уровне шума. Заглушить вопли двух голосов "Пожар, пожар!" и поднимавшуюся панику во дворце им всё равно вряд ли бы удалось. Выскочив на улицу, Лёлька хотела тащить брата в их башню, но непонятная сила заставила ее бежать вокруг дворца – до горы битого камня, кусков штукатурки и обломков стропил. Не понимая как, зачем, а самое главное, что она делает, девочка вскинула руки и, обращаясь к мусору, выкрикнула какую-то абракадабру.

Ничего не произошло. Но когда голос Ярика сочувственно посоветовал ей не переживать, потому что под грудой никого нет, все остались наверху, и может, пойдем уже отсюда, пока не застукали, куча без предупреждения взмыла к зияющей дыре, извергавшей в ночь клубы дыма. И не успела Лёлька подумать, что кто в покоях не спрятался, тому конец, как дым пропал, и вместо мусорной тучи, зависшей было у пятого этажа, забелела девственно-ровная стена.

Утро следующего дня началось со сплетен. Нет, Чаёку не проронила ни слова о событиях ночи, но служанки, принесшие воду для умывания и завтрак, чесали языками с самозабвением тысячи сорок. Из их разговоров княжичи узнали, что часа в три ночи на дворец тайсёгуна напал сам Адарету, что в соевый соус, подавшийся во дворце тайсёгуна невзначай попал порошок звездной травы, отчего у всех обитателей дворца начались видения, что половина Вечных восстала и пыталась убить тайсёгуна, в то время как вторая половина его защищала, что первой жене тайсёгуна с пережору на ночь приснился кошмар и она переполошила весь Запретный город своими воплями о пожаре и пропавшей стене, хотя прибежавшие на ее крик люди копоть нашли только на чайнике, а стены все были на месте, и даже не треснутые, что если стражу везде утроили, не иначе, как сам котэнгу, не вслух будь сказано, взбунтовался и улетел, и ночью можно теперь будет свободно ходить по Запретному городу – если, конечно, полюбовно договориться со стражниками…

В конце концов Чаёку, вынырнувшая из своей непонятной задумчивости, не выдержала и отослала болтушек прочь, оставшись единолично докармливать и одевать Ивановичей. В ответ на вопрос Ярослава о том, про что всё-таки говорили служанки и что случилось во дворце Миномёто, она нахмурилась еще больше и сказала, что у некоторых людей, похоже, пятнадцать ушей, двадцать языков, и ни одного мозга. У Ярика хватило сообразительности показать, что он принял это на свой счет, и вечером ребят ждала тройная порция пирожных и извинений как компенсация морального ущерба[137]137
  Когда дело касалось пирожных – в настоящем или в будущем – с сообразительностью княжича Ярослава не могли тягаться даже Лёлька и Серафима вместе взятые.


[Закрыть].

Поздно вечером после двадцатого обсуждения вчерашнего променада Ярик вдруг расширил глаза, хлопнул себя по лбу и воскликнул:

– Я понял!!!

– Что ты понял? – несколько ревниво уточнила Лёлька, по умолчанию единолично присвоившая себе эту функцию.

– Почему ты подумала, что нашла комнату Синиоки!

– Ну и почему это?

– Потому что саби, ваби и сибуй!

– Ч-че-го?..

Видя, что короткий путь сестре ни о чем не сказал, возбужденный открытием Яр тут же пустился в объяснения:

– Саби, ваби и сибуй! Как Чаёку рассказывала! Чем старее вещь, чем заслуженнее, чем больше на ней следов перенесенных ей испытаний, тем больше она ценится! Ты сказала, что мечи там были зазубренные, доспехи дырявые, а знамена порванные! Это значит, что всё это когда-то было в бою, о котором Шино захотели сохранить память, а иначе всё это добро они починили бы или выбросили! А кому еще Миномёто отдаст самое драгоценное, что есть в роду, как не своему наследнику?! И покои отдельно – это же тоже для них хорошо! Ты посмотри, как они там живут – как селедки в бочке, а тут целый отдельный коридор, никто не мешает, под ногами не путается!

Лёлька задумалась, силясь найти брешь в логике брата, но, наложенная на действительность, логика представала пред ней подобно крепостной стене – монолитная и непробиваемая.

– Где ты раньше был, страновед малолетний… – только и пробурчала она.

– Вслепую за тобой тащился, если ты помнишь, – отозвался мальчик.

Лёлька ответила ядовитым "Бе-бе-бе", обняла Тихона и зарылась с головой под одеяло. Тренировки Иканая двух прогулянных ночей подряд не простят.

Через три дня вечером, выпроводив служанок чуть более резко, чем обычно, Чаёку пошепталась со своим амулетом, поозиралась, пошепталась еще и жестом подозвала княжичей поближе. Наказав им стоять рядом и не двигаться, она выудила из-за пояса уголек, очертила круг и, раскрошив остатки между ладонями, посыпала ими головы ребят. Ярке черная пыль попала в нос, Лёльке – в глаза, и когда один прочихался, а другая прослезилась, окружность вокруг них горела низким синим пламенем.

– Ух ты… – моргнула и прищурилась девочка.

– Что? – недоуменно нахмурилась дайёнкю, и Лёлька прикусила язык. Если она не должна была видеть огня – она его не увидит.

– Ровный круг у вас какой получился, говорю, Чаёку-сан. У меня бы тыква вышла, или вообще огурец, – проговорила она.

Девушка рассеянно кивнула и обняла их за плечи, утверждая Лёльку в подозрениях, что сейчас последуют очень неприятные известия.

Предчувствия ее не обманули.

– Ори-сан. Яри-сан. Я не хочу вас пугать… хотя… сама испугалась до дрожи. Сегодня днём ко мне прокралась Синиока.

При упоминании Синиоки Ярик, утренированный до состояния полупустого бурдюка, навострил уши. Чаёку, не замечая перемены в подопечном, взволнованно продолжила:

– Она подслушала разговор Змеюки и Оборомоту. Они были очень злы после состязания. Император практически плюнул им в лицо! Но отомстить самому Маяхате они не могут, и поэтому…

Голос ее сорвался. Сердце Лёльки ёкнуло.

– И поэтому они решили, что Обормоту постарается убить Яри-сан во время поединка, или искалечить его.

– Я не боюсь! Я всё равно буду с ним драться! У меня уже почти получается! – Яр взъерепенился, как бойцовый воробей.

– Цыц, – бережно шлепнула его по макушке сестра и рассудительно, стараясь не выдать паники, овладевшей ею, проговорила: – Дурак, что не боишься. Он этим делом на пять лет дольше тебя занимается. И ты не смотри, что палка не меч. Если от души приложит, да в нужное место, то и лапти можно откинуть.

– Ори-сан! – Чаёку заломила в отчаянии руки. – Я не знаю, что делать!

– Нажаловаться императору? Тайсёгуну? Сказать Змеюке, что мы про ее планы знаем? Использовать магию для защиты Ярки? – идеи посыпались из девочки как орехи из дырявой корзины, но на каждую Чаёку только растерянно мотала головой:

– Если жаловаться, будут спрашивать, откуда нам известно. И если мы скажем, что от Синиоки…

– Понятно, – угрюмо кивнула Лёлька. – Отменяется.

– Использовать магию невозможно тоже. Весь совет Вечных будет присутствовать, и если кто-то хоть заподозрит, что я помогла вам или помешала Обормоту… А они заподозрят, не успеет Яри-сан выйти на бой. Я бы рискнула, но я всего лишь четвертая ученица, а это значит, что есть почти три десятка магов сильнее меня, а для такого мага, да еще одной школы со мной, мои попытки будут видны, как костер в ночи…

– И это понятно, – потускневшим голосом произнесла Лёка.

– Но если ничего больше не придумается… – на Чаёку было жалко смотреть, словно это ее готовились избить или убить через два дня. – Яри-сан может заболеть. Или сломать что-нибудь.

– Мне Обормоту сам без вас сломает что-нибудь. Спасибо, – пробормотал Ярослав, наконец-то впечатлившийся нависшей угрозой. Героем он пробыл не так уж долго, а трусишкой – семь лет, сила привычки…

– Но можно же вообще отказаться от поединка! – спохватилась Лёлька. – Мы на него не напрашивались!

– Я… я… – княжич хотел сказать что-нибудь отважное, но торопливо закрыл рот, чтобы на волю не вырвалось что-нибудь вроде радостного "Я согласен!".

– …Это ведь только они… то есть вы всё время что-нибудь теряете – то лица, то… еще чего-нибудь, – княжна дипломатично опустила "ум, честь и совесть".

– Они… – горько усмехнулась дайёнкю. – Я в последнее время и впрямь стала думать про нас с вами как один клан, а про моих земляков и даже родичей – "они". Я никуда не годная дочь и член клана Кошамару. Стыд мне и позор!

– Зато вы очень годный человек. Хоть куда, – Ярка крепко взял ее за руку. – И нам очень повезло, что вы с нами.

– Мы вас любим! – Лёлька порывисто обняла девушку за талию и прижалась лицом к ее широкому поясу, пахнущему мятой и корицей.

– Милые мои… – девушка порывисто обняла их в ответ, чуть не плача, и замерла.

Спустя минуту она снова смогла говорить спокойно и ровно.

– Мы не можем отказаться от поединка. Отказавшийся теряет лицо до конца жизни… Знаю-знаю! – на корню пресекла она комментарии Лёльки. – А еще по нашим обычаям отказавшегося от вызова воина должны забить палками его товарищи.

– Его товарищ – я! И Ярка – не воин!

– Он воин. С тех самых пор, как вы объявили себя старшим мужчиной и женщиной рода Рукомото в Вамаяси. И если у отказавшегося воина нет товарищей, забить палками его могут и противники.

– А разве Извечный не будет против? Он же должен сохранить нас для Адалета! – Ярик увидел последний выход из этой ловушки – заваленный кирпичом на его глазах.

– Для Адарету будет достаточно одного из вас, – убито прошептала Чаёку. – Смерть второго, по мнению совета, подстегнет его поиски и покажет нашу решительность.

– Совет знает про намерения Змеюки?!

– Нет. Но… разговор… про такую возможность… заходил…

Мертвая тишина повисла в комнате – да так там и осталась.

Проснулась Лёлька оттого, что ей настойчиво снилось, будто она стала Яриком. Раз за разом в своем сне они с Яркой подходили к зеркалу, она смотрела на их отражения, касалась руками, меняла местами, а когда переводила взгляд на брата, то без удивления понимала, что смотрит на себя. Как реагировал Ярик на то, что, если верить зеркалу, он стал ей, Лёка так и не увидела, потому что на этом месте сон прерывался и начинался снова, точно рассеянная нянька читала им одну и ту же страницу книги, забывая перелистнуть.

Разомкнув веки, девочка обнаружила, что на улице тьма, что ночник не догорел, что Тихон мягко посапывал у нее на голове, как модный розовый берет, и что спать ей больше не хотелось.

Проснулись вместе с ней и приглушенно заныли уставшие за день мышцы. Каково было Яру, всю сознательную жизнь проведшему по урокам литературы и рисования, она боялась даже представить. Но надо отдать ему должное, он не жаловался. Иногда кривился, по утрам двигался, как недоструганная деревянная кукла – но молчал. Мысль о том, что всё-таки молодец ее брат быстро сменилась безнадежностью и страхом. Ему Обормота не побить… Если бы у них был еще хотя бы месяц, может, удалось бы на наглой вамаясьской морде поставить хоть один синяк, но сейчас… Вот если бы Чаёку могла превратить ее в Ярку и наоборот! Она бы тогда показала этому Обалдую, где раки зимуют! Ну или попыталась бы с большим успехом, чем брат.

И тут картина из назойливого сна вспыхнула в ее мозгу как солнцем освещенная. Зеркало… она… Ярик…

Лёлька уныло хмыкнула. И приснится же всякая ерунда. Вот если бы это было возможно наяву! А если бы кошка гавкала, она была бы собакой…

Но сама не зная, почему, девочка осторожно переложила лягуха с головы под мышку, встала и направилась к зеркалу на дверце стенного шкафа. Когда-то сотворенное Чаёку давно исчезло, а на его месте теперь висело самое обычное, хоть и широкое и в полный рост. Даже при свете тусклого ночника Лёка могла хорошо разглядеть свое отражение: ночнушка до коленок, вышитая женщинами-самураями, растрепанные волосы, растерянный жалкий взгляд… Видел бы ее сейчас Обормот – позлорадствовал бы.

Эта мысль заставила ее скроить зверскую рожу и показать отражению язык. Вот тебе, Обалдуй! Вот тебе, Охламон! Вот тебе, Остолоп! А еще вот так, и так, и эдак!..

– Ты чего это делаешь? – сонный голос Ярки за плечом оборвал разошедшуюся девочку и заставил сконфузиться.

– Ниче. Так. Соринка в глаз попала.

– А язык зачем показывала?

– Достать пыталась, – брякнула Лёка первое, что пришло в голову.

Яр, конечно, слышал, что мальчики отличаются от девочек каким-то загадочным анатомическим образом. Но получить это сакральное знание внезапно и в лоб… чтобы не сказать, в глаз… Ошеломленный внезапным познанием, он благоговейно подался вперед.

– И как? Получалось?..

– Угу.

– Покажь!

Заспанная физиономия брата отразилась в зеркале и с нескрываемым восторгом уставилась на нее.

– Да отвя… – начала было Лёлька – и тут ее словно шилом ткнули. Всё как во сне! Руки словно сами собой опустили Тихона на пол и потянулись к отражениям. Коснувшись их одновременно, точно так же, как снилось, не задумываясь и не сомневаясь, она потащила своё на место Яркиного, а Яркино – туда, где было ее. На полпути отражения слились, поверхность зеркала замутилась, пошла рябью, голова закружилась, всё поплыло, брат сдавленно охнул, словно где-то вдали, но она упрямо довела их кончиками пальцев до новых мест – а через секунду ее ударило в бок чем-то плоским и твердым.

Придя в себя, она обнаружила, что это был пол. На груди ее сидел лягух и заботливо заглядывал в глаза, намурлыкивая что-то ободряющее, а чуть поодаль… Чуть поодаль, белая, как полотно, с растрепанными волосами и в ночнушке с самурайками на нее потрясенно смотрела… она сама. Она пыталась сказать себе что-то, но рот ее закрывался и открывался, не выдавая ни звука.

– А я сошла с ума, а я сошла с ума… – просипела княжна.

– Ты… я… кто?.. – выдавил, наконец, ее двойник.

– Ольга… Ивановна?.. – сделала предположение Лёка и замолкла.

Если Лёлька – эта девочка над ней, то кто тогда она, которая на полу? Или она умерла, и теперь смотрит на свое тело со стороны, как Ярка когда-то рассказывал вычитанное в какой-то книжке? Но если бы она умерла – хотя с чего бы вдруг? – то смотрела бы на тело сверху вниз, а не наоборот, и оно бы лежало смирно, а не пялилось на нее, как боярин Никодим на самоходную машину дяди Семёна.

При воспоминании о первом принародном испытании паробега ей стало так смешно, что забыла пугаться, и смогла задать единственный имевший смысл вопрос:

– А ты кто?

– Ярослав… Иванович, – дрожащим голосом – ее голосом! – отрекомендовалось явление.

И тут у Лёльки в мозгах стало кое-что проясняться. Покачиваясь, она поднялась, ухватила Лёльку номер два за руку и развернула к зеркалу. Поверхность его пошла трещинами, мелкими, словно армия трудолюбивых паучков оккупировала его, пока она валялась в обмороке. Досадливо поморщившись, она глянула на себя. Всё как обычно: руки-ноги, синяки и родинки на привычных местах… Потрогала бровь – припухлость на месте шишки, посаженной Яром три дня назад, не делась никуда.

– Яр, – строгим шепотом сказала она. – Посмотри на себя. Не на меня, а на себя!

– Да я на себя и смотрю! – чуть не плача проговорил он, не сводя с нее глаз.

– На того себя посмотри, который ты! Не на меня!

– А-а-а?..

– Я кому сказала?!

– Сейчас!

Брат опустил голову и тоже принялся изучать топографию своих синяков и шишек. Придя к какому-то выводу, он взглянул на Лёльку:

– Я – вот… на месте… А ты тогда… Л…лё?.. Это… ты?..

– Я, – в честь такого случая княжна решила удержаться от язвительной ремарки. – Я наложила заклинание иллюзии. Вроде того, про которое дядя Агафон рассказывал. Когда они с тетей Гретой, если ты ее помнишь, во дворец к дяде Люсе прорывались. То есть ты теперь похож на меня, а я – на тебя. Понял?

Если она думала, что Ярик был изумлен до этого, она ошибалась. Для степени ошарашенности, нарисовавшейся на его физиономии, сравнения подобрать было невозможно, потому что вряд ли до Ярика ее достигало хоть одно живое существо на Белом Свете.

– Т-ты?! Н-наложила?! З-заклинание?! – подыскав некоторое время спустя подходящие слова, прозаикался княжич.

– Н-ну да, – скромно потупилась девочка. – Как-то само получилось.

Второй вопрос огорошил ее еще больше.

– А зачем?

Как ни странно, но традиционное "Яр, ты дурак" окончательно привело мальчика к выводу, что он – это он, а его сестра – это его сестра, что бы обманутые глаза ему ни говорили.

– Да как ты не понимаешь! Если я похожа на тебя, то смогу послезавтра драться с Обормотом вместо тебя!

– Здорово! Значит, он меня не убьет!.. – обрадовался Ярик, но тут же скис: – …а убьет тебя?

– Это мы еще посмотрим, кто кого! – снисходительно хмыкнула княжна, даже почти веря в свою похвальбу.

– Лё… – Ярка, вместо того, чтобы радоваться дальше, наморщил лоб, что-то вспоминая. – Лё. А ведь Чаёку говорила, что иллюзию их маги разглядят. Поэтому и накладывать ее не стала.

Восторг Лёльки потух, как костер под водопадом.

– В рот компот…

– Опозоримся… – уныло пророчествовал тем временем Ярик, – и палками забьют… или еще чего похуже придумают… Может, обратно сделаешь всё, как было, пока?..

И тут Лёльку прорвало:

– Да перестань ты конить! Тут ради него стараешься, ночи не спишь, голову ломаешь, чары накладываешь, с ног валишься, а он – обратно сделать! Да ни в коем разе!

– А если узнают?..

– А это мы проверим! – девочка азартно воткнула руки в бока. – Завтра сначала на Чаёку испытаем, а если она не разглядит, то надо будет обязательно с каким-нибудь Вечным повстречаться, и посмотрим, увидит он или нет!

– А если увидит?..

– Хуже не будет, – загробным голосом проговорила девочка. Брат побелел ее лицом – но не выдержал и прыснул.

"А когда я смеюсь, я симпатичная и даже обаятельная. Это можно будет как-нибудь когда-нибудь использовать", – с этой мыслью и в обнимку с Тихоном Лёлька и заснула.

Первая проверка первого заклинания Лёльки началась, едва открылась дверь.

– Доброе утро, Ори-сан, Яри-сан… А отчего вы кроватями поменялись? – недоуменно приподняла брови Чаёку.

Лёлька едва не завопила от восторга, но вовремя прикусив язык, плаксиво – как представляла себе Яра в худшие времена – произнесла:

– Я хотел с Тихоном спать, а он с кровати Лёлечной уходить не пожелал. Сколько ни брал я его – обратно возвращался. Вот и пришлось…

– А я-то удивляться хотела, отчего он не с Ори-сан сегодня почивал. Может, он считает, что кровать Ори-сан – его кро… А что случилось с зеркалом?!

На лице ее отразилась тревога, не соответствующая масштабу происшествия. Но и на это у Лёльки был готов ответ.

– Я пошел ночью попить, но кувшин выскользнул из рук и ударился об него. Я не знал, что оно так разбилось! Темно было… Извините меня, пожалуйста.

Осколки предусмотрительно разбитой приземистой широкогорлой посудины, именуемой здесь кувшином, валялись у шкафа в луже воды.

– Разбилось?.. – глаза Чаёку медленно округлились. – Но… оно не могло разбиться от удара кувшином, будь он хоть медным!

– Почему это? – насторожилась Лёка.

– Потому что… – испуганно пробормотала дайёнкю, – потому что оно серебряное!

– Ну и… – начал было княжна – и вспомнила. Это у них дома зеркала были тарабарские, стеклянные, с серебряной основой. А тут… Ну вот кто знал, что эти дикие люди до сих пор не додумались экономить на серебре!

Никогда Ивановичи не были так близко к провалу.

– Ну… а отчего тогда? – бросилась девочка в омут разъяснений как в далеком детстве, пойманная за игрой с мамиными метательными ножами, трогать которые – как и всё оружие – ей настрого запрещалось. – Не от этой же птицы, которая влетела в окно?

– Какой птицы? – Чаёку настороженно оглядела их, потом снова зеркало, потом снова ребят.

– Большой такой, – для наглядности княжна развела руками, показывая что-то вроде орла, но вовремя сообразив, что орел в их окошко не пролетел бы, и даже стервятник, легким движением руки уменьшила воображаемые крылья до размера ястреба. – Я ведь отчего кувшин выронил? Оттого, что испугался. Стою, никого не трогаю, и тут бац! – мимо ка-а-ак просвистит что-то!..

– Но ставни закрыты, – Чаёку на всякий случай подошла и потрогала добротные створки.

– Это я открывал…ла, – торопливо вмешался Ярик, видя, что самое интересное проходит мимо. – Душно ночью стало, вот и открыла.

– А я потом снова закрыла…закрыл.

– Что? – не поняла девушка.

– Из-за крыл, говорю, это всё! Уж очень здоровые были! – Лёлька расширила глаза честным-пречестным образом и растопырила руки, судя по размаху изображая уже не орла, а дракона. – И сам птиц – большущий, как не знаю что! И у меня кувшин-то в зеркало с перепугу ка-а-ак отскочит! И птиц тут же в зеркало тоже ка-а-ак врежется!.. И шуму не было, словно оглох я, а всё кругом ка-а-ак затрясется, ка-а-ак задрожит! Я еще подумал, что если бы зеркало стеклянное было, наверняка сломалось бы!

– Когда это было? – на хорошеньком личике дайёнкю отразилась паника.

– Ночью, – Лёлька пожала плечами. – Темно было. Но ночник догорел уже. А то бы я эту ворону получше разглядел.

– Это была ворона?!

Кто сказал, что глубже паники состояния не бывает?

– Да нет, может, сова, может, вообще мышь летучая – кому еще по ночам-то летать, – не понимая происходившего с Чаёку, девочка тем не менее поспешила ее успокоить.

Увенчалась ли ее попытка успехом, было неясно, но легкий румянец прилил к щекам дайёнкю.

– Л-ладно, – она изобразила на лице что-то близкое к приступу судороги губы. – П-подумаешь, з-зеркало. Ничего с-ст-трашного. П-повое н-навесим. Овайте д-д-додеваться.

– Ага, – княжичи, ошарашенные странным воздействием своей истории, принялись за утренний туалет. Чаёку же, обычно им помогавшая, выхватила из-за пазухи амулет, зажала в кулаке и заметалась по комнате, размахивая свободной рукой, словно призывая остановиться проезжую телегу.

Ребята переглянулись. Кажется, невзначай они разворошили что-то интересное и даже опасное, и каждый из двух мог по глазам прочитать мысли другого[138]138
  «Хорошо, что всё было не так!» – и «Жаль, что всё было не так!».


[Закрыть].

Когда они умылись, Чаёку отвлеклась от своих экзерцисов, чтобы позвать отряд служанок, поджидавших в коридоре с подносами и посудой, и снова принялась обшаривать комнату, делая круг за кругом то ползком на коленях, то едва не подпрыгивая.

Во время завтрака у Ивановичей проколов не было: они заранее договорились, кто что ест, чтобы не вызывать подозрений[139]139
  Хотя при обсуждении последнего пункта Лёка почувствовала себя дважды ущемленной. Во-первых, Яр не любил ее обожаемых креветок, а во-вторых, съедать столько пирожных, как он, да еще три раза в день она могла только под страхом смерти. К счастью – или несчастью – именно жизнь на кону и стояла, а еще ее немного примиряло с ситуацией то, что в это же время брат будет страдать без пирожных и есть ненавистных креветок.


[Закрыть]. Потом, поблагодарив каждый раз изумлявшихся и тушевавшихся в ответ служанок, они направились к тренировочной площадке, где их уже поджидал Отоваро-сенсей. А Отоваро-сенсея, как оказалось очень скоро, там поджидал сюрприз. Когда «Ярик» уронил «Лёльку» в первый раз, Иканай счел это случайностью. Во второй – упрекнул княжну за то, что поддается. В третий…

Облако беспокойства, накрывшее обычно безмятежное лицо учителя, было размером с Запретный город.

– Ори-сан? С вами всё в порядке? – склонился он над Яриком. – Вы плохо себя чувствуете? Вы больны?

– Н-нет, н-нормально всё, с-спасибо. Тьфу, тьфу, тьфу! – "Лёлька" сплюнула три раза – то ли от суеверности, то ли от полного рта песка.

– Если вы не можете продолжать тренировку…

– Могу! – мужественно поднялся Яр и занял исходную позицию. И был повержен головой в песок в четвертый раз.

– Что ты делаешь! – прошипел он присевшей рядом Лёльке. – Он же догадается!

– Я придумала! Скажи, что ты приболел! – протараторила шепотом та в ответ. – Надо, чтобы хоть один Вечный посмотрел на тебя!

– А если он начнет меня ощупывать?!

– Очень хорошо! Лучше сейчас, чем завтра!