Текст книги "Хождение Восвояси (СИ)"

Автор книги: Светлана Багдерина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 50 (всего у книги 56 страниц)

– Отчего Чаёку так переживает? – Ярик, наконец, не сдержал нервного любопытства и шепнул на ухо Иканаю. – Нам надо торопиться?

Сенсей сдвинул брови и скупо проронил:

– Надо.

– Вы, наверное, не услышите, Яри-сан – тут нужны… определенные способности… – Чаёку вернулась после безуспешной попытки оживить очередное изображение собаки – на сей раз глиняное чудище величиной с овечку, больше смахивающее на льва, скрещенного с ежом. – Но опустите руки вниз… ладони разверните вперед… глаза закройте… лицо поднимите к потолку… вдохните глубоко несколько раз и попробуйте различить удары… как барабаны где-то далеко стучат… но не громче сердцебиения.

Лёлька оставила свои поиски еще хоть чего-нибудь собакообразного в этой комнате и приблизилась к брату. Затаив дыхание, она под инструкции девушки сымитировала его позу – и с первой же попытки услышала.

Барабаны колотились беспорядочно, словно десяток дружин вразнобой шел в атаку на десяток отрядов врага, и все – под персональных барабанщиков. Удары долетали до ее слуха глухо и тревожно, и в такт им всем – как бы это ни было невозможно – содрогался дом своими стенами и подвалами, словно раздираемый неровными ритмами.

– Что это значит? – прошептала княжна, невольно делая шаг поближе к Чаёку.

– Ты услышала, – почти не удивилась девушка. – Это значит, Ори-сан, что кто-то при помощи магии пытается разрушить защитные заклинания дома. И ещё это значит… что мой отец… больше нас не защищает.

– Защищает?!.. – позабытый в вихре событий Нерояма вернулся в мысли Лёки в фейерверке противоречивых образов. Добрый дед с лукавой усмешкой в прищуренных глазах, приветствовавший их в первый день похищения – и расчетливый холодный старик в подвале-лаборатории Вечных: "если надо будет убедить Адарету в серьезности наших намерений, одним из детей можно пожертвовать"…

Дайёнкю, словно прочитавшая у нее на лице всё, что мелькнуло в уме, потупилась. Пальцы ее вытянули веер из-за пояса кимоно, и девушка принялась открывать и закрывать хрупкую вещичку, словно более важного занятия найтись сейчас не могло.

– Вы что-то путаете, Чаёку-сан, – Ярик печально покачал головой. – Извечный защищал нас только в первые дни.

– Боюсь разочаровать вас, Яри-сан… но… я не путаю. Отец… хотел бы… чтобы я перед вами извинилась, – медленно, будто каждое слово причиняло ей боль, зашептала она, не поднимая глаз. – Хотя не думал, что содеянное им может быть прощено. Он очень сожалел, что забрал вас от родителей. Верность клану и чувство долга велели ему найти путь к успеху любой ценой. Но сердце его обливалось кровью при мысли о содеянном. И когда говорил, что одним из вас можно пожертвовать… Он не думал так ни секунды. Но его избрали Извечным. До одобрения тайсёгуном, конечно, но всё же… И он должен был так говорить. Он поначалу не хотел этой должности. Но после того, как вы оказались у нас… после того, как он узнал вас получше… Если бы он не занял такую позицию, то выбрали бы его брата. Который бы не только сказал это – но и сделал. Перевес был всего в один голос.

Два и два сложились в памяти Лёльки и она, холодея, выдохнула:

– Голос Таракану! Он отдал его за твоего отца! Потому что тот пообещал ему… пообещал…

– Меня. Ода давно положил на меня глаз. Но отец ничего и слышать не желал из его предложений. Первый ученик такого Вечного, как Неугроби Шизуки, не пара моей дочери, говорил он. Если бы даже этим учеником не был Ода Таракану.

– Если бы не мы…

– Он бы не захотел стать Извечным, – не поднимая взгляда, кивнула дайёнкю. Лицо ее было бесстрастно, как и подобало истинной дочери Вамаяси при любых катастрофах, но пальцы, словно живя отдельной жизнью, уже не крутили, а ломали злосчастный веер.

– Чаёку-тян… Прости меня… и Нерояма-сан… Вина моя безмерна! Я не понимал… я думал… – Забияки робко дотронулся до руки любимой, но девушка не видела и не чувствовала его.

– Он сказал, что пожертвовать свой дочерью, чтобы защитить украденных им чужих дочь и сына – вот настоящая справедливость. Отец сопротивлялся до последнего. Пока его сопротивление имело смысл. И пользу. И сейчас… тоже… до последнего…

Голос ее сорвался, и руки, выронив остатки веера, взметнулись к щекам, торопливо стирая слёзы.

– Он жив, Чаёку-сан! Он самый сильный маг Вамаяси! – Хибару обнял ее и прижал к груди. – Таракану силён, но Кошамару Нерояма – самый изворотливый чародей современности! Ода сам так говорил! Я слышал!

– Всё будет хорошо, Чаёку-сан! Не плачь! Он что-нибудь придумает и всех нас выручит! – лукоморцы и Мажору подступили к девушке с другой стороны. – Нерояма-сан такой умный!

– Спасибо… спасибо… – шептала дайёнкю, размазывая рукавом по лицу грязь и слёзы. Даже самый умный и изворотливый маг на грани истощения сил едва ли имел хотя бы один шанс из тысячи против толпы свежих, не самых слабых врагов. А если среди них находились еще и Таракану с Нивидзимой…

– Надо искать дальше, – сочувствующий, но непреклонный Иканай приобнял ребят за плечи. – Время идет. Удары слышатся громче.

Пыльные и растерянные, они остановились посреди узкой комнаты с низким сводчатым потолком, уставленной стеллажами с безымянной рухлядью – как казалось не посвященному в секреты магии человеку. Единственный посвященный – Чаёку – старалась держаться от хлама подальше, и спутников отогнала на середину, как наседка цыплят. Мажору нечаянно задел корзину, и из нее посыпались на пол свитки, поднимая тучи нетоптаной годами – а то и веками – пыли.

– Почему мы остановились? – прочихавшись, спросил он. – Что-то нашлось?

– Мы остановились, потому что обошли все помещения, Шино-сан, – нервно оглядываясь и прислушиваясь, проговорила Чаёку. – Два раза. А с этого мы начинали.

Лицо мальчика разочарованно вытянулось.

– А может, тут и нет никакой собаки, Чаёку-сан? – поддержал его Иканай. – Может, Извечный не так выразился? Или мы не так его поняли?

– Честно говоря, я тоже начинаю это подумывать, Отоваро-сенсей, – покачала головой дайёнкю.

Лёка тоже прислушалась, потому что разглядывать тут было особо нечего. Казалось, содержимое любой лукоморской свалки было в разы новее. Но первым и единственным, что уловил ее слух, был вокал брата, проникновенно мычавшего себе под нос: "И дождик закапал… и буквы и строчки… заплакали вдруг… Найдите собаку… найдите собаку… вернись поскорее… мой маленький друг". Девочка попыталась прислушаться к звукам атаки на магию дома, но тоскливое мычание Ярика перекрывало всякую возможность расслышать хоть что-нибудь. По лицу Чаёку было понятно, что ее попытки прислушаться заканчивались там же. Но, в отличие от дайёнкю, у Лёльки на не в меру распевшегося основателя клана управа была.

– Яр, помолчи минутку, а?

Княжич сконфуженно хмыкнул:

– Да вот, привязалась… Как муха!

Девушка, пользуясь затишьем, запрокинула голову, развела руки и замерла, чуть покачиваясь.

– Кто привязался? – не понял Мажору, на всякий случай готовый выступить на защиту чести Ори-кун и ее права привязываться когда и к кому угодно.

– Не кто, а что. Песня детская. Лукоморская, – с готовностью пояснил мальчик. – "Висит на заборе, колышется ветром, колышется ветром бумажный листок. Пропала собака, пропала собака, пропала собака по кличке Дружок".

– Очень своевременная песня, – невесело одобрил Шино.

– Она у меня и так полчаса на языке вертелась, а на свитке том рисунок увидел – и прорвало, – Яр виновато пожал плечами.

– Какой рисунок? Где? – насторожился Хибару, готовый сорваться с места в поисках очередной собаки.

– Да вон там, – мальчик кивнул на так и не подобранные свитки. – На дальнем. Где пагода, дождь льёт, и солнечное затмение.

– Что?! – вскричали на этот раз вамаясьцы хором, и как один ринулись к распластавшейся в пыли картине.

– Что, что, что, где?! – чувствуя себя обойденной, кинулась за ними Лёлька, а вслед за ней и брат, трепеща от мысли, что сказал что-то святотатственное или нелепое о каком-то важном событии империи.

– Собака!!! – было следующим коллективным вамаясьским словом.

– Кто?! Где?! – ничего не понимая, Ивановичи поднырнули под локти взрослых и вперились ищущими взглядами в полувыцветший от времени свиток.

– Вот! – радостно воскликнул Мажору, тыча пальцем в нечастое – особенно на картинах – астрономическое явление.

– Да где же?!

– Затмение! – возбужденно сверкая глазами, обернулся к лукоморцам Забияки. – В Вотвояси про затмение говорят, что солнце пожирает небесная собака!

Не дожидаясь всеобщего вердикта, Чаёку опустилась на колени, простёрла руки над картиной – и лицо ее засияло.

– Это оно! Сейчас я…

Но в то же мгновение стена дома вспыхнула ослепительным алым светом и брызнула камнями.

– Вот они!!!.. – было последним, что услышала Лёлька перед тем, как темнота поглотила их всех.

Второй раз за полчаса Лёлька очнулась оттого, что ее кто-то нес на руках. Но, памятуя прошлый опыт, бодаться и кусаться на поражение она не спешила. Не подавая виду, что уже присутствует в этом мире не только как объект для переноса, она приоткрыла глаз и зашарила взглядом по доступным окрестностям.

Впрочем, много времени на разведку ей отведено не было. Еще несколько шагов – и ее сгрузили лицом в какую-то странную траву: колючую, разившую жженым волосом и попытавшуюся с бормотанием увернуться при ее приближении. Хотя, может, это и не трава была вовсе, но в таком случае выяснять видовую принадлежность и пищевые предпочтения прослойки между ней и землей княжне не захотелось тем более.

У правого бока, она почувствовала, бережно положили кого-то небольшого. Ярик? Слева – другое тело. Мажору? Сзади с приглушенным стуком приземлились еще несколько, сваленные не так любезно. Чаёку, Забияки и сенсей?

Взгляд девочки забегал по сторонам – насколько далеко мог убежать в ее не наблюдательском положении. Ограды больше не было – лишь обугленные обломки, торчавшие тут и там, словно гнилые зубы. Сада камней, сада деревьев и прочих архитектурных и растительных украшательств почти не осталось тоже. Более того, если бы она не знала, что их извлекли из тайных подвалов дома в Запретном городе, то приняла бы это место за трущобы, куда угодила молния. Раз сто пятьдесят за полчаса. Нерояма… Тонитама… Дровосеки, Икота, Пахудэй, и остальные, чьи имена не услышала или не запомнила – где они? И что теперь будет с ними, иноземными заложниками, и с теми, кто им доверился?

Холодное озерцо страха растеклось вокруг ее желудка, быстро превращаясь в Ледовитый океан. Больше всего сейчас ей хотелось вскочить и, утирая на ходу сопли и слёзы, броситься бежать под теплое крылышко матери или в уверенные объятия папы. Но какими бы радужными ни были их с братом надежды, ни мамы, ни отца поблизости не было. А это значило, что сильной, изобретательной и несгибаемой придётся быть ей самой. Для этого надо было лежать тихо и слушать внимательно, подкарауливая единственный шанс, который даст им возможность уцелеть.

– Неразумный, самонадеянный человек… – голос Таракану, меланхоличный, но не лишенный довольства, прозвучал над ней, и все размышления вылетели у неё из головы.

Если бы сытый крокодил мог мурлыкать, это звучало бы именно так. Вслед за словами раздался удар и глухой звон – как костяшками пальцев по железному столбу.

– Рассчитывать, что израсходовав все силы на ловлю амулета, да еще с комори, воткнутым в камень, сможет справиться хотя бы с нашими учениками…

– Он раздолбил ограду половиной из них, а вторая половина еле стоит на ногах – те, у которых они остались, конечно.

– О, не драматизируй, пожалуйста, Кошамару-сан, – довольства в мурлыканье поубавилось – не исключено, пропорционально количеству ног в их компании. – Я помню, что он твой брат, а верность семейным узам находится в числе первейших добродетелей настоящего самурая… и мага, конечно… но ты-то свой выбор уже сделал. Его заклинания не имели полной силы, и через сутки, максимум неделю, все ласты, щупальца и отростки регрессируют в исходное состояние.

– А злополучные Наоко Ивухо и Ногунада Обути?

– Им не следовало пренебрегать Извечным, пусть даже еле стоявшим на четвереньках. Или, скажем, тем более еле стоявшим на четвереньках. Естественный отбор, Нивидзима-сан. Оказался пустоголовым болванчиком – уступи дорогу первому ученику, – чуть более раздраженно, чем располагала обстановка, бросил Ода.

– Только у него нечем по ней идти, но это уже мелочи, – с язвительной усмешкой, скрытой так, что было видно даже ребенку одним глазом в темноте, согласился Кошамару-старший. – Да и ты, Вечный Таракану, не похож на даймё на именинах, если приглядеться.

– Да-да, конечно, – крокодил перестал мурлыкать. Вместо этого раздражение потекло из каждого слова, а в голосе зазвенела истерика. – Ты хочешь, чтобы я признал, что Нерояма Кошамару дрался как ниндзя, даже выжатый, как жмых, и без комори?! Хорошо, я признаю это! Да, он тот еще старый васаби! Доволен ли ты теперь, Нивидзима Кошамару? Победить сильного противника – двойная честь! Видишь, так и так я в выигрыше, хоть и помятый, и подгорелый, зато он – железный истукан отличного вида! Ну и на себя не забудь в зеркало посмотреть, если до дома сегодня сумеешь доковылять! Мой вид ему не понраву! Доволен?! Забирай же своего бартца ко всем ночным ёкаям, но не надейся, что моё заклинание сойдет, как обгоревшая на солнцепеке кожа!

"Железный истукан?.. Это как понимать?.. В смысле, железная статуя? Из железа?! Нерояма?!.."

– А Тонитаму? – угюмо не унимался Вечный.

– Бери и его. Где железный, там и деревянный… Поставь их у входа в сад камней, приколоти к ним калитку!

Ода расхохотался, тонко подвизгивая и выговаривая через икоту:

– Или… Или в кумирню их!.. Вместо домашних божков! Болван и… и Упрямец! Отличная пара!

– Вечный Таракану, – проговорил Кошамару голосом, звенящим от гнева. – Говоря так, ты теряешь своё лицо!

– Да к ёкаям тебя с твоим лицом! – хихикнул Ода. – Защищая врагов, ты теряешь моё доверие! Но я же молчу!

Даже не глядя на Нивидзиму, девочка почувствовала, что Таракану с этого дня лучше принять дополнительные меры безопасности. Ну или хотя бы потщательней проверять своё мисо на предмет плевков и дохлых мух. Ощутил ли это Ода, было неведомо, но тон его не изменился ничуть: насмешливый, пренебрежительный. Стало ясно, кто из двух братьев Кошамару был сильнее, а кого называли "чудом" только чтобы не обидеть не столько второго, сколько первого.

– И их учеников я забираю тоже, – упрямо процедил Кошамару-старший.

– Что найдёшь – всё твоё, Нивидзима-сан! Все обломки, огарки, очистки, огрызки, весь мусор – всё! Твоя доброта поистине не знает границ. Не человек, а сплошное огромное горячее сердце, полное братской и дружеской любви!

После этих слов Лёка на месте Таракану утроила бы меры безопасности. Ну или начала искать в мисо еще и живых многоножек. И не помнится, кстати, чтобы раньше он так мерзко хихикал…

– И давай уже покончим с этим скучной дележкой трофеев, – вновь замурлыкал крокодил, не замечая эффекта своих слов, – когда нас ждет самый главный и самый лучший!

Нивидзима, багровый и растрёпанный, принялся командовать столпившимися у ограды учениками, еще способными толпиться, и Лёлька увидела, как четверо из них, недовольно бурча, подволакивая ноги и держась за самые различные части своих анатомий – не всегда человеческие – потащились на поиски чего-то вокруг дома. Кошамару, держа шею неестественно вывернутой, прихрамывая на обе ноги и опираясь на обломок шпалеры, отправился за ними.

Проводив взглядом худосочную сутулую фигурку союзника, Таракану, пританцовывая и потирая руки, двинулся вокруг девяти уцелевших камней – ловушки для сундука, со всё еще торчавшими из них комори побежденных магов. Не замолкая ни на миг, он тихо бормотал нараспев слова то ли заклинания, то ли сумбурной детской считалки.

– Раз-два-три-четыре-пять. Начинаю начинать! Шесть-семь-восемь-девять-ноль. Соль, фасоль, бемоль и боль! Ах, без боли нету моли… Не помогут и фасоли…

"Может, он сошёл с ума? – испуганно подумала Лёлька. – Может, в бою с Нероямой его контузило, или просто свернуло мозги набекрень? Если так, то сперва он был просто кровожадным, а теперь стал еще и полоумным?.."

Девочка протянула дрожащую руку в сторону брата – видел ли он и понял то, что заметила она? – но чья-то ладонь закрыла ей рот.

– Тс-с! – коротко шикнули в ухо, и она почувствовала, как кто-то подхватил ее на руки и, пригнувшись, поскользил в темноту, прочь от дома.

– Ярик! – промычала она в ладонь и краем глаза заметила, как вторая фигура с братом на плече двинулась вслед за ними.

– Мажо…

Третий человек вскочил и побежал вслед, обхватив за плечи и увлекая за собой юного Шино. Пробежать разгромленный фруктовый сад, перешагнуть через остатки стены – и они в безопасности. Ну или в той безопасности, которой вообще можно достичь в этом проклятом месте…

За отчаянными мечтаниями и надеждами она едва расслышала, как бормотание Таракану резко возросло крещендо и кончилось выкриком "Хайё!" В тот же миг пространство вокруг них словно превратилось в переваренный холодец. Несущий ее человек замедлился, силясь пробиться сквозь загустевший воздух, двое следовавших за ними – тоже.

– Ай-яй-яй-яй-яй-яй-яй! – надрывное восклицание Таракану прозвучало над ее ухом. – Какая жалкая картина: двое ронинов и опозорившая семью девушка похищают то, что им не принадлежит! Как славно, что хоть кто-то в этом безумном уголке Запретного города проявил бдительность!

Руки человека разжались, княжна полетела на землю, успев заметить вырвавшийся из ножен длинный клинок. Медленно, слишком медленно!.. Таракану был проворней. Оранжевая вспышка в его ладонях – и катана замерла в руке застывшего вдруг Отоваро. Лёлька глянула на сенсея… и задохнулась не вырвавшимся криком. В равнодушном свете звезд по его одежде и телу пробежал красноватый отблеск меди.

Другой клинок и заклинание устремились к Вечному в этот же миг, но тот распылил их с торжествующим смехом. Две вспышки – зелёная и серая – и ещё две фигуры замерли в незаконченной атаке: нефритовая Чаёку и гранитный Забияки.

– Как это было мило с их стороны – попытаться вас умыкнуть! – сияя, обратился он к распластавшимся на земле детям. – Никогда не мог заставить работать это заклинание трансформации на холодную голову. Сколько палок обломал о мою бедную спину покойный Неугроби-сенсей!.. Но вот стоит только меня рассердить… Ух, не сердите меня, деточки!..

Но ребята не слышали и не слушали его болтовни. Не веря в случившееся, они метались от одной статуи к другой, пытаясь найти хоть малейший знак того, что им лишь кажется то, что они видят и ощущают… Но нет. Камень оставался камнем.

Пораженные чудовищностью произошедшего, они забыли бояться и, точно по команде, двинулись на Вечного.

– Вы не имеете права!

– Вы не можете оставить их так!

– Превратите их обратно!

– Имею, могу, и ни за что и никогда – вот ответы на ваши непрецизионные претензии, мои юные… – Ода сделал многозначительную паузу, предоставляя Ивановичам и Мажору достаточно времени, чтобы заполнить ее подходящим наименованием, и увидев по их лицам, что работа была выполнена, учтиво договорил: – …знакомцы.

– Лесогорский волк вам друг! – яростно прорычала девочка.

– Кто вам вообще разрешил так обращаться с людьми?! – двинулся на него Ярик, заставляя Таракану отступить на шаг.

– Это не люди в общепринятом смысле этого слова, деточки, – Ода развел руками, скорбно покачивая головой.

Княжна в первый раз разглядела его лицо в свете луны, и вздрогнула. Жёлтые потёки на щеках, словно воском облитых, почти лысый, местами обугленный череп с клочком уцелевших волос над ухом, слипшихся от чего-то серебристого – и кровь. На голове, на обрюзгшем, постаревшем лице, на плечах, на опаленном, покрытом тошнотворными рыхлыми пятнами кимоно…

"Ему от Нероямы точно по голове прилетело! И он от этого чокнулся! Мамочки!.."

– …Это не люди. Это ронины, – жестикулируя как какой-нибудь тарабарец, разглагольствовал маг своим новым подвизгивающим голосом. – Они отвергли свой клан! После этого ни один другой клан не пожелал бы их принять, и они влачили бы жалкое существование отщепенцев. Жизнь их стоила ровно столько, сколько какой-нибудь добрый человек пожелал бы заплатить за то, чтобы ее окончить. Я не говорю о девушке. О, беда, беда, огорчение!.. Печаль и позор своего рода, древнего и именитого…

– Хибару и Отоваро – воины клана Рукомото! – если бы взгляды были материальны, Яриков взор пригвоздил бы Вечного к стене. – А Чаёку – наречённая Хибару! Как глава клана, я требую вернуть им жизнь, человеческую сущность и облик!

– Глава клана?! Ты?!

Последние слова Оды потонули в его тонком хихиканьи.

– "Вы", – бледный, но не дрогнувший, ледяным тоном поправил его Яр. – К человеку моего положения полагается обращаться на "вы". Печален день, когда приходится быть свидетелем потери лица такого чародея, как Ода Таракану, не сумевшего совладать с собой из-за небольшой неожиданности.

Таракану издал губами неприличный звук.

– Детская неожиданность. Да. Бывает. Сожаление моё не знает пределов, о горе мне, горе, – с шутовской почтительностью поклонился он. – Но может, деточка… Ах, нет… Даймё! Даймё из рода Рукомото скажет, кто даровал ему право основать клан? Новости двора, к сожалению, не часто долетают до нашего одинокого приюта магии.

– Тэнно Маяхата, – игнорируя насмешку, с достоинством проговорил княжич.

– А имеется ли у даймё Рукомото императорское разрешение с его печатью? – Таракану склонил голову направо.

– Нет, – холодно ответил Яр.

– А имеются ли у даймё Рукомото свидетели сему деянию? – Таракану склонил голову налево.

– Нет, – вновь последовало ледяное слово, как все тундры Лукоморья.

– И кто же в таком случае может подтвердить слова даймё Рукомото, спрошу я, не желая ни в коей мере бросить тень на его честное слово? – воздел маг руки к ночному небу. – Не иначе, как всевидящую Мимаситу придется вызывать в свидетели, а?

"Руки такие же, как голова!" – болезненно пропустило удар сердце княжны.

– Ну для чего ходить так далеко и высоко, если куда ближе имеется тэнно Маяхата, о недоверчивый Вечный. Или вечный недоверчивый?

– Тэнно?!..

Все ещё стоявшие ученики и маги торопливо опустились на колени, и даже статуи, показалось Лёльке, сделали такую попытку.

– Тэнно?..

Лукоморцы и Мажору запоздало последовали их примеру.

Переступив через остатки ограды, бережно приподнимая подол вышитого ласточками и соснами лазурного хаори, император ступил на выжженное поле боя, час назад бывшее уютной тенистой усадьбой Тонитамы.

Откуда он тут взялся?!

За спиной его мелькнуло, как унесенный ветром лепесток цветущего миндаля, розовое кимоно, и маленькая фигурка бросилась к Мажору, едва не отклонившись по пути в сторону Ярика. Синиока! Сердце Лёльки зашлось от восторга и благодарности, и тут же очнулось еще одно воспоминание о розовом лепестке в буераке напастей. Их с Обормоту дуэль, неожиданное появление Маяхаты – и Синиоки, которой не было раньше. Молодец! Наш человек!

– Так что, вы говорите, Таракану-сан, тут происходит? И где уважаемый Тонитама? Отчего вы встречаете меня здесь вместо него? Уж не поменялись ли вы жилищами? На запах торжественного ужина по случаю новоселья похоже не очень. Я бы даже сказал, что у вас есть повод превратить повара в дырявый котёл, – потянув носом, произнёс Негасима.

Свита за его спиной подтянулась поближе, и княжна заметила, что это были уже не только вездесущие Сагу Перевраки и Сада Мазо с коллегами, но и с десяток незнакомых самураев сурового вида в оранжево-коричневых хаори с солнцем на груди – символом клана Негасима. Похоже, деньги от продажи карет пошли тэнно впрок.

– Какое счастье лицезреть нашего великолепного владыку даже в столь неурочный час! – сладко пропел Ода. – Какая честь этому дому и всем, кому посчастливилось оказаться в его окрестностях!

– Не всем, о Вечный, – взяла таракана за усы княжна, – а только тем, кто в состоянии тэнно лицезреть. Или хотя бы ухослышать. И таких в нашей компании меньшинство, увы остальным и ах, а местами так просто ох и ух!

– Ух… ухо…что? – округлились глаза Негасимы – привычная реакция организма на лукоморскую гостью, и девочка, не теряя инициативы, обвиняющим жестом указала на неподвижных друзей.

– Не может быть!.. Это Чаёку?.. И самураи Совета, если не путаю?.. – ошеломленный император снова взглянул на Оду, внимательней на этот раз – и пальцы его потянулись к губам. – Негасимая Мимасита… спаси-упаси… Вечный… Вы… вы… Вам известно, что вы… вас… у вас…

Не находя слов и не понимая, отчего человек в таком состоянии как Ода не вопит, не катается от боли по земле или, наконец, не лежит молча – без сознания или мёртвым – Маяхата взял себя в руки и почти ровным голосом проговорил:

– Так что, вы говорите… Вечный Таракану… тут произошло?

– Небольшая дискуссия, тэнно. Обычный рабочий момент среди высших магов Совета, тэнно, – пробормотал Вечный, не поднимая очей. – Мне уже почти совсем не больно, тэнно. Вольно… вольно… Тэнно…

– Д-да. Конечно. Вы же чародей, – Негасима взял подбородок в щепоть, чтобы скрыть дрожание пальцев. – У вас всё не как у…

– Статуи! – умоляюще заглянула ему в глаза Лёлька.

Император с трудом отвел взгляд от обезображенной головы мага и кивнул.

– Да. Кстати, о статуях. Всегда хотелось лицезреть… или хотя бы ухослышать… я правильно процитировал? – процесс превращения. Можете вы устроить это для меня прямо сейчас?

– Ничего особенного, тэнно… эффектность сильно преувеличена… – приниженно пробормотал Вечный. – Не хотелось бы превращать вас во что-то… Такого правителя, как вы, поискать… но если вы настаиваете…

– Нет-нет-нет! Не меня! – испуганно попятился Негасима. – Их! Этих несчастных, что находятся сейчас в… минеральном виде… если можно так выразиться! Потешьте вашего повелителя на сон грядущий… когда бы он теперь ко мне ни явился… неделю или декаду спустя…

Взгляд Таракану метнулся на статуи, на детей, на императора и снова уткнулся в землю.

– Сожалею, ваше величество… горе мне, горемычному, горюшко горькое огорчительное, горче горчицы, как горечавка на горе горчит… – печально пробубнил он, – но эти превращения… как ни прискорбно… не в силах отменить ни один маг Белого Света.

– Он врёт! – яростно сорвалось с языка девочки прежде, чем она успела подумать.

– Он не врёт, Лё, – серьёзно проговорил Ярик. – Он обманывает.

– Обвинение во лжи одного из самых могучих и уважаемых чародеев Вамаяси, члена Совета, Вечного, в присутствии императора – дело очень серьёзное, – нахмурился тут даже Маяхата. – Боюсь и помыслить, сколь огромна будет ваша потеря лица без подтверждения своих слов.

"Подтверждения?.. Подтверждения?! – Лёлька задохнулась от возмущения. – Он издевается?! Это мерзкое насекомое среди бела дня… темной ночи, то есть, превращает людей в болванчиков, и еще смеет делать это необратимо, так выходит, что ли?!"

Что-то твердое, но шерстяное ткнулось ей в ногу. Девочка вскрикнула – сперва от неожиданности, но разглядев Тихона, на бис, от радости. Его-то ей и было нужно!!! Какая разница, что он контролировал Грома и игнорировал до этого все попытки спровоцировать его на другую магию! Сейчас-то он ни за что не сможет ей отказать! Это же их друзья! Это же серьезная беда, по-настоящему!

– Я докажу, ваше величество, – угрюмо проговорил она, поднимая лягуха на руки.

– Ты?!

Хорошо, что тэнно так и не успел дать себе клятву ничему не удивляться в присутствии лукоморцев, как только что собирался: становиться клятвопреступником через минуту после произнесения обета было бы уж слишком.

– Ты? – вселенская печаль на пухлой физиономии Таракану сменилась ухмылкой. – Что ребёнок из дикого Рукомото может знать о таинствах вамаясьской магии?

– Что когда таинств очень много, это кому-то очень выгодно, – не осталась в долгу девочка.

Прижимая Тихона к груди, она подошла к Отоваро. Заинтересованные вамаясьцы, забыв о своих квалификациях, обязанностях и рангах, окружили сцену грядущей демонстрации превосходства лукоморской магии над местной.

– Онна-бугэйся из Рукомото еще и чародейка?

– Такая маленькая?

– Совсем девочка…

– Онна-бугэйся и есть девочка, услышавшая от своей нянюшки слишком много сказок.

– А если и в самом деле?..

– Ставлю половину коку риса против твоей новой кареты, что…

Лёлька решительно поджала губы и уставилась строго перед собой, делая вид, что ни одного шепотка не долетало до ее алевших ушей. Обойдя медную фигуру вокруг и не найдя ничего, что бы взывало "дотронься и расколдуй меня", она положила Тихона на плечо и мысленно спросила, строго нахмурившись: "Ну? Что делать? Это всё из-за тебя, так что давай, помогай!"

Тихон молчал. Правда, насколько ей удалось различить, молчание его из напряженного стало пристыженным, но Иканаю от этого не полегчало.

"Говори, что делать! Помоги мне! Я же не прошу тебя делать самому, просто подскажи!"

Тишина.

"Тиша, пожалуйста!!! Ведь они – наши друзья, и попали в беду из-за нас! В смысле, из-за тебя, но и из-за нас тоже! Оторвись от своего Грома хоть на миг, никуда он не денется! Мы не можем оставить их в таком виде! Представь, что на его месте – ты! Ты бы хотел, чтобы из тебя сделали истукана и бросили?!"

Единственный ответ, тихий, как дыхание ветерка в штиль, коснулся ее сознания: "…не сможешь…"

"Это я не смогу?! Как тебе самому что-то надо, так "смогу", а сейчас – нет?! От Таракана хитрить научился?! Совести у тебя нет! Мы для него всё, а он для нас не то, что лапой – мыслью пошевелить не хочет! Предатель!"

Возмущение, жалость, обида, гнев – всё вскипело гремучей смесью. В бездумном порыве Лёлька обхватила статую обеими руками и устремилась к заключенному в ней человеку всем своим существом, как стрела. Он там, он живой, его можно спасти, чувствовала она без причин и подсказок, и сила ее, обжигающая и клокочущая, рвалась вглубь, пробиваясь через паутинные слои заклинания.

– Отоваро…сан! О…товаро…сан!.. – всхлипывал кто-то за спиной, отчего-то её голосом. – О…това…ро…

Дальше, дальше, дальше мчалась она в поисках человека в этом коконе, свитом стаей безумных пауков. Казалось, с той скоростью, что она неслась, Лёка должна была уже оказаться если не в Гвенте, то дома, но ощущение, что самурай – живой! – находился от нее на всё том же неизменном расстоянии, не покидало.

– Ото…ва… Г…де…

Где он? Где-то рядом? Мчится около нее? Прячется? Но как?.. зачем?.. почему?..

Минуту – или год – спустя она почувствовала себя уже не стрелой, а пчелой в паутине. Каждый последующий вздох незаметно стал даваться труднее предыдущих. Что-то начало давить со всех сторон: сперва потихоньку, а потом всё настойчивей и заметней…

Паутина! Теперь она не пускала ее дальше… заставляла остановиться… сдаться… ус…нуть…