Текст книги "Хождение Восвояси (СИ)"

Автор книги: Светлана Багдерина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 56 страниц)

– Что?!..

– Я говорю, дело в том, что это – резонанс! Что бы это ни было! Так Агафон говорил, когда его иллюзии наперекосяк шли от помех друг другу или другого источника магии!

– И что… ты этим… х-хочешь… – выдавил Иван, хотя и без жены понял уже всё. Кроме того, какому магу понадобилось похищать их друга вместе с конем, куда и зачем.

Нагрузив лошадей уцелевшей провизией и багажом, лукоморцы двинулись вперед. Несмотря на то, что тени вечера уже застилали не только землю, но и небо, они ощущали себя тараканами, ползущими по ярко освещенному ровному полу под занесенным тапком сорок пятого размера. Только оставшись без чародея они начали понимать, что с ним они чувствовали себя как за каменной стеной. Да, пусть сложенной как попало, местами без раствора, местами без фундамента, иногда поставленной на песке, кое-где высотой лишь в несколько сантиметров, но стеной. Никогда его им так не хватало, как теперь, перед лицом неизбежного нападения неизвестного колдуна на чужой земле. А еще ведь где-то притаился оборотень…

Но дорога тянулась и петляла – то заросшая чем попало, то размытая ливнями – а набрасываться на них никто не спешил. Несколько раз от нее ответвлялись тропы и тропки, но исследовать их лукоморцы смысла не видели. Тот, кто ворует магов вместе с конями, козьими дорожками ходить будет вряд ли.

Время шло, и сумерки опустились на горы, пряча во тьме лес и дорогу.

– Привал? – мрачно выдавила царевна. Иван кивнул.

Они немного углубились в лес, разнуздали и привязали коней, задали им зерна, и принялись на ощупь распаковывать свой ужин. По молчаливому согласию, ночевать они решили без костра.

– Вань… – спросила царевна, дожевывая копченую рыбу с хлебом. Кусок в горло не лез, но неизвестно, когда придется подкрепиться в следующий раз и сколько понадобится сил – и она ела деликатесную рыбу юй, которую при иных обстоятельствах смела бы с тарелки в минуту, давясь и морщась.

– Что, Сень? – откликнулся муж, пытавшийся справиться с такой же проблемой.

– А я… то есть обезьяна… если честно… очень противная?

Муж помолчал, что само по себе было отзывом ясным. Но будто этого было недостаточно, Иванушка, честно спрошенный, честно ответил:

– Помнишь, в дворцовом зверинце есть вольер с обезьянами?

Сенька помнила.

– Ну так вот… Помнишь, там есть такая макака… энергичная… остромордая… с красной… с красным… носом…

– И что? – голосом Серафимы сейчас можно было аннигилировать оборотней[45]45
  И мужей.


[Закрыть] тысячами.

– Ну так ты на нее нисколечко не похожа! – хоть запоздало, но сработал в царевиче инстинкт самосохранения.

Сенька промолчала, зная, что нечего супруга пинать, коли рожа носата – и всё равно борясь с неугомонным желанием сделать именно это.

– Сень… – не чувствуя жениного смятения, позвал Иван.

– У? – неохотно буркнула она.

– А я… кабан… какой?

– С виду вкусный, – ответила она вялым ударом возмездия – и замерла на миг. Потом, как ни в чем не бывало, поднялась, укладывая остатки трапезы в мешок, долго возилась у корзины, доставая бурдюки с водой, потом принялась перетряхивать какой-то сверток и с необъяснимой неуклюжестью выронила ложку – да так, что та отлетела в кусты в паре шагов от нее. Ругая монотонно себя криворукую, ложку, мужа, лес – всё, что попадалось в поле зрения или приходило на память – она осторожно ощупывая перед собой путь руками и ногами, двинулась на поиски ложки почти в полной тьме.

Иванушка, уже устроившийся на ночь, приподнялся с подстилки и вытянул шею:

– Что там?

– Да в кусты… ложка завалилась… ворона ее унеси…

– А-а… Ну ладно, – лениво протянул он и перевернулся на другой бок. Как бы невзначай рука его оказалась на рукояти меча, а колени подтянулись к груди.

Когда из кустов донесся короткий вскрик и возня, он в одну секунду был на ногах и мчался на помощь. Но она не понадобилась: кто-то, имевший неосторожность выдать свое присутствие его супруге, уже лежал физиономией в землю с заломленными за спину руками и ее коленкой на пояснице.

– Кто там? – едва в силах различить очертания тел, нетерпеливо спросил Иванушка.

– Абориген, кого еще тут поймаешь…

– Кто ты такой и что здесь делаешь? – строго спросил Иван.

– Не твое свинячье де…а-а-а-ай!

Легкое движение коленки царевны быстро сделало пленника более откровенным.

– Меня зовут Бе Мяо Му, и я младший лазутчик государя и государыни! Они вам покажут, если вы тронете меня хоть пальцем!

– Пальцем не буду, – тут же пообещала ее высочество.

– Что за государь и государыня? Какой державы? – продолжил расспросы Иванушка.

– Да не державы, невежественная ты свинья! Этих гор! Они живут на скале Семи Предзакатных Ветров в пещере Лунного Света на Ветках Сосен!

– Они оборотни?

– Ну конечно же!

– И ты тоже?

– О Небо, он догадался без подсказок!

– Так вас там трое?

Несмотря на свое положение, Мяо Му закатил глаза:

– Ну не глупый ли ты кусок свинины, Жуй Бо Дай?! Как такие возвышенные господа, как государь Спокойствие и Процветание и государыня Лепесток Персика могут жить, имея в прислужниках лишь такого ничтожного служку, как я?! У них во дворце живут сорок сороков таких, как я, да сорок сороков прочих слуг, да сорок сороков простых воинов, и сорок сороков воинов-князей, да прочего люда столько же!

Даже в темноте было видно, как разинулся рот Иванушки, насколько лихорадочно, настолько безуспешно подсчитывавшего, сколько народу умещается в пещере Лунного Света на Ветках Сосны – потому что в его голове такие новости не помещались никаким боком.

– Так это они нашего друга похитили? – доверив мужу разбираться с фактами и цифрами, Сенька продолжила допрос.

– Друга? Таньваньского монаха, вы имеете в виду, вашего наставника? Конечно, да. Его величество, да проживет он десять тысяч лет, как услышал от меня, что монах едет по нашей дороге, так вскочил на грозовую тучу и вмиг утащил его в пещеру.

– Зачем?!

– Ох и пустоголовая ты мартышка! Он подарит его государыне Лепестку Персика, которая примет поток его незамутненного ян и будет жить вечно, потому что тело такого святого человека, как ваш учитель за годы его скитаний, должно быть, приобрело самые изумительные свойства!

– И это всё? – не совсем понимая – чтобы не сказать, совсем не понимая хитрого плана местной элиты, уточнила царевна.

– Ну не безмозглая ли ты макака! – презрительно фыркнул Бе. – А еще говорили, что его ученик Дунь У Лун – мудрец, равный Небу! Тупица, равный комку грязи, вот ты кто! Спрашиваешь самые понятные на Белом Свете вещи! Потом государь Спокойствие и Процветание сварят его заживо, разделят мясо между всеми нами, и мы тоже станем бессмертными!

– Ах ты ж!.. – замахнулся Иван. Пленник дернулся, ойкнул, уменьшился, извернулся – и прыснул на дерево. Но рефлексы Сеньки оказались проворней: рука с ножом выметнулась – и с ветки под ноги им свалилось маленькое мохнатое тельце.

– К-кто… что это?.. А где?.. – тщась разглядеть, Иван потянулся к поверженному зверьку.

– Куница, – ответила Серафима, несколько лет уже не расстававшаяся с кольцом-кошкой.

– Так она… он… это действительно оборотень?

– Был, – уточнила ее высочество. Нагнувшись, она порвала шпагат, обмотанный вокруг живота зверя, и что-то взяла в руки.

– Чушь… дичь… ерунда какая-то… дурацкий сон… – бормотал Иван, ощупывая зверька, минуту назад бывшего человеком. – Что он нес? Какой поток ян? Какой государь? Какой дворец – это в пещере-то! И что они собираются сделать с Агафоном… Это же… дичь!

– Ты повторяешься, – рассеянно пробормотала царевна.

– Тогда чушь!

Серафима сунула Ивану в руки нечто плоское и прямоугольное.

– Что это?

– Табличка с именем. На, посмотри, – она стянула кольцо, передавая его супругу… и застыла.

– Что случилось? – схватился тот за меч.

– Ну ничего себе… всё людям… – присвистнула царевна.

– Да что?!..

– Я в темноте вижу.

– Потому что у тебя… у тебя… – Иван почувствовал кольцо, надеваемое ему на левый мизинец. – В смысле, без него?

– П-похоже.

– Удобно, – только и нашел он, что сказать, и принялся рассматривать табличку.

Иероглифы под действием подновленного заклинания языка медленно складывались в слова: "Бе Мяо Му, сто двадцать третий лазутчик, младший в этой должности".

– Значит, это всё правда… и они его действительно хотят съесть? – всё еще не веря в незаметно подкравшееся будущее, только и смог выдавить потрясенный царевич.

– Предварительно забрав у него поток ян. Что бы это ни было.

– Наверное, это больно, – сочувственно поморщился Иванушка.

– Наверное, – кивнула Сенька и принялась упаковывать постели.

– Но где мы эту пещеру найдем? – не задавая вопросов вроде куда, зачем и почему, он взялся седлать коней.

– Не знаю. Поедем по дороге вперед. Если у них там действительно готовится сабантуй по случаю агафонопоедания, чем-нибудь себя да выдадут.

Проехать пришлось совсем немного, прежде чем до их слуха донеслась музыка и нетрезвое пение людей, петь которым следовало запретить в судебном порядке под страхом смерти. Лукоморцы закрутили головами, и скоро их взгляды остановились на скальном уступе высоко над головой. В свете однобокой луны провал пещеры зиял огромной пастью, светящейся факелами и кострами. Вниз от нее языком тянулся серпантин неровной дороги. Створки ворот были распахнуты. Над ними красовалась красная деревянная таблица с тщательно выведенными золотом иероглифами: "Пещера Лунного Света на Ветках Сосны".

– Ворота?.. и вывеска?.. в пещере?.. – по лицу Иванушки даже в свинообличье было видно, что еще один такой культурный удар – и рассудок лукоморца отправится в нокдаун.

– Дикие люди, – развела руками Сенька и спешилась.

– Коней стреножим или привяжем? – мягко спрыгнул на землю Иван.

– Ты подержишь, – не допускающим возражения тоном проговорила жена и, не дожидаясь протеста, нежно взяла его за плечи и прижалась лбом к щеке. – Вань. Если… короче… Кто-то должен найти Ярку и Лёку. Пожалуйста.

Иванушка хватанул ртом воздух – но сотня возражений и тысячи аргументов против ее плана остались не сказанными. Вырвалось лишь:

– Тогда в пещеру пойду я. Детям мать нужнее.

– Детям нужнее оба родителя, даже если один из них – неуклюжий слон, который не в состоянии скрытно пройти в темноте и трех шагов, чтобы что-то не уронить или не споткнуться о собственные ноги, – он почувствовал, как Серафима улыбнулась, и объятия ее стали крепче, и сам стиснул ее в ответ, словно мог так уберечь ее от опасности. – Поэтому пойду я, а ты отойдешь в лес и будешь держать лошадей наготове. Если услышишь шум… любой… не двигайся с места. Если мы не вернемся до рассвета – спрячься там, где устраивали привал, и жди один день. Если всё равно не вернемся… Иди назад в Даньдай и отправляйся в Маяхату по длинной дороге. Ты должен их найти – и возвратить домой.

– Без Агафоновой магии? – Иванушка усмехнулся. – Теперь понятно, отчего ты так рвешься в лапы к оборотням. Хочешь сбежать от такой нереальной задачи.

– Ты у меня всегда был умницей.

Губы царевны коснулись его губ – человеческих, шершавых, искусанных – и на минуту под скалой стало очень тихо.

– Умницей и оставайся – тут, – маленькая ладонь с мозолями от меча провела по его щеке.

В душе всё перевернулось. Иванушка дернулся было оттолкнуть ее, кинуться в пещеру самому, но безмолвный взгляд в глаза остановил его и оставил стискивать рукоять меча в бессильном волнении и ярости. Прежний Иван-царевич мюхенвальдских или багинотских времен бросился бы очертя голову за ней – или вперед нее, но теперь на карте стояло нечто большее, чем его жизнь или даже ее. Десятки доводов за то, чтобы последовать за женой, сотни кошмаров, подкидываемых услужливым воображением – как Сенька попадается оттого, что некому было предупредить о приближении врага сзади, как она гибнет потому, что в схватке рядом с ней не хватило всего одного меча, как не может прорваться к безопасности из-за не поданной вовремя руки менялись новыми – как они все трое гибнут у оборотней, и Лёлька с Яриком остаются вдали от дома, в цитадели колдунов, окруженные врагами, пока кто-то из похитителей не решит, что от маленьких пленников нет никакого толка, и тогда… Если бы не дети! Если бы не эта проклятая ответственность, которую так просто избежать под благовидным предлогом, ринувшись очертя голову вслед за женой спасать Агафона… Но если у нее действительно всё сорвется только из-за того, что рядом в нужную секунду не будет его?

Раздираемый противоречивыми мыслями и чувствами не хуже когтей оборотня, Иванушка стиснул зубы и повел коней с дороги в кусты.

Тенью Серафима скользнула вдоль распахнутой створки ворот и заглянула во двор. Языки десятков огромных костров рвались к сводам пещеры, оставляя на них грязные следы копоти. На вертелах жарились туши животных. Рядом с каждым костром стояли квадратные чаны на львиных лапах, откуда караульные время от времени зачерпывали ковшами и жадно пили, роняя капли и пену на грудь. На шее у каждого висела лаковая черная табличка, такая же, какую они нашли у куницы. Царевна хмыкнула и машинально сжала в кулаке свой трофей, заначенный в кармане.

Хотя, если присмотреться, не только люди с оружием собрались на огонек. Дворня и служанки тоже подтянулись вдыхать ароматы готовящегося мяса и потягивать пиво в ожидании ужина. Мужчины и женщины сбились в плотные кольца вокруг огня, громко разговаривали, перекидываясь грубоватыми шутками, или пели под дребезжащие звуки какого-то местного инструмента вроде зурны. Не дожидаясь, пока кто-нибудь вспомнит о бдительности и уставе караульной службы, царевна проскользнула мимо каменного столба, поддерживавшего потолок, юркнула во мрак в дальнем конце двора и стала пробираться вдоль стены ко входу в скальный дворец.

Изредка кое-кто оборачивался в темноту, и Сенька замирала, словно тень от камня, не смея дышать. Но охладив разгоряченное огнем лицо вечерней прохладой или зачерпнув хмельного питья, оборотень отворачивался, и она, не смея даже выдохнуть с облегчением, бесшумно продолжала путь.

– Эй, ты! – голос за ее спиной прогремел неожиданно-громко. – Что ты тут делаешь?

Не сбавляя шага, царевна обернулась вполоборота, бросила через плечо: "Государево поручение, срочное!" и как ни в чем не бывало, потрусила дальше.

– Эй, стой, тебе говорят! – громогласный вигиланте не унимался.

– Сейчас вернусь, погоди, – отмахнулась она и ускорила шаг. Еще несколько метров – и вот он, вожделенный вход, манящий множеством боковых дверей. Еще пара шагов… полшага…

Чья-то сильная рука ухватила ее за плечо. Провалиться ей, если она слышала, как этот громила подкрался! Она развернулась – табличка с именем в одном кулаке вместо кастета, нож в другом… и замерла.

Кулак.

Рука.

Ее рука.

Не ее.

Вместо привычной женской руки – сильной, но тонкой, и даже вместо воображаемой обезьяньей лапы ее нож сжимала толстая волосатая мужская пятерня.

– Что-то маловато почтения ты выказываешь своим начальникам, Бе Мяо Му! – прорычал заросший рыжим волосом громила в бронзовых доспехах, украшенных тиграми. – Зазнался после того, как углядел таньваньского монаха? И разве не в дозоре ты должен быть?

Второй мордоворот рядом, с виду – его брат-близнец, оскалил кривые, не по-человечески острые зубы:

– И чего это ты крадешься как вор? Чего спер? Делись!

– И в кого это ты собрался ножом тыкать, а? – первый разглядел ее оружие.

– Почтение моё к вам высоко, как самая высокая гора, – кланяясь, но не убирая ножа, царевна принялась отвечать на избранные вопросы. – Но государь Спокойствие и Процветание, да процарствует он десять тысяч лет, оценил мои сегодняшние заслуги и дал одно важное поручение, о выполнении которого и я спешу донести таким манером, каким мне было указано. А кто меня задержит, о тех я доложу ему особо, – добавила она после короткой, но многозначительной паузы.

Лапа оборотня, уловившего если не все значения, то самое главное, отдернулась, точно плечо Серафимы раскалилось.

– Ну так иди живей, бездельник! – разъяренно рявкнул он.

– Стоит тут, языком чешет! Шевели ногами, никчемный лодырь! – нервно рыкнул второй.

Не дожидаясь повторного приглашения, Сенька поступила так, как ей посоветовали, и не было за все пять лет у государя курьера более резвого.

Быстро прошагав по широкому, как дорога, коридору, она свернула в боковой ход, потом еще в один, и еще, пока не стихли голоса, доносившиеся со двора.

Дворец оборотней был самым настоящим лабиринтом, словно над ним пять лет трудилась армия хронически пьяных каменотесов. Куда повернет коридор, где закончится переход, отчего комнаты, залы, чуланы и даже сады построены тут, а не где-то в ином месте, не ведомо было, скорее всего, даже Нефритовому Государю. Отыскать кого-то здесь самостоятельно было невозможно, тем более шарахаясь от каждого голоса и шага. Серый камень, в котором неизвестные строители воссоздали интерьер обычного дворца, лишь изредка был раскрашен красным и желтым: красные колонны на фоне желтых стен; желтые арки на фоне красных стен; красно-желтые балки на фоне желто-красного потолка… Похоже, финансирование на постройку пещеры закончилось на каменотесах, а малярам осталось лишь то, что закатилось в щели денежного сундука. В нишах залов тут и там сидели и стояли в разных позах какие-то изваяния. Сенька не поленилась рассмотреть штук пять, и все они оказались женского пола, в красных нарядах и с желтыми лицами, искаженными приторно-сладкой улыбкой и косоглазием. Перед идолицами красовались желтые дощечки с одинаковыми красными подписями "Сю Сю Сю, добрая богиня добра и доброты", а в жертвенниках тлели благовония, благостно прованивая и без того не слишком свежий воздух. К счастью, в потолке, стараниями каменщиков или природы, находились трещины, в которые сладковатый сизый дым постепенно вытягивался. На стенах кое-где горели одинокие факелы, скорее сгущая, чем рассеивая тьму вокруг себя. Гулкое эхо в пещерах-молельнях сменялось то глухой тишиной изогнутых коридоров, то звонкой капелью со стен в маленькие, прозрачные, как лёд и такие же холодные лужицы. Пещера оставалась пещерой, даже если ее называли дворцом.

Пробегав по закоулкам и залам минут десять, царевна убедилась в этом окончательно. Утирая пот со лба, она остановилась – отдышаться, подумать и кое-что проверить. Оглянувшись и никого не увидев, она сунула в карман табличку куницы и глянула на опустевшую ладонь. Ее, родная, человеческая. Снова взяла табличку – и на глазах руки и одежда ее изменились.

– Кабуча… – Сенька пожалела, что нет рядом зеркала, но и без него было ясно: в пещере для носителей табличек работало заклинание превращения, и оно перекрывало испорченную иллюзию Агафона. И воины назвали ее Бе Мяо Му… Значит, пока табличка касается тела, она будет не обезьяной, а куницей в человеческом обличье. Эволюция навыворот, заблудившаяся в лабиринте магии…

Царевна быстро привязала табличку рядом с амулетом-переводчиком, спрятала под рубахой, осмотрела себя и в первый раз за день удовлетворенно хмыкнула. Достав из кармана пучок синеватых растений, сорванных в маленьком садике в тупике, где она случайно оказалась, Серафима встряхнула его, придавая товарный вид, и двинулась на поиски: Агафона вообще и первого встречного – в частности.

Первый встречный оказался первой встречной. В трех коридорах от того перехода из чуланчика выскочила пухлая напудренная до матовой белизны матрона в нарядном синем халате и с корзиной овощей, зыркнула на нее с хищным прищуром и посеменила прочь.

– Эй, постой! – царевна прибавила шагу и с высокомерным видом сунула ей под нос свой недобукет. – Где сейчас ее императорское величество найти, знаешь? Она приказала срочно принести ей…

Легкое изменение в выражении лица служанки и посыпавшаяся пудра предупредило Серафиму, и ладонь, направленная ей в лицо, просвистела мимо. Царевна перехватила запястье – но тут вторая рука, отбросив корзину, перешла к боевым действиям.

– Ты чего?! – возмутилась царевна, удерживая уже обе руки противницы. Пук травы, зажатый между ними, тыкался матроне то в нос, то в глаза, пока та не лязгнула зубами и не сплюнула макушку синего веника Сеньке в лицо.

– Убери от меня свои грязные лапы, Бе Мяо Му! – ощерилась она. – Думаешь, я не видела, как ты к Шу Бу Дай, этой плешивой выдре, на свидания в лес бегал?! Думаешь, с Лай Жуй Пей так можно обращаться?!

С каждым словом резкий пронзительный голос обманутой поклонницы Бе повышался в громкости, пока из-за углов и дверей не стали появляться головы ее любопытных товарок.

– Не будь я сейчас человеком, горло бы тебе перегрызла – и ей тоже! – наслаждаясь вниманием аудитории, Жуй Пей, как актриса дешевого балагана, принялась стенать, топать ногами и мотать головой вперед и назад, норовя то ли разбить затылок об стену, то ли сломать неверному парамуру нос. Ни то, ни другое ей не удавалось – пока.

– Да угомонись ты! – прошипела Сенька, больше всего желая сказать, что матрона годилась в матери даже покойной кунице, не говоря уже о ней – но понимая, что эти слова были бы в их разговоре роковыми.

– Думаешь, она потом не раззвонила по всей кухне?! Знаешь, что теперь про тебя там говорят?!

– Никуда я не бегал! – прорычала Сенька, озираясь по сторонам, и на каждом повороте натыкаясь взглядом на любопытную мордашку, ожидавшую развития драмы.

– Бегал! Бегал! Бегал! Тварь! Животное! Скотина! – не желала успокаиваться жертва промискуитета.

– От животного слышу! – не выдержала Сенька, свела брови и скроила жуткую мину. – На меня ты орешь, как поросенок недорезанный, а кто с тем типом в задние чуланчики с неких пор зачастил, а?!

Поток воздуха к легким ревнивицы внезапно перекрыли.

– С кем ты с лес гулять ходишь, я так вообще молчу!

Рот матроны захлопнулся, но зато открылись все остальные – по углам и чуланам.

– И молчу-то я молчу… но если перестану… знаешь, что будут говорить про тебя на кухне?

– Бе… – перед самой страшной угрозой проблеяла присмиревшая Лай.

– Бе-бе-бе! – сурово отозвалась Серафима и прошипела: – Или ты сейчас провожаешь меня в покои императрицы, да правит она тысячу лет, или я всем тако-о-ое про тебя поведаю!..

– Но от-ткуда… т-ты… – растерянно пробормотала служанка, на что Сенька только хохотнула – настолько демонически, насколько смогла. Но и это сработало, и присмиревшая оборотница цыкнула на зрителей, притихших в ожидании второго акта:

– Вон пошли все! Если вам делать нечего, сейчас найду! Кыш отсюда, мелкота подлистная!

Мелкота кышнулась, ровно ветром сдуло, а матрона, щурясь на Серафиму, как лисица на наглого тетерева вне пределов досягаемости, подобрала корзину и рассыпавшиеся овощи и поплыла вперед. Не задавая вопросов, которых настоящему Мяо Му не было бы дела задавать, царевна последовала за ней.

После долгих молчаливых кружений по залам, переходам и лестницам они оказались в широком коридоре. Факелы в позеленевших бронзовых кольцах, однообразные картины с водопадами, соснами и горами и длинный, как сам коридор, оранжевый ковер на полу наводили на мысль о пещерной роскоши уровня "император", а значит, скором окончании Сеньких блужданий. Но не успели они ступить и шагу по мандариново-шерстяному чуду пещерного ковроткачества, как из-за расписной двери в конце коридора высунулась голова с высокой прической, из которой щегольски торчали фазаньи перья и серебряные палочки для еды, и гневно рявкнула:

– За смертью вас только посылать, бездельники!

– Но ты нас никуда не посылала, почтенная Га Ду Дай… – нарываясь на неадекватный ответ, пробормотала Лай, кланяясь с корзиной в обнимку.

– Ну не вас… Какая разница! Быстро бросайте свою репу…

– Редьку, почтительнейше осмелюсь попра…

– …найдите помощников, и принесите в комнаты императрицы, да умножится ее красота до бесконечности, горячей воды! Да побольше!

– Она изволит принимать ванну в такой час?

– Не твое лисье дело! – высокомерно фыркнула голова и спряталась за дверями, уверенная в беспрекословном послушании.

Жуй Пей, бросив корзину, как и было приказано, а вместо этого подцепив под локоток неверного возлюбленного, помчалась за подмогой и водой. По крайней мере, так думалось Серафиме. Оглянувшись отчаянно на императорские покои, уносившиеся от нее со скоростью озабоченной оборотницы, она едва успела подумать о плане действий – как Лай опередила ее. Остановившись перед узкой нишей, она зыркнула по коридору вперед-назад, пробормотала: "Не запаршивеет за полчаса", распахнула плечом неприметную дверь, оказавшуюся в конце, и увлекла за собой опешившую Сеньку.

– Мой яшмовый грот, сгорая от нетерпения, ждет нефритового столба твоей любви! – жарко пропыхтела она ей на ухо.

– Если он сгорает… может… ему… лучше… пожарного? – просипела царевна, затравленно озирая комнатушку, утыканную полками с постельным бельем, ночными сорочками, утюгами и прочими принадлежностями труда гладильщицы.

– Пожарного потом… Сейчас – младшего проныру… пролазу… лазутчика… что способен пролезть… пронырнуть…

Почувствовав, как Сенькина рука пылко блуждает у нее в районе талии, Лай не договорила. Закатив глаза, она приготовилась к незабываемым ощущениям – и получила их.

Невозможно забыть, как тебя одновременно страстно лишают именной таблички и нежно бьют по голове валиком для белья. Хотя, возможно, всё было наоборот.

Через несколько минут из ниши выскользнула и покралась незаметно к покоям императрицы толстенькая полярная лисичка.

Агафон очнулся оттого, что кто-то лил ему воду в лицо. Он чихнул, вдохнул полной грудью наливаемую жидкость, закашлялся так, что водолей с треском уронил на пол свой сосуд – и распахнул глаза, полные то ли воды, то ли слез. Моргнув пару раз, он медленно понял, что это была вода, потому что плакать у него причин не было. Над ним склонялась, заботливо сложив ручки на груди, узкоглазая бледноликая красавица с лицом круглым, как полная луна, и убранными в изысканную прическу волосами цвета воронова крыла[46]46
  «От здорового ворона. И молодого. И не подмоченного дождем. И не поврежденного пухоедом. И не альбиноса», – машинально принялся уточнять мозг, испорченный логикой.


[Закрыть].

– Хватит спать, – проворковала она голосом сытого ангела.

Опешивший маг зажмурился и потряс головой. Вата, которой она была, казалось, набита, никуда не девалась, но он всё равно раскрыл глаза, морально и физически подготовленный теперь к созерцанию неземной красоты – и содрогнулся. Касаясь своим крючковатым носом его носа, над ним наклонилось чудовище. Глаза его пылали, будто два костра, лиловая кожа блестела, как у баклажана, изо рта торчали клыки, точно маленькие сабли, и топорщились во все стороны синие патлы, из которых выставлялись уши кабана-переростка[47]47
  «До размера лося кабаны не растут», – тут же дотошно встрял мозг.


[Закрыть]…

– К-кабуча… – прохрипел чародей. – Как первое впечатление… оказывается… бывает обманчи…во.

И тут он всё вспомнил. И дорогу из Даньдая, и ожидание нападения оборотня, и… и… и…

И всё.

Всё, что произошло после внезапно налетевшей бури, уходило в обитые ватными одеялами лабиринты памяти – и не желало возвращаться.

Не теряя времени на подозрения и рассуждения, он попытался вскинуть руки в заклинании – и обнаружил, что не может шевельнуть и пальцем. Рванулся встать – и не смог двинуться с места. Хотел повернуть голову – но она словно приросла затылком к подушке, на которую ее положили[48]48
  «Подушка – к простыне. Простыня – к матрасу. Матрас – к кровати. Кровать – к полу. Должно же быть хоть какое-то оправдание тому, что эта бестолковая голова не может сдвинуться ни на волос!»


[Закрыть].

– Не волнуйся, таньваньский монах, – огромная когтистая лапа нежно потрепала его по щеке, оставляя саднящие полосы. – Ты у нас – почётный гость. Твое пребывание сделает нас всех счастливыми. И бессмертными.

– А как насчет сделать бессмертным меня? Или хотя бы счастливым? – проговорил Агафон лишь для того, чтобы убедиться, что хоть какая-то часть тела осталась в его власти.

– А разве подвиг монаха не в помощи тем, кто нуждается? – пропел слева сытый ангел. Агафон вывихнул бы глаза, тщась рассмотреть говорившую, но она сама показалась в поле его зрения. Маг впервые за несколько минут выдохнул с облегчением: значит, она ему не померещилась, и к чудовищу не имеет никакого отношения.

– Моя супруга спросила, что тебе надо для счастья, – пророкотало страшилище.

– Быть в состоянии пользоваться своими конечностями – для начала, – забыв про ангела, брюзгливо огрызнулся Агафон.

– Ну… пока попользуйся, – монстр пожал плечами, обтянутыми желтым в драконах халатом, развернулся и вышел из комнаты.

– Спокойствие и Процветание бывает таким непредсказуемым и безжалостным, – вздохнула красавица, прикрывая веером личико по самые огорченно взметнувшиеся бровки.

Агафон познал дзынь. Что могло быть хуже непредсказуемого спокойствия? Наверное, только безжалостное процветание.

– Почему я не могу встать? – слабо пробормотал он, погружаясь в серый мир, доступный только магам, мир, где можно было увидеть ткань заклинаний.

– Эй, ты не спи! – раздался недовольный голосок где-то в соседнем измерении. – Ты должен быть сильным и бодрым! Я прикажу тебя… накормить! Или напоить?..

– По…мыть… – не понимая, что говорит, промычал чародей, не отрывая мысленного взгляда от прихотливого переплетения нитей удерживавшей его сети. Синяя нить… малиновая… мятная… с обертонами горелой бумаги… горячая… солёная… Узел… еще узел… и еще… Хитро затянуто… живое… подкачка идет… постоянно… откуда-то… Кабуча… Пока не прекратится, не разорвать… О том, чтобы распутать такое… и думать нечего… Откуда подкачка?.. Откуда начать разматывать?.. Откуда?!..

– Монах… как там тебя… прекрати спать! – недовольный голосок ангела звенел, казалось, над обоими ушами сразу. – В конце концов, это невежливо! Га Ду Дай, потряси его за плечи!

– Может, он замерз и впадает в спячку, моя госпожа? – неприятный женский голос – точно сухостоина скрипела – прошелся по слуху, обостренному магией серого мира, как пилой.

– Это же человек, а не какая-нибудь жаба!

– Говорят, монахи не едят мяса, и от этого кровь у них холодная и жидкая, – проскрипела Га – облизываясь, мог бы поклясться Агафон.

– Тогда пошли за горячей водой!

– Все слуги ушли готовиться к пиру.

– Ты имеешь в виду, что за водой должна идти я? – у каждого здравомыслящего существа, какова бы ни была их кровь, при звуках этого голоса она должна была стать холодной и жидкой, как разбавленная вода.

Раздался грохот падающего тела.

– Простите глупую вашу рабу, моя просветленная госпожа! Сейчас будет сделано! Найдено! Послано!

Возня на полу… стук закрывающейся двери… и тишина.

– Монах?.. Десять адовых судей и башня Пяти фениксов! Эта глупая фрейлина ушла и не потрясла его! Что мне теперь, самой?.. Хотя… рано или поздно…

Нежные ручки взяли его за грудки и несколько раз встряхнули. Раздался мощный чих и не менее мощный ах: это лоб красавицы ударил его по подбородку, вырывая из погружения в серый мир и едва не отправляя в нокаут в этом. Похоже, пыль вотвоясьских дорог только и поджидала сего момента.

Глаза Агафона распахнулись, и первое, что он увидел – потрясенную деву с медленно зарождающимся желваком над правым глазом. Носик ее страдальчески сморщился, брови тревожно сдвинулись, а рука потянулась к болезненному местечку. Неизвестно как волшебник вдруг понял, что когда она дотянется и нащупает, тут разразится такое…