Текст книги "Хождение Восвояси (СИ)"

Автор книги: Светлана Багдерина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 51 (всего у книги 56 страниц)

Растерянная и испуганная, с мыслями, плавно растекающимися по нитям паутины и утягивающим ее в манящее беспамятство, княжна не могла понять, что говорили ей чувства. Отоваро был близко – и нигде. Разве такое могло быть? И если да, что делать, где его всё же искать… и как не остаться тут самой?

– П-пусти… Не уйду… Г-где… Д-даль…ше…

Но тенёта держали ее крепко. Вдох, другой – и Лёлька почувствовала, что не может больше продвинуться вперёд ни на волос. Да и зачем ей? Тут так хорошо… тихо… спокойно… можно забыться… дрема…ть… с…пать…

Еще совсем немного, ощутила она с холодком ужаса в груди – думать внятно она уже не могла – и вернуться она не сможет.

Не понимая, что делает, девочка стиснула зубы и принялась втягивать сквозь них воздух долгим глубоким вдохом. Голова закружилась, перед зажмуренными глазами что-то замельтешило, и отчего-то стало казаться, что вдыхает она уже не воздух, а землю, деревья, камни, песок, и даже саму ночь – всё, до чего могли дотянуться ее внезапно обнажившиеся чувства. Мир поплыл. Понимая, что больше не может уместить в себя ни капельки, что вдохни она еще хоть чуть-чуть – и разорвётся, она замерла. Следующим будет выдох, и тогда от заклятья не останется и следа.

И хорошо, если только от заклятья…

Знание прозвучало в ней неожиданно, как шепот в пустой комнате. Паутина вокруг – это ткань заклинания, заменившая живое тело! Если ее порвать – человек погибнет. Чтобы Отоваро жил, она должна быть распутана!

Мысль об этом испугала ее больше, чем все испытания вечера. Распутать?! Это?! Да ни в жизни, ни в десять жизней, ни в сотню, ни в тысячу…

Голова закружилась одновременно во все стороны, точно Белый Свет разбегался во все стороны, прихватывая из Лёльки собранную силу. Девочка вцепилась в холодные бока статуи как в последний якорь в этой жизни, задыхаясь. Выдохнуть с воплем, и пусть сенсея разорвёт, он всё равно предпочёл бы смерть не-жизни медного болванчика, пусть их всех разорвёт! Таракана, его пособников, тэнно… Мажо…ру… Яра…

Нет!!!

Нет…

Нет.

И осторожно, медленно-медленно, как вдыхала, она стала выпускать воздух, пока последняя капля заимствованной у Белого Света магии не вышла со всхлипом, оставив ее дрожать, пустой и звенящей.

– Нет…

– Ори-кун…

Далёкие слова, далекие звуки…

Кто?

То ли смеётся кто, то ли плачет…

Чьи-то маленькие, но сильные руки взяли ее за плечи и повлекли прочь от статуи, нагревшейся то ли от ее объятий, то ли от пронёсшейся магии. Тут же другая пара рук обхватила и прижала ее к себе вместе с Тихоном.

– Лё… миленькая…

Всхлип.

Чей?

Беспомощность.

Потерянность.

Горе.

Чьи?..

– Они погибли… мы ничем им… ты ничем…

Её.

Лицо ее уткнулось в худенькую узкую грудь со знакомым запахом, и полились слёзы.

Возбужденно-почтительные голоса, загомонившие неожиданно и громко, не смогли бы пробиться сквозь омут ее отчаяния, если бы не встревоженный шепот брата:

– Шино пришел!

– Разве М-мажору… уходил? – подняла она на него припухшие красные глаза.

– Отец, – сдавленно уточнил голос слева, и Лёлька снова уткнулась в Яриково плечо, не зная, продолжать ей плакать или для разнообразия начать смеяться. Похоже, дело близится к развязке. Все собрались в кучу, как в романе Лючинды Карамелли. Кого еще не хватает из честной компании? Обормота?

Кажется, последние слова она проговорила вслух, потому что Синиока – и когда только она успела к ним проскользнуть? – подавленно выговорила:

– Обормоту с ним. Это он привел отца.

– Синиока, пригнись. Он не должен нас здесь видеть, – нервный голос Мажору.

– Уходите, – шепнул Ярик. – Вы сделали всё, что могли. Спасибо вам. От всего сердца. От всей души.

– Синиока, уходи, – строго распорядился Мажору.

– А ты?! – возмутилась девочка.

– Я, пока не убежусь, что даймё Рукомото ничего не грозит, никуда не пойду.

– Я с вами!

– Спасибо вам. Мы у вас в долгу. Но вы можете уходить. С чистой совестью, – понуро прошептала Лёлька. – Нам теперь… ничего не грозит.

Так же внезапно, как появился, дух борьбы пропал. Обормоту с Миномёто. Миномёто с Обормоту. Маяхата сам по себе, хоть и со свитой. Какая разница? Какая теперь разница, когда то, к чему они стремились, наконец-то исполнилось – такой страшной ценой? Таракану получил амулет Грома, способный оживить глиняную армию, значит, они больше не нужны, и он отпустит их домой. Но самураев, Чаёку и ее отца этим не вернуть. Вот если бы у нее имелась тысяча жизней… и если бы за это время она смогла распутать ту проклятую паутину… если бы она знала, как… если бы умела… "Не сможешь… Не сможешь… Не сможешь… Не сможешь…" – безнадежным эхом зазвучали в памяти мысли Тихона – и тут она снова взорвалась.

Смогу! Пусть ей придется учиться тысячу лет у всех чародеев Белого Света, не спать и питаться хоть одним лунным светом в пилюлях – смогу! Научусь – или открою способ, приду и распутаю! И пусть тогда всякие Тараканы ей лучше на пути не попадаются!

– Смогу! – вторя своим мыслям, рыкнула она, напугав ребят, коротко и жарко обняла брата и повернулась к разворачивающейся сцене пароксизма вамаясьского верноподданничества, готовая учиться или драться прямо сейчас. Яростно размазав остатки слёз по грязным щекам, она поджала губы, сощурилась и вперила буравящий взор в Вечного, всё еще распростертого перед сильными мира сего.

– …амулет Грома, с помощью которого армия вашего превосходительства сможет ожить в ближайшее время во славу Восвояси и на поругание ее врагов. Древняя магия – оружие немыслимого могущества и силы в умелой руке!

– Весьма лестно от вас это услышать, Ода-сан, – проговорил Маяхата, но Ода даже не повернул головы в его сторону, не сводя обожающего взора со второго лица Восвояси.

– И подумать только, всё исключительно во славу империи, а не ради того, чтобы стать Извечным, как обещал его превосходительство первому, кто сможет оживить его армию, – как бы про себя, но достаточно громко прокомментировал Садо Маза из-за спины тэнно. – Чистота помыслов, редкая в наши черствые времена. Удивление, удивление.

– Времена такие, какими мы их сами делаем, Маза-сан, – Вечный зыркнул на придворного, и ноги того подкосились сами собой и плюхнули хозяина новым бирюзовым кимоно в лужу. – Вам, людям момента, этого не понять. Но мы, старая гвардия, привыкли ставить благо и процветание империи превыше всего!

– Ее амбиции, скорее, – уроненный, но не побежденный, пробормотал вельможа, задом начиная отползать на безопасное расстояние[266]266
  С точки зрения Лёльки, ползти ему придется как минимум до Лукоморья.


[Закрыть].

– Империя без амбиций – как человек без желаний! Покойник! – глаза Таракану лихорадочно заблестели. – Унизивший ее хоть раз должен раскаиваться до конца своих дней! Лбом об стену биться! И наша задача – не оставить ему стен! Не оставить ничего – выжженная земля! Вытоптанные поля! Руины на развалинах! Гордость Восвояси дорого стоит! Крови! Кровью искупаются оскорбления! Так учили юношей во времена моей молодости, и империя была непобедима! Не желаю умалить скоропостижную кончину Шино Надорваси, вашего многоуважаемого отца, Миномёто-сан, проигравшего решающую битву, но боги, чтобы загладить свою вину, благословили нас сыном. Теперь покарать мятежников и вознести Восвояси на сияющие высоты превосходства будет в вашей власти!

– Вы не перестаете меня удивлять, Таракану-сан, – тонкие губы Миномёто изволили, наконец-то, изломиться в осторожной улыбке. – Так всё просто, если судить по вашим словам, что… просто не верится. Столько лет… столько усилий… и вдруг…

– Изволите взглянуть, ваше превосходительство… – чародей пожирал взглядом Шино в поисках одобрения, и только дождавшись высочайшего кивка, договорил: – … и ваше величество. Абсолютно безопасно и невероятно познавательно. Сотни лет он покоился в этой ловушке вдали от человечества, но боги назначили час торжества – и он вернулся к нам как миленький! На воскрешение былого величия…

Княжна всё ждала и ждала, когда старый циник Ода сложит фигу в кармане, или ухмыльнется хотя бы уголком рта или глазами, или подпустит что-нибудь такое-эдакое в его стиле, что перевернет всё говоримое с ног на голову – но не дождалась. Неужели он действительно верил в то, что говорил? Или… вправду сошёл с ума?.. То есть он в самом деле преклоняется перед Шино как перед полководцем, способным залить кровью целую страну? Перед Шино, который думает, что империя тем величественнее, чем больше ее боятся, чем большее количество других стран она может подчинить своей воле? Один псих – худо, а два, да еще спевшихся…

– …Она еще встанет с колен, и старый позор обернется новыми победами! И пусть ее недруги роют себе могилы!

Миномёто милостиво кивнул:

– Покажите нам всё… Извечный Таракану.

"Нет!!!.." – отчаянный вскрик амулета Тишины кольнул ее как иглой.

– А ты вообще молчи! Предатель розовый! – прошипела девочка в глаз лягуху[267]267
  Потому что кто его знает, где у лягушек уши, и уж совершенно точно никто не знает, где уши у амулетов Тишины.


[Закрыть] – но шагнула вперед. Он мог подвести ее, но ответить ему тем же она не имела права – хотя очень хотелось.

– Ваше величество, ваше превосходительство, – сотворила она самый лучший книксен за последние три года своей жизни, – извольте повелеть этому человеку не открывать сундука.

– Отчего, Ори-тян? – поползли вверх брови императора. – Ты ведь даже не знаешь, что находится внутри.

– Не знаю, – согласилась она. – Мне известно только, что множество волшебников древности потратили бездну сил и средств, чтобы закопать это как можно глубже, чтобы это никто и никогда больше не нашел.

– Откуда ты знаешь? – Миномёто впился в нее взглядом, по остроте не уступающим взгляду Таракану, засверлившему ей затылок.

– Логика, ваше превосходительство, – кротко ответствовала княжна. – Спросите, пожалуйста, у этого Вечного, как и при каких обстоятельствах он заполучил сей сундук, если мои умозаключения кажутся вам сомнительными.

– Умозаключения ребёнка, огорченного потерей нянек, могут казаться сомнительными, – старательно изображая соболезнование, закачал головой маг. – Кого в этом винить?

– Это был риторический вопрос или экзистенциальный? – зыркнула на него девочка, и он прикусил язык.

– Я полагаю, Вечный расскажет свою историю сам и в более подходящее время, – бесцветные губы тайсёгуна сжались в недовольную ниточку. – Не тебе решать, девочка, не тебе обвинять, и уж тем более не тебе запрещать.

Исполненный благодарности и обожания взгляд чародея был ему наградой.

– А теперь поднимитесь, Таракану-сан. Откройте ящик.

"Нет!!!.."

– Нет!..

– Может, мы всё-таки прислушаемся к словам сего одарённого многими талантами дитя? – шагнул к ней Маяхата – и Лёлька поморщилась.

"Сам дитя! Ну кто, кто так говорит?! Какой нормальный правитель?! "Не соблаговолит ли многоуважаемый тайсёгун, если у него вдруг нечаянно выдастся свободная минутка…" Кто его только царствовать учил?! "Быстро разошлись все, и не сметь приближаться к этому предмету на луковый выстрел, пока не разрешу!" – вот как надо, а он!.."

Кажется, это понимали все, кроме Негасимы, потому что с поклонами и улыбками, говорившими "уйди, мальчик, не путайся под ногами", Ода и Шино обошли его и двинулись к сундуку.

– Стойте! – выкрикнула Лёлька, но был это глас вопиющего в саду камней.

"Нет… нет… нет… нет…" – твердил Тихон в ее мозгу, но что она могла поделать? Что?!..

Она обхватила голову, отмахнулась от горестного причитания амулета и прислушалась к своим ощущениям. Что-то во всём этом было не так. Не так, как она ожидала, по крайней мере. Но что, что, что?! Что-то не доставало из картины мира, сложенной перед ними Тихоном. Что-то…

И тут ее осенило. Если не считать императора, на которого все наплевали, от мира и согласия среди врагов хотелось утопиться в сиропе, как выражалась Алия Искусная. Тихон же говорил, что…

"Тиша! Срочно перестань ныть! Почему они все такие дружные?"

"…закрываю…"

– Брось!!! Немедленно брось это гнилое дело!!!

"Но…"

– Я кому сказала?! – прорычала она и, припомнив свои собственные неопубликованные уроки правления, добавила: – Быстро!!!

Амулет Тишины дрогнул – и странный ветерок, не тронувший ни одной былинки, пролетел по двору дома Тонитамы. Почувствовали ли его тэнно и собравшиеся вокруг зеваки, она не поняла, но тайсёгун и Вечный остановились в шаге от сети – обвисшей, будто сундук под ней истощил все силы – и как-то по-новому глянули друг на друга. Тайсёгун как бы невзначай положил руку на рукоять катаны, свёл брови, и церемонно кивнул:

– Перед тем, как вы исполните свой долг, я хочу выразить вам свою благодарность, Извечный. Моя армия…

– Его армия?! Тэнно!..

Услышав шепот Лёльки, император страдальчески скривился, раздумывая, делать ли вид, что ничего не касалось его высочайшего слуха, или как… и шагнул вперед. Кадык его нервно дернулся.

– Разрешите уточнить, ваше превосходительство. При всём моём уважении к вам как к блестящему стратегу и тактику нашего времени… но… видите ли… юридически это армия императора.

– Ваша? – презрительно фыркнул Миномёто, и это была первая его эмоция, увиденная лукоморцами за несколько недель. – Да дайте вам выбор – новая армия или новый свиток со стихами, и вы даже думать не станете!

– Хорошие стихи стоят… – стушевавшийся тэнно попробовал обратить правду в шутку, но Шино его не слушал.

– Мимасита сделала ошибку, оставив тогда у кормила империи вашего никчёмного прародителя, – играя желваками, выплюнул он в лицо Негасиме. – Ошибку, последствия которой приходится расхлёбывать нам всем!

– Шино-сан!.. – почти жалобный выдох императора был заглушен хором похожих восклицаний со всех сторон. Гвардия тэнно, гвардия тайсёгуна, дети и даже сам Миномёто замерли, будто Таракану одним сверхзаклятьем превратил в статуи всех до единого – не забыв превратиться самому.

– Извините… Но ваши слова… – первым обретя дар речи, потрясённо забормотал Маяхата, – не делают вам честь как нашему верно… поданому… поднятому… поддатому… Я имею в виду, что двухи паших… вухи давших… духи ваших… предков, то есть… поколения тайсёгунов, служивших моему роду верой и правдой… должно быть, стыдятся?..

Лёлька безмолвно взвыла. Ну кто, кто так правит, кошки-матрёшки?!

– Прикажите его схватить и бросить в темницу, – сквозь зубы, усиленно делая вид, что происходящее ее не касается, прошипела она в сторону Маяхаты[268]268
  Отец всегда учил: «Запомните, дети: Лукоморье никогда не вмешивается во внутреннюю политику других стран». Мама тут же добавляла: «Кроме тех случаев, когда ну просто достали уже и сами напросились. Но не раньше!». Папа заканчивал наставление: «И если вмешивается, то так, чтобы эти другие страны не пожалели о нашем вмешательстве». На что мама подытоживала: «Ну кроме отдельных личностей, конечно, которые чем больше недовольны, тем мы молодцы».


[Закрыть]. – Побудьте тираном!

– Но это же тайсёгун! А если армия взбунтуется? Может, лучше под домашний арест? На одну ночь? И один на один попросить, чтобы он потом извинился прилюдно… если его не затруднит… но если затруднит, то не надо… – император в поисках сочувствия глянул на княжну, понял, что все взгляды, уши и носы[269]269
  Древнюю мудрость «держи нос по ветру» вамаясьцам при дворе приходилось применять настолько часто, что она стала частью их натуры.


[Закрыть], включая ее, уже прикованы к Вечному и Шино, и смолк.

– Во имя любви к отечеству, во имя перспектив его величия я бы на вашем месте, Шино-сан, поразмыслил, как эту ошибку можно исправить, – прищурившись, медленно говорил чародей. – А после этого мы с вами…

– Мы – с вами?! Знайте свое место, Ода-сан! Вы на своем должны ковать оружие возмездия и помалкивать! – отрезал Шино и шагнул к сундуку. – А я на своём буду сам за себя размышлять. Мои предки приняли гири в отношении рода Маяхат и были верны клятве с тех пор! И меня ничто не заставит изменить ей! "Верность и честь" наш девиз. Не забывайте, с кем разговариваете, Извечный!

– Да, тайсёгун. Моя вина безмерна, тайсёгун, – прошипел сквозь зубы Ода. – От земли до неба, тайсёгун. От забора до обеда, тайсёгун. Мелкими шажками, тайсёгун. Нет меры, нет, тайсёгун, нет…

– Безмерна? Вздор. Всему есть мера, – Миномёто, больше не в силах скрывать недоумение, холодно покосился на Вечного и выговорил: – Но это тоже решать не вам.

Во взгляде мага, направленном на Шино, Лёлька заметила что-то колючее, мелькнувшее и тут же пропавшее. Что-то, не понятое и не пойманное, скорее всего, даже самим Таракану. Но за себя княжна могла твёрдо сказать: она ловить это "что-то" не собиралась, и никому бы не посоветовала, а если бы оно вдруг на неё напало, то дала бы дёру с такими воплями, что мало бы не показалось.

Но несколько мгновений спустя Ода уже стоял, как ни в чем не бывало, перекатываясь с пяток на носки и чуть склонив голову: живое воплощение картины Гдетатама Намазюки "Почтительный верноподдатый, выпив пятилитровое ведерко сакэ по поводу неожиданной радости приглашения ко двору, ожидает всяческих благ от своего благородного сюзерена на южном склоне чайного холма У Ди".

– Приступайте, Ода-сан, с благословения… С моего благословения. И нашего священного тэнно.

Шино обернулся к императору и поклонился – без малейшей насмешки.

– Воля тайсёгуна закон для меня, – почтительно склонил голову Извечный.

Надежда Лёки на то, что он не сможет убрать сеть, не оправдались. Похоже, времени в обществе амулета Грома Таракану зря не терял, хотя, наверное, и несколько сотен лет в роли ученика самого могущественного Вечного пошли на пользу. Несколько уверенных прикосновений под ритмичные слова заклинания – и кристальные бруски вспыхнули невыносимо-белым, упали на землю, оплавляя ее до стекольного блеска, и рассыпались в пыль. Сеть, удерживавшая амулет Грома, растаяла.

Княжна надеялась на более продолжительный и зрелищный процесс, чтобы было время подумать, а если ничего не придумается, то хотя бы посмотреть на очередную порцию фейерверков и спецэффектов – но не сбылось и это.

– Улетай! Лети! Лети же!.. – Ярик, сжимая кулаки, подался вперед, словно гипнотизируя сундук. Но тот стоял между камней, словно никогда не выписывал по небу головокружительные кренделя.

– Открывайте, – тихо скомандовал тайсёгун.

Ода сосредоточенно свёл брови и положил обе руки на крышку притихшего ящика. Еще минуты три прошло в декламации заклинаний, призывавших на помощь всех духов, божеств, фауну и даже флору империи. И когда девочке уже начинало казаться, что хоть на этот раз у великого Таракана что-то не получилось, вокруг них из земли вскипело синее облако. Но не успели зеваки испугаться, как оно устремилось к Оде с сундуком, взревело васильковым пламенем… и рассеялось. Между почерневшими, как остывающие угли, камнями, на месте сундука, все увидели оскалившегося льва, сжавшегося для прыжка. Грива и хвост его, похожий на лошадиный, сплетались из языков огня, а по ослепительно-рыжей шкуре пробегали алые искры.

Ода поднёс к нему руки, точно к очагу в студеную ночь, и зажмурился от удовольствия: толстые малиновые лучи, потянувшиеся от зверя к пальцам Вечного, были видны даже не искушенным в магии.

– Еще… еще… – шептал Вечный, причмокивая, словно поедал нечто очень вкусное. Хотя так оно и было. Как молоко через соломину, он торопливо всасывал магию льва – и страшные раны на голове его затягивались, оставляя не менее страшные рубцы и непроходящий малиновый отблеск в глазах, рваный, как огонь на ветру.

Тем временем пылающие очи Грома, обводившие застывшую в ужасе толпу, остановились на Лёльке и сузились.

– Вы меня за кого-то другого принима…е…те… – забормотала та, попятилась, повалилась, споткнувшись – но успела увидеть, как зверь молча взвился в прыжке.

– Нет!.. – сиплый писк Ярика, бросившегося ее закрывать, в повисшей тишине прозвучал громче крика.

– Стой! – из темноты метнулась на защиту знакомая мальчишеская фигурка.

– Яри!.. – мелькнуло в темноте грязное розовое кимоно.

Но быстрее княжича, Мажору и Синиоки оказался Тихон. С шеи княжны метнулся навстречу опускающемуся льву бело-розовой высверк. Ударная волна швырнула людей к остаткам ограды. Вспышка, короткий грохот раздираемого громом воздуха… и все привычные звуки ночи поглотила тишина.

Открыла Лёлька глаза от оглушительного рёва:

– Не-е-е-ет!!!

Таракану? Придавило?

Обрадованная, она спешно отыскала взглядом источник – и лицо ее разочарованно вытянулось. Мало того, что Вечный оставался на ногах и невредимым, так еще и Тихон пропал! И амулета Грома было не видать, если разобраться… Зато на том месте, где они должны были столкнуться, над оплавленной землей висел, вращаясь, сыплющий искрами бесформенный ком. На его поверхности непрестанно захлёстывали друг друга, сливались и разбегались две краски – белая и малиновая. А рядом, протягивая к комку руки и не в силах получить ни единого, даже полупрозрачного лучика, метался Таракану.

Тайсёгун наблюдал за ним, пока Ода не остановился, тяжело дыша и утирая рукавом кровь из открывшихся ран на голове.

– Вы надеетесь разделить эти… сущности, Ода-сан? – тайсёгун с сомнением кивнул на красно-белый ком, бесцельно дрейфующий по выжженной усадьбе Тонитамы.

– Разделить их? – Вечный запрокинул голову и расхохотался. – Я не понял, что это было и откуда пришло, но скорее моря отделятся от земли и повиснут в небе!

– Но как тогда вы…

– Так, как собирались – мы с вами – поступить в самом начале, Шино-сан, – глаза Таракану вдруг стали отражением глаз Миномёто: такие же холодные и беспощадные.

– Да… – медленно выдохнул Шино и повернул голову в сторону детей, сбившихся поодаль испуганной кучкой. Взгляд его скользнул мимо лукоморцев, словно они стали невидимыми, и остановился на своих.

– Мажору. Синиока. Дома я услышу ваш рассказ о том, как и зачем вы тут оказались, и что означают ваши действия. А сейчас немедленно уходите.

И, привычный к повиновению, не дожидаясь "да, отец"[270]270
  Не то, чтобы он его дождался.


[Закрыть], уставился на лукоморцев.

Ивановичи – лица бледные, как саваны – попятились. Лёлька, проклиная на чём Белый Свет держался, свою самоуверенность, беззаботность, длинный язык, пришедшую мысль перессорить противников и не пришедшую – дать дёру, как только представился случай, схватила за руку брата. Расталкивая зевак, кинулись они было наутёк – и упали, связанные по рукам и ногам невесть откуда взявшимися веревками. Мажору и Синиока бросились к друзьям – но тут же упали рядом, связанные таким же небрежным волшебным манером.

– Ода-сан, Шино-сан, – император сердито поджал губы и шагнул вперед. – Немедленно освободите моих гостей и своих детей!

– Моим детям небольшой урок своевременного принятия здравых решений лишь сослужит добрую службу, – безучастно отвернулся тайсёгун. – Касаемо гайдзинов же разрешите напомнить, что появились они у нас не как гости империи, а как ее заложники.

– Какой-то иноземный писака заявлял, что весь Белый Свет не стоит слезы ребенка, – Таракану впился в императора обжигающим взглядом. – Ну так значит страна этого пустоголового гайдзина никогда не была повержена и унижена теми, кто должен был целовать ей ноги, ежеминутно вознося благодарности за спасение! Или он был не сыном ей, но никчёмным подкидышем! Я же сделаю всё, что империя от меня требует. Всё, ваше величество. До последней капли.

– То есть… вам нужны их слёзы?.. – отказываясь понимать напрашивающийся вывод, пробормотал тэнно. Его умоляющий взгляд устремился на Оду: "Скажи, что я правильно понял, скажи, что я прав…"

– Вамаяси слезам не верит, – одними губами улыбнулся Вечный. – Из воды победы не рождаются.

Негасима, всё еще не понимая – не желая понять, глянул на лукоморцев в поиске не столько просветления, сколько заверения в том, что всё хорошо и правильно – и сердце его сжалось, понимая всё без слов. Нет. Вечному и Шино не нужны их слёзы. Как бы хотелось ему сейчас оказаться где угодно, кроме этого проклятого сада, не ведать, не слышать, не делать того, что он сделает сейчас…

– Позвольте напомнить, Шино-сан, что император – я, и мне решать, в качестве кого эти дети присутствуют на моей земле, – голосом тихим, но уверенным – как казалось ему, но на самом деле тонким и бесцветным от страха проговорил Маяхата и вскинул голову. Но вместо желаемого высокомерия выглядело это словно приступ нервного тика. Научиться править в три секунды не удавалось еще никому…

– Поэтому, Ода-сан, извольте освободить их сию же минуту. Я. Не позволю. Дурно. Обращаться. С ними.

…но сделать отличную попытку было можно.

Брови Миномёто чуть двинулись вверх, обозначая удивление. Верхняя губа Таракану презрительно задралась:

– Позвольте не изволить, ваше величество. Советую удалиться в свой дворец и заняться чем-нибудь важным и неотложным, вроде любования луной. Вас позовут, когда империя вновь будет цела и готова отдаться вашему наимудрейшему руководству.

Словно ожидая, что Негасима после этих слов бросится бежать во дворец или испарится, чародей зашагал к извивающимся на земле детям.

– Нет, это вы ступайте прочь! – бледный, трясущийся император загородил дорогу магу, набычившись и сжав кулаки – или, скорее, нахохлившись и спрятав в ладонях дрожащие пальцы.

– Ваше величество. Одумайтесь, – Ода чуть склонил голову. – Думайтесь, думайтесь, думайтесь…

– Охрана, взять его! – выкрикнул тэнно, и его новая гвардия двинулась выполнять приказ.

Вечный с сожалением развёл руками.

– Мимасита видит: я не хотел!

Вперившись тяжелым взглядом в лицо Маяхаты, не поворачивая головы, он шевельнул пальцами под аккомпанемент коротких слогов – и из-под ног самураев выметнулась огненно-малиновая стена, отрезая их от императора и его противника. Сбивая прилипший огонь с одежд, люди с воплями обратились в бегство. Негасима растерянно замер.

Вечный сделал еще один шаг, приближаясь к нему почти вплотную. В хищно прищуренных глазах плясали отблески малинового пламени, сжигая привычное прошлое и предсказуемое будущее.

– Уходите, ваше величество. Я всё равно осуществлю задуманное, с вашего благословения или через ваш труп. Выбирать вам.

– Вы клялись мне в верности!

– О, как буду я страдать, клятвопреступник, клятвоотступник, проклятый!.. Я буду оплакивать свой позор денно и нощно и мечтать искупить его кровью! – лихорадочно расширяя глаза, заговорил маг. – Может, даже своей. Но я давал и другую клятву – на верность империи. Человек – пыль. Империя – вечна!

– Мне… всё равно! На ваши мучения и клятвы! Я не позволю! Прикоснуться к детям! – пересохшим горлом совсем не по-императорски прохрипел тэнно.

Сильный толчок в грудь уронил ошарашенного Маяхату на землю. Распластавшись, он судорожно взмахнул руками – и почувствовал, что пальцы его наткнулись на рукоять катаны, валявшейся в грязи. И в тот же миг, точно меч Отоваро оказался волшебной палочкой, годы унижения, страха и подавляемых эмоций выплеснулись и слились в единую вспышку отчаянного гнева, когда становится всё равно, будешь ты жить до старости обожжённым калекой, или закончишь существование в следующий миг в столбе пламени.

– Прочь!

Меч свистнул, рассекая кимоно еле отпрыгнувшего Таракану.

– Пошёл прочь! – ничего не видя, кроме отступающего врага, император вскочил.

Сгусток синего огня просвистел у его головы, задевая клинок и плечо. Клинок запылал. Маяхата отбросил его и с воем захлопал ладонями по вспыхнувшему кимоно, обжигая ладони. С перекошенным от ярости лицом Ода растопырил пальцы для завершающей атаки – и кубарем покатился от удара в скулу рукоятью сёто.

– Ты осмелился нанести оскорбление действием его величеству, – убийственный взгляд Шино пригвоздил его к земле.

– Но вы же сами видели: он не позволяет… – сбивчиво и быстро заговорил маг. – А мы должны… то есть не должны… То есть тянуть больше не…

– Ты понесёшь наказание за своё преступление, Извечный.

– Преступление?! Преступление?! – вдруг ощерился Ода. – Так вы теперь называете моё стремление вернуть Вамаяси ее величие?!

– Есть вещи важнее.

– Какие?!

– Закон гири.

– Закон дури!

– Тебе отрубят руки, оскорбившие действием тэнно, – бесстрастно продолжал тайсёгун, – но после этого в знак признания твоих прошлых заслуг мои самые опытные самураи сделают тебе харакири.

– Но глиняная армия!..

– Другой оживит ее.

– Никто другой не знает и десятой части того, что необходимо!

– Значит, им придётся узнать. Остались твои ученики. Остались записи. Незаменимых нет.

– Но на это уйдут годы! Десятилетия! Империя за это время… У неё нет десятилетий! Мятежники крепнут с каждым днём! – в расширившихся глазах Вечного жил больше огонь не мести, но боли предательства.

– Это уже будет не твоя забота.

Уткнувшись носом в землю под обгоревшим развесистым кустом, куда свалил их Вечный, Лёлька впитывала каждое слово, каждую интонацию, лихорадочно пытаясь уловить в словах вамаясьцев плацдарм для переговоров размером хоть с пятачок – но тщетно. События проносились со скоростью Янамото на допинге – и всё мимо. Если даже Шино уходит Таракана, его ученики будут оживлять глиняных солдат, а средство для оживления у них осталось одно – они с Яром! Эх, если бы Тихон не превратился в этот неопрятный комок… Если бы Негасима и Тонитама успели достать амулет Грома… Если бы мы не мешали им… Если бы мы убежали сразу, как только маги заарканили сундук… Если бы, если бы, если бы…

Напрягаясь, что было мочи, она силилась разорвать путы на запястьях и щиколотках то силой, то магией, но и то, и другое оставило ее. Рядом в таких же бесплодных попытках кряхтели Мажору, Ярик, и даже Синиока.

– Ори-кун, – прекратив возиться, прошептал Мажору. – Если тебя не очень затруднит, подвинься, пожалуйста, головой на восход луны. Попробую перегрызть веревки.

– Многоуважаемый Мажору будет исключительно исключителен, если у него это получится, – пробормотала девочка, и только начала прикидывать, где у нее голова и где у всех остальных людей сегодня восход, не говоря уже о луне, как что-то острое шкрябнуло по запястью.

– Эй, хорош кусаться! Я сейчас, сказала же! – удивлённая зубастостью юного Шино, воскликнула она возмущенно – и почувствовала, как абсолютно недвусмысленное лезвие ножа скользнуло по коже – отскочив от пут.

Ее шипение "Кто там?" и сдавленный возглас Мажору "Обормоту?!" прозвучали одновременно.

– Лежите тихо, не дёргайтесь, – тоном, каким сообщают о близкой насильственной кончине собеседника, прорычал старший сын тайсёгуна. Но прежде, чем Лёка успела прикинуть, кем лучше быть заколотым – Обормотом или Тараканом, руки ее ощутили свободу.

– Повернись на бок, гайдзин, – процедил он сквозь зубы, и через несколько секунд тихое восклицание Яра показало, что и его веревки были разрезаны.

– Об…бормоту?.. – голос Мажору прозвучал неуверенно, словно он не знал, перережет нож его веревки или горло.

Лёлька рискнула повернуться на спину, вывернула шею и увидела, как короткий меч Обормоту неуклюже кромсает путы на запястьях Синиоки.

– Сейчас ноги освобожу, не трепыхайся, дочь огородного пугала, – пробурчал он.

– Обормоту, но… почему?.. – не находя иных слов, только и сумела прошептать Лёлька.

Парень напрягся и отвернулся, и она уже решила было, что не получит ответа, но он, не отрываясь от огромного жёсткого узла на щиколотках сестры, пробормотал:

– Думал, что буду прыгать от радости до неба в тот день, когда из вас выпустят кровь и проучат это айнское ничтожество и девчонку деревенской выскочки. Но моя мать была права – я слабак. Когда я понял, что они действительно… Что вас… Что… То есть когда… Как я вас всех гайдзинов ненавижу!