Текст книги "Хождение Восвояси (СИ)"

Автор книги: Светлана Багдерина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 56 страниц)

– Хм…

Вечный так и эдак повернул рисунок, то приближая к себе, то удаляя на расстояние вытянутой руки. Закрыв шкаф, он приложил бумагу туда, где смыкались дверцы, прижал с силой, отдернул руки – и она осталась висеть, как приклеенная. Выставив ладони вперед, он прикоснулся к дверкам – и они засветились. Веки его опустились, губы зашевелились беззвучно, и из-под пальцев потекли зеленые струйки, словно расплавленное бутылочное стекло. Они залили шкаф, как потоп, слились в единую оболочку – и бумажка вспыхнула изумрудным пламенем, впечатывая почти осыпавшиеся угольные контуры в сероватое дерево. Дети ахнули, а в следующую секунду шкаф уже стоял, объятый огнем. Ярка метнулся к сестре, та сгребла с пола Тихона, но не успели они начать ни спасаться, ни спасать, как пламя пропало, оставив в воздухе запах горелой хвои и имбиря.

Нерояма уронил руки и часто задышал, словно взобрался вприпрыжку по лестнице с первого этажа. Чаёку подбежала к нему с платком и принялась вытирать пот с его лица.

– Смотрите, так ли всё, – будто не замечая дочери, старик повернулся к ним, приглашая открыть дверцы. Дети, теряясь в догадках и ожиданиях, потянули за ручки – и снова ахнули. Вместо веселой попугайской груды шелков шкаф оказался набит только зеленой, красной и черной одеждой. Огорченный, Ярик взял первый попавшийся наряд, развернул – и увидел настоящий лукоморский кафтан из настоящего вамаясьского дымчатого шелка.

– С дуба падали листья ясеня… – присвистнула Лёлька, выхватила одежку из своей кучи – и улыбнулась: лучше черный, но сарафан, чем небесно-голубой плод предосудительной любви кимоно и летника.

– Спасибо вам, Кошмару-сан! – радостно выпалил Ярик, прижимая к груди ярко-зеленые, но вполне лукоморские штаны.

– С цветом, правда, не очень удачно получилось, – скромно потупился старик, но тут же вызывающе вскинул голову: – Но я же боевой маг, а не какой-нибудь мучитель пестрых тряпочек!

– Всё равно здоровско вышло! – просияла Лёка, краем мозга вспоминая, где и когда она слышала похожие слова. – Спасибо!

– Вместо "спасибо" в таких случаях в Вамаяси говорят "мне теперь вовек с вами не рассчитаться", – кривовато усмехнулся старичок, потрепал по щеке опешившую девочку и вышел, прикрыв за собой дверь.

– Что?.. – проводили его княжичи озадаченными взглядами.

– Это просто такой старинный обычай. Для вежливости, – пояснила дайёнкю и поспешила перевести разговор на другую тему: – Теперь, когда всё разрешилось, вы станете кушать? Наверное, вы чрезвычайно голодны, бедняжки!

Бедняжки переглянулись. Ноги тащили их в сад, более желанный, чем если бы право выходить туда далось им без боя. Но здравый смысл в лице Лёльки восторжествовал, дернул брата за рукав, наступил ему на ногу, и Ярик, готовый бежать на улицу даже не одеваясь, остановился. Перехватив взгляд сестры, он спешно втянул щеки и мужественно проговорил, вспоминая съеденные горы Тишкиного угощения два часа назад:

– Н-немного. Я читал, что после голодовки начинают есть малыми порциями.

– Очень малыми, – закивала Лёлька, вспомнила вдруг что-то – и сдалась. Эмоции, сдерживаемые последние десять минут, вырвались наружу, и она уткнулась в плечо Ярки, всхлипывая и икая:

– Ода… Т-таракану… Ярь… ты помнишь? Рондо… К-каракурту… Драма… М-мухомору… Джига… Б-бегемоту… Акоту Нарзану!..

– Кто эти почтенные люди, Ори-сан, и откуда вам они известны? – Чаёку удивленно приподняла брови и так и не смогла понять, отчего Яри-сан спустя мгновение присоединился к сестре.

Час спустя, умытые, причесанные, пообеданные и наряженные княжичи в сопровождении своей опекунши спустились по неширокой винтовой лестнице к основанию башни. Прямо и налево тяжелые негостеприимные двери закрывали от любопытных глаз, наверное, что-то интересное. Направо дверь оказалась более сговорчивой. Чаёку сделала пасс руками, будто раздвигала штору, и створка, сколоченная из широких бурых досок, обитых полосами железа, распахнулась легко, как бумажная. Ветер тот час же швырнул им в лица птичий гомон, замешанный на мириадах бело-розовых лепестков, солнце ослепило привыкшие к полумраку глаза – и дети остановились, вдыхая свободу полной грудью, жмурясь и улыбаясь.

– Куда бы вы хотели сходить? – Чаёку прервала их блаженство – или вознесла на новую высь.

– Везде! – Лёлька обвела открывающиеся перед ней просторы широким жестом колонизатора.

– Расскажите нам лучше, пожалуйста, где мы вообще находимся, – более осторожно проговорил Ярослав.

– Мы сейчас в святая святых Маяхаты – столицы Вамаяси, в Запретном городе, – девушка повела лукоморцев по широкой извилистой дорожке из белого песка.

– А что в нем запретного? А нас не выгонят? А разве в городе растут такие сады? Это ж целый яблонево-грушевый лес! Чтобы не сказать, тайга! – дотошно уточнил Ярик, обозревая окрестности, заросшие – и заваленные – старыми плодовыми деревьями.

– И сливовый. И вишневый. И хурмовый, – с улыбкой ответила девушка, оправила пышный розовый бант оби, перехватывавший грудь и поясницу, и пригласила подопечных следовать за собой. – И нет, нас не выгонят, потому что мы здесь живем. А сады в Вамаяси всегда такие.

– Почему?

– Потому что это красиво.

Ивановичи переглянулись.

– Нет, конечно, пока всё цветет – красота, но ведь яблони и прочие вишни вечно цвести не могут, – с сомнением проговорила Лёка.

– А когда покрывало лепестков будет окончательно сорвано ветром, то под ним обнаружится не юное девичье личико, а кислая гримаса старухи, – меланхолично добавил Ярик, глядя на небо и не чувствуя на себе ошарашенного взглядах двух пар девичьих глаз.

– А вы точно не пробовали писать стихи, Яри-сан? – первой прервала затянувшееся молчание Чаёку.

Яри-сан покраснел и вызывающе зыркнул на сестру: только скажи чего-нибудь! Зареву! Но Лёка, на удивление ему – и себе – промолчала.

– Ну пробовал… – признался тогда мальчик. – Только ничего не получалось. Рифма плохо подбирается. Дионисий говорит, что словарный запас у меня еще маленький, поэтому. Да ну их, эти стихи! Давайте лучше на красоту смотреть!

– Что может быть красивого в поваленных деревьях и траве по колено между ними! – пренебрежительно хмыкнула княжна.

– У нас свои понятия о красоте, – мягко возразила дайёнкю. – Вы когда-нибудь слышали о саби, ваби, сибуй и югэн?

– Это еще какие-нибудь Вечные?

– Нет. Это наши мерила красивого. Вамаясьская красота – это красота естественного. Всё, что неестественно, не может быть красивым. Возьмем, например, этот сад. В нем растут молодые и старые сакуры, и чем старше дерево, тем больше событий и лет отражается на его коре, тем причудливее изгибаются его ветки, тем больше оно похоже на такое дерево, какое встает в нашем воображении при слове "сакура". И оно уже не просто кусок древесины, оно – часть истории этого сада, этого города, нас, людей, которые ежедневно ходят мимо него, любуются его цветами, рвут его плоды, гладят его кору, вслушиваясь в трели соловья в его ветвях… Это – саби. А время подчеркивает и усиливает сущность этой сакуры. Если вы понимаете, о чем я.

– Нет, – ответила Лёлька.

– Да, – решил Ярослав и спросил: – А что такое васаби?

– Васаби – это хрен, – с улыбкой ответила Чаёку. – А ваби… Я читала, что в Забугорье садовники расставляют по саду лепные скамейки, фонтаны, фонари, десятки ненужных беседок, мостят дорожки, вырубая всё, что попадается на их пути, и засеивают края вокруг дорожек травой… как будто она сама не росла там, пока ее не вытоптали те, кто строит фонтаны и прокладывает дорожки. А потом сажают деревья на месте вырубленных – по плану. И сад становится… скучным. Ненастоящим. Его лишают естественности. Наш же растет, как природа этого хочет. Это – ваби.

– В вашем удобней в прятки играть, – с видом эксперта признала княжна, и Чаёку продолжила:

– А еще я читала, что в Забугорье в садах стригут деревья и кусты, и даже придают неприсущие им формы – кубов, шатров, зверей… Но дерево рождено быть деревом, а не кубом и не лошадью. Если вы привяжете к лошади ветки и сучья, чтобы она была похожа на дерево, это будет красиво?

– Это будет нелепо, – приговорила княжна.

– Простая красота предмета, исполняющего свое предназначение – это сибуй.

– А ягун? – заинтересовалась уже и Лёка.

– Югэн, – снова улыбнулась их провожатая. Налетел ветерок, бросая им в лица пригоршни душистых облетающих лепестков, и они зажмурились и засмеялись невольно – просто так, от цветов, тепла и солнца.

– Вслушиваться в несказанное, любоваться невидимым. Это – югэн.

– Понятно, – кивнула девочка. Любоваться чем попало было по части Ярки. А вот вслушиваться в несказанное… Нет, всё-таки эти вамаясьцы кое в чем толк знали.

Из-за стены цветущих яблонь показалась невысокая каменная стена. Ребята вначале решили, что дошли до края сада, или даже Запретного города, но Чаёку поспешила их разуверить:

– Это еще один сад. Сад камней.

– Там каменные деревья?! – дети вытаращили глаза.

– Нет, что вы! Там просто камни.

– И всё? – разочарованно протянул Ярик.

– А что – практично, – одобрила Лёлька и принялась загибать пальцы: – Поливать не надо. Обрезать не надо. На зиму укрывать ни к чему. Мусора никакого. Вредители не едят. Зайцы тоже. Правда, и яблок не дождешься… Ну да не бывает в жизни совершенства.

– Ори-сан! – вытаращив глаза, воскликнула Чаёку. – Это наш национальный символ! Это – особенный сад!

– Особенный – это точно.

– И камни там тоже непростые. А еще их там всегда ровно пятнадцать. Но сейчас всё увидите сами! – принялась рассказывать дайёнкю, проводя их вдоль стены в поисках ворот.

Долго ждать обещанного не пришлось. Прямо из створа ворот, распахнутых настежь и настолько саби, насколько это было возможно, не становясь растопочным материалом, виднелись кучи разнокалиберных черных камней, расставленных на крошечных островках зелени. Вокруг травяных пятачков расстилался крупный белый песок, словно побывавший у модного парикмахера: поверхность его была заботливо уложена волнами, обходившими островки кругами и завихрениями. По периметру вдоль стены шел деревянный настил под крышей.

– Это сад? – Ярка разочарованно выпятил губу. – Но тут же… тут же даже цветов нету!

– А на камни мы где угодно поглядеть можем, и в любом количестве, причем, – поддержала его сестра.

– А вы их посчитайте, – предложила девушка – с настолько невинным видом, что Лёлька сразу заподозрила подвох.

Подвох не заставил себя ждать – камней оказалось только четырнадцать. Ивановичи пересчитали еще раз – результат не изменился.

– Но вы же сказали, что их будет пятнадцать! – как на жуликоватого торговца прищурилась Лёка на своего проводника.

– Их и есть пятнадцать. Но лишь четырнадцать из них человек может увидеть за один раз.

– В смысле, пятнадцатый от нас спрятали? – удивился княжич. – А зачем? Чтобы мы пришли снова посмотреть на него? Или это какой-то ритуал?

– Для завлечения путешественников, – практично предположила девочка. – Наверное, спрятанный камень самый красивый.

Дайёнкю рассмеялась:

– Что вы! Никто от вас камни не прятал! Просто они расположены так, что больше четырнадцати сразу не увидеть!

– Зачем? – уставились на нее Ивановичи.

Девушка вздохнула. Оказывается, глядеть на сад камней с целью медитации и глядеть глазами иноземцев – две большие разницы. И первая из них в том, что про медитацию можно забыть тут же и надолго.

– Каждый видит в этом саду что-то свое, – принялась она объяснять. – Кто-то – нашу легендарную далекую родину: острова Чиппингу в открытом море. Кто-то – людские отношения. Кто-то свои проблемы. Кто-то ищет смысл в присутствии невидимого в видимом, югэн. Кто-то приходит сюда в поисках душевного спокойствия и гармонии, или чтобы познать дзынь…

– Стол, полный пирожных! После того как Ярка мимо прошел! – изрекла княжна, обернулась на брата и показала язык.

– Двор, полный людей! После того как Лёлечная туда вышла! – не остался он в долгу.

– По-твоему, я людей в камни превратила?

– По-моему, они все попрятались! – братский язык повторил недавний маневр сестринского.

– А по-моему!.. – Лёка уязвленно вперила руки в боки, и тут новая мысль овладела ее возмущенным разумом. – …не может такого быть, чтобы отовсюду за раз можно было видеть только четырнадцать! Всё равно есть такое место, откуда видно пятнадцать!

– А вы поищите его! – приняла вызов Чаёку.

Ивановичи быстро оббежали белый заповедник вдоль стены, пересчитывая камни, видимые и невидимые. И не успела Чаёку с гордостью спросить о результатах, как Лёлька вскарабкалась на ограду и торжествующе закричала:

– А вот и вижу, а вот и вижу пятнадцатый!

– А так нечестно! – не столько защищая туземные обычаи, сколько из чувства противоречия возопил Ярик.

– А всё честно! Всё честно! Где сказано, что на забор лазить нельзя?!

– А… а… – Ярка открыл и закрыл рот, придумывая и отметая ограничения на осмотр сада камней лукоморскими туристами, но, не измыслив ничего подходящее, бросился на белый песок под панический вскрик своей провожатой. Не дожидаясь упреков или помощи, он принялся рыть руками яму, походя закидывая песком и соседние камни, и травяные пятачки, и дорожку.

– Что вы делаете, Яри-сан?! – Чаёку в ужасе всплеснула руками, но ответ не понадобился. Княжич взял самый маленький камень, бросил его в вырытый котлован и стал закапывать.

– А вот теперь точно пятнадцатый тут, а никто его не увидит, хоть по воздуху летай! – с гордостью заявил он, оглянулся, увидел ошарашенное личико дайёнкю и утешая, взял ее за руку. – Вы не расстраивайтесь, Чаёку-тян! Песок граблями можно в два счета разровнять, камни от него тряпочкой протереть, а из травы метелкой вымести. Это всё мелочи. Зато теперь в вашем саду камней настоящий дзынь и югэн!

После югэнизированного (по одним источникам) или вандализированного (по другим) сада последовала долгая прогулка по Запретному городу, который и впрямь оказался размерами своими похожим на город. Бесконечные дома, храмы, дворцы, сады, беседки, прудики, каналы и просто постройки неопределенного типа для проживания стражи и прислуги, такие необычные и восхитительные вначале, под конец слились в одно сплошное строение с приподнятыми уголками крыш в окружении цветущих деревьев и островков воды.

– Дворец Высшей Гармонии… Дворец Полной Гармонии… Дворец Сохранения Гармонии… Храм Неба… Храм Земли… Беседка трёх эхо… Дворец небесной чистоты… Палаты сохранения счастья… Дворец распространения превосходства… – Чаёку, не зная усталости и склероза, называла всё, что попадалось в поле зрения или привлекало внимание любопытных княжичей. – Дворец общения неба и земли… Дворец земного спокойствия… Ворота высшей гармонии… Западные цветочные ворота… Восточные цветочные ворота… Палаты большого добродушия… Дворец процветания потомков…

Дворце на десятом и палатах на пятнадцатых Ивановичи перестали даже пытаться запомнить, как что называется, и просто глазели по сторонам, изредка обмениваясь мнениями[71]71
  Хотя, возможно, если бы Чаёку наряд с названиями давала бы истории постройки некоторых сооружений с названиями такими возвышенными, что небо рядом с ними приходилось искать под ногами, то Ивановичи уделили бы им больше внимания. Так, Дворец Высшей Гармонии был построен для императрицы Западного дворца, потому что чуть раньше император подарил императрице Восточного дворца Дворец Полной Гармонии (по правде сказать, подарил, чтобы было куда отправить ее, не теряя лица, но жёны ведь этого не знали). А Дворец Сохранения Гармонии император велел срочно воздвигнуть, когда вышеупомянутые женщины в пылу философского диспута, чья гармония гармоничней, попортили друг дружке причёски и оборвали подолы кимоно. Дворцовый художник, ставший свидетелем этого обсуждения, «поймал югэн», как было принято говорить в его кругу, и запечатлел всё в серии гравюр. Так появилось анимэ.


[Закрыть].

В свою очередь, со всех сторон все встречные, поперечные, перпендикулярные и следующие по параболической и даже баллистической траектории таращились на них во все вамаясьские очи, не веря им, протирая, расширяя или растопыривая. Первые иноземцы за всю историю существования Запретного города! Ходят! По его дорогам и дорожкам! Своими иностранными ножками!! Святотатство!!!..

Многие с возмущением или враждебностью подходили к Ивановичам, но узрев рядом дайёнкю Нероямы Кошамару, намерения если не меняли, то откладывали. Казалось, Чаёку, с видом холодным и надменным, как все айсберги Белого Света, окатывала их бочкой ледяного презрения, под действием которого эмоции моментально замораживались.

Сперва ребят забавлял такой ход событий, но после поворота десятого они снова переключили внимание на город вокруг. Тем более что кроме дворцов-палат-садов поглазеть было на что. Столько полуодетых, чтобы не сказать полуголых, мужчин они не видели никогда в жизни. Смешно перебирая обнаженными чуть не до пояса ногами различной кривизны и волосатости, десятки восвоясьцев в мешковатых рубахах, расстегнутых на груди до пупа, но зато вооруженных двумя мечами и веером, расхаживали по улицам с видом хозяев.

– Вот баба Фрося не видит!.. – ханжески поджав губы, проговорила Лёлька, провожая колючим прищуром очередного недоодетого, но перевооруженного вояку.

– Это, наверное, у вас слуги? Им так мало платят, что даже штаны купить не на что? – сочувственно спросил Ярик Чаёку. Та округлила глаза и зашипела:

– Тс-с-с! Не приведи дзынь, они вас услышат! Вы что, какие же они слуги! Это самураи тайсёгуна Шино Миномёто, и им жарко. А когда им жарко, они ходят, в чем хотят!

– А почему они не хотят ходить в штанах, как остальные? – резонно уточнила девочка.

Чаёку еле заметно усмехнулась, не забыв прикрыться веером:

– Наверное, потому что люди Миномёто показывают всем, что они не как остальные.

– А я думала, у вас в самураях расстояние измеряется, – насупилась Лёка.

– Так оно и есть, Ори-тян, – кивнула дайёнкю. – Один самурай – расстояние, которое самурай на коне может проехать за одну стражу.

– А одна стража?..

– У вас это два часа.

– А кто такой дай…си…кун?..

– Тай-сё-гун, – тщательно сохраняя нейтральное выражение лица, повторила девушка. – Формально это главный военный советник императора.

– Вроде воеводы?

– Да.

– А неформально?

– А неформально… Император – его главный советник, – лицо девушки стало даже не нейтральным – инертным. – И Шино Миномёто к нему иногда даже прислушивается.

Лёлька нахмурилась, соображая… сопоставляя… взвешивая… и поняла.

– Так значит, идея с глиняной армией и местью восставшим в Вотвояси – не императора, Чаёку-сан?

– Нет, Ори-сан, – глаза девушки беспокойно метнулись по сторонам – не слышит ли кто их разговора. – Это не император, а тайсёгун Миномёто поклялся во что бы то ни стало отомстить бунтовщикам, заставившим его потерять лицо.

– И Вечные с ним согласны?

– Нет никакой разницы, Яри-сан, согласен ли с ним мой отец, дядя или даже этот мерзкий Таракану-сан. Мы поклялись в верности тайсёгуну и императору, и даже если каждый из Вечных как человек будет против их планов, как верноподданные они всё равно сделают всё возможное, чтобы их выполнить.

– Но это же глупость! – ошарашенно воскликнула княжна.

– Нет, это верность, – строго ответила Чаёку. – Это – гири.

– Гири?.. – опешили дети. – Как в Забугорье преступникам на ногу привязывают? Или как у купцов на базаре?

– Гири – это закон о долге чести.

Ивановичи примолкли, обдумывая.

– Но завоевывать других – это бесчестно, – первым пришел к своему выводу Ярик. – Даже если они на вас первыми напали. Папа говорит, что надо в таких случаях отобрать у них оружие, сделать внушение и помочь правящему дому сменить генеральную линию.

– Мама говорит, что вместе с домом, если потребуется, – добавила Лёка. – Потому что мир и добрососедские отношения между державами важнее всего.

– А как вы с ними будете добрососедски относиться, если вы их завоевали? – полный непривычной для него внешнеполитической логики, договорил Ярослав.

– Кто первым на кого напал шестьсот лет назад, сейчас не разберешь, – вздохнула Чаёку. – Вотвоясьцы говорят, что мы на них, потому что взалкали их богатств. Наши историки утверждают, что наше вмешательство спасло Вотвояси от кровопролитных междоусобных войн, губивших страну после смерти последнего императора старой династии. Но дело ведь не в этом. Дело в том, что закону гири послушны все восвоясьцы. Это у нас в крови. Весь Белый Свет делится на своих и чужих. И если в споре между своим и чужим свой не прав, а прав чужой, то все восвоясьцы всё равно подержат своего.

– Потому что он свой? – предвидя ответ, мрачно спросила Лёлька.

– Да. Мы можем ссориться друг с другом, но для остального мира мы всегда монолитная стена.

– Но если сердце вам подсказывает одно, а гири тянут в другую сторону, как тогда вы поступаете? – спросил княжич.

Глаза Чаёку неожиданно прикрылись, глаза сделались мечтательными, веер распахнулся, скрывая зардевшееся лицо.

– Ах, сколько трагедий об этом написано! Сколько пьес в театре Выкаблуки поставлено! Как душу рвут они! – срывающимся голосом заговорила она. – Сам Кикимора Писаки, великий драматург, сочиняет их! Моя обожаемая – «Пятьсот самураев до любимого»!.. Хоть его завистники и говорят, что он переиначивает сюжеты какой-то забугорской сочинительницы… Пастилы… Ириски… Мармелады… не помню ее уважаемого имени… но это ведь невозможно!

– Потому что Писаки-сан не станет воровать чужие сюжеты?

– Потому что женщин-сочинителей не бывает, – терпеливо, как малышам, пояснила Чаёку.

Лукоморцы, единственной знакомой писательницей которых был Дионисий-библиотечный, спорить не стали. Дальше по Запретному городу они шествовали уже не под экскурсию, а под взволнованный пересказ дайёнкю ее любимой пьесы. Впрочем, и это продолжалось недолго: у очередного дворца, а может палат, хотя, не исключено, что у крупнокалиберной беседки навстречу им попался молодой стражник в синем, появлявшийся в их комнате в первый день заключения. При виде него у Чаёку, такой разговорчивой и улыбчивой еще несколько минут назад, вдруг отнялся язык, взор уперся в землю и больше не поднимался, словно стал весить тысячу кило, а на лицо точно облако набежало. Стражник, до этого с виду нормальный, при виде их тоже стал похож на безнадежно больного, и княжичи даже забеспокоились, не умер ли у вамаясьцев кто-то из общих знакомых. Лёлька, не постеснявшись, спросила, но получив в ответ замогильное "Уж лучше бы умер", прикусила язык и задумалась. Остаток пути к своей башне они шли вчетвером, медленно и молча.

На следующий день после завтрака княжичи и дайёнкю вновь вышли на улицу.

– Куда сегодня, Чаёку-сан? – предвкушая встречу с новым и интересным, но изо всех сил стараясь выглядеть равнодушной, будто не очень-то и хотелось, спросила Лёлька. – Ко дворцам? Или на каналы?

– Сегодня я хотела бы показать вам гору Мишань, – улыбнулась девушка.

– Ее название, наверное, переводится как "гора обретения окончательной гармонии" или "гора обращения потомков к небесному равновесию"? – предположил Ярик, всё еще под действием передоза вчерашних топонимов.

– Нет, что вы! – рассмеялась дайёнкю. – Ее название переводится как "невысокая гладкая гора".

– Лысая гора? – переспросил княжич.

Видя ошарашенные лица своих подопечных, она развеселилась еще больше.

– Видите ли, мои дорогие, Маяхата была столицей вотвоясьских императоров до того, как пришли восвоясьцы, и Запретный город построили еще они. И давали названия построенному, соответственно, тоже. После того, как наши войска… миротворческий контингент, то есть, занял Маяхату, все обитатели Запретного города были уже перебиты бунтовщиками, которых мы…

– Тоже перебили, – подсказала Лёка замявшейся девушке, и та, слегка зардевшись, кивнула:

– Да. На войне это бывает, увы. Поэтому наши предки узнали как и что здесь именуется только из карты, спасенной тогдашним тайсёгуном Миномёто из пожара во дворце Сохранения гармонии. Это был свиток из императорской библиотеки, настоящее сокровище каллиграфии и живописи, единственный памятник письменности и искусства, чудом уцелевший после погибшей династии.

– Оказывается, предок вашего теперешнего Миномёто был отважным и благородным! – воскликнул Ярослав.

– Да, конечно! – торопливо подтвердила Чаёку, оглянулась, не слышит ли кто, и добавила: – Мало кто знает теперь, что кто-то – разгромленные мятежники, наверное – выстелили картой внутренности золотого ларца, в который насыпали отборного жемчуга, и оставили его на прикроватном сундуке в спальне императора. Пробегая к выходу из пылающего дворца, тайсёгун заметил…

– Свиток? – невинно предположила Лёлька. – И тут же высыпал жемчуг, выбросил ларец и вынес бесценную карту из пламени?

Девушка подозрительно прищурилась: уж не издевается ли ее подопечная? Но чистый, как небо, серый взгляд заставил устыдиться подобных мыслей.

– На имя горы упал уголек, – завершила историю дайёнкю, на всякий случай больше не вдаваясь в подробности. – А поскольку придумывать цветистые названия любили вотвоясьцы, а не мы, гора получила от ее новых хозяев то название, какое заслуживала.

Под этот урок истории с географией прогулочная партия прибыла к цели.

Гора названию соответствовала бы полностью, если бы за шестьсот лет, прошедших со времени завоевания – или освобождения, кому как больше нравилось – она не заросла жасмином и сакурой и не превратилась из парии Запретного города в его фаворита. Заботливые садовники насыпали дорожек-ниточек из белого песка, опоясывая склоны как гигантскую бобину, вырыли у подножия пруд, запустили карпов, навалили черных камней, поставили медные кумирни и передали эстафету природе, зарастившей камни мхом, берега – бледными дикими цветами, кумирни – патиной. И Мишаня, как окрестили ее Ивановичи, стала любимым местом прогулок юного населения Запретного города и их сопровождающих и опекающих. Маленькие и не очень вамаясьцы и вамаяськи, как упорно именовала их про себя Лёлька, разнаряженные как на именины, гуляли по парку. Одни сидели на траве и вдыхали ароматы весны. Другие играли в куклы. Третьи в догонялки, размахивая деревянными мечами и периодически налетая то на первых, то на вторых. Четвертые плели венки, методично выдирая бледные дикие цветы. Пятые собрались на берегу и бросали камнями в карпов. Когда их усилия становились особенно раздражающими, карпы, похоже, привычные ко всему, крутили у виска плавниками и лениво уходили к дальнему берегу, куда орава камнеметателей тут же мчалась с гиканьем и свистом.

– А я думал, вамаясьцы все такие… вежливые… и воспитанные, – потрясенно выговорил Ярослав.

– Наши дети растут как дикие розы на солнечной стороне, – с обожанием следя за играми ребят, объяснила Чаёку. – Особенно старшие сыновья. Родители позволяют им всё, потому что пройдет немного времени – и они почувствуют на своих плечах груз ответственности за свои рода и уже никогда не будут свободны. А в Лукоморье разве как-то по-другому?

Ивановичи переглянулись.

– Нет, всё так же, – деликатно подтвердил Ярик.

– Кроме того, что не так, – уточнила дотошная Лёлька.

– А чем ваши традиции воспитания отличаются от наших? – заинтересовалась дайёнкю.

– Ну, во-первых, нам не разрешают толкать других, рвать цветы в саду и бросать камнями в рыбу, – проговорила девочка, и что-то в ее тоне вещало, что в этом отношении вамаясьские постулаты педагогики нравились ей больше лукоморских.

– Отчего? – Чаёку удивленно приподняла брови. – Ведь камни в карпов все равно не попадают, цветы вырастут вновь, или не вырастут, что само по себе урок, а толкаются дети всё время, запрещай им это или нет.

Яр не стал слушать, чего такого глубокомысленного ответит их попечительнице сестра. Задумчиво сорвав несколько не замеченных венкопроизводителями цветочков, он вдохнул их аромат, убедился в отсутствии оного, решил, что правильно тогда их выдирают, и как тот отец Онуфрий из присказки, отважно отправился озирать окрестности озера. Но берега его были плотно оккупированы клубом рыбоненавистников[72]72
  Посидев несколько дней на меню из рыбы во всех ее проявлениях, Ярослав почувствовал солидарность с ними.


[Закрыть], а ничего интересного вокруг не находилось, и мальчик решил обойти Мишаню и может, подняться к вершине. Каждый раз, проходя мимо какой-нибудь группы, Ярик останавливался, надеясь, что его пригласят если не играть в солдатики или в камни-ножницы-бумагу, то хотя бы плести венки, но тщетно. Удостоверившись, что взирающий на них мальчик не причиняет, не требует, не просит и не мешается, маленькие вамаясьцы возвращались к своим играм, словно его рядом не было. Когда же он шел дальше, они молча провожали его прищурами, что при их национальности не значило ничего. Даже проносившиеся мимо догоняльщики толкнули его всего пару раз, и то не из умысла. Отчаявшийся присоединиться к компании, княжич готов был проситься в игру даже к ним, хотя бегать не любил, прыгать не умел, а лазить боялся. Но в ответ на его вопросительный взгляд мальчишка-верховод лет на пять старше его, одетый в красное короткое кимоно с тиграми, презрительно дунул в трубу, взмахнул рукой, и табунок его подчиненных с деревянными мечами в руках пронесся мимо.

Вздохнув, что видно, не судьба, Ярка поплелся по белой дорожке вверх. По обеим сторонам под напором поднявшегося ветерка деревья роняли лепестки, обволакивая благоуханием всю гору. Песок, влажный после ночного дождика, поскрипывал под ногами, наводя на воспоминания о сугробах, оставшихся в Лукоморье, и подзывая слезы к глазам в нежданном приступе тоски по родителям и дому.

Наверное, именно эти слезы – подкатившие, но не выплаканные, и не дали сразу заметить под веткой сакуры, свесившейся до земли, девочку лет семи в аккуратненьком кимоно, таком же бело-розовом, как цветы. Расстелив на траве циновку, она сидела, по-вамаясьски поджав ноги, и перебирала расставленные перед собой костяные фигурки. Мальчик задел головой ветку, та дрогнула, осыпая лепестками девочку и всё ее имущество, и на Ярика вскинулись испуганные черные глаза.

– Привет, – улыбнулся он как мог. – Какие у тебя человечки интересные. Можно посмотреть?

– Привет. Посмотри, – не спуская с него настороженного взгляда, девочка обвела рукой свою экспозицию.

– Меня Ярослав звать. Яри по-вашему.

– А меня – Синиока.

– Смешное имя, – улыбнулся Ярка и тут же пожалел. Девочка обиженно надула губы:

– Чего в нем смешного?

– Синеока похожа на "Синие Глаза" по-лукоморски. А они у тебя черные.

– Мое имя через "и" пишется, не через "е", – поучительно ответила она но, видя огорченный вид нового знакомого, поспешила добавить: – Но синие глаза – это, наверное, тоже красиво.

– Черные лучше! – торопливо заверил ее прощенный Ярик, приземлился на траву рядышком, оглядел фигурки, расположившиеся вокруг коленок Синиоки и удивленно приподнял брови: – Не знал, что в Вамаяси девочки тоже играют в солдатики!

– Это мне отец подарил! – словно оправдываясь, пояснила его новая знакомая и, опустив взгляд, добавила: – Конечно, он меня любит… но иногда мне кажется, что если бы я родилась мальчиком, он любил бы меня еще больше.

– У него нет сыновей?

– Есть, но… Это долгая и неинтересная история, Яри-тян.

Навострившийся в вамаясьском этикете, Ярка уловил отказ и с облегчением от политеса перешел к теме, волновавшей его теперь больше всего:

– А давай твоим солдатикам построим крепость!

– Но тут нет подходящих камней, – девочка с сожалением пожала плечами.

– А мы из песка!

– Как это?

– А очень просто! Смотри!

Княжич боком подполз к дорожке, оглянулся – не идет ли кто. Но так высоко, почти на вершине, людей не было, и он принялся сгребать в кучу песок. Дорожка лысела и темнела на глазах, обнажая каменистое дно.