Текст книги "Хождение Восвояси (СИ)"

Автор книги: Светлана Багдерина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 56 страниц)

Подмога попыталась было развязать неудачливых грабителей на месте, но один из духов злобно оскалился, сверкнул раскалёнными угольями вместо глаз (как рассказывали потом воеводе Ка очевидцы из отряда), вскинул руки – и на несчастных защитников мирных жителей от их же добра с неба пролилось нечто коричневое. Шарахнувшаяся в переулок подмога по запаху установила, что наихудшие ожидания не оправдались, попыталась возобновить освободительную операцию – и обнаружила, что теперь ноги пленных покрывает толстый слой чего-то буро-прозрачного, обо что ломались ногти и клинки.

– Петушки? – задала загадочный вопрос разбушевавшемуся духу его соратница и получила не менее загадочный ответ: "Замороженные". После чего третий дух севера вздохнул и махнул рукой:

– Забирайте так. Дома оближете.

Решив, что с духами, а тем более духами чокнутыми, дело иметь лучше тому, кому платят больше, то есть первому советнику Хо Люю, например, советник По отдал команду своим воинам взвалить на спины скованных липким панцирем собратьев. Заявив супостатам, что если бы не вам-мунитет, то мы бы сейчас вам-показали, и нисколько мы вас и ваших бледных душков не испугались, По Бе Дю, нервно пятясь, отбыл в распоряжение воеводы Ка.

А на улице Побед, как в честь событий вечера назвали ее аборигены, тем временем началась просветительская лекция "Произрастание рук из тазобедренных суставов: метафора или диагноз", позднее вошедшая в летопись учёного мужа Дай У Ма под названием "Как нам обустроить Синь Пень".

Откровенно говоря, лукоморцы ждали визита Ка с часу на час, с подкреплением и финтами в запасе. Но проходило время, солнце садилось, сумерки расползались по мостовым, как черничный кисель, горожане, набежавшие почти с половины столицы, подивившись и задумавшись, уходили домой, О Ля Ля была отконвоирована в дом отца с почестями и зеваками – а карательной операции как не было, так и не пришло.

– Сдался! – гордо ухмыльнулся Сам. – Эко мы его как!

– И солдатиков его бестолковых! – вторили ему братья. – Чай, домой сбёг!

Дай У Ма на это хмурился:

– Не мог домой. У него завтра третье испытание.

– Да какая разница! – горячились оборотни. – Даже если он третье выиграет, то брат Чи Хай-то всё равно выиграл больше! Два – один! В нашу пользу!

Толмач, по совместительству теперь внештатный лингвист и штатный мудрец и летописец ясиньпеньского двора, хмурился на это еще больше, раздумывая, подсказать ли братьям, что при купании в кипятке проигрыш претендента становился больше, чем просто проигрыш[243]243
  Книгу про странного маленького коня лукоморского автора с момента достопамятного объявления с балкона на площади никто у него в руках не видел…


[Закрыть].

Лукоморцев завтрашнее испытание тревожило именно по этому поводу. Одно дело – отбить Лепесток у пескоплавающего чуда-юда с сородичами. Другое – помыть Хая в кипящем молоке и воде так, чтобы на выходе получился жених, а не бульон.

– Агафон. Завтрашнее испытание – исключительно в твоей компетенции, – разводил руками Иванушка.

Импровизированный совет собрался под свежеотремонтированной крышей беседки на заднем дворе, вокруг не менее свежесооруженного стола и гораздо более свежеприготовленного ужина.

– Максимум, что могу сделать я, – говорил царевич, – это потихоньку протыкать дырки в котлах, пока они не закончатся во всей провинции.

– Тоже идея, – вяло хмыкнул маг.

– Скорее, пока кто-нибудь не догадается, что происходит, – уточнила Сенька. – А если местные не совсем дураки, то случится это котлу к третьему.

– Максимум, что могу сделать я, – проговорил его премудрие, – это превратить кипящую воду в кипящий сироп.

– На миру и смерть сладка! – встрепенулся Дай перед возможностью блеснуть лингвоэрудицией.

– Красна, – поправил его Геннадий.

– Ну тогда в клюквенный сок, – развёл руками волшебник.

– Максимум, что могу сделать я… – неохотно протянула царевна и чиркнула себя по горлу большим пальцем.

– Так нельзя!..

– …но не буду.

– …или можно?..

– Потому что максимум, что может сделать Дай У Ма – это устроить так, чтобы первым это испытание проходил Ка.

– Но он откажется! Он проходил первым прошлое испытание! – воскликнул Иванушка.

– Пусть проходит первым как проигравший оба. Последний шанс, так сказать. Жест доброй воли со стороны организаторов.

– Но это нечестно! – вскочил со скамейки Сам.

– Зато практично. И вообще. Кто хочет честности – кидает монету.

– Что кидает? Куда?.. – не понял оборотень.

– Волшебный кружочек для определения воли Нефритового Государя, – пояснила Серафима, извлекла из кармана упомянутое и продемонстрировала Чи Хаю. – Видишь? Сторона с палочкой называется решка. С профилем Василия – орёл.

"Орёл… и… ряшка", – косясь на монету, быстро записал в дежурном блокнотике Дай.

– И как оно… он… они… могут угадать волю самого Нефритового Государя, да прольются его благословения на здесь присутствующих? – Сам почтительно взял в пальцы рублёвик.

– Загадывай сторону, – очи Сеньки лукаво сверкнули. – Определим, кто сейчас отправится мыть посуду.

– Орёл, – твёрдо заявил оборотень.

– Ваня?..

– Решка, – пожал плечами царевич, не понимая, к чему клонит его жена.

Серафима подкинула монету, поймала, раскрыла кулак… Орёл предстал взорам собравшейся публики.

– Не уга… – начал было Иван, но тут супруга его одарила собравшихся лучезарной улыбкой:

– Орёл! Хай угадал, значит, посуду идёт мыть он!

– Хм… – озадаченный оборотень покосился на брата Иванушки, на руки Серафимы, на не очень успешно прячущего улыбку мага – и пожал плечами. – Ну я так я… Против воли самого Нефритового Государя не пойдёшь.

– Вот и я о том же, – подмигнула царевна, спрятала монету и взяла со стола пару тарелок. – Пойдём помогать проигравшему?

И заседавшие шумной кучкой двинули на площадь к колодцу.

Выпутывая рукав рубахи, зацепившийся за недовырубленный колючий куст у ворот, Серафима замешкалась – и замерла. Подслушивать нехорошо, знала она[244]244
  Подглядывать – гораздо практичнее.


[Закрыть], но что делать, если слова так и залетают тебе в уши, а руки заняты?

– Не хныщь, не хныщь, тебе говорят! – долетел до ее ушей голос Серапеи.

– Я… не хнычу… Я реву!

Лариска – ревёт?!

– Он никогда мне п…предложения не с…сделает, б…бабушка! Зря мы в эти В…восвояси п…попёрлись!

– А я говорю – не реви! Ты – Щинеушовна!

– Да хоть Краснобородовна! Не люба я ему! Не лю-ба-а!..

– Шыш!

– Чего?..

– В шмышле тихо!

– Да надоело уже тихо! Надо-ело! – громко прошипела боярышня. – В рот заглядываю! Желания угадываю! Готовить научилась, как какая-нибудь Фигура! И даже лучше! И ради чего?!..

– Шыш, шыплёношек ты мой пушиштенький, – сурово проворковала боярыня. – Што я шкажу тебе, шлушай. И не реви, жайчик. Не реви. Пошмотри вот на Наташку. Ото вщех нош воротит, что ни шлово – то поперёк, а вокруг нее школько мужиков вьётщя, а? Бери пример ш неё!

С невидимой во тьме скамейки донёсся последний хлюп носом. Серафима, спохватившись, рванула безнадёжно застрявшие в шипах кружева манжета и на цыпочках выскользнула за ворота – мужчины у колодца что-то подзадержались. Что там? Опять политинформация с местными?..

Утро следующего дня делегация из Лукоморья, братья Чи и Дай У Ма встретили на площади перед дворцом управителя О. Котлы с водой, будущим кипятком и кипящим молоком были эстетично расставлены посреди площади правильным треугольником, а дрова сложены рядом аккуратной поленницей. Городские зеваки окружили занятый братьями и котлами пятачок так плотно, что, казалось, раздвинуть их ряды не могло ничего, кроме личного вмешательства Нефритового Государя. И еще – первого советника Хо, как выяснилось чуть позже.

– Расступись, расступись!

– Шевелитесь, толстомясые!

– Пропустите его превосходительство!

Толпа поднатужилась, поднапружилась, сказала себе, что без второго участника тут можно стоять, пока не проголодаешься – и ужалась. В образовавшийся проход, изо всех сил толкаясь древками глеф и локтями, протиснулось каре, больше теперь похожее на ромб, из вояк освободительной армии воеводы Ка – и паланкин в его середине.

– Счастливы приветствовать славного воеводу… – начал было управитель О – и осёкся. Шторки паланкина раздвинулись, и на мостовую осторожно ступил…

– Первый советник Хо Люй?.. – уточнил очевидное О.

– Не уверен, что при самосварении правилами допускается замена, – покачал головой Иван.

– Но если есть желание попробовать силы вне конкурса… – бодро предложила Сенька.

– Что вы, что вы, что вы! – побелевший Хо замахал руками, в ужасе косясь на котлы и дрова. – Как ваше проницательное превосходительство имело мудрость совершенно точно заметить, я тут вместо досточтимого воеводы Ка – но совсем для другой цели!

– И какова будет ваша высокая цель при купании в кипятке, отличная от цели вашего практически уважаемого воеводы? – полюбопытствовал Дай.

– Но я не собираюсь!.. – если бы советник мог, он бы помчался прочь по головам толпы, сомкнувшейся и жадно поджидавшей развлечения. – Я явился на эту площадь, чтобы…

Когда советник закончил речь, изобилующую почтительными титулами, изысканными обращениями и многозначительными иносказаниями, всем, даже зевакам, стало ясно, что утро потрачено зря.

– …то есть я имел в виду, – для не искушенных в придворном вотвоясьском сленге[245]245
  То есть для всех, кроме себя.


[Закрыть] расшифровал советник, – что вчера при отлове очень важной части чудовища реки Текучих Песков воевода получил травму, несовместимую с продолжением испытаний – на ближайшие день-два. И посему мой доблестный господин просит добрых духов севера и многомудрого учёного мужа Дай У Ма дозволить ему продолжить сражение за руку прекрасной О Ля Ля сразу же, как только состояние его драгоценного здоровья перестанет возбранять ему сей подвиг.

Добрые переглянулись с многомудрым. Когда лукоморцы оставили воеводу в лесу ловить беглую конечность, состояние его драгоценного здоровья на тот момент было довольно состоятельным. Может, Ка свалился с коня по дороге в город? Или занемог от расстройства?

– Полагаю… – неуверенно прошептал толмач, – если мы разрешим ему свариться не сегодня, а через два дня, вреда не будет?

– Смотря кому, – усмехнулась царевна.

– Да пень с ним, – пожал плечами маг.

И Иван огласил ответ, принятый большинством голосов:

– Дозволяем. Передайте воеводе Ка: пусть приходит на это же место в это же время через два дня.

– Больше срок продляться не будет, ибо неотложные дела ждут нас в чертогах Нефритового Государя, – добавила Серафима.

– Ступайте, – важно махнул рукой Агафон.

Рассыпаясь в благодарностях и демонстративно не глядя на насупленного Чи Хая, советник Хо профессионально впятился пятой точкой прямо в паланкин и хлопнулся на подушки. Карэ – бывший ромб, переформировавшийся за время паузы в параллелепипед – принялось расталкивать запрудивших площадь зевак, и носильщики рысью потащили свою ношу к хозяину.

– Молоко не прокиснет? – с сомнением глянул на подготовленный котёл боярин Демьян.

– Ничего ему не будет, о светлый дух! – поспешил его успокоить управитель О. – А если и будет, то выльем и нового наберём!

– Негоже продукты транжирить, – погрозила пальцем Лариска. Насурьмлённая, набеленная по самой распоследней лукоморской моде, разряженная в фамильные жемчуга, в шитом бисером кокошнике, она ни на миг не покидала поля зрения боярина Похлёбкина. – Тем более дрова уже заготовлены. Неси-ка сахарных камней, управитель. Заварим сгущёночку!

– Но у нас нет ванили, – покачал головой боярин Демьян.

По долгой привычке Лариска хотела было сказать "Ой, прости, батюшка", но получила тычок в бок от бабки – "что я тебе вчера говорила!", вскинула голову и отмахнулась – так, что едва не сбила шапку с боярина.

– Ерунда! Зато корица имеется!

– Корица – это не ваниль, – насупился Демьян.

– Наблюдательношть твоя, батюшка, не жнает пределов! – одобрительно закивала Серапея, и он замер, переваривая услышанное.

– Без ванили обойдёмся. Вот увидишь – всё будет просто пальцеоблизательно! – улыбнулась Лариска и взяла из рук услужливого чиновника первый сладкий камень.

– Но это рецепт моего деда! Натуральное сгущенное молоко с ванилью! – обиженно вытянулось лицо боярина: услышанное вызывало несварение в острой форме. – И я не позволю портить семейное…

– Где ты, батюшка, натуральное молоко тут ужрел? – невинно полюбопытствовала Серапея и подмигнула внучке.

– Вместо молока у них тут дешевый заменитель, бабушка верно говорит. Но настоящий повар работает с тем, что есть, а не с тем, что хотелось бы.

– В смысле – настоящий?.. – опешил боярин Демьян. – А я, по-твоему…

– И не устраивай сцены, Демьян Дормидонтович, на людях, – строго нахмурилась Лариска.

– Не бросай мусор на ветер! – радостно вспомнил подходящую пословицу Дай У Ма.

– Не выноси деньги из избы, – машинально буркнул Похлёбкин, с каждым днём всё больше впитывавший дух вотвоясьско-лукоморской фразеологии.

Лариска, скрывая непедагогичную ухмылку, отвернулась, давая понять, что кулинарная дискуссия окончена, и принялась священнодействовать над котлом с кипящим нефритовым молоком. Демьян, ошарашенный таким обращением всегда покорной Лариски, остался стоять, насупившись и задумавшись.

– …И ш тех пор вщякий, кто в том тереме жаночует, боярышню Обижанну видит, – тихий рассказчицкий голос Серапеи загадочно сошел на нет.

Звёзды сияли над головами аборигенов, вояк Ка и оборотней, собравшихся на площади у резиденции братьев Чи, ветерок обдувал лица, раскрасневшиеся не только от дневной жары, общий ужин в котлах неподалёку давно просил обратить на него внимание, но замершие от ужаса слушатели не двигались с места и не сводили глаз со старухи, восседавшей на перевернутой корзине у самой стенки колодца.

– А… а… – первым вспомнил, что у него есть голос, Чи Тай. – А она же… умерла?

Боярыня, ожидавшая этого вопроса, усмехнулась.

– Умерла-то умерла, но колдовштво не пропало. И каждую полнощь, как облако на луну найдёт, домовина ее рашкалываетщя, штены могилки рашштупаютщя, и выходит она, вщя белым-белая, и тело швоё ишкать идёт.

– Так… как она идёт-то?.. – хрипло откашлялся Чи Шо, – коли от нее остались… токмо…

Аудитория нервно сглотнула.

– А вот так и идёт, – тихо и печально промолвила Серапея. – Ноженьки белы идут, шажок жа шажком перештупая, а над ними рущеньки белы, аки крылья лебёдушки парят, головушку нешут, по волошам поглаживают, вправо-влево поворащивают. Губы алы на личике бледном шевелятщя-приговаривают: "Штупайте, ноженьки голые, хладные, нещите меня к нему, к нему. Шмотрите, глажыньки пуштые, не шморгните, не шлежитещь, ищите мне его, его". И кто шаяно али нешаянно вжглядами ш ней вштретитщя, того поутру мёртвым находят. На могилке ее. Иногда на холмике лежит, бедолага, а иногда пощти полноштью туда затащенный, одни ноги выштавляютщя да руки. Нащнут его вытягивать – ан, окромя рук-ног нишего и не ошталощь, как шроду не было. А ежели тшелым находят, то на литше такой ужаш, будто тот швет живым увидел…

Боярин Демьян передёрнул плечами, фыркнул и грузно поднялся с корзины почти за пределами света костра у колодца. В первых рядах лукоморцам пристроиться не удалось: слава об историях почтенной госпожи Сера Пе облетела едва не весь город.

– Бабушка твоя, Лариса свет Егорьевна, совсем уже не думает, чего глаголит.

– С чего это?

– Что попало ведь говорит.

– Что хочет, то и говорит!

– И я про то же. Весь вечер простофиль местных пугает. А они и рады – уши развесили, рты разинули.

Раньше Лариска свет Егорьевна обеими руками и ногами бы поддержала свет своих очей: во-первых, она и сама была такого же мнения, а во-вторых, в принципе делавшем "во-первых" ненужным, это же было суждение Демьяна! Сейчас же… Бабушка призвала к чрезвычайным методам и наказала блюсти свои интересы. "Если ты ему не люба, когда шёлковая, так стань каменной. Люб-не люб ему камень будет – дело второе. Первое дело, что хоть сама собой будешь, и при своём мнении, и сама себе боярышня. И он говорит одно, а ты между строчек-то почитывай. Правда, если даже ее на дне морском утопить, всё равно всплывёт. А уж из человечьего ума и подавно выскочит. Как ящерка: пока не смотришь, она шнырь с языка!..". Конечно, и по привычке, и по недоиспустившей пока дух надежде хотелось ей поддержать боярина Демьяна – но семена смуты, посеянные бабушкой в почву недовольства, успели дать ростки.

Боярышня поднялась – руки скрещены на груди, нижняя губа грозно выпячена, брови нахмурены. Анализ подтекста сказанных боярином слов пошёл в полную силу – и не в его пользу.

– А мне нравятся истории бабушки Серапеи, – попробовала спасти положение пристроившаяся неподалёку Наташа – но ее голос не был услышан высокими переругивающимися сторонами. Зато Гена рядом снисходительно усмехнулся:

– Антинаучная дребедень.

– Это магия! – обиделась за старушку Наташа.

– Магия-перемагия-недомагия! – машинально среагировал Парадоксов на ненавистное слово как бык на красную тряпку в комбикорме. – Здравый смысл должен иметься!

– Если бы Белый Свет был лишен магии… – пылко прошептала молодая Конева-Тыгыдычная – но слова начинающегося их с Геннадием спора потонули в размолвке другой.

– Ты, добрым будь, на мою бабушку напраслину не возводи, Демьян свет Дормидонтович! Не любо – не слушай…

– А пустомелить не мешай? – усмехнулся ничего не подозревающий боярин.

Лариска замерла на пару секунд, вычисляя цепочку подтекстов – и вскинулась:

– Это моя бабушка-то собака?!

– С…собака?!.. – опешил Демьян. – Кто?.. Я не…

– Пустомелит – значит болтает, болтает – значит лжёт, лжёт – значит врёт, врёт – значит брешет… Собаки брешут!

– Да ты что, Ларисонька! Да в мыслях такого не имелось! Да… – забормотал боярин, отчаянно не понимавший, что происходит и самое главное, как – но было поздно. Все тайные обиды и несбывшиеся чаяния, накопленные боярышней за несколько лет, спрессовались в одну волну – которая сейчас и прорывала плотину терпения.

– Да тебе откуда ведомо-то, истина это али нет?! Ты там был?! Ты могилку эту раскапывал?! Ты ночь над ней проводил?!

– Да что я, с ума сошёл, что ли?! – шарахнулся Похлёбкин.

– Так ты еще мою бабку чокнутой считаешь?! – прошипела – чтобы не заглушить очередную историю Серапеи – Лариска.

– Да что ты!.. – боясь даже представить, путём каких умозаключений было выдвинуто ему очередное обвинение, Демьян вскинул пухлые ладони. – Ларисочка, душенька, ну да, не верю я в её посказульки, но…

– Посказульки?.. – Лариска задохнулась от гнева и внезапно прихлынувших слёз: калькулятор подтекста не выключался теперь ни на миг.

– Посказульки?! – выкрикнул она, не замечая, как притихли все вокруг. – Значит, дурой меня считаешь?! Ну так не увидишь меня больше!

И, заламывая руки, боярышня бросилась во тьму.

– Лариса!.. – оторопело просипел Похлёбкин.

– Вот семейка очумелая… – покачал головой Гена.

– Не смей о них так отзываться! – введенная утром приятельницей в курс нового курса, Наташа вскочила и кинулась за ней. – Ларка, вернись!

– Ларишка, Ларишка, штой, кожа егожливая! – прервав очередную историю, боярыня Серапея подхватила подол летника и бросилась вдогонку за внучкой.

Не понимая, что случилось, оставленная аудитория запереглядывалась.

– Как говорят сами северные духи в таком случае, милые боронят – только чешутся, – авторитетно заявил Дай У Ма.

– Вот уж точно… Почешется кто-то, когда троица вернётся, – ухмыльнулся Агафон и потянул носом. – У нас что-то пережарилось?

– Пережарилось? – недоумённо нахмурился Демьян, бледный и потрясённый. – Не могло ничего пережариться. Это борщ.

– Значит, у нас пережарился борщ, – понюхав воздух, вынесла приговор Серафима.

– Я бы даже сказал, подгорел, – уточнил Иванушка. – Наверное, это первый суп в жизни Демьяна Дормидонтовича, который…

Боярин, вспомнив о роли главного ресторатора округи, охнул, кинулся к колодцу, быстро вытянул ведро воды и помчался к импровизированной кухне:

– Считайте до пятисот – и прошу к котлу… то есть к столу!..

Боярышни и боярыня возвращались к своему временному пристанищу после трёх часов забега по тёмному городу, слёз, обниманий, уговоров, разговоров, обещаний не пойми чего, зачем и кому, но горячо и искренне, завершившихся, как водится, добавочной порцией слёз и обниманий, но уже не от горя, а просто так, потому что на душе нервно, но светло.

– Не вщё, што между строщек, вшлух щитать надо, – поучительно бубнила Серапея под ухо Лариске, с виду успокоившейся и смирившейся, что боярин ее мечты так и помрёт холостым, да и ей старой девой до веку куковать. – Щитать-то щитай, да на уш мотай…

– Прояви гордость, Ларка! – поучала Наташа родственницу под ухо другое. – Он привык, что ты за ним как хвост ходишь, вот и думает, что никуда не денешься. А ты денься! Ты – сама по себе боярышня родовитая, а не к поваренной книге приложение! Не достоин он тебя! Другого найдёшь!..

Молодая Синеусовна молча кивала направо и налево, то ли соглашаясь со всем и всеми, то ли желая, чтобы они не замолкали: в толпе проще всего почувствовать себя одинокой, посочувствовать, пожалеть, поплакаться самой себе на горькую судьбинушку.

– Кажется, наши спать уже легли, – неожиданно сменила тему Конева-Тыгыдычная, всматриваясь во тьму полузнакомых улиц. – Вон там площадь с колодцем, вроде, где дом наш, а вокруг тихо да темно, не в пример вчерашнему. Наверное, опять с утра пораньше чего-нибудь надумали сотворить.

– И я даже догадываюсь, кто именно надумал, – кривовато усмехнулась Лариска, на миг возвращаясь в люди из мира уныния и обид.

– Надо потихоньку пройти, штобы не ражбудить никого. А то нащнутся вопрошы-рашпрошы… А утро вешера мудренее, это я вам, девоньки, тощно говорю. Утром вщё утрящётщя. А щейтшас – на поштеленьку, и потшивать.

Возражений не было, и группа скорой психологической помощи, примолкнув, заспешила к площади по кривому, заросшему бурьяном переулку.

Первой остановилась Серапея. На нее налетела, едва не сказав слово неженское, Лариска, в спину которой тут же уткнулась Наташа.

– Что? Что там?.. – начали было они, но узрев в свете луны, тускло просвечивавшей сквозь облака, лицо старушки, прикусили языки.

– Шиш! – прошипела она, вжимаясь в сорняки, и шестое женское чувство подсказало боярышням, что имела она в виду не наличие отсутствия. – Нажад!

Девушки попятились, но повиновения хватило шагов на пять.

– Да что там такое?! – зашептали они, едва площадь скрылась за первым изгибом проулка.

– Што-то не так… – выдавила боярыня, нервно кося за плечо.

– Да что, скажи уже, бабушка! А то сейчас сами пойдём посмотрим!

– Не жнаю, што, – сцепив в замок дрожащие пальцы, проговорила Серапея. – Лежат вще вповалку на камнях, и огонь коштровища беж котла горит.

– Спят? – не поняла Наташа.

– Померли?! – охнула Лариска.

– Типун тебе на яжык! – пришепнула[246]246
  Прикрикивать было нельзя.


[Закрыть] старушка. – Не жнаю, говорю тебе! Жаметила только, што нешколько Кабыждоховшких вояк ш пиками пощередь них штоят!

– Нешто наших поубивали?! – горестным шепотом возопила Наташа. – И Генка тоже там?!

– Шиш, балаболка! – снова прицыкнула Серапея, и для убедительности дёрнула Коневу-Тыгыдычную за косу. – Не яжиками мешти надо, а головой думать!

– Вот я и думаю – поубивали… – расширив глаза, шепотом доложила Наташа. Губы её тряслись.

– А Д…Демь…янушка?.. – глаза Лариски наполнились слезами. – Там?..

– Дуры девки! – боярыня гневно свела брови над переносицей. – Штойте тут, вороны, ешли ни о чем другом думать не думаете. А я на ражведку пойду.

– Мы с тобой! – сделал шаг вперед отряд добровольцев.

– Сидите тут. Приду – рашкажу.

– Нет, мы…

– Шиш вам! – на этот раз вполне определённо сообщила Серапея. – В тылу щидите. Войны не нюхали – а туда же.

– А ты шибко нюхала! – надулась Лариска.

– Я в молодощьти жа твоим дедом вщю Караканшкую кампанию на верблюде проехала! В жатылок дышала! Только што на штурмы ш ним не ходила!

– Так любила?!.. – растаяла Лариска.

– Так боялащь, что одалишок нахватает, – буркнула старушка, закрыла лицо платком так, что только глаза остались, пригнулась и, держась за поясницу, медленно двинулась вперед.

Девушки за ее спиной переглянулись, прикрыли лица рукавами, согнулись, взялись за поясницы и, подражая шаркающей походке боярыни, отправились за ней.

Увиденное на площади повергло их в ужас. Неподвижные тела – братьев Чи, прислуги, соседей и еще не пойми в темноте кого – устилали брусчатку как опавшие листья осенью. Ни звука, ни шевеления. Только у костра сидели вполне живые солдаты Ка Бэ Даня, и даже вроде знакомые. Но где женщины могли их видеть, если не этим вечером у костра, среди завороженной и запуганной аудитории старой Синеусовны?

Что истории Серапеи упали на благодатную почву, было заметно, хоть и не сразу. Вместо того чтобы обходить площадь, троица ёжилась и прижималась друг к другу, выставив пики перед собой. Посверкивающие в свете догорающего костра глаза нервно бегали из стороны в сторону.

Когда взгляды вояк направились в сторону замерших за углом разведчиц, сердца женщин ухнули в пятки.

– Вон они! – тихо просипел один.

Пробив каблуки, сердца зарылись в землю метров на десять…

– Точно. Как сразу не заметили… Надо их сюда бы, – отозвался второй.

…и продолжили путь к центру Белого Света.

– Иди, принеси, – дуэтом выпалили первые два.

"Принеси"?..

Луну скрыли подкравшиеся тучи, и вояки сдвинулись еще плотнее – насколько это было возможно, не залезая друг на друга.

– А чего это я-то? – донёсся до слуха разведчиц дрожащий голос. – Ты иди, Во Ба Бей! Ты же старший!

– Вот именно, Ба Бу Дай! Я – старший! И не могу рисковать собой из-за каких-то дров!

"Дров?.." Куча запасенного кухарями на вечер хвороста лежала у забора шагах в сорока от караульщиков – и почти под ногами у женщин.

– Ну пусть тогда идёт Чей Там Пень! Он младший!

– Н-н…не пойду! – даже в полутьме было видно, как Чей панически вытаращил глаза. – Н-нуждаюсь в л-личном… п-примере!

– Я тебе сейчас примерю! – трясущийся кулак Ба подплыл к носу товарища по зажатому до судорог в пальцах оружию.

– Ац-цтавить! – прикрикнул старший. – Продержимся до подхода основных сил. О Ба На, поди, уже добежал до господина первого советника. Может, не успеет прогореть до конца…

Выдох облегчения прокатился по рядам охранников как порыв ветра.

– Хороший ты командир, десятник Во, – тихим дрожащим голоском сообщил Чей. – Не рискуешь воинами зазря.

– Так и м-мнится во тьме после той истории белая г-госпожа, – пробормотал Ба, озираясь. – Руки б-белые… ноги г-голые… и г-голова…

– Как ты полагаешь… Они все… взаправду… мёртвые? – Чей дёрнул подбородком в сторону неподвижных тел.

– Мертвее некуда, младший лазутчик Чей, – угрюмо отозвался Ба Бу Дай. – Отравы, что первый советник в колодец подсыпал, на пятьсот человек хватило бы, я слыхал…

Надо отдать должное женщинам, бились в истерике они шёпотом и недолго[247]247
  Ибо какое удовольствие от истерики, которую никто не слышит?


[Закрыть].

Первой в себя пришла самая опытная.

– Отштавить рёв! – скомандовала Серапея.

– А т-толку-т-то?.. – прохлюпала носом Наташа. – Генка ведь… у-у-у!..

– Нет трупа – нет убийштва.

– К-как это – н-нет?! – горестно просипела Лариска. – Вон их… сколько!..

– Это – тела, – строго уточнила боярыня. – А трупами они будут, когда мы их пощупаем.

– Они от этого умрут?.. – понимая, что уже ничего не понимает, всхлипнула Наташа.

– Бештолковка… – безнадёжно отмахнулась старушка. – Мы должны убедитьщя, што они – покойники!

– Это ты тоже от деда узнала? – заинтересовалась Лариска.

– Иж книжки. Лющинды Карамелли, – важно проговорила боярыня и, словно это объяснило всё и сразу, перешла к делу.

Тихий стон прозвучал в ночной тишине почти неслышно, но уши караульных, настроенные на волну неприятностей, уловили его сразу.

– С…слыш…шали?.. – прозаикался младший лазутчик Чей.

Старший мечник Во, еле ворочая прикушенным языком, упрямо покачал головой:

– Н-нет. Не с-слышал я. Никакого. С-стона.

– А я и н-не г-г-говорил, что это… б-был… – начал было Чей, но следующий стон, будто заблудшую душу в подземном царстве Инь Вана на кусочки пилили, заглушил его слова.

Одним полуоткушенным языком в карауле стало больше.

– Это она! – пискнул ратник Ба. Глаза его могли теперь посоперничать округлостью с луной – проворно спрятавшейся в тучах, не исключено, что устыдившись собственного несовершенства.

– Ступа-айте, ноженьки го-олые, хла-адные… – долетел, точно дыхание ледяного ветра, скорбный голос.

Белое пятно, словно лицо отрубленной головы, плывущее по клубам исторгающегося из могилы мрака – сравнение, которое не пришлось подсказывать никому из караульной троицы – замаячило в дальнем конце площади.

– Несите меня к нему-у… к нему-у…

Три взгляда, как очень мотивированные кролики – к удаву, устремились на звук – и были вознаграждены. Теперь, кроме лица, во тьме светились бескровной белизной две руки, несущие голову, и две ноги до колена. Одна из них – от пятки.

– О…н…н…на…

– Смотри-ите, глазыньки пусты-ые… Не сморгни-ите, не слези-итесь… – в словах прозвучало нечто такое, от чего волосы на головах солдат приподнялись и принялись толкаться в попытке то ли рассмотреть надвигающийся ужас получше, то ли сбежать.

Теперь это был единственный голос во всей округе[248]248
  Стук зубов, почти заглушавший бенефис боярышень, не считается.


[Закрыть]: ни один из охранников не мог больше выдавить ни слова.

– Ищите мне его-о, его-о… Го-о-олодно… Го-о-олодно мне… – простонал призрак – и вдруг резкий вдох и визг разорвали ночь и барабанные перепонки зрителей.

– Чу-у-у-у-ую! Те-е-е-е-ело! Кро-о-о-о-овь!!!..

Возможно, гостья из преисподней говорила что-то еще. Увы, перечисление ее гастрономических пристрастий было потрачено зря: стук брошенных пик и грохот чрезвычайно быстро удаляющихся шагов заглушил всё.

Оттирая на ходу ноги и руки, запачканные грязью, чтобы не белели в темноте, где и когда не надо, женщины побежали к распростёртым телам.

Оборотень… неподвижен… Местный… неподвижен… Фигура… не шелохнётся… Парадоксов…

Наташа бросилась перед ним на колени и, не теряя ни мгновения, вцепилась в запястье. Пульс, пульс, пульс… Где пульс? Где?!..

Задыхаясь от страха и волнения, она отдернула руку и прижала потную ладонь к ноге. Спокойно. Спокойно. Трясущимися руками и землетрясения не нащупать!

– Ну?.. – прошептала за спиной Серапея.

– Спокойно. Спокойно, – повторила вслух боярышня, вдохнула-выдохнула глубоко несколько раз, яростно выбросила из головы мысль о том, что с минуты на минуту могут подоспеть головорезы Ка, еще раз вдохнула-выдохнула, пинком вышвырнула вернувшуюся мысль, прорычала: "Спокойно, Наташка, раскудрить твою берёзу!" и приложила почти не дрожащие пальцы к шее Гены. Туда, где должна была биться хоть крошечная капелька жизни в сонной артерии.

Секунда… другая…

Есть!

Или показалось?

Нет. Еще пара секунд – и слабый толчок под чувствительными пальцами подтвердил: живой.

Чувствуя, что у самой нее сердце колотится за двоих, она наклонилась к его губам.

– Нашла время тшеловатьщя! – сердито воскликнула боярыня, но Наташа не обратила на нее внимание.

Почти касаясь своим носом Гениного рта, она скомандовала: "А ну, дыхни!" и нажала ему на грудь. Еле заметный выдох сорвался с обветренных губ.