Текст книги "Алхимические хроники (части 1-3)"
Автор книги: Лана Туулли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 68 страниц)
Но как эта мерзость, в смысле, широкая и долгополая мантия, мешает быстро бегать на четырех лапах!
Его кавладорское неугомонное высочество тоже оказался неудобным грузом. Мы с ним упали, проехались по полированному паркету (брабансский стиль «Бон-бон», палисандр и кедр), врезались в огромную напольную вазу (изделие клана Моргенштерн, яшма, бронза, стиль «Яблони в цвету»), по инерции вкатились в зал Минорных Магических Народностей.
Прямиком ташуну в зубы.
Я, чего скрывать, была бы нормальной женщиной, заорала бы от неожиданности и омерзения. Не люблю я этих мерзких трупоядных земноводных, очень не люблю! А когда они на меня зубами щелкают, у меня шерсть дыбом встает и когти сами собой из пазух выскакивают!
Отбросив принца в сторонку, я с удовольствием прыгнула ташуну на спину – он, будучи стопроцентным чучелом, не возражал, – и разодрала его в мелкие клочки. Арден закричал что-то вопросительное – типа, чем я занимаюсь, что за люди пришли в музей, в чем повинен музейный экспонат… Он повинен в том, что попался мне в лапы!!
И правильно сделала. Ташуну в зале ММН не место. Никакой магии в нем нет в помине, ни одной чудесной способностью, кроме всеядности, не обладает. Подумаешь, сотворен с помощью магии – так это означает, что ему самое место в зале Забытых Искусств. Но там он одной прекрасной особе на нервы действует, вот его сюда от ме… от нее, особы этой, и запрятали.
Думали, что я не найду!
Я рыкнула мальчишке, надеясь, что он понимает рысий рык и что он догадается бежать следом и не отставать. Сама же для верности откусила ташуну голову, опрокинула каменную горгулью, послала по известному адресу минотавра, играющего на щелбаны в загадки со скучающим без аквариума тритоном и распутным сфинксом, перепугала до смерти выглянувшего из каминной трубы домового и с наслаждением продрала когтями ком кисеи, увенчанный парчовым тюрбаном. Давно собиралась познакомиться поближе с этим «экспонатом», который директор Музея купил под видом джинна у неких прощелыг, но все никак лапы не доставали.
Выбегая из зала ММН, мы с мальчиком, действуя удивительно синхронно и слаженно, уронили пришедшую поинтересоваться, что за шум в стане соседей, деревянную, в полный рост, скульптуру розовопятого тролля, и она покатилась по коридору, весело рассыпаясь трухой.
* * *
Не буду жаловаться: нам очень повезло. Когда мальчик споткнулся, упал на угол моей мантии, и вместе мы проехались до зала Древних Войн, оружие, сорвавшееся с пьедесталов, постаментов и стен, все-таки падало не на нас, а рядом.
Я кувыркнулась через голову, возвращая себе человеческий вид. Выдернула вонзившиеся в рукава и хвост моей мантии клинки и лезвия (секиру малую цинскую «восток-запад», гномий боевой топор, тесак размера «Тролль»; ритуальный серп античного друидского культа, парадный ятаган эль-джаладского эмира и пр.), и осторожно поинтересовалась, а жив ли мальчик.
Мальчик – какая прелесть! – не сбившийся с дыхания и не проявляющий признаков панического испуга, снова, с оттенком прогрессирующей патологии вежливости, спросил меня, что случилось.
Жутким, не доступным человеку усилием воли, проглотила рвущиеся с языка первые пять вариантов ответов на поставленный вопрос. Отряхнула порванные рукава мантии и сообщила, что музей подвергся нашествию грабителей.
Чадо, очевидно, слишком долго общалось со своим рыцарственным родственником. Потому как, ничуть не сомневаясь, оно мгновенно выдвинуло предложение поймать нехороших дядей.
Дядей-то поймать недолго, – подумалось мне, – а вот с серебром что делать?
– Хорошо, – согласилась я – для вида, с целью потянуть время, – вот только переоденусь.
– Зачем? – наконец-то изумился Арден.
Я с трудом подобрала слова, которые было бы не стыдно произнести в обществе женщин и детей.
– Это полузабытая эльфийская методика ловли воров.
– И в чем она состоит?
А я откуда знаю? Я что, эльфийка? Или юность в эльфийских рощах на травке провалялась? Р-рр, я не имела в виду ничего аморального!! Еще немного – и я специально уверую в какое-нибудь божество, чтобы иметь полное моральное право закричать: «О боги, за что вы наказали меня должностью экскурсовода для любопытных королевичей!!!»
Со всех ног бросилась в подсобку, располагающуюся чуть в стороне от наиболее посещаемых залов, рядом с кабинетом директора музея. Стряхнула с себя превратившуюся с лапшевидные лохмотья старую мантию, натянула запасную мантию директора музея, и попутно навешала словесную лапшу на ушки не в меру любознательного принца, что ловить воров (по эльфийской методике) надо чем-то острым, сохраняя безупречный макияж и царственную осанку.
Мальчик всё очень внимательно выслушал, сосредоточенно кивая в такт моим рассуждениям, по-взрослому хмуря брови, и даже, кажется, законспектировал мою речь на крахмальных манжетах.
Приведя свой вид в соответствие с высокими этическими стандартами, я, придерживая мальчишку за спиной, прокралась обратно. Притаившись в тени скульптурной группы, изображающей какого-то древнего воина на колеснице, я слышала, как громилы и полугном шастали по музейным залам, высматривая нас.
Воображение услужливо дорисовало картину: вот воры входят в очередной зал, снимают с подставок всё золотое, выковыривают драгоценности, из чего только под руку подвернется, переставляют таблички с подписями… А дракона-то я заперла, дура безмозглая! И ведь обычным оборотнем в наш просвещенный век никого не испугаешь! А призраков-то они не увидят!
Тут мою голову – хорошо, что полнолуние, и голова вполне человеческая, – посещает Идея.
Кто-то подергал меня за руку. Обернулась и увидела, что принц Арден смотрит на меня снизу вверх, серьезно хлопая ресницами и явно ожидая более подробного рассказа о чудесных эльфах-дозорных. Совершенно невежливо отмахнувшись от его настырной любознательности, я помчалась сломя голову обратно в зал Достижений Алхимии (раздел прикладной фармакологии), отперла угловой шкаф и достала скромный кувшинчик.
Кувшинчик – так себе, как уже говорилось, кавладорская керамика высокой оценки не заслуживает; но вот его содержимое не зря получило Королевскую Премию в год Желтой Хризантемы – если, конечно, не врут экскурсоводы.
Распечатала кувшин, набирала полную горсть мази и, раз уж мой замечательный ночной гость снова оказался рядом, собралась размазать алхимическую новинку по его лицу. Мальчик отшатнулся и спросил, что это такое.
Как и положено благовоспитанному принцу – вежливо, благовоспитанно и невозмутимо. Хотя выражение его личика не меняется, я на всякий случай решаю, что он испугался. И, призывая на помощь всю фантазию и воображение, спешу успокоить:
– Это растительный… м-м… крем. Для кожи. Не бойся, твое высочество, он абсолютно безопасен. Не ядовит. И даже запаха лишён. Вот, смотри, – я разукрасила собственное лицо. Круговыми движениями обвела желеобразным «кремом» глазницы, сделала мазок по лбу, два – по скулам.
Мальчик, может быть, и хотел что-то возразить, но я решительно вымазала и его мордаху. Для верности нанесла крем на рукава – и свои, и чужие.
Сразу почувствовала себя лучше. Будто нацепила полный стальной доспех гномьей работы.
– А теперь мы пойдем ловить воров. Знаешь, как ловят воров?
Мальчик минутку подумал.
– На сладкое?
– Нет. Это пчел или детей. Воров, мой юный друг, ловят на самое ценное. И по счастливой случайности я знаю совершенно точно, где оно хранится. В самом-самом темном зале, в самом-самом крепком сейфе…
Мы с принцем Арденом осторожно пробрались в нужное место.
– Что это за зал? – шёпотом спросил любопытный принц. О боги! Есть ли способ приостановить этот поток вопросов?
– Природных минералов. Агаты, алмазы, аметисты и дальше по алфавиту… Тс-с. Молчи, твое высочество. Стой здесь. Я сейчас погашу все магические светильники, и будем действовать осторожненько.
– А… – попытался спросить меня еще о чем-то королевский ребенок, но я уже убежала.
После краткой содержательной, насыщенной взаимными угрозами и обещаниями беседы со знакомым призраком изобретателя громоотвода – мы с ним старые приятели, столько раз в пылу научного диспута громили музейные окна, – грабители начали продвигаться в строго определенном направлении. Призраки утопленников и несостоявшихся первооткрывателей, отвлекшись от сведения счётов, со всей возможной услужливостью принялись подсовывать им вещицы поценнее да помассивнее. В итоге полугном согнулся под тяжестью мешка и закряхтел, дрожа коленками от перегрузки. А люди, которым выпитое придало смелости, всё добавляли и добавляли – то резной кубок, то сверкающую диадему.
Зрелище троицы воров, не спеша следующих в приготовленную для них ловушку, привело меня в приподнятое расположение духа. Я уже предвкушала, как сейчас выскочу – прямо на спину тому, что с арбалетом! И очень надеялась, что он успеет спустить тетиву – по моим расчетам, хотя я, конечно же, недостойна занимать место в галерее портретов ведущих математиков и инженеров Кавладора, – по моим расчетам болт из арбалета первого громилы должен был вонзиться в филейную часть второго.
И надо же было паршивцу гоблину понадобилось ожить именно в этот момент!
Я взвыла от разочарования! Взвыла, наблюдая, как чешуйчато-зеленый музейный кошмар со всего маху врезается в полугнома, и с тщанием подобранный компромат рассыпается по полу!
Жадный полугном бросился подбирать рассыпавшиеся сокровища. А гоблин не вписался в очередной поворот, вышиб своей плешивой глупой башкой запертые двери – и заорал, его мамашу, наступив в уменьшенную копию гигантского восьминога, совершающего ночной обход музейных помещений.
Вот так и страдаем мы, музейные работники, под ногами равнодушных посетителей…
Заслышав вопли, гулко прокатившиеся по пустым музейным залам, воры поспешили отойти подальше от гоблина и восьминога, и только они приблизились к очередным створкам, как те распахиваются, и на пороге появился его высочество наследный принц Кавладора Арден.
Судьба у него, что ли, такая – появляться там, где не просят?
Впрочем, сейчас это не важно.
Важно то, что луна выбрала сей миг, чтобы скрыться за тучкой, и в Музее сгущается темнота. И в полумраке, разгоняемым неверным бликом далеких уличных фонарей, растительный алхимический «крем» светится жгуче-зеленым холодным некромантским пламенем, являя зрителям слегка вытянутый череп и очертания неправильной, скособоченной формы плечевых костей.
Полугном выдал с низкого старта, не тратя лишнего времени на ругань и попытки унести награбленное. Человечки, может, были бы рады последовать его примеру, но на их пути восстала я.
Очертания моего черепа изящны, округлы и величественны, как и подобает крупному хищнику семейства кошачьих. И усы зеленеют распустившейся цинской хризантемой…
* * *
Следующие полчаса прошли в атмосфере тихого музейного счастья. Я была счастлива, во-первых, от того, что поймала грабителей – на которых с чистой совестью можно повесить и разгром зала цинского фарфора, и очередной лопнувший апельсин, и разобранных на кусочки «джинна» и ташуна, ну, и еще пару-тройку мелких провинностей. Во-вторых, причиной моего хорошего настроения было открытие, что любопытному принцу ловить, связывать и допрашивать воров понравилось все-таки больше, чем гулять по музею.
Достойный сын достойного отца. Матушка принца, королева Везувия, как высказался в приступе откровенности мальчик, почему-то считала, что пересмотр Свода Законов развлечения короля Гудерана с Уголовным Кодексом обойдутся королевству дешевле, чем хобби предыдущего монарха. Военным кампаниям Лорада Восьмого Завоевателя – Луазской, Монтийской, Илюмской и Северной – у нас в Музее, между прочим, отводится половина второго этажа.
Ну что ж. Поживем – увидим.
Почувствовав некоторую сопричастность ко внутренней политике Кавладора в течение ближайшего царствования, я тонко намекнула, что в Министерстве Спокойствия господа сыщики, должно быть, сделали неплохую подборку экспонатов, посвященных взломам, поджогам и разрушению жилищ. В ответ карие глазёнки любопытного принца зажглись ярче магических фонариков предвкушением очередной экскурсии. Сходи, милый, сходи, мой хороший…
Ну, а в-третьих, я вдруг обнаружила, что ночь заканчивается. Лето. Месяц Паруса – время, когда дни жаркие, ночи теплые и короткие, а сияние звезд благоволит искателям приключений. Мне, скромному ночному сторожу, можно и отдохнуть. Обидно, конечно, что не удалось заработать пять золотых, но – увы, нет в жизни совершенства.
С напускным радушием я пригласила принца заходить в любое время – но лучше дня, чем ночи, – и попрощалась с милым ребенком.
До следующей, чует мое сердце, встречи.
Тщательно заперла входную дверь. Конечно, окно на первом этаже разбито, но здесь делать нечего – остается только надеяться, что у принца не хватит роста, ловкости и воспитания лезть, куда не просят.
От души зевнула. Потянулась, расправила лапки, хвост и еще раз потяяяяянула загривок. Ну и ночка выдалась. Сейчас бы прилечь, поспать… На сон грядущий я решилась снова полюбоваться своим отражением – честно говоря, это мой самый ненаглядный экспонат в Королевском Музее.
Подкралась и заглянула свое любимое зеркало. С серебром у меня, сами понимаете, не ладится, а вот бронзовое чудо династии Пинг я очень даже люблю. Улыбаюсь подмигивающей из-за туч луне. И тут же огорчаюсь – в ночном неясном свете моя прическа – что в зверином, что в человеческом виде, – очень меня смущает. нет, действительно… Я что, крыса домашняя, чтобы с одним цветом волос полвека ходить?
И тут меня снова осенила Дельная Мысль. И я, со всех четырех лап, поспешила проверить ее осуществимость. Подбежала к жестянке, в которой хранится плата за вход в музей; подцепила коготком крышечку… Ура! Золотой! Новенький и полновесный! Теперь – нужно быстрей добежать до Университетского квартала и разыскать лауреата Королевской Премии за год Желтой Хризантемы. Может, он согласится поделиться своим «кремом» в обмен на мой золотой или собственную жизнь?
Вперед, Ядвига! Ночь еще не закончилась!
* * *
Свежо летнее утро.
Редко когда светлое время суток начиналось для кавладорского придворного мага такой близостью к сердечному приступу. Собственно, приступ, как таковой, имел место быть – у стражника, который увидел в предрассветной мгле неспешно приближающийся к королевскому дворцу полыхающий зеленым некромантским пламенем череп существа, похожего на сильно растянутого на дыбе гнома. Второй стражник, на которого свалилась алебарда напарника, отделался сильным испугом и отрубленным мизинцем на левой ноге.
Мэтр Фледегран, придворный маг и по совместительству – воспитатель принца и принцесс, а с ним – господин Жорез Ле Пле, занимавший в королевстве важный пост главы Министерства Спокойствия, с одинаковыми недоверчивыми выражениями на лицах смотрели на принца Ардена. Его любопытное высочество со смесью законной гордости, естественной детской скромности и весьма опытного предугадывания грядущей порки, повествовал о своих ночных приключениях. Маг и министр сдерживали человекоубийственные порывы, плюс старались унять вопли «Как ты мог?!!!», плюс – и это, последнее в перечислении, следует считать самым насущным мероприятием – пытались решить, что же теперь им ДЕЛАТЬ?!!
Первым отмер министр Спокойствия. Среднего роста, сухощавый мужчина с непроницаемыми черными глазами, несколько раз шепотом повторил охранно-боевую мантру своего ведомства – «Спокойствие, только Спокойствие», откашлялся и, проглотив воспитательные возгласы, задал вопрос по существу:
– Ядвига? Какая такая Ядвига? – министерский палец заскользил по списку сотрудников недограбленного музея.
От озарения ужасной догадкой (хотя чего ужасного? Это же всего-навсего я…) у мэтра Фледеграна едва не сорвало скальп. Он мигом телепортировал Ле Пле, тщательно умытого Ардена и себя в музей.
Все трое прохрустели осколками фарфора и остановились напротив бронзового полированного диска, еще не вернувшегося на полагающееся согласно последнему каталогу экспонатов место.
Господа, утро на дворе. Таинственная ночь в музее закончилась.
Я хихикаю.
Мэтр Фледегран щелчком возвращает зеркало на стену, вторым закрывает окна шторами, и в мой любимый зал Забытых Искусств возвращается темнота.
Я спешно делаю серьезное и солидное выражение лица.
У сдержанного, спокойного господина Ле Пле черные глаза постепенно расширяются до состояния астрономического объекта, когда он начинает видеть меня.
Конечно, в зеркале – бронзовом, а не серебряном, – меня всегда видно. Симпатичная рысь, может быть, дюймов на семь-восемь выше, чем ее обычные лесные собратья; с поджарой фигурой, кисточками на ушах, коготки подточены, шерстка блестит…
– Мда, – протягивает господин Ле Пле. И снова – буквально на пороге слышимости: «Спокойствие, только спо…»
Мальчик подходит ближе, протягивает руку и осторожно проверяет, насколько реальна видимая в сумраке звериная фигура. Мне немного щекотно, но, в конце концов, я уже не первый год успешно притворяюсь музейным чучелком.
– «Яд Вига». Охранный артефакт в виде рыси-оборотня. Изобретена мэтром Вигом, магистром 10 ступени Школы Крыла и Когтя, с дополнительной специализацией в Школе Природных Начал (8 уровня), магистром криптозоологии и трансфизики Кавладорской Школы Магии по спискам года Бунтующего Камыша, почетным членом Академии Под Открытым Небом королевства Фносс, бакалавра словесности, бакалавра современных искусств по спискам Ллойярдского университета года Спящего Дракона, и прочая, прочая, прочая… для охраны личной Башни, – читает вслух принц Арден мою табличку. Прочитал бы вчера – было бы еще любопытнее, но ладно уж. Повеселилась ночь – и то приятно будет вспомнить. – Обладает личностью, хитра, коварна, терпелива, настойчива, подвержена вспышкам сентиментальности. Укус ядовит, и, по всей вероятности, смертелен.
– Она тебя не кусала? – заботливо спрашивает мальчика его воспитатель.
Я изнутри попробовала на прочность, белизну и ядовитость свои роскошные рысьи клыки.
– Нет, – отвечает его высочество. Дочитывает табличку: – При дневном свете невидима; в полнолуние оборачивается женщиной с неопределимым чувством юмора. Поймала 1723 вора…
– Тысячу семьсот двадцать одного вора, – рассеянно поправляет малолетнего принца придворный маг. Типа, смотрите, какой я умный и знающий, наизусть знаю любую табличку в вашем хвалёном музее…
– Одну тысячу семьсот двадцать три, – поправляет Арден, указуя перстом в руны таблички.
Мэтр Фледегран, нахмурившись, посмотрел на табличку. На меня. На табличку. На меня… Министр Спокойствия искренне, от души засмеялся – приятно, приятно видеть человека с таким прекрасным чувство юмора! – и проговорил:
– Вот хорошо! Оказывается, нам можно сэкономить на должности музейного сторожа! Он всё равно ничего не делает, только спит по ночам, а эта красавица и за себя постоять сможет, и украсть ничего не даст, и жалованьем обойдется минимальным…
Пальцы господина министра стучат – хочется верить, что не со зла, а так, автоматически, – по моему широкому умному лбу. Звук получается глухой. Со смесью выражения крайнего изумления и профессиональной подозрительности на сухощавом, вытянутом, если не сказать – лошадином, лице господин Ле Пле толкает меня – я аккуратно, сохраняя положение, приданное мне таксидермистом, заваливаюсь на бок.
– Мда… – протягивает министр кавладорского Спокойствия.
Мэтр Фледегран молчит. А любопытный Арден мигом спрашивает почтенного мэтра, что всё это значит.
Собственно, вопросов он задает не один, а одиннадцать тысяч сто одиннадцать в полторы минуты. Так его! Так его! Пусть почтенный мэтр поотвечает на «детские» вопросы! Я целую ночь это делала – чуть не облысела; теперь ты, старый хрыч, поработай!
Как только количество вопросов приближается к миллиону, придворный маг впадает в педагогическое бешенство (недуг, весьма распространенный среди магов-воспитателей). Мэтр Фледегран протягивает руку над головой мальчика и что-то спешно колдует. Лицо принца Ардена разглаживается, успокаивается, вопросы прекращаются и мальчик, совершенно волшебным способом начинает похрапывать, не теряя вертикального положения.
– Господин министр, не соблаговолите ли, – обращается мэтр Фледегран к своему спутнику. – Уведите мальчика обратно во дворец. Их величества, должно быть, скоро изволят проснуться – не стоит их пугать внезапным исчезновением его высочества. А я сейчас проверю, не похитили ли грабители что-нибудь из выставленных в музее магических артефактов, и вас догоню.
Министр, разумеется, и не думает сей же секунд бросаться выполнять просьбу придворного мага. Ему тоже интересно, какие из заключенных в Королевском Музее ценностей остались на месте, какие переместились, почему, каковы особенности героизма и исполнительности присмотренного для исполнения сторожевых обязанностей охранного артефакта… Господин Ле Пле тоже получает коротенькое гипнотическое внушение – легонькое, только чтобы убрался, и, наконец, мальчик и министр закрывают за собой дверь музейного помещения.
Мэтр Фледегран тут же начинает шипеть на меня, напоминая пелаверинскую змею-златошвейку, которую укусил бешеный скорпион:
– Опять взялась за свои фокусы! Что ты наделала?! Мне пришлось заколдовать и принца Ардена, и министра! А ведь они просто так не успокоятся! Что, прикажешь и память им обоим менять?!
Я поднимаюсь с пола, отряхиваюсь и грациозным прыжком возвращаюсь на прежнее место. Была бы сейчас ночь, позволяющая проявиться моей человеческой сущности, я бы ответила. Ох, я бы ответила…
Мэтр Фледегран выдает длительную воспитательную сентенцию и обещает меня заколдовать, если я еще раз посмею так развлекаться. Пережидаю бурю. Не в первый, собственно, раз.
Пообещав мне казни гиджийские и тяготы пентийские, выдав намерение пожаловаться на меня моему создателю, мэтр Фледегран уходит, кипя негодованием.
Я пожимаю рысьими плечами, принимаю более удобное положение, и, пока смотритель музея не пришел раскрыть шторы, любуюсь своим отражением в зеркале.
Мой изумрудный мех – от кончика носа до кончика хвоста – полыхает в темноте холодным пламенем…
