Текст книги "Алхимические хроники (части 1-3)"
Автор книги: Лана Туулли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 68 страниц)
Далия не застала те времена, когда Напа Леоне только-только начинала своё обустройство на землях кавладорского королевства, и знала историю основания «Алой розы» только по рассказам Фриолара, самой Напы и некоторых старожилов Университетского квартала. Гномка утверждала, что госпожа Фиона была милой и очень сердечной дамой. Собственно, таковой она и осталась, только покинула пределы Кавладора ради второго замужества. И, якобы, эта самая милая дама помогла отставной мастерице по мрамору из благих побуждений в обмен на обещание заботиться о «малыше», пока Фиона отсутствует.
Фриолар над такой версией посмеялся, но сам, паршивец этакий, не сказал ничего нового. Далии пришлось долго и муторно вытрясать крупицы информации из его тупоголовых кузин. Все они сходились во мнении, что Напа должна Фионе кошмарную сумму денег. Но никто не смог ответить на три логически оправданных вопроса: а) какую именно сумму? б) как рассудительная и достаточно подкованная в арифметике гномка решилась задолжать так много постороннему человеку? и в) где ж взяла эту сумму вдова небогатого дворянина?
Далия отвлеклась от размышлений о хитрой подпольной экономике, которую тщательно оберегала от постороннего вмешательства ее низкорослая подруга. Посмотрела на грустную поникшую Напу, и в голове мэтрессы родился План.
– Знаешь, что? А давай Я скажу им всем, – Далия сделала широкий жест, обводя щедрым кругом весь Талерин и предместья, – что они должны тебе деньги. А еще лучше… – и глаза исследователя-сапиенсолога зажглись двумя яркими звездочками. – Давай, я пробегусь по твоим «голодающим» и принесу тебе их долг!
Сказано – и, как это свойственно мэтрессе Далии, сделано.
Получасом позже, когда осеннее утро только-только начинало золотить задержавшиеся на деревьях листья и пригревать оставшиеся после вчерашнего дождя лужицы, у дома мэтра Никанта скрипнула приставная лестница.
Мэтр Никант был очень неуважаемым профессором кафедры истории. Связываться с ним боялись и коллеги, и половина студентов, и, что уж совсем ни в какие ворота не лезло, ночные университетские сторожа. Ибо мэтр был злопамятен, велеречив и зануден, как скрипучая телега. Другая половина студентов, кичившаяся своим бесстрашием перед первой, испуганной половиной, обзывала его Желтым Ослом – и это было самое приличное из прозвищ, которыми обладал этот худой, морщинистый старикан.
О нем ходило много слухов. Например, что в молодости он участвовал в каких-то войнах – именно тех, о которых сейчас кропает монографию за монографией. Вторым по распространенности слухом была сказка-несказка, что Никанта в этих войнах кто-то все-таки убил. Студенты, которым выпала комиссия изучать историю, время от времени скидывались профессору на новый гроб, один раз даже прислали бригаду могильщиков, помочь добраться до кладбища, но мэтр историк никак не унимался.
Шуток, кстати сказать, он не понимал напрочь. И с каждой сессией зверствовал все изощренней и методичнее…
Итак, в это прекрасное свежее осеннее утро мэтр Никант посмотрел на часы, захлопнул книгу, аккуратно положил ее на край стола. Разложил перед собой салфетку, поставил на нее столовый прибор, завернул вторую салфетку за ворот рубашки и приготовился к завтраку.
Ждать пришлось дольше обычного. Мэтр уже трижды посмотрел на часы, и скорбно поджал губы, когда его кормилица-поилица наконец-то показалась за окном.
Мэтр Никант, если б его кто-нибудь об этом спросил, одобрял Напу Леоне Фью. Особенно ее бесплатные обеды. Но позволять ей опаздывать он не собирался. О чем и заявил, как только окно отворилось.
– Вы не пунктуальны, милочка, – так и заявил Никант голове, которая начала проявляться за подоконником. – Из-за вашего опоздания мои научные изыскания прервались на четыре с половиной минуты. Кто вы? – с некоторым оттенком брезгливости спросил профессор у появившейся девушки, которая никак не походила на гномку. – И что, позвольте спросить, делаете в моем доме?
– Прошу прощения, – с оттенком коварства и, как сказали бы Странники-Из-Других-Миров, «иезуитски» улыбнулась Далия, перелезая через подоконник. Процесс протекал неспешно, ибо мэтрессу в данный конкретный момент времени очень заботило соблюдение приличий, и она старалась преодолеть подоконник так, чтобы не повредить отрепетированную изысканность платья и наброшенной поверх мантии. И вообще, мэтресса Далия ведь не какая-нибудь Изольда, чтобы сверкать лодыжками перед каким-нибудь старым мэтром Никантом! – Я позвонила в дверь, но мне никто не открыл.
– Конечно, – ответил мэтр. – Я не такой дурак, отрываться от дел, чтобы бегать, открывать двери кому ни попадя… Что это такое у вас в руках? – потянул носом воздух профессор.
Девушка подтянула из-за окна веревку с привязанным вегетарианским завтраком. С улыбкой доброй ллойярдской бабушки, долго специализировавшей в Магии Смерти, объяснила:
– Кастрюля, мэтр Никант. Тушеная тыква с изюмом и мёдом; картофельные оладышки с подливкой из яблочного варенья… – Далия сняла крышку и по мрачной, заставленной стеллажами и заваленной научными историческими трудами комнате поплыл дивный аромат. У Никанта, который подошел поближе к завтраконосице и вожделенной посудине, потекли слюнки. Сухие – и в самом деле, немного желтоватые, руки потянулись и схватили кастрюльку.
Далия держала крепко. К тому же хитроумная мэтресса позаботилась натянуть толстые стеганые рукавицы, а мэтр – нет.
Никант отдернул руки и поплевал на обожженные пальцы. Далия продолжала спокойно стоять и наблюдать за мучениями господина алхимика.
– Ну, чего вам? – недовольно осведомился он у наглой девицы, забравшейся к нему в дом.
Далия, предусмотрительно отодвинув кастрюльку, извлекла из недр мантии бумажку и развернула ее перед профессором.
Тот всмотрелся в длинные ряды цифр и недовольно скривился.
– Что это?
– Это? Счёт. За ваши завтраки, обеды…
– Чушь! – коротко фыркнул Никант. – Эта ненормальная гномка сказала, что еда – бесплатно.
– Конечно, с этим уж не поспоришь… А вот доставка – нет. Бедной Напе приходилось каждый день подниматься по лестнице, перелезать через окно, а она так высоты боится… Ваш долг – оплатить ее душевные страдания и лечение от агорафобии…
– Бред! – возмутился Никант.
– Ей приходилось таскать эту клятую лестницу трижды в день! Это ж тяжело!
– Ересь! Во-первых, гномы выносливые, а во-вторых – только дважды в день! Я, знаете ли, путем долгосрочных наблюдений установил, что если вечером не поесть, как раз к утру концентрация желудочного сока достигает оптимальной для переваривания пищи величины…
Тушеная тыковка манила, и одна мысль о том, что оладышки могут остыть, вызвали у сухого старика бурное слюноотделение. А девица и не думала сдаваться:
– Мэтр, при всем моем уважении к вам, я вынуждена настаивать, чтобы вы заплатили за свой завтрак. Понимаете, Напа – очень добрая гномка, и пользоваться ее добрым сердцем недостойно настоящего алхимика, да и просто уважающего себя человека. Понимаете?
– Нет, – немного грубо, зато кратко ответил Никант. – Вы что, пришли сюда басни рассказывать? А ну пошла вон! – закричал профессор на наглую девицу.
Девица оскорбилась, подбоченилась и вспыхнула глазами.
– Не смейте так со мной разговаривать!
– Я с тобой еще и не так поговорю! Пришла тут… несушка… Я сейчас полицию вызову! – пригрозил историк. – Пошла, говорю, вон!
Далия была вынуждена проглотить пару-тройку рвущихся с языка выражений, гордо хмыкнула и ответила:
– Ну и уйду, – и, метнув подолом черной алхимической мантии, развернулась в сторону окна и приставной лестницы, – надеюсь, мэтр, полиция принесет вам завтракать.
Но мэтр Никант, которого Далия посчитала побежденным, отнюдь таковым не являлся. С какой-то демонской сноровкой он хитрым финтом извернулся, и выхватил из рук замешкавшейся при переходе через препятствие «несушки» вожделенную кастрюльку.
Далия взвизгнула, спрыгнула обратно в кабинет мэтра и попыталась отобрать Напино имущество.
На стороне мэтра Никанта был эффект неожиданности. На стороне Далии – вся женская хитрость и непредсказуемость. В первый момент ее предали стеганые перчатки; кастрюлька выскользнула… Мэтр тоже повизжал, когда в его ладонях оказалось горячее металлическое тулово; к счастью или несчастью, но очень быстро и один, и другая алхимики сообразили, что держаться лучше за деревянные руки кастрюльки, и, уцепившись, потянули каждый на себя.
Мэтр был, возможно, сильнее. Мэтресса моложе и азартнее. Никант – голоднее. Далия – упорнее. И ноги у нее были длиннее, а каблуки острее…
Перетягивание добычи сопровождалось пыхтением и крушением башен из книг и тетрадок, по которым Далия топталась с плохо скрываемым удовольствием, а Никант с возрастающей яростью. Наконец, мэтресса с боевым кличем отпустила свою часть спорного предмета; Никант, не удержавшись, рухнул на пол, и в ту же секунду оскорбленная подруга владелицы ресторации подскочила и вывалила тушеную тыковку, изюм, мед, оладьи и подливу на побежденного врага.
После чего, убедившись в его моральном изничтожении, с гордо поднятой головой удалилась из негостеприимного дома.
* * *
Приблизительно в то же самое время Фриолар посчитал своим долгом заняться человеколюбивым делом. Он сбегал на Большую Базарную площадь, нашел у торговцев необходимые ингредиенты, и, вернувшись в «Алую розу» приступил к изготовлению большого ударопрочного сооружения.
Только алхимик расправил на полу ресторации широкий соломенный мат и прикрыл его немного покусанным, но вполне еще цивильным ковром, как объявилась первая испытательница. Яркая иберийка, правда, в платье, выдающим симпатии к кавладорской моде, с горячим национальным энтузиазмом рванула дверь «Алой розы», перешагнула порог и шлепнулась прямёхонько в центр коврика. Именно туда, куда вчера довелось упасть и Фриолару.
Надо заметить, что женщина оправилась быстрее, чем давеча алхимик. Поднявшись… да что там, буквально взвившись на ноги, как стартующий дракон, иберрийка выхватила из-за корсажа тонкий длинный стилет и с воплем – опять же, пылким и еще более национальным, – бросилась в атаку.
Фриолар еле успел отскочить в сторону; женщина пронеслась внутрь, на кухню, откуда послышались ее крики, тихое блеяние помощницы Напы – девицы по имени Полин, звон посуды и стук переворачиваемой мебели. Напа, убиравшаяся в комнатах наверху, спустилась с ведущей на второй этаж лестницы, встала рядом с Фриоларом и спросила, что за ураган пришёл по их души. Алхимик только и успел, что пожать плечами, как вооруженная посетительница появилась на пороге кухни, увидела маленькую квадратную фигуру гномки и торжествующе заверещала, перехватив стилет жестом профессионального горлореза.
Далее события сопровождались крайне экспрессивными иберрскими идиомами.
– Ты, [непереводимо], подлая коротконогая совратительница! Иди сюда и объясни, что такая [непереводимо] имеет [непереводимо, но явно глагол] быть [непереводимо], где [непереводимо] и [непереводимо]!!!!!!!!!!!
Напа на секунду опешила, но опомнилась и тоже ответила – по-иберрски, хотя и с твердым гранитоподобным ллойярдским акцентом, неотторжимым, как борода у большинства гномов. Иберрийка завизжала и бросилась на гномку. Напа, пережив первый выпад стилета за широкой спиной Фриолара, шустро бросилась под стол. Спустя секунду острый граненый клинок пропорол дюймовую дубовую столешницу.
Напа выскочила из-под стола и попробовала отбиваться черенком метлы. Иберрийка визжала, что теперь-то она всё знает (?), теперь-то она его (?) выследила и уж теперь-то она не допустит попрания своих прав…
Длинные руки разгневанной южной дамы и хищное острие стилета тянулись к шее Напы; гномка защищалась, но Фриолар видел, что с каждой секундой ее движения становятся все быстрее, жёстче и агрессивнее…
– Прошу прощения, – кашлянул за спиной кто-то Фриолара. Он обернулся.
– О, мэтр Мартин! Как я рад вас видеть!
– Взаимно, молодой человек, взаимно… Вы случайно не знаете, можно ли как-то остановить эти прелестные создания… – кругленький уютный мэтр Мартин указал кончиком пальца на фехтующих дам. – Я в такой растерянности, коллега… Понимаете, я должен им кое-что объяснить, но, боюсь, сейчас они меня не услышат.
– А вы, случайно, не знаете, кто это? – указал Фриолар на черноволосую даму.
– Моя жена. Донья Долорес.
– Позвольте поздравить вас с бракосочетанием…
Оба алхимика внимательно пронаблюдали особенно захватывающую серию ударов доньи, которую гномка, тем не менее, блокировала, а потом, извернувшись, перешла в ответную атаку. Прутья метлы свистели и летали со скоростью трепетания крылышек рассерженного шершня.
Фриолар решил, что пора вмешаться. Он подскочил к супруге коллеги-алхимика, обхватил ее сзади, крепко зафиксировав руки. Сверкнув белой молнией, стилет отлетел и вонзился глубоко в стену. Донья Долорес брыкалась и выдавала такие лингвистические редкости, которые в словаре не найдешь. Напа же, успев раскрутить вокруг метлы свою увесистую тушку до скорости падающего метеорита, потеряла равновесие и врезалась в боковину камина.
Фриолар оттащил бешено вырывающуюся иберрийку на кухню, где впихнул ее в один из шкафов. Несколько коротких вскриков, странный шум – и в «Алой розе» наступило затишье.
Полин, прятавшаяся от иберрского стихийного бедствия под крышкой от кастрюли, уронила свой «щит», и он громко задребезжал, покатившись по каменному полу кухни.
Последовавший за молодым коллегой на кухню мэтр Мартин обеспокоено спросил:
– Фриолар, дружище, а в том шкафу…
– Мука, мэтр, – поспешил успокоить коллегу алхимик, – пшеничная, высший сорт…
В доказательство своих слов Фриолар открыл дверцу.
Донья Долорес степенно выдвинула свою усыпанную белым мучным сугробом персону из шкафа. Выплюнула ком, попавший в рот. Струйки белой пыли стекали с вершины на плечи и грудь алхимической супруги маленькими лавинами…
Мэтр Мартин, явно спеша воспользоваться мгновением тишины, приступил к объяснениям:
– Дорогая, прости меня. Это моя и только моя вина. Напа Леоне, – обратился степенный алхимик к подошедшей слегка качающейся гномке. – Прости. Дорогая Долорес, не надо оружия, я сейчас всё объясню.
Утром к нам заглянула Далия и, к стыду моему, напомнила, как давно я не оплачивал кредит в твоём замечательном ресторанчике, – услышав эти слова, донья Долорес издала звук, с которым в ином мире поезд проходит через ледяные перевалы. – Спокойно, дорогая. Если я иногда – очень, очень редко перекусываю в «Розочке», это не значит, что я не люблю твою готовку.
– О, любимый! – пылко ответила ревнивая донья, колыхая мучные горы. – Скажи, скажи мне правду! Ты ведь любишь мои колбасы, фаршированные шуттберийской капустой кабачки, варенье из томатов, салат из зеленых апельсинов и сушеных кузнечиков?!
– Люблю, дорогая, – с искренним чувством ответил Мартин.
Фриолар, которого собственный работодатель как-то раз подначил на дегустацию саранчи в меду, на всякий случай промолчал.
Убедившись в признании своих кулинарных талантов, донья Долорес игриво передёрнула плечиками и окатила маленькую плотную фигуру Напы взглядом победительницы.
– Ха! Так и быть… Я тебя прощаю, – заявила донья Долорес мужу и походкой тигрицы прошлась по кухне. Остановилась, нависнув над Напой как Шан-Тяйские горы высоким, но рассеивающимся айсбергом.
– А если дашь мне рецепт твоего гуся с семью начинками, так и быть, тебя, маленькая гномка, я тоже прощу.
– Мой фирменный? – начала возмущаться гномка. – Гусь? С семью начинками? С подливой?
– Напа, – на всякий случай подал голос Фриолар.
Напа покачала головой и неохотно согласилась.
Мартин и Фриолар, чтоб не смущать обменивающихся тайными кулинарными знаниями дам, перешли в обеденный зал.
– Фриолар, я, конечно, не хочу вмешиваться… Но вы бы попробовали приструнить Далию? нет, я понимаю, она прекрасный человек и действует из лучших побуждений… Но ее энтузиазм, он, несколько… – мэтр покрутил воздух пальцами, пытаясь родить нужное слово.
– Драконообразен? – подсказал Фриолар.
– Именно! Замечательный термин, коллега. Да, кстати, как поживает ваша диссертация? Когда можно будет провозгласить тост в честь защиты вашей ученой степени? – и разговор между гастрономически неверным супругом и маговым секретарём в отгуле плавно скользнул на мирные алхимические темы.
Вторым испытателем противоударной Фриоларовой системы стал мэтр Гийом. Ему повезло меньше, чем донье Долорес, приземлился он боком, господин алхимик кувыркнулся, и его занесло в обеденный стол.
Мартин и Фриолар только-только распечатали вторую бутылку, чтоб лучше пошла дискуссия на очередную актуальную проблему макроэргической реальности, поэтому на появление мэтра Гийома отреагировали излишне спокойно. Что упавшему пришельцу не понравилось.
В Университете мэтра Гийома любили немногим больше, чем мэтра Никанта и уж всяко больше, чем чумную заразу. Но не все. Честно говоря, Фриолар мэтра Гийома практически не знал – уж больно разной была тематика их научных интересов. К тому же господин Гийом считал студентов и тех, кто еще не защитился хотя бы на бакалавра, слишком мелкими объектами, чтоб тратить душевные и алхимические силы на их обнаружение и контакт. Здороваться он начинал с уже подтвердившими свою научную квалификацию, разговаривать – с магистрами, а приветливости своей гийомской удостаивал только избранных. Начальство, в основном.
Так что Фриолар очень удивился, когда увидел в стенах «Алой розы» этого высокоонаученного субъекта.
– Хай, Ги! – приветствовал коллегу мэтр Мартин. И пока Гийом вставал и потирал ушибленные места, Мартин наклонился и шепнул Фриолару: – В годы нашего студенчества мы его звали Гиги-Кабанчик.
– Кабанчик?
– Он нам постоянно рассказывал, как хорошо живется его папашке в собственном имении и как они по осени кабанов в лесу гоняют… Привет, Кабанятина! Пришёл попробовать своих сородичей? – весело спросил Мартин у подошедшего мэтра. – Их здесь классно готовят на раскаленной решетке, с винным соусом, завернув в листья шалфея и посыпав рубленым чесночком…
Мэтр Гийом презрительно раздул ноздри и не удостоил бывшего однокашника ответом.
– Мне нужна Напа Леоне Фью из клана Кордсдейл. В личном деле указан этот адрес, – холодным тоном ответил господин Гийом. Фриолар поднялся и пообещал пригласить Напу.
Мартин, настроенный гедонистически и альруистично, пригласил «Гиги» садиться и выпить. Тот еще презрительнее поджал тонкие губы и отказался.
На приблизившуюся Напу он посмотрел, как пекарь на плесень.
– Сударыня, извольте объяснить, почему вас не было сегодня на рабочем месте.
Напа смутилась, опустила голову, начала ковырять пол сапожком.
– Не слышу, – мерзким голосом проскрипел бывший Гиги-Кабанчик.
Напа, собрав в кулак всю волю истинной представительницы клана Кордсдейл, прошептала, что не пришла на работу потому как, во-первых, если верить часам, идти туда еще рано, а во-вторых, ей надо было прийти в себя после попытки убийства.
– Вы убили кого-то? – холодно осведомился мэтр Гийом.
Прижав руки к выразительной груди, донья Долорес, хотя ее никто не спрашивал, страстно объяснила, что убивать – это ее призвание, а Напа всего лишь невинная жертва. Фриолар же, не теряя времени, отыскал часы, которые до появления в «Алой розе» ревнивой иберрийки спокойно стояли на полке камина, и поспешил предъявить мэтру Гийому.
– Смотрите, мэтр, вот эти часы. – Фриолар потряс механизм и вслушался. – Похоже, они разбились, когда упали…
– Я спрашивал не вас, юноша, – Гийом смерил неприязненным взглядом Фриолара и вернулся к Напе. – Сударыня. Университет оказал вам честь, предоставив работу – важную и ответственную. Если вы не желаете ее выполнять – Университет, представителем коего я являюсь, не желает вас видеть.
– Но я… – начала Напа.
– Но она… – дружно начали все остальные.
Мэтр Гийом сверху вниз посмотрел на поникшую гномку. На бюст доньи Долорес.
– Я согласен признать, что сегодня вас отвлекли чрезвычайные обстоятельства. Поэтому ограничусь первым предупреждением – с занесением вашей провинности в личное дело, разумеется. Помните, – и мэтр Гийом многозначительно покосился на Мартина, – что первое предупреждение – оно же последнее. Больше провинностей я не допущу. Всего хорошего.
И мэтр Гийом, отвесив общий поклон, поспешил к выходу.
Фриолар посмотрел ему в след. Напа же подошла к стене и несколько раз громко стукнулась об нее головой. Долорес и Мартин дружно бросились ее утешать.
Хорошо еще, что стены в «Алой розе» ныне уходят в глубь и сложены из камня, подумал Фриолар. были б, как прежде, обычные, проломила бы Напа их своей горестной гномьей головой, чинить бы пришлось. Хотя, может это и к лучшему: физический труд отвлекает от душевных переживаний…
На выходе мэтр Гийом задержался, чтобы смерить холодным абстрактно-неприязненным взглядом мэтрессу Далию.
Мэтрессу сопровождали два полицейских с алебардами наперевес; вид у охранников столичного спокойствия и порядка был суровый и солидный. А у благотворительницы от алхимии – как у кошки, объевшейся дармовых сливок.
Один из полицейских официальным тоном попросил подтвердить личность задержанной. Оба алхимика и их дамы нестройным хором удостоверили требуемое. Видимо, удовлетворенные таким научным доказательством, стражники расслабились, погрозили мэтрессе Далии пальцем и велели ей вести себя осмотрительнее, иначе в следующий раз не миновать ей знакомства с их начальством…
Мэтр Гийом просмотрел эту сцену, еще плотнее сомкнув зубы, и Фриолару, пока дверь за непрошенными гостями не закрылась, казалось, что он слышит какой-то подозрительный скрип.
– Далия?
Радужно сияющая мэтресса жестом фокусника достала из рукава огромный тугой кошелек:
– Вуаля! Ах, какой сегодня замечательный день! – провозгласила она, располагаясь в центре обеденной залы, пристраивая ножки на краешке стола и откровенно наслаждаясь собой и макроэргической вселенной вокруг.
«Кажется, с терапией домашними делами и благотворительностью вышел перебор», – решил Фриолар, наблюдая за поведением мэтрессы. «Надо пробовать другую методу…»
* * *
Перед мысленным взором алхимички тем временем проплывало самое замечательное приключение за последние недели.
… Они встретились в узком переулке. Одна из них должна была отступить, чтоб позволить пройти другой.
– Далия, – констатировала Изольда.
– Изольда, – прищурилась Далия.
Ветер донёс печальный гитарный перебор и флейтой стёк по водосточной трубе.
Звонко высекая из брусчатки искры подкованными каблучками, они неторопливо сошлись. Смерили друг друга гордыми взглядами. Сравнили белизну лебединых шей и изящество осанки. Изольда осмелилась хмыкнуть на мэтрессину мантию, распрямила спину, выставляя грудь и обтягивающее ее модное платье вперед. А Далия, не теряя инициативы, ка-а-ак зафондючит ей…
– Далия, очнись! – потряс мэтрессу Фриолар. – Очнись! Очнись, ты уже два часа с идиотским видом улыбаешься, молчишь, ничего не ешь и ни с кем не споришь! Не пугай меня…
– Не беспокойся, в канаве ее быстро найдут. Столько раз спасали, что уж сегодня-то помогут обязательно, – вальяжно отмахнулась алхимичка.
– Ты это о ком? – с подозрением спросил Фриолар.
Мэтресса спохватилась. Признаваться в уголовно-наказуемом деянии – свалке бытовых отходов в общественном месте – она не собиралась. Проморгалась и с подозрением уставилась на Фри-Фри.
– А ты о чем?
– Боги, да о концерте же! Ну как, ты пойдешь с Напой и со мной? Решайся, будет здорово. Отвлечетесь, успокоитесь…
– Концерт? Какой концерт?
– Далия, я тебе полчаса уже объясняю: тетя Ниона пригласила моих друзей и меня послушать орган в христианской церкви…
– Всё, больше ни слова. Если там будет твоя тетя Ниона и ее знакомые, то, конечно же, я иду. А Напа? Она сможет пойти?
– Да, я ее уговорил.
Напа по случаю культурного мероприятия дала выходной Полин, и скоро она, Далия и Фриолар, подперев дверь «Алой розы» поленцем и повесив табличку: «Приходите завтра», отправились приобщаться к прекрасному.
Для разбитого сердца, как утверждала тётя Пиона, самое то – воспарить над миром на крыльях какого-нибудь Искусства. Только от предвкушения концерта у Напы нос перестал нависать над подбородком, а Далия прекратила пялиться в стену с видом счастливо и результативно потрудившегося маньяка…
Обе девушки принарядились. Напа блистала надвинутой на лоб серебряной каскеткой с алыми эмалевыми розочками по краю, новой парадной кольчугой; топор ее сиял, начищенные сапоги на звонких каблучках гордились новыми пряжками. Свою девичью шейку по случаю выхода в свет гномка украсила ожерельем: серебро и гранаты сплетались в алые розаны самым причудливым образом. Далия тоже долго любовалась своим отражением в зеркале. Посчитала, что и так хороша, накинула старую добрую мантию, повесила на шею длинную цепочку, удерживающую большую лупу, забрала волосы наверх, используя карандаш вместо шпильки, и позволила сопроводить себя на концерт.
* * *
Тетушка Ниона, в отличие от своей жизнерадостной сестры, славилась долгими и упорными попытками кому-нибудь покровительствовать. Вторая из четырех сестер, она считала своим долгом покровительствовать младшим – Дионе и Фионе; в какой-то момент немного поменяла приоритеты своей жизни, и начала покровительствовать своим мужьям, потом – их и своим детям (из пасынков и падчериц Нионы можно было собрать небольшой полк), потом знакомым, потом знакомым знакомых… Так, постепенно, Ниона добралась до покровительства современным искусствам. Тетя ни в коей мере не была пристрастна – она покровительствовала всем.
В своем трактате «О предпочтениях» Далия всласть порассуждала о том, что странной закономерностью макроэргической реальности является часто встречающаяся последовательность: А предпочитает Б, но Б предпочитает В, который, в свою очередь, хотел бы А, но довольствуется Г. Так вот, Фриолар давно подозревал, что многие искусства предпочли бы, чтобы им покровительствовал кто-нибудь другой, а не тётя Ниона, но оказались бессильны пред ее – тоже достаточно драконообразным – энтузиазмом.
Ниона встретила своего племянника и его дам умильно и приторно. Одета она была в какой то серый балахон с огромными накладными карманами, опушенный по вороту мехом риттландского лемминга, и не успели Далия и Напа с госпожой Нионой поздороваться, как им сообщили, что этот балахон – последний писк моды. Разработан буренавским дизайнером, и, если барышни хотят себе такой же, пусть обращаются вон к тому молодому человеку на первом ряду.
Далия храбро пообещала и потащила Напу в противоположный угол.
Фриолар остался с тетей.
– Фри-Фри, я, кажется, говорила тебе, что не хочу больше видеть эту ненормальную девицу, – прошипела Ниона, продолжая удерживать на лице приторную улыбку и просто прожигая насквозь огненным разъяренным взглядом спину удаляющейся алхимички.
– Тетя, я устал повторять: Напа совершенно нормальна, просто она – гномка. И прекрати, ради всех богов, которым ты молишься, называть меня Фри-Фри!
– Будь тактичен, Фри-Фри – христиане считают, что многобожие есть ересь и язычество, – наставительно произнесла Ниона. – Я, собственно, не о гномке, а об этой девице… Она совершенно не умеет вести себя в приличном обществе! Прошлый раз, когда я пригласила ее на поэтический вечер – между прочим, это ведь ты привел ее в мой дом! – твоя приятельница назвала моих друзей и меня «контрольной выборкой», а ты, непослушный мальчик, до сих пор не объяснил, что это значит. И раз уж зашла речь о недостатке манер: тебе следовало приехать на свадьбу Лики.
– Лики? – наморщился, припоминая, Фриолар. Ниона помогла:
– Крестница троюродной сестры мужа побочной племянницы первого свекра четвертой супруги моего пятого мужа.
– О… Мне нет прощенья, – покаялся Фриолар.
– Да ладно, – отмахнулась тетя. Достала из кармана зеркальце и принялась изучать свое лицо – тоже, кстати сказать, представляющее шедевр очередного, на этот раз – Декоративно-Пластического искусства. – Ничего особенного. Вышла замуж за какого-то писаку из газеты. У мужа – я всегда говорила это своим девочкам, – должна быть перспектива. Деньги тоже не помешают, но перспектива важнее, – наставительно произнесла Ниона.
Ну, тетя явно знает, о чем говорит, подумал Фри-Фри: Ниона схоронила шесть из семи мужей (седьмой сбежал сам, чтоб поучаствовать в организованном королем Иберры очередном, шестьдесят шестом по счету, исследовании Великого Западного Океана, и до трупа его заботливая бывшая жена добраться так и не сумела). И покорно пошёл здороваться с новым родственником.
Предоставленная для светского мероприятия христианская церквушка была небольшой и очень уютной. Ровные ряды деревянных скамей были украшены осенними – кленовыми, каштановыми, дубовыми и рябиновыми – листьями. Свечи в огромных, в рост тролля, светильниках, отражались в цветных витражах, создавая непередаваемую атмосферу уюта, спокойствия и всеобщего миролюбия. Напа и Далия уселись у самой стеночки, подальше от дизайнера. С этого места был виден практически весь зал (если проявить достаточно невоспитанности и покрутить головой, чтобы рассмотреть то, что позади), стальные трубы органа, алтарь, выход…
Напа поёрзала, усаживаясь поудобнее. Она облокотилась на спинку скамьи, и коротенькие гномьи ножки теперь болтались высоко над полом. Топор Напа приставила к спинке предыдущего ряда, где он и ухмылялся полированным хищным оскалом.
На специальный помост взошел органист, раскланялся в ответ на жидкие аплодисменты. Изящная в дизайнерском балахоне Ниона объявила имена сочинителя и исполнителя, музыкант занял место за инструментом, и концерт начался.
Далия вытащила из потайного кармашка на рукаве затычки для ушей, элегантным жестом использовала их по назначению. Достала из прически карандаш; скромным жестом задрав подол мантии, извлекла из кармана юбки блокнот и приготовилась вести протокол наблюдения.
На втором аккорде глазки Напы начали потихоньку закрываться. На четвертом – голова, увенчанная веночком эмалевых роз, клониться долу. К десятому аккорду заявил о себе фамильный кордсдейловский нос.
– Хр… хр… хряхряхря… хрррррррррр, – подпевала Напа Леоне органисту. – Мрря… пхпхспсс… буфрррр… хр… хррррррррр…
На Далию начали оборачиваться недоумевающие зрители – Напу видели только ближайшие соседи. А вот слышали все, кроме музыканта, с упоением давящего педали и клавиши, да, может быть, первого ряда.
– Хррр… Уик-уик… хсссссссс… – раздавалось из глубины зала. – Умн… фр… хмфыссссспрбыррррр…
Христианский священник, сидевший на другом конце той же скамьи, что и алхимичка с гномкой, перекрестился.
– Хр… хррр… мммряффффффф… Уик-уик-уик… хрррссссссссррррр… умн-уик-уипсссссс…
