Текст книги "Чародей поневоле (сборник)"

Автор книги: Кристофер Зухер Сташеф (Сташефф)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 57 страниц)

Снова закрыл глаза, крепче сжал ее руку.

Вдалеке замычала корова, ветер растревожил поле пшеницы.

Голос девушки прозвучал тихо и очень нежно:

– Милорд, делайте со мною что хотите. Большего я не прошу.

«Большего я не прошу…» Любви, она хотела любви, пусть всего на минуту, пусть за ней по пятам кралась разлука, пусть, оглянувшись назад, она поймет, что то была вовсе не любовь, а похоть. Пусть ей достались бы только тоска и боль, но она отчаянно хотела любви.

Род смотрел в ее глаза – в них стояли слезы.

Он снова закрыл глаза и увидел лицо Катарины, а рядом с нею – лицо Туана. Он придирчиво всмотрелся в эти лица и признался себе в том, какая это чудесная пара – прекрасная принцесса и галантный молодой рыцарь.

А потом рядом с лицом Туана возникло его собственное лицо, и некая часть разума Рода приказала: «Сравни!»

Пальцы Рода судорожно сжались, он услышал, как бедная крестьянка негромко вскрикнула от боли.

Он разжал пальцы, посмотрел на нее. И рядом с ней отчетливо увидел лицо Катарины.

Он смотрел на них обеих. Одна принимала от него услуги, другая была готова оказать услугу ему. Внезапный гнев сдавил грудь Роду, гнев на Катарину за ее себялюбие, за ее намерение подчинить весь мир своей воле. Он злился и на эту несчастную крестьянку за ее тупую покорность и решимость отдаться первому встречному, он злился на нее даже за ее тепло и нежность. Злость да-

вила грудь Рода все сильнее. Он злился и на себя самого, на того зверя, что жил внутри него. А его пальцы уже цепко сжали плечи крестьянки, он схватил ее и швырнул на сено. Она ахнула от боли и сдавленно вскрикнула. Но вот его губы с силой прижались к ее губам. Род сам поражался своей звериной жестокости: он кусал губы девушки, буквально вгрызался в них, потом, грубо надавив на ее подбородок, заставил разжать губы, прижал язык к ее языку. Его руки сновали по ее телу, пальцы цепко сдавливали плоть.

А потом ее ногти вонзились в его спину, и все ее тело изогнулось в одном страшном пароксизме боли. Но вот она обмякла, и грудь ее сотрясли сдавленные рыдания.

Злость Рода превратилась в ничто, но при этом что-то всколыхнула в его душе, и Род ощутил прилив угрызений совести.

Он скатился в сено. Губы его вдруг стали мягкими, нежными, молящими, руки – мягкими и заботливыми. Род тихо, как ребенка, гладил девушку.

Она судорожно вдохнула, тело ее снова напряглось.

«Идиот,– издевательски хохотал внутренний голос.– И зачем тебе вздумалось ее ласкать? Ты ей только еще больнее сделал!»

Род, готовый сгореть со стыда, собрался отвернуться, но все же отважился взглянуть в глаза девушки… и увидел в них неприкрытую страсть, требовательную, призывную. Эта страсть манила его, затягивала в водоворот чувств, охвативших незнакомку. Ее губы, влажные и теплые, разжались, и Род, припав к ним, погрузился в полные света бездны, где не было ни зрения, ни слуха, а одни только прикосновения…

Род оперся на локоть и посмотрел на девушку. Та лежала рядом с ним обнаженная, прикрытая его плащом. Ткань плаща почти не скрывала ее форм, и Род любовно скользил по ним взглядом, впитывая ее красоту, фиксируя ее в памяти. Это было зрелище, которое ему не хотелось бы забыть.

Он нежно ласкал ее. Она улыбалась, бормотала что-то, потом закрыла глаза, повернула голову набок.

А потом открыла глаза и искоса глянула на него. Губы ее припухли и покраснели.

– У тебя изумрудные глаза,– прошептал Род.

Она томно потянулась, улыбнулась, обвила руками его шею и притянула к себе. Поцелуи ее были медленными, долгими.

Род смотрел в ее глаза, чувствуя себя невероятно счастливым и совершенно примирившимся с миром. Мир? Да пошел этот мир куда подальше!

Не сводя глаз с девушки, Род приподнялся, неторопливо зыркнул по сторонам. Над головой – купол голубых небес, рядом – вороха одежды.

Он опустил глаза. Ничего не существовало сейчас, кроме нее, и что удивительно – это Роду было по душе. Его переполнял покой, он чувствовал всю полноту жизни, он был совершенно счастлив, его радовало все – этот мир, эта жизнь, он был един с ними, с Богом, а больше всех – с ней.

Род пробежался пальцами по ее прикрытой плащом груди. Девушка закрыла глаза, сладко заворковала, а когда его рука замерла, открыла глаза и посмотрела на него. Улыбка застыла на ее губах, во взгляд прокралась тревога.

Она испуганно спросила:

– Вам нехорошо, господин?

Он улыбнулся, но взгляд его был серьезен. Приоткрыв глаза, он медленно кивнул:

– Нет. Мне очень хорошо.– Род наклонился и поцеловал девушку – медленно, почти нежно, и отстранился.– Да, мне хорошо, и притом как-то странно… так хорошо мне никогда в жизни не бывало.

Улыбка вновь озарила ее лицо. Но вот она отвела взгляд, посмотрела на свое обнаженное тело, а когда глаза ее снова встретились с глазами Рода, в них затаился страх.

Род заключил ее в объятия и перевернулся на спину. Тело девушки на миг напряглось, но тут же расслабилось. Она тихонько вскрикнула – то ли всхлипнула, то ли вздохнула, уткнулась лицом в плечо Рода и замерла.

Род залюбовался гривой ее огненно-рыжих волос, разметавшихся по его груди, лениво улыбнулся и закрыл глаза.

– Род,– прошептал у него за ухом голос Векса, и мир нахлынул на него со всех сторон.

Род вздрогнул и еле слышно щелкнул зубами в знак того, что слышал робота.

– Большой Том уже оделся и направляется к этому стогу.

Род рывком сел и, прищурившись, взглянул на солнце. Судя

по всему, день близился к полудню.

– Что ж, пора вернуться в мир живых,– проворчал Род, вздохнул и потянулся за одеждой.

– Милорд? – Девушка печально улыбалась. Глаза ее были полны тоски, но эта тоска быстро сменилась смирением и решимостью.– Мне будут дороги воспоминания о нашей встрече, милорд,– прошептала она, прижимая к груди плащ Рода.

Ее широко раскрытые глаза не мигая смотрели на него.

Это была молчаливая мольба о надежде, но он не мог подарить ей этой надежды, потому что ему больше никогда не суждено было с ней увидеться.

И тут Род понял, что она ждет от него вовсе не надежды, а совсем иного: грубости, выговора за дерзость, за то, что она возомнила, будто чего-то стоит – хотя бы благодарности.

Она понимала, что это принесет ей боль, и все же молила, ибо всякая женщина живет любовью, а она была тридцатилетней женщиной в стране, где девушки выходят замуж в пятнадцать. Она уже успела свыкнуться с мыслью о том, что большой и долгой любви в ее жизни не будет, что ее удел – довольствоваться жалкими крохами.

Сердце Рода дрогнуло, потянулось к ней, пусть к этому чувству и примешивались угрызения совести.

Ну и, конечно, он промямлил ей одну из тех заученных фраз, которые мужчины говорят женщинам только для того, чтобы успокоить их, и только потом понимают, что все сказанное было чистейшей правдой.

Род поцеловал ее и сказал:

– Это была не жизнь, милая, но это было то, ради чего живут.

Позже – Род сидел верхом на Вексе и оглянулся, когда рядом с ним уже восседал на своей кобылке Большой Том и сердечно махал рукой своей подружке – Род взглянул в глаза девушке и увидел в них отчаяние, страх от грядущей разлуки и вновь – эту бессловесную, страстную мольбу о даровании хоть капли надежды.

Если верить Тому, то и капли было многовато, но ведь Роду наверняка было не суждено увидеть ее вновь… Нет, то будет даже не искра надежды – так, легкий блик. Разве от этого кому-то станет плохо?

– Скажи мне, как твое имя, милая!

Даже не искра – а глаза девушки вспыхнули праздничным костром.

– Меня зовут Гвендилон, милорд!

А когда они отъехали подальше и девушки скрылись из глаз за холмом, Том тяжко вздохнул и сказал:

– Переборщили вы маленько, хозяин. Теперь она от вас, как пить дать, не отстанет.

Вот что значит всласть побарахтаться в сене: всегдашняя энергичность Большого Тома куда-то подевалась, он даже не напевал. Ну, то есть что-то он там бубнил, но ехал далеко впереди, и Род его не слышал.

Род ехал молча, не в силах забыть огненные волосы и изумрудные глаза. Он мысленно проклинал это видение, однако самой придирчивой части его разума казалось, что проклятиям как бы чего-то недостает – ну, к примеру, злости. И уж точно – искренности. Эта самая придирчивая часть разума описывала душевный настрой Рода как крайне вялую попытку самобичевания.

И Род был вынужден это признать. Он и сейчас чувствовал необычайную гармонию со всем сущим и даже обижаться на зловредную часть своего разума не мог – вот это-то его и тревожило.

– Векс.

– Слушаю, Род,– тише, чем обычно, прозвучал голос робота.

– Векс, что-то мне не по себе.

Робот помедлил и отозвался:

– А как тебе, Род?

Векс задал этот вопрос каким-то особенным тоном… Род резко взглянул на голову своего псевдоконя:

– Векс, не насмехаешься ли ты надо мной?

– Насмехаюсь?

– Ага, насмехаешься. Ты меня слышал. Хихикаешь в бороду.

– Данный корпус не оборудован бородой.

– Прекрати паясничать и отвечай на поставленный вопрос.

Издав звук, отчетливо напоминающий стон, робот отозвался:

– Род, я вынужден напомнить тебе о том, что я – всего лишь машина. К проявлению эмоций я не способен… Просто я отметил некоторые противоречия, Род.

– Да что ты говоришь! – хмыкнул Род.– Да позволено мне будет поинтересоваться, какие именно?

– В данном конкретном случае противоречие лежит между тем, что собой человек представляет на самом деле, и тем, каким бы ему хотелось себя видеть.

Род прикусил верхнюю губу.

– И каким бы мне хотелось себя видеть?

– Тебе хотелось бы верить в то, что ты эмоционально независим от этой крестьянки.

– Ее имя – Гвендилон.

– От Гвендилон. Да и от любой женщины, если на то пошло. Тебе хочется думать, что ты эмоционально независим, что ты более не умеешь наслаждаться тем, что называется «влюбляться».

– Знаешь что? Любовью я наслаждаюсь на всю катушку, тут ты не прав.

– Это совсем другое дело,– проворковал робот.– Я про влюбленность говорил.

– Проклятье! И я не про секс говорил!

– Я тоже.

Род строптиво поджал губы.

– Стало быть, ты толкуешь про эмоциональную интоксикацию. И если ты говоришь именно об этом – да, действительно, я не влюблен и влюбляться не желаю. И если мое слово хоть что-то значит, то я со всей ответственностью заявляю: я больше никогда ни в кого не влюблюсь!

– Ну вот, что и требовалось доказать. Это как раз то самое, во что тебе хотелось бы верить,– глубокомысленно изрек робот.

Род скрипнул зубами, заставил себя успокоиться и поинтересовался:

– И какова же правда?

– Правда такова, что ты влюблен.

– Черт побери! Человек либо влюблен, либо нет, и ему ли не знать, так это или не так!

– Согласен. Однако человек может не хотеть признаваться в этом себе самому.

– Послушай,– процедил сквозь зубы Род.– Я бывал влюблен раньше, и я знаю, что это такое. Это… ну…

– Продолжай,– поторопил его робот.

– Ну, это когда…– Род поднял голову и огляделся по сторонам,– Это когда понимаешь, что вокруг тебя – целый мир, когда ты знаешь, что он реален, но тебе до этого нет ровным счетом никакого дела, потому что тебе точно известно, что ты – центр мироздания, самое главное, что в нем существует.

– Посещало ли тебя в последние дни подобное ощущение? осведомился Векс.

– Ну… да, проклятье! – скривившись, ответил Род.

– С Катариной?

Род удивленно уставился в затылок коня.

– Какого черта? Откуда ты знаешь? – спросил он и подозрительно прищурился.

– Элементарно, Род.– В голосе робота прозвучали издевательские нотки.– Простая логика, больше ничего. А какие ощущения ты испытывал рядом с Гвендилон?

– О…– Род расправил плечи, потянулся,– Ощущения восхитительные, Векс. Лучше мне никогда в жизни не бывало. Мир казался чище. И сейчас я чувствую себя таким здоровым, в голове так ясно, что просто не верится. Это совершенно непохоже на состояние влюбленности, но мне нравится,– Род нахмурился и глянул в затылок коня,– Ну?

Робот помалкивал.

– У тебя что, кошка язык откусила?

– Я не оборудован языком, Род.

– Не увиливай.

Конь еще немного помолчал и наконец отозвался:

– Я ошибся, Род. Ты любишь и любим, но не влюблен.

Род хмуро смотрел на дорогу.

– Это почему же, Векс?

Робот издал звук, смутно напоминающий тяжкий вздох.

– В чем различие между двумя вышеупомянутыми женщинами, Род?

– Ну…– Род пожевал щеку.– Гвендилон… В ней все просто. Она самая обычная, земная женщина, как и я – обычный мужчина.

– А Катарина – нечто большее?

– О, она – та женщина, которую я готов возвести на пьедестал, дабы поклоняться ей, но не ухаживать за ней…

– И не любить? – продолжил мысль робот.– Род, из этих двоих женщин какая лучше по части человеческих качеств?

– А-а-а… Гвендилон.

– Комментарии,– резюмировал конь-робот,– как говорится, излишни.

Родовое поместье Логиров представляло собой обширную равнину между горами и морем. С севера и востока равнину замыкали невысокие покатые горы, на юге широким полукругом тянулось морское побережье, на северо-востоке море с силой било в отвесные скалы высотой в сто футов, с противоположной стороны с гор струился водопад. Длинная медлительная река змеилась по равнине к морю.

Сама равнина была, словно ткань заплатками, покрыта квадратиками полей. Тут и там виднелись кучки крестьянских домиков – обиталищ крепостных Логира.

Том и Род стояли на краю горного леса – в том месте, где дорога с севера спускалась в долину.

Род медленно повернул голову, озирая окрестности.

– А где же,– задумчиво проговорил он,– замок, хотел бы я знать?

– А за водопадом, хозяин.

Род обернулся, посмотрел на Тома и устремил взгляд туда, куда вела дорога.

Дорога вилась по долине к водопаду. Там, у подножия скалы, в камне были вырезаны огромные ворота, снабженные надврат-ной башней и подъемным мостом, нависавшим над природным рвом, образованным излучиной реки. Предки Логиров некогда обжили недра скального массива.

Между бровями Рода залегла ложбинка, похожая на восклицательный знак.

– А по другую сторону от моста – это плотина, что ли?

– Точно, плотина, хозяин, и говорят, будто в ней – чертова уйма пороховых зарядов.

Род медленно кивнул:

– Ага, а перед надвратной башней земля идет под уклон. Стало быть, если в ворота постучатся непрошеные гости, надо только взорвать дамбу, и тогда вода перед воротами поднимется на тридцать футов. Очень хитро придумано. А ты себе сидишь спокойненько и пережидаешь осаду. Водопад обеспечивает замок свежей водой в неограниченном количестве. Только с пропитанием проблемы.

– Говорят, в замке есть сады и огороды,– подсказал хозяину Том.

Род выпятил губы и восхищенно покачал головой:

– В общем, неприступность обеспечена. Можно хоть десять лет в осаде просидеть. Это местечко хоть раз захватывали, Том?

Верзила покачал головой.

– Ни разу, хозяин,—усмехнулся он.

– А может, тот старикан, что тут впервые обосновался, паранойей страдал? А как думаешь, приютят тут двух усталых путников, а, Том?

Большой Том поджал губы.

– Приютят, хозяин, ежели путники благородных кровей. JIo-гиры издавна славятся своим гостеприимством. Да только для таких, как я, и даже для таких, как вы, хозяин,– вы-то ведь, считай, сквайр, не выше того,– гостеприимство будет попроще. Поселят нас в какой-нибудь каморке.

Солнце на миг померкло. Род выругался и посмотрел на небо:

– Опять эта треклятая птица! Вот ведь привязалась! Неужто она не понимает, что мы слишком велики для того, чтобы она могла нами перекусить?

Он снял с седла арбалет и принялся заряжать его.

– Не надо, хозяин,– протянул к Роду руку Большой Том,– Вы уж четыре стрелы на эту птицу попусту истратили.

– Понимаешь, терпеть не могу, когда меня преследуют всякие летучие твари, Том, и между прочим, они – не всегда те, кем кажутся,– заметил Род. Том непонимающе нахмурился, заслышав это загадочное объяснение. Род прижал арбалет к плечу.– И потом… последние четыре дня я раз в день стреляю в эту надоедливую птаху, так что это уже, можно сказать, в привычку вошло…

Тетива загудела, стрела взлетела ввысь, но птица опередила ее. Стрела миновала то место, где только что была цель, взлетела вверх еще на пятьдесят футов, то бишь – достигла амплитуды полета, и стала падать. Птица, парившая на пятьдесят футов выше этой точки, спокойно наблюдала за падением стрелы.

Большой Том глубокомысленно приподнял бровь, скривил губы:

– Не попасть вам в нее, хозяин. Эта мерзавка кое-что смыслит в арбалетах.

– А ведь похоже на то,– буркнул Род и забросил арбалет за плечо.– Что же это за страна такая, где под каждым деревом по эльфу, а ястребы в небе за тобой шпионят?

– А это и не ястреб вовсе, хозяин,– возразил Том.– Это скопа.

Род недоверчиво покачал головой.

– Она за нами уж четвертый день как увязалась. Неужели птица, охотящаяся за рыбой, станет так далеко от воды улетать?

– Кто знает? Это вы у нее спросите, хозяин.

– Между прочим, я бы не так сильно удивился, если бы она мне на этот вопрос ответила,– задумчиво проговорил Род.– Ну да ладно. Похоже, вреда от нее никакого. Сейчас у нас и поважнее дела имеются. Мы сюда забрались для того, чтобы в замок попасть. Ты ведь петь умеешь, Большой Том?

Том закашлялся:

– Петь, хозяин?

– Ну да, петь. Ну или на волынке играть. Или еще что-ни-будь в таком духе?

Том прикусил губу и нахмурился:

– Ну, я того… Могу, конечно, на дудке пастушьей подудеть, да только полумертвые сказали бы, что это на музыку смахивает. А что вы такое задумали, хозяин?

– Да так…– Род распустил шнурки на горловине седельного мешка и вынул из него небольшую арфу.– Теперь мы с тобой будем менестрели, Том. Будем надеяться на то, что обитатели замка до смерти соскучились по музыке.– Он извлек из мешка альтовую блок-флейту и подал ее Тому.– Думаю, эта штука не сильно отличается от пастушьей свирели. Попробуй, а вдруг получится?

– Да вроде и вправду похоже на свирель, хозяин. Только…

– О, не волнуйся, нас впустят. В такой глуши, вдали от столицы, народ наверняка просто изголодался по последним вестям и новым песням, а у менестрелей всегда в запасе и то и другое. «Эддистонский маяк» знаешь?

– Не слыхал ни разу, хозяин.

– Плоховато. В приморских городках эта песенка всегда «на ура» идет. Ну да ладно. Я тебя по пути выучу.

И они тронулись в путь, распевая во всю глотку и пользуясь при этом таким обилием случайных диезов и бемолей, какое и не снилось ни одной тональности или ладотоническому ряду. Скопа дико вскрикнула и спешно улетела прочь.

– Привезли вести с севера? – взволнованно спросил дозорный.

Род, памятуя о том, что средневековые менестрели были теми, кого в его время называли журналистами-репортерами, ответил утвердительно.

И вот теперь они стояли перед вельможами в количестве двадцати восьми человек, вкупе с их женами и слугами. Возраст аудитории колебался в пределах от шестнадцати-семнадцати лет (к этой категории относились хорошенькие горничные) до девяноста (эту возрастную группу составлял граф Валлендери). Глаза у всех собравшихся, независимо от возраста, взволнованно, голодно сверкали, а Роду положительно нечего было им сообщить.

«Ну да ладно,– решил он.– Сымпровизирую по ходу дела». Будем к нему справедливы: он был не первым репортером в истории, принявшим такое смелое решение.

Старый сухощавый герцог Логир восседал на массивном дубовом стуле посреди толпы. Рода он, похоже, не признал. А вот Дюрер узнал его с первого взгляда. Он стоял, сгорбившись, слева от Логира и метал в Рода гневные взгляды. Однако советник, скорее всего, понимал, что обличение Рода ему ничего хорошего не даст. Логир хоть и повздорил с племянницей, но по-прежнему любил ее и потому только восславил бы Рода за спасение жизни королевы.

Логир задал Роду вопрос от имени всех присутствующих, а Род, помня о том, что герцогом в желании узнать последние новости о Доме Кловиса движут мотивы самого что ни на есть личного свойства, отвечал, что пока на севере все спокойно. То есть о Доме Кловиса сплетничают, что-то там такое происходит вроде бы, но все это слухи, только слухи – пока.

А потом они с Томом грянули развеселую аранжировку «Эд-дистонского маяка». Пару мгновений слушатели хранили изумленное молчание. А потом заулыбались и стали хлопать в такт.

Воодушевившись такой реакцией, Большой Том ускорил темп и прибавил громкости. Род, с трудом поспевая за ним, пристально разглядывал аудиторию.

Старик герцог всеми силами старался придать своему лицу неодобрительное выражение, но это ему удавалось не слишком хорошо. Высокий молодой человек, почти ровесник Рода, стоял справа от герцога. Он усмехался, и глаза его блестели. Судя по усмешке, этот желчный малый был чем-то весьма недоволен и питал нескрываемую жалость к собственной персоне. «Старшенький,– догадался Род,– неисчерпаемый кладезь всяческих слабостей. Подлинная находка для Дюрера».

Различить среди слушателей лордов – вассалов Логира труда не составляло. Все они были богато одеты, а рядом с ними еще более богато разодетые горбуны – советники, сюра Дюрера.

Род почему-то был непоколебимо уверен в том, что любое предложение Дюрера способно получить горячую поддержку всех южных лордов и только один лишь Логир может выразить сомнения.

Но при всем том одного голоса Логира хватило бы, чтобы перекрыть голоса всех вассалов, вместе взятых. Род не забыл о том, как Логир благородно пообещал Катарине: «Пока я жив, ни один волос не упадет с твоей головы…»

«Пока я жив…»

Представление имело поистине оглушительный успех. Роду удалось удержаться на романтическом уровне и не скатиться до политического. При этом он балансировал на тонкой грани между эротикой и порнографией. Слушателям это было по душе. Кроме того, как понял Род, в Грамерае такой болезнью, как абсолютный слух, никто не страдал – наоборот, похоже, тут всем медведь на ухо наступил. И еще от него не укрылось, что с него и Большого Тома девушки-служанки просто-таки глаз не сводят. Подобный успех Роду был не слишком понятен, но он решил, что самолюбию Тома от этого никакого вреда не будет.

Правда, увы, время от времени тот или иной советник встревал с каким-нибудь вопросом, не ответить на который было нельзя, и когда Род сказал, что ходят такие слухи, будто бы Дом Кловиса замышляет неладное по адресу монаршего престола, в глазах советников вспыхнула страстная, едкая радость.

Это Роду, в общем и целом, было понятно. В революции самое главное, чтобы она началась. А уж потом ее можно взять под контроль.

Это ему было более или менее понятно, однако о другом вопросе, более насущном, предстояло поразмышлять. Род шагал в отведенную им с Томом комнатушку, вспоминая о восторженных взглядах женской половины прислуги. В успехе Тома, равно как и в плодах оного, у Рода сомнений не было, и он понимал, что к его приходу комнатушка, как пить дать, будет занята, поскольку Том покинул публику раньше Рода.

Между тем на него самого служанки смотрели как-то иначе – ну разве только из-за того, что искусство менестрелей в этой стране было еще более престижным, чем ему казалось.

Словом, Род сильно сконфузился, хотя и не очень удивился, когда на его пути возникла одна из служанок с кубком вина.

– Смочите свое пересохшее горло, господин менестрель,– смущенно проворковала она и с сияющими глазами протянула Роду кубок.

Род искоса глянул на нее и неохотно взял кубок. Не отказываться же, в конце концов,– это было бы неучтиво.

– И…– промурлыкала девушка, пока Род пил,– я могла бы согреть ваше ложе, если пожелаете.

Род захлебнулся вином, закашлялся, опустил кубок и сердито уставился на служанку. Затем окинул ее взглядом с головы до ног. Широкобедрая, полногрудая, пухлые губы… Чем-то очень похожа на Гвендилон…

Заподозрив неладное, Род внимательнее пригляделся к девушке. Но нет, у этой глаза были миндалевидные и нос длинный и прямой, а не вздернутый. К тому же волосы у нее были никак не рыжие, а черные как смоль.

Род сухо усмехнулся, допил вино и вернул девушке кубок:

– Премного благодарен, милочка.

«А ведь это о чем-то говорит,– подумал Род.– Она явилась ко мне, а не к Большому Тому». На взгляд Рода, Том как мужчина должен был действовать на женский пол более притягательно, но Род был повыше рангом. «Такая же стерва, как все они,– думал Род.– Им плевать с высокой колокольни, что ты за человек, лишь бы был благородных кровей».

– Премного благодарен,– повторил он.– Однако я устал с дороги и желал бы отдохнуть.– «Вот ведь как красиво заливаю,– подумал он.– Давай двигай дальше, пусть она разочаруется в моих мужских достоинствах, лишь бы оставила меня в покое».

Служанка опустила глаза, закусила губу.

– Как пожелаете, добрый господин,– негромко пробормотала она, отвернулась и пошла прочь. Род проводил ее взглядом.

Вот и все. Так просто и легко отказался. Немного по-хамски, правда, но… не почудилось ли ему, будто во взгляде девушки было нечто вроде победной радости?

Род пошел по коридору дальше, гадая, не угодил ли, часом, на страницы книги Макиавелли.

Дверь в комнату, как и предполагал Род, была заперта. За дверью послышался приглушенный женский вскрик и басовитый хохот Тома. Все ясно.

Род философски пожал плечами, забросил арфу за плечо, повернулся и отправился к длинной витой лестнице. Он чувствовал, что скучать ему не придется. Замок, судя по всему, действительно был выстроен параноиком, и потому наверняка тут в изобилии имелись всевозможные потайные ходы.

Род, насвистывая, шагал по главному коридору. Гранитные стены были выкрашены охрой, кое-где в нишах стояли в полный рост рыцарские латы, висели красочные гобелены. Некоторые из них были просто огромны – от пола до потолка. Род старательно запоминал эти гобелены, поскольку именно за ними могли прятаться потайные двери.

От главного коридора под прямыми углами расходились в стороны двенадцать боковых. Дойдя до седьмого по счету, Род заметил, что к звуку его шагов примешивается эхо, и при этом эхо прелюбопытное: на каждый шаг Рода приходилось по два отзвука. Род остановился – якобы для того, чтобы получше рассмотреть гобелен. Эхо издало два отзвука и умолкло. Скосив глаза, Род заметил сгорбленную фигурку в расшитом золотом камзоле. Похоже, это был Дюрер, но судить наверняка было трудно.

Род развернулся и зашагал дальше по коридору, мурлыча песенку «Я и моя тень». Эхо шагов вновь зазвучало.

Род начал злиться. Он, в принципе, был не против компании, вот только готов был побиться о заклад, что в сопровождении Дюрера он никаких тайн и загадок этого замка не выведает. Следовательно, ему нужно было каким-то образом избавиться от этого навязчивого спутника. Задачка не из легких, если учесть, что Дюрер небось знает все ходы и выходы как свои пять пальцев, а Род здесь впервые.

Но вот девятый по счету боковой коридор показался Роду вполне подходящим для того, чтобы отделаться от «хвоста». А показался он ему подходящим потому, что не был освещен. Это представилось Роду довольно странным: во всех остальных коридорах на стенах через каждые несколько шагов висело по факелу. А тут стояла такая темень, как в Карлсбадском замке до того, как туда нагрянули полчища туристов. Кроме того, на полу лежал толстенный слой пыли, по которому, судя по всему, давным-давно не ступала нога человека. С потолка свисали полотнища паутины, по стенам сочилась вода, питающая сочные подушки мха.

Но главное – темнота. Ясное дело: Род мог оставить в пыли заметный след, но темнота давала ему шанс ускользнуть в какую-нибудь комнатушку или боковой проход. При этом Дюреру вряд ли удалось бы легко соврать, заявив, что он, дескать, случайно проходил мимо.

Род быстро свернул в коридор и исчез в облаке пыли. Позади послышались торопливые шаги, цепкие пальцы сжали его плечо. Род резко развернулся и уставился на горбатого старикашку, готовый как следует заехать ему по физиономии.

Точно. Это был Дюрер. Горбун с всегдашней ненавистью и подозрением таращился на Рода.

– Что тебе тут понадобилось? – каркнул он.

Род стряхнул с плеча костистую руку советника и прислонился к стене.

– Да ничего такого. Так… хожу, смотрю. Делать мне сейчас особо нечего. Ну разве что песенку вам спеть?

– Будь оно трижды проклято, это твое кошачье завыванье! – вскричал Дюрер.– И хватит притворяться, будто ты менестрель! Я отлично знаю, кто ты такой!

– Да ну? – Род вздернул брови.– И как же вы догадались, что я – не менестрель?

– Так менестрели не поют. А теперь ступай в свою каморку, если тебе больше нечем заняться!

Род задумчиво почесал кончик носа.

– Кстати… насчет комнаты,– тактично проговорил он,– Дело в том, что мой спутник… как бы это поделикатнее выразиться… словом, он нашел себе дельце поинтереснее, чем сон. Словом, деваться мне некуда – надеюсь, вы понимаете, о чем я говорю?

– Подкуп! – прошипел советник.

– Да нет, что вы! Большой Том и без денег у дам успехом пользуется. Ну а поскольку деваться мне положительно некуда, вот я и решил побродить, погулять, так сказать, искренне полагая, что никому этим не помешаю.

Дюрер устремил на него взгляд, остротой подобный лазерному лучу, затем медленно, крайне неохотно отступил на пару шагов.

– Верно,– сказал он,– тут ты никаких секретов не выведаешь.

Роду удалось подавить приступ смеха – только его диафрагма судорожно сократилась.

– Но знаешь ли ты,– ехидно осведомился советник,– что эта часть замка населена призраками?

Брови Рода взлетели вверх.

– Не может быть! – воскликнул он, прикусил губу и пытливо взглянул на Дюрера.– А вы, похоже, хорошо знаете замок.

Глаза Дюрера метнули в Рода вольтову дугу.

– Это тебе любой в замке скажет. Но я – Дюрер, советник герцога Логира, и обязан знать замок как свои пять пальцев – а вот ты вовсе не обязан!

Но Род отвернулся и внимательно вгляделся во мрак.

– Знаете,– задумчиво и мечтательно произнес он,– а я ни разу в жизни не видел ни одного привидения…

– Никто не видел, и потому все живы по сей день и могут говорить об этом! Только последний глупец отважится пойти туда!

Род обернулся к советнику и весело улыбнулся:

– Ну, значит, это местечко для меня – в самый раз! А повстречаюсь с привидением – потом ведь какую балладу можно будет сочинить!

Горбун-коротышка, не мигая, пялился на Рода. Потом губы его скривились в презрительной усмешке. Он рассмеялся, и его смех был поразительно похож на звук скрежещущего ржавого железа.

– Ну так ступай, тупица! Мне-то, сам понимаешь, все равно, но я тебя предупредил!

Род усмехнулся, пожал плечами и шагнул в темный коридор.

– Погоди! – окликнул его Дюрер.

Род со вздохом обернулся:

– Ну, чего вам еще?

– Прежде чем уйти навстречу своей смерти,– прошипел Дюрер, зловеще сверкая глазами,– ответить мне: кто ты такой?

Спина у Рода похолодела. Старикашка, похоже, видел его насквозь.

Он, придав лицу выражение невыносимой скуки, прислонился к стене и отозвался:

– Да менестрель же, кто еще?

– О нет, тупица! Думаешь, я слепой? Ты шпион!