Текст книги "Эта безумная Вселенная (сборник)"

Автор книги: Эрик Фрэнк Рассел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 69 (всего у книги 87 страниц)

Грузовик немного замедлил ход, объезжая алюэзинцев. Холден, сидевший ближе к откидному борту, перегнулся через борт и во все горло крикнул:

–  Флореат Алюэзия!

Алюэзинцы даже не взглянули в его сторону. Зато один из охранников двинул Холдену прикладом по колену.

–  Фошам губич!– прорычал он на своем тарабарском языке.

– Пасть закрой! – ответил ему Холден на столь же непонятном кастанцу наречии Земли.

– Сам закрой! – приказал Уордл. – Хочешь, чтобы тебя пристрелили и швырнули за борт?

– Вам запрещается говорить на вашем языке гномов, – сказал толстый кастанец, ехавший вместе с пленными.

Он в очередной раз нахмурился, разделил свою хмурость на семь частей и вручил каждому землянину по большому куску.

– Все разговоры только на экстралингве. Так будет, пока вы не научитесь кастанскому языку.

– Жди! – ответил ему Холден, решивший последнее слово оставить за собой.

Офицер, к которому их привели, был выше и крупнее многих рослых и крупных своих соплеменников. Облегающую форму темно-зеленого цвета украшал витой серебристый шнур. На клапане верхнего кармана мундира были вышиты две небольшие белые стрелы. Широкое, тяжелое и несколько мясистое лицо кастанца сразу же приобрело подобающее грозное выражение.

– Я – начальник этой тюрьмы. Моя власть над вами безгранична. Боль, страдание, жизнь, смерть каждого из вас полностью находятся в моих руках. А потому, чтобы подольше жить и поменьше страдать, вы должны всячески и постоянно угождать мне. Запомните: отныне единственная цель, единственный смысл вашего существования – угождать мне.

Красуясь перед землянами и перед собой, начальник тюрьмы расхаживал взад-вперед по ковру. Каждый шаг выбивал из ковра маленькое облачко пыли.

– До сих пор землян у нас здесь не было. Да и вы, как я посмотрю, работники так себе. Вряд ли вы отличаетесь силой и выносливостью. Но мы находим работу для всех. Найдем и вам. Мы победили, а потому вполне заслужили эту награду. Вы потерпели поражение. Так прочувствуйте на своей шкуре, что это такое.

Холден открыл было рот, но тут же закрыл. Уордл с силой наступил ему на ногу, сдавив пальцы.

– Сейчас вас отведут в камеру, – закончил церемонию встречи кастанец. – Утром вас допросят и выяснят, что вы умеете делать и на что годитесь. После этого мы решим, чем каждый из вас будет заниматься.

Начальник тюрьмы сел, откинулся на спинку чудовищно тяжелого кресла, всем своим видом показывая, до чего же ему скучно.

– Сержант, увести пленных, – приказал он.

Их вывели на середину обширного бетонного двора, выстроили в шеренгу и велели ждать. Ожидание длилось почти час. Двор с четырех сторон окаймляли десятиэтажные тюремные корпуса, построенные из толстых каменных плит. За корпусами виднелась стена высотой не меньше шестидесяти футов. Двор был совершенно пуст.

Наконец откуда-то появился гвард-майор и повел пленных в корпус, находившийся справа. По каменным ступеням они поднялись на шестой этаж, прошли по коридору и очутились во вместительной камере. Стены камеры также были каменными.

– Вы понимаете по-кастански?

Земляне молчали.

– Экстралингва?

– Да, – ответил Уордл, говоривший от имени всех.

Гвард-майор вытянулся во весь рост, выпятил грудь и объявил:

– Я – гвард-майор Словиц, начальник этого корпуса. Ваша жизнь и смерть целиком находятся в моих руках. И потому, чтобы протянуть подольше, вы постоянно будете стараться угождать мне.

– Поскольку это является единственной нашей целью, – подсказал Холден.

– Что?

– Я хотел сказать, что мы понимаем, – с непроницаемосерьезным лицом ответил Холден. – Нашей единственной целью будет постоянно угождать вам, гвард-майор Слобович.

– Словиц, – поправил кастанец и продолжал: – Вы останетесь в камере, пока не услышите удары большого колокола. Тогда вы выйдете во двор и примкнете к очереди остальных заключенных, чтобы получить свой ужин. Это понятно?

– Да, – поспешил ответить Уордл, не дав словоохотливому Холдену раскрыть рта.

– Еды у нас хватает на всех, поэтому не пытайтесь пробраться к раздаточному пункту без очереди. Всех, кто попытается хитростью или силой проникнуть туда раньше положенного времени, мы быстро вразумим плеткой. Это тоже понятно?

– Да, гвард-майор Слобович, – заверил его Холден, не желавший признавать за Уордлом права говорить от имени всего экипажа.

– Словиц, – прорычал гвард-майор, сердито зыркнув на него глазами.

Затем он покинул камеру, шумно хлопнув дверью.

– Смотри, чтобы в один прекрасный день ты не попался в свою же западню, – тоном предсказателя заметил Холдену Уордл.

– А я уже попался. Добровольно согласился лететь, зная, на каком корыте мы полетим. Разве не так?

– Так. Но лучше, если ты не будешь понапрасну дразнить гусей.

В камере стояло двенадцать грубо сколоченных коек, напоминавших деревянные ящики, перевернутые вверх днищем. На каждой поверх девяти футов плохо обструганных досок лежало девять футов вытертого, сомнительной чистоты одеяла. В дальнем конце камеры помещалась ржавая раковина, над которой торчал кран.

– Номер со всеми современными неудобствами, – пробурчал Фоули, сильнее других страдавший от тягот военной службы с ее отсутствием комфорта.

– Двенадцать коек, а нас только семеро, – сказал Олпин Маколпин. – Интересно, не подселят ли к нам стамитов или алюэзинцев? Это было бы очень здорово: мы могли бы сразу вступить с ними в контакт.

– Подождем. Торопливость нам ни к чему, – возразил Уордл.

Он подошел к двери и попытался ее открыть. Дверь не поддавалась.

– Самозащелкивающийся замок. Дверь из прочного металла. М-да! Я бы не удивился, если бы этот гвард-майор вообще оставил бы ее открытой.

Уордл направился к одному из четырех окон. Решеток на них не было. Обыкновенные рамы на петлях. Он взялся за косяк и довольно легко открыл окно. Бежать? Нет ничего проще, если имеешь крылья. С крыльями отсюда убежал бы даже слон.

Остальные тоже подошли к окну и высунули головы наружу. Отвесная стена: шесть этажей вниз, четыре вверх. И никаких карнизов, никаких выступов. Ни одной расщелины или трещины.

Внизу лежало сорок футов пространства, покрытого твердым бетоном. Прыгнуть туда было бы равнозначно прыжку на тот свет. Пространство оканчивалось внешней стеной. Значит, их камера выходит не во двор. Есть ли в этом какие-то преимущества или нет, пока было неясно.

Они не ошиблись: внешняя стена действительно была никак не меньше шестидесяти футов. Пол их камеры был на пару футов выше, что позволяло землянам обозревать не только парапет стены, но и приличный кусок окружающей местности.

Подсчеты продолжались. Ширина парапета достигала примерно пяти футов. По его краям, съедая по футу с обеих сторон, тянулось окаймление: тройной ряд металлических шипов высотой шесть дюймов. И только три фута оставалось на узкий проход. По нему-то и вышагивали часовые. Казалось, их больше занимает происходящее за пределами тюрьмы, чем внутри нее.

– Знаешь, я нашел простой способ легко сбросить этих остолопов со стены, – сказал Фоули, тронув за рукав Холдена.

– Как ты это сделаешь?

– С твоей помощью. Ты что-нибудь крикнешь, чтобы привлечь внимание часового. Он повернет голову, увидит твою жуткую физиономию, упадет в обморок прямо на шипы, а оттуда – вниз. И все, труп готов.

– Умнейшая речь. Годами не слышал таких перлов, – поморщился Холден, – Мне так и хочется от восторга кататься по полу.

– Будет вам языками чесать, – вмешался Уордл.

Он сел на край койки.

– Оценим положение, в котором мы оказались.

Остальные шестеро тоже сели и приготовились слушать.

– Я еще на Земле слышал от экспертов, что Космическому Союзу очень досаждает одна особенность менталитета здешних рас. Она присуща и нашим союзникам, и нашим врагам. Мы, земляне, в этом отношении существенно отличаемся и от тех, и от других. Не знаю, уникальны ли мы, или когда-нибудь нам встретится раса, обладающая здравым смыслом, схожим с нашим. Согласны?

Его товарищи кивнули.

– Продолжаю. Кастанцы, и не только они, убеждены: попасть в плен – значит обречь себя на позор и бесчестье. Даже освобожденные из плена отказываются возвращаться домой. Их близкие скорее предпочтут оплакивать погибшего, чем принять того, кто, по их мнению, опозорил себя пленом. Поэтому пленные и не пытаются бежать. Ради чего? Правда, для некоторых из них побег – удобный способ быстро и без лишнего шума уйти из жизни. Короче говоря, мы обладаем преимуществом, которого нет у наших союзников. Верно?

Все снова кивнули.

– И стамиты, и алюэзинцы учитывают лишь убитых и раненых. Официально у них нет ни попавших в плен, ни пропавших без вести. Смотрите, что получается: в плену на Гатине томится мощная, боеспособная армия, солдаты и офицеры которой у себя на родине давно записаны в покойники. Да и они сами тоже записали себя в покойники. – Уордл помолчал и с усмешкой добавил: – И они еще называют землян чокнутыми!

– Не будь мы чокнутыми, разве мы бы тут оказались? – вставил Холден.

Уордл оставил его замечание без ответа.

– Эксперты правильно нам предрекали: если мы окажемся в плену, врагам и в голову не придет, что мы будем мечтать о побеге. Только если кому-то из нас станет невыносимо жить дальше. Вспомните, что искали кастанцы, когда взяли нас в плен? Оружие, документы, но только не веши, которые могут пригодиться для побега. Мы в этом сами убедились.

– Угу, – подтвердил Холден, нащупывая карманные часы, которые только внешне напоминали карманные часы.

– Эксперты утверждали: все, что нужно врагам от пленных, – это их полное и беспрекословное подчинение. Работа спустя рукава – других сложностей пленные кастанцам не доставляют. Неудивительно: у пленных, которые сами себя записали в мертвецы, хватает ума не выбиваться из сил. Они делают ровно столько, сколько положено. И забот у кастанцев до сих пор было только две: медленная работа пленных и довольно редкие случаи самоубийства. Им и не снились различные формы забастовок, саботажа, не говоря уже об организованных побегах и прочем. Нашей психологии кастанцы не знают. Подумаешь, горстка слабосильных землян!

Уордл задумчиво почесал подбородок.

– Выходит, пока что наши всезнайки-эксперты на Земле были правы. Мы в этом убедились на своей шкуре. Так?

– Угу, – за всех ответил Холден.

– Отлично! Теперь нам предстоит убедиться, что и все остальные их рассуждения верны. Если нет, тогда наше дело дрянь. Тогда нам придется задержаться здесь до самой смерти.

Уордл загнул палец и перешел к следующему пункту.

– Наши дорогие эксперты утверждают, что кастанские тюрьмы построены и оборудованы ничем не хуже наших, но имеют одно существенное отличие. Их система охраны ориентирована главным образом на отражение возможных внешних атак. Как мы уже говорили, ни о каких внутренних бунтах тюремщики и знать не знают. Они допускают, что Космический Союз может напасть на их тюрьмы, но не ради освобождения пленных, а с целью лишить кастанскую экономику дармовой рабочей силы.

– Все это – не более чем догадки и прикидки на будущее, – вмешался Олпин Маколпин. – Я бы не стал полагаться на оценки каких-то там экспертов. Хорошо им сидеть на Земле и рассуждать о менталитете кастанцев, которых они и в глаза не видели. Нам нужно самим накапливать факты и сопоставлять. И самим делать выводы.

– Об этом я и говорю. – Уордл выразительно поглядел на Холдена. – На какое-то время нам придется стать смирными и послушными. Превратиться в усердную рабочую скотину и одновременно за всем наблюдать и все подмечать. То, что происходило с нами до сих пор, вполне подтверждает мнение экспертов о кастанцах.

– А чего ты так уставился на меня? – недовольным тоном спросил Холден.

– Да потому что ты у нас слишком шаловливый мальчик. Тебе, как и остальным, нужно играть свою роль, а тебя несет в опасную импровизацию.

– Плевать мне на роли! Мне что, пресмыкаться перед этими кастанцами? Моя ступень эволюции намного выше, чем их.

– Наша, между прочим, тоже. Но нам до поры до времени придется скрывать этот драгоценный факт. Хорошие манеры – это искусство делать вид, что ты ни в чем не выше других.

Услышав эти слова, Фоули во все горло расхохотался.

– Ты рассуждаешь, как тибетцы.

– Это почему? – спросил Уордл.

– Они стремятся не показывать своего превосходства даже над яками.

Со стороны двора гулко заухал колокол.

– Наш ужин, – объявил Фоули, направляясь к двери. – Тюремная трапеза. Посмотрим, как мы будем смеяться после нее.

Щелкнула открывшаяся дверь. Земляне вышли в коридор, где не было ни души, и спустились во двор. Там их встретил охранник и вручил каждому деревянную миску и деревянную ложку.

– С посудой обращаться бережно. Потеря или порча влекут серьезное наказание.

Указательный палец охранника, напоминающий средней величины банан, прочертил в воздухе кривую и застыл, достигнув нужной цели.

– Вы всегда будете вставать в очередь вон за теми стамитами. Всегда, если только вам не прикажут поменять группу.

Земляне побрели по двору и пристроились к концу указанной им очереди, состоящей из стамитов. Очередь, змеясь, уходила вперед ярдов на двести, втекала в проход между тюремными корпусами и заворачивала в сторону тюремной кухни. Поблизости медленно ползли еще четыре таких же очереди: одна целиком состояла из стамитов, две – из алюэзинцев, а последняя была смешанной.

Стамиты, как и алюэзинцы, были человекоподобной расой и ростом заметно превосходили землян. Эта схожесть облика уже давно никого не удивляла. Все разумные виды жизни, до сих пор встреченные в исследованной части Вселенной, развивались на планетах земного типа и отличались от людей лишь ростом и незначительными особенностями в строении тела. Об этом было написано великое множество книг с весьма претенциозными названиями вроде Человекоподобие как доминирующая форма развития разумной жизни во Вселенной.

Однако схожесть в облике отнюдь не сопровождалась схожестью менталитетов. Стамиты были превосходными бойцами, но не отличались воинственностью и агрессивностью кастанцев. В отличие от алюэзинцев они не вели ночного образа жизни. У них напрочь отсутствовало столь ценимое землянами чувство юмора. Шуток стамиты не понимали. Их расу отличали серьезность и глубокая рассудительность, а потому в их литературе размышления преобладали над действиями. Музыка стамитов была полна мрачноватой гармонии и предназначалась не столько для ушей, сколько для внутреннего состояния слушающего.

Холден слегка толкнул стоявшего перед ним стамита. Тот обернулся и склонил голову, поскольку был заметно выше Холдена. Своим мрачным, скорбным видом стамит напоминал чле-на-учредителя какого-нибудь «Общества завзятых пессимистов».

– Привет, дружище. Как здешняя кормежка? Вы довольны? – спросил Холден.

– Плохо и мало.

– Так я и думал.

– Значит, теперь они берут в плен и землян, – заключил стамит. – Неужели у них такие значительные успехи, хунэ?Выходит, мы почти проиграли войну. Так, хунэ?

– А тебе-то что печалиться? Ты ведь уже угодил к крокодилам.

–  Крокодиллум?Простите, я не понимаю этого слова.

– Так называют улыбающегося кастанца, – пояснил Холден. – Только не говори, от кого ты это услышал.

Очередь медленно ползла вперед. Откуда-то появилась новая группа стамитов и встала позади землян. Они стояли молча, не проявляя никакого любопытства к землянам и не пытаясь заговорить с новичками. Если их спрашивали, стамиты отвечали, но односложно. Каждый из них страдал от недоедания. Куда ни глянь – везде безучастные лица с потухшими глазами. Одежда стамитов и алюэзинцев была одинаково истрепавшейся. Далеко не у всех была обувь.

У раздаточных окошек кухонного барака стояли бесстрастные алюэзинцы – по паре возле каждого из двадцати дымящихся котлов. Они механически орудовали черпаками. Один взмах, и черпак почти полностью наполнял миску. За раздачей зорко следила многочисленная кастанская охрана.

Холден первым из землян получил свою порцию варева. Он пригляделся к содержимому миски, понюхал его и хрипло спросил:

– Из чего вы варите это пойло?

– Что? – не понял ближайший к нему охранник.

– Это же вопиющий позор, а не еда. Понял, драндулет двуногий?

– Вам запрещается говорить на своем языке, – проворчал кастанец. – Все разговоры только на экстралингве.

Взяв наполненные миски, земляне пробрались сквозь живые цепочки очередей и последовали примеру остальных пленных, ужинавших, сидя прямо на бетоне двора. Зачерпывая ложками содержимое, все почти одновременно отправляли его в рот. На вкус здешнее варево напоминало овощной суп. В мисках плавали бесформенные куски какой-то массы. По-видимому, они и были теми самыми овощами. Неизвестно, как воспринимали запах этого варева стамиты и алюэзинцы, но землянам он навевал воспоминания об ароматах зоопарка.

Проглотив ужин (об аппетите на неопределенное время можно было забыть), земляне вымыли под краном миски и ложки и неспешно побрели по двору, ожидая, что будет дальше. Некоторое время картина оставалась более чем заурядной: кто-то. поужинав, слонялся по двору, кто-то сидел и ел, а кто-то еше продолжал стоять в очередях, дожидаясь своей порции пойла. Когда все пять очередей растаяли и последние пленные отошли от раздаточных окошек, сжимая в руках наполненные миски, двор охватило странное возбуждение. Внешне оно было почти незаметным. Однако повсюду ощущалась непонятная напряженность.

Потом один из охранников возле кухонного барака прорычал что-то невразумительное. И сейчас же туда со всех ног бросилась толпа пленных. Шум бегущих ног перемежался с выкрикиваемыми приказами, кастанскими ругательствами и свистом плеток. Вскоре толпа побрела в обратную сторону.

Возле землян остановился алюэзинец с воспаленными от усталости глазами. Он сел, поднес миску ко рту и стал жадно пить. Потом он вздохнул, откинулся назад, уперся локтями в пол и равнодушно оглядел двор. Одежда алюэзинца была черной от угольной пыли. По грязному лицу тянулась кровоточащая полоса – след удара плетью.

Уордл повернулся к нему и спросил:

– Почему возникла эта суматоха?

– Сверх, – только и сказал алюэзинец.

– Сверх? – удивился Уордл. – Что сверх?

– Суп, – ответил пленный. – Бывает, после положенной раздачи в котлах остается немного супу. Тогда охранники кричат по-кастански: «Кому добавки?» Первым из подбежавших достается несколько глотков.

– И ради этих глотков вы, как звери, побежали к кормушке?

– Мы – пленные, – мрачно-рассудительным тоном напомнил алюэзинец, – А пленный – тот же зверь. Кем же еше ему быть?

– Воином, – сердито бросил Уордл.

– Не имея оружия и утратив честь? Глупые слова.

Алюэзинец встал и поплелся прочь.

– Слышали? – спросил Уордл, оглядывая товарищей. – Теперь понятно, против чего нам придется сражаться?

– Философия скотов, – презрительно сморщился Холден.

– Мы не вправе их упрекать, – предостерег Уордл. – Все это им внушается с самого детства. К тому же алюэзинцам приходится труднее всех. Они вынуждены работать в то время, когда привыкли спать, и наоборот. Из-за этого плена все в их жизни перевернулось вверх тормашками. Не удивлюсь, если и тот алюэзинец чувствует себя на последнем издыхании.

– Да и стамитам не намного легче, – включился в разговор Людовик Пай. – Я тут перебросился словами вон с тем парнем. – Он указал на долговязую фигуру со скорбно опущенными плечами, идущую так, как идут за гробом. – Рассказал мне, что находится здесь уже четыре года, работает, как лошадь, а мяса не видит даже во сне.

– Ну вот вам и еще одно небольшое наше преимущество, – заметил Уордл. – Порции кастанского вонючего варева рассчитаны так, чтобы пленные не потеряли работоспособность. Но какие пленные? Стамиты и алюэзинцы, которым требуется вдвое больше пищи, чем нам. Разумеется, наши тюремщики не будут из-за семерых землян перестраивать всю систему раздачи. Мы получаем порции наравне с остальными. Значит, если стамиты и алюэзинцы находятся в полуголодном состоянии, мы будем недоедать лишь на четверть.

– При таком количестве наших преимуществ странно, что кастанцы еще не капитулировали, – язвительно бросил Пай.

– Будь уверен, приятель, они обязательно капитулируют, – заверил его Холден.

Уордл встал.

– Пока все складывается удачно, начнем действовать. Предлагаю разойтись в разные стороны и попытаться выудить из пленных дополнительные сведения. Заговаривайте с каждым, в чьих глазах есть хоть искорка жизни. Нам нужно выяснить, есть ли среди этой массы старшие офицеры и, если есть, сколько их.

Предложение было здравым и не вызвало возражений. Земляне разбрелись по двору. Первым в попытках завязать разговор, как всегда, оказался Холден. Он заметил стамита, который выглядел чуть бодрее остальных. Холден направился к нему и сразу же спросил:

– В этой дыре есть старшие офицеры?

– Конечно. Начальник тюрьмы. Разве вы не видели его, когда вас сюда привезли?

– Я спрашиваю не про Фестерхеда и его прихвостней. Есть ли старшие офицеры среди заключенных?

– Нет.

– Как это понимать? Их направили в другую тюрьму?

– Здесь нет офицеров, поскольку у заключенных нет званий, – терпеливо, будто последнему идиоту, объяснил стамит. – Здесь мы все имеем одно звание – пленные. Офицеры остались в прошлом.

– Вот оно что, – пробормотал Холден. – Что ж, по-своему вы правы.

Он нахмурил брови и двинулся дальше. Ему расхотелось заниматься расспросами. Через какое-то время Холден увидел Казазолу – самого молчаливого из семерки. Казазола говорил лишь в редких случаях, когда без слов было уже никак не обойтись.

– Представляешь, они считают, что раз попали в плен, о чинах надо забыть. И потому у них нет офицеров, – сказал ему Холден.

Казазола лишь скорчил рожу и пошел дальше. Заметив Фоули, Холден направился к нему и слово в слово повторил то, что говорил их молчуну.

– Будет врать! – поморщился Фоули и пошел продолжать свои бесплодные расспросы.

Вскоре Холдену стало скучно. Выбрав укромный уголок, он сел, скрестив ноги, зажал миску между колен и начал стучать по ней ложкой, заунывно подвывая тоненьким голоском:

– Мамка нэту, папка нэту. Пожалей минэ, гаспадин, подай во имя Аллаха.

– Сколько раз повторять, что ваш язык гномов здесь запрещен?

Приказ прозвучал откуда-то сверху. Глаза Холдена уткнулись в сапоги двадцатого размера. Подняв голову, он увидел хозяина сапог.

– О, добрый вечер, гвард-майор Слобович.

– Мое имя произносится Словиц, – заорал гвард-майор, обнажая лошадиные зубы.

Щелкнула дверь камеры, заперев их на ночь. Пять коек так и остались пустыми. Уордл долго глядел на них, потом сказал:

– Одно из двух: либо кастанцы еще не успели заполнить этот корпус тюряги своими рабами, либо они намеренно отделили нас от остальных пленных. Первая догадка лучше.

– Какая разница? – спросил Пай.

– Разница есть. Если нас поместили в отдельную камеру, значит, кастанцам известно о землянах больше, чем мы думали.

Возможно, они знают и о нашей военной тактике. Мне предпочтительнее, чтобы враг был большим, неуклюжим и тупым.

– Вряд ли они знают о нас много, – пустился возражать Пай. – Кастанцы – самая сильная и многочисленная из известных нам рас. Под их владычеством находится около шестидесяти планет в разных частях Вселенной. Однако кастанская разведка еще никогда не совала свой нос в наши пределы. Им хватало бесконечных войн со стамитами и алюэзинцами. И пока нас поблизости не было, они знали о нас лишь по слухам.

Пай пренебрежительно фыркнул.

– Держу пари, они вдоволь наползались по «Элси» и решили, что лучшего мы не имеем.

– Не выношу, когда говорят скабрезности о женщинах, – поморщился Холден, изображая из себя блюстителя морали.

Уордлу было не до шуток.

– Мы теперь сами убедились, что эксперты совершенно правильно обрисовали нам психологию союзников. Никто из стамитов и алюэзинцев и пальцем не пошевелит, чтобы вернуться домой. Они прекрасно знают, что ждет их на родине. Отвергнутые собственной семьей и обществом, без гроша в кармане, они станут изгоями. Им нет смысла бороться за свободу.

– Пока нет смысла, – возразил Холден.

– Скоро он появится. Эксперты думают, будто они нашли способ пробить брешь в сложившихся представлениях союзников. Перспективы заманчивые: Космический Союз становится сильнее, а кастанцам приходится поджать хвост. В теории это так. Нам нужно добиться практических результатов. Мы попали, можно сказать, в самую гущу событий. Как вы, мальчики, оцениваете наши шансы?

– Делать выводы еще слишком рано, – высказал свое мнение Холден, – Нужно пообтереться недельку, тогда многое станет понятнее.

– А я, честно говоря, не верил нашим земным умницам, – признался Пай. – Оказалось – чистая правда. Буквально до мелочей. Толпа изможденных зомби – вот кто эти пленные сейчас. Нам придется совершить чудо, иначе не назовешь. По-моему, работенка не из легких.

– Конечно, если считать психологию стамитов и алюэзинцев непреодолимой преградой, – ответил ему Уордл. – Это же известный трюк: стоит только допустить мысль, что задача трудна, и трудности в ее выполнении повылезают из всех щелей. А ты постарайся мысленно ее упростить.

– Что ты хочешь этим сказать?

– И стамиты, и алюэзинцы, по сути, – превосходные воины, храбрые и смышленые. Но… только до тех пор, пока у них в руках оружие и – что еще важнее по их представлениям – они не утратили личной чести. Стоит их разоружить и дать коленкой под зад – все, личной чести как не бывало. Все их лучшие качества летят коту под хвост из-за какого-то племенного обычая, возникшего неизвестно сколько веков назад.

– Но, согласись, это же глупо.

– У нас тоже есть освященные временем бессмысленные обычаи. Возможно, когда-то, в незапамятные времена, эти обычаи были разумными и полезными. Тогда все определяла физическая сила, и слабые становились опасной обузой. Но потом появились взрывчатые вещества, паралитические газы и представления о войне в корне изменились. Между нами и остальными пленными есть всего лишь одно различие. Нас можно раздеть догола, и все равно у нас останется нечто, чего они лишены.

– Что именно?

– Невидимое и неосязаемое качество, называемое боевым духом.

– Гм, – только и сказал скептически настроенный Пай.

– Пленные либо обладают им, либо не обладают, – продолжал Уордл. – Толпа, которую мы видели во дворе, его лишена. Они не виноваты; они – жертвы укоренившихся представлений. Им никогда ни о чем подобном не говорили. Либо они просто слепы. Нам нужно помочь им прозреть и ясно увидеть, что боевой дух существует и что его нельзя отнять вместе с оружием.

– Ты говоришь известные вещи, – посетовал Пай. – Мне довелось провести пять лет на милой планетке по имени Гермиона. Может, все вы слышали, что гермионцы отличаются поразительной зоркостью, однако различают только черный и белый цвета да еще оттенки серого. Мы же не станем упрекать их за это, если их цивилизация сформировалась вот в таких условиях. Ты можешь распинаться перед ними до скончания времен, но так и не объяснишь им, что такое краски мира, и не убедишь их, чего они лишены.

– Не путай одно с другим. Мы не собираемся наделять стамитов и алюэзинцев неким качеством, которого у них никогда не было. У нас другая задача: восстановить то, что они утратили. То, чего им было не занимать, пока у них в руках находилось оружие. Не спорю, наша задача – не из легких. Но она не является безнадежной.

– Как это понимать?

– Ты о чем?

– О слове «безнадежный».

– Забудь о нем, – усмехнувшись, посоветовал Уордл, – Такого слова не существует.

Холден наклонился к Паю и тоном благовоспитанного отличника сказал:

– Слышишь, что говорит наш наставник? Нет такого слова.

Уордл подошел к окну и выглянул наружу. Стемнело, и на темно-синем, с фиолетовым оттенком, небе высыпали звезды. Часть неба была залита бледно-желтым светом – это взошла одна из трех лун Гатина.

По всему парапету внешней стены горели фонари, дававшие узкий, горизонтально направленный свет. Освещение предназначалось исключительно для часовых, чтобы те не оступились и не грохнулись с высоты шестидесяти футов.

– Нужно выяснить, с какими интервалами ходят часовые, – сказал Уордл, – Придется спать поочередно. Мы должны как можно быстрее узнать все подробности их ночных обходов.

– Нам не помешает где-нибудь раздобыть небольшой яшик, а еще лучше – трехфутовую стремянку.

– Зачем? – не понял Уордл.

– Рано или поздно нам понадобится скинуть кого-то из часовых вниз. Тому, кто этим займется, явно потребуется стремянка. Как еще ты сбросишь верзилу ростом в восемь футов? Столько всего надо обдумать – просто голова кругом.

Выбрав себе койку, Холден растянулся на ней и глянул по сторонам. На соседней койке лежал неисправимый молчун Казазола.

– Парень, ты по прежнему с нами? – спросил Холден. – Ты ведь у нас – как розочка среди сорняков.

Казазола не удостоил его ответом.

Ранним утром землян осчастливил своим визитом импозантный гвард-майор Словиц. Он широко распахнул дверь, шагнул в камеру и ткнул каждого из спящих рукояткой плети.

– Немедленно вставать и одеваться. Потом во двор, на утреннюю раздачу пищи. Сразу после еды всем построиться у командного корпуса.

Рукоятка плети еще несколько раз уткнулась в драные одеяла.

– Это понятно?

– Понятно, – ответил Уордл.

Словиц величественно удалился. Фоули высунул голову из-под одеяла, звучно зевнул и сел на койке, потирая покрасневшие глаза.

– Что он там сказал?

– Чтобы не залеживались и топали ням-ням, – сообщил Уордл.

– После завтрака мы приглашены к Фестерхеду на коктейль, – добавил Холден.

– Лучше уж ко всем чертям, – огрызнулся Фоули. – Что Фестерхеду от нас понадобилось?

– За скромную плату я поделюсь с тобой этим секретом, – пообещал Олпин Маколпин.

Вчерашняя процедура повторилась. Через какое-то время очередь вывела их к кухонному бараку, где каждому налили по миске вонючего супа. Земляне уселись на пол и принялись завтракать.

– Нравится, хунэ? – спросил сидевший поблизости стамит.

Бедняга здорово дошел; похоже, лакание этого пойла было последней из оставшихся у него радостей жизни.

– Что тут может нравиться? – накинулся на него Фоули. – Воняет, впору нос зажимать.

– Прямое оскорбление желудка, – поддержал товарища Шеминэ.

– У нас даже свиньи такое жрать не станут, – заявил Людовик Пай.

– Гордитесь! Вас превратили в стаю псов, грызущихся из-за объедков! – во весь голос прокричал Холден.

Слов его никто, кроме землян, не понял, но десять тысяч пар глаз моментально повернулись в его сторону, а десять тысяч деревянных ложек застыли над мисками. К нарушителю спокойствия бросились охранники.

– Что это значит? – спросил первый из подбежавших кастанцев.

Бегать ему приходилось редко, и сейчас он сильно запыхался.

– Что именно? – с ласковой улыбкой идиота спросил Холден.

– Ты кричал. Почему ты кричал?

– Я всегда кричу по четвергам, спустя два часа после восхода солнца.